Страница:
— Нет. Просто так хочу.
— Успокойся… — До ружья оставалось всего два шага. — Так мы можем наделать глупостей. Кому от этого будет лучше? Здесь и так достаточно… Ты видел, что творится в Гурьеве?
— Видел.
— Ну и что, мало трупов?
— Одного не хватает.
— А-а-а… — Джордж старался выглядеть спокойным, в следующую секунду он метнулся к ружью и взялся за цевье. Он перехватил ружье и стал взводить курки…
Реакция краснолицего его поразила. Вместо того чтобы рвануться вперед, тот быстро сдернул с себя футболку и обмотал ее вокруг левого запястья.
— Поехали… — сказал он и медленно пошел на Джорджа.
— Эй, я выстрелю…
— Не сомневаюсь. Тебе не впервой. Ты же — такой крутой. На байке. И на сапоге у тебя — смотри-ка! Кровь. Уже высохла.
На левом сапоге Джорджа — единственном оставшемся сапоге — красовалось большое бурое пятно.
— У тебя, наверное, и пилка где-то есть… А я — с голыми руками.
Он наступал — медленно и неотвратимо. Соловьев подумал, что в голове у него мозгов не больше, чем у трактора, на котором они приехали. Да и вел он себя, как трактор. Упрямо пер вперед, забыв о том, что в ружье остался один патрон. С одной стороны — это мало… но для человека — более чем достаточно.
Журналист пытался вспомнить: может, капитан в какой-то момент достал этот патрон и… выкинул? Или положил в карман?
Нет. Джинсы, надетые на нем, туго обтягивали бедра, и цилиндрик патрона двенадцатого калибра был бы виден, но… Карманы у Мезенцева были плоскими.
— Ты попал в нехорошее время, парень, — говорил краснолицый, наступая на Джорджа. — Теперь я знаю, что я могу. Я и раньше догадывался об этом… Но почему-то не делал. А теперь — хочу и могу. И ты увел у меня из-под носа то, что я захотел. Ну разве это не ошибка? С твоей стороны?
— Или — с твоей… — Расстояние между ними сокращалось, и Джордж стал пятиться назад.
— Ты уже проигрываешь. Ты отступаешь. А когда отступаешь, то не видишь, что у тебя сзади. Надо идти только вперед. Понимаешь? Ты прав — здесь много трупов. Одним больше, одним меньше… Ситуация спишет. Очень удобный случай. Ты встал у меня на пути. Зря. — Он издевательски покачал головой. — Зря. Ты не оставил мне выбора. Это значит: либо я сверну, либо я перешагну через тебя. Это называется — поставить вопрос в категорической форме. Теперь ты видишь, что Рита здесь ни при чем?
— Послушай! — Джордж продолжал пятиться. Он уже вышел из-за трактора и бросил быстрый взгляд на то место, где он оставил байк. Так и есть — байка не было. Вместо него на шоссе валялись какие-то обломки.
«Он разбил мой байк! Скотина!»
Джордж твердо встал на земле, левая нога перед правой, приклад уперся в плечо.
— Еще шаг, и я стреляю.
Краснолицый кивнул. И шагнул вперед.
Джордж потянул обоими пальцами за курки, бойки ударили с сочным механическим треском, но выстрела не последовало.
Мезенцев бросился вперед, он напоминал огромного волка, прыгнувшего на добычу, складки веером разошлись от крыльев носа, верхняя губа дернулась, обнажая зубы, и на мгновение Джорджу показалось, что это лицо он уже видел, там, в Гурьево, на страшной фотографии из невинного семейного альбома. Здесь не было логики, морали и благородства, только древние инстинкты — древние, как сама жизнь.
Он успел подумать, что будет с Ритой, когда его убьют. Ведь этот краснолицый точно так же набросится и на нее, он будет видеть в ней только добычу, повод, предлог, но никак не женщину, и даже — не человека. ДОБЫЧУ.
И эта мысль… То, что она пришла ему в голову… Говорило о том, что он проиграл… Еще один из уроков Сошника, быть может, самый главный: «Никогда не думай о том, что будет потом. Важнее всего то, что происходит сейчас».
И он… Все-таки подумал.
Мезенцев метнулся вперед с неожиданной стремительностью, ему почти удалось схватить ружье за стволы, но в последний момент Джордж успел отдернуть ружье и развернуть так, чтобы нанести сильный удар прикладом. Однако краснолицый оказался к этому готов. Он подставил левое запястье, тряпка смягчила удар, правой рукой он схватился за цевье и молниеносно ударил Джорджа ногой в живот.
Джордж выдохнул и отскочил. Удар пришелся по касательной, но краснолицый подобрался ближе и рванул ружье на себя.
Джордж ощутил на себе его силу. Его ноги внезапно оторвались от земли. Джордж почувствовал, как левая рука теряет контроль над ружьем, которое, собственно, и ружьем уже не было — теперь оно превратилось в большую и прочную дубину. Мезенцев снова потянул его на себя и снова пнул.
Джордж увернулся, но ему пришлось разжать левую руку, пальцы правой скользили по ложу, и краснолицый стал поворачивать ружье, пытаясь разжать его хватку.
Джордж увидел его лицо — так близко от себя. И… он действительно испугался. В лице краснолицего не было ничего человеческого… если не считать красноты. И бежать… наверное, это был самый правильный выход. Нужно было так и сделать — с самого начала. А еще лучше — спрятаться и запереться в доме, но Рита… Она закрыла перед ним дверь.
«И, может быть, она поступила правильно… Или… Она хотела этого?»
Теперь бежать было поздно.
У мужика оказались красивые дельтовидные мышцы, широкая грудь и плоский, в квадратиках мускулов, живот. Он чем-то походил на Конана-варвара в исполнении Шварценеггера… Ну, может быть, на Конана в не самой лучшей форме… Но вполне достаточной для того… «Чтобы убить меня…»
Ружье вырвалось из рук. Джордж отскочил назад и завел руку за спину. Нож! Черт возьми, как он был прав, что не выбросил его!
Он достал из чехла нож, нажал кнопку, лезвие выскочило, Джордж убрал вторую руку за спину, надеясь нанести неожиданный удар. Куда? Он делал ложные выпады, переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, одновременно перекладывая «перо» из руки в руку.
Так учил Сошник. Возможно, парень сам не знал, что это — испанская школа работы с ножом, восходящая к Средневековью.
Но тогда все было по-другому. Двое разбойников кружили друг напротив друга, жонглируя за спиной навахами, надеясь на один молниеносный выпад. У него была не наваха, с клинком длиною почти в локоть, а обыкновенная «выкидушка», которой хорошо пугать пацанов и резать колготки девчонкам. Правда, для «камазиста» она сгодилась, но тот парень даже не подозревал о ней, да и сильно отличался от этого краснолицего.
— Этот фокус я знаю, — спокойно сказал Мезенцев. «Еще бы не знать — я писал об этом». — А как тебе такая штука?
Он первый сделал выпад, развернув ружье прикладом вперед и целясь прямо Джорджу в лоб. Джордж успел увернуться, ему показалось, что момент подходящий: стоит сейчас выпрыгнуть из-под руки краснолицего и ударить… Но тот, увидев, что удар прошел мимо цели, не стал отступать — он быстро повел прикладом, как косой, туда и обратно, только очень быстро, вложив в поворот силу мышц спины. Это заставило Джорджа присесть, и краснолицый, дотянувшись, несильно толкнул его ногой в грудь, заставив попятиться. Он прижимал его к ограде.
— Шансы равны. У тебя даже было преимущество, но ты его упустил…
Джордж переложил нож в правую руку и резко выбросил ее вперед. Лезвие просвистело перед самым лицом Мезенцева… Еще бы немного…
Но «бы» здесь не считалось.
Сколько потом ни пытался вспомнить Соловьев, он так и не понял, что заставило его расчехлить фотоаппарат. Возможно, ДРАЙВ, который был заключен во всем этом. У него уже был в активе снимок погибающего вертолета, но то, что происходило сейчас, было куда страшнее.
В случае с вертолетом СМЕРТЬ лежала, затаившись, на земле, между ней и людьми была металлическая оболочка машины, до поры до времени казавшаяся такой прочной…
А здесь — двое мужчин. Один — по пояс голый, с ружьем в руках, другой — истерзанный, с ножом… И СМЕРТЬ — где-то между ними. Они теснили ее, отгоняли друг к другу, пытались отфутболить… Откровенно говоря, Соловьев ставил на капитана. Он и не заметил, как поднес фотоаппарат к лицу, поймал две фигуры в видоискатель и стал нажимать на кнопку затвора. Он вел свой репортаж…
Секунды тянулись медленно. Первая кровь еще не пролилась. Оба понимали, что первая — она же будет и последняя. Один неверный выпад, одно неловкое движение на траве — и все. Останется только добивать.
Сейчас все зависело от того, кто первый дрогнет. Для кого ожидание конца покажется более мучительным, чем сам конец.
Мезенцев держался увереннее, он не делал лишних движений, но при малейшей возможности теснил противника. Стоило Джорджу отступить хотя бы на несколько сантиметров, и Мезенцев тут же сокращал расстояние, отвоевывая пространство. Обычная тактика в боксе, он захватывал центр ринга, оттесняя Джорджа к канатам: в данном случае — к ограде.
На его стороне было преимущество: руки у него были длиннее, да и ружье добавляло лишние сантиметры.
Наконец Джордж уперся спиной в штакетник и замер.
Все трое — одновременно — поняли, что это — предел. Грань. Сейчас все решится. Или Мезенцев сделает выпад и попадет, или он промахнется, и тогда Джордж извернется и ударит из-под его руки в обнаженное тело, или Джордж попытается его опередить и бросится первым…
На мгновение все застыли, это было похоже на вертолет в зеленом облаке… Соловьев нажал на кнопку затвора, но он знал, что ДРАЙВ на фотографии будет неразличим. Теперь он повис в сгустившемся воздухе, в этой тишине, в этом напряженном молчании, в этих до предела обострившихся запахах пота от двух мужских тел, работающих на пределе, потому что, быть может, это был последний пот, текущий по их спинам и лбам.
Глаза… Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза… И не увидели ничего. Затем Мезенцев опустил взгляд, поймав на прицел подбородок Джорджа, а Джордж смотрел на его грудь.
Никаких ложных выпадов, вязкая напряженная тишина.
Мезенцев прыгнул первым. Приклад по длинной дуге рванулся от его бедра к виску Джорджа. Джордж одновременно приседал и выставлял для защиты левую руку…
Как в замедленном кино Соловьев увидел, что отполированное ложе проплывает НАД рукой. В считанных сантиметрах, но — НАД. Раздался глухой хруст. Джорджа отбросило на землю. Он пробовал подняться, но развернувшийся приклад прямо торцом ударил ему в нос. Снова раздался хруст, но уже более громкий, и вслед за ним — бульканье, как это бывает, когда остатки грязной воды втягиваются в сток раковины. Джордж не кричал. Он не успевал ответить криком. Приклад снова поднялся. Джордж извернулся. Он не тратил время на то, чтобы убрать голову, он изо всех сил всадил лезвие в голень Мезенцеву, но тот даже не покачнулся. Он охнул — скорее не охнул, а выдохнул, одновременно с выдохом опуская ружье.
Ружье поднималось и опускалось. Мезенцев колотил им, как дворники рубят ломом лед. Ноги Джорджа неестественно задергались, он не пытался пнуть своего убийцу и не пытался отползти, это начиналась агония. Капитан на мгновение повернулся, Соловьев с ужасом увидел, что голая грудь и лицо у него покрыты мелкими брызгами крови.
Капитан захохотал. Соловьев больше не снимал. Трясущимися руками он схватил «Никон», выпрыгнул из кабины — он вдруг забыл про ступеньки — и помчался прочь.
За его спиной послышался вопль:
— РИТА-А-А!!!
Он на бегу оглянулся. Ему показалось… Наверное, просто показалось, с такого расстояния — он успел отбежать достаточно далеко — он бы не смог четко разглядеть… Ему показалось, что он видит руки Джорджа, прижатые к голове, фаланги пальцев были вдавлены в красное месиво, появившееся на месте лица. Белые сломанные косточки торчали, как свечи из торта.
Внезапно Соловьев ощутил такую силу в ногах, что, наверное, смог бы добежать и до самой Москвы.
Капитан тем временем ломал дверь дома. Хохотал во все горло и орал:
— МОЯ! МОЯ!! МОЯ!!!
Шоссе Таруса — Калуга.
Капитан Некрасов сидел за рулем уазика, мчавшегося по шоссе к сгоревшему бензовозу. У обочины стояла машина МЧС. Люди Сереброва приказали экипажу спасателей отъехать на безопасное расстояние, но запретили выезжать за внешнее кольцо.
Генерал обернулся. Трое мужиков сидели на траве, как охотники на знаменитой картине. Один из них, самый молодой и крупный, что-то увлеченно рассказывал, размахивая руками.
— Не останавливайся, — обронил Севастьянов, заметив, что Некрасов на всякий случай убрал ногу с педали газа: вдруг генерал захочет расспросить их обо всем лично.
Плиева тряслась на заднем сиденье, небольшой кейс лежал на коленях, рядом с ней сидел молодой лейтенант-связист и крепко держал черный пластмассовый футляр.
— Подъезжаем, — глухо сказал генерал.
Его было еле слышно сквозь рев мотора и гул трансмиссии, наполнявшие машину, но Залине показалось, что она смогла уловить в голосе Севастьянова с трудом скрываемую тревогу.
Из-за поворота показалась почерневшая туша бензовоза. Некрасов начал тормозить. Генерал обернулся.
— Залина Александровна… Если вы не уверены… Мы ведь не знаем, как эта штука может действовать на организм…
— Я не беременна, — ответила Плиева.
Севастьянов пожал плечами, будто хотел сказать: «Кто знает, может, после нашей прогулки вам это и не удастся?» Залина поняла его, но промолчала.
Уазик встал позади белой «пятерки». Генерал вышел из машины, но не успел пройти и трех шагов, как к нему подлетел молодой офицер с погонами старшего лейтенанта.
— Товарищ генерал… — начал он.
— Это откуда? — Севастьянов брезгливо ткнул пальцем в «пятерку».
— Уже была здесь. Стояла еще до приезда спасателей.
— Водитель, пассажиры?
— Никого нет.
— Значит, они там? — генерал кивнул за бензовоз.
— Не могу знать. Но — скорее всего.
— Лейтенант, — окликнул Севастьянов связиста с черным чемоданчиком. — Начинайте.
Связист подбежал к бензовозу, металл уже немного остыл, но все равно жар чувствовался. Лейтенант поставил чемоданчик на асфальт, откинул крышку и достал самый обычный прибор, вроде большого вольтметра. Он бегом вернулся к уазику и принес маленькую тележку и длинный гибкий прут, напоминавший телескопическую удочку. Лейтенант быстро скрутил удочку, увеличив ее до шести метров. Затем прицепил к тележке тонкую проволоку, намотанную на катушку, и застыл, ожидая дальнейших распоряжений.
— Все готово, товарищ генерал.
Севастьянов, не глядя, протянул руку, Некрасов вложил в нее бинокль.
— Давай.
Лейтенант толкнул тележку по асфальту, она прокатилась несколько метров, но связист не дал ей остановиться — ловко упер в нее «удочку» и продолжал толкать. Катушка стала с жужжанием разматываться, проволока натянулась.
— Пока ничего, — прокомментировал генерал. — Еще.
Связист толкал дальше. Наконец длины «удочки» стало не хватать. Он остановился, открутил накидную гайку в нижнем торце, и «удочка» снова удлинилась на два метра. Тележка медленно поехала дальше.
Севастьянов смотрел в бинокль на шкалу прибора. Вдруг стрелка дернулась и бешено забилась у самого конца шкалы.
— Есть! — сказал генерал, — Протолкни еще пару метров и оставь. — Затем обернулся к Плиевой. — Идите сюда. — Он протянул ей бинокль. — Видите, как это выглядит? То ничего, и вдруг… Смотрите, что вытворяет.
Стрелка, покрытая фосфоресцирующим составом, не останавливалась ни на мгновение, она билась, как в лихорадке, у правого края шкалы.
— Впечатляет, правда? Немного не по себе видеть эту технологию в действии, хотя я насмотрелся на всякие взрослые игрушки… — Он вздохнул.
За спиной послышался рев дизельного двигателя. В десяти метрах от уазика остановился бортовой «Урал» с тентом, и оттуда посыпались ловкие подтянутые ребята. Некрасов строго смотрел на них, но, помимо строгости, была в его взгляде какая-то затаенная гордость.
— Товарищ генерал, — тихо сказал он. — Может, оттащить бензовоз? Зацепим «Уралом», и…
— Пока не стоит, — так же тихо ответил генерал. — Это — наш шлагбаум. Когда ситуация изменится…
— Так точно, — сказал Некрасов и отступил назад.
— Ну что? Потянулись мучительные минуты ожидания? — снова обратился Севастьянов к Залине. — Сколько это продлится, неизвестно.
Он поискал глазами Некрасова.
— Капитан, организуйте какую-нибудь палатку. — Он посмотрел на одну обочину, потом — на другую. — Вон там. — Генерал показал на место для пикников, которое, наверное, смог бы вспомнить Джордж.
Приказ не застал капитана врасплох, двое бойцов скинули из кузова брезентовый тюк и потащили на указанное место.
— Будем ждать? — Это не было вопросом, скорее это звучало как утверждение.
Залина тряхнула густой челкой:
— Конечно.
Спустя пятнадцать минут они удобно расположились в небольшой, но уютной палатке. Прорезиненный брезент надежно укрывал от солнца, и здесь, под тентом, жары почти не чувствовалось.
Минуты тишины и покоя подействовали на Залину благотворно, она продолжала размышлять и внезапно поняла, что все больше и больше боится того момента, когда поле исчезнет. Это казалось странным, но это было так. Она пока не могла четко сформулировать причину своих опасений, но думала, что она существует и что она достаточно веская.
И самое главное — она ни минуты не сомневалась, что и это тоже предусмотрено. Но почему? Чего от них добиваются? В какой момент они должны совершить гибельную, непоправимую, фатальную ошибку?
Вошедший капитан Некрасов оторвал ее от размышлений.
— Товарищ генерал! На берегу Оки задержали человека. Пытался выйти из ЗОНЫ. Вы приказали доставлять всех к вам.
Залина от неожиданности вскрикнула, но тут же прикусила язык.
Севастьянов пожевал губами:
— Давай его сюда.
— Товарищ генерал, он был с оружием. Автомат Калашникова. Пробовал стрелять, но в воздух. В конце концов сдался сам… И все-таки… Мало ли что…
— Как-нибудь справимся, капитан. А? Как ты думаешь?
Веди.
Плиева открыла кейс, достала бумагу и ручку и приготовилась записывать.
— О чем вы собираетесь его расспрашивать? — спросил Севастьянов.
— Еще не знаю. Сначала я хочу присмотреться, некоторые особенности поведения, мимики, жестикуляции. Составить общую картину. А потом — перейду к вопросам.
— Ну что ж? Логично. Значит, партию первой скрипки отдаете мне?
— Пока — да, — улыбнулась Залина.
— Ладно. Я начну.
За пологом палатки послышался шум, затем вошел капитан Некрасов и поставил на середину складной табурет.
— Вводите! — Он махнул рукой.
Двое дюжих десантников буквально внесли хлипкого, как показалось Залине, мужичонку. На нем были наручники, правой рукой он придерживал штаны.
— Сюда! — Парни усадили задержанного на табурет.
Плиеву удивило поведение генерала. Он не проронил ни слова. Он внимательно смотрел на человека, доставленного из ЗОНЫ, и человек рассматривал его с тем же интересом.
Затем Севастьянов подошел к мужичку — и Плиева поняла, что он, видимо, не такой уж хлипкий, скорее исхудавший, — взял его за подбородок и повернул лицо задержанного к свету.
— Откройте. — Он махнул рукой, и один из десантников откинул полог, впуская в палатку дневной свет.
Дальше генерал повел себя странно. Он вытянул палец и ткнул задержанного в правую сторону груди.
— Восемьдесят второй? — сказал он.
— Там, где было мало воды, — ответил мужичок. — Двадцать лет прошло…
Генерал усмехнулся и отошел к столу.
— Снимите с него наручники.
Он уловил вопросительный взгляд Некрасова и махнул рукой.
— Снимите.. Он сам бы давно уже снял, если бы захотел… Еще не забыл, как это делается? — обратился он к задержанному.
— Это больно. Пальцы уже не те. Да и смысла нет. Все равно приходится держать штаны.
Некрасов подал молчаливый знак, один из десантников отомкнул наручники и убрал их в карман.
— Вот уж кого не ожидал встретить… — пробормотал генерал.
Залину так и подмывало спросить: «Вы знакомы?», но она вовремя сдержалась, это и так было понятно.
— Ну… И что ты здесь делаешь?
— Ну, вы-то… — Задержанный обращался к Севастьянову на «вы», но Плиева поняла, что это — не сиюминутное «вы», оно пришло откуда-то оттуда, из двадцатилетней глубины. — Вы-то понятно… Командуете. Товарищ генерал… — Он помолчал, прикидывая. На погонах Севастьянова не было никаких знаков различия. — Генерал-полковник, я полагаю?..
— Да… Третью звезду мне кинут, когда вышвырнут на пенсию. Пока — генерал-лейтенант.
— На пенсии не так уж и плохо живется. — Мужичок утер разбитую губу.
Генерал внимательно посмотрел на него, словно пытаясь найти доказательства этим словам… И, видимо, не нашел.
— Я вижу, — процедил он и поднял глаза на Некрасова: — Можете идти. Я разберусь.
Некрасов четко развернулся через левое плечо и шагнул прямо на десантников. За мгновение до того, как он уперся в них, оба бойца неслышно исчезли из палатки, словно их и не было. Залина в который раз удивилась такому странному на первый взгляд сочетанию: больших габаритов и стремительности.
— Ну так и что ты здесь делаешь… — генерал замялся на секунду, — Борис…
Мужичок улыбнулся:
— Я уж думал, не вспомните…
— Я, как Чингисхан — помню всех своих людей по именам. А тебя-то уж…
Улыбка на лице задержанного стала еще шире:
— Славное было время.
— Любое время кажется славным, когда ты был молод. Ты уходишь от ответа. С тобой что, надо разговаривать по-другому?
Мужичок пожал плечами:
— Я отвык от разговоров.
— Хорошо. Капитан Ластычев, доложите о происшествиях, случившихся за сегодняшний день.
— Меня комиссовали подполковником.
— Ну а я тебя знал капитаном. Это я был тогда подполковником.
— Как мне к вам обращаться?
— Валяй, как хочешь. Думаю, «подполковник» звучит нормально. Это было действительно славное время.
— Товарищ подполковник. — Со стороны это выглядело глупой игрой двух более чем зрелых мужчин, пытающихся вспомнить былые деньки, но Залине было не смешно. Она внезапно поняла, что ее здесь нет: есть только молодой капитан и его начальник, и этот капитан любит своего командира — той чистой и беззаветной любовью, которая иногда возникает между двумя мужчинами: одним, постарше и поопытнее, и вторым — помоложе. — Около полудня на вверенном мне железнодорожном переезде…
Брови генерала удивленно поползли вверх.
— Я — обходчик, — пояснил Ластычев.
— А-а-а…
— …было выставлено оцепление силами местных органов внутренних дел. Старший — майор Ларионов. — Он сбился на доверительный тон: — Ребята действовали четко, согласно приказу. Я оказался на оцепленной территории.
— Понятно. — Генерал склонился над картой. — Переезд… Угу…
— Затем в походном порядке я отбыл в направлении деревни Бронцы.
— Решил провести глубокий рейд, — уточнил Севастьянов.
— Чтобы пополнить запасы провианта… — поддакнул Ластычев.
— Каким провиантом увлекаешься?
— Бывает всякое, — уклончиво ответил Ластычев, но по его лицу было видно, что именно он предпочитает.
— Хорошо. Ты пошел в Бронцы?
— Так точно. В Бронцах я увидел… — Казалось, только сейчас Ластычев обратил внимание на Плиеву.
— Это — тоже капитан. Залина Александровна Плиева, — представил женщину Севастьянов.
— Мундирчик у нее… Красивый… Из особистов? Севастьянов кивнул.
— Оно и видно. Ну так вот. Бронцевский гарнизон перебит. Насколько я понял, в живых никого не осталось…
— Поподробнее, пожалуйста, — сказала Плиева.
— Ну… Впечатление такое, будто действовали профессионалы, но дилетантскими методами. Или наоборот.
— То есть?
— Никаких огнестрельных ранений. Нигде ни одной гильзы. В ход пущены все подручные средства, но… Поставленная цель достигнута.
Плиева и Севастьянов переглянулись.
— Это могло выглядеть так, словно они убили друг друга? — медленно, пытаясь максимально четко сформулировать вопрос, проговорила Плиева.
Ластычев задумался.
— Наверное, это можно допустить как одну из версий… Хотя, если честно, мне непонятно, что они не поделили. Может, хотели переименовать деревню и не пришли к единому мнению?
— Ты подумал, что дело пахнет жареным, и решил… — продолжил генерал.
— Выходить из окружения. Севастьянов повернулся к Плиевой:
— Это он умеет.
— Никак нет, товарищ подполковник. — Ластычев сокрушенно развел руками. — Видимо, теряю хватку. Иначе я не сидел бы сейчас с вами… Хотя я очень рад нашей встрече.
— Не скромничай. А теперь — шутки в сторону. — Севастьянов подался вперед. Залине показалось, что в полумраке палатки блеснул его знаменитый взгляд. — Откуда ты взял автомат?
— Ох ты…-Ластычев задумался. Он поднял глаза к провисающему потолку, словно хотел прочитать там ответ. — Если я скажу «нашел», вы же мне не поверите?
— Попробуй сказать правду. Ластычев почесал в затылке:
— Не могу вспомнить.
Севастьянов встал и подошел к нему:
— А если я прикажу тебе вспомнить?
— Товарищ генерал… — забормотал Ластычев. — Я же — обходчик. К тому же — шнапсиком балуюсь… Память уже не та… Я только помню, что никого не убивал…
— Это я понимаю. Иначе ты бы перестрелял солдат на кордоне, как куропаток. В этом я тебе верю, капитан… И все же — откуда у тебя автомат?
Ластычев вздохнул. Он не мог не ответить генералу… И вместе с тем — он не мог предать этого смешного парня, своего ефрейтора с его пришибленным папашей, таскающим радио в голове. Это все равно, что ударить больную собаку.
— Успокойся… — До ружья оставалось всего два шага. — Так мы можем наделать глупостей. Кому от этого будет лучше? Здесь и так достаточно… Ты видел, что творится в Гурьеве?
— Видел.
— Ну и что, мало трупов?
— Одного не хватает.
— А-а-а… — Джордж старался выглядеть спокойным, в следующую секунду он метнулся к ружью и взялся за цевье. Он перехватил ружье и стал взводить курки…
Реакция краснолицего его поразила. Вместо того чтобы рвануться вперед, тот быстро сдернул с себя футболку и обмотал ее вокруг левого запястья.
— Поехали… — сказал он и медленно пошел на Джорджа.
— Эй, я выстрелю…
— Не сомневаюсь. Тебе не впервой. Ты же — такой крутой. На байке. И на сапоге у тебя — смотри-ка! Кровь. Уже высохла.
На левом сапоге Джорджа — единственном оставшемся сапоге — красовалось большое бурое пятно.
— У тебя, наверное, и пилка где-то есть… А я — с голыми руками.
Он наступал — медленно и неотвратимо. Соловьев подумал, что в голове у него мозгов не больше, чем у трактора, на котором они приехали. Да и вел он себя, как трактор. Упрямо пер вперед, забыв о том, что в ружье остался один патрон. С одной стороны — это мало… но для человека — более чем достаточно.
Журналист пытался вспомнить: может, капитан в какой-то момент достал этот патрон и… выкинул? Или положил в карман?
Нет. Джинсы, надетые на нем, туго обтягивали бедра, и цилиндрик патрона двенадцатого калибра был бы виден, но… Карманы у Мезенцева были плоскими.
— Ты попал в нехорошее время, парень, — говорил краснолицый, наступая на Джорджа. — Теперь я знаю, что я могу. Я и раньше догадывался об этом… Но почему-то не делал. А теперь — хочу и могу. И ты увел у меня из-под носа то, что я захотел. Ну разве это не ошибка? С твоей стороны?
— Или — с твоей… — Расстояние между ними сокращалось, и Джордж стал пятиться назад.
— Ты уже проигрываешь. Ты отступаешь. А когда отступаешь, то не видишь, что у тебя сзади. Надо идти только вперед. Понимаешь? Ты прав — здесь много трупов. Одним больше, одним меньше… Ситуация спишет. Очень удобный случай. Ты встал у меня на пути. Зря. — Он издевательски покачал головой. — Зря. Ты не оставил мне выбора. Это значит: либо я сверну, либо я перешагну через тебя. Это называется — поставить вопрос в категорической форме. Теперь ты видишь, что Рита здесь ни при чем?
— Послушай! — Джордж продолжал пятиться. Он уже вышел из-за трактора и бросил быстрый взгляд на то место, где он оставил байк. Так и есть — байка не было. Вместо него на шоссе валялись какие-то обломки.
«Он разбил мой байк! Скотина!»
Джордж твердо встал на земле, левая нога перед правой, приклад уперся в плечо.
— Еще шаг, и я стреляю.
Краснолицый кивнул. И шагнул вперед.
Джордж потянул обоими пальцами за курки, бойки ударили с сочным механическим треском, но выстрела не последовало.
Мезенцев бросился вперед, он напоминал огромного волка, прыгнувшего на добычу, складки веером разошлись от крыльев носа, верхняя губа дернулась, обнажая зубы, и на мгновение Джорджу показалось, что это лицо он уже видел, там, в Гурьево, на страшной фотографии из невинного семейного альбома. Здесь не было логики, морали и благородства, только древние инстинкты — древние, как сама жизнь.
Он успел подумать, что будет с Ритой, когда его убьют. Ведь этот краснолицый точно так же набросится и на нее, он будет видеть в ней только добычу, повод, предлог, но никак не женщину, и даже — не человека. ДОБЫЧУ.
И эта мысль… То, что она пришла ему в голову… Говорило о том, что он проиграл… Еще один из уроков Сошника, быть может, самый главный: «Никогда не думай о том, что будет потом. Важнее всего то, что происходит сейчас».
И он… Все-таки подумал.
Мезенцев метнулся вперед с неожиданной стремительностью, ему почти удалось схватить ружье за стволы, но в последний момент Джордж успел отдернуть ружье и развернуть так, чтобы нанести сильный удар прикладом. Однако краснолицый оказался к этому готов. Он подставил левое запястье, тряпка смягчила удар, правой рукой он схватился за цевье и молниеносно ударил Джорджа ногой в живот.
Джордж выдохнул и отскочил. Удар пришелся по касательной, но краснолицый подобрался ближе и рванул ружье на себя.
Джордж ощутил на себе его силу. Его ноги внезапно оторвались от земли. Джордж почувствовал, как левая рука теряет контроль над ружьем, которое, собственно, и ружьем уже не было — теперь оно превратилось в большую и прочную дубину. Мезенцев снова потянул его на себя и снова пнул.
Джордж увернулся, но ему пришлось разжать левую руку, пальцы правой скользили по ложу, и краснолицый стал поворачивать ружье, пытаясь разжать его хватку.
Джордж увидел его лицо — так близко от себя. И… он действительно испугался. В лице краснолицего не было ничего человеческого… если не считать красноты. И бежать… наверное, это был самый правильный выход. Нужно было так и сделать — с самого начала. А еще лучше — спрятаться и запереться в доме, но Рита… Она закрыла перед ним дверь.
«И, может быть, она поступила правильно… Или… Она хотела этого?»
Теперь бежать было поздно.
У мужика оказались красивые дельтовидные мышцы, широкая грудь и плоский, в квадратиках мускулов, живот. Он чем-то походил на Конана-варвара в исполнении Шварценеггера… Ну, может быть, на Конана в не самой лучшей форме… Но вполне достаточной для того… «Чтобы убить меня…»
Ружье вырвалось из рук. Джордж отскочил назад и завел руку за спину. Нож! Черт возьми, как он был прав, что не выбросил его!
Он достал из чехла нож, нажал кнопку, лезвие выскочило, Джордж убрал вторую руку за спину, надеясь нанести неожиданный удар. Куда? Он делал ложные выпады, переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, одновременно перекладывая «перо» из руки в руку.
Так учил Сошник. Возможно, парень сам не знал, что это — испанская школа работы с ножом, восходящая к Средневековью.
Но тогда все было по-другому. Двое разбойников кружили друг напротив друга, жонглируя за спиной навахами, надеясь на один молниеносный выпад. У него была не наваха, с клинком длиною почти в локоть, а обыкновенная «выкидушка», которой хорошо пугать пацанов и резать колготки девчонкам. Правда, для «камазиста» она сгодилась, но тот парень даже не подозревал о ней, да и сильно отличался от этого краснолицего.
— Этот фокус я знаю, — спокойно сказал Мезенцев. «Еще бы не знать — я писал об этом». — А как тебе такая штука?
Он первый сделал выпад, развернув ружье прикладом вперед и целясь прямо Джорджу в лоб. Джордж успел увернуться, ему показалось, что момент подходящий: стоит сейчас выпрыгнуть из-под руки краснолицего и ударить… Но тот, увидев, что удар прошел мимо цели, не стал отступать — он быстро повел прикладом, как косой, туда и обратно, только очень быстро, вложив в поворот силу мышц спины. Это заставило Джорджа присесть, и краснолицый, дотянувшись, несильно толкнул его ногой в грудь, заставив попятиться. Он прижимал его к ограде.
— Шансы равны. У тебя даже было преимущество, но ты его упустил…
Джордж переложил нож в правую руку и резко выбросил ее вперед. Лезвие просвистело перед самым лицом Мезенцева… Еще бы немного…
Но «бы» здесь не считалось.
Сколько потом ни пытался вспомнить Соловьев, он так и не понял, что заставило его расчехлить фотоаппарат. Возможно, ДРАЙВ, который был заключен во всем этом. У него уже был в активе снимок погибающего вертолета, но то, что происходило сейчас, было куда страшнее.
В случае с вертолетом СМЕРТЬ лежала, затаившись, на земле, между ней и людьми была металлическая оболочка машины, до поры до времени казавшаяся такой прочной…
А здесь — двое мужчин. Один — по пояс голый, с ружьем в руках, другой — истерзанный, с ножом… И СМЕРТЬ — где-то между ними. Они теснили ее, отгоняли друг к другу, пытались отфутболить… Откровенно говоря, Соловьев ставил на капитана. Он и не заметил, как поднес фотоаппарат к лицу, поймал две фигуры в видоискатель и стал нажимать на кнопку затвора. Он вел свой репортаж…
Секунды тянулись медленно. Первая кровь еще не пролилась. Оба понимали, что первая — она же будет и последняя. Один неверный выпад, одно неловкое движение на траве — и все. Останется только добивать.
Сейчас все зависело от того, кто первый дрогнет. Для кого ожидание конца покажется более мучительным, чем сам конец.
Мезенцев держался увереннее, он не делал лишних движений, но при малейшей возможности теснил противника. Стоило Джорджу отступить хотя бы на несколько сантиметров, и Мезенцев тут же сокращал расстояние, отвоевывая пространство. Обычная тактика в боксе, он захватывал центр ринга, оттесняя Джорджа к канатам: в данном случае — к ограде.
На его стороне было преимущество: руки у него были длиннее, да и ружье добавляло лишние сантиметры.
Наконец Джордж уперся спиной в штакетник и замер.
Все трое — одновременно — поняли, что это — предел. Грань. Сейчас все решится. Или Мезенцев сделает выпад и попадет, или он промахнется, и тогда Джордж извернется и ударит из-под его руки в обнаженное тело, или Джордж попытается его опередить и бросится первым…
На мгновение все застыли, это было похоже на вертолет в зеленом облаке… Соловьев нажал на кнопку затвора, но он знал, что ДРАЙВ на фотографии будет неразличим. Теперь он повис в сгустившемся воздухе, в этой тишине, в этом напряженном молчании, в этих до предела обострившихся запахах пота от двух мужских тел, работающих на пределе, потому что, быть может, это был последний пот, текущий по их спинам и лбам.
Глаза… Они в последний раз посмотрели друг другу в глаза… И не увидели ничего. Затем Мезенцев опустил взгляд, поймав на прицел подбородок Джорджа, а Джордж смотрел на его грудь.
Никаких ложных выпадов, вязкая напряженная тишина.
Мезенцев прыгнул первым. Приклад по длинной дуге рванулся от его бедра к виску Джорджа. Джордж одновременно приседал и выставлял для защиты левую руку…
Как в замедленном кино Соловьев увидел, что отполированное ложе проплывает НАД рукой. В считанных сантиметрах, но — НАД. Раздался глухой хруст. Джорджа отбросило на землю. Он пробовал подняться, но развернувшийся приклад прямо торцом ударил ему в нос. Снова раздался хруст, но уже более громкий, и вслед за ним — бульканье, как это бывает, когда остатки грязной воды втягиваются в сток раковины. Джордж не кричал. Он не успевал ответить криком. Приклад снова поднялся. Джордж извернулся. Он не тратил время на то, чтобы убрать голову, он изо всех сил всадил лезвие в голень Мезенцеву, но тот даже не покачнулся. Он охнул — скорее не охнул, а выдохнул, одновременно с выдохом опуская ружье.
Ружье поднималось и опускалось. Мезенцев колотил им, как дворники рубят ломом лед. Ноги Джорджа неестественно задергались, он не пытался пнуть своего убийцу и не пытался отползти, это начиналась агония. Капитан на мгновение повернулся, Соловьев с ужасом увидел, что голая грудь и лицо у него покрыты мелкими брызгами крови.
Капитан захохотал. Соловьев больше не снимал. Трясущимися руками он схватил «Никон», выпрыгнул из кабины — он вдруг забыл про ступеньки — и помчался прочь.
За его спиной послышался вопль:
— РИТА-А-А!!!
Он на бегу оглянулся. Ему показалось… Наверное, просто показалось, с такого расстояния — он успел отбежать достаточно далеко — он бы не смог четко разглядеть… Ему показалось, что он видит руки Джорджа, прижатые к голове, фаланги пальцев были вдавлены в красное месиво, появившееся на месте лица. Белые сломанные косточки торчали, как свечи из торта.
Внезапно Соловьев ощутил такую силу в ногах, что, наверное, смог бы добежать и до самой Москвы.
Капитан тем временем ломал дверь дома. Хохотал во все горло и орал:
— МОЯ! МОЯ!! МОЯ!!!
Шоссе Таруса — Калуга.
Капитан Некрасов сидел за рулем уазика, мчавшегося по шоссе к сгоревшему бензовозу. У обочины стояла машина МЧС. Люди Сереброва приказали экипажу спасателей отъехать на безопасное расстояние, но запретили выезжать за внешнее кольцо.
Генерал обернулся. Трое мужиков сидели на траве, как охотники на знаменитой картине. Один из них, самый молодой и крупный, что-то увлеченно рассказывал, размахивая руками.
— Не останавливайся, — обронил Севастьянов, заметив, что Некрасов на всякий случай убрал ногу с педали газа: вдруг генерал захочет расспросить их обо всем лично.
Плиева тряслась на заднем сиденье, небольшой кейс лежал на коленях, рядом с ней сидел молодой лейтенант-связист и крепко держал черный пластмассовый футляр.
— Подъезжаем, — глухо сказал генерал.
Его было еле слышно сквозь рев мотора и гул трансмиссии, наполнявшие машину, но Залине показалось, что она смогла уловить в голосе Севастьянова с трудом скрываемую тревогу.
Из-за поворота показалась почерневшая туша бензовоза. Некрасов начал тормозить. Генерал обернулся.
— Залина Александровна… Если вы не уверены… Мы ведь не знаем, как эта штука может действовать на организм…
— Я не беременна, — ответила Плиева.
Севастьянов пожал плечами, будто хотел сказать: «Кто знает, может, после нашей прогулки вам это и не удастся?» Залина поняла его, но промолчала.
Уазик встал позади белой «пятерки». Генерал вышел из машины, но не успел пройти и трех шагов, как к нему подлетел молодой офицер с погонами старшего лейтенанта.
— Товарищ генерал… — начал он.
— Это откуда? — Севастьянов брезгливо ткнул пальцем в «пятерку».
— Уже была здесь. Стояла еще до приезда спасателей.
— Водитель, пассажиры?
— Никого нет.
— Значит, они там? — генерал кивнул за бензовоз.
— Не могу знать. Но — скорее всего.
— Лейтенант, — окликнул Севастьянов связиста с черным чемоданчиком. — Начинайте.
Связист подбежал к бензовозу, металл уже немного остыл, но все равно жар чувствовался. Лейтенант поставил чемоданчик на асфальт, откинул крышку и достал самый обычный прибор, вроде большого вольтметра. Он бегом вернулся к уазику и принес маленькую тележку и длинный гибкий прут, напоминавший телескопическую удочку. Лейтенант быстро скрутил удочку, увеличив ее до шести метров. Затем прицепил к тележке тонкую проволоку, намотанную на катушку, и застыл, ожидая дальнейших распоряжений.
— Все готово, товарищ генерал.
Севастьянов, не глядя, протянул руку, Некрасов вложил в нее бинокль.
— Давай.
Лейтенант толкнул тележку по асфальту, она прокатилась несколько метров, но связист не дал ей остановиться — ловко упер в нее «удочку» и продолжал толкать. Катушка стала с жужжанием разматываться, проволока натянулась.
— Пока ничего, — прокомментировал генерал. — Еще.
Связист толкал дальше. Наконец длины «удочки» стало не хватать. Он остановился, открутил накидную гайку в нижнем торце, и «удочка» снова удлинилась на два метра. Тележка медленно поехала дальше.
Севастьянов смотрел в бинокль на шкалу прибора. Вдруг стрелка дернулась и бешено забилась у самого конца шкалы.
— Есть! — сказал генерал, — Протолкни еще пару метров и оставь. — Затем обернулся к Плиевой. — Идите сюда. — Он протянул ей бинокль. — Видите, как это выглядит? То ничего, и вдруг… Смотрите, что вытворяет.
Стрелка, покрытая фосфоресцирующим составом, не останавливалась ни на мгновение, она билась, как в лихорадке, у правого края шкалы.
— Впечатляет, правда? Немного не по себе видеть эту технологию в действии, хотя я насмотрелся на всякие взрослые игрушки… — Он вздохнул.
За спиной послышался рев дизельного двигателя. В десяти метрах от уазика остановился бортовой «Урал» с тентом, и оттуда посыпались ловкие подтянутые ребята. Некрасов строго смотрел на них, но, помимо строгости, была в его взгляде какая-то затаенная гордость.
— Товарищ генерал, — тихо сказал он. — Может, оттащить бензовоз? Зацепим «Уралом», и…
— Пока не стоит, — так же тихо ответил генерал. — Это — наш шлагбаум. Когда ситуация изменится…
— Так точно, — сказал Некрасов и отступил назад.
— Ну что? Потянулись мучительные минуты ожидания? — снова обратился Севастьянов к Залине. — Сколько это продлится, неизвестно.
Он поискал глазами Некрасова.
— Капитан, организуйте какую-нибудь палатку. — Он посмотрел на одну обочину, потом — на другую. — Вон там. — Генерал показал на место для пикников, которое, наверное, смог бы вспомнить Джордж.
Приказ не застал капитана врасплох, двое бойцов скинули из кузова брезентовый тюк и потащили на указанное место.
— Будем ждать? — Это не было вопросом, скорее это звучало как утверждение.
Залина тряхнула густой челкой:
— Конечно.
Спустя пятнадцать минут они удобно расположились в небольшой, но уютной палатке. Прорезиненный брезент надежно укрывал от солнца, и здесь, под тентом, жары почти не чувствовалось.
Минуты тишины и покоя подействовали на Залину благотворно, она продолжала размышлять и внезапно поняла, что все больше и больше боится того момента, когда поле исчезнет. Это казалось странным, но это было так. Она пока не могла четко сформулировать причину своих опасений, но думала, что она существует и что она достаточно веская.
И самое главное — она ни минуты не сомневалась, что и это тоже предусмотрено. Но почему? Чего от них добиваются? В какой момент они должны совершить гибельную, непоправимую, фатальную ошибку?
Вошедший капитан Некрасов оторвал ее от размышлений.
— Товарищ генерал! На берегу Оки задержали человека. Пытался выйти из ЗОНЫ. Вы приказали доставлять всех к вам.
Залина от неожиданности вскрикнула, но тут же прикусила язык.
Севастьянов пожевал губами:
— Давай его сюда.
— Товарищ генерал, он был с оружием. Автомат Калашникова. Пробовал стрелять, но в воздух. В конце концов сдался сам… И все-таки… Мало ли что…
— Как-нибудь справимся, капитан. А? Как ты думаешь?
Веди.
Плиева открыла кейс, достала бумагу и ручку и приготовилась записывать.
— О чем вы собираетесь его расспрашивать? — спросил Севастьянов.
— Еще не знаю. Сначала я хочу присмотреться, некоторые особенности поведения, мимики, жестикуляции. Составить общую картину. А потом — перейду к вопросам.
— Ну что ж? Логично. Значит, партию первой скрипки отдаете мне?
— Пока — да, — улыбнулась Залина.
— Ладно. Я начну.
За пологом палатки послышался шум, затем вошел капитан Некрасов и поставил на середину складной табурет.
— Вводите! — Он махнул рукой.
Двое дюжих десантников буквально внесли хлипкого, как показалось Залине, мужичонку. На нем были наручники, правой рукой он придерживал штаны.
— Сюда! — Парни усадили задержанного на табурет.
Плиеву удивило поведение генерала. Он не проронил ни слова. Он внимательно смотрел на человека, доставленного из ЗОНЫ, и человек рассматривал его с тем же интересом.
Затем Севастьянов подошел к мужичку — и Плиева поняла, что он, видимо, не такой уж хлипкий, скорее исхудавший, — взял его за подбородок и повернул лицо задержанного к свету.
— Откройте. — Он махнул рукой, и один из десантников откинул полог, впуская в палатку дневной свет.
Дальше генерал повел себя странно. Он вытянул палец и ткнул задержанного в правую сторону груди.
— Восемьдесят второй? — сказал он.
— Там, где было мало воды, — ответил мужичок. — Двадцать лет прошло…
Генерал усмехнулся и отошел к столу.
— Снимите с него наручники.
Он уловил вопросительный взгляд Некрасова и махнул рукой.
— Снимите.. Он сам бы давно уже снял, если бы захотел… Еще не забыл, как это делается? — обратился он к задержанному.
— Это больно. Пальцы уже не те. Да и смысла нет. Все равно приходится держать штаны.
Некрасов подал молчаливый знак, один из десантников отомкнул наручники и убрал их в карман.
— Вот уж кого не ожидал встретить… — пробормотал генерал.
Залину так и подмывало спросить: «Вы знакомы?», но она вовремя сдержалась, это и так было понятно.
— Ну… И что ты здесь делаешь?
— Ну, вы-то… — Задержанный обращался к Севастьянову на «вы», но Плиева поняла, что это — не сиюминутное «вы», оно пришло откуда-то оттуда, из двадцатилетней глубины. — Вы-то понятно… Командуете. Товарищ генерал… — Он помолчал, прикидывая. На погонах Севастьянова не было никаких знаков различия. — Генерал-полковник, я полагаю?..
— Да… Третью звезду мне кинут, когда вышвырнут на пенсию. Пока — генерал-лейтенант.
— На пенсии не так уж и плохо живется. — Мужичок утер разбитую губу.
Генерал внимательно посмотрел на него, словно пытаясь найти доказательства этим словам… И, видимо, не нашел.
— Я вижу, — процедил он и поднял глаза на Некрасова: — Можете идти. Я разберусь.
Некрасов четко развернулся через левое плечо и шагнул прямо на десантников. За мгновение до того, как он уперся в них, оба бойца неслышно исчезли из палатки, словно их и не было. Залина в который раз удивилась такому странному на первый взгляд сочетанию: больших габаритов и стремительности.
— Ну так и что ты здесь делаешь… — генерал замялся на секунду, — Борис…
Мужичок улыбнулся:
— Я уж думал, не вспомните…
— Я, как Чингисхан — помню всех своих людей по именам. А тебя-то уж…
Улыбка на лице задержанного стала еще шире:
— Славное было время.
— Любое время кажется славным, когда ты был молод. Ты уходишь от ответа. С тобой что, надо разговаривать по-другому?
Мужичок пожал плечами:
— Я отвык от разговоров.
— Хорошо. Капитан Ластычев, доложите о происшествиях, случившихся за сегодняшний день.
— Меня комиссовали подполковником.
— Ну а я тебя знал капитаном. Это я был тогда подполковником.
— Как мне к вам обращаться?
— Валяй, как хочешь. Думаю, «подполковник» звучит нормально. Это было действительно славное время.
— Товарищ подполковник. — Со стороны это выглядело глупой игрой двух более чем зрелых мужчин, пытающихся вспомнить былые деньки, но Залине было не смешно. Она внезапно поняла, что ее здесь нет: есть только молодой капитан и его начальник, и этот капитан любит своего командира — той чистой и беззаветной любовью, которая иногда возникает между двумя мужчинами: одним, постарше и поопытнее, и вторым — помоложе. — Около полудня на вверенном мне железнодорожном переезде…
Брови генерала удивленно поползли вверх.
— Я — обходчик, — пояснил Ластычев.
— А-а-а…
— …было выставлено оцепление силами местных органов внутренних дел. Старший — майор Ларионов. — Он сбился на доверительный тон: — Ребята действовали четко, согласно приказу. Я оказался на оцепленной территории.
— Понятно. — Генерал склонился над картой. — Переезд… Угу…
— Затем в походном порядке я отбыл в направлении деревни Бронцы.
— Решил провести глубокий рейд, — уточнил Севастьянов.
— Чтобы пополнить запасы провианта… — поддакнул Ластычев.
— Каким провиантом увлекаешься?
— Бывает всякое, — уклончиво ответил Ластычев, но по его лицу было видно, что именно он предпочитает.
— Хорошо. Ты пошел в Бронцы?
— Так точно. В Бронцах я увидел… — Казалось, только сейчас Ластычев обратил внимание на Плиеву.
— Это — тоже капитан. Залина Александровна Плиева, — представил женщину Севастьянов.
— Мундирчик у нее… Красивый… Из особистов? Севастьянов кивнул.
— Оно и видно. Ну так вот. Бронцевский гарнизон перебит. Насколько я понял, в живых никого не осталось…
— Поподробнее, пожалуйста, — сказала Плиева.
— Ну… Впечатление такое, будто действовали профессионалы, но дилетантскими методами. Или наоборот.
— То есть?
— Никаких огнестрельных ранений. Нигде ни одной гильзы. В ход пущены все подручные средства, но… Поставленная цель достигнута.
Плиева и Севастьянов переглянулись.
— Это могло выглядеть так, словно они убили друг друга? — медленно, пытаясь максимально четко сформулировать вопрос, проговорила Плиева.
Ластычев задумался.
— Наверное, это можно допустить как одну из версий… Хотя, если честно, мне непонятно, что они не поделили. Может, хотели переименовать деревню и не пришли к единому мнению?
— Ты подумал, что дело пахнет жареным, и решил… — продолжил генерал.
— Выходить из окружения. Севастьянов повернулся к Плиевой:
— Это он умеет.
— Никак нет, товарищ подполковник. — Ластычев сокрушенно развел руками. — Видимо, теряю хватку. Иначе я не сидел бы сейчас с вами… Хотя я очень рад нашей встрече.
— Не скромничай. А теперь — шутки в сторону. — Севастьянов подался вперед. Залине показалось, что в полумраке палатки блеснул его знаменитый взгляд. — Откуда ты взял автомат?
— Ох ты…-Ластычев задумался. Он поднял глаза к провисающему потолку, словно хотел прочитать там ответ. — Если я скажу «нашел», вы же мне не поверите?
— Попробуй сказать правду. Ластычев почесал в затылке:
— Не могу вспомнить.
Севастьянов встал и подошел к нему:
— А если я прикажу тебе вспомнить?
— Товарищ генерал… — забормотал Ластычев. — Я же — обходчик. К тому же — шнапсиком балуюсь… Память уже не та… Я только помню, что никого не убивал…
— Это я понимаю. Иначе ты бы перестрелял солдат на кордоне, как куропаток. В этом я тебе верю, капитан… И все же — откуда у тебя автомат?
Ластычев вздохнул. Он не мог не ответить генералу… И вместе с тем — он не мог предать этого смешного парня, своего ефрейтора с его пришибленным папашей, таскающим радио в голове. Это все равно, что ударить больную собаку.