Страница:
— Я… — Внезапно его осенило. — Я правда ничего не помню. Может, это все из-за той штуки, которая лежит в лесу? От нее что-то такое исходит… Какой-то треск, как от электробритвы «Агидель», когда бреешь трехдневную щетину. Думаю, это она…
Он увидел, как закаменели лица Севастьянова и Плиевой. Повисла напряженная тишина, слышно было, как на улице, за пологом палатки, дышит капитан Некрасов.
— Какой штуки? — вкрадчиво спросил Севастьянов.
— Товарищ подполковник… Виноват, генерал… — укоризненно сказал Ластычев. — Теперь уже я вам не верю. Ведь это из-за нее развалилась такая сучья — пардон, мадам! — свадьба.
— Ты ее видел?
— Сподобил Господь…
— И ты можешь отвести к этому месту? — Серые глаза генерала кололи Ластычева, как спицы, но он был только рад, что увел разговор в сторону от автомата.
— Конечно. Если бы вы знали, сколько я зарабатываю на лисичках!
— На каких лисичках, Боря? — насторожился Севастьянов. — Что ты несешь?
— Ну, тут каждое лето собирают грибы. Лисички особенно ценятся. Их увозят в Калугу, а оттуда, говорят, продают аж в саму Японию. А японцы делают из них какую-то целебную хрень. Что-то ею потом мажут, вот, наверное, мадам в курсе, что можно мазать… Так я — чемпион по лисичкам. Каждый день — по три-четыре килограмма. А килограмм, между прочим, шестьдесят рублей. Если повезет — возьмут и по семьдесят. Вы, кстати, учтите на будущее. Для пенсионера — идеальное занятие. Целый день на воздухе, на природе… Замечательно. Я покажу вам грибные места. Мы их тут…
— Я учту, Боря, — остановил его Севастьянов. — Ты можешь показать это место?
— Конечно («лишь бы вы меня больше не спрашивали про автомат…»).
— И все-таки, — с иезуитской улыбкой сказала Плиева. — Откуда вы взяли оружие?
«Ну вот, началось, — пронеслось в голове у Ластычева.-
Рано или поздно сказать придется. Интересно, они уже доплыли до Тарусы?»
— Не тяни, Боря. Мы должны это знать, — с мягким нажимом сказал Севастьянов.
— Ох… Ну ладно. Правда, не знаю, поверите вы мне или нет…
— Мы подумаем, — пообещала Плиева.
Взгляд, брошенный на нее Ластычевым, красноречиво говорил: «Лучше бы ты подумала о лисичках и о том, что будешь ими мазать…»
— Ну, там…
Он не договорил. Полог палатки распахнулся, и на пороге возник Некрасов.
— Товарищ генерал! — немного возбужденно сказал он. В руке капитан держал бинокль. — Кажется, все!
Севастьянов вскочил, оттолкнув складной табурет. Плиева рванулась за ним.
«Нет. Это еще не все. Все только начинается», — почему-то подумала она.
Вопрос об автомате временно отошел на второй план. Ластычева это устраивало. Он в который раз похлопал себя по карманам. Сигарет не было.
Москва. Строгино.
Елена Рудницкая подошла к двери, ведущей в комнату сына, и постучала.
— Сержик! Ты долго собираешься занимать телефон? Ведь могут звонить папа с Ваней.
— Сейчас, мам! Еще минуточку!
Видимо, мамино кино уже кончилось. А Ваня до сих пор не выходил на связь.
Сержик бросил взгляд в правый нижний угол экрана: прошло почти полтора часа. Странно, они пролетели быстро, незаметно.
«А может, с ним что-то случилось?»
— Сейчас, мам!
На него будто напало оцепенение, все эти полтора часа он сидел и, не отрываясь, смотрел на монитор. «Бесцельно терял время».
Для Сержика это было самым страшным. Бесцельно терять время — что может быть хуже? Он еще не был совсем взрослым, поэтому не соотносил бесцельно потерянное время с невозвратно ушедшими часами жизни, нет, он думал по-детски, отождествлял время с деньгами, которые можно было потратить на ту или иную веселую штуку.
Только с годами начинаешь понимать, что, если не успел потратить время — значит, потерял его навсегда. Время нельзя запасти впрок.
Он положил руки на клавиатуру, пальцы побежали, отталкиваясь от клавиш.
«Рыцарь Белой Луны, что с тобой? Что с лапой? Где вы? Сержик».
Экран монитора, довольно усмехнувшись, проглотил короткие слова и застыл, словно издеваясь над мальчиком: «Ну-ка, посмотри, дождешься ли ты ответа?»
Внезапно Сержик понял причину своего долгого молчания. Он не писал Ване, потому что боялся все разрушить. До того он только отвечал ему, ПРИНИМАЛ ИГРУ, но опасался испортить ее своим неосторожным вмешательством. И минуты ожидания превратились в долгие часы. Неужели все это ему только привиделось, приснилось? Неужели этого ничего нет? Или — что еще хуже — он не смог понять правила игры? Казалось, он уже обрел ВЕРУ, но ведь этого мало — обрести ВЕРУ? Потому что обретение — это не значит понимание, приятие, ВЕРА обязательно должна пройти испытание, и, наверное, полтора часа томительного ожидания как раз и были тем самым испытанием его маленькой ВЕРЫ — он не отключал компьютер и не отвлекался ни на что, он сидел и ждал. Потому что ВЕРИЛ.
И сейчас должно было все решиться.
На экране стали проступать слова.
«Пожалуйста, заберите нас. Мы с папой в Тарусе».
И ниже — приписка. Слова, которые он неоднократно слышал от отца. Слова, которые Рудницкий-старший повторял, как заклинание, до тех пор, пока они не въелись в каждого из них, пока они не связали их всех четверых прочнее любого цемента.
«У НАС ВСЕ ХОРОШО».
— Мама! — Сержик не стал подводить курсор к кнопке «Пуск», не стал дожидаться, пока компьютер подготовится к выключению, он просто выключил его из сети, как обыкновенную лампочку — вещь, которую в других обстоятельствах он бы себе ни за что не позволил. — Мама! Собирайся! Мы едем в Тарусу!
Он выскочил в коридор, схватил куртку и стал натягивать ботинки. Когда-то, читая Библию (он ее читал, как обычную книжку, как длинную сказку с не очень-то хорошим концом… но ведь хороший конец — вещь слишком условная, а что, у Андерсена в «Русалочке» в финале все поют и пляшут, «они жили долго и счастливо и умерли в один день»?), он понял одну важную мысль, заключенную в ней, — настоящая ВЕРА способна творить чудеса: двигать горы и поворачивать время вспять.
И сейчас произошло что-то похожее, мама, увидев его поспешность и решительность, не стала всплескивать руками, долго и нудно обо всем расспрашивать, вертеться перед зеркалом, причесываясь и накрашиваясь — она бросилась в свою комнату, скинула халат и стала одеваться.
Через приоткрытую дверь — Сержик не удержался, взглянул— он увидел ее почти обнаженной, в одних простых белых трусиках, увидел и удивился, какая она, оказывается, красивая, молодая и стройная, с упругой грудью и длинными мускулистыми ногами. В этом любовании не было ничего, за что Сержику могло бы быть стыдно, он восхищался матерью и любил ее. И, значит… Получается, это все — правда? Все действительно так, как говорил отец? Заклинание действовало?
Сержик улыбнулся и повторил про себя: «У нас все хорошо».
Елена натянула джинсы, легкий свитер, схватила с вешалки ветровку и сунула ноги в босоножки на плоской подошве.
— Куда, ты сказал, мы едем? — Она не выглядела удивленной, только сосредоточенной — словно надписывала на конверте адрес и боялась ошибиться.
— В Тарусу!
— Понятно.
Она взяла с зеркала, стоявшего перед выходом, кошелек и сунула его в карман.
— Поехали.
Они задержались на мгновение, чтобы поцеловаться. Быстрый, легкий поцелуй. Почему бы и нет, если у них все хорошо?
Ластычев хотел выйти из палатки вслед за генералом, но бдительный Некрасов преградил ему путь Он лишь молча покачал головой. Ластычев кивнул. Они могли обходиться и без слов, достаточно было пантомимы.
Ластычев потянулся, придерживая штаны. — Спецназ? — кивнул он, глядя на капитана, словно у того на лбу было написано, что он из спецназа.
Впрочем, несмотря на отсутствие каких-либо опознавательных знаков, это и так было понятно. Было что-то такое в развороте плеч, во внимательной отрешенности взгляда, в посадке головы и даже — в четкой линии подбородка.
Некрасов молчал, но его молчание стоило целой речи.
— Я тоже… когда-то, — стараясь, чтобы его голос звучал как можно беззаботнее, сказал Ластычев. — Там, где было мало воды… Восемьдесят второй, орден Красной Звезды… — Он ткнул себя пальцем в грудь, в то же место, куда ткнул его генерал.
Некрасов молчал. Но теперь он уже молчал по-другому.
— Да… «Опять тревога, опять мы ночью уходим в бой… И родной АКМС — наперевес..» Романтика выжженных равнин… Маленькие прелести рукопашного боя… Пришлось всем этим пожертвовать — ради увлекательной карьеры обходчика…
Повисла пауза.
— Капитан, у тебя… закурить не найдется? — Он мог бы добавить: «В левом нагрудном кармане, жесткая пачка, по виду— что-то дорогое… Хорошее».
Он мог бы полчаса рассказывать о том, что заметил всего за несколько секунд, что сумел ухватить его по-прежнему цепкий взгляд, он уже очень многое знал о капитане, включая и то, что ему, видимо, уготована та же судьба, что и самому Ластычеву, но он не знал одного — угостит его Некрасов сигаретой или нет. Потому что и то и другое было бы естественным.
Некрасов замер, внимательно глядя на него, Ластычев виновато улыбнулся и развел руками:
— Карьера обходчика не предполагает высоких заработков… Это, так сказать, служение высоким идеалам, а не поклонение золотому тельцу.
Некрасов — все так же молча — вытащил пачку «Честер-фильда» и протянул Ластычеву. Ластычев (непонятно, почему у него вдруг задрожали руки? Ведь не оттого, что его угощали импортными сигаретами? Эка невидаль, нет, дело было не в этом…) взял из пачки одну и вернул Некрасову, но тот вертикально выставил ладонь: оставь себе.
В общем-то, слова были не нужны. Об этой мелочи не стоило и говорить, ни тому, ни другому. Но эта мелочь дорогого стоила. Ластычев кивнул:
— Может, выйдем на улицу? Чего дымить в палатке? Я не убегу.
Некрасов помедлил, затем качнул головой" пошли.
Они вышли на воздух, капитан, словно спохватившись, протянул Ластычеву зажигалку, тот прикурил и с наслаждением затянулся.
— Прекрасный сегодня денек… — Он выпустил дым через нос — двумя упругими плотными струями. — Это так генерал говорил… Ну, когда он еще не был генералом. Он, правда, добавлял… Э-э-э… — Ластычев замялся и поспешно сунул сигарету в рот. Снова затянулся. — Прекрасный!
— Ну что, Залина Александровна? — Генерал стоял перед сгоревшим бензовозом и смотрел в бинокль, прямо в просвет между обугленной кабиной и развороченной цистерной. — Кажется, мы победили, ничего не делая. Как говорили великие: «Выдержка — это оборотная сторона стремительности». Сейчас освободят шоссе, я наберу группу добровольцев, и Ластычев отведет нас к этой штуке.
Она хотела что-то сказать, но он ей не дал:
— Вас я с собой не возьму, даже не просите. Если потребуется — свяжу и оставлю в палатке. И не пробуйте меня переубедить. Как вы сказали: «Практически не поддается внушению»?
— Да.
— Вот видите? Положение обязывает. Так что остаетесь ждать на берегу. Это понятно?
Плиева поняла, что спорить с генералом бесполезно.
— ОНА больше не заработает, — сказала Залина.
— Голубушка, — с некоторой издевкой произнес Севастьянов, — откуда такая уверенность? Это ничем не детерминировано.
— Бьете меня моим же оружием?
— Наношу легкие уколы, не более того… Капитан! — Генерал обернулся к палатке и увидел, что Некрасов замялся. Севастьянов махнул рукой: — Он не убежит. Под мою ответственность.
Ластычев, подтверждая его слова, энергично закивал. Некрасов — после некоторого колебания — оставил задержанного и поспешил к генералу.
— Давайте будем оттаскивать эту штуку. Время! Некрасов взял под козырек и побежал к «Уралу».
— Вот так, Залина Александровна, — снова обратился генерал к Плиевой. — Начало последнего акта. Зрители уже побывали в буфете, выпили по стопочке коньячку, закусили бутербродиком с красной икрой… Он развернулся к ней. — Что мы делаем неправильно? Где мы ошибаемся? В какой момент нас перехитрили? Ну, говорите!
Сейчас его голос звучал жестко, от былого благодушия не осталось и следа. Казалось, еще немного, и он больно схватит ее за руку.
Плиевой стало не по себе:
— Я… не знаю…
— Но вы ведь тоже чувствуете что-то? Да? Залина пожала плечами. Генерал продолжал:
— Вы — женщина, у вас должна быть хорошо развита интуиция… Впрочем, в этом деле я могу вам дать сто очков вперед. Со мной даже мои друзья перестали играть в покер — давным-давно, уже лет десять назад. Знаете, что я вам скажу? — Голос Севастьянова перешел в свистящий шепот. — Мне почему-то не по себе. Эта штука делает невинные глаза и поднимает ставки, я тоже банкую, и на руках у меня сильная комбинация… Но я чувствую, что ее карта сильнее. И надо бы остановиться, пока мы не проиграли слишком много, пока мы не бросили на стол все, что есть. Я доступно излагаю?
— Вполне.
— Что нас может ждать? Там? Поверьте, я не боюсь за себя и не боюсь за солдат, которых поведу… В конце концов, сегодня прекрасный денек… — Генерал осекся.
— Да, погода отличная, — сказала Плиева, чувствуя, что брякнула что-то не то, видимо, основной смысл фразы заключался во второй ее части, в той самой, которую генерал не договорил.
— Прекрасный денек… — повторил он.
Внезапно за их спинами послышался рев мощного мотора, сопровождаемый залихватским посвистом. Севастьянов резко обернулся.
По шоссе, прямо к ним, катил огромный «МАЗ-538» с прицепом. Здоровенная четырехосная машина с полным приводом — на такой можно перевозить танки. Эти же МАЗы используют в качестве тягачей для ракет. Позади МАЗа ехал гигантский автокран — японский Locomo.
МАЗ остановился, пассажирская дверь открылась, и на асфальт спрыгнул подтянутый мужчина средних лет в штатском костюме. Он огляделся и, не раздумывая, направился к генералу.
Залина сразу узнала его. Майор Былев.
Еще до того, как он подошел к ним, на ходу доставая из внутреннего кармана пиджака пакет с сургучными печатями, она уже знала, что он скажет.
«Вот он, недостающий кусок мозаики!»
Действительно, как это сразу не пришло ей в голову? Ведь это было так просто! Так… естественно. И, конечно же, КТО-ТО на это сильно рассчитывал.
До Былева оставалось не более тридцати метров. Залина поняла, что другого случая может не представиться. Она в последний раз все взвесила и решилась.
Плиева демонстративно отвернулась от Былева и сделала вид, будто что-то оживленно рассказывает генералу. Она показывала на сгоревший бензовоз и старалась изо всех сил казаться заинтересованной… озабоченной… убеждающей… Да какой угодно, но только не… догадавшейся.
— Демонстрация, — сказала она. Сначала Севастьянов не понял.
— Не вторжение, не репетиция, а демонстрация возможностей нового оружия. Троянский конь, ножик, вложенный в руки припадочному царевичу Дмитрию. — Непонятно почему ей в голову приходили одни исторические ассоциации, простых слов не находилось, будто она мыслила исключительно в масштабах всего человечества.
Генерал замер и посмотрел на нее.
До Былева оставалось десять метров.
Она мучительно подбирала нужные слова, пытаясь объяснить то, что поняла только сейчас, в самую последнюю минуту, когда, быть может, уже поздно.
— Ммм… Это… Севастьянов улыбнулся:
— Спички — детям не игрушка?
— Точно! — Это было именно то, что она хотела сказать. — А нам насильно суют в руки целый вагон!
— Надо ли его подбирать?
— Теперь только вы…
Былев подошел и замер в паре метров от них.
— Товарищ генерал! Майор ФСБ Былев. Имею предписание— доставить неопознанный объект в… — он покосился на Плиеву, — назначенное место. Здесь все сказано. — Майор протянул Севастьянову пакет.
Севастьянов взял пакет у него из рук. Он помедлил. Залина как зачарованная следила за его руками, ощупывавшими печати.
— Вы хорошо подготовились, майор. — Севастьянов кивнул на прицеп МАЗа. — А может, она туда не влезет?
— Согласно анализу снимков, сделанных спутником «Щит-8», этой техники будет достаточно. К тому же объект находится прямо у заброшенной лесной дороги…
«Как нарочно, чтобы легче вывозить…» — промелькнуло в голове у Плиевой.
— …по ней давно уже никто не ездил, надо будет сначала оценить ее состояние… Но… дождей нет, грязи не предвидится. Думаю, до вечера управимся, — четко обосновал Былев.
— Думаю, управимся, — медленно проговорил Севастьянов. Он посмотрел, как бойцы Некрасова цепляют трос за раму бензовоза.
— Пока суд да дело… Пройдемте в палатку. Я не привык читать секретные приказы, — он показал на печати, — на глазах всего честного народа.
— Так точно. — Былев кивнул, но в его кивке не было той точности, как у Некрасова.
«Вот он, тот самый момент! Сбросить карты — пока не поздно? Все так, но… Приказ. Что делать? Соображай быстрее, старик! Шевели мозгами — когда-то у тебя это неплохо получалось! Как там у Винни-Пуха? „Мед или сгушенку?“ „И то, и другое“. Так не получится. А как получится?»
Он сделал жест рукой, приглашая Былева и Плиеву пройти в палатку. Но еще до того, как вошел в нее, он понял, что третью звезду — в преддверии неотвратимой пенсии — ему не дадут. Скорее всего, не дадут.
Они вошли в палатку: Севастьянов, Плиева и Былев.
Генерал сел к столу, распечатал конверт и, подслеповато щурясь, поднес его к лицу. Шрифт был достаточно крупный, но он вертел листок и так и этак, потом, стыдливо обернувшись на собеседников, сказал:
— Плохо вижу, а очки с собой не ношу. Стариковское кокетство — будто это что-то может изменить. Прошу простить. Я сейчас — захвачу очки из своего походного чемоданчика и вернусь.
Он вышел из палатки и, не поворачиваясь к Некрасову, сквозь зубы произнес:
— Капитан! За мной.
Они дошли до уазика, на котором приехали сюда. Севастьянов открыл заднюю дверцу, поставил чемоданчик на сиденье и, копаясь в нем, стал быстро говорить:
— Подразделение полностью готово к выполнению боевой задачи?
— Так точно.
— Все необходимое лежит в машине?
— Да.
— Какой взрывчаткой располагаете?
— Пластит.
— Как только я уйду, возьмите чемоданчик, вытряхните из него все барахло… только незаметно, куда-нибудь в сторону… и набейте взрывчаткой. Потом поставьте на "место.
Он ожидал, что Некрасов начнет задавать вопросы. Это было бы естественно. Но капитан спросил совсем не то, чего он ждал:
— Только взрывчаткой? А детонаторы? Руки генерала, перерывающие вещи, нащупали очки. Он повертел хрупкую оправу.
— Не надо. Две гранаты.
Некрасов молчал. Генерал расценил его молчание по-своему.
— Капитан… Может быть, вы меня не слишком хорошо знаете… Но, поверьте, еще никому из подчиненных, выполнявших мои приказы, не было за это стыдно…
Он поднял глаза на капитана. По сравнению с лицом Некрасова сфинкс выглядел чересчур эмоциональным.
— Товарищ генерал, я жду, когда вы уйдете. Генерал виновато кивнул. Он так и не понял, что это должно означать. Он взял очки и, не оглядываясь, пошел к палатке.
Он снова сел за стол, водрузил на нос очки и принялся ломать печати. Плиевой показалось, что руки его немного дрожат.
Генерал прочитал, затем прочитал еще раз и отложил приказ текстом вниз на край стола.
— Ну что же? Все четко и ясно. Отныне, Залина Александровна, — он повернулся к Плиевой, — все, что касается непосредственно объекта, переходит в ведение майора Былева, — он перевернул лист, заглянул в приказ, потом положил его на место, — Льва Сергеевича.
— О-о-о, Лева, я чувствую, скоро у вашей жены появится работа. — Она игриво погрозила Былеву пальцем.
Майор немного смутился и выдавил из себя улыбку.
— Там также написано, — продолжал Севастьянов, — что я должен оказывать вам всяческое содействие… Хм… — Он ненадолго задумался и сказал: — У меня есть проводник.
Ластычев покуривал на улице рядом с палаткой. Он особо не прислушивался к разговору, но как-то само собой получилось, что он не упустил ни слова, он чувствовал малейшие нюансы интонации и представлял себе лица говоривших.
Со стороны могло показаться, что неопрятный старик, давно пропивший мозги и печень, просто наслаждается невиданным удовольствием — курит заграничные сигареты, стараясь докурить до самого фильтра. Наверное, если бы у него был с собой полиэтиленовый пакет, он бы собирал дым туда, чтобы потом вдохнуть его еще раз.
Он почувствовал напряжение Севастьянова и понял, что тот к чему-то готовится. К чему-то…
Еще Ластычева насторожило поведение Некрасова: капитан взял чемоданчик, прижимая его к груди, отнес к «Уралу», рядом с которым сидели его бойцы, залез в кузов и очень быстро вылез оттуда — по-прежнему с чемоданчиком.
В голове у Ластычева немного гудело — двухметровый десантник бил хорошо, на учебных занятиях не терял времени даром.
Он вдруг вспомнил своего ефрейтора — Ваню, как тот спрашивал, болит у него голова или нет.
«Сейчас я бы ответил — да. Но это тоже к делу не относится».
Он умел отключать боль, не замечать ее, если требовалось.
Ластычев продолжал курить, то и дело поднося короткий окурок к губам. Спичек у него не было, поэтому он решил прикурить следующую сигарету от этой.
Некрасов положил чемоданчик в машину, тент был снят, и Ластычев хорошо это видел. Он положил чемоданчик на переднее пассажирское сиденье, хотя брал его с заднего.
«Нестыковочка. Или — знак?» — подумал Ластычев и широко улыбнулся приближавшемуся капитану. Он поднял окурок и уважительно покачал головой.
Лицо Некрасова осталось неподвижным.
И еще Ластычеву показалось, что чемоданчик стал немного тяжелее. Может быть, не слишком — таким ребятам, как Некрасов, все равно: что килограмм нести, что двадцать, — но все-таки по изгибу запястья, по проступившим сухожилиям мышц, когда он ставил чемоданчик на сиденье, Ластычев это заметил.
— Да. Но… В Бронцах было сто человек. Один к ста — этот счет меня не устраивает. Былев пожал плечами:
— Мне поручено доставить объект. То же самое написано в приказе министра обороны, который я вам передал. Давайте не будем останавливаться на частностях.
— Нет, я хочу именно остановиться. — Севастьянов повысил голос. — Я хочу, чтобы все присутствующие знали, что моя точка зрения по этому вопросу именно такова, и менять я ее не собираюсь. Будь моя воля — я бы его уничтожил. Взорвал бы к чертовой матери, чтобы даже следа от него не осталось.
— Вы можете изложить его в рапорте, — отрезал Былев. Мягко, но решительно. Ему удалось и соблюсти субординацию, и дать понять старику, что его мнение никого особенно не интересует.
Севастьянов приподнялся и выглянул в окошко.
«Урал» подъехал задним ходом к бензовозу, солдаты прицепили трос к фаркопу. Грузовик заревел, и цистерна стала медленно отползать.
— Пока еще есть время, я прошу меня выслушать. Я хочу, чтобы это было не только в моем, но и в вашем рапорте. Былев развел руками — как вам будет угодно.
— Я считаю, — генерал говорил четко и кратко, — что этот объект никуда перемещать нельзя. Мы должны уничтожить его на месте. Объект опасен — вы не можете этого отрицать. Он заставляет людей творить немыслимые вещи. У меня есть достоверные сведения, что никого из жителей деревни Бронцы в живых не осталось. Они перерезали друг друга, словно взбесились. То же самое было и с патрульной машиной Ферзиковского РОВД. Вы должны это знать из сводки происшествий.
— От кого вы получили сведения про Бронцы? — немного бесцеремонно спросил Былев.
— От кого? — Генерал опешил. — От одного человека, которому я доверяю. Он, кстати, будет у нас проводником. Это мой бывший офицер, боевой офицер, и…
— Значит, он был там и остался в живых? — уточнил Былев. Это получилось само собой, непроизвольно.
Некрасов и Ластычев, стоявшие перед палаткой, коротко дернули головами, будто хотели переглянуться, но оба тут же вернули головы на место, причем каждый заметил движение другого. И каждый немного напрягся.
— Да. Именно так я бы и поступил. Потому что… Эта штука нам не нужна.
— Объект нуждается во всестороннем изучении, — начал Былев.
— После чего он окажется на вооружении, — закончил за него Севастьянов. — Вы не думаете, что это именно то, чего от нас хотят? А? Чтобы мы сами уничтожили друг друга с помощью этой штуки? Потому что это будет экономнее, чем вступать с нами в контакт?
— Я думаю, что мне следует исполнять приказ. И еще я думаю… Прошу меня извинить, товарищ генерал… но я считаю, что и вам тоже — следует исполнять приказ. — Былев покосился на лист бумаги, лежавший на краю стола.
— Отлично. — Генерал рывком поднялся. — Значит, переубедить вас мне не удастся? Былев тоже встал.
— Это не наше частное дело. Мы с вами не уполномочены решать такие вопросы.
— Хорошо, майор. Спасибо, что выслушали. И вам, Залина Александровна, — Севастьянов повернулся к Плиевой, — спасибо. Я надеюсь, что вы сможете четко отразить мою точку зрения в своем рапорте.
Плиева кивнула, Былев с усмешкой посмотрел на нее, как на сообщницу.
— Ладно. Не будем тянуть время. Я принял решение. Я поеду вперед — проводник покажет мне дорогу, а вы, майор, со своей техникой будете следовать за мной. Если дорога окажется в хорошем состоянии…
— Товарищ генерал! — перебил его Былев. — Я считаю, вам следует остаться здесь. Это — мое личное мнение. Можете отразить его в своем рапорте.
Он увидел, как закаменели лица Севастьянова и Плиевой. Повисла напряженная тишина, слышно было, как на улице, за пологом палатки, дышит капитан Некрасов.
— Какой штуки? — вкрадчиво спросил Севастьянов.
— Товарищ подполковник… Виноват, генерал… — укоризненно сказал Ластычев. — Теперь уже я вам не верю. Ведь это из-за нее развалилась такая сучья — пардон, мадам! — свадьба.
— Ты ее видел?
— Сподобил Господь…
— И ты можешь отвести к этому месту? — Серые глаза генерала кололи Ластычева, как спицы, но он был только рад, что увел разговор в сторону от автомата.
— Конечно. Если бы вы знали, сколько я зарабатываю на лисичках!
— На каких лисичках, Боря? — насторожился Севастьянов. — Что ты несешь?
— Ну, тут каждое лето собирают грибы. Лисички особенно ценятся. Их увозят в Калугу, а оттуда, говорят, продают аж в саму Японию. А японцы делают из них какую-то целебную хрень. Что-то ею потом мажут, вот, наверное, мадам в курсе, что можно мазать… Так я — чемпион по лисичкам. Каждый день — по три-четыре килограмма. А килограмм, между прочим, шестьдесят рублей. Если повезет — возьмут и по семьдесят. Вы, кстати, учтите на будущее. Для пенсионера — идеальное занятие. Целый день на воздухе, на природе… Замечательно. Я покажу вам грибные места. Мы их тут…
— Я учту, Боря, — остановил его Севастьянов. — Ты можешь показать это место?
— Конечно («лишь бы вы меня больше не спрашивали про автомат…»).
— И все-таки, — с иезуитской улыбкой сказала Плиева. — Откуда вы взяли оружие?
«Ну вот, началось, — пронеслось в голове у Ластычева.-
Рано или поздно сказать придется. Интересно, они уже доплыли до Тарусы?»
— Не тяни, Боря. Мы должны это знать, — с мягким нажимом сказал Севастьянов.
— Ох… Ну ладно. Правда, не знаю, поверите вы мне или нет…
— Мы подумаем, — пообещала Плиева.
Взгляд, брошенный на нее Ластычевым, красноречиво говорил: «Лучше бы ты подумала о лисичках и о том, что будешь ими мазать…»
— Ну, там…
Он не договорил. Полог палатки распахнулся, и на пороге возник Некрасов.
— Товарищ генерал! — немного возбужденно сказал он. В руке капитан держал бинокль. — Кажется, все!
Севастьянов вскочил, оттолкнув складной табурет. Плиева рванулась за ним.
«Нет. Это еще не все. Все только начинается», — почему-то подумала она.
Вопрос об автомате временно отошел на второй план. Ластычева это устраивало. Он в который раз похлопал себя по карманам. Сигарет не было.
Москва. Строгино.
Елена Рудницкая подошла к двери, ведущей в комнату сына, и постучала.
— Сержик! Ты долго собираешься занимать телефон? Ведь могут звонить папа с Ваней.
— Сейчас, мам! Еще минуточку!
Видимо, мамино кино уже кончилось. А Ваня до сих пор не выходил на связь.
Сержик бросил взгляд в правый нижний угол экрана: прошло почти полтора часа. Странно, они пролетели быстро, незаметно.
«А может, с ним что-то случилось?»
— Сейчас, мам!
На него будто напало оцепенение, все эти полтора часа он сидел и, не отрываясь, смотрел на монитор. «Бесцельно терял время».
Для Сержика это было самым страшным. Бесцельно терять время — что может быть хуже? Он еще не был совсем взрослым, поэтому не соотносил бесцельно потерянное время с невозвратно ушедшими часами жизни, нет, он думал по-детски, отождествлял время с деньгами, которые можно было потратить на ту или иную веселую штуку.
Только с годами начинаешь понимать, что, если не успел потратить время — значит, потерял его навсегда. Время нельзя запасти впрок.
Он положил руки на клавиатуру, пальцы побежали, отталкиваясь от клавиш.
«Рыцарь Белой Луны, что с тобой? Что с лапой? Где вы? Сержик».
Экран монитора, довольно усмехнувшись, проглотил короткие слова и застыл, словно издеваясь над мальчиком: «Ну-ка, посмотри, дождешься ли ты ответа?»
Внезапно Сержик понял причину своего долгого молчания. Он не писал Ване, потому что боялся все разрушить. До того он только отвечал ему, ПРИНИМАЛ ИГРУ, но опасался испортить ее своим неосторожным вмешательством. И минуты ожидания превратились в долгие часы. Неужели все это ему только привиделось, приснилось? Неужели этого ничего нет? Или — что еще хуже — он не смог понять правила игры? Казалось, он уже обрел ВЕРУ, но ведь этого мало — обрести ВЕРУ? Потому что обретение — это не значит понимание, приятие, ВЕРА обязательно должна пройти испытание, и, наверное, полтора часа томительного ожидания как раз и были тем самым испытанием его маленькой ВЕРЫ — он не отключал компьютер и не отвлекался ни на что, он сидел и ждал. Потому что ВЕРИЛ.
И сейчас должно было все решиться.
На экране стали проступать слова.
«Пожалуйста, заберите нас. Мы с папой в Тарусе».
И ниже — приписка. Слова, которые он неоднократно слышал от отца. Слова, которые Рудницкий-старший повторял, как заклинание, до тех пор, пока они не въелись в каждого из них, пока они не связали их всех четверых прочнее любого цемента.
«У НАС ВСЕ ХОРОШО».
— Мама! — Сержик не стал подводить курсор к кнопке «Пуск», не стал дожидаться, пока компьютер подготовится к выключению, он просто выключил его из сети, как обыкновенную лампочку — вещь, которую в других обстоятельствах он бы себе ни за что не позволил. — Мама! Собирайся! Мы едем в Тарусу!
Он выскочил в коридор, схватил куртку и стал натягивать ботинки. Когда-то, читая Библию (он ее читал, как обычную книжку, как длинную сказку с не очень-то хорошим концом… но ведь хороший конец — вещь слишком условная, а что, у Андерсена в «Русалочке» в финале все поют и пляшут, «они жили долго и счастливо и умерли в один день»?), он понял одну важную мысль, заключенную в ней, — настоящая ВЕРА способна творить чудеса: двигать горы и поворачивать время вспять.
И сейчас произошло что-то похожее, мама, увидев его поспешность и решительность, не стала всплескивать руками, долго и нудно обо всем расспрашивать, вертеться перед зеркалом, причесываясь и накрашиваясь — она бросилась в свою комнату, скинула халат и стала одеваться.
Через приоткрытую дверь — Сержик не удержался, взглянул— он увидел ее почти обнаженной, в одних простых белых трусиках, увидел и удивился, какая она, оказывается, красивая, молодая и стройная, с упругой грудью и длинными мускулистыми ногами. В этом любовании не было ничего, за что Сержику могло бы быть стыдно, он восхищался матерью и любил ее. И, значит… Получается, это все — правда? Все действительно так, как говорил отец? Заклинание действовало?
Сержик улыбнулся и повторил про себя: «У нас все хорошо».
Елена натянула джинсы, легкий свитер, схватила с вешалки ветровку и сунула ноги в босоножки на плоской подошве.
— Куда, ты сказал, мы едем? — Она не выглядела удивленной, только сосредоточенной — словно надписывала на конверте адрес и боялась ошибиться.
— В Тарусу!
— Понятно.
Она взяла с зеркала, стоявшего перед выходом, кошелек и сунула его в карман.
— Поехали.
Они задержались на мгновение, чтобы поцеловаться. Быстрый, легкий поцелуй. Почему бы и нет, если у них все хорошо?
Ластычев хотел выйти из палатки вслед за генералом, но бдительный Некрасов преградил ему путь Он лишь молча покачал головой. Ластычев кивнул. Они могли обходиться и без слов, достаточно было пантомимы.
Ластычев потянулся, придерживая штаны. — Спецназ? — кивнул он, глядя на капитана, словно у того на лбу было написано, что он из спецназа.
Впрочем, несмотря на отсутствие каких-либо опознавательных знаков, это и так было понятно. Было что-то такое в развороте плеч, во внимательной отрешенности взгляда, в посадке головы и даже — в четкой линии подбородка.
Некрасов молчал, но его молчание стоило целой речи.
— Я тоже… когда-то, — стараясь, чтобы его голос звучал как можно беззаботнее, сказал Ластычев. — Там, где было мало воды… Восемьдесят второй, орден Красной Звезды… — Он ткнул себя пальцем в грудь, в то же место, куда ткнул его генерал.
Некрасов молчал. Но теперь он уже молчал по-другому.
— Да… «Опять тревога, опять мы ночью уходим в бой… И родной АКМС — наперевес..» Романтика выжженных равнин… Маленькие прелести рукопашного боя… Пришлось всем этим пожертвовать — ради увлекательной карьеры обходчика…
Повисла пауза.
— Капитан, у тебя… закурить не найдется? — Он мог бы добавить: «В левом нагрудном кармане, жесткая пачка, по виду— что-то дорогое… Хорошее».
Он мог бы полчаса рассказывать о том, что заметил всего за несколько секунд, что сумел ухватить его по-прежнему цепкий взгляд, он уже очень многое знал о капитане, включая и то, что ему, видимо, уготована та же судьба, что и самому Ластычеву, но он не знал одного — угостит его Некрасов сигаретой или нет. Потому что и то и другое было бы естественным.
Некрасов замер, внимательно глядя на него, Ластычев виновато улыбнулся и развел руками:
— Карьера обходчика не предполагает высоких заработков… Это, так сказать, служение высоким идеалам, а не поклонение золотому тельцу.
Некрасов — все так же молча — вытащил пачку «Честер-фильда» и протянул Ластычеву. Ластычев (непонятно, почему у него вдруг задрожали руки? Ведь не оттого, что его угощали импортными сигаретами? Эка невидаль, нет, дело было не в этом…) взял из пачки одну и вернул Некрасову, но тот вертикально выставил ладонь: оставь себе.
В общем-то, слова были не нужны. Об этой мелочи не стоило и говорить, ни тому, ни другому. Но эта мелочь дорогого стоила. Ластычев кивнул:
— Может, выйдем на улицу? Чего дымить в палатке? Я не убегу.
Некрасов помедлил, затем качнул головой" пошли.
Они вышли на воздух, капитан, словно спохватившись, протянул Ластычеву зажигалку, тот прикурил и с наслаждением затянулся.
— Прекрасный сегодня денек… — Он выпустил дым через нос — двумя упругими плотными струями. — Это так генерал говорил… Ну, когда он еще не был генералом. Он, правда, добавлял… Э-э-э… — Ластычев замялся и поспешно сунул сигарету в рот. Снова затянулся. — Прекрасный!
— Ну что, Залина Александровна? — Генерал стоял перед сгоревшим бензовозом и смотрел в бинокль, прямо в просвет между обугленной кабиной и развороченной цистерной. — Кажется, мы победили, ничего не делая. Как говорили великие: «Выдержка — это оборотная сторона стремительности». Сейчас освободят шоссе, я наберу группу добровольцев, и Ластычев отведет нас к этой штуке.
Она хотела что-то сказать, но он ей не дал:
— Вас я с собой не возьму, даже не просите. Если потребуется — свяжу и оставлю в палатке. И не пробуйте меня переубедить. Как вы сказали: «Практически не поддается внушению»?
— Да.
— Вот видите? Положение обязывает. Так что остаетесь ждать на берегу. Это понятно?
Плиева поняла, что спорить с генералом бесполезно.
— ОНА больше не заработает, — сказала Залина.
— Голубушка, — с некоторой издевкой произнес Севастьянов, — откуда такая уверенность? Это ничем не детерминировано.
— Бьете меня моим же оружием?
— Наношу легкие уколы, не более того… Капитан! — Генерал обернулся к палатке и увидел, что Некрасов замялся. Севастьянов махнул рукой: — Он не убежит. Под мою ответственность.
Ластычев, подтверждая его слова, энергично закивал. Некрасов — после некоторого колебания — оставил задержанного и поспешил к генералу.
— Давайте будем оттаскивать эту штуку. Время! Некрасов взял под козырек и побежал к «Уралу».
— Вот так, Залина Александровна, — снова обратился генерал к Плиевой. — Начало последнего акта. Зрители уже побывали в буфете, выпили по стопочке коньячку, закусили бутербродиком с красной икрой… Он развернулся к ней. — Что мы делаем неправильно? Где мы ошибаемся? В какой момент нас перехитрили? Ну, говорите!
Сейчас его голос звучал жестко, от былого благодушия не осталось и следа. Казалось, еще немного, и он больно схватит ее за руку.
Плиевой стало не по себе:
— Я… не знаю…
— Но вы ведь тоже чувствуете что-то? Да? Залина пожала плечами. Генерал продолжал:
— Вы — женщина, у вас должна быть хорошо развита интуиция… Впрочем, в этом деле я могу вам дать сто очков вперед. Со мной даже мои друзья перестали играть в покер — давным-давно, уже лет десять назад. Знаете, что я вам скажу? — Голос Севастьянова перешел в свистящий шепот. — Мне почему-то не по себе. Эта штука делает невинные глаза и поднимает ставки, я тоже банкую, и на руках у меня сильная комбинация… Но я чувствую, что ее карта сильнее. И надо бы остановиться, пока мы не проиграли слишком много, пока мы не бросили на стол все, что есть. Я доступно излагаю?
— Вполне.
— Что нас может ждать? Там? Поверьте, я не боюсь за себя и не боюсь за солдат, которых поведу… В конце концов, сегодня прекрасный денек… — Генерал осекся.
— Да, погода отличная, — сказала Плиева, чувствуя, что брякнула что-то не то, видимо, основной смысл фразы заключался во второй ее части, в той самой, которую генерал не договорил.
— Прекрасный денек… — повторил он.
Внезапно за их спинами послышался рев мощного мотора, сопровождаемый залихватским посвистом. Севастьянов резко обернулся.
По шоссе, прямо к ним, катил огромный «МАЗ-538» с прицепом. Здоровенная четырехосная машина с полным приводом — на такой можно перевозить танки. Эти же МАЗы используют в качестве тягачей для ракет. Позади МАЗа ехал гигантский автокран — японский Locomo.
МАЗ остановился, пассажирская дверь открылась, и на асфальт спрыгнул подтянутый мужчина средних лет в штатском костюме. Он огляделся и, не раздумывая, направился к генералу.
Залина сразу узнала его. Майор Былев.
Еще до того, как он подошел к ним, на ходу доставая из внутреннего кармана пиджака пакет с сургучными печатями, она уже знала, что он скажет.
«Вот он, недостающий кусок мозаики!»
Действительно, как это сразу не пришло ей в голову? Ведь это было так просто! Так… естественно. И, конечно же, КТО-ТО на это сильно рассчитывал.
До Былева оставалось не более тридцати метров. Залина поняла, что другого случая может не представиться. Она в последний раз все взвесила и решилась.
Плиева демонстративно отвернулась от Былева и сделала вид, будто что-то оживленно рассказывает генералу. Она показывала на сгоревший бензовоз и старалась изо всех сил казаться заинтересованной… озабоченной… убеждающей… Да какой угодно, но только не… догадавшейся.
— Демонстрация, — сказала она. Сначала Севастьянов не понял.
— Не вторжение, не репетиция, а демонстрация возможностей нового оружия. Троянский конь, ножик, вложенный в руки припадочному царевичу Дмитрию. — Непонятно почему ей в голову приходили одни исторические ассоциации, простых слов не находилось, будто она мыслила исключительно в масштабах всего человечества.
Генерал замер и посмотрел на нее.
До Былева оставалось десять метров.
Она мучительно подбирала нужные слова, пытаясь объяснить то, что поняла только сейчас, в самую последнюю минуту, когда, быть может, уже поздно.
— Ммм… Это… Севастьянов улыбнулся:
— Спички — детям не игрушка?
— Точно! — Это было именно то, что она хотела сказать. — А нам насильно суют в руки целый вагон!
— Надо ли его подбирать?
— Теперь только вы…
Былев подошел и замер в паре метров от них.
— Товарищ генерал! Майор ФСБ Былев. Имею предписание— доставить неопознанный объект в… — он покосился на Плиеву, — назначенное место. Здесь все сказано. — Майор протянул Севастьянову пакет.
Севастьянов взял пакет у него из рук. Он помедлил. Залина как зачарованная следила за его руками, ощупывавшими печати.
— Вы хорошо подготовились, майор. — Севастьянов кивнул на прицеп МАЗа. — А может, она туда не влезет?
— Согласно анализу снимков, сделанных спутником «Щит-8», этой техники будет достаточно. К тому же объект находится прямо у заброшенной лесной дороги…
«Как нарочно, чтобы легче вывозить…» — промелькнуло в голове у Плиевой.
— …по ней давно уже никто не ездил, надо будет сначала оценить ее состояние… Но… дождей нет, грязи не предвидится. Думаю, до вечера управимся, — четко обосновал Былев.
— Думаю, управимся, — медленно проговорил Севастьянов. Он посмотрел, как бойцы Некрасова цепляют трос за раму бензовоза.
— Пока суд да дело… Пройдемте в палатку. Я не привык читать секретные приказы, — он показал на печати, — на глазах всего честного народа.
— Так точно. — Былев кивнул, но в его кивке не было той точности, как у Некрасова.
«Вот он, тот самый момент! Сбросить карты — пока не поздно? Все так, но… Приказ. Что делать? Соображай быстрее, старик! Шевели мозгами — когда-то у тебя это неплохо получалось! Как там у Винни-Пуха? „Мед или сгушенку?“ „И то, и другое“. Так не получится. А как получится?»
Он сделал жест рукой, приглашая Былева и Плиеву пройти в палатку. Но еще до того, как вошел в нее, он понял, что третью звезду — в преддверии неотвратимой пенсии — ему не дадут. Скорее всего, не дадут.
Они вошли в палатку: Севастьянов, Плиева и Былев.
Генерал сел к столу, распечатал конверт и, подслеповато щурясь, поднес его к лицу. Шрифт был достаточно крупный, но он вертел листок и так и этак, потом, стыдливо обернувшись на собеседников, сказал:
— Плохо вижу, а очки с собой не ношу. Стариковское кокетство — будто это что-то может изменить. Прошу простить. Я сейчас — захвачу очки из своего походного чемоданчика и вернусь.
Он вышел из палатки и, не поворачиваясь к Некрасову, сквозь зубы произнес:
— Капитан! За мной.
Они дошли до уазика, на котором приехали сюда. Севастьянов открыл заднюю дверцу, поставил чемоданчик на сиденье и, копаясь в нем, стал быстро говорить:
— Подразделение полностью готово к выполнению боевой задачи?
— Так точно.
— Все необходимое лежит в машине?
— Да.
— Какой взрывчаткой располагаете?
— Пластит.
— Как только я уйду, возьмите чемоданчик, вытряхните из него все барахло… только незаметно, куда-нибудь в сторону… и набейте взрывчаткой. Потом поставьте на "место.
Он ожидал, что Некрасов начнет задавать вопросы. Это было бы естественно. Но капитан спросил совсем не то, чего он ждал:
— Только взрывчаткой? А детонаторы? Руки генерала, перерывающие вещи, нащупали очки. Он повертел хрупкую оправу.
— Не надо. Две гранаты.
Некрасов молчал. Генерал расценил его молчание по-своему.
— Капитан… Может быть, вы меня не слишком хорошо знаете… Но, поверьте, еще никому из подчиненных, выполнявших мои приказы, не было за это стыдно…
Он поднял глаза на капитана. По сравнению с лицом Некрасова сфинкс выглядел чересчур эмоциональным.
— Товарищ генерал, я жду, когда вы уйдете. Генерал виновато кивнул. Он так и не понял, что это должно означать. Он взял очки и, не оглядываясь, пошел к палатке.
Он снова сел за стол, водрузил на нос очки и принялся ломать печати. Плиевой показалось, что руки его немного дрожат.
Генерал прочитал, затем прочитал еще раз и отложил приказ текстом вниз на край стола.
— Ну что же? Все четко и ясно. Отныне, Залина Александровна, — он повернулся к Плиевой, — все, что касается непосредственно объекта, переходит в ведение майора Былева, — он перевернул лист, заглянул в приказ, потом положил его на место, — Льва Сергеевича.
— О-о-о, Лева, я чувствую, скоро у вашей жены появится работа. — Она игриво погрозила Былеву пальцем.
Майор немного смутился и выдавил из себя улыбку.
— Там также написано, — продолжал Севастьянов, — что я должен оказывать вам всяческое содействие… Хм… — Он ненадолго задумался и сказал: — У меня есть проводник.
Ластычев покуривал на улице рядом с палаткой. Он особо не прислушивался к разговору, но как-то само собой получилось, что он не упустил ни слова, он чувствовал малейшие нюансы интонации и представлял себе лица говоривших.
Со стороны могло показаться, что неопрятный старик, давно пропивший мозги и печень, просто наслаждается невиданным удовольствием — курит заграничные сигареты, стараясь докурить до самого фильтра. Наверное, если бы у него был с собой полиэтиленовый пакет, он бы собирал дым туда, чтобы потом вдохнуть его еще раз.
Он почувствовал напряжение Севастьянова и понял, что тот к чему-то готовится. К чему-то…
Еще Ластычева насторожило поведение Некрасова: капитан взял чемоданчик, прижимая его к груди, отнес к «Уралу», рядом с которым сидели его бойцы, залез в кузов и очень быстро вылез оттуда — по-прежнему с чемоданчиком.
В голове у Ластычева немного гудело — двухметровый десантник бил хорошо, на учебных занятиях не терял времени даром.
Он вдруг вспомнил своего ефрейтора — Ваню, как тот спрашивал, болит у него голова или нет.
«Сейчас я бы ответил — да. Но это тоже к делу не относится».
Он умел отключать боль, не замечать ее, если требовалось.
Ластычев продолжал курить, то и дело поднося короткий окурок к губам. Спичек у него не было, поэтому он решил прикурить следующую сигарету от этой.
Некрасов положил чемоданчик в машину, тент был снят, и Ластычев хорошо это видел. Он положил чемоданчик на переднее пассажирское сиденье, хотя брал его с заднего.
«Нестыковочка. Или — знак?» — подумал Ластычев и широко улыбнулся приближавшемуся капитану. Он поднял окурок и уважительно покачал головой.
Лицо Некрасова осталось неподвижным.
И еще Ластычеву показалось, что чемоданчик стал немного тяжелее. Может быть, не слишком — таким ребятам, как Некрасов, все равно: что килограмм нести, что двадцать, — но все-таки по изгибу запястья, по проступившим сухожилиям мышц, когда он ставил чемоданчик на сиденье, Ластычев это заметил.
— Да. Но… В Бронцах было сто человек. Один к ста — этот счет меня не устраивает. Былев пожал плечами:
— Мне поручено доставить объект. То же самое написано в приказе министра обороны, который я вам передал. Давайте не будем останавливаться на частностях.
— Нет, я хочу именно остановиться. — Севастьянов повысил голос. — Я хочу, чтобы все присутствующие знали, что моя точка зрения по этому вопросу именно такова, и менять я ее не собираюсь. Будь моя воля — я бы его уничтожил. Взорвал бы к чертовой матери, чтобы даже следа от него не осталось.
* * *
— Вы позволите, Лев Сергеевич… Я хочу прежде высказать свое частное мнение…— Вы можете изложить его в рапорте, — отрезал Былев. Мягко, но решительно. Ему удалось и соблюсти субординацию, и дать понять старику, что его мнение никого особенно не интересует.
Севастьянов приподнялся и выглянул в окошко.
«Урал» подъехал задним ходом к бензовозу, солдаты прицепили трос к фаркопу. Грузовик заревел, и цистерна стала медленно отползать.
— Пока еще есть время, я прошу меня выслушать. Я хочу, чтобы это было не только в моем, но и в вашем рапорте. Былев развел руками — как вам будет угодно.
— Я считаю, — генерал говорил четко и кратко, — что этот объект никуда перемещать нельзя. Мы должны уничтожить его на месте. Объект опасен — вы не можете этого отрицать. Он заставляет людей творить немыслимые вещи. У меня есть достоверные сведения, что никого из жителей деревни Бронцы в живых не осталось. Они перерезали друг друга, словно взбесились. То же самое было и с патрульной машиной Ферзиковского РОВД. Вы должны это знать из сводки происшествий.
— От кого вы получили сведения про Бронцы? — немного бесцеремонно спросил Былев.
— От кого? — Генерал опешил. — От одного человека, которому я доверяю. Он, кстати, будет у нас проводником. Это мой бывший офицер, боевой офицер, и…
— Значит, он был там и остался в живых? — уточнил Былев. Это получилось само собой, непроизвольно.
Некрасов и Ластычев, стоявшие перед палаткой, коротко дернули головами, будто хотели переглянуться, но оба тут же вернули головы на место, причем каждый заметил движение другого. И каждый немного напрягся.
— Да. Именно так я бы и поступил. Потому что… Эта штука нам не нужна.
— Объект нуждается во всестороннем изучении, — начал Былев.
— После чего он окажется на вооружении, — закончил за него Севастьянов. — Вы не думаете, что это именно то, чего от нас хотят? А? Чтобы мы сами уничтожили друг друга с помощью этой штуки? Потому что это будет экономнее, чем вступать с нами в контакт?
— Я думаю, что мне следует исполнять приказ. И еще я думаю… Прошу меня извинить, товарищ генерал… но я считаю, что и вам тоже — следует исполнять приказ. — Былев покосился на лист бумаги, лежавший на краю стола.
— Отлично. — Генерал рывком поднялся. — Значит, переубедить вас мне не удастся? Былев тоже встал.
— Это не наше частное дело. Мы с вами не уполномочены решать такие вопросы.
— Хорошо, майор. Спасибо, что выслушали. И вам, Залина Александровна, — Севастьянов повернулся к Плиевой, — спасибо. Я надеюсь, что вы сможете четко отразить мою точку зрения в своем рапорте.
Плиева кивнула, Былев с усмешкой посмотрел на нее, как на сообщницу.
— Ладно. Не будем тянуть время. Я принял решение. Я поеду вперед — проводник покажет мне дорогу, а вы, майор, со своей техникой будете следовать за мной. Если дорога окажется в хорошем состоянии…
— Товарищ генерал! — перебил его Былев. — Я считаю, вам следует остаться здесь. Это — мое личное мнение. Можете отразить его в своем рапорте.