Страница:
— Пойдем, дорогая… — Он нежно укусил ее за мочку и потом вылизал все ушко, ощутив, как она задрожала. — Пойдем… — «Черт, и как же ее зовут? Дорогая… Так и зовут».
Завтрак пришлось отложить на полчаса. И не то чтобы на большее его не хватило — просто вдруг очень захотелось есть.
«Дорогая» собиралась накормить его чаем с бутербродами, и, если бы он не взял дело в свои руки, так оно и случилось бы. Черт знает откуда берутся эти современные девчонки. Они больше беспокоятся, что на них надето, в каких клубах они успели побывать да сколько знают способов минета. («Дорогая», кстати, оказалась на высоте). А приготовить путевую еду… Это они считают ниже своего достоинства.
Его покойная матушка умудрялась из вонючей ливерной колбасы сделать замечательный паштет, а картошку могла приготовить двадцатью различными способами, не меньше. Для нее всегда было делом чести накормить мужчин — мужа и сына — чем-нибудь повкуснее и посущественнее бутербродов с чаем.
Джордж открыл холодильник, оценивающим взглядом окинул его белые внутренности — обширные и холодные, как дворец Снежной королевы. Ничего особенного. Яйца. Два помидора. Пучок зелени. Петрушка и кинза. Подойдет.
— У тебя чеснок есть?
— Чеснок? — «Дорогая» глупо хихикнула. Именно глупо — почему-то с этого самого момента она стала его раздражать. Ему уже хотелось побыстрее сесть на свой «Урал», который он оставил вчера на платной охраняемой стоянке в соседнем дворе (вот это он помнил абсолютно точно. Байк — это не мелочь. Это не имя малолетней блядушки. Байк — это байк), завести его и поехать куда-нибудь прочь. Куда глаза глядят и куда колеса несут.
— Что? Раннее начало половой жизни вызывает глухоту? Я сказал «чеснок».
Он обернулся и пристально посмотрел на нее. Под его взглядом девушка съежилась и зажала голые руки между коленями.
— Но… Чеснок?.. В такую жару?
Он удивленно выглянул в окно, словно только сейчас заметил, что на улице июль. Шестнадцатое число, и страшная жара — с самого утра.
— В ТАКУЮ, — с нажимом повторил он. — В ТАКУЮ, детка.
— Но ведь… — Она говорила еле слышно, опустив голову, пораженная его внезапной переменой. — Будет пахнуть… Отрыжка…
— Ты что, собираешься с кем-то целоваться? Она пожала плечами.
— Послушай. — Он достал большую сковородку и поставил ее на плиту. — Мне нужен чеснок, только и всего. Запаха не будет, успокойся.
Она снова оживилась:
— Кажется, в овощном ящике есть немного.
Он открыл ящик, покопался в хрустящей шелухе и извлек целую головку ядреного чеснока.
— Смотри. — Он быстро чистил ароматные зубчики. — В чесноке пахнет только сердцевина. Если ее вырезать, запаха не будет. Запомнила?
Она кивнула.
«Черт знает что. Она что, прогуливала уроки домоводства в школе?»
Джордж резал отливавшие перламутром зубчики вдоль и извлекал из них желто-зеленую сердцевину. Затем он взял два помидора и нарезал их кружками в палец толщиной.
Зажег конфорку, поставил сковородку и бросил на нее кусок сливочного масла. Когда масло растаяло и стало шипеть, он убавил огонь, бросил помидоры и подождал, пока они подрумянятся снизу. Затем быстро перевернул их и залил яйцами. Потом он аккуратно приподнял помидорные кружки, чтобы белок затек под них — иначе помидоры пригорят, и их не отдерешь от сковородки, — посолил и выдавил на каждый красный кружок щепотку чеснока. Подождал еще немного, пока яичный белок не схватился, и накрыл сковородку крышкой. Теперь очередь за зеленью. Он быстро нашинковал вялые зеленые кустики и отправил это все туда же — под крышку.
Через пять минут сочная ароматная яичница была готова. Даже «дорогая» сказала:
— Вкусно!
— Еще бы. Это тебе не гамбургеры жевать. Все натуральное. Сплошной белок и витамины. — Растаявшее масло, смешанное с соком помидоров, потекло из угла рта, и он ловко подхватил быструю струйку языком. — Ну вот, теперь можно и чай.
Он сходил в прихожую, достал из куртки пачку «Кэмела», отметил, что там осталось только три штуки, и вернулся на кухню.
«Дорогая» достала «Парламент экстра лайте».
«О господи! Как можно курить такую дрянь? Слишком попсово!»
Все здесь было слишком попсово — в этой типовой трехкомнатной «распашонке» с низкими потолками. Какие-то дурацкие картинки на стенах, вышивки крестиком под стеклом и пыльные цветы на подоконнике.
Чай, правда, ничего. С бергамотом. Хотя в такую жару лучше пить зеленый. С жасмином. А еще лучше — пиво с лимоном.
В одном она была права — жара стояла ужасная, и день обещал быть просто кошмарным. Но Джордж знал способ освежиться. Даешь восемьдесят по трассе, и никакой кондиционер не нужен. Упругая волна обнимает грудь, бандана перекочевала с головы на лицо, закрывает нос и рот от пыли, ветер плотно прижимает очки к переносице… Класс! Что может быть лучше?
Он допил чай, задавил окурок в пепельнице.
— Мне пора!
— Ты позвонишь?
Вопрос поставил его в тупик, но ненадолго. Ведь он не знал номера ее телефона.
— Конечно. Вечером. Сделаю все дела и позвоню.
«Какие дела? Еще не знаю, но они обязательно найдутся».
Он поцеловал девушку — быстро и с облегчением, словно ставил обязательную отметку на милицейской повестке, — и ушел.
Он вошел в соседний двор и, еще издали завидев свой «Урал», ощутил, как сердце радостно забилось. Это как первое свидание с первой любовью. Вот только первая любовь никогда не бывает счастливой, а у них… А у них все хорошо. Просто замечательно.
С тех пор как он пересек МКАД, стягивающую столицу, как «пояс верности», прошло полтора часа. И теперь он уже не думал, что все замечательно.
Он гнал байк по малознакомой дороге, сильно рискуя. Сто двадцать на «Урале» по извилистой второстепенной трассе, которую он очень слабо помнил, — это все-таки много. Но другого выхода не было. Он убегал.
Нет, начиналось-то все неплохо. Можно даже сказать — хорошо.
Едва покинув «дорогую», он полез в карман — пересчитать имевшуюся наличность. И обнаружил, что у него четыре тысячи рублей с мелочью и еще двести долларов в потайном кармане куртки — неприкосновенный запас.
Джордж прикинул. На дворе июль. Жара. В Москве делать совершенно нечего до самого сентября. А то и до октября — такому отчаянному парню, как он, и осенний дождь на трассе не помеха. Да, до октября он свободен.
А там придется ставить байк на прикол и искать какую-нибудь работу на зиму. Что-нибудь грузить, что-нибудь таскать, что-нибудь мыть или что-нибудь ремонтировать — он еще не решил что. Это не так важно. Работа найдется. Руки есть. Голова на месте. (Через полтора часа он стал сильно в этом сомневаться.) Зиму он как-нибудь перекантуется и заработает себе на лето. А там… Вольному воля…
Он вел такую жизнь уже четыре года, и она нравилась ему все больше и больше. Никому ничего не должен, сам себе хозяин, свободен как ветер в поле. Ну, или как ветер, дующий в его голове. Это почти одно и то же.
Орехово-Борисово? Он увидел на доме табличку «Шипиловский проезд, дом 18». Точно. Юг Москвы. «А не махнуть ли мне еще южнее? Если в пути ничего не произойдет, то послезавтра вечером я смогу искупаться в Черном море».
Прошлым летом он доехал до Байкала. Зависал там целый месяц и к осени вернулся домой. А на Черном море не был уже… Сколько? Два года. Ну да, в прошлом году он купался в Байкале, а в позапрошлом — в Каспийском море.
Значит, в этом неплохо было бы смотаться снова на Черное. Он знал в Крыму много интересных местечек. Крым…
Детская мечта. Один парень, Шура Сошников, с которым он вместе «тарахтел на малолетке», рассказывал, что Крым — это райское место и что, как только он «откинется», сразу же отправится туда.
До Джорджа только потом дошло, что Шура сам ни разу там не был. Шура считал, что Крым — это большой город. «Есть Старый и Новый Крым. Между ними — большой мост, — говорил он. — Так вот Новый — это ерунда. А Старый — это класс!»
Сошник так туда и не добрался. «Откинулся», почудил пару месяцев на воле, затем — сто шестьдесят вторая, и поплыл обратно. Но уже на «взрослую» зону.
А он сумел взяться за ум. Даже нет — не взяться за ум, просто годы, проведенные в колонии, заставили его понять одну прописную истину: на свете нет ничего дороже свободы. Ничего. Ни одна вещь на этом свете не стоит того, чтобы променять на нее свою свободу.
Взяться за старое? «Бомбить» ларьки и палатки? Увольте. Он лучше заработает. Деньги все равно появятся. Не так быстро, но зато — на все сто твои. Жениться? Боже упаси! Что-то он не видел ни одной лошади, которой бы НРАВИЛОСЬ надевать хомут на шею. А он что, глупее? Ну уж нет.
Решено. Крым. Симферопольская трасса. В очень приличном состоянии. Шестьсот верст за день намотать вполне реально. А если поднапрячься, то и все восемьсот.
Он ехал не спеша. Восемьдесят, не больше. Куда торопиться? Утро, впереди целый день. Какой, к черту, день? Все лето. А если смотреть на вещи шире — целая жизнь. И это его сильно радовало.
До того самого момента, когда ему вдруг захотелось кофе. Чертовски захотелось кофе с сигаретой. Ну да, курение в сочетании с кофеином — вредная привычка. Она-то его и сгубила. Уж лучше бы выпил пива — как оказалось, пару бутылок «Миллера» он все-таки заначил в кофре.
Но Джорджу захотелось именно кофе, будь он неладен. И это все изменило.
Он увидел указатель, показывающий направо, в сторону съезда с шоссе — «Новинки». И за указателем — бледно-голубой вагончик с надписью «Кафе». Он нажал на тормоз и съехал с асфальта. Поставил «Урал» чуть в стороне, в тени вагончика.
На стоянке были две фуры. «Пустые, наверное, — подумал Джордж. — Разгрузились в Москве и теперь гонят порожняком».
У него и раньше случались конфликты в дороге, но не так уж часто и не такие серьезные, чтобы этому можно было придавать значение.
Джордж зашел в вагончик. Все как обычно. Почерневший грязный пол, несвежие занавески на пыльных окнах, тучи мух, жужжащих под низким потолком, серпантины ловушек, свисающие над прилавком, и запах пережженного растительного масла, доносящийся из подсобки, переоборудованной в кухню. Ничего нового. Ничего такого, что могло бы его удивить.
Он вошел и сказал женщине, стоявшей за прилавком:
— Кофе, пожалуйста. Черный и с сахаром.
У женщины были печальные маслянистые глаза и шикарные черные усы. Джордж быстро успел представить, какие у нее должны быть ноги, и от этого темно-коричневая бурда, которую она наливала из прозрачного стеклянного чайника и которую явно хотела выдать за кофе, показалась ему еще менее аппетитной. Он быстро кивнул и понес пластиковый стаканчик к свободному столику — дальнему от входа.
За ближним расположились два здоровых мужика. «Наверное, те самые дальнобойщики, чьи фуры стоят на стоянке», — подумал Джордж. Они ели плов из таких же пластиковых тарелочек. Обычно плов в таких заведениях — фирменное блюдо. Это так же верно, как и то, что пластиковые тарелочки здесь не являются одноразовой посудой.
Он шел, глядя на кофе, щедро налитый до краев, и стараясь не расплескать мутную горячую жижу. Внезапно тот мужик, что сидел спиной, выставил ногу в узкий проход. Джордж запнулся, и кофе плеснул ему на руку.
— Ну что ж ты, брат? Аккуратнее надо! — Мужик укоризненно покачал головой. — Обжегся небось, а? — Он громко захохотал и подмигнул товарищу. Второй кивнул, бросил на Джорджа скучающий взгляд и снова уткнулся в тарелку с пловом.
Джордж взял стаканчик в другую руку, поставил его на стол и вытер руку салфеткой. Если бы предприимчивые трактирщики открыли способ стирать бумажные салфетки, они бы так и делали.
— Я разлил из-за тебя кофе, — медленно, почти по складам, проговорил Джордж.
Будь мужик поумнее, он бы услышал в его голосе тщательно скрытую угрозу. Но он не слышал. Или не хотел слышать.
— Да ты что? Какая жалость. Ну так купи еще. Или бабок нет? Тогда продай свою куртку, а? — Он заржал еще громче. — Виталь, возьмешь эту тряпку? Зимой на радиатор вешать? Парень продает.
Джордж сел на скамейку. Вокруг стаканчика набежал коричневый ободок. Он отхлебнул. Кофе, как всегда, оказался чересчур сладким. На сахаре здесь явно не экономили. Он достал пачку и закурил. «Надо еще успеть купить сигарет». — Он поймал себя на мысли, что именно так и подумал. Не купить сигарет, а УСПЕТЬ купить сигарет.
Он спокойно пил свой кофе и курил.
Первый дальнобойщик не унимался. Он сидел к Джорджу лицом и рассматривал его с откровенным презрением.
— Ты смотри, Виталь. Вырядятся черт знает во что, сядут на свою перделку и считают, что они — короли трассы. А? Пацанье…
Джордж сидел с невозмутимым видом. Сейчас он старался избежать конфликта. Их двое, и к тому же их столик преграждает путь к отступлению. Не надо спешить.
Он медленно допил кофе и потом, по привычке, сломал стаканчик. Услышав хруст, женщина, стоявшая за прилавком, болезненно вздрогнула, как хозяйка, на глазах которой неосторожный гость разбил любимую фарфоровую чашку.
Джордж встал и направился к прилавку. Он шел не торопясь и успел заметить, как тот, первый, снова высунул из-под стола ногу в стоптанном черном ботинке. Джордж замер прямо перед ногой. Он постоял, выдерживая паузу. Размышлял — наступить или нет. Затем нарочито высоко поднял левую ногу и перенес ее через черный ботинок.
Дальнобойщик быстро двинул ногой и дотянулся до носка правого ковбойского сапога из светло-коричневой замши. — Ой! — воскликнул он с деланным испугом. — Извини, брат. Похоже, я тебя испачкал. Не в обиду, а?
Краска бросилась Джорджу в лицо. Он с трудом удержался, чтобы не заехать этому здоровяку прямо в ухо. Затем заставил себя улыбнуться и кивнул: мол, не в обиду.
Дальнобойщик снова засмеялся. Ему было очень весело.
Джордж подошел к прилавку.
— Сколько с меня?
— Четырнадцать рублей.
— И еще — пачку «Кэмела».
— Сорок шесть. — Женщина с мольбой и в то же время с жалостью посмотрела на него. Ей совсем не хотелось, чтобы в ее заведении вспыхнула драка. К тому же она была совершенно уверена в ее исходе и, видимо, невысоко оценивала шансы Джорджа на победу.
Джордж кинул на прилавок пятьдесят рублей, взял сдачу и пошел на улицу.
Он не стал открывать новую пачку. Достал из начатой предпоследнюю сигарету и сел на байк.
Он умел выжидать. Как ни странно, этому его научил Сошник, худой вертлявый парень. Его ноги и руки были словно подвешены на пружинах, которые постоянно подергивались. Даже когда Сошник сидел, казалось, будто он куда-то бежит.
На «малолетке» часто приходилось драться — куда чаще, чем есть. И в драке обычно непоседливый Сошник становился расчетливым и хладнокровным. Он умел выбирать момент.
Для кого-то главным было просто «помахаться», пустить противнику юшку. Но Сошник видел только одну цель — победить. Он мог ждать день, два, терпеливо сносить издевки и насмешки, но, если чувствовал, что момент настал, — бил наверняка. И так сильно, что всегда вырубал соперника. Наглухо. Однажды он подстерег своего обидчика в столовой и, выхватив из кастрюли черпак, так отделал здорового бугая — эстонца по имени Аймар Пиккор, — что парень стал заговариваться и мочиться во сне.
Сошник провел две недели в карцере, вернулся оттуда зеленый и едва стоящий на ногах от голода, зато веселый и счастливый.
Пожалуй, умение затаиться и ждать нужного момента было единственным полезным навыком, который Джордж вынес из-за колючей проволоки.
Он щелкнул «Зиппо» — не дешевой китайской подделкой, из которой на следующий день улетучивается весь бензин, а настоящей, «родной» «Зиппо», и прикурил.
Он не торопясь выкурил сигарету до конца и потом откатил байк за угол — так, чтобы его не было видно со стороны стоянки.
Минут через пятнадцать дальнобойщики вышли из вагончика.
У Джорджа не было никакого плана. Он даже не знал, что бы он стал делать, если бы они просто сели в свои КамАЗы и уехали. Поехал бы следом? Вполне возможно. Тем более что им, судя по всему, было по пути. На юг.
Но мужики уехали не сразу. Ему, можно сказать, повезло. Хотя… Это еще как посмотреть.
Второй, Виталик, сел в кабину и завел двигатель. А этот, краснорожий здоровяк… Тот самый, который испачкал Джорджу сапог… Ему приспичило сходить до ветру. На дорожку. Наверное, Джордж чувствовал, что так оно и будет. Иначе почему бы он притаился именно там, где узкая тропка, вытоптанная тысячами ног, огибала вагончик и устремлялась к покосившемуся деревянному домику? Все так.
Он услышал приближающиеся тяжелые шаги и скрылся за углом. Снова сел на байк и снова стал ждать. Он достал последнюю сигарету, закурил, смял пустую пачку и выбросил.
Из туалета доносилось кряхтение и бодрые очереди — словно дежурным блюдом в вагончике был не плов, а густая гороховая каша. Джордж брезгливо поморщился и затянулся. Он протянул руку за спину и расстегнул — на всякий случай плоский продолговатый чехол, в каких носят мобильные. Но мобильный Джорджа лежал в нагрудном кармане куртки. Расстегнул просто так. На всякий случай.
Он услышал, как зашелестела газета. Дальнобойщик явно не собирался ее читать. Через минуту дверь туалета скрипнула.
«Пора!» Джордж изящным щелчком отправил окурок в кусты и вышел из-за угла.
— О! Опять ты? — На красной роже появилось выражение, которое можно было бы назвать «тупым удивлением».
— Я разлил из-за тебя кофе, — медленно, с расстановкой, сказал Джордж.
— Гы… — Краска стала стекать с круглого лица, будто мужика облили водой из ведра. — Ну и что? Я пошутил. Ты это, брат… Без обиды.
— Ты испачкал мой сапог, — продолжал Джордж. Он сказал «сапог» и двинулся вперед — игривой танцующей походкой, на одних только мысочках, готовый в любую секунду нацелить острый нос «казака» между толстых ляжек засранца.
Дальнобойщик, несколько минут назад доказывавший приятелю, что «разряженные обезьяны на своих перделках» в одиночку ничего не стоят, кажется, начал понимать, что это не так. Не совсем так.
Этот парнишка был именно ОДИНОКИМ волком. Он не рассчитывал ни на чью помощь. Привык все делать сам.
— Ну ладно, ладно… — Мужик поднял руки и говорил почти ИЗВИНЯЮЩИМСЯ тоном. — Чего ты так взъелся? Из-за сапога? Это шутка. Все нормально.
Он поглядывал за спину Джорджа, и Джордж понял, что еще немного — и мужик закричит. Позовет Виталика. И тогда тот примчится с монтировкой. И перевес снова будет на их стороне.
— Ты испачкал мой САПОГ! — Последний слог он не произнес, а коротко выдохнул. Левая нога сорвалась и полетела вперед. Он бы попал. Но мужик в последнюю секунду успел среагировать и подставил руку. От этого остроносый сапог немного изменил траекторию и ударил мужику в бедро. Впрочем, тоже довольно болезненный удар, носки сапог Джорджа были обиты блестящими металлическими уголками с красивой насечкой.
Мужик схватился за ушибленное место и попробовал отмахнуться. Но делал он это неумело, этот явно не «тарахтел» на малолетке. А дрался небось только спьяну, когда уже все равно: что дать по морде, что получить — лишь бы повеселиться.
Левая нога Джорджа приземлилась, выбив каблуком желтую пыль. Но еще до этого он быстрым неуловимым движением хлестнул мужика правым кулаком. Немного не рассчитал. Удар пришелся не в висок, не в нос и не в подбородок. Где-то посередине — в скулу. Хороший удар, сильный. Но не туда.
Мужик только покачнулся и попер на него, как родной КамАЗ по снежной целине.
Джордж пробовал отпрыгнуть, но внезапно почувствовал, что теряет равновесие. Упущенного мгновения оказалось достаточно: мужик подскочил и облапил его здоровенными ручищами.
«Обнимали меня, и понежнее», — промелькнуло в голове Джорджа. И следующая мысль: «Теперь все. Ближний бой — не моя стихия».
Можно было врезать мужику по ушам, а потом надавить большими пальцами на глаза, но Джордж чувствовал, что не успевает. Левая рука по-прежнему была сзади. Она действовала сама по себе, независимо от его воли. Вытащила из чехольчика узкий продолговатый предмет, ласкавший руку приятной металлической тяжестью, и нащупала кнопку.
Еще один урок Сошника. «Решил резать — режь не задумываясь. Но не показывай нож. До самого последнего мгновения не показывай нож. Держи его за спиной. А потом выбрасывай вперед обе руки одновременно — он не успеет сообразить, в какой ты держишь „перо“. Правой бей повыше, между ребер, а левой — снизу вверх, в печень. Можно еще под челюсть. Тоже хорошо…» Сошник учил его, размахивая ложкой, и Джордж тогда подумал, что за спиной у парня кое-что покруче, чем дурацкая кража пяти велосипедов, на которой он и попался.
Они отрабатывали все движения до автоматизма. Это вошло в привычку. Никому никогда не показывать нож. Нельзя показывать нож раньше времени.
Сейчас рука сама сжала рукоятку и потом чуть-чуть раскрылась, освобождая путь лезвию. Большой палец нажал на кнопку, и тугая пружина выбросила узкое лезвие. Щелкнул фиксатор. Все это произошло меньше чем за секунду.
Как в замедленном кино Джордж видел, что левая рука дальнобойщика хватает его за кадык, а правая уходит назад для широкого замаха. «Фраер! Теряешь время! Удар должен быть коротким…»
Эта мысль не успела облечься в словесную форму и даже не успела оформиться в виде образов: она просто мелькнула, как вспышка молнии.
И одновременно с ней мелькнула еще одна молния. Она пробила тугой воздух между бедром Джорджа и объемистым животом мужика.
Лезвие вошло очень легко, без звука. Пальцы Джорджа даже не почувствовали усилия, словно он попал в полиэтиленовый пакет с молоком.
Мужик замер. Глаза его испуганно уставились на Джорджа. Никто из них не смотрел вниз — туда, где…
Правой рукой Джордж крепко обхватил запястье руки, сжимавшей его кадык. Резко дернул и отбросил. И только потом вытащил нож.
Из раны ударила одна тонкая струйка, но она сразу же исчезла, будто кто-то перекрыл невидимый краник. «Печень — как губка, — объяснял ему Сошник. — Если попадешь — считай, жмурик! Пусть не сразу, но все равно жмурик. Крови почти нет — она вся вытекает внутрь, в брюхо».
Одна тонкая струйка темной крови ударила из раны и тут же затихла. Джордж толкнул мужика коленом в грудь, и тот повалился на спину. Он хватал воздух широко открытым ртом, как разговорчивая рыба, выброшенная приливом на берег.
Джордж нагнулся и вытер нож об рубашку мужика. Крови на лезвии было немного, и рука совсем не испачкалась.
Медлить было нельзя. Джордж последний раз внимательно оглядел нож. Чистый. Крови нет. Если он увидит где-нибудь воду, то остановится и хорошенько вымоет его. Для верности.
Конечно, правильнее было бы выбросить «перо»… Сошник так и учил, но…
Во-первых, его «пальчики» уже хранятся в милицейской картотеке. Оставлять нож на месте нельзя. А если начнешь вытирать, все равно один отпечаток где-нибудь оставишь. А во-вторых, Джорджу вдруг стало жалко ножа. Пожалел. Ну, пожадничал, чего уж там. Пожадничал.
Он сложил лезвие и сунул нож обратно в чехол для мобильного. Бросился к байку, завел и, стараясь не суетиться, выехал на трассу.
Теперь и речи не могло быть о том, чтобы ехать дальше на юг. Надо срочно искать поворот на второстепенную дорогу.
Джордж доехал до следующего поворота. «Данки» — было написано на указателе. Когда-то он здесь ездил. Через пару сотен метров дорога разделялась. Налево она вела в Приокский заповедник, а направо — в Серпухов.
Джордж направился в Серпухов. Подальше от трассы. На трассе его может догнать Виталик и раздавить колесами своего КамАЗа. Так и будет, как пить дать. Дальнобойщики — народ нервный.
В городе он сможет ехать быстрее КамАЗа, а потом уйдет на какую-нибудь боковую дорогу, где поменьше постов ГИБДД.
Полчаса. Самое большее — полчаса. Вот все, чем он располагает. Потом всем постам будет дана ориентировка на одинокого байкера, подрезавшего «камазиста». За эти полчаса он должен проехать Серпухов насквозь, у Калиновых Выселок, перед танком, стоящим на постаменте, уйти налево и давать форсу от деревни к деревне, пока не попадет на трассу Таруса — Калуга. Там-то уж точно никакой засады не будет. А если будет — он свернет на грунтовку или даже в лес. «Не возьмут!» — думал Джордж.
В Бебелево, немного не доезжая Калуги, у него есть знакомая девчонка. Там он затаится до поры. И будет сидеть тихо, как мышка. Пока не уяснит ситуацию. Пока не поймет, пронесло или светит ему новый срок. А то, что этот срок будет немаленьким, Джордж не сомневался.
Поэтому, едва выехав из Серпухова, он пришпорил байк и, с трудом удерживая его на разбитом шоссе, полетел к трассе Таруса — Калуга.
Надо бежать. Но не этим ли он занимался последние четыре года? Тоже все время бежал. Правда, он все время бежал куда-то. А сейчас — приходится откуда. Но, если разобраться, разница невелика.
Он вспоминал, есть ли по пути заправка. Бензина оставалось меньше чем полбака.
«Заправлюсь в Сугонове. Там, где кольцевое движение. Налево — Ферзиково, направо — Сугоново, прямо — Калуга. Заправлюсь и снова поеду в сторону Калуги».
Он убегал.
— Пришел в себя, — лениво сказал Микола.
— Хм? — Костюченко задумался. Что делать с Липатычем? Не шить же ему нападение на должностное лицо, находящееся при исполнении. Нет, формально-то, конечно, так оно и полагалось, но… Ферзиково — поселок небольшой, а Липатыч — свой парень.
Завтрак пришлось отложить на полчаса. И не то чтобы на большее его не хватило — просто вдруг очень захотелось есть.
«Дорогая» собиралась накормить его чаем с бутербродами, и, если бы он не взял дело в свои руки, так оно и случилось бы. Черт знает откуда берутся эти современные девчонки. Они больше беспокоятся, что на них надето, в каких клубах они успели побывать да сколько знают способов минета. («Дорогая», кстати, оказалась на высоте). А приготовить путевую еду… Это они считают ниже своего достоинства.
Его покойная матушка умудрялась из вонючей ливерной колбасы сделать замечательный паштет, а картошку могла приготовить двадцатью различными способами, не меньше. Для нее всегда было делом чести накормить мужчин — мужа и сына — чем-нибудь повкуснее и посущественнее бутербродов с чаем.
Джордж открыл холодильник, оценивающим взглядом окинул его белые внутренности — обширные и холодные, как дворец Снежной королевы. Ничего особенного. Яйца. Два помидора. Пучок зелени. Петрушка и кинза. Подойдет.
— У тебя чеснок есть?
— Чеснок? — «Дорогая» глупо хихикнула. Именно глупо — почему-то с этого самого момента она стала его раздражать. Ему уже хотелось побыстрее сесть на свой «Урал», который он оставил вчера на платной охраняемой стоянке в соседнем дворе (вот это он помнил абсолютно точно. Байк — это не мелочь. Это не имя малолетней блядушки. Байк — это байк), завести его и поехать куда-нибудь прочь. Куда глаза глядят и куда колеса несут.
— Что? Раннее начало половой жизни вызывает глухоту? Я сказал «чеснок».
Он обернулся и пристально посмотрел на нее. Под его взглядом девушка съежилась и зажала голые руки между коленями.
— Но… Чеснок?.. В такую жару?
Он удивленно выглянул в окно, словно только сейчас заметил, что на улице июль. Шестнадцатое число, и страшная жара — с самого утра.
— В ТАКУЮ, — с нажимом повторил он. — В ТАКУЮ, детка.
— Но ведь… — Она говорила еле слышно, опустив голову, пораженная его внезапной переменой. — Будет пахнуть… Отрыжка…
— Ты что, собираешься с кем-то целоваться? Она пожала плечами.
— Послушай. — Он достал большую сковородку и поставил ее на плиту. — Мне нужен чеснок, только и всего. Запаха не будет, успокойся.
Она снова оживилась:
— Кажется, в овощном ящике есть немного.
Он открыл ящик, покопался в хрустящей шелухе и извлек целую головку ядреного чеснока.
— Смотри. — Он быстро чистил ароматные зубчики. — В чесноке пахнет только сердцевина. Если ее вырезать, запаха не будет. Запомнила?
Она кивнула.
«Черт знает что. Она что, прогуливала уроки домоводства в школе?»
Джордж резал отливавшие перламутром зубчики вдоль и извлекал из них желто-зеленую сердцевину. Затем он взял два помидора и нарезал их кружками в палец толщиной.
Зажег конфорку, поставил сковородку и бросил на нее кусок сливочного масла. Когда масло растаяло и стало шипеть, он убавил огонь, бросил помидоры и подождал, пока они подрумянятся снизу. Затем быстро перевернул их и залил яйцами. Потом он аккуратно приподнял помидорные кружки, чтобы белок затек под них — иначе помидоры пригорят, и их не отдерешь от сковородки, — посолил и выдавил на каждый красный кружок щепотку чеснока. Подождал еще немного, пока яичный белок не схватился, и накрыл сковородку крышкой. Теперь очередь за зеленью. Он быстро нашинковал вялые зеленые кустики и отправил это все туда же — под крышку.
Через пять минут сочная ароматная яичница была готова. Даже «дорогая» сказала:
— Вкусно!
— Еще бы. Это тебе не гамбургеры жевать. Все натуральное. Сплошной белок и витамины. — Растаявшее масло, смешанное с соком помидоров, потекло из угла рта, и он ловко подхватил быструю струйку языком. — Ну вот, теперь можно и чай.
Он сходил в прихожую, достал из куртки пачку «Кэмела», отметил, что там осталось только три штуки, и вернулся на кухню.
«Дорогая» достала «Парламент экстра лайте».
«О господи! Как можно курить такую дрянь? Слишком попсово!»
Все здесь было слишком попсово — в этой типовой трехкомнатной «распашонке» с низкими потолками. Какие-то дурацкие картинки на стенах, вышивки крестиком под стеклом и пыльные цветы на подоконнике.
Чай, правда, ничего. С бергамотом. Хотя в такую жару лучше пить зеленый. С жасмином. А еще лучше — пиво с лимоном.
В одном она была права — жара стояла ужасная, и день обещал быть просто кошмарным. Но Джордж знал способ освежиться. Даешь восемьдесят по трассе, и никакой кондиционер не нужен. Упругая волна обнимает грудь, бандана перекочевала с головы на лицо, закрывает нос и рот от пыли, ветер плотно прижимает очки к переносице… Класс! Что может быть лучше?
Он допил чай, задавил окурок в пепельнице.
— Мне пора!
— Ты позвонишь?
Вопрос поставил его в тупик, но ненадолго. Ведь он не знал номера ее телефона.
— Конечно. Вечером. Сделаю все дела и позвоню.
«Какие дела? Еще не знаю, но они обязательно найдутся».
Он поцеловал девушку — быстро и с облегчением, словно ставил обязательную отметку на милицейской повестке, — и ушел.
Он вошел в соседний двор и, еще издали завидев свой «Урал», ощутил, как сердце радостно забилось. Это как первое свидание с первой любовью. Вот только первая любовь никогда не бывает счастливой, а у них… А у них все хорошо. Просто замечательно.
С тех пор как он пересек МКАД, стягивающую столицу, как «пояс верности», прошло полтора часа. И теперь он уже не думал, что все замечательно.
Он гнал байк по малознакомой дороге, сильно рискуя. Сто двадцать на «Урале» по извилистой второстепенной трассе, которую он очень слабо помнил, — это все-таки много. Но другого выхода не было. Он убегал.
Нет, начиналось-то все неплохо. Можно даже сказать — хорошо.
Едва покинув «дорогую», он полез в карман — пересчитать имевшуюся наличность. И обнаружил, что у него четыре тысячи рублей с мелочью и еще двести долларов в потайном кармане куртки — неприкосновенный запас.
Джордж прикинул. На дворе июль. Жара. В Москве делать совершенно нечего до самого сентября. А то и до октября — такому отчаянному парню, как он, и осенний дождь на трассе не помеха. Да, до октября он свободен.
А там придется ставить байк на прикол и искать какую-нибудь работу на зиму. Что-нибудь грузить, что-нибудь таскать, что-нибудь мыть или что-нибудь ремонтировать — он еще не решил что. Это не так важно. Работа найдется. Руки есть. Голова на месте. (Через полтора часа он стал сильно в этом сомневаться.) Зиму он как-нибудь перекантуется и заработает себе на лето. А там… Вольному воля…
Он вел такую жизнь уже четыре года, и она нравилась ему все больше и больше. Никому ничего не должен, сам себе хозяин, свободен как ветер в поле. Ну, или как ветер, дующий в его голове. Это почти одно и то же.
Орехово-Борисово? Он увидел на доме табличку «Шипиловский проезд, дом 18». Точно. Юг Москвы. «А не махнуть ли мне еще южнее? Если в пути ничего не произойдет, то послезавтра вечером я смогу искупаться в Черном море».
Прошлым летом он доехал до Байкала. Зависал там целый месяц и к осени вернулся домой. А на Черном море не был уже… Сколько? Два года. Ну да, в прошлом году он купался в Байкале, а в позапрошлом — в Каспийском море.
Значит, в этом неплохо было бы смотаться снова на Черное. Он знал в Крыму много интересных местечек. Крым…
Детская мечта. Один парень, Шура Сошников, с которым он вместе «тарахтел на малолетке», рассказывал, что Крым — это райское место и что, как только он «откинется», сразу же отправится туда.
До Джорджа только потом дошло, что Шура сам ни разу там не был. Шура считал, что Крым — это большой город. «Есть Старый и Новый Крым. Между ними — большой мост, — говорил он. — Так вот Новый — это ерунда. А Старый — это класс!»
Сошник так туда и не добрался. «Откинулся», почудил пару месяцев на воле, затем — сто шестьдесят вторая, и поплыл обратно. Но уже на «взрослую» зону.
А он сумел взяться за ум. Даже нет — не взяться за ум, просто годы, проведенные в колонии, заставили его понять одну прописную истину: на свете нет ничего дороже свободы. Ничего. Ни одна вещь на этом свете не стоит того, чтобы променять на нее свою свободу.
Взяться за старое? «Бомбить» ларьки и палатки? Увольте. Он лучше заработает. Деньги все равно появятся. Не так быстро, но зато — на все сто твои. Жениться? Боже упаси! Что-то он не видел ни одной лошади, которой бы НРАВИЛОСЬ надевать хомут на шею. А он что, глупее? Ну уж нет.
Решено. Крым. Симферопольская трасса. В очень приличном состоянии. Шестьсот верст за день намотать вполне реально. А если поднапрячься, то и все восемьсот.
Он ехал не спеша. Восемьдесят, не больше. Куда торопиться? Утро, впереди целый день. Какой, к черту, день? Все лето. А если смотреть на вещи шире — целая жизнь. И это его сильно радовало.
До того самого момента, когда ему вдруг захотелось кофе. Чертовски захотелось кофе с сигаретой. Ну да, курение в сочетании с кофеином — вредная привычка. Она-то его и сгубила. Уж лучше бы выпил пива — как оказалось, пару бутылок «Миллера» он все-таки заначил в кофре.
Но Джорджу захотелось именно кофе, будь он неладен. И это все изменило.
Он увидел указатель, показывающий направо, в сторону съезда с шоссе — «Новинки». И за указателем — бледно-голубой вагончик с надписью «Кафе». Он нажал на тормоз и съехал с асфальта. Поставил «Урал» чуть в стороне, в тени вагончика.
На стоянке были две фуры. «Пустые, наверное, — подумал Джордж. — Разгрузились в Москве и теперь гонят порожняком».
У него и раньше случались конфликты в дороге, но не так уж часто и не такие серьезные, чтобы этому можно было придавать значение.
Джордж зашел в вагончик. Все как обычно. Почерневший грязный пол, несвежие занавески на пыльных окнах, тучи мух, жужжащих под низким потолком, серпантины ловушек, свисающие над прилавком, и запах пережженного растительного масла, доносящийся из подсобки, переоборудованной в кухню. Ничего нового. Ничего такого, что могло бы его удивить.
Он вошел и сказал женщине, стоявшей за прилавком:
— Кофе, пожалуйста. Черный и с сахаром.
У женщины были печальные маслянистые глаза и шикарные черные усы. Джордж быстро успел представить, какие у нее должны быть ноги, и от этого темно-коричневая бурда, которую она наливала из прозрачного стеклянного чайника и которую явно хотела выдать за кофе, показалась ему еще менее аппетитной. Он быстро кивнул и понес пластиковый стаканчик к свободному столику — дальнему от входа.
За ближним расположились два здоровых мужика. «Наверное, те самые дальнобойщики, чьи фуры стоят на стоянке», — подумал Джордж. Они ели плов из таких же пластиковых тарелочек. Обычно плов в таких заведениях — фирменное блюдо. Это так же верно, как и то, что пластиковые тарелочки здесь не являются одноразовой посудой.
Он шел, глядя на кофе, щедро налитый до краев, и стараясь не расплескать мутную горячую жижу. Внезапно тот мужик, что сидел спиной, выставил ногу в узкий проход. Джордж запнулся, и кофе плеснул ему на руку.
— Ну что ж ты, брат? Аккуратнее надо! — Мужик укоризненно покачал головой. — Обжегся небось, а? — Он громко захохотал и подмигнул товарищу. Второй кивнул, бросил на Джорджа скучающий взгляд и снова уткнулся в тарелку с пловом.
Джордж взял стаканчик в другую руку, поставил его на стол и вытер руку салфеткой. Если бы предприимчивые трактирщики открыли способ стирать бумажные салфетки, они бы так и делали.
— Я разлил из-за тебя кофе, — медленно, почти по складам, проговорил Джордж.
Будь мужик поумнее, он бы услышал в его голосе тщательно скрытую угрозу. Но он не слышал. Или не хотел слышать.
— Да ты что? Какая жалость. Ну так купи еще. Или бабок нет? Тогда продай свою куртку, а? — Он заржал еще громче. — Виталь, возьмешь эту тряпку? Зимой на радиатор вешать? Парень продает.
Джордж сел на скамейку. Вокруг стаканчика набежал коричневый ободок. Он отхлебнул. Кофе, как всегда, оказался чересчур сладким. На сахаре здесь явно не экономили. Он достал пачку и закурил. «Надо еще успеть купить сигарет». — Он поймал себя на мысли, что именно так и подумал. Не купить сигарет, а УСПЕТЬ купить сигарет.
Он спокойно пил свой кофе и курил.
Первый дальнобойщик не унимался. Он сидел к Джорджу лицом и рассматривал его с откровенным презрением.
— Ты смотри, Виталь. Вырядятся черт знает во что, сядут на свою перделку и считают, что они — короли трассы. А? Пацанье…
Джордж сидел с невозмутимым видом. Сейчас он старался избежать конфликта. Их двое, и к тому же их столик преграждает путь к отступлению. Не надо спешить.
Он медленно допил кофе и потом, по привычке, сломал стаканчик. Услышав хруст, женщина, стоявшая за прилавком, болезненно вздрогнула, как хозяйка, на глазах которой неосторожный гость разбил любимую фарфоровую чашку.
Джордж встал и направился к прилавку. Он шел не торопясь и успел заметить, как тот, первый, снова высунул из-под стола ногу в стоптанном черном ботинке. Джордж замер прямо перед ногой. Он постоял, выдерживая паузу. Размышлял — наступить или нет. Затем нарочито высоко поднял левую ногу и перенес ее через черный ботинок.
Дальнобойщик быстро двинул ногой и дотянулся до носка правого ковбойского сапога из светло-коричневой замши. — Ой! — воскликнул он с деланным испугом. — Извини, брат. Похоже, я тебя испачкал. Не в обиду, а?
Краска бросилась Джорджу в лицо. Он с трудом удержался, чтобы не заехать этому здоровяку прямо в ухо. Затем заставил себя улыбнуться и кивнул: мол, не в обиду.
Дальнобойщик снова засмеялся. Ему было очень весело.
Джордж подошел к прилавку.
— Сколько с меня?
— Четырнадцать рублей.
— И еще — пачку «Кэмела».
— Сорок шесть. — Женщина с мольбой и в то же время с жалостью посмотрела на него. Ей совсем не хотелось, чтобы в ее заведении вспыхнула драка. К тому же она была совершенно уверена в ее исходе и, видимо, невысоко оценивала шансы Джорджа на победу.
Джордж кинул на прилавок пятьдесят рублей, взял сдачу и пошел на улицу.
Он не стал открывать новую пачку. Достал из начатой предпоследнюю сигарету и сел на байк.
Он умел выжидать. Как ни странно, этому его научил Сошник, худой вертлявый парень. Его ноги и руки были словно подвешены на пружинах, которые постоянно подергивались. Даже когда Сошник сидел, казалось, будто он куда-то бежит.
На «малолетке» часто приходилось драться — куда чаще, чем есть. И в драке обычно непоседливый Сошник становился расчетливым и хладнокровным. Он умел выбирать момент.
Для кого-то главным было просто «помахаться», пустить противнику юшку. Но Сошник видел только одну цель — победить. Он мог ждать день, два, терпеливо сносить издевки и насмешки, но, если чувствовал, что момент настал, — бил наверняка. И так сильно, что всегда вырубал соперника. Наглухо. Однажды он подстерег своего обидчика в столовой и, выхватив из кастрюли черпак, так отделал здорового бугая — эстонца по имени Аймар Пиккор, — что парень стал заговариваться и мочиться во сне.
Сошник провел две недели в карцере, вернулся оттуда зеленый и едва стоящий на ногах от голода, зато веселый и счастливый.
Пожалуй, умение затаиться и ждать нужного момента было единственным полезным навыком, который Джордж вынес из-за колючей проволоки.
Он щелкнул «Зиппо» — не дешевой китайской подделкой, из которой на следующий день улетучивается весь бензин, а настоящей, «родной» «Зиппо», и прикурил.
Он не торопясь выкурил сигарету до конца и потом откатил байк за угол — так, чтобы его не было видно со стороны стоянки.
Минут через пятнадцать дальнобойщики вышли из вагончика.
У Джорджа не было никакого плана. Он даже не знал, что бы он стал делать, если бы они просто сели в свои КамАЗы и уехали. Поехал бы следом? Вполне возможно. Тем более что им, судя по всему, было по пути. На юг.
Но мужики уехали не сразу. Ему, можно сказать, повезло. Хотя… Это еще как посмотреть.
Второй, Виталик, сел в кабину и завел двигатель. А этот, краснорожий здоровяк… Тот самый, который испачкал Джорджу сапог… Ему приспичило сходить до ветру. На дорожку. Наверное, Джордж чувствовал, что так оно и будет. Иначе почему бы он притаился именно там, где узкая тропка, вытоптанная тысячами ног, огибала вагончик и устремлялась к покосившемуся деревянному домику? Все так.
Он услышал приближающиеся тяжелые шаги и скрылся за углом. Снова сел на байк и снова стал ждать. Он достал последнюю сигарету, закурил, смял пустую пачку и выбросил.
Из туалета доносилось кряхтение и бодрые очереди — словно дежурным блюдом в вагончике был не плов, а густая гороховая каша. Джордж брезгливо поморщился и затянулся. Он протянул руку за спину и расстегнул — на всякий случай плоский продолговатый чехол, в каких носят мобильные. Но мобильный Джорджа лежал в нагрудном кармане куртки. Расстегнул просто так. На всякий случай.
Он услышал, как зашелестела газета. Дальнобойщик явно не собирался ее читать. Через минуту дверь туалета скрипнула.
«Пора!» Джордж изящным щелчком отправил окурок в кусты и вышел из-за угла.
— О! Опять ты? — На красной роже появилось выражение, которое можно было бы назвать «тупым удивлением».
— Я разлил из-за тебя кофе, — медленно, с расстановкой, сказал Джордж.
— Гы… — Краска стала стекать с круглого лица, будто мужика облили водой из ведра. — Ну и что? Я пошутил. Ты это, брат… Без обиды.
— Ты испачкал мой сапог, — продолжал Джордж. Он сказал «сапог» и двинулся вперед — игривой танцующей походкой, на одних только мысочках, готовый в любую секунду нацелить острый нос «казака» между толстых ляжек засранца.
Дальнобойщик, несколько минут назад доказывавший приятелю, что «разряженные обезьяны на своих перделках» в одиночку ничего не стоят, кажется, начал понимать, что это не так. Не совсем так.
Этот парнишка был именно ОДИНОКИМ волком. Он не рассчитывал ни на чью помощь. Привык все делать сам.
— Ну ладно, ладно… — Мужик поднял руки и говорил почти ИЗВИНЯЮЩИМСЯ тоном. — Чего ты так взъелся? Из-за сапога? Это шутка. Все нормально.
Он поглядывал за спину Джорджа, и Джордж понял, что еще немного — и мужик закричит. Позовет Виталика. И тогда тот примчится с монтировкой. И перевес снова будет на их стороне.
— Ты испачкал мой САПОГ! — Последний слог он не произнес, а коротко выдохнул. Левая нога сорвалась и полетела вперед. Он бы попал. Но мужик в последнюю секунду успел среагировать и подставил руку. От этого остроносый сапог немного изменил траекторию и ударил мужику в бедро. Впрочем, тоже довольно болезненный удар, носки сапог Джорджа были обиты блестящими металлическими уголками с красивой насечкой.
Мужик схватился за ушибленное место и попробовал отмахнуться. Но делал он это неумело, этот явно не «тарахтел» на малолетке. А дрался небось только спьяну, когда уже все равно: что дать по морде, что получить — лишь бы повеселиться.
Левая нога Джорджа приземлилась, выбив каблуком желтую пыль. Но еще до этого он быстрым неуловимым движением хлестнул мужика правым кулаком. Немного не рассчитал. Удар пришелся не в висок, не в нос и не в подбородок. Где-то посередине — в скулу. Хороший удар, сильный. Но не туда.
Мужик только покачнулся и попер на него, как родной КамАЗ по снежной целине.
Джордж пробовал отпрыгнуть, но внезапно почувствовал, что теряет равновесие. Упущенного мгновения оказалось достаточно: мужик подскочил и облапил его здоровенными ручищами.
«Обнимали меня, и понежнее», — промелькнуло в голове Джорджа. И следующая мысль: «Теперь все. Ближний бой — не моя стихия».
Можно было врезать мужику по ушам, а потом надавить большими пальцами на глаза, но Джордж чувствовал, что не успевает. Левая рука по-прежнему была сзади. Она действовала сама по себе, независимо от его воли. Вытащила из чехольчика узкий продолговатый предмет, ласкавший руку приятной металлической тяжестью, и нащупала кнопку.
Еще один урок Сошника. «Решил резать — режь не задумываясь. Но не показывай нож. До самого последнего мгновения не показывай нож. Держи его за спиной. А потом выбрасывай вперед обе руки одновременно — он не успеет сообразить, в какой ты держишь „перо“. Правой бей повыше, между ребер, а левой — снизу вверх, в печень. Можно еще под челюсть. Тоже хорошо…» Сошник учил его, размахивая ложкой, и Джордж тогда подумал, что за спиной у парня кое-что покруче, чем дурацкая кража пяти велосипедов, на которой он и попался.
Они отрабатывали все движения до автоматизма. Это вошло в привычку. Никому никогда не показывать нож. Нельзя показывать нож раньше времени.
Сейчас рука сама сжала рукоятку и потом чуть-чуть раскрылась, освобождая путь лезвию. Большой палец нажал на кнопку, и тугая пружина выбросила узкое лезвие. Щелкнул фиксатор. Все это произошло меньше чем за секунду.
Как в замедленном кино Джордж видел, что левая рука дальнобойщика хватает его за кадык, а правая уходит назад для широкого замаха. «Фраер! Теряешь время! Удар должен быть коротким…»
Эта мысль не успела облечься в словесную форму и даже не успела оформиться в виде образов: она просто мелькнула, как вспышка молнии.
И одновременно с ней мелькнула еще одна молния. Она пробила тугой воздух между бедром Джорджа и объемистым животом мужика.
Лезвие вошло очень легко, без звука. Пальцы Джорджа даже не почувствовали усилия, словно он попал в полиэтиленовый пакет с молоком.
Мужик замер. Глаза его испуганно уставились на Джорджа. Никто из них не смотрел вниз — туда, где…
Правой рукой Джордж крепко обхватил запястье руки, сжимавшей его кадык. Резко дернул и отбросил. И только потом вытащил нож.
Из раны ударила одна тонкая струйка, но она сразу же исчезла, будто кто-то перекрыл невидимый краник. «Печень — как губка, — объяснял ему Сошник. — Если попадешь — считай, жмурик! Пусть не сразу, но все равно жмурик. Крови почти нет — она вся вытекает внутрь, в брюхо».
Одна тонкая струйка темной крови ударила из раны и тут же затихла. Джордж толкнул мужика коленом в грудь, и тот повалился на спину. Он хватал воздух широко открытым ртом, как разговорчивая рыба, выброшенная приливом на берег.
Джордж нагнулся и вытер нож об рубашку мужика. Крови на лезвии было немного, и рука совсем не испачкалась.
Медлить было нельзя. Джордж последний раз внимательно оглядел нож. Чистый. Крови нет. Если он увидит где-нибудь воду, то остановится и хорошенько вымоет его. Для верности.
Конечно, правильнее было бы выбросить «перо»… Сошник так и учил, но…
Во-первых, его «пальчики» уже хранятся в милицейской картотеке. Оставлять нож на месте нельзя. А если начнешь вытирать, все равно один отпечаток где-нибудь оставишь. А во-вторых, Джорджу вдруг стало жалко ножа. Пожалел. Ну, пожадничал, чего уж там. Пожадничал.
Он сложил лезвие и сунул нож обратно в чехол для мобильного. Бросился к байку, завел и, стараясь не суетиться, выехал на трассу.
Теперь и речи не могло быть о том, чтобы ехать дальше на юг. Надо срочно искать поворот на второстепенную дорогу.
Джордж доехал до следующего поворота. «Данки» — было написано на указателе. Когда-то он здесь ездил. Через пару сотен метров дорога разделялась. Налево она вела в Приокский заповедник, а направо — в Серпухов.
Джордж направился в Серпухов. Подальше от трассы. На трассе его может догнать Виталик и раздавить колесами своего КамАЗа. Так и будет, как пить дать. Дальнобойщики — народ нервный.
В городе он сможет ехать быстрее КамАЗа, а потом уйдет на какую-нибудь боковую дорогу, где поменьше постов ГИБДД.
Полчаса. Самое большее — полчаса. Вот все, чем он располагает. Потом всем постам будет дана ориентировка на одинокого байкера, подрезавшего «камазиста». За эти полчаса он должен проехать Серпухов насквозь, у Калиновых Выселок, перед танком, стоящим на постаменте, уйти налево и давать форсу от деревни к деревне, пока не попадет на трассу Таруса — Калуга. Там-то уж точно никакой засады не будет. А если будет — он свернет на грунтовку или даже в лес. «Не возьмут!» — думал Джордж.
В Бебелево, немного не доезжая Калуги, у него есть знакомая девчонка. Там он затаится до поры. И будет сидеть тихо, как мышка. Пока не уяснит ситуацию. Пока не поймет, пронесло или светит ему новый срок. А то, что этот срок будет немаленьким, Джордж не сомневался.
Поэтому, едва выехав из Серпухова, он пришпорил байк и, с трудом удерживая его на разбитом шоссе, полетел к трассе Таруса — Калуга.
Надо бежать. Но не этим ли он занимался последние четыре года? Тоже все время бежал. Правда, он все время бежал куда-то. А сейчас — приходится откуда. Но, если разобраться, разница невелика.
Он вспоминал, есть ли по пути заправка. Бензина оставалось меньше чем полбака.
«Заправлюсь в Сугонове. Там, где кольцевое движение. Налево — Ферзиково, направо — Сугоново, прямо — Калуга. Заправлюсь и снова поеду в сторону Калуги».
Он убегал.
* * *
Десять часов сорок девять минут. Поселок Ферзиково.— Пришел в себя, — лениво сказал Микола.
— Хм? — Костюченко задумался. Что делать с Липатычем? Не шить же ему нападение на должностное лицо, находящееся при исполнении. Нет, формально-то, конечно, так оно и полагалось, но… Ферзиково — поселок небольшой, а Липатыч — свой парень.