Селецкий Алексей. Нелюдь

   — Всем страшно было, поэтому все и тянули, — почти прошептала девушка и дернула плечами. — Не смешно, Саша, совсем не смешно. Кстати, об одеяле — дровишек не подкинешь? Что-то и в самом деле холодает.
   — Погоди, я способ получше знаю, — Александр нырнул в сумеречную, мерцающую тишину возле палаток. Нашел свой рюкзак, отстегнул пухлый сверток. Вернулся к костру. — Накинь на плечи. Если дров подкинуть, ты ноги поджаришь, а спина все равно мерзнуть будет. Надевай, не бойся, порохом не пахнет, кровью не заляпано. Я этот бушлат уже здесь купил, мой старый весь вытерся.
   — А почему не куртку? Сам говорил, никак с войны не вернешься — не надоело? — Толстое камуфляжное одеяние чуть не вывалилось из непривычных рук. — Бр-р-р, какой холодный!
   — Ничего, сейчас прогреется. А куртку — ну где ты такую найдешь, чтобы и под рюкзак не жалко, и у костра, и грязь не так видна? И сколько она стоить будет? Хотя вообще-то ты права, пора шкуру менять. Ладно, давай теперь разговорами погреемся — или еще чаю плеснуть?
   — Только подогрей. Да ладно, не вешай, просто к костру поставь! — Лена неожиданно рассмеялась. — Вот видишь, и тебя учить нужно! Рано тебе еще к старшим, рано! Не буду рассказывать!
   — Погоди, так эта ваша компания, которая осенью собралась, — это и есть старшие?!
   — Тепло, еще теплее! Скоро совсем жарко будет! Вообще-то той компании уже нет. То есть кто-то остался, кто-то новый пришел — вот Леха, кстати, уже зимой. А я вот ушла, когда эти собираться начали.
   — Почему, если не секрет?
   — Какой там секрет… — Торчащий над пушистым воротником бушлата носик забавно сморщился. — Сначала мы друг за друга цеплялись, как за соломинку: надо же, и еще есть такие люди, как мы! Надо же, и тоже не совсем люди! А потом подвалила одна странная компания, и как-то у нас началось… то ли слишком уж не по-человечески, то ли наоборот. Нет, я не спорю, вот этой всей магии они как раз толком и начали учить. Как чувствовать, что когда можно делать, как защиту ставить, та же Наташка и меня научила. Но вот… не знаю даже, как сказать. Там с нами один парень был, то ли нефер, то ли просто в этом направлении подвинутый, так лучше его не скажешь. Он первым ушел, я его потом встретила, спросила, почему. Вот он мне и ответил: «Знаешь, Ленок, хорошие они ребята, только братковского духа в них — нет». Потом я присмотрелась — точно заметил. Умеют они много, летают высоко, орлы наши. Вот только если бы просто смотрели сверху вниз, еще ничего, а они каждый раз обгадить норовят — не тебя, так найдут кого-нибудь. Вот я им и сказала однажды, прямо как теща в анекдоте: «Злые вы, уйду я от вас».
   — И ушла?
   — Ушла, как видишь. К Игорьку этому ходила, горюшку нашему дивному, так они там только глюки ловят — хоть по квартире, хоть по лесу. Ну вот не верю я, что Древний Народ — пришельцы из параллельного мира! А они там только и делают, что свою прошлую жизнь вспоминают и вздыхают: как бы им, несчастным, в новой жизни обратно туда попасть. Так вот одна побродила-побродила и сюда дошла.
   — Ну и что с того? Вернулась к той же компании, под их же крыло.
   — Не скажи! Тут народ другой и живут по-другому. И вообще, Леха нормальный парень, если с той же рыжей стервой сравнить или с ее дружками.
   — С какой стервой? — В голове шевельнулось тревожное воспоминание. — С этой… твоей первой учительницей?
   — Ну да, Наташенька, золотце наше рыжее. Ей, по-моему, уже под тридцать, хотя так сразу не скажешь. Добрая такая, все понимает, всех хвалит, пока не попробуешь что-нибудь поперек сказать. Чем она всех держит, я не знаю: там что парни, что девчонки все со своей головой. Есть и нормальные — ну, то есть с кем нормально поговорить можно, если никто рядом не стебается и пальцы не гнет. Вот тот же Леха хотя бы. Недавно я к ним заходила, пока эта… на работе была, хорошо так поговорили, жалко, что мало. Там один появился недавно — парень не парень, мужик не мужик, но интересный, Андрюхой звать. Он парашютом занимается, всякие приколы рассказывал. Вот, кстати, чуть не забыла! Весной пришла к ним девчонка, которая эту статью и написала. Я сама не видела, ее Наташка везде с собой таскает, но, говорят, толковая, не из этой компании с пальцами…
   В нависших над палатками ветках что-то зашуршало, ухнуло и завозилось. Потом костер взвихрился — чуть не касаясь языков пламени, бесшумно плеснули здоровенные крылья, вспыхнули два круглых глаза и умчались в темноту. Лена тонко пискнула и нырнула в бушлат, кинулась Александру за спину. Тот перехватил, прижал трясущийся клубок рук, ног и одежды к груди. Нашел голову, погладил.
   — Тихо, тихо, ты что?! Это филин, всего-навсего филин. Старый, наверное, заснул и на ветке не удержался…
   Верхним зрением филин был еще различим, хотя деревья почти закрыли скользящую между ними большую птицу. Что-то знакомое почудилось Александру в этом полете. В полете — и еще в необычно ярком желтоватом свечении, постепенно гаснущем в мельтешении ночной жизни леса.

ГЛАВА 11

   — Оплачиваем за проезд! Кто вошел, оплачиваем! Задняя площадка!
   Умение кондукторов протискиваться сквозь переполненный трамвай явно сверхъестественное. Обычные люди так не могут. Необычные — тоже: еще ни один экстрасенс не сумел раздвинуть задыхающуюся толпу усилием воли. Локтями, ребрами — пожалуйста, но тут же получишь не менее жесткий ответ. Еще и праведный гнев всего трамвайного общества, сопротивляться которому может далеко не каждый. Даже среди жителей отдельно взятой шестой части суши.
   Однако тот же самый житель, пришедший на трамвайно-троллейбусную службу и взявший в руки рулончик билетов, почти всегда способен проникнуть сквозь монолитную стену сограждан. Почти — потому что в час пик никакие законы природы в трамвае не действуют. Ни физические, ни метафизические. Все равны, все одинаковы, и только большой опыт и врожденные способности позволяют кондуктору втиснуться и собрать с пассажиров полагающуюся дань. Или не позволяют — на радость «зайцам» и контролерам.
   — Оплачиваем за проезд, на линии контроль! Молодой человек, у вас что?
   — Проездной.
   — Показываем!
   Молодой человек повел себя странно. Он не полез в карман за раскрашенным кусочком пластика. Не начал излагать причины, по которым он именно сейчас не может этот кусочек показать. Не пообещал сойти на следующей остановке. Даже не отвернулся к окну, как большинство безбилетных россиян, не платящих и не желающих платить за проезд по соображениям скорее идейным, чем материальным. Нет, молодой человек тряхнул длинной гривой светлых волос, зачем-то поправил удерживающий их ремешок-хайратник и пристально посмотрел в глаза кондуктору.
   Могучая дама с сумкой через плечо и номерным значком ответила мрачным взглядом и повторила чуть громче:
   — Показываем! Или оплачиваем!
   — У меня все в порядке, — негромко сказал длинноволосый.
   — Раз в порядке, значит, плати! — номерной значок возмущенно содрогнулся. — И нечего пялиться! Или платим, или выходим! Давай, давай, на выход! Вот сейчас остановка, на ней и сойдешь!
   Молодой человек был настолько удивлен, что даже не сопротивлялся решительному подталкиванию. Загрохотала, откатываясь в сторону, обшарпанная дверь.
   — Выходим, выходим! Вот моду взяли — не платят, еще и глаза отвести пытаются! Девкам своим глаза отводи! Нет денег — пешком надо ходить! За-а пра-аезд готовим, кто без денег — выходим сразу!
   Дверь заскрипела, задергалась и гулко хлопнула. Как стартовый пистолет. Трамвай качнулся и начал очередной забег по узкой дорожке среди дачных заборов. Внутри неразборчиво забормотал динамик, потом все заглушил пронзительный визг стали и стук колес. На повороте красная жесть взлохматила разросшийся куст сирени, обтряхнула чуть пожухшие листья и скрылась.
   Молодой человек еще раз поправил хайратник и задумчиво посмотрел вслед вагону. До сих пор отвод глаз у него получался весьма неплохо, почти безотказно. Мало кому удавалось перебить. А тут — какая-то тетка, в которой и под микроскопом не углядеть ничего особенного… Может, кондукторам обереги начали выдавать, вместе со значками? Хорошо хоть никого из своих рядом не было. Долго бы припоминали. Ну и ладно, пару остановок пешком пройти можно. Так даже лучше: можно сказать, что от самого центра шел. А что? Трамвай — это для людей, а нас от него тошнит. И верхнее зрение отказывает, поскольку кругом провода и железо, сплошные помехи. Ну, пора, и без того за опоздание вздрючат. Пешком или нет, а к началу ус петь должен.
   Трамвай катился дальше. Снова открылась дверь, и на заднюю площадку поднялся парень в строгом сером костюме. Предъявил кондукторше красную книжечку. Спокойно дал удостовериться в подлинности всех печатей и сходстве фотографии с физиономией владельца документа. Прислушался к раздраженному ворчанию и осторожно остановил двинувшуюся было дальше даму с значком:
   — Простите, и часто у вас на маршруте такое бывает? Я имею в виду, колдуны, экстрасенсы и тэ дэ?
   — Часто, часто! Вам один? — это уже было сказано другому пассажиру. Звякнула в сумке мелочь. — Развелось их в последнее время, сил никаких нет! И управы нет! Все умные стали, плюнуть некуда!
   — Ну зачем же плевать… — задумчиво протянул парень в сером. — А управа может и найтись. Вот вы сами — взялись бы порядок наводить?
   — Стреляла бы я их! — тетка обрадовалась так, словно ей уже выдавали «Калашников». С серебряными пулями. — Или на кострах сжигала! Слышали, что они прошлой осенью в лесу творили?
   — Нет, не слышал.
   Вместе с парнем интерес к разговору проявил почти весь салон. Задняя половина — наверняка.
   — Во-от, не слышали! — Кондукторские обязанности были на время забыты. — А там ребенка в жертву принесли! Даже в газетах было. Прямо совсем крохотного, взяли и зарезали, нелюди!
   Сидевший неподалеку пожилой мужчина скрипнул зубами, хотел что-то сказать, но сдержался. Вмешалась его соседка:
   — Как узнали-то о ребенке? И что же, до сих пор не нашли, кто?
   — Так вот и узнали! Там люди рядом проходили, попробовали вступиться, так одного тоже ножом пырнули, еле до больницы потом довезли! А почему не нашли, так это… — распалившаяся кондукторша обернулась к парню в сером и наткнулась на жесткий прищур. На секунду, не больше. Этого хватило, чтобы закончила она заметно тише: — …это вы у милиции спрашивайте. За-а проезд кто не оплатил, приготовили!
   — Вот так оно и будет: мы болтаем, а нас режут, — негромко произнес пожилой. Посмотрел через плечо на парня, поймал внимательный взгляд. — Что, земляк, скажешь? Так и дальше пойдет?
   — Посмотрим, — жесткие глаза что-то пытались высмотреть среди пробегавших мимо садов и домиков. — Посмотрим. Если захотите еще что-нибудь сказать, а еще лучше — сделать, позвоните по этому телефону, — из внутреннего кармана серого пиджака появилась желтоватая визитная карточка с красной полоской. — Лучше всего в рабочее время. Скажите, что насчет колдунов и что в трамвае виделись.

* * *

   Давно забытое ощущение бездомности. Газеты, столбы, заборы, крупные буквы «СДАЮ» и мелкая приписка: «русской семье без детей», «только студенткам», «семье»… Все понятно, каждому хочется каких-то гарантий порядка и порядочности. Одинокий молодой мужик с неясным прошлым, настоящим и будущим — это в наших краях как раз противоположность благим пожеланиям. Впрочем, есть еще фирмы: заплати и живи, деньги не пахнут. Вот только интересует фирмачей в основном жилье побольше, поприличнее, со всеми удобствами. И подороже. И ближе к большим улицам — что, согласитесь, сказывается на цене. В приятную для коммерсанта сторону.
   Центр и удобства — это хорошо, но есть люди, которые готовы пожертвовать комфортом. Точнее, обычными представлениями о нем. «И нелюди тоже», — думал Александр, пытаясь и дома разглядывать — что за заборами и деревьями не всегда было так уж просто, — и местных шавок, хозяек пыльной улицы, близко к ногам не подпустить. Воздействовать на них он пытался вполне по-человечески: нагибался за ближайшим камнем. Дворняги отскакивали на приличное расстояние, но продолжали выполнять свой тявкающий долг. Одинокий прохожий приобрел свиту, грозившую разрастись до роты почетного караула. Или до эскадрона — что именно собачьему войску больше подходит? Следующий участник демонстрации протеста выскочил из калитки с обрывком цепи на шее. Вслед ему выглянула ошарашенная хозяйка.
   — Уберите собаку, пожалуйста!
   Никакой реакции. Ленивый, изучающий взгляд. Пес-барбос, почувствовавший безмолвное одобрение и добирающийся до штанины. Добрался все-таки… Хорошие, между прочим, брюки были. Новые. Только вчера надел. А перед этим половину рынка перебрал, пока нашел подходящие. Пес, надо сказать, достаточно шустрый — за ошейник ухватить не удалось. Хотя Александр старался на совесть: очень уж хотелось приподнять мерзавца и немного подержать над землей. Минуты две, не больше.
   Пришлось довольствоваться малым — подобрать камень и все-таки осушествить угрозу. Не попал. Камнем. Но пес все равно обиженно взвизгнул и нырнул за хозяйскую юбку. Остальная свора, поскуливая, кинулась по домам. Почувствовали, значит. И не только они: в доме дико взвыла кошка.
   — Так, я просил собаку убрать? — Александр мрачно повернулся и увидел только захлопывающуюся калитку. — Эй, эй, а за штаны мне кто заплатит?
   — А ну иди отсюда, пока собаку не спустила! — привычно откликнулись из-за забора. Тут же поправились: — Пока милицию не вызвала!
   — Давай-давай, вызывай! Протокол составим, кобеля пристрелим! Телефон хоть есть?
   Хлопнула дверь. Через минуту на окне опасливо шевельнулась занавеска, колыхнулась и тут же замерла. Еще минуту Александр изучал повреждения и раздумывал — ломиться в калитку и требовать возмещения и возмездия или махнуть на все рукой. Дыра показалась не столь уж заметной, а денег у местных жителей отродясь не водилось. Разумнее всего было не связываться и пойти дальше. Но какова чувствительность, однако — не хуже кошки… Ведь юркнула во двор чуть ли не быстрее собаки, а на людей такое действовать не должно. Или просто здоровые инстинкты, позабытые населением многоэтажек? Если зверье спасается, надо бежать со всеми. Как от лесного пожара. Сильно, значит, у нас недооценивают простого обывателя, жителя городских окраин. Близок он к природе, и неизмерима мощь его интуиции. Однако спросить, кто здесь сдает жилье, не удалось, придется идти дальше.
   Нет худа без добра! Только успел отойти от окна с подрагивающей занавеской, как чуть дальше по улице приотворилась калитка. Все, что можно было разглядеть в щель, — край платка, кончик носа и горящий здоровым соседским любопытством глаз. Лучше всего в таких случаях — сделать вид, что ничего не заметил, и попытаться пройти мимо.
   Как и ожидал, пройти не дали. Будто бы случайно серой утицей выплыла на улицу старушка в платочке, приметила незнакомца, посмотрела на него уже двумя глазами:
   — Молодой человек, не подскажете, который час? У меня будильник что-то остановился, видно, завести забыла, вот шла узнать у кого…
   — Без десяти двенадцать.
   — Вот спасибо, вот спасибо, дай вам бог здоровья, а вы к кому?
   — Пока еще не знаю. Вы не в курсе, может, кто комнату сдает? По центру все дорого, а мне все удобства не нужны, мне б в зарплату уложиться… Да и спокойно тут у вас, воздух чище.
   — И правильно, и правильно, да и у нас дорого, приезжают… — старушка осеклась, взглянув куда-то вдоль улицы. — А вы сами будете или с семьей?
   — Пока не обзавелся, — Александр постарался улыбнуться добродушно и доверительно. — Сначала работа, потом жилье, а потом уже и о семье подумать можно.
   — Конечно, конечно, — одобрительные кивки почти слились в крупную дрожь платка. — А вы, значит, сами не здешний или просто от родителей отселяетесь?
   — Не здешний, из Баронска, — до этого райцентра было километров шестьдесят. И близко, получаешься почти что своим, местным, и довольно далеко, особенно не наездишься. — Завод закрылся, в армии по контракту служил, теперь вот место в охране нашел. Так не подскажете, кто у вас тут…
   — Ага, ага, уж извините, заболталась, одна живу, так давайте я с вами прямо и схожу, тут рядом совсем. Ой, да кто же вас так?! — только теперь бабуся опустила свой взгляд и соизволила заметить рваную штанину.
   — Да вот тут по соседству у вас псина какая-то дурная, выскочила да ухватила, — Александр отметил про себя бабкино «кто». Выдала себя старая подпольщица, не поинтересовалась, где порвал. — Она что, на всех кидается? В милицию заявить надо, вдруг бешеная.
   — Ой, заявите, заявите, давно надо! — старушка засеменила дальше по улице, приглашающе оглядываясь. — Да идемте, идемте. Этот Байкал тут никому прохода не дает, а Верка его нарочно не привязывает. Она и вообще ведьма, вот не верите, а я какое хотите слово дам, — следующий взгляд через плечо был уже осторожным, изучающим. — Она мне иголку под калитку подкладывала, я сама видела, только говорить не стала, а то еще что придумает, а я взяла и переложила ей! Вызовите, вызовите, пусть пристрелят! Вон она как вас испугалась!
   Александр не успел толком сообразить, кого же именно нужно пристрелить и как соотносятся испуг ведьмы и поражающие свойства милицейских пуль. Шустрая проводница бочком-бочком нырнула куда-то в сторону и вниз — только платочек мелькнул среди кустов смородины. Тут же донесся дребезжащий стук по оконному стеклу и истошный призыв: «Михална! Михална!»
   За кустами обнаружилась проложенная вдоль улицы неглубокая траншея и ведущая в нее металлическая лесенка с причудливым сочетанием ржавых, блестящих и блекло-голубых пятен на ступеньках. Недоумевая, кому понадобилось здесь закапываться под землю, Александр спустился и с некоторым облегчением вздохнул. Не было траншеи. Был невысокий — метра полтора — обрывчик, почти вплотную к которому еще до революции построили деревянный домишко. Облупившаяся зеленая крыша в бурых потеках и заплатах серого рубероида могла вызвать острый приступ зависти у любого специалиста по камуфляжу. Довершало маскировку раскидистое дерево, торчавшее из обрыва под таким углом, что Александр невольно прикинул: перебьет оно дом при ближайшей грозе или только чердак сдвинет. Ветки обнимали халупу почти со всех сторон. Случайный прохожий мог догадаться о наличии здесь жилья только по двум проводам, нырявшим в листву с ближайшего фонарного столба. Александр вспомнил свой лесной схорон и проникся к развалюхе некоторой симпатией.
   Тем временем глас вопиющий был услышан, и стучащей открыли.
   — Чего кулаком-то хлобыщешь, стекла высадишь!
   — А я думала, ты спи-ишь… Вот, жильца тебе привела, ты вроде дом сдавать собиралась, я вижу — ходит, жилье спрашивает, и сразу к тебе, вот, думаю, Михайловна обрадуется, а то, что ты все ищешь, ищешь, никак не найдешь. Вот посмотри, посмотри!
   Хозяйка замаскированного домика оказалась чуть ли не вдвое стройнее своей соседки. Точнее, лет двадцать-тридцать назад ее еще назвали бы стройной, а сейчас впечатление было такое, что на этот божий одуванчик кто-то все-таки дунул. Выбившийся из-под бело-зеленой косынки седой пух только дополнял сходство — этакое последнее зернышко, неизвестно как зацепившееся… Впрочем, у одуванчиков не бывает таких подозрительных глаз. Не просто близоруко всматривающихся, а с явным неодобрением: ты, молодой человек, точно прохиндей, наверняка хулиган и вдобавок еще, наверное, и пьяница. Потому что все вы такие. Весь мир. Кроме самой старушки, которая много натерпелась и знает, как отложить фунт лиха на черный день…
   — Так это что, знакомый твой или сродственник?
   — Да что ты, Михална, я же что говорю — шел по улице, спросил, где жилье сдают, я и вспомнила, как ты говорила, что дом сдавать будешь, а сама к внучке жить переедешь. Или раздумала?
   — Пока и не надумала, и не раздумала. А звать вас как, молодой человек?
   — Александр. Можно просто Саша.
   — Але-екса-андр, значит… А я Александра Михайловна. Вы как, для себя одного подыскиваете или с семьей? И как надолго?
   — Пока без семьи, а там видно будет. Надолго ли — не знаю, но пока жить где-то надо. Заработаю побольше, может, где-нибудь комнату куплю.
   — А сами откуда будете? И работаете где или учитесь? Вам как, прямо сейчас переезжать или до осени подождать можно?
   — Сам из Баронска, работаю в охране. Сейчас у знакомых живу, на кухне угол нашли, — Александр вздохнул. — Так что еще несколько дней могу подождать, но точно не до осени.
   — А до этого где? Тоже снимали что? — спаренные зрачки способны были если не танковую броню прожечь, то уж самолет сбить точно. Главное, чтобы слишком быстро не улетел. — С хозяевами не поладили?
   — До этого, Александра Михайловна, я жил везде, где Российская Армия приказывала. Хоть в палатке, хоть в землянке, А потом мы с армией тихо-мирно рассчитались, потому что война вроде бы закончилась, Нам, когда увольняли, именно так и сказали: в мирное время не нужны, а денег лишних у государства нет.
   Подозрительности не поубавилось. То ли насчет военных у хозяйки было свое мнение, то ли… То ли эта бабка чувствовала фальшь не хуже музыканта. Соврал ведь. Как ни привыкай к своей легенде, сам в нее до конца не веришь, и это можно учуять. Правда, чутье для этого должно быть просто феноменальное. А верхнее зрение ничего необычного не показывает, ни у старушки, ни у дома — значит, не ведьма какая-нибудь.
   Наконец подслеповатые глаза моргнули, и пронзительный взгляд подернулся дымкой.
   — Только я сразу говорю, я такая, врать не стану: удобств у меня никаких, воды нет, галанку дровами топить. Вы, наверное, в квартире жили, так вам непривычно будет. Да, а еще следить надо будет, чтобы в дождь вода под дом не текла. Если до зимы останетесь — от снега и двор чистить, и крышу, и вот тут перед домом, а то до весны не пройти, а весной все поплывет… Как, дом будете смотреть?
   — Буду, конечно. Я для этого и пришел. А насчет дров и воды — я так лет пять жил, и ничего. Колонка тут вроде бы недалеко, дрова сейчас раздобыть тоже можно. Зато не думать, дадут тепло или батареи среди зимы отключат — когда надо, тогда и протопил.
   — Это правильно! — оживилась хозяйка. — А если колонка замерзнет, так можно и снегу натаять, у меня в сенях бак двухведерный стоит, вовсе новый. Да вы проходите, проходите. Павловна, дорогу дай молодому человеку, не загораживай!
   Павловна засуетилась так, что всем остальным впору было выскакивать из «траншеи». После сложных маневров, живо напомнивших Александру неизвестную нынешней молодежи карманную игру «пятнадцать», будущему постояльцу удалось все-таки пробиться к своему будущему жилью.
   — Ну, проходите, посмотрите, как живу. Вот спасибо, Павловна, заходи как-нибудь, посидим напоследок. Или давай я к тебе зайду, так лучше будет, а то не угадаешь, когда я съеду, — Михайловна решительно избавлялась от соседки. Та потопталась возле калитки, разочарованно повернулась и начала взбираться по лесенке. Как только платок скрылся за кустами, хозяйка лихо свернула кукиш, ткнула в «траншею» и забормотала что-то. Искоса поглядела на Александра: — Вот вы смотрите, словно я из ума выжила, а вы этой ведьме не верьте. У нее глаз дурной, это у нас все знают, а еще видели, как она воду на дорогу плескала, да все под дома людям целила, чтобы добра не было.
   — Это еще как? — изумился Александр. С таким способом наведения порчи он еще не сталкивался.
   — А вот так, — Михайловна еще раз оглянулась на заросли смородины. — Соль варит и наговаривает на нее, а потом вареным и плещет, чтобы у всей улицы добра не было. Если кому одному, она бы соли на порог насыпала, а так по всем не находишься, вот и плещет.
   — Она говорила, у вас тут еще одна ведьма есть. Вот мне как раз ее пес штаны порвал.
   — Это Байкал, что ли? Этот может! — радостно закивала хозяйка. — Только Верка не ведьма, она на картах раскидывает, а так, чтобы кому на худое желать, — не было такого, не упомню. Вы Павловну больше слушайте! Разве что она сама ей что задумала, да Верка первая успела, так это бывает. Так-то Верка у нас хорошая, сердце у ней доброе. И здоровается всегда первая, все спрашивает, как дела. Да вы проходите на веранду-то!
   Насчет сердечной доброты здешней гадалки у Александра были весьма обоснованные сомнения, но спорить не стал. Шагнул со света в длинный темный коридор, с одной стороны побеленный, с остальных — дощатый, пестрящий облезшей краской и торчащей паклей. Где-то в дальнем конце угадывался огромный, накрытый белесой клеенкой сундук.
   — Я сейчас, сейчас! — засуетилась Михайловна. Протопала в полумрак, открыла дверь в беленой стене. Хлынул поток тусклого света. — Вы только осторожно, на погребицу не наступите. Во-он справа, возле сундука!
   Внутри домик оказался несколько уютнее, чем предполагал Александр. По крайней мере, нагибаться пришлось только при входе, потолочные балки достал поднятой рукой, а не макушкой. Крохотная кухонька тоже имела свои достоинства — например, можно было копаться в холодильнике, не вставая из-за стола. Да и дровишек подкинуть — только чуть с табуретки нагнуться.
   — Тут у меня комната, а тут вот еще одна, спальня получается. Только я сама на диване, в большой комнате, а в спальне раньше кровать стояла, мать моя покойная спала.
   За фанерной перегородкой кровать вполне могла поместиться. Если ее по частям заносить и уже внутри собирать. Осторожно так собирать, чтобы ненароком не задеть перегородку. Иначе комната в домике останется только одна. Впрочем, достаточно уютная и, видимо, теплая: печка была, конечно же, не «голландка», но стоял а в нужном месте и сложена оказалась достаточно толково. С вентиляцией дело обстояло намного хуже — вторые, «зимние» рамы были не то что вставлены — наглухо закрашены много лет назад, а форточки были только на летних, внешних…