Селецкий Алексей. Нелюдь

   — Тогда уж не лешего, а водяного… Как видишь, спят не все. Наверное, сначала их начальство караулило, потом по двое-трое весь лагерь бегал, а до этих очередь только сейчас дошла.
   — Ну так уж и весь лагерь!
   — Запросто. Не одни вы нынче умные. Прежде, может, и до шестого июля ждали бы, а сейчас все продвинутые. Девок, между прочим, это во все времена больше касалось, все эти обряды и гадания. Так что чему удивляешься? Погоди, скоро это в список мероприятий по лагерю вставят… И наверняка мужская половина сегодня не столько купалась, сколько подглядывала — если у них разведка нормально поставлена. Вот, кстати, тебе еще одна причина столь поздних процедур: ждали, пока хождение полностью прекратится. У мальчишек в первую голову.
   — Да ну тебя…
   — Чем тебе моя версия не нравится? Ладно, готовься — вылазят русалочки, замерзли. Через пару минут сама пойдешь синеть и пугать комаров лязгом зубов. И чего тебе приспичило? Ладно бы еще жара-духота, а то после грозы, чуть ли не на рассвете — в самый колотун!
   — Вот захотелось, и все… Погоди, а ты что, на берегу будешь сидеть? Вот так, как за этими, смотреть?!
   — Ну, во-первых, я смотрю не за ними, а на них, Во-вторых, смотреть тут особо не на что, ты гораздо интереснее. В-третьих, голяком по лесу бегать неудобно. Мало ли что, дела нынче интересные творятся. Если что, тебя и без одежды утащить можно, не впе… — Александр запнулся. Закончил совсем другим тоном, без следа веселья: — Не проблема, в общем. Так что купайся спокойно. Могу даже отвернуться. И вообще, я в кустах посижу, не хочу на открытом месте маячить.
   — Ну, тогда отворачивайся, а я пошла.
   Александр послушно развернулся спиной к берегу, скинул рюкзак под куст. Улегся так, чтобы просматривались обе тропинки, выходящие на эту сторону пруда. Третья тропа — дорожка к лагерю — терялась за деревьями, но для верхнего зрения все равно как на ладони. Даже голову поворачивать не нужно, чтобы различить две весело-испуганные искорки: все-таки учуяли девчонки, ночью в лесу и шепот разносится, а Ленка чуть ли не орала. Вон и она сама, возится на пляжике, оборачивается:.. Причем и поверху пытается глядеть. И опять про маскировку забыла. Даже затылок свербит от ее взгляда. Ладно, там все пока что нормально, надо за лесом приглядывать.
   С лесом между тем творилось что-то странное. Непонятное. С таким Александру еще не приходилось сталкиваться. Первые признаки были заметны еще по дороге к оставленному рюкзаку, но тогда все можно было списать на излишне обостренные чувства. Потом, когда шли к прудам, обращал внимание в основном на ориентировку и поиск посторонних. И думал о том, почему же никого из своих не почувствовал там, возле стоянки. Натаныч знал, Олег и Илья наверняка знали — неужели действительно на него одного понадеялись? Оставили без присмотра такое место и с такой компанией? Чего это стоило несколько лет назад, вряд ли кто-то забыл. Даже если наблюдатели замаскировались так, что и своим не видно, кто-то мог бы и после подойти. Встретить в лесу. Хотя бы знак какой-нибудь подать. ан нет, не было никого. Теперь самое время подумать — не связаны ли две эти странности.
   На первый взгляд, ничего особенного в лесу не было. Деревья как деревья, кусты как кусты. Даже тучи постепенно расползаются — звездочки проглядывают, верхушки облаков луна подсвечивает. И на второй взгляд, верхний — тоже более-менее нормально. Живет лес своей жизнью, листья подремывают, мыши в подлеске бегают, шуршат, дерутся за что-то. Сова пролетела — нормальная, обычная, сама по себе да по своим делам. Разве что светлые ниточки между деревьями — тонкие, почти незаметные, речными струйками вьющиеся — чуть ярче, чем обычно. И быстрее дергаются-переливаются. Те самые ниточки, которые делают лес не древесиной на корню> а живым существом. И где-то глубоко, между корнями, можно различить чуть изменившийся оттенок этих лесных нервов. Такое бывает иногда на исходе лета, когда смотришь на поросший деревьями холм: вроде бы еще все зеленое, но уже угадывается будущая желтизна.
   Бывает такое с лесом. Не слишком часто, но бывает. Если гусениц слишком много развелось, например. Или где-то далеко хрустит кустами низовой пожар. Так далеко, что даже запах гари не доносится. А вот вырубка редко тревожит, разве что сразу несколько бригад лесорубов план перевыполняют. Видел Александр такое, чувствовал лесной испуг.
   Вот только спина при этом так не холодела. Потому что в поскрипывании веток сейчас чудился стон — далекий, словно через толщу земли. Протяжный, горестный, безнадежный. Стон не деревьев — всего леса. Что-то он почувствовал, что-то понял, узнал. Страшное, необоримое. Неведомое ни людям, ни Древним, а только поколениям вековых дубов. Еще не наступившее — но уже подобравшееся настолько, что вряд ли остановится или пройдет мимо.
   Внезапно желто-зеленая волна поднялась вокруг, накрыла с головой — и Александр захлебнулся. Судорожно дернулось тело, не желающее расставаться с привычной жизнью, руки впились в траву — и срослись с ней. Лес нашел того, кто может понять, подумать, что-то исправить. Может быть, даже отвести общую беду. Нашел ту часть себя, которая могла не ждать, а действовать. «Муравьи, — мелькнуло вдруг в расползающемся сознании. — С Татьяной — муравьи, а теперь я вместо муравейника».
   Странное чувство — одновременно видеть себя и сверху, и изнутри. С разных сторон и во многих местах. Весьма странное. Особенно если ты в состоянии понять, что раскинулся на многие километры, и саднящая царапина между лопаток — это полоса асфальта. С одного бока медленно поджаривает город, с другого — медузой растекаешься по степи, выбрасываешь молодую поросль опушек. И сердец несколько, бьются вразнобой. И сыто плюхает в озерцах и болотцах. А где-то глубже приятно холодят грунтовые воды. А еще глубже и почти возле самого города — уже леденящий мороз, от которого хочется отодвинуться подальше. Там жухнут листья, там застывают соки, не гнездятся птицы и не роют норы лисы. Торчит, тянется к живому острая сосулька. «Холм. Тот самый холм, где пять лет назад…» Лес не дал сосредоточиться на воспоминаниях, и Александр этому обрадовался бы — но не смог. Не сумел. Не до того сейчас. Тянет холодным сквозняком еще в нескольких местах, но в привычных, знакомых. Угроза — смутная, но отчетливая. Никак не понять, откуда.
   Александр попробовал найти тот овражек, где совсем недавно стояли по углам раздавленной звезды Костик и его помощники. Ничего особенного. Такое было и будет. Для леса — не более чем холодная дождевая капля на щеке. Костер возле устья соседнего оврага раздражал куда больше: заночевавшая там компания явно чувствовала себя венцом творения и правительством всего окружающего. Временным правительством, ничего не боящимся, не стесняющимся и не берегущим. Противно, но не то. Еще одна компания — не то. Третьи гадят еще хуже, но опять не то. А вот и наши! Что-то у них стряслось, кого-то они ловят, но лес это не беспокоит. И еще одно местечко, и снова не то, что нужно… Вот оно!
   Словно дым, ползущий между деревьями и стелющийся по низинам. Только пахнущий не честной горькой золой и даже не сладковато дурманящими парами бензина. Тяжкая, выворачивающая наизнанку вонь разложения, тухлый смрад. Рыбьи кишки, залежавшиеся в мусорном баке. Прорвавшийся застарелый гнойник. Давно не чищенный свинарник. И все это облаком поднимается над городом, растекается по окрестностям, жадно тянется к ледяным фонтанчикам и ярким огонькам. Странным образом эта летучая гниль сродни потустороннему холоду — но не смешивается с ним. Лес ее не интересует, она его, похоже, просто не замечала. Просто текла из города через холмы — но там, где удушливая волна свивалась с глубинными сквозняками, тускнела и гасла зеленая паутинка междудеревьями…
   Словно с дерева да лицом о землю: вокруг кусты, деревья, сердце снова одно. Бешено, чуть не выламывая ребра, колотится там, где ему и положено — слева. Справа синеватыми искрами металла поблескивает рюкзак. А сзади кто-то осторожно подходит. Даже подкрадывается. Кто-то замерзший, но довольный — и при этом нерешительный до отчаяния.
   — Искупалась? — слова дались с трудом. Еще труднее было обернуться.
   Хорошо, что Александр и сейчас видел мир не только своими, но и лесными глазами. Для леса нет ничего проще и уместнее искрящихся капель на серебристой от лунного света коже. А вот одежда в руках казалась лишней.
   Впрочем, только казалась. Капли заметно подрагивали, а кожа все больше напоминала гусиную. Точнее, куриную — синих пупырчатых кур, которых и сейчас еще можно встретить у «отечественного производителя». Романтика — дело хорошее, но придется подождать.
   — Ты что, по бронхиту соскучилась? — прорычал Александр, распахивая рюкзак. — Или не было никогда, решила познакомиться? Так не надейся… Вот то, что надо!
   Одежда упала на сырую траву. Девушка отшатнулась — то ли возмущенно, то ли испуганно, но Александр твердо решил пренебречь правилами хорошего тона. Сначала дело, беседа потом. Дрожащее тело очутилось в крепких шерстистых руках. Попыталось вывернутся.
   — Не дергайся! Хоть бы вытерлась… Сейчас разотру, потом все остальное.
   — П-пу-уст-ти! Н-нашел ч-чем — н-н-носка-ам-ми!
   — Не бойся, чистые. И шерстяные — то, что доктор прописал. Не хуже любой банной рукавицы. А одеться все-таки стоило — даже мокрая одежда хоть немного, но защищает. Спасибо, конечно, польщен, весьма приятно… Ты что, всерьез подумала, что меня твоя простуда обрадует? Даже таким способом заработанная?
   — Я д-думала, т-ты с-согреешь! Ат-ты…
   — А я именно этим и занимаюсь. Есть, конечно, способы и получше. Да, кстати! — Один носок пришлось снять с руки, чтобы достать и открыть фляжку. — Пей, а я пока продолжу.
   Лена глотнула — и тут же поперхнулась, закашлялась, чуть не выронила фляжку.
   — Э-э… Э-это что за отрава?!
   — Фирменная настойка на травах. По рецепту одного моего старого знакомого. Все, что требуется для здоровья, плюс медицинский спирт. Теперь то же самое наружно… — он щедро плеснул на «рукавицу». — Потерпи, сейчас будет холодно.
   — А-а-а! Садист, маньяк, козел, ты что делаешь!!!
   — Не ори на весь лес! Предупреждал же, неужто потерпеть нельзя? Да, садист. Да, маньяк. За козла ответишь?
   — Да пошел ты! — девушка все-таки вывернулась из рук. — Я к нему… Саша, что с тобой?!
   Это был уже не крик. Сдавленный шепот, хрип какой-то. Лена затряслась еще сильнее, подняла руку, словно хотела дотронуться до щеки своего спутника — и тут же отдернула. Рванулась в сторону, остановилась. Испуганно смотрела то на свою одежду, то на Александра.
   Тот ощупал лицо. М-да, похоже, накрылась маскировка. Даже не дубовым веником, целым лесом. Которому все равно, что у вас там сверху, ему подавай самую сущность. Снова придется личину накладывать — Александр поморщился при воспоминании о процедуре и ее последствиях. Впрочем, на этот раз может и легче обойтись, привык все-таки.
   — Не шуми, я это, я. Кто тут час назад в тайные агенты напрашивался? Вот и привыкай к нашим шпионским штучкам.
   — 3-зачем… Т-так… П-пугать?!
   — Честное слово, я не специально, оно само. Ну, не дрожи, иди сюда. После растирания нельзя на ветру стоять, только хуже будет.
   Девушка нерешительно шагнула к нему. Остановилась, попросила жалобно:
   — Слушай, Саш… верни все, пожалуйста. Сделай, как было.
   — Увы, рад бы, но не могу. По крайней мере, сейчас. А что, таким я тебе не нравлюсь? Между прочим, это мое настоящее лицо.
   — Н-нет… То есть не знаю. Просто… другой человек.
   — И не человек вовсе. Мы же с тобой вроде как Древние, так чему удивляешься? Иди сюда, замерзнешь. Не бойся, послезавтра… точнее, уже завтра все на своем месте будет. Скажи спасибо, хоть голос тот же остался.
   — Я и так… Я думала, все, крыша сдвинулась от всего сегодняшнего, глюки бегают по лесу… Слушай, а зачем это все потребовалось? Ну, чужое лицо и все прочее? Тебя что, ищут?
   — Можно было догадаться, — проворчал Александр, снова зарываясь в рюкзак. — Почему мы с тобой до лагеря не дошли, помнишь?
   — Ну, помню. Хочешь сказать, все равно узнали? Тогда зачем… Погоди, так это ты от наших скрывался?!
   — Надень-ка тельняшку, она теплая, двойной вязки. От кого же мне еще скрываться прикажешь?
   — Ну, не знаю, — Лена то ли пожала плечами, то ли попыталась получше устроиться в огромном полосатом мешке. — Ты же воевал — может, кровники какие-нибудь. А как тебя выследили? И вообще, с чего это твоя маска сползла?
   — С лица, конечно. А почему — это уже отдельный вопрос, требующий долгого рассказа. Так что там насчет согреться? Каким образом ты это проделать собиралась?
   — А то ты не понял… — девушка отвела глаза. — В конце концов, эту ночь раньше не только купаниями отмечали!
   — Ну, отмечать так отмечать! — Вся выпавшая из рук одежда полетела в рюкзак. Сверху шлепнулись носки и фляжка. — Только отсюда уйдем. Я выше место хорошее приметил.
   — Да ты!.. — договорить не получилось. Рюкзак как-то сам собой взлетел на плечи хозяину, потом пятнистым крылом развернулся плащ — и Лена обнаружила, что ее спеленали. Более того — оторвали от земли и несут на руках. — Пусти! Пусти, нелюдь!
   — Вот-вот. Нелюдь, маньяк, садист — знала, с кем связалась? Только не вопи на весь лес, ради бога. Мало ли кого накликать можешь, особенно нынче. И не дергайся, без этого тяжело нести!
   — Отпусти сейчас же! — прошипело из-под надвинутого капюшона. — Поставь на землю и верни веши!
   — Если отпущу, то не поставлю, — пропыхтел Александр. — Уроню. А вниз тебя легче было…
   — Отпусти!
   — И куда ты пойдешь среди ночи? Погоди, не брыкайся! Сейчас вон те кусты пройдем, там поставлю. Сможешь одеваться и не оглядываться, кто там еще на бережок пришел. Ф-фух, еще три шага, — по ткани плаща скрежетнули ветки. — Приехали! Погоди, площадку утопчу, а то ногу еще пропорешь… Все, приземляйся. Можешь на плаще стоять, пока я твои шмотки достану.
   Ухнул оземь «станок». Александр откинул клапан, нащупал все, что требовалось. Не оборачиваясь, протянул за спину. Подождал. Потряс рукой, чтобы обратить внимание. Обернулся:
   — Ну, в чем теперь-то дело?
   — Саша, я дура? — В голосе дрожали слезы. На глазах — тоже. — Нет, ты скажи, я дура? И истеричка в придачу, да?!
   — Не скажу. Я тебя не так давно знаю, ты с собой лучше знакома, так что — как хочешь. Могу и сказать. Только ты одевайся, не мерзни.
   Лена дернулась, дотянулась до одежды — и расплакалась. Уселась на плащ, натянула на лицо ворот тельняшки, прижала его ладонями и тихо, отчаянно зарыдала. Всхлипывала, задыхалась. Полосатые плечи дергались так, словно пытались сжевать качающуюся между ними голову.
   Александр присел на корточки рядом с девушкой. Попытался пригладить торчащие волосы — его отпихнули локтем. Положил руку на плечо — судорожные рывки и отчаянные всхлипывания. «Иваныч меня бы по стене размазал, — подумал бывший разведчик, протягивая обе руки над трясущейся фигурой. — Или советами замучил бы…»
   Ого! По ладоням ударило так, что Александр не удержался и с размаху продолжил утрамбовывать полянку — на этот раз не пятками, а «пятой точкой». Руки сразу онемели, заныли от кончиков пальцев почти до лопаток. Ничего себе! Вот уж чего не ожидал — настолько активной защиты. В квартире, помнится, поменьше была, а ведь Лена с Антоном «играли» в полную силу. Хотя вполне возможно, что сознательно у нее и не получилось бы так ответить… Но тогда каков резерв, какие скрытые возможности! Если попытка успокоить вызывает такой всплеск — что будет при серьезной опасности?!
   Однако рыдания все-таки стали тише и реже. То ли и через защиту удалось-таки добиться своего, то ли все силы Лены ушли на сопротивление. «Дальше только по-человечески», — дал себе слово Александр. Пересел на край плаща, подхватил девушку и усадил себе на колени. Обнял, прижал к себе. Осторожно попытался убрать тельняшку с лица. Показавшиеся над воротом глаза были красными даже в лунном свете. Несколько жутковатое зрелище…
   — Ду-урак ты, Сашка! — глухо раздалось из-под черно-белых рук. — Го-осподи, какой дура-ак!
   — Дурак, — покорно согласился ведун. — Большой и зеленый.
   — И я дура!
   — И ты, — кивнул Александр, поглаживая мокрый взъерошенный затылок. — Оба,
   — А ты хоть знаешь, почему? — Плач прекратился. Совсем. Осталось только обиженное похлюпывание носом.
   — Нет, не знаю. Только догадываюсь.
   — Вот в такого дурака… Нет, ну в самом деле, козел ты, Сашка!
   — Значит, именно в козла. В точности по народной мудрости, так получается?
   — Пусти! — Лена трепыхнулась в руках, но как-то вяло. — Ну да, да, и что теперь?! Если я тебе совсем…
   — А я тебе? С такой вот непонятно чьей рожей? И потом, может быть, нам, шпионам, не положено? Вот свяжешься со мной — а тебя за компанию и шлепнут! И хорошо, если сразу. И хорошо, если до смерти. Ты об этом подумала?
   — Не хочу я думать ни об этом, ни вообще. Я же говорю — дура! И вообще… рожа… мне холодно! Кто обещал согреть? И только попробуй свои носки опять достать! И отраву свою мерзкую! Куда фляжку вытащил?!
   — Не хочешь — не надо, мне больше достанется, — Александр хлебнул, не щадя глотки, и на полминуты остался без воздуха. — У-ух, аж до пяток пробрало! Все-таки зря отказываешься, Лен. Штука полезная во всех отношениях.
   — Давай сюда.
   — Держи. И привстань на минутку, пожалуйста, мне еще кое-что в рюкзаке нужно.
   Когда Лена отдышалась после третьего глотка, на кустах уже лежал знакомый переливчато-серый полог. Александр приглашающе распахивал спальник:
   — Пожалуйте греться, сударыня!
   Девушка юркнула в сыроватый мешок, поежилась.
   — Бр-р, ну и холодина тут у тебя! — подождала, недоуменно подняла голову. — А ты?!
   — Вообше-то он одноместный..
   — Тогда я сейчас вылезу!
   — Ну, раз так, то есть одна идея. Только не шуми!
   Лена только напряженно вздохнула, когда спальник вместе с ней поднялся в воздух и опустился уже под открытым небом. Успела заметить втягивающиеся под серый навес ботинки и ползущий за ними рюкзак. Под тканью словно боролись два медведя, даже слышалось странно похожее ворчание. Потом Александр начал не то напевать, не то насвистывать — и по глазам будто провели мягкой голубой тряпкой. Моргая и пытаясь вытереть слезы, Лена сообразила, что цвет ночью различить сложно. Значит… Додумать не успела — полет в спальнике повторился. Тихо зашуршала застежка, сырой кокон распался и вывалил девушку на груду чего-то мягкого и теплого.
   — Думаю, так лучше будет, — Александр возился с рюкзаком и веревками, завязывал вход. Протерев глаза, Лена обнаружила, что лежит не под навесом, а в странной палатке без стоек и каркаса. Сераля ткань была связана с серебристой изнанкой плаща, торчавшей из-под коврика-пенки и груды одежды. Удивилась, что все так хорошо видно, потом повернула голову и обнаружила на рюкзаке зеленовато светящуюся палочку — длинный гибкий стебелек не толще карандаша.
   — Это что? — почему-то хотелось разговаривать шепотом. —Тоже что-то… шпионское?
   — Ничего особенного, химия. На дискотеках из таких браслетики делают и прочую ерунду.
   — А я думала, волшебное… — разочарованно вздохнула Лена.
   — Зачем зря силы тратить? Как, начинаешь согреваться?
   — Нет. Тебя жду.
   — Правда?
   — Конечно… Сашка, да ты что, боишься?!
   — Может, и боюсь. Только еще не знаю, чего. Или, скорее, за кого.
   — Все-таки — чего? Ты извини, что спрашиваю, но… я у тебя не первая, так ведь? И ты…
   — Нет, не первая, — Александр вздохнул так, что шевельнулся полог. — И я у тебя, если правильно догадался. Мне… твое дело, в общем-то. Другого боюсь — вдруг что получится.
   — А вот это уже точно мое дело!
   — Ну, знаешь ли, я тут тоже участвую!
   — Пока что не заметно твое участие. Да не бойся ты, ничего не будет!
   — А если?
   — Ну и дурак ты! Говорю же, не будет никакого «если»! Не нравлюсь, так и сказал бы! — Лена заворочалась, пытаясь развернуться под спальником и не запутаться при этом в тельняшке. На плечо легла широкая рука, удержала.
   — Нравишься. В том-то и дело, что нравишься. Даже очень.
   Она обернулась. Посмотрела в почти незнакомое, но уже не чужое лицо. В глаза — знакомые и серьезные. Спросила тихо:
   — Эту твою химию можно как-нибудь выключить?
   — Нельзя, — так же тихо ответил он. — Но можно спрятать.
   — Тогда спрячь, пожалуйста. И иди ко мне, пока я совсем не замерзла.
   Лес смотрел на притаившуюся в кустах серую палатку вполне одобрительно. Здесь не было разложения и гнили. Здесь была жизнь, восторгавшаяся существованием жизни. Такой же. Другой. Единственной. Единой…
   …Александр попробовал отдышаться. Протянул руку, нащупал узел возле рюкзака, дернул за свисающий шнур. Втянул свежую холодную струю, пахнущую росой и дубравой. За край полога с посеревшего неба заглядывали звезды. Еще две блестели совсем рядом, возле самой щеки. Длинные мокрые волосы чуть холодили плечо.
   — Саш… Не заснул?
   — Что нужно?
   — Мозоли-то у тебя на животе и нету! А хвастался, обещал показать…
   — И это все?
   — Нет, не все. Знаешь, Сашка, я тебя… Скажи, я тебе и в самом деле нравлюсь?
   — Знаю, Лена. Знаю. И в самом деле, и даже больше. И, ты знаешь, я тебя, наверное, тоже.
   — Это тебе сильно помешает?
   — Почему? — он даже приподнялся на локте.
   — Ну как же, все твои шпионские дела… Кстати, ты так и не объяснил, во что же я ввязалась. На кого я хоть работать буду, а? Не на Америку? Или на родных бурильщиков?
   — Еще чего не хватало! Пускай люди со своими делами сами разбираются, — Александр лег поудобнее и накрылся вместо одеяла спальником. Проверил, хорошо ли укутана Лена. — Ты же сама сказала, что я не-людь.
   — А какая именно?
   — Тогда уж какой… Древний, естественно.
   — Ну?! По тебе не скажешь! А сколько тебе лет? Или веков?!
   — Века не считал. Нечего. А лет… как, по календарю или с учетом начисления «год за три» и всего прочего?
   — Как хочешь.
   — Тогда примерно четвертый десяток кончается. По календарю — не так давно начался.
   — Не такой уж и древний… И все-таки, если все эти игры в Древний Народ отбросить — ты кто? Вот такой, со своим лицом?
   — Когда-то был человеком. А потом мне объяснили насчет Древней Крови и подсказали, что с ней дальше делать. Так вот и заигрался.
   — Погоди, так ты что, из этой компании?! С Наташкой заодно?!
   — Не выпрыгивай из-под спальника, лежи спокойно. Был бы заодно, мы бы сейчас уже мирно спали. Наплясались бы, наколдовались, дружески отметили все, что положено… Сразу говорю, что к некоему Игорьку и его команде тоже отношения не имею. И вообще, ты думаешь, им эта идея просто так в голову взбрела?
   — Так что, эта статья… которую Татьяна написала…
   — Слушай, давай как-нибудь после обсудим всю историю, ладно? Придем ко мне, выспимся, чайник поставим — и хоть до следующего утра будешь расспрашивать. Только учти, я не на все ответить могу. Просто не все знаю.
   — А что знаешь — не все скажешь, так?
   — Конечно.

ГЛАВА 14

   Тополя чуть покачивали верхушками над крышами пятиэтажек. Крыши были, как частенько бывает у современных домов, плоские, залитые битумом. Жара заставляла черную липкую массу сочиться через водосточные трубы, поднимала дрожащие столбы марева над домами. Микрорайон пропитался густым нефтяным запахом.
   Внизу, в тени домов и деревьев, было не намного прохладнее. Ветерок дышал сухим жаром перегретых улиц, поднимал пыльные смерчики возле углов, шевелил бумажки и выцветшие обрывки пакетов. Впрочем, у тени было по крайней мере одно неоспоримое преимущество: асфальт не прилипал к ногам и не пытался оторвать каблуки,
   Татьяна стояла перед запертым «козырьком» подвальной лестницы и безуспешно пыталась оттереть серую липкую пакость с подошвы. Будь этот двор лет на двадцать-тридцать помоложе, обязательно нашлась бы торчащая из земли или еще откуда-нибудь арматурина. Увы, поблизости не наблюдалось ни одного ребристого прута. Еще пару раз шаркнув по выщербленному бордюру дорожки, девушка раздраженно пнула ни в чем не повинный камень и в десятый раз принялась разглядывать железную дверь.
   На облупившейся бледно-голубой табличке можно было разглядеть силуэт парусника с красной запятой на мачте. Крупные белые буквы сообщали, что в подвале находится «Детско-подростковый клуб „Рома…ик“. Кроме того, табличка, как и вся дверь, могла многое поведать о спортивных, музыкальных и личных пристрастиях тех, для кого этот клуб был предназначен, Преобладали черные и синие маркеры, но некоторые выражения были старательно выцарапаны не только по краске, но и в металле двери. На стене рядом с дверью чернела относительно свежей краской перевернутая пентаграмма — кривая и косая, явно наспех напыленная из баллончика-спрея. Между лучами красовались две шестерки и часть третьей. Судя по всему, творческую работу пришлось спешно прервать, а возможности вернуться и продолжить не предоставилось,
   Татьяна отвернулась от символа человеческой глупости и тяги к чертовщине, попыталась чуть лучше разглядеть корабль с алым парусом. Не удалось. Зато бросилось в глаза нелепое слово «fack», выведенное вдоль борта. Довольно долго в голове теснились различные варианты неоконченного названия романтического суденышка. Потом дошло. Своего языка не хватает — хоть бы на чужом правильно писать научились! Где-то в сумке помада была…