Страница:
— Но… Насчет всего остального — тоже неправда? Кто это все остановил?
— Они остановили, они, никто не спорит. Герои наши, спасители и все прочее. Включая Олега Алексеевича лично. Не он там был главным, не он больше всех сделал, но это не беда. Зато он после всего этого главным сумел остаться. Тоже подвиг в своем роде.
— А кто больше всех сделал? — заинтересовалась Татьяна. Похоже, и в самом деле эта рыжая знает о тех делах немало. Не меньше, чем рассказывал Олег, это точно.
— Был у них один парень, Александр Шатунов. Лесник, бывший разведчик и все такое, — Наташа брезгливо поморщилась. — Сила есть, ума не надо. Вот поэтому те, кто поумнее, его и подставили. Наломал дров, полез напролом, а нормальные герои, как всегда, пошли в обход. Неужели вам даже этого не рассказали? Тогда они его разве что на руках не носили, а теперь, значит, и не вспомнил никто. Интересно, где он сейчас?
Татьяна чуть не сказала — где. Сдержалась, не похвасталась. Хватит доверчивости. Осторожнее надо быть. Даже если тебе желают только добра и говорят правду. Правда и добро — они у каждого свои. Вот и не зарься на чужое. Лучше узнать еще кое-что интересное.
— Простите, Наташа, а много вас? Тех, кто с Олегом и остальными не согласен?
— Дело не в согласии или разногласиях, — рыжая девушка снова тяжко вздохнула. — Просто их хваленому Кругу плевать на всех, кто в него не попадает. Так что нас он попросту не замечает. И нас, и тех, кто к нам приходит. Понимаете, Татьяна, после этой катастрофы, после всего, что произошло и не произошло тогда на холме… Как бы это получше… Что-то в мире перекосилось. Осталась щель, и через нее что-то уходит отсюда, а что-то идет сюда.
— Что?
— Не знаю. Никто, наверное, не знает, — Наташа посмотрела на многоэтажный дом. Точнее, через него. Туда, где над городской окраиной поднималась гигантская туша обрывистого холма. — Что в результате, что главное — неизвестно. Зато хорошо заметны всякие побочные явления. Например, пробуждение Древней Крови в людях. Просто так даже ворона не каркает, Татьяна. Все в мире имеет причину и следствие.
— Учили. В школе еще.
— Правда? — Бровь над зеленым глазом приподнялась и выгнулась удивленно. — Тогда извини за банальность. Тогда ты и сама должна понять, что эта твоя статья — тоже не просто так. Именно сейчас и именно в нашем городе. Кстати, тебе сказали, что ее перепечатал «Сфинкс»?
— Кто-кто?!
Выгнулась вторая бровь.
— Ты что, не читала ни разу? И на прилавках не видела? Московская газета. Магия, экстрасенсорика, «тарелки» и все прочее. Таких нынче выходит чертова куча, но «Сфинкс» самая толстая и дорогая. И толковая, кстати. Так что сходи-ка в свою редакцию, разберись с гонораром и авторскими правами.
— Надо будет, — интересно, когда это успели перейти на «ты»? — Ну хорошо, перепечатали — дальше что?
— А дальше эту статью прочитают не только в Желтогорске. Думаешь, только у нас это все началось — с голосом крови, Древними и тэ дэ? Просто здесь острее чувствуется. И, наверное, центр всего этого. Не знаю, как в Европе, а вот за Уралом о таком почти не слыхать.
— У вас и в Сибири свои связи?
— Ну, не то что связи, — почему-то Наташа замялась. Впервые за этот странный разговор. — Переписываемся кое с кем. Из таких же чудаков, что «Сфинкс» читают. Там тоже Древние есть, но не так много. Поэтому там и Круги по-другому настроены, свысока на всех не глядят. Да и не дрались между собой. Ты знаешь насчет войны среди Древних, перед самой катастрофой?
— Перед эпидемией? Слышала. Говорили, что именно из-за этого чуть все не прозевали.
— Значит, слышала, — Наташу это не обрадовало.
Постаралась скрыть раздражение, но все-таки огненно-красный язычок успел скользнуть над головой. А Татьяна — успела заметить. Вот так, мы тоже поверху кое-что видим! — Ну так вот сибирские в стороне остались, Европа тоже, одни наши…
— Вы в этом тоже участвовали?
— Мы?! — Глаза распахнулись так, что зеленое чуть не смешалось с рыжим. — Что нам, больше делать нечего?! Они наверху что-то не поделили, а нам головы подставлять?! Нет уж, извините, господа хорошие.
— А что вы вообще делаете? Чем занимаетесь? Древнюю Кровь по каплям в баночку собираете?
— Тоже прочитала? — смеялась Наташа долго и весело. Искренне, даже не пытаясь спрятать своих чувств. И чуть зло — или просто ехидно? — Кстати, такое чудо гороховое и в самом деле есть, Игорек этот. Даже к нам пару раз заходил.
— И что?
— Да ничего особенного! И нашего ничего — у него самого хоть пара капель найдется, а у его «общины»… Все, что угодно, включая Африку и Дальний Восток, только не Древняя Кровь.
— Откуда же он тогда узнал?
— Да от нас же! Не помню уже, когда его притащили, теперь никто и не признается. Не оценили мы его талантов по достоинству — ни Древних, ни новых. Гребня слышала? «Я не выхожу из астрала, а выйду, так пью вино…»
— «Таможенный блюз»?
— Он самый, — Наташа посмотрела на собеседницу с уважением и интересом. — Старая вещь. Так вот, не иначе, эти строчки про какого-то собрата Игорька по несчастью написаны.
— Почему «по несчастью»?
Вместо ответа Наташа помахала рукой возле шевелюры.
— Настолько серьезно?
— Встретишься — увидишь. Точнее, услышишь, когда трепаться начнет. У него вся компания с тем же приветом. Наскучила людям серая жизнь, вот и нашли себе развлечение для избранных. С посвящениями, ступенями и стр-р-рашными тайнами.
— А как у вас?
— А ты приходи, посмотришь. Или боишься, что поймаем и в жертву принесем? — Наташа чуть прищурилась. И насмешливо, и оценивающе.
— Запросто. И поймаете, и принесете. Особенно если я сама к вам пришла.
— Разбираешься — это хорошо. И осторожная — это тоже хорошо. Сказать честно? Если бы вот так сразу согласилась — встретились бы и распрощались почти сразу.
— Почему?
— Терпеть не могу искателей приключений и скучающих самоубийц. Пусть сами вешаются. А то понадеешься на них, начнешь что-то серьезное делать — и все. Кто полез, куда не просят, кому страшно стало, запаниковал… Он, видите ли, не такого хотел, а пикничка с винцом и девочками у костерка! — Наташа сплюнула. Зеленый огонь в глазах полыхал недобро. Не иначе, вспомнился какой-нибудь случай из жизни. Вполне конкретный случай с любителем пикников. Интересно, что с ним стало? Судя по виду Наташи, зажарили на медленном огне, а остаток в порошок стерли. Или очень хотели, но не получилось. Поэтому с такой злостью и вспоминают.
— Вы не боитесь, что приведете… еще одного Игорька?
— Не боюсь, — злой огонь погас, сменился веселым блеском. — Рекомендация хорошая.
— Какая? — не сразу поняла Татьяна.
— Ну как же, а Олег Алексеевич и прочие? — Наташа удивилась вполне искренне. — Как ты думаешь, стали бы они этому… — слово угадалось по губам, — что-нибудь рассказывать? Тем более учить? Таких Олег сразу отсеивает. При первом разговоре. Такие просто уходят и забывают, где были.
— Так, может, и Игорь этот?..
— Может быть, может. Хотя вряд ли.
— А вы сами Олега видели?
— Нет, не видела, — Наташа почему-то отвела взгляд. — Из его помощников кое-кого. Достаточно крутых, кстати. Того же Александра, еще нескольких…
— Во время эпидемии?
— И тогда, и раньше. Ладно, насчет встречи договариваться будем?
— Пока не знаю. Подумать надо. Если надумаю — через Алену передам.
— Можно и еще проще. Записать есть на чем?
— Найдется, — Татьяна достала тетрадку с конспектом.
— Вот и хорошо! Значит, слушай: первый телефон — это рабочий, с девяти до обеда…
Заинтересовались. Причем многие. Правда, газетки помельче ссылались уже только на «Сфинкс». В нескольких таких перепечатках Татьяна не нашла пары-тройки своих абзацев — зато появились те, которые она не писала и написать не могла. В самых благопристойных случаях статья была урезана редакциями — и снабжена огромными комментариями, разъяснениями, примерами, дополнениями…
Потом начались «письма читателей». Вполне возможно, что часть из них писалась в тех же редакциях. Но только часть. Лавина нарастала, раскаты ее громыхания вырвались за пределы «мистических» газет и журнальчиков. Осторожно отозвались вполне серьезные издания. Соседка с восторгом рассказывала матери, как «настоящие нелюди» раскрывали свои тайны в одном из полуночных телеоткровений. Наконец в конце апреля Татьяна скользнула взглядом по книжному лотку-прилавку — и обомлела.
Две яркие глянцевые обложки. Не слишком понятно, кто или что на них изображено: огромные яркие буквы закрывали почти весь рисунок. «Тайны Древнего Народа» — на одной. «Древний Народ, XXI Век: сенсация или миф?» — на второй. Быстро, однако… Взяла с интересом, открыла настороженно — и брезгливо положила на место. Те же статьи и комментарии, сведенные воедино — и поданные под таким приторно-желтым соусом, что глядеть тошно. Не то что читать. И ведь многие купят, а сколько из них еще и поверят написанному? Половина? Три четверти?
Уши и щеки обожгло. Татьяна шла по людному проспекту и больше всего на свете боялась встретить знакомых. Не однокурсников, не соседей по двору и не школьных подруг. Олега Алексеевича боялась разглядеть. Или Михаила. Или кого-нибудь еще из Древних, с кем успела познакомиться летом. Ведь наверняка купят — если уже не купили. И прочитают. А догадаться, с чего все началось… Да что там догадываться! Еще и подумают, что это она, именно она продолжает свою карьеру. В самом деле, написала статейку, так почему бы и книгу не написать?!
Никого не встретила. Пришла домой, заперлась в комнате и уставилась в потолок. Правильно ее выгнали, правильно! Еще и мягко обошлись! И вообще, надо было им с самого начала не вмешиваться. Остались бы кости на поляне, всем было бы легче. Ну, может, и не всем, но многим — точно. Одной дурой меньше было бы. Причем не просто дурой, а буйной, настырной, лезущей куда не надо!
Мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и исчезла в кипевшем возмущенно разуме. Что-то насчет этой статьи и прочей… Нет, не вспомнить. Упустила. А ведь что-то важное. И для нее, и для Древних. Для всех Древних.
Ну и бог с ней, с мыслью. Теперь думай не думай — все уже сделала. Что могла. Только не то, что нужно было. И почему тогда не додумалась до самого простого — сначала Олегу Алексеевичу отнести, а потом уже в редакцию? Побоялась? Конечно, побоялась. Знала, чувствовала, что не одобрит. Нет, надо же было умнее других себя почувствовать. Дура!
Дальше-то как? Что делать? Плюнуть на все и всех, заняться учебой, жить как все нормальные люди? В том-то и дело, что ни нормальной, ни человеком Татьяна себя не считала. Ну человеком — еще может быть, а вот нормальной… С какой стороны ни подойди — не такая, как все. Расскажи какому-нибудь психиатру про Древних, про нашествие муравьев и верхнее зрение — выслушает, кивнет и позовет санитаров. Расскажи то же самое родителям, и дело кончится теми же санитарами. В худшем случае. Если не прислушаешься к жалобным и грозным уговорам забыть все это, понять, что такого не бывает. Может, и в самом деле все забыть?
Заверещал телефон. Да ну их всех к черту! Не буду брать. Нет никого дома, отстаньте!
Аппарат послушно замолчал. Подождал пару минут и снова разразился настойчивой трелью. Кому-то очень нужно, прямо сейчас. Татьяна вяло поднялась, подошла — и в этот момент телефон замолчал. Ну вот и славно, вот и хорошо. Теперь мо…
Новый звонок ударил неожиданно. Прямо по нервам. Татьяна зло схватила трубку, выкрикнула:
— Слушаю! Вам кого?!
— Татьяна, привет! Как дела?
— Здравствуйте…
— Не узнала? — в трубке хихикнули. — Богатой буду!
— Наташа?!
— Она самая. Жду, жду — а ты все не звонишь. Может, случилось что?
— Д-да ничего, в общем-то, — как хорошо, что по телефону только голос передается! Посмотреть бы сейчас на это «ничего» верхним зрением, со стороны. Или попросить кого-нибудь поглядеть. Хотя нет, лучше не надо. Незачем людей пугать. И Древних тоже. — А как вы телефон узнали?
— А что тут сложного? Пришла в редакцию, поговорила с людьми…
— И прямо сразу дали?!
— Нет, конечно, — Наташа снова рассмеялась, звонко и весело. — Не возмущайся, кому попало твои координаты не выдадут. Уметь надо разговаривать и людей убеждать. Слышала такое слово: «очарование»?
— Конечно, слышала. Постой, такты… Вы к ним…
— Ой, давай уж на «ты»! Я все-таки не старушка Марь Иванна. Или так похожа? Ну да, немножко пришлось подействовать на твоих коллег. А что тут такого? Это у людей что-то в этом особенное или страшное, а у нас — жизнь как жизнь. Не привыкла еще?
— Пока нет.
— Ну так привыкай. Если, конечно, не собираешься жить по-человечески, — последнее слово было произнесено с явным презрением. С отвращением даже. Не ясно только, кого так не любят Древние? Людей с их жизнью? Или тех своих, кто не желает меняться?
— Не собираюсь. Буду жить так, как я сама живу.
— Ка-ак хо-о-очешь… — ответ явно не понравился. Или его просто не ждали. — Тогда я, наверное, зря позвонила. Ну, извини, не буду мешать.
— Подожди, не вешай трубку! — почему-то Татьяне захотелось встретиться с этой рыжей ведьмой. Поговорить. Высказаться, черт побери! Хоть кому-то, кто не станет пальцем у виска крутить или хмыкать снисходительно! — Просто… Извини, настроение сейчас не то.
— Это я уже поняла. Помочь? Поднять?
— А как? — вырвалось у Татьяны. Прикусила язык — незачем вот так себя выдавать. Неизвестно еще, что за человек и стоит ли душу нараспашку открывать. Особенно в такие моменты.
— Да очень просто! Я, собственно, чего звоню: тут небольшой пикник намечается. Без всякого лишнего, не подумай — просто на природе посидеть. Весна, тепло, травка свежая лезет, первые цветы уже появились. Костерок, гитара и все такое. Будут только наши — и несколько новичков. Совсем новые, чуть ли не на прошлой неделе в первый раз о Древних услышали. Не то что ты. Я вот подумала — может, тебе в такой компании легче будет? Как раз все друг с другом знакомятся, ничего серьезного… Посмотришь, что и кто, не понравится — хоть сразу вставай и уходи.
— А где это все будет?
— Так ты едешь? — Почудился вздох или нет? И какой именно — облегчения или сожаления? Все-таки скорее первое.
— Не знаю. Посмотрим. Как настроение, как дела. Можно и съездить.
— Можно, можно! — обрадовалась Наташа. — Не пожалеешь, честно!
— Так где вы встречаетесь? И когда?
— В субботу, в час. На конечной третьего трамвая, возле рынка.
— Тогда точно не смогу. Занятия до полтретьего.
— Значит, все-таки хочешь поехать. Тогда слушай, — голос в трубке стал решительным, почти командным. — Без четверти три я тебя ждать буду на аллее. Там, где мы познакомились. Жду до трех. Остановка рядом, если чуть-чуть опоздаешь — догоняй. Третьим трамваем до конца, потом пересаживаешься На четвертый — и тоже до конца, так что не разминемся и мимо не проедешь. Поняла?
— Суббота, аллея, до трех. Потом трамвай — третий до конца и четвертый до конца. Это… — Татьяна вдруг вспомнила, где именно заканчивается маршрут «четверки», и чуть не выронила трубку.
— Все, тогда до субботы! Тут у меня телефон требуют! Пока!
— Пока.
Через пару минут Татьяна наконец сообразила, что нужно сделать с коротко гуляшей трубкой. Положила ее на аппарат. Еще несколько секунд разглядывала телефон. Тот самый лес. Только подходила она тогда с другой стороны. Вот смеху-то будет, если и поляна окажется та же самая! Впрочем, может получиться и не смешно. Совсем. Саша что-то говорил насчет памяти леса. И Олег Алексеевич, кстати, тоже. Отказаться, что ли? Придумать что-нибудь, встретиться и развести руками — увы, увы, обстоятельства…
Ничего такого она не сделает. Ни леса она не боится, ни этой компании. Все это один большой, долгий и красочный бред. Сон. Кошмарный или нет, до сих пор не ясно, но проснуться не получается. Если до субботы удастся — никуда она, само собой, не поедет. А не удастся — куда же из собственного сна еще денешься?! Придется досматривать до конца. Хотя и это скорее всего не конец. А жаль.
ГЛАВА 8
— Они остановили, они, никто не спорит. Герои наши, спасители и все прочее. Включая Олега Алексеевича лично. Не он там был главным, не он больше всех сделал, но это не беда. Зато он после всего этого главным сумел остаться. Тоже подвиг в своем роде.
— А кто больше всех сделал? — заинтересовалась Татьяна. Похоже, и в самом деле эта рыжая знает о тех делах немало. Не меньше, чем рассказывал Олег, это точно.
— Был у них один парень, Александр Шатунов. Лесник, бывший разведчик и все такое, — Наташа брезгливо поморщилась. — Сила есть, ума не надо. Вот поэтому те, кто поумнее, его и подставили. Наломал дров, полез напролом, а нормальные герои, как всегда, пошли в обход. Неужели вам даже этого не рассказали? Тогда они его разве что на руках не носили, а теперь, значит, и не вспомнил никто. Интересно, где он сейчас?
Татьяна чуть не сказала — где. Сдержалась, не похвасталась. Хватит доверчивости. Осторожнее надо быть. Даже если тебе желают только добра и говорят правду. Правда и добро — они у каждого свои. Вот и не зарься на чужое. Лучше узнать еще кое-что интересное.
— Простите, Наташа, а много вас? Тех, кто с Олегом и остальными не согласен?
— Дело не в согласии или разногласиях, — рыжая девушка снова тяжко вздохнула. — Просто их хваленому Кругу плевать на всех, кто в него не попадает. Так что нас он попросту не замечает. И нас, и тех, кто к нам приходит. Понимаете, Татьяна, после этой катастрофы, после всего, что произошло и не произошло тогда на холме… Как бы это получше… Что-то в мире перекосилось. Осталась щель, и через нее что-то уходит отсюда, а что-то идет сюда.
— Что?
— Не знаю. Никто, наверное, не знает, — Наташа посмотрела на многоэтажный дом. Точнее, через него. Туда, где над городской окраиной поднималась гигантская туша обрывистого холма. — Что в результате, что главное — неизвестно. Зато хорошо заметны всякие побочные явления. Например, пробуждение Древней Крови в людях. Просто так даже ворона не каркает, Татьяна. Все в мире имеет причину и следствие.
— Учили. В школе еще.
— Правда? — Бровь над зеленым глазом приподнялась и выгнулась удивленно. — Тогда извини за банальность. Тогда ты и сама должна понять, что эта твоя статья — тоже не просто так. Именно сейчас и именно в нашем городе. Кстати, тебе сказали, что ее перепечатал «Сфинкс»?
— Кто-кто?!
Выгнулась вторая бровь.
— Ты что, не читала ни разу? И на прилавках не видела? Московская газета. Магия, экстрасенсорика, «тарелки» и все прочее. Таких нынче выходит чертова куча, но «Сфинкс» самая толстая и дорогая. И толковая, кстати. Так что сходи-ка в свою редакцию, разберись с гонораром и авторскими правами.
— Надо будет, — интересно, когда это успели перейти на «ты»? — Ну хорошо, перепечатали — дальше что?
— А дальше эту статью прочитают не только в Желтогорске. Думаешь, только у нас это все началось — с голосом крови, Древними и тэ дэ? Просто здесь острее чувствуется. И, наверное, центр всего этого. Не знаю, как в Европе, а вот за Уралом о таком почти не слыхать.
— У вас и в Сибири свои связи?
— Ну, не то что связи, — почему-то Наташа замялась. Впервые за этот странный разговор. — Переписываемся кое с кем. Из таких же чудаков, что «Сфинкс» читают. Там тоже Древние есть, но не так много. Поэтому там и Круги по-другому настроены, свысока на всех не глядят. Да и не дрались между собой. Ты знаешь насчет войны среди Древних, перед самой катастрофой?
— Перед эпидемией? Слышала. Говорили, что именно из-за этого чуть все не прозевали.
— Значит, слышала, — Наташу это не обрадовало.
Постаралась скрыть раздражение, но все-таки огненно-красный язычок успел скользнуть над головой. А Татьяна — успела заметить. Вот так, мы тоже поверху кое-что видим! — Ну так вот сибирские в стороне остались, Европа тоже, одни наши…
— Вы в этом тоже участвовали?
— Мы?! — Глаза распахнулись так, что зеленое чуть не смешалось с рыжим. — Что нам, больше делать нечего?! Они наверху что-то не поделили, а нам головы подставлять?! Нет уж, извините, господа хорошие.
— А что вы вообще делаете? Чем занимаетесь? Древнюю Кровь по каплям в баночку собираете?
— Тоже прочитала? — смеялась Наташа долго и весело. Искренне, даже не пытаясь спрятать своих чувств. И чуть зло — или просто ехидно? — Кстати, такое чудо гороховое и в самом деле есть, Игорек этот. Даже к нам пару раз заходил.
— И что?
— Да ничего особенного! И нашего ничего — у него самого хоть пара капель найдется, а у его «общины»… Все, что угодно, включая Африку и Дальний Восток, только не Древняя Кровь.
— Откуда же он тогда узнал?
— Да от нас же! Не помню уже, когда его притащили, теперь никто и не признается. Не оценили мы его талантов по достоинству — ни Древних, ни новых. Гребня слышала? «Я не выхожу из астрала, а выйду, так пью вино…»
— «Таможенный блюз»?
— Он самый, — Наташа посмотрела на собеседницу с уважением и интересом. — Старая вещь. Так вот, не иначе, эти строчки про какого-то собрата Игорька по несчастью написаны.
— Почему «по несчастью»?
Вместо ответа Наташа помахала рукой возле шевелюры.
— Настолько серьезно?
— Встретишься — увидишь. Точнее, услышишь, когда трепаться начнет. У него вся компания с тем же приветом. Наскучила людям серая жизнь, вот и нашли себе развлечение для избранных. С посвящениями, ступенями и стр-р-рашными тайнами.
— А как у вас?
— А ты приходи, посмотришь. Или боишься, что поймаем и в жертву принесем? — Наташа чуть прищурилась. И насмешливо, и оценивающе.
— Запросто. И поймаете, и принесете. Особенно если я сама к вам пришла.
— Разбираешься — это хорошо. И осторожная — это тоже хорошо. Сказать честно? Если бы вот так сразу согласилась — встретились бы и распрощались почти сразу.
— Почему?
— Терпеть не могу искателей приключений и скучающих самоубийц. Пусть сами вешаются. А то понадеешься на них, начнешь что-то серьезное делать — и все. Кто полез, куда не просят, кому страшно стало, запаниковал… Он, видите ли, не такого хотел, а пикничка с винцом и девочками у костерка! — Наташа сплюнула. Зеленый огонь в глазах полыхал недобро. Не иначе, вспомнился какой-нибудь случай из жизни. Вполне конкретный случай с любителем пикников. Интересно, что с ним стало? Судя по виду Наташи, зажарили на медленном огне, а остаток в порошок стерли. Или очень хотели, но не получилось. Поэтому с такой злостью и вспоминают.
— Вы не боитесь, что приведете… еще одного Игорька?
— Не боюсь, — злой огонь погас, сменился веселым блеском. — Рекомендация хорошая.
— Какая? — не сразу поняла Татьяна.
— Ну как же, а Олег Алексеевич и прочие? — Наташа удивилась вполне искренне. — Как ты думаешь, стали бы они этому… — слово угадалось по губам, — что-нибудь рассказывать? Тем более учить? Таких Олег сразу отсеивает. При первом разговоре. Такие просто уходят и забывают, где были.
— Так, может, и Игорь этот?..
— Может быть, может. Хотя вряд ли.
— А вы сами Олега видели?
— Нет, не видела, — Наташа почему-то отвела взгляд. — Из его помощников кое-кого. Достаточно крутых, кстати. Того же Александра, еще нескольких…
— Во время эпидемии?
— И тогда, и раньше. Ладно, насчет встречи договариваться будем?
— Пока не знаю. Подумать надо. Если надумаю — через Алену передам.
— Можно и еще проще. Записать есть на чем?
— Найдется, — Татьяна достала тетрадку с конспектом.
— Вот и хорошо! Значит, слушай: первый телефон — это рабочий, с девяти до обеда…
* * *
«Сфинкс» действительно перепечатал злополучную статью. Все честь по чести, со ссылкой на «Желтогорский Гайд-парк», с указанием автора. Правда, насчет дополнительного гонорара и всего прочего разговора в редакции не получилось. Не стали разговаривать. Мол, деньги получены — чего еще нужно? Надо будет, хоть в «Нью-Йорк тайме» продадим. Если возьмут, конечно. И вообще, свобода информации… Журналистская этика… Вот если бы вы продолжали на нас работать, можно было бы и придумать что-нибудь! А так — извините, у нас не благотворительный фонд. Но ссылаться на перепечатки, конечно же, можете. Гордиться надо, девушка, что вашей статьей заинтересовались! Гордиться, а не претензии предъявлять!Заинтересовались. Причем многие. Правда, газетки помельче ссылались уже только на «Сфинкс». В нескольких таких перепечатках Татьяна не нашла пары-тройки своих абзацев — зато появились те, которые она не писала и написать не могла. В самых благопристойных случаях статья была урезана редакциями — и снабжена огромными комментариями, разъяснениями, примерами, дополнениями…
Потом начались «письма читателей». Вполне возможно, что часть из них писалась в тех же редакциях. Но только часть. Лавина нарастала, раскаты ее громыхания вырвались за пределы «мистических» газет и журнальчиков. Осторожно отозвались вполне серьезные издания. Соседка с восторгом рассказывала матери, как «настоящие нелюди» раскрывали свои тайны в одном из полуночных телеоткровений. Наконец в конце апреля Татьяна скользнула взглядом по книжному лотку-прилавку — и обомлела.
Две яркие глянцевые обложки. Не слишком понятно, кто или что на них изображено: огромные яркие буквы закрывали почти весь рисунок. «Тайны Древнего Народа» — на одной. «Древний Народ, XXI Век: сенсация или миф?» — на второй. Быстро, однако… Взяла с интересом, открыла настороженно — и брезгливо положила на место. Те же статьи и комментарии, сведенные воедино — и поданные под таким приторно-желтым соусом, что глядеть тошно. Не то что читать. И ведь многие купят, а сколько из них еще и поверят написанному? Половина? Три четверти?
Уши и щеки обожгло. Татьяна шла по людному проспекту и больше всего на свете боялась встретить знакомых. Не однокурсников, не соседей по двору и не школьных подруг. Олега Алексеевича боялась разглядеть. Или Михаила. Или кого-нибудь еще из Древних, с кем успела познакомиться летом. Ведь наверняка купят — если уже не купили. И прочитают. А догадаться, с чего все началось… Да что там догадываться! Еще и подумают, что это она, именно она продолжает свою карьеру. В самом деле, написала статейку, так почему бы и книгу не написать?!
Никого не встретила. Пришла домой, заперлась в комнате и уставилась в потолок. Правильно ее выгнали, правильно! Еще и мягко обошлись! И вообще, надо было им с самого начала не вмешиваться. Остались бы кости на поляне, всем было бы легче. Ну, может, и не всем, но многим — точно. Одной дурой меньше было бы. Причем не просто дурой, а буйной, настырной, лезущей куда не надо!
Мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и исчезла в кипевшем возмущенно разуме. Что-то насчет этой статьи и прочей… Нет, не вспомнить. Упустила. А ведь что-то важное. И для нее, и для Древних. Для всех Древних.
Ну и бог с ней, с мыслью. Теперь думай не думай — все уже сделала. Что могла. Только не то, что нужно было. И почему тогда не додумалась до самого простого — сначала Олегу Алексеевичу отнести, а потом уже в редакцию? Побоялась? Конечно, побоялась. Знала, чувствовала, что не одобрит. Нет, надо же было умнее других себя почувствовать. Дура!
Дальше-то как? Что делать? Плюнуть на все и всех, заняться учебой, жить как все нормальные люди? В том-то и дело, что ни нормальной, ни человеком Татьяна себя не считала. Ну человеком — еще может быть, а вот нормальной… С какой стороны ни подойди — не такая, как все. Расскажи какому-нибудь психиатру про Древних, про нашествие муравьев и верхнее зрение — выслушает, кивнет и позовет санитаров. Расскажи то же самое родителям, и дело кончится теми же санитарами. В худшем случае. Если не прислушаешься к жалобным и грозным уговорам забыть все это, понять, что такого не бывает. Может, и в самом деле все забыть?
Заверещал телефон. Да ну их всех к черту! Не буду брать. Нет никого дома, отстаньте!
Аппарат послушно замолчал. Подождал пару минут и снова разразился настойчивой трелью. Кому-то очень нужно, прямо сейчас. Татьяна вяло поднялась, подошла — и в этот момент телефон замолчал. Ну вот и славно, вот и хорошо. Теперь мо…
Новый звонок ударил неожиданно. Прямо по нервам. Татьяна зло схватила трубку, выкрикнула:
— Слушаю! Вам кого?!
— Татьяна, привет! Как дела?
— Здравствуйте…
— Не узнала? — в трубке хихикнули. — Богатой буду!
— Наташа?!
— Она самая. Жду, жду — а ты все не звонишь. Может, случилось что?
— Д-да ничего, в общем-то, — как хорошо, что по телефону только голос передается! Посмотреть бы сейчас на это «ничего» верхним зрением, со стороны. Или попросить кого-нибудь поглядеть. Хотя нет, лучше не надо. Незачем людей пугать. И Древних тоже. — А как вы телефон узнали?
— А что тут сложного? Пришла в редакцию, поговорила с людьми…
— И прямо сразу дали?!
— Нет, конечно, — Наташа снова рассмеялась, звонко и весело. — Не возмущайся, кому попало твои координаты не выдадут. Уметь надо разговаривать и людей убеждать. Слышала такое слово: «очарование»?
— Конечно, слышала. Постой, такты… Вы к ним…
— Ой, давай уж на «ты»! Я все-таки не старушка Марь Иванна. Или так похожа? Ну да, немножко пришлось подействовать на твоих коллег. А что тут такого? Это у людей что-то в этом особенное или страшное, а у нас — жизнь как жизнь. Не привыкла еще?
— Пока нет.
— Ну так привыкай. Если, конечно, не собираешься жить по-человечески, — последнее слово было произнесено с явным презрением. С отвращением даже. Не ясно только, кого так не любят Древние? Людей с их жизнью? Или тех своих, кто не желает меняться?
— Не собираюсь. Буду жить так, как я сама живу.
— Ка-ак хо-о-очешь… — ответ явно не понравился. Или его просто не ждали. — Тогда я, наверное, зря позвонила. Ну, извини, не буду мешать.
— Подожди, не вешай трубку! — почему-то Татьяне захотелось встретиться с этой рыжей ведьмой. Поговорить. Высказаться, черт побери! Хоть кому-то, кто не станет пальцем у виска крутить или хмыкать снисходительно! — Просто… Извини, настроение сейчас не то.
— Это я уже поняла. Помочь? Поднять?
— А как? — вырвалось у Татьяны. Прикусила язык — незачем вот так себя выдавать. Неизвестно еще, что за человек и стоит ли душу нараспашку открывать. Особенно в такие моменты.
— Да очень просто! Я, собственно, чего звоню: тут небольшой пикник намечается. Без всякого лишнего, не подумай — просто на природе посидеть. Весна, тепло, травка свежая лезет, первые цветы уже появились. Костерок, гитара и все такое. Будут только наши — и несколько новичков. Совсем новые, чуть ли не на прошлой неделе в первый раз о Древних услышали. Не то что ты. Я вот подумала — может, тебе в такой компании легче будет? Как раз все друг с другом знакомятся, ничего серьезного… Посмотришь, что и кто, не понравится — хоть сразу вставай и уходи.
— А где это все будет?
— Так ты едешь? — Почудился вздох или нет? И какой именно — облегчения или сожаления? Все-таки скорее первое.
— Не знаю. Посмотрим. Как настроение, как дела. Можно и съездить.
— Можно, можно! — обрадовалась Наташа. — Не пожалеешь, честно!
— Так где вы встречаетесь? И когда?
— В субботу, в час. На конечной третьего трамвая, возле рынка.
— Тогда точно не смогу. Занятия до полтретьего.
— Значит, все-таки хочешь поехать. Тогда слушай, — голос в трубке стал решительным, почти командным. — Без четверти три я тебя ждать буду на аллее. Там, где мы познакомились. Жду до трех. Остановка рядом, если чуть-чуть опоздаешь — догоняй. Третьим трамваем до конца, потом пересаживаешься На четвертый — и тоже до конца, так что не разминемся и мимо не проедешь. Поняла?
— Суббота, аллея, до трех. Потом трамвай — третий до конца и четвертый до конца. Это… — Татьяна вдруг вспомнила, где именно заканчивается маршрут «четверки», и чуть не выронила трубку.
— Все, тогда до субботы! Тут у меня телефон требуют! Пока!
— Пока.
Через пару минут Татьяна наконец сообразила, что нужно сделать с коротко гуляшей трубкой. Положила ее на аппарат. Еще несколько секунд разглядывала телефон. Тот самый лес. Только подходила она тогда с другой стороны. Вот смеху-то будет, если и поляна окажется та же самая! Впрочем, может получиться и не смешно. Совсем. Саша что-то говорил насчет памяти леса. И Олег Алексеевич, кстати, тоже. Отказаться, что ли? Придумать что-нибудь, встретиться и развести руками — увы, увы, обстоятельства…
Ничего такого она не сделает. Ни леса она не боится, ни этой компании. Все это один большой, долгий и красочный бред. Сон. Кошмарный или нет, до сих пор не ясно, но проснуться не получается. Если до субботы удастся — никуда она, само собой, не поедет. А не удастся — куда же из собственного сна еще денешься?! Придется досматривать до конца. Хотя и это скорее всего не конец. А жаль.
ГЛАВА 8
Мягкие губы прикоснулись к затылку. В ухо кто-то фыркнул, обдал шею теплым дыханием.
— Ну-ну, не балуй, — человек, не оборачиваясь, протянул руку и нащупал морду лошади. Потрепал, пригладил. — Потерпи, Гривна, попасись пока.
Пастись лошади не хотелось. Нежной весенней травы вокруг было вполне достаточно, только через нее пробивались кустики горькой полыни. Гривна могла бы сжевать и их, но пока обходилась. Можно подождать до более приятных мест — лесной полянки, например. И вообще, ночь лошадям не нравится. Ночью спать нужно. Люди обычно придерживаются такого же мнения, но хозяину зачем-то понадобилось ехать. Причем в город.
Город Гривна тоже недолюбливала. Шум, резкие запахи, рычащие машины, жесткая мостовая вместо податливой лесной дороги — что хорошего? Конечно, в городе светло, все хорошо видно, но лучше уж зыбкий лунный свет, пробивающийся через ветки. А еще лучше — спокойная темнота стойла. Темнота, уют, покой. Тишина — разве что сверчок поскрипывает да мыши возятся в сене…
Человек усмехнулся. Настроение своей лошади он чувствовал достаточно хорошо, но потакать ей не собирался. Сначала дела. И так отвлекся, дал себе и ей передышку. Ничего, ничего, не впервой по ночам ездить. С самого начала к этому приучал, с жеребячьего возраста.
Город подмигивал множеством огоньков. С холма, на котором расположился человек, можно было различить многоэтажки окраины. Пунктиры дорог, убегающих через невысокий гребень и белеющую садами Долинку туда, где мерцало зарево центра. Правее холма зарево было гораздо ярче. Из него тоже уходил красноватый пунктир, только не вдоль земли, а вверх, в небо. Труба ТЭЦ. Неприятное местечко — по нервам бьет, как колючей рукавицей. Слепит — и не только глаза.
Живое-мертвое пятно среди накатывающейся на окраину степи.
Живущее своей, нечеловеческой жизнью. И мертвое. Тоненькие ниточки, связывающие степь в живой, чувствующий, трепещущий ковер, рвались на бетонных глыбах. Человеку на холме это не нравилось. До нервного зуда, до зубной боли. Люди в городе не обращали на это никакого внимания.
С некоторых пор он старался не появляться там, среди огней. По крайней мере, сокращал срои визиты настолько, насколько удавалось. Каждая минута на асфальте медленно убивала, высасывала все то, чем он теперь жил. Сначала это пугало, потом привык. Научился выделять живые островки и держаться за них — хоть за газон, хоть за цветы в горшках.
Вот и опять нужно ехать в каменный лабиринт. Точнее, бетонно-кирпичный: настоящего, природного камня в городе почти не было. К счастью, город был старым, достаточно патриархальным. Бывший губернский, ныне областной центр. Впрочем, область снова возглавляет губернатор… И он, как и многие, предпочитает не многоэтажную коробку, а особняк среди зелени.
Самые богатые живут в особняках, самые бедные — в рассыпающихся деревянных домишках ста лет от роду. И те, и другие заботятся о тишине и зелени вокруг своих домов. Так что почти до любого места в городе можно добраться по живым местам. Таким, где деревья выше крыш. Или хотя бы вровень с заборами.
Но сначала все равно придется проехать между девятиэтажных коробок. В других местах рискуешь переломать ноги среди оврагов и промоин. Пусть не свои ноги, пусть лошадиные — это еще хуже.
Днем можно было бы и в обход пробраться, но днем как раз не нужно. А ночью Гривна не разглядит то, что видит всадник, не узнает, куда и как именно ставить копыто. Так что — по асфальту.
— Ну что, подруга? Двинулись дальше?
Лошадь согласно фыркнула. Подошла так, чтобы хозяину было удобнее вскочить в седло. Вскочить… Давно ли забирался, чуть ли не карабкался на спину той, первой Гривне? Недавно, совсем недавно.
А теперь вот одним движением. Как когда-то на броню. Ну все, поехали. Дел много. Их всегда много, но скоро будет еще больше.
Слева, в перелеске, что-то мелькнуло. Знакомый зеленоватый отсвет с черными прожилками. Сунется нечисть? Нет, не решается. Чует, что ее ждет. Надо будет позже заняться этим местом, а еще лучше — ребятам подсказать. Работа несложная, а молодежь на чем-то тоже тренировать нужно. Молодежь… Вот ты и выбился в старики.
Не хотел, не думал, а пришлось. Ты теперь Старший. Не на месте покойного деда Иваныча, который тебе все свое успел передать, но где-то рядом. И никто тебе, одиночке, времени на размышления не дал. Надо — и все. Не было тогда лишнего времени. И того, что было, еле-еле хватило.
Грунтовка кончилась, подковы цокнули по асфальту. Там, за оградами дач и просто отгороженных участков — мостик. Ручей небольшой, но по весеннему времени достаточно разлился, чтобы не пытаться перейти вброд. Летом, когда берега подсохнут, обнаружится еще десяток переправ, но пока что мостик — единственный путь с этого холма в город. Если, конечно, нет желания проехать километра три до соседнего моста. Или пять километров в другую сторону — до шоссе.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок… Неспешная рысца.
Хозяин никуда особо не торопится, Гривна все прекрасно понимает. Чего вороная кобыла ни разу в жизни не пробовала, так это шпор. Хозяин их не носит принципиально. Если лошадь может быстро бежать — ее можно уговорить. В крайнем случае и скифский способ сгодится — острием ножа в круп ткнуть. Но до сих пор не требовалось. Цок-цок-цок — этого в большинстве случаев вполне достаточно. Вот и окраина.
Дома словно не хотели иметь ничего общего с дорогой. Отгородились от нее палисадниками, обросли деревьями. Крайний дом еще стоит посреди строительного пустыря, а возле его старших братьев вытянулись топольки, рябины, кусты какие-то… Сирень? Точно. Скоро зацветет, бутоны уже набухли.
«У вас в лесу сирень дикая есть? Обожаю, когда она цветет! Привезешь как-нибудь веточку?»
Всадник подъехал к кустам, протянул руку. Пригладил тяжелую кисть. Под его ладонью что-то едва заметно шевельнулось. На лиловых шариках появились трещинки, расширились. Бутоны развернулись крохотными крестиками. Поплыл запах — тонкий, слабый, неуверенный.
Привез бы, привез… а теперь куда везти?! Есть, впрочем, куда. Но там с чем ни приходи — все равно опоздал. То, что ты принес, нужно только тебе. Как и все остальные воспоминания. Эх!..
Гривна скакнула вперед, помчалась галопом. То ли сам не заметил, как послал, то ли почувствовала, что хозяину хочется бежать отсюда. Как можно дальше и быстрее. Да не отсюда, глупая. И не от кого-то злобного и страшного. А впрочем — пусть скачет. Так действительно легче становится. Какой же русский не любит быстрой езды…
Засидевшийся где-то за полночь водитель «девятки» ударил по тормозам. Ошалело взглянул на несущееся навстречу видение: плащ за спиной, черный конь — как пятно тьмы в свете редких фонарей… Копыта прогрохотали мимо. Несколько секунд водитель соображал, кого и что ему это напоминает. Когда все-таки сообразил, воспоминание не слишком понравилось. Зябко поежился, посмотрел на всякий случай в зеркальце заднего вида. Нет, не померещилось — вот он, темный силуэт. Завернул за угол. Эхо побегало от дома к дому и успокоилось.
— А что, должен еще кто-то подойти?
— Должны, обязательно должны. Думаешь, тебя просто так вызвали за триста верст? Да, так что тебе наливать?
— Чаю, только не горячего. И не очень крепкого.
— А травяной пьешь? С чабрецом?
— Олег, когда я от него отказывался?!
Из самовара в чашку побежала окутанная паром струйка. Старый самовар — хоть и не настоящий, не Дровяной, а все равно старый. Помятый, поцарапанный, закопченный и опять начищенный до блеска. Перепаянный, с чужим краником и самодельным шнуром. Предмет с большой и бурной историей. Единственное, что у хозяина осталось от сгоревшего дома. От сожженного, если уж быть точным: С тех пор Олег переезжал раза четыре, но в каждом жилье сразу же на подоконник водружался героический «водонагревательный прибор».
Сколько же это прошло? Пять лет, даже почти шесть уже, с первой их встречи — и с самоваром, и с хозяином.
— Ну-ну, не балуй, — человек, не оборачиваясь, протянул руку и нащупал морду лошади. Потрепал, пригладил. — Потерпи, Гривна, попасись пока.
Пастись лошади не хотелось. Нежной весенней травы вокруг было вполне достаточно, только через нее пробивались кустики горькой полыни. Гривна могла бы сжевать и их, но пока обходилась. Можно подождать до более приятных мест — лесной полянки, например. И вообще, ночь лошадям не нравится. Ночью спать нужно. Люди обычно придерживаются такого же мнения, но хозяину зачем-то понадобилось ехать. Причем в город.
Город Гривна тоже недолюбливала. Шум, резкие запахи, рычащие машины, жесткая мостовая вместо податливой лесной дороги — что хорошего? Конечно, в городе светло, все хорошо видно, но лучше уж зыбкий лунный свет, пробивающийся через ветки. А еще лучше — спокойная темнота стойла. Темнота, уют, покой. Тишина — разве что сверчок поскрипывает да мыши возятся в сене…
Человек усмехнулся. Настроение своей лошади он чувствовал достаточно хорошо, но потакать ей не собирался. Сначала дела. И так отвлекся, дал себе и ей передышку. Ничего, ничего, не впервой по ночам ездить. С самого начала к этому приучал, с жеребячьего возраста.
Город подмигивал множеством огоньков. С холма, на котором расположился человек, можно было различить многоэтажки окраины. Пунктиры дорог, убегающих через невысокий гребень и белеющую садами Долинку туда, где мерцало зарево центра. Правее холма зарево было гораздо ярче. Из него тоже уходил красноватый пунктир, только не вдоль земли, а вверх, в небо. Труба ТЭЦ. Неприятное местечко — по нервам бьет, как колючей рукавицей. Слепит — и не только глаза.
Живое-мертвое пятно среди накатывающейся на окраину степи.
Живущее своей, нечеловеческой жизнью. И мертвое. Тоненькие ниточки, связывающие степь в живой, чувствующий, трепещущий ковер, рвались на бетонных глыбах. Человеку на холме это не нравилось. До нервного зуда, до зубной боли. Люди в городе не обращали на это никакого внимания.
С некоторых пор он старался не появляться там, среди огней. По крайней мере, сокращал срои визиты настолько, насколько удавалось. Каждая минута на асфальте медленно убивала, высасывала все то, чем он теперь жил. Сначала это пугало, потом привык. Научился выделять живые островки и держаться за них — хоть за газон, хоть за цветы в горшках.
Вот и опять нужно ехать в каменный лабиринт. Точнее, бетонно-кирпичный: настоящего, природного камня в городе почти не было. К счастью, город был старым, достаточно патриархальным. Бывший губернский, ныне областной центр. Впрочем, область снова возглавляет губернатор… И он, как и многие, предпочитает не многоэтажную коробку, а особняк среди зелени.
Самые богатые живут в особняках, самые бедные — в рассыпающихся деревянных домишках ста лет от роду. И те, и другие заботятся о тишине и зелени вокруг своих домов. Так что почти до любого места в городе можно добраться по живым местам. Таким, где деревья выше крыш. Или хотя бы вровень с заборами.
Но сначала все равно придется проехать между девятиэтажных коробок. В других местах рискуешь переломать ноги среди оврагов и промоин. Пусть не свои ноги, пусть лошадиные — это еще хуже.
Днем можно было бы и в обход пробраться, но днем как раз не нужно. А ночью Гривна не разглядит то, что видит всадник, не узнает, куда и как именно ставить копыто. Так что — по асфальту.
— Ну что, подруга? Двинулись дальше?
Лошадь согласно фыркнула. Подошла так, чтобы хозяину было удобнее вскочить в седло. Вскочить… Давно ли забирался, чуть ли не карабкался на спину той, первой Гривне? Недавно, совсем недавно.
А теперь вот одним движением. Как когда-то на броню. Ну все, поехали. Дел много. Их всегда много, но скоро будет еще больше.
Слева, в перелеске, что-то мелькнуло. Знакомый зеленоватый отсвет с черными прожилками. Сунется нечисть? Нет, не решается. Чует, что ее ждет. Надо будет позже заняться этим местом, а еще лучше — ребятам подсказать. Работа несложная, а молодежь на чем-то тоже тренировать нужно. Молодежь… Вот ты и выбился в старики.
Не хотел, не думал, а пришлось. Ты теперь Старший. Не на месте покойного деда Иваныча, который тебе все свое успел передать, но где-то рядом. И никто тебе, одиночке, времени на размышления не дал. Надо — и все. Не было тогда лишнего времени. И того, что было, еле-еле хватило.
Грунтовка кончилась, подковы цокнули по асфальту. Там, за оградами дач и просто отгороженных участков — мостик. Ручей небольшой, но по весеннему времени достаточно разлился, чтобы не пытаться перейти вброд. Летом, когда берега подсохнут, обнаружится еще десяток переправ, но пока что мостик — единственный путь с этого холма в город. Если, конечно, нет желания проехать километра три до соседнего моста. Или пять километров в другую сторону — до шоссе.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок… Неспешная рысца.
Хозяин никуда особо не торопится, Гривна все прекрасно понимает. Чего вороная кобыла ни разу в жизни не пробовала, так это шпор. Хозяин их не носит принципиально. Если лошадь может быстро бежать — ее можно уговорить. В крайнем случае и скифский способ сгодится — острием ножа в круп ткнуть. Но до сих пор не требовалось. Цок-цок-цок — этого в большинстве случаев вполне достаточно. Вот и окраина.
Дома словно не хотели иметь ничего общего с дорогой. Отгородились от нее палисадниками, обросли деревьями. Крайний дом еще стоит посреди строительного пустыря, а возле его старших братьев вытянулись топольки, рябины, кусты какие-то… Сирень? Точно. Скоро зацветет, бутоны уже набухли.
«У вас в лесу сирень дикая есть? Обожаю, когда она цветет! Привезешь как-нибудь веточку?»
Всадник подъехал к кустам, протянул руку. Пригладил тяжелую кисть. Под его ладонью что-то едва заметно шевельнулось. На лиловых шариках появились трещинки, расширились. Бутоны развернулись крохотными крестиками. Поплыл запах — тонкий, слабый, неуверенный.
Привез бы, привез… а теперь куда везти?! Есть, впрочем, куда. Но там с чем ни приходи — все равно опоздал. То, что ты принес, нужно только тебе. Как и все остальные воспоминания. Эх!..
Гривна скакнула вперед, помчалась галопом. То ли сам не заметил, как послал, то ли почувствовала, что хозяину хочется бежать отсюда. Как можно дальше и быстрее. Да не отсюда, глупая. И не от кого-то злобного и страшного. А впрочем — пусть скачет. Так действительно легче становится. Какой же русский не любит быстрой езды…
Засидевшийся где-то за полночь водитель «девятки» ударил по тормозам. Ошалело взглянул на несущееся навстречу видение: плащ за спиной, черный конь — как пятно тьмы в свете редких фонарей… Копыта прогрохотали мимо. Несколько секунд водитель соображал, кого и что ему это напоминает. Когда все-таки сообразил, воспоминание не слишком понравилось. Зябко поежился, посмотрел на всякий случай в зеркальце заднего вида. Нет, не померещилось — вот он, темный силуэт. Завернул за угол. Эхо побегало от дома к дому и успокоилось.
* * *
— Хорошо, что приехал, Саша. Что будешь — чай, кофе? Пиво есть, холодное. Даты садись, садись! Занимай место, пока свободно.— А что, должен еще кто-то подойти?
— Должны, обязательно должны. Думаешь, тебя просто так вызвали за триста верст? Да, так что тебе наливать?
— Чаю, только не горячего. И не очень крепкого.
— А травяной пьешь? С чабрецом?
— Олег, когда я от него отказывался?!
Из самовара в чашку побежала окутанная паром струйка. Старый самовар — хоть и не настоящий, не Дровяной, а все равно старый. Помятый, поцарапанный, закопченный и опять начищенный до блеска. Перепаянный, с чужим краником и самодельным шнуром. Предмет с большой и бурной историей. Единственное, что у хозяина осталось от сгоревшего дома. От сожженного, если уж быть точным: С тех пор Олег переезжал раза четыре, но в каждом жилье сразу же на подоконник водружался героический «водонагревательный прибор».
Сколько же это прошло? Пять лет, даже почти шесть уже, с первой их встречи — и с самоваром, и с хозяином.