Смирнов Андрей. Рыцарь

   – Это все снова от того, – произнес Рено поистине с христианским смирением, – что вы по внешности, а не по духу судите...
   – По духу, значит... – негромко произнес я. – И как же это называется «по духу»?
   – По духу, – Рено снова взял назидательный тон, – это называется «святой обман». Еще и Господь наш, Иисус Христос, пример нам в том подал, приказав легиону бесов, обитавших в одном человеке, выйти и перейти в стадо свиней, зная меж тем, что стадо свиней это поглотит морская пучина. Вот это и есть святой обман, коий применять...
   – Когда они должны добраться до деревни?
   Аббат недовольно замолчал. Задумался.
   – Они пешие... Если весь день шли, то уже часа два тому как добрались. А если на привал остановились – а они, скорее всего, остановились, потому что ночка у них нелегкая была, то... хотя нет, ночью они шататься по лесу не будут... Да, значит, либо завтра утром, либо все-таки этим вечером.
   – Андрэ, не беспокойтесь, – снова подал голос Родриго. – Завтра с утра мы с вами и с доном Бертраном... Вы известили его, Рено?.. Известили?.. Отлично... Завтра с утра мы с вами и с доном Бертраном навестим нашего Луи. Луи к встрече с Господом уже подготовлен, грехи ему отпущены... хи-хи...
   – А вы кого-нибудь послали в Чертов Бор, чтобы хотя бы их предупредить? – спросил я аббата.
   Рено фыркнул:
   – Вы шутите?
   Я встал. Поставил кубок на стол. Здравый смысл во весь голос кричал, что я совершаю глупость, но я это и так знал.
   – Спасибо за гостеприимство. У вас хорошее вино, аббат. Счастливо оставаться.
   И двинулся к двери, чувствуя, как глаза всей честной компании сверлят мою спину. В дверях повернулся:
   – Тибо!
   Мой слуга вышел из ступора, вскочил и бросился вдогонку. Во дворе он пытался заговорить со мной, но, когда я не ответил на третью его реплику, заткнулся и стал молча седлать Праведника.
   Из дверей вылетел Родриго:
   – Андрэ, что с тобой?..
   Я не ответил.
   – Куда ты собираешься на ночь глядя?.. В Чертов Бор?.. Да ты спятил! На кой черт тебе сдались эти крестьяне?!.
   Я не ответил, продолжая оседлывать коня. Пришла мысль, что лучше бы Родриго заткнулся. А то как бы не вышло чего, о чем мы оба впоследствии будем жалеть. Адреналин плюс монастырское вино – не самые лучшие советчики в подобных беседах.
   Родриго между тем подошел ближе.
   – Андрэ, ну нельзя же так!.. Рено к тебе со всей душой, а ты ему... Да послушай же ты меня!!! – И, вцепившись мне в плечо, развернул к себе.
   Вот это он зря сделал. Я резко скинул его руку. Посмотрел барону в глаза. Несколько секунд мы свирепо пялились друг на друга. Потом я повернулся спиной к барону и снова занялся конем.
   Родриго изрыгнул прямо-таки чудовищное богохульство. Я вскочил в седло.
   – Готов? – спросил я у Тибо.
   – Да, господин, – кивнул тот, утверждаясь на Праведнике.
   – Тогда вперед.
   Мы рванули через двор к воротам. Те, конечно, были закрыты.
   – Открой! Живо! – зарычал я на караульщика. Тот скатился вниз, отодвинул засов, толкнул одну створку, испуганно отпрянув в сторону.
   Мы выехали из монастыря, сопровождаемые доброжелательным родриговским напутствием:
   – Ну и проваливай! Чтобы они тебя там же и закопали, дурак!

* * *

   Ночная скачка по лесной дороге – удовольствие еще то: дороги не видно, вообще ничего не видно, едешь и не знаешь – то ли конь споткнется и ногу сломает, то ли сам в темноте на какой-нибудь сук напорешься. Так что тут не до размышлений. Думать я стал, когда лес кончился и мы выехали на открытую местность.
   Родриго прав. Я дурак. Прибьют эту ведьму или нет – не мое дело. А уж за крестьян тамошних и переживать нечего. Когда мы ночью в их деревне ночлега искали, они ведь послали нас с Тибо ко всем чертям. Так что поделом...
   И все-таки я гнал дальше. Почему – не знаю. Должно быть, это благостное повествование аббата о хитроумном способе превращения зла в добро меня так взбесило. Дурь какая-то. Или вино по мозгам ударило.
   Луна спряталась. Начался дождь. Дорога мигом раскисла. В темноте мы проехали мимо перекрестка. Пришлось возвращаться. Потеряли на этом два часа.

* * *

   ...Добрались до места перед самым рассветом. Если Луи собирался ночевать в лесу, то в Бору он должен был появиться только поздним утром.
   Посему, доехав до поселка, я собирался объявить, какого гостя вскоре предстоит встречать ведьминым односельчанам. Объявить – и посмотреть, как они на это сообщение отреагируют. Если соберутся воевать с Луи – помочь. Шансы отстоять деревеньку были: мужиков в ней – раза в два больше, чем разбойников, так что захватить Бор Луи мог только благодаря внезапности или врожденной крестьянской тупости и безропотности. Я собирался как-нибудь расшевелить их, а если бы не получилось – хотя бы вытащить из деревни Рихо и Жанну. Сама ведьма была мне неприятна, но я чувствовал себя обязанным за возвращение памяти. Не люблю долгов.
   Но человек предполагает, а бородатый старикан, сидящий в небе на облачке, – располагает. Когда мы добрались до деревни, она уже догорала.
   Собственно, сама деревня по большей части была цела – сгорели выселки, со стороны которых мы подъехали к Чертову Бору. Над пепелищами поднимался чад. Пламя прибило дождем.
   Принцу дым не понравился. Он притормозил и замотал головой, отказываясь двигаться дальше. Я шлепнул его по крупу.
   У крайнего домика я натянул поводья. Спешился. Ведьмин дом, вросший в землю, влажный и старый, сгорел лишь наполовину. Не было соломенной крыши – вместо нее из середины дома валил сизый дым. Но стены, обгоревшие лишь поверху, стояли. Сохранилась даже дверь – с совершенно целым бревном, которым эту дверь подпирали.
   А вокруг – тишина. Ну, почти тишина. Дотлевают домики-землянки. Наверху, в деревне, краешек которой виден в разрывах сизых клубов, слышны неразборчивые голоса. Крикливые, плаксивые, пьяные... Ладно, меня это уже не касается.
   Я смотрел на разоренное бабкино жилище и размышлял о том, что очень бы мне хотелось встретиться с одним человеком... Нет, не с Луи. С благочестивым братом Максимилианом.
   Интересно, какое наказание здесь полагается за убийство монаха?..
   Но пора было возвращаться. Я подошел к Принцу...
   Шаги.. Голоса. Они не вынырнули из темноты внезапно, как призраки, но все-таки их приближение я прозевал. Трое. По тому, как смело они расхаживали по разоренной деревне, становилось ясно, что это кто угодно, но только не мирные крестьяне.
   Вскочить на коня и уехать?.. Ага, и получить в спину что-нибудь острое... Да и не было у меня никакого желания показывать спину отребью.
   И я вытащил меч.
   Первого, бородатого мужика с топором, я зарубил первым же ударом. Второй, коренастый крепыш с цепом, резво отпрыгнул в сторону. Третий, высокий худой бандит с серьгой в ухе и тесаком на поясе, схватился за свое оружие и так же резво отпрыгнул назад. Ждать, пока они окончательно соберутся с мыслями, я не стал. Высокий мне не понравился больше крепыша, поэтому я бросился к нему. Зажатый в руке тесак продлил высокому жизнь ровно на полсекунды. Вторым ударом я его зарубил. Крутанулся на месте, разворачиваясь к последнему. Увернулся от цепа, ударил крепыша рукоятью меча в скулу, схватил за ворот рубахи. Врезал еще разок и придавил к земле, наступив на горло.
   – Ты, свинья, сколько человек у Луи?!
   Он забормотал что-то...
   – Отвечай, скотина!!!
   – Мм... мы... не надо!.. м... – И тут бандит неожиданно заплакал. Жалостливо и тихо.
   «А ведь он, наверное, считать не умеет, – подумал я. – Ладно, спросим по-другому...»
   – Здесь, на выселках, из ваших еще кто-нибудь есть?
   – Ннн.. нне-ет...
   Я врезал ему под ребра.
   – Ни «нет», а «нет, господин».
   – Нет... господин...
   – А из местных? Есть здесь еще кто-нибудь живой?
   – Дда-а... в... в... в-выв... деревне...
   – Ах вы суки! – Профилактический пинок. – Вы что, здесь всех, что ли, перерезали?
   – Ыыыы!.. – завыл крепыш.
   Я заколебался... Может, это крестьянин какой-нибудь? Станет ли человек из банды знаменитого Луи из Каора так жалобно выть?
   Я расслабился... И еле успел отскочить. Этот «плакса» ухитрился вытащить из-за пояса нож и, вывернувшись из-под моей ноги, попытался ткнуть меня в бедро. Он промахнулся, а мой меч без всяких затей вошел ему в то самое место, где соединяются шея и плечо.
   Вот дерьмо. Опять рефлексы сработали быстрее, чем голова. Надо было оставить его в живых. И допросить.
   ...Минуточку, а где Тибо? У этого прохвоста просто талант исчезать, как только начинает пахнуть жареным.
   С Принцем в поводу я двинулся в обход выселок, высматривая своего слугу. По вполне понятным причинам кричать мне не хотелось.
   Обогнул дом старухи Рихо, еще один дом... Тибо выбежал мне навстречу, тяжело дыша и едва ли не волоком таща за собой флегматичного Праведника. Самодельный факел в его правой руке судорожно метался из стороны в сторону.
   – Ты где был? – процедил я. Не то чтобы мне требовалась его помощь, чтобы справиться с тремя придурками, но мне не нравилась его привычка при любой заварухе исчезать неизвестно куда и появляться, уже когда все закончено.
   Но Тибо не заметил моего тона. Сбиваясь и запинаясь, он произнес, махая рукой куда-то в центр поселка:
   – Ггг... господин мой! Там... такое!..
   Естественно, я пошел поглядеть.
   «Такое!» оказалось всего лишь священником, прибитым к столбу на площади в центре деревни. Обычным священником. Только мертвым.
   – Господин Андрэ... – прошептал Тибо откуда-то из-за плеча. – Это что же такое... Ведь это же деревня такая... Ведь тут же отроду никаких священников не было!.. Это ведь, выходит, значит...
   – ...брат Максимилиан. – согласился я.
   Поскольку Тибо подходить к мертвому священнику боялся, я отнял у него факел и подошел сам. Осмотр тела показал, что, скорее всего, монаха сначала просто зарезали, а уже потом приколотили железными штырями к дереву. В том, что это католик, не было никаких сомнений – о сем факте свидетельствовали длинное монашеское платье, сейчас разорванное и испачканное, выбритая макушка и железный крест на шее. Еретики, как я успел узнать, распятия не признавали и крестов нательных не носили.
   – Зачем же они его убили? – тихо проговорил Тибо. – А может, он их останавливать стал, когда они зверства творить начали...
   – Или же Луи просек, что господин аббат собирается его подставить, и решил отвести душу на одном из его подручных, – мрачно добавил я.
   – Чево-то я никак не разберу, об чем вы говорите, господин Андрэ, – искренне признался Тибо, почесав маковку.
   – И не надо.
   С большим трудом я выдернул штыри из тела Максимилиана, разрезал веревки, которыми тот был привязан к столбу, и опустил тело на землю. Двадцать минут назад я желал смерти этого человека. А теперь я видел его мертвым, и... и мне хотелось извиниться. Предприимчивость Рено и Максимилиана была причиной того, во что превратилась эта деревня. Но сейчас передо мной лежала другая правда. И, всматриваясь в холодное, отрешенно-спокойное лицо умершего, я подумал, что его можно обвинить в чем угодно – но только не в трусости.
   Впрочем, брат Максимилиан был не единственным мертвецом на деревенской площади.
   Значительная часть деревенских была, видимо, сожжена в своих собственных домах. Но многих убили во дворах, на единственной деревенской улице.
   Дождь прекратился час назад, но мельчайшая влага до сих пор висела в воздухе и, перемешиваясь с копотью, оседала на коже и одежде мертвецов, собираясь каплями в глазницах, в уголках губ, стекая по щекам, сочась с волос и бород... А я бродил среди них и чувствовал себя лишним, потому что подобная картина должна, наверное, вызывать в душе какие-то чувства: справедливое негодование, жалость, ужас, наконец. Я же не чувствовал ничего. В смерти не было ничего возвышенного. Вонь и грязь. Эти люди умирали, как раздавленная копытом полевая мышь. Беспомощно и бессмысленно... Зачем Луи понадобилось сжигать половину деревни? Я не знаю этого до сих пор. Может, он думал таким образом компенсировать убийство Максимилиана? Вполне возможно. То, что могло бы показаться дикостью моему современнику, здесь зачастую являлось общественной нормой. Говорил же епископ Готфрид: «Если ты убил десять католиков – убей десять еретиков, и будешь чист и перед Богом и перед Церковью...» Так что допускаю, что разбойником неожиданно овладел порыв благочестия. Или прав Тибо, и Луи, получив благословение на истребление «дьяволопоклонников», разошелся не на шутку, а когда священник попытался удержать его пыл, под горячую руку зарезал и его? Не знаю...
   Я вернулся к лошадям и поджидавшему меня Тибо. Верный слуга и оруженосец смотрел на меня с беспокойством. Видимо, в духе сьера Андрэ было бы теперь попереться с выселок в главный поселок – сражаться за правду. Но мне как-то не улыбалось в одиночку воевать с десятью или пятнадцатью бандитами. Кроме того, завтра их все равно накроют славные парни из Монпелье. Или Рауль с Родриго.
   – Двигаем отсюда, – бросил я Тибо. И коротко добавил: – Зря мы сюда так гнали.
   Тибо с заметным облегчением перевел дух.

* * *

   Кони осторожно ступали по пепелищу. Небо на востоке светлело, предвещая наступление утра. Мы выбирались из деревни, настороженно поглядывая в сторону второго, большого поселка, располагавшегося на пригорке метрах в семистах от выселок. Периодически оттуда доносились неразборчивые выкрики, мелькали редкие огни, но, кажется, троих пропавших подельников там еще не хватились. Интересно, на кой черт эти трое поперлись на сожженные выселки.
   Отдаленный гул неразборчивых, почти мирных звуков разорвал громкий вопль, перешедший в истошный визг. Определенно кричала женщина.
   Я остановил коня. Поколебался еще мгновение, а потом подумал: какого черта! Не знаю, кому или чему я должен быть благодарен за подаренную мне «вторую жизнь», но если боязливо трястись над ней, то какой прок в этой «второй жизни»?
   Чего же она так орет...
   Я развернулся и погнал в деревню. За спиной – топот: Тибо припустил следом.
   Приблизительно на середине пути крик захлебнулся, но никакого значения это уже не имело.
   Мы ворвались в поселок. Откуда-то справа раздавались вопли и глухие, размеренные удары. Определенно чем-то тяжелым били во что-то твердое.
   Принц перемахнул через плетень – и вот мы уже на главной улице.
   Люди. Трое. Увидев нас – прянули в стороны. Руководствуясь простой мыслью, что оружие здесь должно иметься только у бандитов, одного я зарубил сразу. Второй, упав в дорожную грязь, отполз назад и уставился на меня округлившимися глазами. Вооружен он не был, да и выглядел как самый обычный крестьянин – невысокий, испуганный мужичок. Третий едва не удрал, но Тибо прыгнул на него с седла. Сцепившись, они покатились по земле. Я хотел было помочь своему оруженосцу, но Тибо справился и сам. Поднялся. Выдернул нож из брюха бандита, вытер о его же рубаху, вложил в ножны.
   – Сколько людей у Луи? – спросил я мужичка. Тот сглотнул, а потом недоумевающе развел руками в стороны. Около виска у него запеклась кровь.
   – Много, ваша милость... Ой много! И все – оружные!
   Я выругался. Заторможенные они тут все, что ли? Отряд... Очень информативно. Впрочем, мужичка можно понять: ворвалась посреди ночи банда головорезов и с ходу начала убивать.
   – Где они?
   Объяснить он не успел. На улице показались еще несколько вооруженных. Я бросил Принца на них.
   Одного Принц сшиб грудью. Копье второго я принял на щит и тут же разрубил бандиту башку. Третий попытался смыться за забор, но не успел. Правда, мой меч застрял у него между ребер, и, пока я вытаскивал оружие, четвертый успел удрать.
   Ну да, с четырьмя ублюдками мне, рыцарю, управиться вполне по силам. А с десятком-другим? Ну, сейчас увидим!
   Я развернул Принца и послал его туда, где мелькал свет факелов, слышались дружные размерные «хей!!!» и раздавались глухие таранные удары.
   Это был второй по величине дом в деревне. Тот самый, откуда вслед нам с Тибо однажды прошипели: «Проклятые франки!»
   Дом был огорожен частоколом. Ворота распахнуты. Основная масса головорезов толпилась во дворе. Выломав одно из бревен частокола, они таранили дверь. Один, прямо на телеге посреди двора, насиловал женщину. Другой стоял рядом и заинтересованно поглядывал на колыхающуюся задницу товарища: дожидался своей очереди. Еще одна девка – видимо, из числа бандитских шлюх – ластилась к высокому черноволосому человеку. Явно командиру. Не обращая внимания на девку, черноволосый наблюдал за штурмом дома. «Луи», – сообразил я.
   Неподалеку двое бандитов сдирали одежду с еще одной женщины. Рядом горел костер. Вокруг костра разложены разные железяки. Общую картину дополняли трупы, в беспорядке валявшиеся во дворе и перед воротами.
   Граждане бандиты были так увлечены штурмом, что проворонили мое появление. Я окончательно разочаровался в Луи: такая непростительная самоуверенность.
   Принц перемахнул через телегу и обрушился на сгрудившихся у крыльца. Первоначально их было шестеро. Но не успело бревно, которым они курочили дверь, упасть на землю, их осталось уже трое. Эти трое рванули в разные стороны, а я развернул Принца и обрушился на черноволосого.
   Тот скользнул в сторону, увернулся от копыт и парировал мечом мой клинок. Двигался Луи – любо-дорого было поглядеть: изящно и экономно, как танцор.
   Краем глаза я заметил, как Тибо рубит с седла топором того, кто только что «расслаблялся» на телеге. Второй, наблюдатель, уже валялся под телегой с раскроенным черепом.
   Тут на меня накинулись все скопом. Принц обрушился на ближайшего, сшиб его с ног ударом копыта. Другого я едва не достал, но он успел упасть и откатиться в сторону. Я бросил Принца на Луи – в этой компании он был самым опасным, но главарь спять сумел ускользнуть. Зато бандитская шлюха вооружилась вилами и вознамерилась проделать несколько дырок в боку моего коня.
   Я послал Принца вперед, и воинственная девка плюхнулась в грязь – под ноги еще парочке головорезов. Тем временем Луи попытался отрубить мне ногу. Не дотянулся. А я, развернувшись в седле, обрушил на главаря разбойников удар, в который вложил всю богатырскую силу сьера Андрэ.
   Луи попытался парировать, но не сумел. Я напрочь отрубил ему кисть и разнес череп.
   И в ту же секунду мое левое бедро взорвалось болью. Один из ублюдков подобрался сбоку и ткнул топором по тому самому месту, которое слишком хорошо помнило незабываемый штурм Эгиллема.
   Нижним углом ткнул, намереваясь раздробить кость. Кольчуга ослабила удар, но ногу он мне все-таки пропорол – потекла кровь. Дерьмо! Разбойник отскочил, но недостаточно проворно: я снес ему полчерепа.
   Еще двое бандитов проявили похвальную осторожность – метнулись в разные стороны.
   Шлюха опять пошла на таран. Я придержал Принца, чтобы он не прибил дуру. Из-за этого тот бандит, что помоложе, успел смыться. Зато другого я прижал к забору и зарубил.
   В воздухе запела стрела. Я не успел ни вскинуть щит, ни отклониться. Меня снова спасла кольчуга.
   Стрела пробила кожаную куртку, но застряла в железе. Воздух выбило из легких, в груди что-то хрустнуло. Я почувствовал, что стремительно слабею. Теплая кровь струилась по ноге.
   Достать лучника я не успел. Чертова шлюха добилась-таки своего: воткнула вилы в круп моего коня. Принц буквально взбесился. Я не знаю, как сумел удержаться в седле. Перед глазами все плыло, Принц брыкался и ржал. Я ждал стрелы – но стрелы не было. Зато поганая шлюха крутилась вокруг, выискивая возможность вогнать в меня вилы. Я чувствовал, что вот-вот вывалюсь из седла. И тогда она меня прикончит. Ирония судьбы – перебить почти всю банду знаменитого Луи из Каора, чтобы разбойничья подстилка проткнула меня крестьянскими вилами. Убью гадину!
   Я попытался поднять меч... Рука не слушалась. Шлюха ощерилась. Она тоже знала, что я сейчас свалюсь. И тут кто-то набросился на нее сзади. Мелькнуло разорванное платье, голая спина и длинные волосы... Женщина. Похоже, та, которую собирались пытать...
   И тут силы окончательно оставили меня. В глазах потемнело, сильнейший удар по голове – и наступил кромешный мрак.

Глава девятая

   ...С насильником Тибо управился быстро. Со спущенными штанами воевать трудно: маневренность плохая. Тибо же, хотя и не обучался, в отличие от своего господина, с самого детства благородному воинскому искусству, знал и как топором орудовать, и как лошадью в бою управлять. Палестина научила. И четыре года странствий.
   Раскроив голозадому череп, Тибо налетел на рутьера, привалившегося к забору. Ранен был рутьер и сидел тихо – вот и не заметил его сьер Андрэ в предрассветной полумгле. А Тибо – заметил. И еще заметил Тибо в руках у раненого опасную игрушку – самострел.
   Выстрелить рутьер успел, да только промазал. А затем Тибо и его прикончил. Оглянулся – и почувствовал, как сердце в желудок проваливается. Хотел крикнуть господину, уберечь его – да поздно. Проклятая баба ткнула Принца вилами и метнулась в сторону, уворачиваясь от копыт. Завертелся конь, и тут увидел Тибо, что его господин весь в крови. Еле в седле сидит – вот-вот наземь свалится.
   «Чуть-чуть еще продержитесь, мой господин, – подумал Тибо, – сейчас я вас выручу...»
   Однако Праведника он направил не к шлюхе, а ко второму лучнику. Но тот все же успел выстрелить. Попал. Рухнул наземь сьер Андрэ. Тут уж Тибо совсем рассердился. Обрушился сверху на лучника, как воздаянье Господне. Однако ж лучник схватился за топор и стал отбиваться. Да так ловко, что понял Тибо: не совладать ему с этим рутьером.
   Но тут пришла нежданная помощь. Из крепкого дома, что рутьеры осаждали, высыпали люди. Впереди приземистый здоровяк с колом и сопляк лет двенадцати, зато с настоящим мечом, а с ними женщина, яростная, как фурия.
   Мужик с ходу от другой девки шлюху оторвал и кол ей в живот воткнул. После все трое к Тибо на помощь поспешили. Вчетвером живо загнали рутьера в угол. Тот струсил. «Пощадите!» – закричал и оружие опустил и сам на колени бухнулся. Тут-то Тибо ему голову и снес. Очень уж он был сердит на этого рутьера.
   – Спасибо вам, господин рыцарь, – учтиво произнесла женщина. – Господь да благословит вас. Вы спасли нас от ужасной участи и потому благодарность наша...
   – Благодарить потом будете, – перебил ее Тибо. – И не рыцарь я никакой. Рыцарь – вон, во дворе лежит.
   Сьеру Андрэ совсем худо было. Весь в крови, без чувств. Одно хорошо: стрела, что в голову ему попала, по счастью, краем прошла, только по кольчужному капюшону чиркнула.
   Забинтовали сьеру Андрэ рану, на руки подняли и в дом понесли. Там еще две женщины обнаружились. Захлопотали вокруг рыцаря, а Тибо столбом посреди дома стоял и думал: «А вдруг не выживет он? Тогда старый граф, как пить дать, убьет! “Почему, скажет, Андрэ, сын мой младший, умер, а ты еще жив до сих пор? Не я ли велел тебе о нем заботиться и беречь как зеницу ока? А? Молчишь?.. А пойдем-ка во дворик...” И собаками там затравит».
   В бою Тибо смерти не особенно боялся (некогда ее бояться), но от мыслей таких затрясся весь и во двор пошел, чтобы на господина своего не смотреть.
   Только не пустили его во двор. Мужик и мальчонка на двери засов обратно кладут. Не колом уже мужик вооружен – разжился у мертвецов, что во дворе валяются, и топором, и мечом, и копьем, и луком.
   – Нельзя туда, – говорит здоровяк, – половина их где-то еще ходят.
   – Можно, – ответил ему Тибо и засов с двери снял, – тех мы еще прежде в пекло спровадили.
   Вышли они за дверь. По деревне пошарили. Народ, что еще жив оставался, собрали. Положили-то люди Луи в основном мужиков, да и то не всех, а баб и детишек так и вовсе не тронули. Ну, почти. Не считая тех, что в нижней деревне сгорели.
   Еще троих рутьеров обнаружили. Одного убили, двое сумели удрать.
   Собрались поселяне у дома Аманды, вдовы рыцаря Себастьяна, той самой женщины, что первой Тибо за спасение поблагодарила.
   Распорядилась вдова насчет похорон: напомнила, чтоб своих, кто в Истинного Бога верует, правильно похоронили, а рутьеров – закопать да и забыть.
   – А со священником ихним что делать? – спросил тут кто-то.
   Подумала Аманда и решила:
   – У нас же старое кладбище есть, где другие нечестивые католики схоронены. Там его и закопаем.
   Разбрелись поселяне, солнце над лесом встало, а Тибо отправился спать.

* * *

   Весь следующий день крестьяне приводили поселение в порядок. Мертвых своих еще не хоронили. Ждали чего-то. Только рутьеров закопали и священника.
   К вечеру прибыли в деревню двое. Пешие. Будто бы обычные странники, да не совсем странники. Тибо, как увидал их, сразу понял, кто это.
   Крестьяне, кланяясь пришельцам, просили у них благословения. Пришельцы благословения раздавали щедро, касаясь ладонями склоненных макушек. Только женщин они сторонились, благословляя их издалека. Тут Тибо окончательно уверился, что это совершенные.
   Пошел и он под благословение. Благословение – оно никогда лишним не бывает.
   Последние годы, путешествуя с сьером Андрэ по Провансу, Тибо несколько раз, втайне от своего господина, посещал катарские собрания. Но и с католической церковью не порывал. На всякий случай. Да и попробуй он от католичества отойти – прибил бы хозяин. Как он свирепел всегда, когда о ереси слышал! «Я, – кричал, – в Палестине три года кровь за Гроб Господень проливал, сарацинов истреблял – а для чего?! Для того, чтобы какая-то сатанинская зараза чуть ли не в моем доме хулу на Господа возводила?!» До недавнего времени, само собой, ни в какой поход против ереси Тибо идти не хотел. Но что было делать? Тибо даже и заикаться не смел о своих сомнениях. А перемену в сьере Андрэ Тибо воспринял как знаменье Божье. Не захотел Господь, чтобы сеньор его против катаров воевал. Потому и лишил его памяти. И даже (Тибо старательно гнал от себя подобные мысли) будто бы и части разума. Простейшие вещи иногда не понимал его господин. Но характером смягчился. Так смягчился, что Тибо даже и не знал, верить этому или мороком каким-то считать. Вот и когда Тибо на Севеннском перевале про катаров рассказывать начал – ничуть не взъярился. И в этом Тибо еще одно знамение увидел.