Смирнов Андрей. Рыцарь

   Жаклин мелькала пару раз на горизонте, но самое большее, что можно было себе позволить на этом сборище, – это кивнуть друг другу и переброситься парой ничего не значащих реплик. Воля дамы – закон для рыцаря... На следующее утро, когда еще все спали, она прислала свою служанку с лаконичным сообщением. И я покинул свою постель... Чтобы оказаться в чужой.
   День прошел неплохо. Для меня.
   А вот Родриго был очень обеспокоен. Наш добрый хозяин и его гость виконт Рауль глядели друг на друга волками. Вечером прорвало плотину. Рауль и Бернард от угрюмых взглядов перешли к оскорблениям, потом схватились за оружие.
   Насилу их успокоили. Родриго шепнул мне и Ангулему: «Завтра выезжаем. Надо увести отсюда виконта».
   – А как же раненые? – спросил Ангулем.
   – Кто может держаться в седле – поедут с нами. Остальных оставим в Эгиллеме. Я договорился с Бернардом – он о них позаботится.
   Так мы и поступили.
   Выехали с рассветом. Рауль был мрачен. Все понимали, что сейчас лучше его не трогать, и старались не заговаривать с ним.
   И вот снова проселочные дороги, и пыль от обозов, и зеленые горы – старые, истертые временем ступени к небу... Молчаливый доселе Ангулем разговорился. Рассказал остроумную и невероятно запутанную историю про четырех кавалеров и двух дам, оказавшихся вместе в одном старом замке. История изобиловала случайными совпадениями, нелепыми ситуациями, любовными треугольниками и мистическими переживаниями. Рассказал – и снова рот на замок.
   Мы с Родриго ехали рядом. И я решил кое о чем расспросить барона:
   – В Эгиллеме была одна девушка... племянница Бернарда...
   – А, Жаклин?
   Я изобразил раздумье, хотя точно помнил, как ее звали.
   – Да... кажется.
   – Бедная девочка.
   – Почему – бедная?
   – Родители у нее умерли, когда ей было десять лет, – сказал Родриго. – Жаклин взяла к себе на воспитание Марта де Фрэ, ее тетка с отцовской стороны... Ах какие празднества устраивала Марта! К ней съезжались со всей округи. Музыка, поэзия... amor... да... Полтора года назад Жаклин сосватали за одного юношу, Ноэля де Кармо. А спустя месяц после свадьбы его убили в поединке.
   – Кто?
   Родриго пожал плечами.
   – Я не знаю. Но Жаклин с тех пор изменилась... У вас с ней ничего не было? – вдруг спросил он.
   – Дон Родриго! – оскорбился я. – Достойно ли рыцаря задавать подобные вопросы?
   – Извините. Как бы это объяснить... – Родриго поморщился. – Как будто иногда в ней что-то срывается. В первое время после гибели Ноэля чуть ли не каждого мужчину пыталась в постель затащить. Теперь уже реже... После того как Бернард приставил к ней компаньонку.
   «Ага, очень это помогло», – подумал я, вспомнив томные глаза «испанки».
   – ...И особенно после того, как Бернард покалечил двоих ее ухажеров, – продолжал Родриго. – Одного он даже, кажется, убил.
   Я пожал плечами.
   – Он должен был защитить честь родственницы. А снова замуж выдать?
   – Пытались. Ровно четыре месяца назад. За одного крестоносца. Но тот за неделю до свадьбы умер. Представляете? Прошел всю Палестину, а тут... В общем, после этого тоже слухи поползли... всякие. Будто бы заговорена она... или еще какая-то чушь в этом роде. Слухи слухами, но никто ее с тех пор замуж брать не хочет... Но она славная девушка, – неожиданно закончил Родриго.
   Десяток шагов мы проехали молча.
   – А почему она к тетке не вернулась?
   – Так ведь замок Марты Роберт захватил. Жаклин, к счастью, тогда там не было...
   М-да. Не скажу, чтобы Родриго меня порадовал. Бедная девочка. Ну теперь, надеюсь, замок ей вернут.
   На ночь мы остановились в той же горной деревушке, где так неприветливо отнеслись к нам в первый раз. Это были владения некоего барона Алена, к которому и Родриго, и Рауль относились без особой любви. Видимо, это было взаимное чувство, потому что через эти земли мы ехали в состоянии повышенной боевой готовности. Однако, как и в первый раз, на нас никто не напал.
   Родриго несколько раз заводил разговор о лошадях: все никак не мог свыкнуться с потерей Катара. Теперь это была у него больная тема. Я терпеливо слушал. Узнал много нового. Например, что подобрать хорошего коня не так-то легко, а чтобы обучить его, надо потратить уйму сил, времени и терпения.
   Посочувствовал несчастью барона. Потом мне в голову пришла одна мысль, которую я решил изложить Родриго:
   – Знаете, барон, я, кажется, придумал, как можно отблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь.
   Родриго с интересом посмотрел на меня.
   – После нашей с Гийомом стычки мне от него в наследство досталось одно злобное животное по кличке Зверюга... Прекрасный боевой конь. Черный, как уголь. Правда, трактирщик, которому мы его продали, мог уже перепродать Зверюгу епископу, но даже и в этом случае, полагаю, можно будет выкупить его обратно... Вы не откажетесь от такого подарка?
   – Не откажусь. Вы меня заинтриговали, Андрэ. Хороший, говорите, конь?
   – Я, в общем, не очень хорошо разбираюсь в лош... то есть я хотел сказать, что не знаю, понравится вам этот конь или нет... но, по-моему, это именно то, что надо.
   – И где он сейчас?
   – В Эжле. Я доеду с вами до брода, а потом прокачусь туда.
   – Можно и так, – пожал плечами Родриго. – Хотя есть более короткий путь. Тут поблизости есть дорога до аббатства Сен-Жебрак, которая потом сворачивает к Эжлю. А чтобы вам не плутать, возьмите меня в попутчики.
   – Я буду рад вашему обществу, но, право...
   – Видите ли, Андрэ, у меня тут свой интерес. Скажите, вы с Готфридом хорошо знакомы?
   – Виделись только один раз.
   – Вот-вот... А я знаю его почти шесть лет. И если конь уже у него, думаю, мне легче удастся договориться с епископом, чем вам.
   Я кивнул:
   – Разумно.
   На первой же стоянке Родриго сообщил, что с завтрашнего дня он отдает своих людей попечению Ангулема. А сам отправляется со мной в сопровождении одного лишь оруженосца, коего звали Жаном.
   На следующий день у развилки мы простились с виконтом Раулем и двинулись в сторону аббатства Сен-Жебрак. А войско попылило домой.
   Путешествие в большой компании имеет свои преимущества. В середине следующей ночи нас разбудили. Кони беспокоились, храпели и пытались сорваться с привязи.
   – Волки, что ли? – пробормотал Родриго.
   Тут я увидел в ночной темноте две тусклые зеленые точки. Слева, около дерева, еще две.
   – Они самые.
   – Будем сторожить по очереди, – известил нас барон.
   Накололи дров, развели еще два костра. Лошадей поставили в центр образовавшегося треугольника. Первым караулил Жан. Моя очередь была третьей. Обошлось. Напасть волки не рискнули.
   Утром двинулись дальше. Барон рассказывал мне, в какой стороне кто живет, кто с кем воюет и кто с кем дружит. Я слушал и мотал на ус. Авось пригодится. Было часа четыре, когда нашу дорогу пересекла другая, тянувшаяся с севера на юг. На перекрестке стоял кривой указатель с непонятными корявыми надписями. Родриго, махнув рукой налево, сообщил:
   – Там – замок Бертрана де Ортона. День пути. А там, – он махнул рукой направо, – Монпелье. А еще до Монпелье, если к западу принять, деревушка Чертов Бор. Там ведьма живет. А вот если принять вправо и южнее немного – Севеннская Община. Католика там не сыскать. Катары там живут и эти... как их... в общем, еще какие-то еретики.
   – И католики их терпят?
   – Им еще дед Роже Безьерского там разрешил селиться. Сказал: вот вам земля и живите. И носу оттуда казать не смейте.
   – И не кажут?
   – Пока был жив старый виконт – да. А при наследниках его... – Родриго махнул рукой.
   По прошествии еще двух часов, когда солнце начало клониться к закату, от дороги отделилась широкая утоптанная тропинка. Там, куда она бежала, за полями и огородами были видны крыши деревенских домов.
   – Монастырская деревня, – сказал Родриго. – Мы почти на месте.
   Еще через десять минут мы свернули на точно такую же дорожку. Между двумя колеями, оставленными колесами телег, получался как бы своеобразный бугорок, где росла полувытоптанная травка. Весь день мы ехали преимущественно по открытой местности и парились в доспехах, потому как солнце палило нещадно. Здесь же на нас дохнуло долгожданной прохладой. Вдоль дороги высились величественные дубы, чьи ветви образовывали как бы полог над тропинкой, и тени густо устилали землю. Свет-тень, свет-тень... Перед мордой Принца пронеслась птица. Принц фыркнул.
   Вскоре показался и монастырь. Я его не замечал, пока мы не подъехали почти вплотную, – здание, чьи серые камни во многих местах были скрыты мхом, пряталось под сенью леса.
   Родриго неожиданно остановил коня. Предупреждающе поднял руку:
   – Вы ничего не чувствуете?
   – Да нет, вроде бы... – На всякий случай посмотрел по сторонам.
   – Запах, – сказал Родриго. – Не чувствуете?
   Запах действительно был, но поначалу я не обратил на него внимания. За неделю, проведенную в двенадцатом веке, я уже успел притерпеться к этому запашку, сопровождавшему почти все более-менее крупные населенные пункты, которые встречались мне по пути. Запах немытых человеческих тел, отбросов и дыма. И здесь было все то же самое. Не то чтобы сильно воняло, но так... попахивало.
   – Смотрите, вон там, – подал голос Жан. Показал куда-то между деревьев.
   Кострище, рядом еще одно... Мы подъехали поближе. Здесь запах был сильнее. Всюду щепки, следы, мусор, какие-то помои... Срублены два больших дерева, еще два – срублены лишь наполовину: работу начали, но не довели до конца. Варварство какое-то...
   – Монахи здесь никогда не рубили, – негромко сказал Родриго. – Не нравится мне все это.
   Мы еще раз огляделись. Но нет, все тихо.
   Ворота аббатства Сен-Жебрак были закрыты. Однако наше появление не осталось незамеченным, потому что когда мы спешились, из-за стены раздался голос:
   – Эй! Кто вы такие?
   Родриго уставился на ту часть стены, откуда доносился голос. Однако сквозь узкую щель бойницы разглядеть кричавшего ему не удалось. Тогда он закричал в ответ:
   – Сам ты «эй»! Своих, что ли, не узнаете?
   – Знаем мы таких своих, – ответили ему из-за стены. – Кто вы есть, спрашиваю?!. Эй ты, не подходи, а то щас как из лука пальну!
   – Я тебе пальну! – гаркнул Родриго. – Ты, дурень, живо позови аббата Рено! Уж он тебе всыплет, когда узнает, кому ты стрелой угрожал!
   – Так я и спрашиваю: кто такие? – тоном ниже отозвались из-за стены.
   – Я – Родриго де Эро, старинный сосед и добрый друг аббата Рено! А это...
   – А я, – перебил я барона, – Андрэ де Монгель, подданный короля Франции.
   Установилась короткая пауза, которую прервал шум за воротами, – судя по всему, к воротам спешило несколько человек. Шаги, голоса... Кто-то карабкался к той бойнице, где сидел невидимый наблюдатель. Голоса: «Они говорят, что...», «Да, это барон...», «Открывайте ворота!..»
   Скрежет и лязг отодвигаемых запоров.
   Увидев монахов, Родриго расслабился. Шагнул на мост, ведя лошадь за собой в поводу.
   Очутившись за воротами, мы увидели, как по деревянной лесенке к нам со стены спешит тучный, почти совсем лысый старик. Наверху, у бойницы, вжавшись в стенку, сидел паренек лет пятнадцати с охотничьим луком в руках. Паренек настороженно и недоверчиво смотрел на нас. Вместе с тем – испуганно.
   Старик наконец одолел лесенку. Обнялся с бароном.
   – Родриго... совсем забыл нас...
   – Вот уж неправда! Вон в прошлом месяце на статую Божьей Матери четыре золотых марки пожертвовал.
   – Так то на статую! А сам-то сколько времени к нам уже не заезжал!..
   – Это верно. – Родриго похлопал старика по спине. – Но теперь-то я здесь!
   – Да, да. А ты знаешь, у нас...
   – Потом, Рено. – Тут Родриго повернулся ко мне. – Это мой друг Андрэ де Монгель. Андрэ, это господин аббат Рено Арманьяк. Мой давний друг и духовник.
   Аббат протянул мне руку – ладонью вниз. Я чуть было не пожал ее, но рефлексы Андрэ в который раз выручили меня: левая нога как-то сама собой согнулась в колене, я прикоснулся губами к руке аббата и, дождавшись благословения, выпрямился.
   – Очень хорошо, что вы заехали, – сказал Рено. – Вы, наверное, устали с дороги?
   – Да не то чтобы... – сказал я.
   – Не устали, но изнываем от жажды! – объявил барон.
   Аббат усмехнулся.
   – Долг каждого служителя Господа – облегчать муки страждущих. Пойдемте в трапезную.
   И, приглашающе махнув рукой, повел нас в глубь монастырского двора.

* * *

   – Вы не представляете, Родриго, что тут было, – рассказывал аббат.
   – А что было?
   Молоденький монашек наполнил наши кубки едва на треть. Барон отобрал у него кувшин и налил как положено.
   – Да на нас ведь напали!
   Так вот что означали следы стоянки вблизи монастыря...
   – Напали? – Барон посмотрел на Рено. – Напали... Я так и думал. Кто?
   – Разбойники.
   – Это понятно, что разбойники. Только вот откуда они тут взялись?
   Рено развел руками:
   – Не знаю, Родриго. Но теперь-то уж, слава Богу, все кончилось... Не допустил Господь...
   – Много их было?
   – Человек двадцать. Не считая женщин.
   – Хм! – сказал Родриго, наливая себе по второму разу. – Женщины? Это что, бунт?
   – Нет, нет... – Аббат с отвращением замотал головой. – Обычные шлюхи.
   – А, ясно... Долго они вас осаждали?
   – Всю прошлую ночь, – вздохнул Рено. – Всю ночь пытались сюда залезть: то с одной стороны, то с другой. То с одной стороны, то с другой... Еле-еле от них отбились. Так из братии не спал никто. А еще до того, как на монастырь напасть, – деревню разорили нашу. Видели?
   Родриго покачал головой:
   – Нет, в деревню мы не заезжали.
   Аббат снова вздохнул.
   – Что же это за люди такие... Чуть ли не половину скота в деревне перерезали. Ну скажите: куда им столько? Все равно ведь не съедят... Вырезали лучшие части, зажарили, а остальное крестьянам оставили – мол, живите теперь как хотите. А что до девок... – Рено тяжело махнул рукой. – Тут и говорить нечего.
   – Ничего, не умрут. Деревенская девка – она многое может выдержать.
   Я с любопытством посмотрел на Родриго. А где же рыцарственное отношение к дамам?.. Ах да. Пардон. Дамы это дамы. А девки – это... Это другое.
   – Могут-то могут, – с некоторым сомнением согласился аббат. – Но двоих и вовсе покалечили. А вы, я слышал, с Раулем на войну ездили?
   – Именно. Роберт снова на Эгиллем накинулся. Пришлось Бернарду помочь. Но теперь с Робертом все. Благодаря Андрэ. – Родриго кивнул в мою сторону.
   Аббат посмотрел на меня. Я изобразил на своем лице злобную разбойничью ухмылку.
   – Нашли тоже, кому помогать... – недовольно поморщился Рено.
   – Ну не Роберту же было помогать! – воскликнул барон. – Да он бы и без нашей помощи справился.
   – И пускай! Два волка грызутся – нечего встревать.
   – Вообще-то там был только один волк, – хмыкнул я. – И то – на птицу похожий.
   Рено несколько секунд молча рассматривал меня, а потом сказал:
   – Это вы... простите, я запамятовал ваше имя...
   – Андрэ де Монгель.
   – Это вы, эн Андрэ, – вполголоса сказал аббат, – по внешности судите. А по духовным свойствам этот Бернард еще худший волк, чем Роберт.
   – А я-то грешным делом полагал, что вы их в равной степени ненавидеть должны. Эгиллемцы свою церковь сожгли, только ведь и Роберт был не лучше.
   – Оба разбойники, – твердо сказал аббат. – Но Бернард – разбойник много худший. Я ведь говорю: вы по внешности судите, а не по духовным свойствам. Что Роберт из Вигуэ убийца и прелюбодей – это всем известно. Но ведь, по сути, это грехи обычные, земные... Кто из нас не без греха? Даже и разорение церкви ему простить можно было бы, если б он покаялся, потому что только из жадности он так поступил. Но Бернард – не таков. Нет, не таков... Это истинно волк в овечьей шкуре. И не суета земная ему глаза на истинную веру затмевает, а он сам, сатане уподобляясь, во злобе своей против Церкви и Господа восстает, чудесами дьявольскими кичась и многих за собой в погибельное пекло увлекая...
   Я скептически посмотрел на аббата, но промолчал.
   – ...Или вот взять тех разбойников, которые сегодня еще утром под нашими стенами стояли, – продолжал аббат. – Вы полагаете, я ненавижу их? Посылаю им проклятья? Напротив, я скорблю об их прегрешениях и молюсь, чтобы Господь направил их на путь истинный. На совести Луи, конечно, много грехов, и даже смертельных, но...
   – Что?!! – заорал Родриго, вскакивая из-за стола и опрокидывая кувшин с вином. – Ты сказал – Луи?!! Это был Луи из Каора?!!
   Аббат недоуменно посмотрел на барона:
   – Да...
   – Куда он двинулся дальше, Рено? Ты знаешь?
   Аббат кивнул:
   – Я послал его на юг...
   Молчание. В воздухе повисла очень неприятная пауза.
   – Что ты сказал? – тихим голосом переспросил Родриго. – ТЫ послал его на юг?!!
   – Успокойся, Родриго...
   – Какого дьявола ты меня успокаиваешь?!! Луи, может быть, уже шурует в моих собственных землях!!!
   – Остынь, я сказал! Сядь и послушай меня.
   Родриго сел, кое-как сдержав клокотавшую в нем ярость. Я с любопытством рассматривал аббата, гадая, в чем кроется причина его собственного спокойствия.
   – До Луи ты еще успеешь добраться, – порадовал Рено барона. – Пусть он сначала единственный раз в своей жизни сделает доброе дело.
   – И какое же это он доброе дело намеревается сделать? – проворчал Родриго. – Повеситься?
   – Так вот и слушай. Пока вы там, – обстоятельно начал аббат, посмотрев при этом почему-то на меня, – защищали этого дьяволопоклонника Бернарда и зло от зла уберегали зачем-то, мы со смирением и молитвой, напротив, из зла добро извлечь постарались – и с Божьей помощью достигли в том успеха. Ибо истинно – сколько ни злобствует сатана, все равно окажутся все его козни только к славе Божьей... Так вот... Пока Луи ломился в двери дома Господнего, позарившись на какие-то выдуманные монастырские сокровища, которых, как известно, у нас нет и не было, мы не раз и не два смиренно призывали его перестать чинить разбой и с миром уйти восвояси. Луи, однако, слушать нас не желал, а только усиливал натиск. Впрочем, и братия, стоявшая за святое дело, не отступала. Когда же был спрошен Луи, отчего он, позабыв о страхе Божием, не боится и гнева светских господ, под покровительством которых находится монастырь, он нам на это ответил так: «Не опасаюсь я их, потому что солдат у Бертрана мало и нападать он на меня не осмелится, а что до барона Родриго и виконта Рауля, то в отъезде они, и это-то мне хорошо известно. А вернутся они не скоро, потому что обязательно пропьянствуют не менее недели на робертовских поминках. А потому время у меня есть и торопиться мне некуда».
   Услышав это, братия приуныла, ибо ворота уже начали потихоньку поддаваться под ударами тарана... И стрелами их, окаянных, не взять никак – ибо ломились они в монастырь под покровом ночной темноты.
   – Негодяи! – воскликнул Родриго. – Нападать ночью!..
   – Рутьеры, что с них взять, – пожал плечами аббат. – Однако я продолжаю. Как только стало нам ясно, что помощи ждать неоткуда, начали подумывать о том, чтобы от Луи откупиться. Кое-какие средства у нас имелись, но... очень уж не хотелось нам эти деньги разбойникам отдавать. Ведь мы сколько времени их собирали... Не для себя собирали! Нет! Ради святого дела старались – хотели золотом Пресвятую Деву украсить, чтобы сердца людей, кои смотреть на нее станут, смягчались и умилялись и чтобы проступала на них роса истинной веры... И вот тогда брат Максимилиан говорит: «А давайте, братья, иначе поступим. Дадим им немного денег и займем каким-нибудь делом, обещав по исполнении его – вторую половину. Сами же пошлем гонца в Монпелье... А там, глядишь, и Родриго с виконтом вернутся».
   Мысль эта пришлась всем по душе. Поторговавшись с Луи, заключили мы с ним соглашение...
   – С этим разбойником!
   Рено успокаивающе похлопал барона по руке:
   – Разбойник он или нет, но согласился выполнить одно дело, которое вам, барон, давно надлежало сделать самому. И мы Луи за это даже половину грехов отпустили... Впрочем, от светского наказания это его все равно не избавляет.
   – Это вы о каком деле говорите? – нетерпеливо бросил барон.
   – Я говорю о труде на ниве Господней, – назидательно произнес аббат.
   – Ха-ха-ха!.. – Барон схватился за бока. – Вы что, проповедовать его послали?
   – Вовсе нет, – все тем же назидательным тоном продолжил аббат. – Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зерен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее...
   – Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?
   Аббат кротко улыбнулся:
   – Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своем христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину...
   – Рено! – возмутился барон. – Эта деревня принадлежит Роже!
   Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.
   – А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли...
   – Проклятье! Так оно и есть!
   Аббат продолжал молчаливо усмехаться.
   – Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, – объявил Родриго. – Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашел в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог – он все-таки мой сеньор...
   – ...и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, – закончил аббат. – Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы еще вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!
   – Это вы про Чертов Бор говорите?
   – Именно.
   Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.
   – Хочу вам сказать, Рено, – промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесенного молоденьким монашком. – Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну...
   – ...который погиб в Крестовом походе...
   – ...оставив после себя жену и сына...
   – ...а жена у него еретичка...
   – ...а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта – Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ ее терпит...
   Аббат поморщился:
   – Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.
   – А мне-то что за забота?
   – А то, что долг каждого христианина... Впрочем, мы с вами уже говорили о том, в чем состоит сей долг.
   – Да! Беседовали! И снова я вам скажу то же, что и раньше говорил. Подойдет мое время – поеду в Палестину. А со старухами и дураками сражаться не буду. Бесчестье это!
   Родриго помолчал и добавил:
   – Да и не с руки мне с Готфридом ссориться. Не хочу его обижать.
   – Уже не обидится, – сообщил аббат, пригубив вино из своего кубка.
   У меня в желудке противно похолодело. Я, кажется, начал кое-что понимать...
   – Как так? – не понял барон.
   – Помните, что я вам говорил относительно того, как добро из зла нам извлечь удалось? – Аббат так и лучился от удовольствия. – Разбойника Луи мы в Чертов Бор послали. С обязательством, чтобы он нас от этой ведьмы избавил.
   – И что ж, Рено, ты думаешь – Луи свое слово сдержит?
   – А отчего бы ему свое слово и не сдержать? Ведь только задаток мы ему дали, вторую половину и полное отпущение грехов пообещав по окончании. А чтобы не ошибся Луи деревенькой-то – на то брат Максимилиан с ними пошел.
   – Как же мы с ними разминулись?.. – пробормотал барон, нахмурившись.
   – Так они, скорее всего, через лес пошли. Мы выждали время – и сразу же послали гонца в Монпелье. Пока Луи будет сидеть в Чертовом Бору, жиреть на крестьянской свинине и мечтать о том, что теперь-то у него со всеми властями мир да любовь, так тут-то его и...
   – Ловко придумали, – хмыкнул барон. – Ловко, ничего не скажешь.
   – А по-моему, это подлость.
   Родриго и аббат пристально посмотрели на меня. Взгляд у Родриго был пустой и темный – он уже порядочно успел набраться. Аббат, который выпил меньше, смотрел холодно и цепко. У Жана, сидевшего за одним столом с нами, отвалилась челюсть.
   – Простите, – с ледяной вежливостью переспросил аббат. – Я не расслышал, что вы сказали?
   – Я сказал, что это подлость.
   – Эээ... кхгм... Что вы называете подлостью?
   – Перетрусив, отвести от себя угрозу, натравив двадцать бандитов на двух несчастных женщин. Вот что я называю подлостью.
   – Эн... эээ... Андрэ... я хочу вам напомнить, что вы находитесь в храме Божьем и...
   – Я прекрасно знаю, где нахожусь. Но подлость от этого подлостью быть не перестает.
   Аббат молчал, краснел и бледнел, а Родриго поморщился и, икнув, сказал:
   – Да остынь, Андрэ! Полно тебе злиться! Ну, спалит Луи эту ведьму... Ну, испортит еще двух-трех девок... Ну, скажи – кому от этого хуже станет? Все равно Луи, считай, уже в западне... Надо будет только весточку Раулю послать на тот случай, если Луи все-таки решит от монпельерцев снова в горы уходить, чтоб Рауль там его встретил... Подумаешь, большое дело – сдохнет в Бору несколько крестьян. Тем более крестьяне не наши, а Готфрида. Стоит ли из-за этого ссориться?
   Аббат взял себя в руки и, видимо, решил дать мне возможность выпутаться из этой ситуации, сохранив лицо: