Смирнов Андрей. Рыцарь

   – Аааа... Гийом де Бош.
   – Откуда он?
   – Кажется, откуда-то с севера. Я не знаю точно.
   – Значит, все-таки не еретик... – с сожалением сказал Готфрид. – А ты буллу Папы Римского против этих нечестивцев слышал?
   – Нет.
   – Так знай же, сын мой, что всякий, кто убьет еретика, получает себе его имущество, а также отпущение своих предыдущих грехов, пусть даже и самых тяжелых. Вот, скажем, убил ты десять католиков. Значит, надлежит тебе убить десять еретиков – и ты чист и перед Иисусом, и перед Церковью, аки агнец...
   – Спасибо. Буду иметь в виду.
   – А знаешь ли ты, – сказал епископ, разливая по нашим кубкам то, что еще оставалось в бутылке, – что вообще-то убийство – это грех?..
   – Знаю, – ответил я, – но дело в том, что...
   – Вот помню, раз в Париже, – перебил меня Готфрид, – лет эдак пятнадцать или двадцать назад... устроил батюшка короля нашего турнир... Ну, я тогда эту рясу еще не носил... В общем, случилось так, что свалил я на турнире сынка одного барона. Сшиб его с седла в общей свалке – а он возьми да и сломай себе шею. Тут, значит, герцог мне и говорит...
   Следующие двадцать минут епископ повествовал о славных делах своей молодости. Периодически он сбивался и замолкал, пытаясь отыскать нить рассказа.
   К концу его рассказа я начал думать, что Париж – город весьма немноголюдный. Вот уже лет пятнадцать или двадцать. Населенный преимущественно бывшими собутыльниками епископа Эжльского и спасенными им девицами... По-моему, король и некий, часто упоминавшийся Готфридом герцог были единственными, кому, кроме девиц и готфридовских собутыльников, удалось избегнуть того, чтобы их «проткнули насквозь» или «разрубили на куски». К герцогу Готфрид – это чувствовалось по его тону – до сих пор испытывал некоторую, слегка покровительственную симпатию.
   Во время одной из затянувшихся пауз я спросил:
   – Значит, насчет Гийома все в порядке?
   Епископ погрозил мне пальцем:
   – Погоди!.. Экий ты быстрый... А знаешь ли ты, что мать наша, Святая Католическая Церковь, пребывает в бедности великой, в то время как враги ее всюду подняли главы свои...
   Я отвязал от пояса кошелек, высыпал из него на ладонь все монеты, демонстративно отделил одну, которую спрятал обратно, а остальные подвинул к Готфриду.
   – Вижу я, – сказал Готфрид, убирая деньги в большой сундук под кроватью, – что есть в тебе смирение и благочестивое рвение до дела христианского... Погоди-ка.
   Бормоча себе под нос, Готфрид принялся рыться в сундуке. Не найдя искомого, он бегло осмотрел две деревянные полки, приколоченные к задней стене, и перешел к сундуку, стоявшему рядом с дверью.
   – Куда же я ее сунул...
   Нужная вещь нашлась в груде тряпья (в том числе и женского), сваленного рядом с сундуком. Это оказалась увесистая шкатулка, обитая железом. Готфрид сел на кровать, положил шкатулку себе на колени и начал копаться в ее содержимом.
   – «Сим свидетельством...» Так, это не то... Это святотатство... Это возведение хулы на Папу... А это что такое?.. Ага... Нет... А это?.. А, вот оно!.. Давай становись на колени.
   Чувствуя себя полным идиотом, я встал.
   – Сын мой, веришь ли ты в Иисуса Христа, Господа Бога нашего? – проникновенным голосом спросил меня епископ.
   – Да, отец мой. Верю.
   – Раскаиваешься ли ты в убийстве... этого... как его...
   – Гийома де Боша.
   – Во! Точно... Раскаиваешься?
   – Раскаиваюсь.
   – Какие-нибудь у тебя еще есть грехи?
   – Да нет... кажется...
   – «Кажется»! – передразнил меня епископ. – Так есть или нет?
   – Нет.
   – Не верю.
   – Ну, вообще-то... – начал я, судорожно соображая, что бы еще такое придумать.
   – Ладно, – смилостивился Готфрид. – Знаем мы ваши грехи. Все мы грешны. Отпускаю тебе прегрешения, сын мой... Повторяй за мной: Pater noster qui in caelis...
   – Pater noster...
   Но тут нас прервали. Скрипнула дверь. В комнату заглянула молоденькая и довольно привлекательная девушка.
   – Монсеньор Готфрид, вы зде... Ой, простите! – осеклась она, заметив наконец и меня.
   – Мари, – с ласковой укоризной сказал епископ. – Ты не вовремя. Сгинь с глаз моих.
   Девица шмыгнула обратно за дверь. Готфрид несколько секунд смотрел ей вслед. Потом в такт каким-то своим мыслям покачал головой. У меня начали затекать колени.
   – На чем мы там, бишь, остановились?.. – спросил меня епископ, поворачиваясь.
   – На Патерностере.
   – Ах да... – Готфрид осенил меня крестом. – Вот что, сын мой... Иди-ка ты и не греши больше... Прочтешь десять раз «Pater noster» и «Ave»... Аминь.
   Решив, что настал подходящий момент для того, чтобы перекреститься, я так и сделал. Во мне почему-то сидела твердая уверенность, что креститься следует через правое плечо, однако рука сама собой потянулась сначала к левому, а уж потом к правому – и я не стал препятствовать ей в этом.
   – Благодарю вас, отец мой...
   – Все, – епископ сунул мне в руку прямоугольный кусок пергамента и еще раз небрежно начертил в воздухе крест, – иди, сын мой.
   Я вышел.
   Тибо дожидался меня во дворе:
   – Ну как?
   – Лучше некуда. Особенно хорошо пошло вино из монастырских подвалов.
   Тибо всплеснул руками:
   – Так что, вы к нему в гости не напросились? Все равно в городе ночлег искать придется.
   Я пожал плечами. Подобная мысль мне как-то в голову не пришла. Но признаваться в этом я не собирался.
   – Скажем так: обстановка к продолжению знакомства не располагала.
   – Аааа...
   Когда мы подъехали к воротам, выяснилось, что привратник куда-то исчез. Так что открывать ворота нам пришлось самим. Закрывать их мы не стали. Сами закроют. Не маленькие.

* * *

   Постоялый двор мы нашли быстро. Первый же человек, к которому обратился Тибо, уверенно указал пальцем куда-то в конец улицы.
   – Вон тот дом видите? Заведение месье Герарда. Там есть и конюшня, только с обратной стороны надо заехать.
   Мы так и сделали. Воняло в переулке знатно. На главную улицу города местные жители сливать помои, видимо, стеснялись. Всем остальным улицам, переулкам и закуткам повезло меньше.
   Оказавшись во внутреннем дворе заведения, мы спешились, поручили лошадей заботам подбежавшего конюха, а сами отправились в дом.
   Значительную часть первого этажа занимала одна большая комната. В комнате стояло четыре деревянных стола, за каждым из которых могло бы разместиться человек десять.
   Не успели мы войти и оглядеться, как к нам уже спешил коротышка в фартуке, заляпанном жирными пятнами. Под фартуком круглилось солидное брюшко. Пиво или сидячий образ жизни? Я бы поставил на пиво...
   Торопливо вытирая руки о фартук, человек поклонился:
   – Добрый день, господа.
   – Ты – тутошний хозяин? – осведомился Тибо.
   Любитель пива кивнул:
   – Он самый. Герард мое имя.
   – Свободные комнаты есть?
   – А как же!
   – Нам нужны две. И желательно без клопов.
   Хозяин озабоченно почесал пятерней затылок. По его лицу было видно, что непомерные требования моего слуги смутили его и расстроили.
   – Рози, – позвал он служанку. – Покажи господам лучшие комнаты. А вы (это уже нам) там сами выбирайте. Какая больше понравится, ту и займите. У нас нынче много свободных.
   – Надеюсь, чистое белье предполагается само собой? – спросил я.
   Поскольку говорил я негромко, кроме трактирщика этот вопрос услышали только Рози и небритый молодой человек, сидевший за ближайшим столиком. Оба они поглядели на меня с любопытством. А разве я что-то не то сказал?..
   Только трактирщик сохранял гиперборейское спокойствие.
   – Можно и чистое, – согласился он.
   Спальни для гостей располагались на втором этаже, поэтому Рози повела нас наверх. Отперла пару дверей, протерла подвернувшейся под руку тряпицей бронзовые зеркала, распахнула тяжелые ставни, впустив в помещения дневной свет.
   – Прилично... – задумчиво заметил Тибо. По его тону я понял, что это лучшее, что нам может предложить данный провинциальный трактирчик.
   – Я сплю здесь, – сказал я, когда мы вошли во вторую комнату.
   – Но ведь та просторнее, – недоуменно промолвил мой слуга.
   – Не люблю большие помещения.
   Тибо удивленно посмотрел на меня, но промолчал. Похоже, раньше у меня были другие вкусы...
   Но поскольку боссом был я, никаких дискуссий не возникло. Меньшая – значит, меньшая. Тибо отправился вниз – забрать наши сумки.
   – Кстати, а где тут можно было бы помыться? – поинтересовался я у Рози, пока она перестилала постель.
   – Я скажу, чтобы подогрели воду, господин.
   Я прошелся по комнате, выглянул в окошко. Небо затянуто серыми клочьями облаков. Дождь будет.
   Итак, время шло, а память не прояснялась: основательно приложил меня покойный Гийом де Бош своей палицей. Ни черта я не помнил ни о себе, ни о своей жизни. Даже не знал, что за «Патерностер» и «Аве» должен прочесть. А ведь предполагалось, что я должен хорошо знать, что это такое.
   Я отвернулся от окна и принялся рассматривать хлопотавшую в комнате девушку. Симпатичная. Была бы еще симпатичнее, если бы сняла тот дурацкий платок, под которым спрятала волосы.
   Мое внимание привлекло висевшее на стене бронзовое зеркало. Оно было маленькое и тусклое, но я обрадовался и с превеликим любопытством заглянул в зеркало.
   С той стороны мутного бронзового окошка отразилось лицо человека лет двадцати пяти – двадцати шести. Нос с горбинкой, темные волосы, узкое лицо, чуть впалые щеки, желваки на скулах, выдающийся вперед подбородок. На подбородке – трехдневная щетина. Темные глаза. Какие именно: темно-синие, карие или просто черные, определить было нельзя – отражение в бронзовом зеркале не было достаточно ясным.
   Мне вдруг стало неуютно. Из зеркала на меня пялился совершенно незнакомый человек.
   Я поспешно отвернулся. В голове – полный бардак.
   Спас меня от тягостных мыслей Тибо, который ввалился в комнату с нашими сумками. На душе сразу потеплело. По крайней мере, в этом мире был хотя бы один человек, на которого я мог положиться.
   Тибо положил сумки в угол, поглядел на служанку, потом перевел взгляд на меня. Он явно что-то собирался сказать.
   – Да?
   – Ваша милость, вы... эээ... ммм... вы кушать не хотите?
   Я рассмеялся и хлопнул его по плечу. Мне-то есть не хотелось, а вот Тибо, похоже, проголодался.
   – Пошли вниз. Зажарим трактирщика.
   Тибо слегка оторопело посмотрел на меня, потом, сообразив, что это шутка, несмело улыбнулся. Мы спустились вниз.
   Едва мы уселись, как рядом тут же возник месье Герард. Я кивнул Тибо: выбирай, мол, сам.
   – У вас есть что-нибудь горячее?
   – Каша с луком и салом.
   Тибо посмотрел на меня: устраивает? Я решил, что напрасно передал ему инициативу.
   – А что-нибудь мясное?
   – Прикажете зарезать гуся?
   – Милейший, давайте оставим гуся на ужин. Какие-нибудь холодные закуски имеются?
   – Оленина, колбасы, паштет... капуста есть еще соленая... грибы...
   – Грибы. И оленину.
   Хозяин кивнул, однако уходить не спешил.
   – Что еще? – спросил я.
   Месье Герард посмотрел на меня с недоумением. Тибо же – с сильнейшим беспокойством.
   – А вы пить ничего не будете?
   – Будем, – успокоил я и Герарда, и Тибо. – Что у вас есть?
   – Превосходное светлое пиво. Только сегодня открыли новую бочку...
   На лице Тибо отразилось оживление. Я же поморщился:
   – А кроме пива?
   – Вино. Есть каорское, есть бургундское. Есть и с наших собственных виноградников... Ну а если вы там какой обет дали – молока могу принести... морс еще имеется...
   – Достаточно. Мне – бутылочку бургундского.
   Я посмотрел на Тибо.
   – А мне – пиво. И кашу не забудьте.
   Герард ушел.
   – Память к вам так и не вернулась? – осторожно спросил Тибо.
   Я покачал головой.
   – Кое-что помню... очень смутно... А иногда в самых простых вещах путаюсь. Так что ты, если увидишь, что я что-то не то говорю, ты уж поправь меня.
   – Да как же можно, господин Андрэ... – смутился Тибо. – Что ж люди подумают, если слуга господина своего перебивать начнет?
   – А ты постарайся это сделать как-нибудь незаметно. Или говори мне, в чем я ошибся, когда мы будем наедине.
   Толстяк покивал. Видимо, такой вариант его устраивал.
   – Я вот все думаю, – сказал он затем, – уж не навели ли на вас порчу? Это ж места такие... Еретики и христопродавцы здесь свободно живут, как у себя дома. Кто ж его знает, кто еще в этих землях обитает? Кто угодно тут может обитать! Вот и навели на вас... Или вот, скажем, этой Гийом. Северянин он, да к тому же еще и рыжий. Взял, махнул своей дубинкой – а вы и на траву повалились... Точно! – Глаза Тибо вспыхнули. – Наверняка ж непростая была дубинка! Ведь половина ентовых северян до сих пор языческие обряды творят, даром что крестили их!..
   – Погоди, погоди... Ты что, думаешь, Гийом меня заколдовал?
   – Ну да! Ясное дело! Чего ж вы тогда на траву повалились, ежели он по вам не попал даже?!.. А я-то, дурень, и не сообразил сразу!.. – Тибо сокрушенно покачал головой. Как же, не уберег господина от неведомой порчи!
   Мне даже как-то неловко стало при виде совершенно искреннего чувства вины, проступившего на лице толстяка.
   – Ладно, не расстраивайся, – ободряюще сказал я. – Подумай лучше, как бы мне теперь избавиться от этой порчи.
   – Как?.. Наверное, надо священника какого-нибудь отыскать...
   – Опять, что ли, к епископу ехать?
   Тибо вытаращился на меня, вдруг осознав что-то.
   – Так вы ж у него были!
   – Был. И что?
   – А он вас благословлял?
   – Благословлял.
   – И не помогло?
   – Не помогло.
   Тибо нахмурился.
   – Сильную, видать, на вас порчу навели, – сделал он вывод. – Тут настоящий святой отшельник или чудотворец требуется.
   – Да? А врача тут поблизости какого-нибудь нет?
   Тибо с полминуты молчал. Возникшая у меня мысль о том, что с подобными расстройствами следует обращаться не к священнику, а к врачу, под непонимающим взглядом Тибо испарилась, как дым.
   – А зачем вам лекарь?
   – Ну... может, это не порча, а болезнь какая-нибудь...
   – Не бывает таких болезньев, – убежденно сказал Тибо. – Порча это, господин мой. Определенно.
   Видя, что я все еще колеблюсь, Тибо с упреком добавил:
   – Вы ж сами просили, чтоб я вам говорил, ежели вы ошибетесь в чем-нибудь. А вот теперь слушать меня не хотите.
   – Ладно. Пусть будет порча. Где тут ближайший святой?
   Тибо сокрушенно вздохнул:
   – Так давно уже нет в Лангедоке настоящих, уважаемых святых. Это ж такие земли... еретики тут одни...
   – Так что будем делать?
   – Подумать надо.
   Принесли еду. На большом блюде – оленина, нарезанная толстыми ломтями. Миска с солеными грибами, несколько лепешек, котелок с кашей. Кувшин и вместительная кружка – для Тибо, бутылка и оловянный кубок – для меня. Тибо, умудрившись не потерять сосредоточенного, «думающего» вида, тут же ожесточенно заработал ложкой. Компания за столом слева прекратила горланить песню про бравого солдата.
   Кто-то из сидящих за тем столом повел рассказ о каком-то горожанине из Безье, который вдруг обнаружил, что его жена – еретичка.
   Я прислушался.
   Рассказ был длинным и донельзя запутанным. Горожанин постоянно следил за своей женой. Всячески ее проверял. Очень внимательно следил за приметами, которые сопровождали его общение с супругой. К примеру, задает он ей какой-то вопрос, жена начинает отвечать, а в это же время вдруг под окном завоет собака. «Ага! – думает горожанин. – Неспроста это!..»
   Большой эрудиции был человек. Примет знал уйму. Непонятно только, почему он ни разу не спросил свою жену, еретичка она или нет. Но видимо, тому были особые причины.
   Рассказчика периодически перебивали непристойными шутками (например, куда на самом деле могла бегать эта жена), но слушали его с любопытством.
   – ...И вот тогда, значит, приходит он к своему духовнику и говорит: так, мол, и так, жена у меня еретичка...
   – ...и шлюха, – добавил его сосед. Компания снова заржала.
   – ...А духовник, значит, отводит его в сторонку и говорит: а я сам еретик. Ну, мужик думает: как же так? И крестится. А духовник ему перевернутый крест кладет. И тут чувствует, – рассказчик сделал эффектную паузу, – что в храме-то серой пахнет. И священник ухмыляется, как черт. Ну, тогда горожанин этот бежит к епископу...
   Интересно: перевернутый крест – это как? «По-моему, как крест ни переворачивай, все равно крест получится», – подумал я и задумчиво сжевал еще один кусок оленины.
   Два здоровенных работника вытащили из кухни бадью с водой и поволокли ее наверх. От воды поднимался пар.
   Подошел Герард, встал рядом.
   – Ваша милость, – сказал он. – Купель готова. Идите, покуда не остыло.
   Ах вот в чем дело... Я допил вино и поднялся наверх.
   Бадья занимала всю среднюю часть комнаты. Рядом стояло четыре ведра – два с холодной водой, два с горячей.
   Я разделся и полез в бадью. Приятно, однако. Тепленько.
   Заскрипела дверь.
   – Тибо?
   Но это был не Тибо. Это была Рози. С кувшинчиком в руках и лоскутом полотна, перекинутым через плечо.
   Совершенно спокойно она повесила полотно на спинку кровати, а кувшинчиком зачерпнула воду из ведра. Вид мускулистого голого мужика в бадье ее ничуть не смутил. «Ну и ладно», – подумал я и милостиво позволил служаночке заняться своей головой. Купание из просто приятной процедуры превратилось в очень приятную. Нежные девичьи пальчики скользили по затылку, вискам, шее...
   – Хорошие у вас волосы, господин. – Рози вылила мне на голову очередной кувшинчик. – Мягкие, как будто шелковые. И вошек совсем нет. Тут до вас рыцарь один стоял, так у него их – что мурашей в муравейнике. Ну да и волосы у него знатные были – едва до поясницы не доставали. Столько щелоку на них извели...
   Мыло было смыто. Я откинул голову назад, фыркнул. Рози стояла рядом, уперши кувшинчик в бедро.
   Смотрела на меня сверху вниз. Я не смог удержаться: приобнял ее бедра. Ни малейшего сопротивления. Я распутал завязки фартука.
   – Залезай сюда.
   – Но... платье намокнет.
   – Ну так сними его.
   ...И в этот момент дверь снова заскрипела.
   – Я тут кое с кем побеседовал и выяснил, что... – вваливаясь в комнату, начал было мой слуга.
   – Тибо, – произнес я сквозь зубы. – Закрой дверь.
   ...Через два часа я спустился в общий зал. Настроение было – лучше не бывает. Тело пребывало в приятной расслабленности.
   Напротив Тибо сидел мужчина в длинном дорожном плаще. Я подошел, сел за стол... и понял вдруг, что проголодался.
   – Эй, хозяин! – позвал я. Появился месье Герард.
   – Где там твой гусь?
   – Сию минуту зарежем, ваша милость.
   Пока ждали гуся, я поинтересовался у Тибо, чего он от меня хотел. Тибо ответил что-то неопределенное. Было ясно, что этот разговор не предназначен для посторонних ушей. Я не стал настаивать. Похоже, пока я развлекался со служанкой, Тибо тут со многими уже успел поболтать и распить по кружечке пива.
   Мужик в плаще назвался Лукой. Был он смуглокож, невысокого роста, говорил громко и оживленно, а при разговоре постоянно жестикулировал. Оказалось, что месье Лука – наполовину француз, наполовину – итальянец. Работал он курьером и в трактир заглянул перекусить. Несмотря на сумерки, он не собирался останавливаться здесь на ночь. Он вез спешное сообщение в Арль и рассчитывал проехать сегодня еще два-три лье. Мы славно поболтали с Лукой, пока повара готовили гуся. В основном говорил он, а я слушал. Иногда я утвердительно кивал или разражался каким-нибудь восклицанием. Мы оба остались довольны беседой. Я – потому что хотел собрать как можно больше информации об окружающем мире, о котором почти ничего не знал, месье Лука – потому что ему, наверное, нечасто случалось находить такого терпеливого слушателя. Со словами «Да благословит вас Иисус и Пресвятая Дева Мария» он свалил из трактира.
   – Душевный малый, – заметил Тибо. – Но есть в нем что-то такое... Фальшивое. Да, ваша милость?
   Я пожал плечами, и мы с Тибо вплотную занялись гусем.
   Гусь оказался хорош. Жирный, с хрустящей соленой корочкой, пахнущий чесноком и перцем. Мы с Тибо умолотили его минут за двадцать. Тибо блаженно откинулся к стене.
   – Ну, выкладывай, что ты там выяснил? – спросил я у него.
   – Да... это... – Тибо, с большим трудом заставив себя перейти от удовольствия к делу, сел прямо. – Поспрошал я тут, в общем... О святых там или подвижниках каких я и не спрашивал. Известно, какие тут подвижники... Еретики одни. Эдак еще и самого за еретика примут... Я другое вызнал. Живет тут, – Тибо старательно прятал глаза в кружку, – ведьма одна. Сильная, говорят. То ли цыганка, то ли персиянка, то ли вообще сарацинка какая-то. Может, к ней съездить? Ведьмы – они же как? Коли уж горазды порчу напускать, то и знать должны, как та порча снимается. Заплатим ей, пу-щай сымет, а после к священнику поедем да и сразу замолим грех. А еще лучше – прибьем стерву и дом ее подпалим. Вот заодно и Богу угодное дело свершим.
   Не очень-то мне верилось, что ведьма сможет помочь. Но в святых подвижников верилось еще меньше. А третьего варианта не наблюдалось. Посему я спорить не стал и решил довериться верному слуге. А там видно будет...

Глава вторая

   Следующим утром Тибо поднял меня засветло. Я кое-как продрал глаза, влез в штаны, не переставая зевать, натянул сапоги. Отправился вслед за Тибо во внутренний дворик. Мы дружно отлили у забора, потом, вытянув из колодца ведро воды, умылись. Тибо протянул мне деревянную кубышку и кисточку с толстыми щетинками.
   – Что это еще такое?
   Тибо горько вздохнул и покачал головой. Все, мол, объяснять приходится... Радовало хотя бы то, что он уже не впадал в ступор от каждого моего вопроса.
   Мой слуга взял вторую кисточку, намочил ее в ведре и опустил в кубышку. Далее кисточку с налипшим на нее белым порошком он запихал себе за щеку и завращал там.
   «А, зубная щетка!» – догадался я.
   Взяв свою кисточку, я проделал с ней те же манипуляции. На вкус белый порошок оказался обыкновенной содой.
   Уделив таким образом положенное время личной гигиене, мы вернулись в дом. Там нас с добрейшей улыбкой на лице уже поджидал хозяин.
   – Сколько? – прямо спросил мой слуга.
   – Три серебряные марки.
   – Ты что, сдурел? – взвился Тибо. – Мы что, у тебя месяц жили?
   – Помилуйте, господа! Лучшие кушанья и вина – марка, чистые простыни, лучшая комната для вас, конюшня и корм для лошадей – марка, помывка... гмм... марка...
   – Помывка – марка?! – заорал Тибо. – Да у тебя что, вообще мозги набекрень съехали?!
   – Тибо, – сказал я, – заплати ему.
   Тибо, посмотрев на меня, поджал губы и полез в кошель.
   – Конюшня... – ворчал он. – Это ты свой навес, что ли, конюшней называешь?
   – Когда начался дождь, – с достоинством произнес трактирщик, – мы лошадей ваших из-под навеса увели. В конюшню.
   – А почему не раньше?
   – А что ж им зазря между четырех стен париться? Лето ведь жаркое. И накормили мы их, и напоили, и вычистили – все как вы велели...
   – Лучше б сам все сделал... – продолжал ворчать мой слуга.
   Во всяком случае, сами лошади выглядели довольными. Когда мы вошли в конюшню, Принц тут же начал обнюхивать мои руки – видимо, в поисках чего-нибудь вкусненького. Увы, пришлось его разочаровать. Черно-серый мерин Тибо по кличке Праведник вел себя так же спокойно, как и вчера. Зверюга, увидев нас, захрапел и заржал.
   – Слушай, а зачем нам гийомовский конь? – спросил я, покрывая спину Принца попоной. К слову сказать, делал я это впервые в своей новой, восемнадцатичасовой жизни и, чтобы не выглядеть и тут полным валенком, во всем старался подражать своему слуге.
   – Продадим, – ответил Тибо, взгромождая поверх попоны седло. Потом вдруг остановился. – А кстати!.. – и выскочил из конюшни.
   Во время его отсутствия я попытался укрепить седло сам. В первый раз это закончилось тем, что и седло, и попона свалились с Принца на землю. Гнедой укоризненно на меня посмотрел. Оседлывая коня во второй раз, я старался думать о чем-нибудь постороннем. Я уже заметил, что, когда я перестаю размышлять, а просто делаю, все получается намного лучше.
   ...О чем бы таком подумать? Вот, к примеру, Рози. Хорошая девушка Рози... Или вот епископ. Интересно, неужели все так спокойно относятся к тому, что он открыто держит у себя любовницу? Почему его не выгонят отсюда взашей?.. Да и вообще, на епископа он мало похож. «Проткнуть», «разрезать на куски»... Выпивка... Мари... Странный какой-то епископ.
   Я отвлекся от мыслей о епископе Готфриде и посмотрел на Принца. Тот был оседлан. Я взялся за уздечку...
   В это время вернулся Тибо с трактирщиком.
   – Вот этот. – Тибо потрепал Зверюгу по шее. Жеребец по установившейся традиции сделал очередную попытку его цапнуть.
   Трактирщик пожелал изучить коня подробнее. Объединив усилия, они с Тибо заставили Зверюгу показать свои зубы. С копытами вышло посложнее, поскольку Зверюга энергично сопротивлялся осмотру, но в конце концов исследовали и копыта.
   – Ну как? – спросил Тибо. – Берешь?
   Трактирщик сделал значительное лицо. Помолчал с минуту, посопел...
   – Сколько? – осведомился он таким тоном, чтоб сразу стало ясно: конь этот ему и даром не нужен.
   – Шесть золотых марок.
   – Не-е... – Трактирщик покачал головой.
   – Много, что ли?
   – Много.
   – Не смеши меня – мало! Это ж настоящий боевой конь. Рыцарский!
   – Ну а мне-то рыцарский конь зачем?
   – На ярмарке продашь. С руками оторвут! В большом барыше будешь.
   – Ярмарка только через два месяца, – рассудительно заметил трактирщик. – До нее еще дожить надо. И корм. Такого коня овсом кормят. А овес нынче...