Смирнов Андрей. Рыцарь

   – Послушайте, а как, по-вашему, я проклят? Я ведь, с тех пор как здесь появился, убил кучу людей. Значит, если я у этого вашего Бога не вымолю себе прощение, мне придется гореть в аду? Так, по-вашему, получается, да?
   – Разве я говорил, что кто-нибудь проклят?
   – Ага! То есть мы все попадем в рай?
   Иммануил снова коротко взглянул на меня:
   – Если вы думаете, что в Царство Небесное кого-нибудь берут против его воли, то... то вы ошибаетесь.
   – Так попадем мы все в рай или нет?
   – Попадете, попадете... Если только захотите этого.
   Я хмыкнул:
   – Нужно просто захотеть? И все? Значит, любой маньяк, убийца, совратитель малолетних...
   – Если захочет – да. Но как вы думаете – многие ли убийцы и совратители желают Царствия Небесного? Не кажется ли вам, что Царствие Небесное покажется им слишком скучным местом? Ведь там они будут лишены возможности предаваться тем грехам, которым предавались на земле.
   – И они попадают в ад?
   – У каждого своя собственная дорога. Некоторые люди мечтают именно об аде.
   – Что-то не верится.
   – И тем не менее это так, – печально покачал головой Иммануил. – Ад кажется им местом, где они смогут осуществить все то, что было им запретно на земле.
   – И это им будет дано?
   – К сожалению.
   – То есть вы хотите сказать, что как бы тот или иной человек ни вел себя при жизни, после смерти он получит именно то, что хочет, и в любых количествах?
   Иммануил кивнул.
   – Каждому будет дано по вере его, – со вздохом сказал он.
   – Это, кажется, откуда-то из Библии? – поинтересовался я.
   По губам моего собеседника пробежала странная улыбка.
   – Да уж наверное.
   – Вы знаете, – произнес Иммануил после непродолжительного молчания. – Недавно один бродяга... такой же бездомный бродяга, как и я... рассказал мне о том, что, по его представлению, чистилище должно представлять собой нечто вроде горы, на вершине которой находится дорога на небо. По-моему, это очень хороший образ. Ведь и взбираться на гору можно с разных сторон, а не только с одной.
   – Он тоже чудотворец, как вы? – спросил я. – Творит чудеса где-нибудь по соседству?
   – Нет, он именно путешественник. А живет он не здесь, он... Он итальянец.
   – Ааа...
   Мы помолчали.
   – Значит, нет никакой разницы – убивать или миловать, красть или давать подаяние? Все равно каждый получит то, что хочет?
   – Вор и дающий подаяние хотят разного.
   – Вот именно.
   – Есть ли между ними разница? Забудьте об участи, которая их ожидает. Между ними самими есть разница?
   – Ну... наверное, да.
   – Вот вы и сами ответили на ваш вопрос.
   На некоторое время установилась тишина.
   – Ладно, – я поднялся, – благодарю за пищу и помощь. Пора мне. Мы с вами занятно побеседовали, но всю эту философию я никогда не любил... Помню, еще в Питере один сектант на улице как-то пристал: «Верите ли вы в Бога, верите ли вы в Бога?..» и еще какие-то дурацкие вопросы задавал... Я с ним даже поболтал, потому что делать все равно нечего было...
   – ...И под конец беседы решили искусить Бога, – не осуждающе, но и без улыбки неожиданно сказал Иммануил.
   Я уже не удивлялся.
   – Ну да, я ему сказал, что могу сейчас избить его до полусмерти, а его воображаемый Бог ничего мне не сделает. – Я ухмыльнулся. – Этот уродец, конечно, перетрусил и сбежал.
   – А вы, будь на его месте, не испугались бы? Он ведь, кажется, был ниже вас на голову. Да и... – короткая пауза, – разряда по боксу у него тоже не было.
   – Да я бы не стал его трогать... Что же я, зверь какой, что ли? Захотелось просто показать этому болтливому умнику, что никакого его Бога на самом деле не существует.
   – И доказали?
   – Ну, не знаю... Он слишком быстро убежал.
   – Ему – ладно... А себе?
   – А что – «себе»?
   – Себе вы это успешно доказали?
   – Вполне.
   – То есть вы полагаете, что Господу больше нет дела, кроме как доказывать вам свое существование?
   – Ну... это... Ну, Он же хочет, чтобы я проникся и всячески уверовал. По крайней мере, сектантик утверждал, что Бог этого хочет.
   – Тот юноша был прав. Но Бог не хочет, чтобы люди преклонялись перед Его могуществом, поэтому и совершает так мало явных чудес. Он хочет, чтобы люди любили Его, а не боялись. А если я вам скажу, что даже и те чудеса, которые Он совершает, вы попросту не замечаете? Не верите?
   – Ну почему же. Я допускаю, что в мире может происходить множество вещей, природы которых мы не понимаем. Всякие ясновидящие вроде вас или той старухи Рихо...
   Услышав сравнение, господин отшельник усмехнулся.
   – ...всякие экстрасенсы... шестое чувство...
   – ...летающие тарелки, – задумчиво добавил Иммануил.
   Поскольку это было произнесено по-французски, я не сразу понял, что он имеет в виду. Но потом до меня дошло, и я кивнул. Проклятый Всезнайка копался в моих мозгах, как у себя дома.
   – Твердостью вашего неверия можно было бы восхититься, – со странным выражением на лице произнес отшельник, – если бы вы не верили по убеждению. Но вы ведь не верите из страха.
   – Чего-чего?!..
   – Именно так. Андрэ, вы – человек деятельный. Вам недостаточно просто знать, как надо поступать. Вы ведь еще будете стараться поступать именно таким образом. Чем-то вы напоминаете мне Симона. Он тоже в свое время был до ужаса практичен и целеустремлен...
   – Это вы о ком?
   – Неважно. – Иммануил махнул рукой. – Я хочу сказать, что слова у вас не расходятся с делом. Вы посчитали, что поход с королем Филиппом в Палестину – богоугодное дело, сели на коня и поехали. Посчитали, что истребление еретиков – хорошо, сели на коня и поехали в Тулузу... Решили, что спасти ведьму от Луи – ваш долг, поссорились с бароном и поехали в Чертов Бор...
   – Дурак был, вот и поехал.
   – ...и вы знаете, – как ни в чем не бывало продолжал Иммануил, – вы знаете: если вдруг окажется, что Бог существует на самом деле, то жить как раньше вы уже не сможете. Вы не такой человек. Вам обязательно надо будет что-то делать, как-то менять свою жизнь. А вы этого не хотите. Вы боитесь того, что Бог может от вас потребовать запереться в монастыре, или стать мучеником, или – что еще для вас хуже – стать таким же смешным проповедником, с каким вы однажды повстречались на улице. Вы боитесь.
   – Ах, так вы, значит, еще и психоаналитик...
   Иммануил не ответил. Возможно, потому, что не сразу отыскал у меня в голове значение слова «психоаналитик».
   Может быть, и не стоило разговаривать с ним в таком тоне. Наверняка не стоило. Хотя бы из благодарности.
   – Ладно, – буркнул я. – Кстати, где мое оружие?
   – Все ваши вещи, и оружие в том числе, у Тибо.
   Я кивнул:
   – Спасибо за обед и за то, что вы меня вылечили. Сейчас у меня при себе ничего нет, но...
   Отшельник снисходительно улыбнулся – как бы поражаясь моему скудоумию.
   – Не беспокойтесь. Вы мне ничего не должны.
   – Но вы спасли мне жизнь! Должен же я как-нибудь отблагодарить вас.
   – Я не продаю чудеса Господа за деньги. А что до остального, то у меня есть все, что мне нужно.
   – Ну, как знаете... – Я было двинулся к выходу, но потом притормозил: – Если вам когда-нибудь потребуется моя помощь...
   – Не беспокойтесь. Как я могу в чем-то нуждаться, если все, что мне необходимо, посылает мне Бог?
   Мы вышли из пещеры. Вниз, сквозь заросли ежевики, сбегала узенькая тропка. Пахло летом – душистой травой, горячим воздухом, легким, едва ощутимым ветерком. В ослепительном голубом небе громоздились белые облака-башни.
   – Идите прямо, – объяснил отшельник. – Как выйдете на дорогу, вскоре и Севеннская Община покажется.
   – Спасибо за все. Прощайте.
   – Всего вам доброго, Андрэ.
   И я налегке бодрым шагом двинулся вниз.
   Пели птицы, жужжали насекомые. Тропинка, перечерченная полосами теней, была похожа на пешеходную дорожку. Ветки сухого кустарника тщетно цеплялись за мою одежду. Спускаясь с горы, я начал насвистывать незатейливую, но совершенно незнакомую мне самому мелодию. Видимо, это было что-то из репертуара моего предыдущего «я».

* * *

   Несмотря на прекрасную погоду и не менее прекрасное настроение, чем дольше я шел по дороге, тем сильнее поднимались в моей душе какой-то ропот, недовольство, ощущение неопределенного неудобства. Проанализировав причины этого неудобства, я понял, в чем дело. Я отучился ходить пешком. За все время, что я здесь провел, я еще ни разу не путешествовал по дорогам посредством своих собственных ног. Та часть сьера Андрэ, которая таилась на дне моего разума, возмущалась необходимости даже и этой короткой прогулки.
   Но отсутствие лошади было только вторым по величине неудобством. Первым было то, что ножны с мечом не оттягивали пояса, не раскачивались при ходьбе, не стучали по левому бедру. Хотя Тибо поступил правильно, проявив заботу о сохранности моего оружия, где-то в глубине души я был раздражен на своего слугу из-за того, что вынужден по его милости брести по дороге без коня и без меча, как... как последний крестьянин.
   Но мои мучения длились недолго. Приблизительно через двадцать минут я вышел на широкую проселочную дорогу, а еще через полчаса – или немногим больше – увидел впереди крытые соломой крыши, кривые изгороди и небольшую виноградную плантацию, вплотную примыкавшую к деревушке.
   Первым из встреченных мною местных жителей был маленький мальчик в длинной серой рубахе, который палкой катал в пыли круглую деревянную игрушку. Завидев чужака, мальчик позабыл о своем занятии и уставился на меня. Мордочка у него была местами полосато-пятнистой от грязи. Когда я подошел ближе, он сорвался с места и убежал.
   Следующей встречной была собака, которая воинственно обгавкала меня, но близко подходить не стала.
   Потом на моем пути оказалась женщина, першая здоровенный куль. На меня она посмотрела не без настороженности.
   «Извините, вы не подскажите, где я могу найти...»
   Но с языка, конечно, слетело совершенно другое:
   – Ты! Иди сюда. Куда побежала?! А ну стой!..
   Женщина, которая, зазевавшись, не успела вовремя смыться, снова повернулась и посмотрела на меня – на этот раз испуганно. Поклонилась – вместе с кулем.
   – Где мой слуга?
   – Какой слуга? – еще более испуганно спросила женщина.
   – Мой. Мой слуга. Тибо его зовут. Ваш святой, – я кивнул за спину, туда, где осталась гора, – сказал, что он здесь... Ну?
   Глаза женщины вдруг раскрылись широко-широко, и она наконец-таки опустила куль на землю.
   – Так это вы были... Спаси Господи... А мы уж думали, что...
   – Ну, хватит. Где он?
   – Вот там, господин. Во-он там. Вон, видите, в том доме...
   ...Добравшись до указанного дома, я обнаружил во дворе Тибо беседующим с каким-то местным. Тибо сидел на чурбачке, ко мне спиной, хозяин напротив, на лавочке. Вид у хозяина был важный, назидательный, а у Тибо – увлеченно-простоватый, как у охотника, рассказывающего правдивую историю о своих похождениях. Оба были поглощены разговором, который доставлял им явное удовольствие.
   Но я прервал эту идиллию. Хозяин, заметив меня, вскочил с места. Тибо встать не успел. Я схватил его за шиворот и подтянул к себе.
   – Ах ты мерзавец! Лясы тут точишь, когда я там сдыхаю!
   – Но господин Андрэ!..
   – Молчать!!! Почему я все время должен за тобой бегать?! А? Почему, я тебя спрашиваю?! Может быть, это я твой слуга?! А?!
   Тибо охнул и сделал попытку повалиться на колени. Я ему этого не позволил, а вместо этого еще раз встряхнул.
   Тибо всхлипнул:
   – Ваша милость, Господа ради простите... Ни в жисть... Христом Богом... Девой Марией...
   Замашки сьера Андрэ громким голосом вопили: надо врезать. Но Тибо так жалостливо, так умоляюще глядел на меня, что рука не поднялась и я его отпустил.
   – Где наши шмотки?
   – Чево, ваша милость?
   – Вещи наши где?
   – Ееээ... В доме. Принести?
   – Мой кошелек.
   Тибо умчался в дом. Хозяин дома стоял столбом.
   – Ну? – буркнул я.
   – Сантье мое имя, господин рыцарь. – Мужик поклонился. – Уж и не знаем, как благодарить вас, что вы для нас...
   «Ну, начинается...» – с тоской подумал я и махнул рукой мужику – перестань, мол. Он не заткнулся, но хотя бы стал бормотать благодарности вполголоса.
   Вернулся Тибо.
   – ...и мамка моя там, что жива, и свекровка с сыном малым, и что, конечно, брат остался... и особенное спасибо сказать вам хочется за то, что госпожу Аманду уберегли, потому как только госпожа эта к нам завсегда...
   – Тибо! – бросил я. – Тибо, какое у тебя было жалование?
   Поскольку он не сразу нашелся, что ответить, я нетерпеливо бросил:
   – Чего молчишь? Сколько я тебе платил?
   – Так это... Я ж не наемный слуга ваш. Как мне батюшка ваш, еще когда вам шесть годиков было, сказал: «Смотри за ним», так я и...
   – Откуда тогда у тебя свои деньги? Я знаю, что они есть, не отпирайся.
   – Так это, господин Андрэ... Когда там что случалось, – Тибо поясняюще развел руки в стороны и от этого стал похож на пацака, делающего «ку-у», – ну, там праздник был какой... или вы наградить меня за чтонть хотели... или еще что... тогда вот вы и давали мне деньги, а я уж из них, ваша милость, часть всегда откладывал...
   – Понятно, – оборвал я эти излияния. Залез в кошелек, достал пригоршню серебра. – Держи. Ты это честно заработал. Ну, держи же!
   Тибо подставил ладони, куда я и высыпал серебро. После чего я сжал его плечи и сказал:
   – Спасибо. Если бы не ты, я бы оттуда живым не выкарабкался.
   Глаза у Тибо широко раскрылись и влажно заблестели. Губы и веки предательски задрожали, отразив целую бурю чувств.
   – Господин Андрэ!.. Да я за вас... Да вы... Да я чтоб вас бросил когданть!.. Да никогда!
   Я хлопнул его по спине и улыбнулся:
   – Ладно. Собирай вещи. Поехали.
   – Я это... Я мигом.
   И, прижимая горсть серебра к животу, умчался в дом.
   – Господин, – несмело проговорил Сантье, – ежели вы не торопитесь, может, отдохнете у нас с дороги? Морсу холодного попьете... Жара-то какая стоит, а, господин рыцарь? Прошу вас, не откажите. Очень нас обяжете. Я жене скажу, чтобы курицу зарезала... Да и лошадям вашим отдых потребен.
   Это оказалось решающим доводом. На крыльцо вышел Тибо с нашими сумками. Я поднял руку:
   – Заноси обратно. Останемся на пару часиков.

* * *

   Но на «пару часиков» не получилось. После морса и легкой закуски (ничего больше, благодаря иммануиловскому супчику, впихнуть в мой желудок было уже попросту невозможно) меня потянуло в сон. Тибо давно храпел на лавке. Вряд ли ему удалось нормально выспаться после этой сумасшедшей драки с Луи – это я в отключке валялся, а он-то меня еще и сюда вез... Я решил дать ему выспаться, а заодно и себе тоже. Про запас.
   Вечером нас ждала обещанная курица и долгая размеренная беседа с Сантье. Сами хозяева, кстати, есть курицу не стали. По религиозным соображениям.
   Поскольку уезжать уже было поздно, мы остались на ночь. Когда Сантье подложил мне в кровать свою дочку, поначалу я стал всячески отказываться. Сантье извинился и предложил другую, помладше. Младшей было лет двенадцать, поэтому я моментально переменил решение и согласился на старшую.
   Не скажу, чтобы девка, вернее бывшая девка, была высший класс. Но подержать в руках было что.
   Так что дело пошло. Особенно когда она перестала трястись и осознала, что благородный рыцарь и ей тоже намерен доставить удовольствие.
   В общем, потрудились на славу. Будем надеяться – не зря. Родит к следующей весне рыцарчонка внебрачного...
   Сьеру Андрэ будущее отцовство было по барабану. Лене Малярову – тоже. Надежды питала сама девка.

* * *

   ...После завтрака приперлись два клоуна с унылыми рожами и принялись меня «обрабатывать»: охмурять в их «правильную» веру. Иммануил проповедовал намного профессиональнее. А вот Тибо эту ботву кушал ложкой.
   Я дал ему подзатыльник и скомандовал:
   – Поехали отсюда.
   Тибо вздохнул и безропотно поплелся седлать лошадей.
   Я решил, что мое вживание в роль феодала-эксплуататора проходит вполне успешно.

* * *

   По дороге я размышлял. Если Иммануил прав и я – Андрэ де Монгель, а Ленька Маляров – моя персональная галлюцинация, то какие из этого выводы? По словам господина Всезнайки-проповедника, Андрэ де Монгель был натурой деятельной и решительной. Ничего себе решительность: болтаться по дорогам в поисках приключений! Глуша встречных негодяев и развлекая встречных красавиц... Кстати, от красавицы я бы сейчас не отказался... В общем, мне такая жизнь нравится. Но чего-то не хватает. Дамой сердца обзавестись, как Родриго?

Глава одиннадцатая

   Часа через четыре мы прибыли в город. Город назывался Безье. От Эгиллема ничем особенным не отличался. Разве что был раза в три больше. И вонял, соответственно, в три раза сильнее.
   Внутри тоже ничего необычного не было. Ничего необычного для местного жителя. Типичная средневековая архитектура.
   Мы обосновались в заведении «Иерусалимский лев». Первым делом я распорядился подогреть воду для мытья, Тибо посмотрел на меня совсем удивленно.
   – Вы ж ведь в Эжле мылись, ваша милость, – пробормотал он.
   – Ну и что?
   – А потом у этого... у эн Бернарда.
   – Ну и что?
   Тибо заткнулся. С вещами, смысла которых он не мог понять, он, как и положено хорошему слуге, смирялся.

* * *

   ...Мы ужинали в общем зале. Я наконец рискнул попробовать местное пиво и еще раз убедился в том, что пиво я не люблю. Эль с медом куда лучше.
   В зале было многолюдно и шумно. Кто-то приходил, кто-то уходил... Две девочки нетяжелого поведения поочередно клеились к посетителям, пока не пристали к шумной компании молодежи, занимавших сразу два стола, сдвинутых вместе. Молодые люди горланили похабные песни и поминутно произносили тосты. Временами, их пробивало на торжественность. Тогда все остальные присутствующие могли услышать песню религиозного или патриотического содержания. Иногда на латинском языке.
   – Школяры, – пренебрежительно отозвался о них Тибо.
   Разнообразие было внесено потасовкой между тремя школярами и парой мужиков, таскавших на поясе здоровенные железные клещи. Разгореться драке не дали трактирные вышибалы, посредством дубинок вынесшие бузотеров на улицу, где как раз начался дождь. Страсти тут же остыли. Былые противники в один голос завопили, что больше не будут.
   Через некоторое время дверь постоялого двора распахнулась, впустив двоих. С первого взгляда становилось ясно, что это большие шишки. Во-первых, по тому, что они держались крайне надменно, поглядывая вокруг с выражением плохо скрытого отвращения. Во-вторых, по тому, что у обоих под плащами имелись мечи.
   – ...В этом свинарнике? – проворчал один из них.
   – Лучше уж здесь, чем под одной крышей с этим папским стервятником, – буркнул второй. – Видеть его больше не могу.
   Этот был светловолос и чисто выбрит. Его спутник, напротив, имел темно-каштановые волосы и короткую, аккуратно подстриженную бородку.
   Пришедшие разместились за приглянувшимся столом (им поспешно освободили место) и потребовали вина. Самого лучшего.
   Пришедшие скинули плащи. У первого под плащом обнаружилась длинная рубаха с большим красным крестом. Как на карете «скорой помощи». У второго – черный колет.
   Оба были чем-то раздражены, а первый – тот, что с крестом, – откровенно зол. Опорожнили кувшин. Содержимое второго гостю с крестом не понравилось и кувшин полетел в хозяина.
   – Что это за кислятину ты нам принес, собака?!
   Вышибалы, что характерно, остались на своих местах, а хозяин с извинениями побежал за вторым кувшином.
   В паузах, когда школяры переставали орать, я пытался прислушаться к разговору вновь прибывших. Несколько раз прозвучало имя Роже. Я вспомнил, что так звали местного босса. В разговоре проскальзывало еще несколько имен, но чаще прочих – Верочелле. Легат Верочелле. Упоминалось это имя обычно вкупе с ругательствами...
   Я попивал медовуху и время от времени поглядывал на этих двух рыцарей. Они меня заинтересовали. Особенно тот, который с красным крестом. Не оставляло ощущение, что этот прикид я где-то уже видел. Кажется, в каком-то кино.
   Белый плащ, красный крест... Про крестоносцев, кажется, было кино-то.
   Тамплиер, всплыло откуда-то. Храмовник.
   Тамплиер, значит? Что-то в моей голове щелкнуло...

* * *

   ...пронзительное голубое небо. Безжалостное солнце. Впереди – тень громадной стены. Солнце, песок и пот. Мы не видим крепости, к которой идем, прячась за большими деревянными щитами. В щит, который несут мои соседи, попадает горшок с зажигательной смесью. Щит загорается. Пламя перекидывается на одного из солдат. Тот падает в песок и катается по нему, пытаясь сбить пламя. Щит падает. Второго солдата прошивает стрела. Рыцарь, шедший за ними, прыгает к нам и укрывается за щитом, который несут мои люди. Он одет в грязный белый плащ с красным крестом. Я знаю его. Его зовут Ги де Эльбен.
   Мы движемся дальше. Уже приготовлены лестницы, крючья и скаты. Справа, заслоняя солнце, движется башня. Дела на башне не очень хороши – один бок ее уже горит.
   Внезапно мимо нас проносится человек на огромном черном жеребце. На нем черненый испанский доспех, но шлема нет. У него гордое лицо и рыжие волосы. Стрелы сыплются вокруг, но его не задевают.
   – Ричард... – цедит Ги. – Проклятый кретин! Комедиант! Хоть бы ему наконец-то размозжили башку!..

* * *

   ...Возникшая перед мысленным взором картина растаяла... Я вытер пот со лба. Что это?.. На мгновение я ощутил все то, что ощущал тот человек в пустыне... Усталость. Упорство. Злобу. Напряжение... Но я снова был в мирном трактире, где шумели пьяные школяры.
   Я уставился на тамплиера и залпом осушил свой кубок.
   Тамплиер (точно, Ги де Эльбен!), видимо, что-то почувствовал, потому что повернулся в мою сторону и тоже уставился на меня. Его глаза расширились:
   – Андрэ! Дьявол! Это действительно ты или мне померещилось?
   – А ты как думаешь?
   Мы поднялись одновременно.
   – Клянусь святым Мартином, это все-таки ты!
   – Я, я, давайте к нам! – Я сделал приглашающий жест в сторону свободной скамейки.
   – Здравствуйте, господин де Эльбен, – вежливо произнес Тибо.
   Тамплиер ощерился:
   – А-а, ты еще жив, толстячок. И брюхо вдвое больше отъел. Как думаешь, если с тебя сальце снять, на скольких боровов хватит?
   Тибо со смущенной улыбкой погладил собственный живот. Ги уселся.
   – Андрэ, позволь представить тебе Годфри де Фраго, рыцаря графа Раймона... Годфри, это Андрэ де Монгель, крестоносец и мой давний друг.
   – Ну, за встречу.
   – За встречу.
   Его спутника звали сьер Годфри.
   – Вот уж не думал, что встречу тебя здесь, – сказал Ги, вытирая губы.
   – И я не думал.
   – Как отец-то твой? Здоров?
   Я постарался сохранить спокойное выражение на лице, в то время как мысли мои бешено неслись вскачь. Почему Ги интересуется здоровьем моего отца? Может быть, старый граф де Монгель чем-то болен и Андрэ об этом рассказал Ги де Эльбену? Или это просто дань вежливости?.. Ладно, попробуем сыграть вслепую. Рассказывать всем и каждому, как меня сильно ударил по голове Гийом де Бош, мне уже порядком надоело.
   Я коротко кивнул.
   Разговорились. Я старался врать поменьше и побольше налегать на известные мне факты. Упомянул о турнире в Арле. Благодаря нескольким дням, проведенным в замке барона Бернарда, а также нерегулярным допросам Тибо, я уже приблизительно знал, что там было. Упомянул войну за Эгиллем. Это сообщение де Эльбена изумило.
   – За какого дьявола тебе это понадобилось? – спросил он.
   – Захотелось размяться, – коротко ответил я. Ги кивнул. Это было единственное правдоподобное объяснение, почему сын графа Монгеля влез в склоку между баронами чужой страны, да вдобавок еще действуя едва ли не как простой рыцарь одного из них.
   В свою очередь сьер Ги и сьер Годфри поведали мне, что привело их в Безье и, в частности, в этот трактирчик. История была прелюбопытнейшая.
   Граф Раймон Тулузский, которому было глубоко наплевать на религиозные воззрения своих подданных, пытался и с подданными по этому поводу не ссориться, и с Папой Римским не конфликтовать. Хотя прадедушка Раймона и был героем первого крестового похода, Раймон все-таки предполагал, что терпение римской курии к потомкам героического прадедушки не безгранично. Вместе с тем открыто выступить против еретиков, которых в его землях было не меньше, чем католиков, он тоже не хотел. Причины были. Папаша Раймона, которого тоже звали Раймон (только не номер шесть, а номер пять), пару раз попытался расправиться с еретиками самым простым способом – огнем и мечом. Но еретики тут же обращались за помощью к испанскому королю, признавая себя его вассалами. Поэтому Раймон номер 6 выбрал срединный путь: то разорял какой-нибудь католический храм, то шел войной на чересчур наглого еретика. И храмами, и еретиками он занимался примерно в равной пропорции. Чтобы никому не было обидно.
   Однако если его подданных такая политика в общем устраивала, то Папу Римского отношение Раймона к Святой Апостольской Римской Церкви с каждым годом устраивало все меньше. Дряхлый Целестин III не уставал присылать в Лангедок своих легатов, облеченных самыми высшими полномочиями, для искоренения вольнодумства. И если с местными епископами и архиепископами, которые более-менее представляли себе расстановку сил, еще можно было как-то договориться и поладить (хотя, надо отдать должное, Раймон шестой был на ножах и с ними тоже), то поладить с легатами было гораздо сложнее. Легаты, например, не понимали, почему граф Раймон не может просто взять и перебить всех еретиков. Объяснять легатам, сколько тут еретиков, было нельзя – это грозило очередным интердиктом. Сиречь – отлучением от Церкви.