Соколов Глеб Станиславович. Вихрь преисподней

   Возле одной из могил старичок остановился... Старое семейное захоронение...
   – Убирайся же, наконец! – крикнул Иван Бобылев.
   – Да я и сам... Не люблю кладбища! – отскочив, пробормотал старичок и засеменил прочь. Казалось, он не обиделся...
   – Чья это могила? – Не-Маркетинг подошел к железной ограде.
   Вдруг он обернулся: старичок наблюдал, спрятавшись за дерево.
   Увидев, что его заметили, посеменил прочь.
   Не-Маркетинг разглядывал плиту:
   – Что здесь написано?.. Ах вот что!.. Мазолевская!.. Мазолевский... Мазолевский... Ведь я слышал это... – в задумчивости проговорил он. – Да-да, много раз я слышал эту фамилию... Вот, значит, как!.. Мазолевский умер. Давно?
   – Сто лет назад... – мрачно ответил Иван Бобылев.
   – Так уж и сто?! Здесь написано другое... Почему ты не сказал, что он умер...
   – Что тебе мой друг? Может, я хотел сказать, но ты... Как привидение... Появляешься в дождь и ускользаешь...
   – Но всё же?
   – Что ты хочешь знать? Умер и умер... Что тебе?
   – Я знаю! Знаю... – Не-Маркетинг пришел в странное возбуждение.
   – Ерунда! Не было причины... Я говорил... – Иван Бобылёв отвел глаза.
   – Не-ет, была! Тебе неприятно... Я знаю... У этого Мазолевского была страшная, невероятная судьба!.. Да, именно так!..
   – Хватит, перестань! – поморщившись и странно перебегая глазами с предмета на предмет, произнёс Иван Бобылёв.
   – Ах вот! Опять в точку! – взволновался Не-Маркетинг.
   – Перестань, что ты! Я не хочу слышать!.. Пойми, он действительно был... Нет, мы не часто виделись с ним. Даже напротив, мы не виделись десятилетиями. Я просто помнил о нём всегда. Вот и всё, всю жизнь! А дружбы не было!.. Ведь нельзя же назвать друзьями двух человек, которые никогда не видятся, не переговариваются... Так просто... Следят друг за другом со стороны!.. И оттого всё кажется ещё невероятнее и мрачнее, что наблюдаемо со стороны... Через знакомых... Через... Но это, действительно, очень... Не надо...
   – Ты думаешь, я скажу что-то грубое? Я всё понимаю! Скажи, Шошо (он произнёс это с ударением на втором слоге), что это такое? Откуда, я помню это Шошо?.. Что с ним связано?..
   Иван Бобылев молчал.
   – Ну! Ответь!
   – Мазолевский... Это был его псевдоним с юности... Он хотел прославиться под ним... Певец Шошо – так он хотел, чтобы было написано на афишах.
   – Шошо, певец Шошо... Он же так и не стал никаким певцом... И уж тем более певцом Шошо... – задумчиво произнес Не-Маркетинг и посмотрел на отца.
   – Да... Что значит, стал?.. Певцом любой себя может назвать... Другое дело, певца Шошо никто так и не узнал...
   – Почему?
   – Он пытался выступать... – как бы нехотя отвечал Иван Бобылев. – Но что-то у него всё не складывалось, всё как-то не так...
   Вдруг в голосе Ивана Бобылева зазвучала страсть. Она словно прорвалась откуда-то в его голос:
   – Не нужно ему было становиться никаким певцом Шошо... Я ведь, знаешь, с самого начала это чувствовал...
   Иван Бобылёв начал говорить быстрее:
   – С самого начала я чувствовал, что его ждёт, я предчувствовал эту его неудачу. Нас было трое... Странно, странно, хочу я тебе сказать: тысячи людей живут обычной, спокойной жизнью. И только есть совсем уж отдельные, совсем уж единицы, тронутые печатью безумия. Это они, они... Про них сказано... То, что ты читал из Некрасова... Мечтают о славе, а потом – счастливы, что попали в больницу.
   – А-а, да-да, точно! Помню! – воскликнул Не-Маркетинг. – Я помню, ты рассказывал мне, ты был пьян, тебя душили пьяные слезы... Ну помнишь, помнишь, в том самом кафе, к которому мы с тобой сейчас подходили, где мы встретили этого старикашку...
   – Да-да, старикашку... – словно через силу проговорил Иван Бобылев.
   – Боже мой, старикашка! – воскликнул, точно бы опомнившись, Не-Маркетинг. – Да ты ведь сам уже почти старикашка! Ты ведь сам уже вот-вот станешь старикашкой!..
   Иван Бобылев бросил на него тяжелый взгляд.
   – Помнишь, ты рассказывал... Рассказывал про этого самого Мазолевского... Оттуда я и помню: и этот псевдоним – Шошо, и всё...
   – Да, я помню: я тебе говорил про него... Про своего друга, про Мазолевского.
   Иван Бобылев несколько раз тяжело вздохнул, затем полез в карман и вытащил оттуда пачку дешевеньких сигареток. Достал из пачки одну, вынул из другого кармана коробок спичек. Опять тяжело вздохнул.
   Не-Маркетинг покосился на сигареты:
   – Ты же не курил!
   – Закурил! – Иван Бобылев бросил спичку. – Да-а, унылость кругом, мрачность, невеселость. Унылый здесь край!..
   Они зашли за ограду и стояли возле могилы. Не-Маркетинг внимательно слушал.
   – Но мне только в этом краю и интересно: мой край! Живу здесь с молодости. Здесь мое прошлое.
   – Все в прошлом? – усмехнулся Не-Маркетинг.
   – Можно и так сказать. Ты же сам говорил: я мертвец. А у мертвецов всё в прошлом. Все мое там... Я дух умершего человека!.. Ха! Вот точно! – вдруг обрадовался Бобылев. – Я ведь только сейчас это придумал, про духа-то! А ведь очень правильное сравнение: я ведь, действительно, все хожу, хожу по окрестностям и ищу, как дух, приметы прошлого. Ведь ты ж назвал меня покойником, мертвецом, не так ли?
   – Да.
   – Ну а есть ведь те мертвецы, чьи души никак не могут успокоиться, не так ли?
   – Так.
   – Вот и я – мертвец. А душа моя никак не может успокоиться. Все ходит, ходит, ищет что-то, ищет здесь какие-то приметы прошлой жизни... Так что я не мертвец, а тоскующая душа мертвеца!
   Иван Бобылев глубоко затянулся сигаретой. Вдруг сильный кашель сотряс его.
   – Зря ты куришь! Ты же не курил никогда. У тебя голос!
   – Брось... Голос мой давно – не голос. Давно ты слышал, как я пою?
   – В детстве... Да и в юности тоже слышал!
   – Ну вот... А сейчас не слышишь. Что мне голос?.. Я не знаю, какой у меня теперь голос: может, как был, такой же красивый, а может, его больше и нет. Я не знаю... Я же хожу, как дух... Ищу кругом приметы прошлого. Как мне близко теперь это прошлое! – он опять глубоко затянулся своей дешевенькой сигаретой.
   – Но как получилось, что он похоронен здесь? – спросил вдруг Не-Маркетинг.
   – Здесь их можно сказать семейная усыпальница. Я случайно оказался на похоронах...
   – Случайно? Как?!
   – Я на них работал...
   – Кем?
   – Могильщиком!
   – Могильщиком?!
   – Могильщиком, – спокойно ответил Иван Бобылев, глядя сыну в глаза. – Недолго, правда. Меня прогнали, я не справился. Работа тяжелая, а я уже стар...
   – Ты?! Могильщиком?! Да как же ты!..
   – Ну вот, ты опять заладил свое: как же ты мог, как же ты смел! А что было делать? Деньги-то были нужны. Они и сейчас нужны... Ты же меня знать не хочешь...
   Не-Маркетинг вскинул глаза. Иван Бобылев тут же замахал руками:
   – Нет-нет, я вовсе не корю тебя за то, что ты мне не помогаешь, я не прошу твоей помощи! Я понимаю: у тебя принцип, ты не просто так в привидение превратился, за этим принцип стоит, целая идеология... Но давай не будем про принципы. Ведь могут же общаться люди, даже если у них принципы не совпадают. А между прочим, знаешь ли ты, каково певцу работать могильщиком? А между прочим, эта работа меня даже первое время успокаивала. Знаешь, когда смотришь на мертвецов, на похороны... Ощущение, что им ещё хуже, чем тебе... А тогда копали могилу... Я что-то даже и не связал всё вместе – всех этих Мазолевских на памятнике и Шошо... Ведь он всегда был Шошо... Шошо! Шошо!.. Привозят покойника... Меня никто не узнал: я был в шапке с опущенными ушами, замотан шарфом чуть ли не по самые глаза... Меня, собственно, сразу после этого и погнали – мол, как можно работать в такой одежде... Меня бы наверное всё-равно никто там не узнал – я не знал никого из его семьи. А тут смотрю – покойник. Я ведь его тоже не узнал... А тут услышал разговор... Шошо... Я подошёл, так вроде, невзначай, начал расспрашивать... Ну, друзья могильщики на меня и коситься и ругаться... Это был Шошо! В тот день его похоронили. Тогда и узнал я про его судьбу...
   – Боже мой! – простонал Не-Маркетинг.
   – А знаешь ли, как резво я бежал в тот день с кладбища!.. Меня выгнали мои товарищи, могильщики, но я и рад был, что выгнали. Боже мой! – думал я – Шошо! Шошо!.. Ты и представить не можешь, как я бежал! Не бежал, а уносил ноги!.. Но знаешь, в тот миг во мне было что-то радостное: я вдруг словно опять юношей стал, тем юношей, каким я был, когда мы дружили и мечтали с Шошо о нашем великом будущем. Словно я – юноша, вдруг заглянул на мгновение в будущее и увидел судьбу юноши Шошо и его унылые похороны, на которых и гроб-то нести было некому, и двух бессильных старух, что бросают в могилу комья земли. Как помолодел я в тот миг!
   – Помолодел?! – поразился Не-Маркетинг.
   – Да, именно, помолодел! Все мысли, раздумья – они нахлынули позже. А тогда я помолодел, помолодел. Мы расстались с Шошо ещё в юности – разлетелись каждый в свою строну, своей дорогой. Да и была ли между нами дружба? Не знаю. Что-то было. Потом мы не встречались. Но я всё время думал о нём. Несколько раз я случайно получал о нём какие-то сведения... Вот и всё... Я бежал с кладбища, после встречи с Шошо, я снова был юн. Знаешь, так в юности бывает: встретишь что-то, что-то ужасное, старое, больное и думаешь: бр-р... надо же, какой ужас бывает, но он не про меня – таким мне никогда не быть! Эгоистичное, глупое чувство... недальновидное, но очень острое, свежее! Вот почти с таким чувством я, сам – старик и сам – человек, потерпевший поражение, и бежал. Он долго бился об стену, Шошо – у него ничего не получалось, унижение, тоска... Из прекрасного юноши он превращался в измученного неудачами и горем человека. Он мечтал об аплодисментах, о поклонницах, цветах, а видел в зеркале лицо, которому не только уж никто хлопать не будет, а хорошо если не вызовет оно сожаление. Его мечта умирала и вместе с мечтой умирал он. Или наоборот: он умирал и умирала и она – мечта, единственная верная спутница всех его печалей. Где-то в юности он даже попел немного: так, дурные концерты на задворках, в дурных залах и для публики, от вида которой ему не хотелось жить. Ну, конечно, была в его судьбе и классическая ерунда, вроде пения в ресторанах потому что надо же было ему чем-то зарабатывать, а потом, кажется, он даже и этим уж не мог зарабатывать и докатился до стройки, на которой работал то ли простым рабочим, то ли прорабом... Тут я многих деталей не знаю, потому что я многого не уловил в рассказе старух, потому что меня всё время дёргали мои товарищи-могильщики и кричали, да и старухи были такие ветхие, что сами всё время путались... Да и расспрашивал я так... словно мне это не очень-то и интересно. Одно я понял: до самого последнего дня он надеялся, что всё ещё сбудется, что по городу будут афиши – певец Шошо и молоденькие влюбленные в своего кумира девушки будут кидать ему, стройному красавцу, большие букеты, он не сдался – он был всегда очень сильный парень, Шошо! А знаешь ли ты, каково это – не сдаться и надеяться до последнего дня, видя, что вот он уже, твой последний день, приближается, и уже различимы детали и ни в чём нет уже смысла! Как металась, как плакала, должно быть, перед смертью его душа! Шошо, Шошо!.. Я не выдал никак себя его родственникам, потом, кроме старух пришли ещё какие-то люди, я не обнаружил никак своей дружбы с покойником, я стоял скрытно, а потом я сбежал с этого ужасного кладбища и чувство тайны, которую я вдруг нечаянно подсмотрел, владело мной... Словно я опять в эстрадном училище, и кто-то сказал мне: вот он, Шошо, кончит так – кладбище, старухи, а позади ничего нет – ни афиш, ни влюбленных девушек, ни великого певца Шошо, а только страстная до безумия и так и не воплотившаяся в явь мечта, и я крещусь и думаю «боже мой! Какой ужас! Бедный Шошо! Но со мной-то такого не произойдет! Я сделаю всё, чтобы не произошло!» Нет, друг мой, когда умираешь спокойно, зная, что сделал всё, что хотел, выполнил всё предначертанное, когда мечта сбылась, сбылась пусть не так ярко, как грезилось в юности, но сбылась, когда душа спокойна – это одно, а когда вот так, как Шошо – это совсем другое... Как металась и плакала, должно быть, перед смертью его душа! Бедная душа! Бедный Шошо!
   Он глубоко в последний раз затянулся сигаретой и отбросил окурок на кладбищенскую дорожку.
   – Ты узнал в Шошо себя! Свою собственную судьбу! Почти свою судьбу! – прошептал потрясенный рассказом Не-Маркетинг. – Но почему?! Почему с ним произошло так?! Кто виноват?
   – Никто... Виноват только тот, кто заставил его мечтать... Но никто не заставлял его – он выдумал свою страстную мечту сам.

Глава XXI
«Восстаньте из гробов!»

   – Он был странный... Там, где мы оба с ним были, все были немного не такие... Там это было вроде бы и нормой. Там все мечтали. Другие, те которые без мечты, туда просто не приходили. Но вообще, он был странный... Не смог! Не достиг! – сказал Иван Бобылёв.
   – Но почему он должен был достичь, бедный Шошо?! – спрашивал Не-Маркетинг. В глазах его стояли слезы. – Кто дал ему это задание?! Кто дал задание тебе?!
   – Не знаю... Наверное, я верил, что именно я должен сделать это. Нечто вроде идеи богоизбранности.
   – Но почему именно ты, именно ты и Шошо оказались зараженными этой идеей?!
   – Просто так... Случайность!
   – Не-ет, такого не может быть!..
   Кругом были кладбищенские ограды. Старый участок Мазолевских был в живописном уголке кладбища: много деревьев...
   – Тысячи людей едят, пьют, ни о чем таком не думают... А ты должен быть искупительной жертвой! Знаешь, я тут видел одного замечательного пьяницу!.. Он сидел себе на ступеньках подземного перехода и ни о чем не думал!
   – Откуда ты знаешь, о чём он думал? Странная идея богоизбранности... Она овладевает гордецами, обреченными гордецами, потому что в конце они, как Шошо... Нас было несколько.
   – Несколько?..
   – У меня было несколько друзей... Я ведь говорил тебе... Я выступал... Когда был мальчиком. Потом – учился... Там я познакомился. Нас было трое: один – я, другой – Мазолевский, третий – Терпигин. Мазолевский, я помню, всё выходил на сцену... Там у нас был зал, где мы учились. Всё, я помню, выходил на сцену в пустом зале, и Терпигин кричал: вот он, посмотрите на него – он мечтает о блестящей сцене... Он заражён её духом. Его ждала ужасная, мрачная, угрюмая судьба... Потом он заболел... Терпигин тоже уже умер... Он тоже похоронен здесь неподалеку!.. Нас было трое... трое... Помнишь ли ты свою тётю, женщину чахлую и неприметную? Она лежит здесь же, на этом кладбище, помнишь ее?..
   – Да, конечно... Конечно помню!
   – Так вот, знай: и ей владела идея богоизбранности. Однажды – это было очень давно, в юности – разыскивая какую-то вещь, я копался в старом шкафу... Случайно нашел ученическую тетрадь. Это были ее записки, нечто вроде дневника, в котором она рассуждала о собственной богоизбранности. Она считала, что бог предназначил ее для особого, великого жребия... Есть нечто вроде метки, которой отмечены с рождения целые семьи. Она заставляет людей верить, что их судьба будет исполнена необыкновенного и истово ждать, когда оно состоится.
   – Но ты же сам сказал, что она была чахлой и неприметной женщиной. Что необыкновенного было в ее судьбе?
   – Ничего!.. Но метка-то на ней была!..
   – Метка?!.. Обостренного тщеславия? Сумасшествия?!..
   – Ты не понял... Помнишь своего прадеда?..
   – Как я могу его помнить?!
   – Самолет в котором он летел, разбился. Но он чудесным образом остался в живых. При том что ни одного шанса выжить не было...
   – И какой же вывод ты из этого делаешь?
   – А такой, что если бы он не остался тогда жить, то моя мать не встретилась бы с моим отцом, не родился бы я. В этом чудесном избавлении от смерти моего деда я вижу подтверждение собственной богоизбранности.
   – Отец, это чушь, ахинея!
   – Не чушь! Не ахинея! – В голосе его чувствовался вызов. – Бог выделяет некоторых людей, отмечает их и затем наталкивает на определенный путь, заставляет идти по нему...
   – Но где же он, папа, твой бог?! Он позвал тебя куда-то, но не помог, совсем не помог тебе. Получается, он просто поманил тебя и обрёк на муки. В чём же дело?
   – Не знаю! Не знаю!.. Тут, как и везде, отсев: своей десницей бог отмечает больше людей, чем нужно для его целей... Они все избраны им, но про часть из них он в какой-то момент забывает, бросает их... Но они-то уже не в силах забыть, что выбраны им. Выбраны для какого-то необыкновенного, яркого, великого жребия!.. И горе им после этого!.. Я думаю, это не только в моей профессии, это так во всех профессиях. Только там это не так выпукло, ярко, ясно...
   – Боже мой! Боже мой! – застонал Не-Маркетинг. – Ты – певец, человек, отмеченный богом, человек, которому бог дал талант, ты – рыл могилы!..
   Потемнело. Подул ветер.
   – А-а, опять! – воскликнул Не-Маркетинг. – Чувствуешь, он беспокоится! Опять! Он ведь тоже... Он не здесь лежит, но он тоже во мраке, в кладбищенском мраке.
   – Брось, хватит, я сам подвержен тяжелым мыслям, но ты... Ты, черт побери, кажется увяз в этой трясине гораздо сильнее. Но я-то – ладно, я – это я, мне положено увязнуть: жизнь прошла, не грех вернуться к прошлому, но ты...
   Сын не слушал отца...
   – Он там, папа, мой несчастный дебил, в том ужасном прошлом! Пока он там, в прошлом, мне нет покоя.
   – Как это? «Он – в прошлом», «мне нет покоя, пока в прошлом»... Что это значит?! – испуганно пробормотал Иван Бобылев, косясь отчего-то на окрестные могилы. – А где ему быть, как не в прошлом? Ведь, если я правильно понял, это – ты сам, каким ты был когда-то давно. Но ведь был же! А не есть. Время его ушло. Ведь не станешь же ты, в самом деле, опять собою-мальчиком, а? Ведь не станешь же? – с усиливавшимся ужасом, словно совсем не будучи уверенным в ответе, спрашивал Иван Бобылев. Ветер задул сильнее. – Ведь это только сумасшедшие в детство впадают... Он всегда будет в прошлом, с ним покончено.
   – Покончено?! – неожиданно пришел в ярость Не-Маркетинг. – А чего же тогда я все о нем думаю, чего же с ним разговариваю, если его нет больше?! А чего же ты сам на кладбище, к Шошо таскаешься, если с ним уже – все, покончено?!.. Да и ведь и с тобой, если так, уже покончено! Ведь и у тебя больше ничего не будет, не может быть!
   – Да, прошлое – не вернется! – воскликнул Иван Бобылев с ужасом взирая на сына.
   – Но это значит, что никогда не засияет над моим дебилом солнце, и только мрак, и ужас черного кладбища и тоска будут вечно окружать его?!
   – Да! Время!
   – Будь проклято время! Пусть тогда все рушится и взрывается, умрут и погибнут все вокруг, раз не воссияет солнце над моим дебилом. Он исчез, пропал, он не дождался избавления!
   – Ты мстителен, ты жесток! Твой товарищ говорил мне... Он многое рассказал. Теперь мне ясно. Вот почему ты с жадностью ловишь мрачные сообщения: теракты, теракты... Жаждешь гибели мира, мести за дебила, за себя! Так нельзя!
   Не-Маркетинг не слушал отца.
   – Что здесь? Какая тайна? Лежащие здесь не знают своих возможностей! – бормотал он, оглядывая могилы.
   – Что ты?! Как язык поворачивается?!
   – Это раньше все падало в ничто, теперь – иначе, новые технологии! И пусть не скоро, мир переменится, те, кто лежат здесь, не должны забывать этого...
   – Перестань, перестань!
   – Нет, ты не знаешь, какой сгусток чувств, ощущений и эмоций заключен в моем бедном дебиле! Этот сгусток, эти информации не должно исчезнуть, как и те, твоих друзей. Пусть мертвые восстанут и поднимут лежащее вместе с ними в гробах...
   – Перестань, перестань!
   – Им все равно не отлежаться!.. Слишком большой сгусток информации. Эй, вы, восстаньте!
   – Что ты!? Перестань, не кощунствуй!
   – Нет, я не перестану, пусть встают, надо доиграть, исправить, что не было доиграно, отомстить за муки, сменить их на счастье!
   – Перестань!
   – Нет! Чувствуешь, витает в воздухе: мир переменится, мертвые восстанут и прошлое вернется. Слишком многое там и не может исчезнуть!
   – Перестань, прошу тебя! Немедленно!
   – Ну же, пора явиться! Отриньте саван, разворотите гробы и поднимитесь! Ты, мой несчастный дебил, вставай из небытия! Где оно расположено – в прошлом, в могиле, в информационном пространстве? Явись к живым!
   – Хватит, я боюсь!
   – Чего боишься, дурак?! Это произойдет! Неужели забыл про Страшный суд?! Все равно восстанут! Явятся со своими муками.
   – Страшно!
   – Не бойся! Ты и так каждый день таскаешься на это кладбище, беседовать с Шошо!.. Эй, Шошо!
   – Перестань, перестань!
   Не-Маркетинг повернулся к нему:
   – Их муки взывают ко мне! Они не отомщены. Месть... Кто виноват в том, что с ними было?! Что произошло со мной в отрочестве? Кто в этом виноват?!
   – Ты виноват во всем сам! Все дебилы! У всех несчастных, неблагополучных мозг – размером чуть больше грецкого ореха.

* * *

   – Врешь, врешь! – закричал Не-Маркетинг. – Ты сам так не думаешь, иначе чего ты сюда таскаешься? О чем хочешь с ними поговорить?! Отвечай!.. Молчишь? Я знаю – за этими муками спрятана тайна, которая имеет отношение к тебе, ко мне, к дебилу, к Шошо, – ты пытаешься отгадать тайну! Она – причина того, что рождает дебилов. В прошлом – какая-то тайна!
   Он сбросил с плиты цветочные горшки. Иван Бобылёв шагнул назад: с ужасом он наблюдал за ним.
   – Это не дебилизм, это нечто... Я открою тайну!
   Он схватил валявшийся в траве у оградки совок и с ожесточением начал рыть могильный холм. Глаза Ивана Бобылева округлились от ужаса.
   – Восстаньте из гробов, откройте свою тайну! Неужели испытанные муки не заставят восстать из гробов и открыть причину испытанной тоски?! Страшной тоски! – выкрикивал Не-Маркетинг, отбрасывая землю далеко в сторону.
   – Перестань! – закричал Иван Бобылев. Он попытался оттащить сына от холма, – Это ужас!
   – Всю жизнь ты убеждал меня, что я дебил, а дебилам ужас – не ужас!..
   Он оттолкнул отца.
   – Восстаньте из гробов, поправьте саван, отряхните комья земли и разыщите в собственном гнилом трупе страшный орган, ту железу, раковую опухоль, бывшую причиной ваших бед! Неужели не хочется знать тайну, почему вы были дебилами?! Собственной тоски и глупости?!.. Неблагополучия!
   – Нет никакой тайны! Дебил, скотина, прекрати кощунствовать!
   Он бросился на сына.
   Тот с легкостью, будто силы удесятерены, отбросил отца. Ударившись об ограду Иван Бобылев осел на землю.
   – Тайна есть! В чем она?! Что скрывает прошлое?! Почему льет слезы дебил?! Отчего ты сам сидел в кафе, пил и ничего не делал, когда мог спастись? Отчего так с Шошо?! В чем разгадка?!
   – Ни в чем! Так устроен мир: всюду глупость, случайность, сложение хромосом, отбор, – пытаясь подняться с земли Иван Бобылев схватился рукой за могильную ограду.
   – Ты – тупой! Ничего не хочешь знать, как пьяница, сидящий на ступеньках перехода! – Не-Маркетинг с силой отбросил в сторону очередной совок земли. – Здесь система!
   Иван Бобылев разрыдался:
   – Гвоздик, не ищи причины, беги отсюда прочь, иначе...
   На карачках он пополз к сыну, норовя ухватить за ногу.
   – Я не хочу видеть во всем глупую случайность, неудачный набор хромосом! Не-ет, этот отбор не естественен, он искусственен!.. Отыщите духа, зло подшутившего над вами! Отыщите мрачную черную железу, что вырабатывала вещество, с кровью оно растекалось по организму, делая вас несчастными! Мне, живому, не под силу, так может вам, мертвецам, откроется в этом городе больше?!..
   Вдруг Иван Бобылев встрепенулся:
   – Ты слышишь?! Что это?! Земля шевелится!
   Не-Маркетинг продолжал совок за совком отбрасывать землю:
   – Отправляйтесь на поиски мрачной причины, что отравляла жизнь! Дайте прямой ответ на вопрос! Найдите орган, железу, которая рождает тоску и неудачу. Рассуждения про «так устроен мир» глупы!
   – Земля шевелится! Встает, встает, а-а! – закричал Иван Бобылев. Вскочив с земли, шатаясь, на заплетавшихся ногах он побежал прочь.
   Не-Маркетинг бросил совок и взглянул на могильный холм...
   – А-а, не хотите?! Трусы!.. Я не хочу гибели миру! Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала!.. Вы, увечные, калечные, кривые и неудавшиеся, потерявшиеся – так и не дождались исполнения надежд... Хватит душить своей мрачной информацией! От вас исходит одна лишь информация. Хватит только ее. Да здравствует индустриальная эпоха для покойников и бесплотных теней – обретите руки и ноги. Больше действия!.. Восстаньте!.. Хватит рассылать из могил свои проклятья. Больше решительности!.. Впрочем... Вы тоже перешли на современные методы. Зачем вам события: вставать из гроба, отряхивать землю, поправлять истлевший саван. Вы теперь действуете в духе времени одними информациями. Я так и знал! Мой дебил, мой печальный дебил – он тоже: только информации и ничего более. Но как же я?!.. Мне не хватает сил, я ваш наследник, ваш представитель, вставайте, вставайте и помогите мне! Доиграем жуткую игру – вашу жизнь. Мы ничего не доиграли! Поднимем мертвых из гробов, оживим мальчика и будем играть игру. До полной победы! Что нам стоит?! Мы – дебилы, наш мозг – с грецкий орех!
   – А ну! Что вы тут творите?! – раздалось за спиной Не-Маркетинга.
   Он обернулся: чуть поодаль у старого раскидистого дерева стоял служитель кладбища в синей форменной куртке. В руке он угрожающе сжимал железный прут.
   – Это сатанисты! Сатанисты! Оскверняют могилы! – выкрикнул из-за дерева истеричный голос, – старичок, приведший на кладбище.
   Не-Маркетинг выскочил из-за могильной ограды и побежал по тенистой аллее к выходу, туда, где был различим сквозь арку кусок улицы.