– Знаю я таких мамочек, – проникновенно сообщил Вася Машке. – Дрожат над своим сокровищем, а потом только удивляются, откуда у сокровища шприц в ванной, пустые бутылки под тахтой!
– Вот, вот! – обрадовалась Машка. – И чуть что – сразу за кошелек хватаются. Сунут в лапу кому надо – и опять порядок! Деньги-то есть, чего же не тратить на ребеночка?…
– Значит, был типичным маменькиным сыночком? – уточнил Вася.
– Да уж!
– И парни во дворе его не уважали?
– Да кто его видел? В школу убежал, из школы прибежал…
– А вы, я так думаю, были королевой двора?…
Машка улыбнулась.
Если бы стесать с нее сорок кило, нажитых на беляшах, и выбросить на помойку базарные халаты, и причесать по-человечески… Вася вдруг понял, что это была крупноватая, но яркая деваха, мечта незамысловатого парня с ближайшего завода.
Но эта деваха что-то скрывала… Узнав о покушении, она перепугалась всерьез. Может быть, подозревала, кто виновник сего торжества?
Впрочем, главное Вася выяснил – корни странного покушения, а вместе с тем и человека, породившего нереала, следует искать именно в том дворе, где провел детство и раннюю юность Ротман. Поэтому более он продавщицу не мурыжил, поблагодарил и отпустил с миром к жестяному ящику.
Время было уже почти обеденное.
Конечно, можно было закусить беляшами. Но на базаре понастроили всяких кафешек, пельменных, чебуречных, и даже воздвигся ларек с восточным названием «Шаурма». Вася решил, что надо бы этой шаурмы отведать. Если цена приемлемая, конечно. Он спросил у Антошина, что это такое, получил наилучшие отзывы, и отправился лакомиться.
Базар – он и есть базар. Соблазнов там хватает. Вася сперва застрял возле мужиков, разложивших на газетах всевозможные железки, от ржавых сапожных гвоздей до детонатора к взрывному устройству. Потом попытался сторговать маленький кипятильник, из тех, которыми начальство регулярно запрещает пользоваться на рабочем месте. Далее он набрел на тележку с просроченным товаром: кетчупом, «одноразовой» китайской вермишелью, банка растворимого кофе и почему-то шампунем. Эти тележки выгонялись внезапно, продавец торопливо, за то во всю глотку выкликал цены, вдвое меньше привычных, и товар разметался прежде, чем успевали подбежать стражи порядка. Вася взял и кофе, и вермишель, обеспечив себя завтраками как минимум на неделю.
Что характерно – закупки он произвел в рабочее время.
Уже близко был восточный киоск, у которого клубились любители шаурмы, уже и слюноотделение началось у следователя угрозыска, когда он заметил возле прилавка знакомую крупную фигуру.
Игорь Синицын покупал туалетную бумагу.
Сперва Вася образовался – вот ведь как его приятель проникся заботой о Башарине! Ясно же, что на Базе хронодесанта нет элементарных вещей!
Потом он заметил, что у Игоря, кроме сундучной сумки с фотооборудованием, появились два объемистых пакета.
Загрузив бумагу, Игорь неторопливо проследовал вдоль киоска – и вдруг кинулся в просвет между двумя грузовиками. Вася, очень этим маневром заинтересовавшись, забежал с другой стороны и увидел, как Игорь выглядывает из-за угла.
Очевидно, полоумный приятель выглядел-таки что-то неприятное. Вася видел только его спину, головы – и той не видел, потому что неопытный в шпионских затеях Синицын выставил ее всю целиком. Но поднялись и опустились плечи – очевидно, это был горестный вздох.
Место, куда заскочил Игорь, на первый взгляд казалось тупиком. Трудно было предположить, что между задней стенкой ларька и забором есть довольно широкая щель, которой воспользовался Вася. Игорь и не предположил. Он вышел из своего случайного укрытия, а Вася перебежал на его место. И тоже выглянул.
Странно вел себя на базаре отставной педагог, насильник печального образа, фотограф-самоучка Синицин! Он брел, прицениваясь, как и полагалось бы нормальному человеку, но время от времени принимался затравленно озираться. Вася пошел следом, пытаясь понять, что эта ерунда означает.
Время от времени Игорь делал покупки, о полной вменяемости не свидетельствовавшие. Он приобрел последовательно полкило яблок (наверняка надоевших Башарину за время огородного житья, а Базе хронодесанта – на один зуб), пакетик одноразовых носовых платков, электролампочку, третий пакет, куда складывать покупки (два, которые он уже тащил, были забиты под завязку), пачку хны для покраски волос, большую коробку спичек, антистатик, употребляемый при стирке белья, и комплект пестрых прищепок для белья же.
Вася и про шаурму позабыл…
Что-то же означали все эти странные покупки!
Синицын вошел в павильон.
Этот павильон имел два входа, и Вася поспешил к противоположному, чтобы перехватить безумного приятеля с новыми приобретениями.
Увидев его, Игорь попытался поднести палец к губам и сделать «Тс-с-с!» Но у него в кулаке были зажаты ручки пакетов, так что жест вышел, мягко говоря, дурацкий.
– Ты чего тут скитаешься? – строго спросил Вася. – Это ты так покупаешь пельмени для Башарина?
– Да вот же они, пельмени! – воскликнул Игорь. – Васька, все плохо! Помнишь «Древнерусскую школу ведической реабилитации»? Того амбала, который нам собирался веником карму чистить, помнишь?
– Ну?
– Ну, так он за мной идет! Я уж и так, и этак! Никак от него оторваться не могу! – в полном отчаянии сообщил Васе Игорь. – Я его уже полтора часа по базару вожу!
– И какого рожна ты его водишь по базару? – обалдев от такого события, спросил Вася.
– Я же тебе говорю – он следит! Он же – из тех, из магов! Он думает, что я покупаю продовольствие для нереала!
– …!
Следователь угрозыска возвысился до ненормативной лексики.
– Ого! – сказал на это Игорь.
– Ладно, – голос Васин сделался жестяным. – Ты сейчас идешь, не оборачиваясь, садишься в первый же трамвай и уезжаешь. Потом пересядешь и повезешь на Базу всю эту дребедень.
– Я нарочно чего подешевле брал, – признался Игорь.
– Вот и замечательно. Пошел!
Игорь, очень довольный, что перекинул груз со своих плеч на Васины, поспешил к остановке, а Вася решительно пошел навстречу амбалу, способному почистить карму веником. Амбал был достаточно крупен и заметен в толпе. Васе не составило труда заступить ему дорогу.
Он просто встал, готовый к самым решительным действиям.
Алконост, а это был именно он, уставился на человека, который по мнению деда Ворона вовсе даже и не был человеком, в ярости.
Затевать сейчас свалку ему было не с руки.
Тот, кто вез пельмени для нереала, уже торопливо забирался в трамвай.
– Мы тебе еще канал перережем! – негромко сказал Алконост.
– Вы его сперва нереалу перережьте, – посоветовал Вася. – Ишь, умные!
– Ты чего? – изумился Алконост.
– Чего-чего! Янтры знать надо!
Диковинное слово наконец-то стало родным. И, пока Алконост соображал, Вася развернулся и пошел прочь.
На душе у него было пасмурно…
Глава четвертая.
О необходимости африканской магии в условиях российского бомбоубежища
Для женщин, работающих в Доме колхозника, девяносто процентов его подлинной привлекательности представляет базар. Этот базар расположен между Домом колхозника и городским вокзалом. Сбегать туда в обеденный перерыв можно запросто – и там же перекусить, хоть беляшом, потому что кафе в офисном здании – дорогое удовольствие. Возможно, цены там взвинтили по западному образцу – чтобы всякая шушера не околачивалась. Чтобы солидные деловые люди могли съесть все тот же бездарный салат-оливье, но вшестеро дороже и в столь же солидном деловом окружении…
Алевтина Петрова, как и большинство женщин-клерков наинижайшего разряда, предпочитала базар. Она фактически одна растила дочку, пыталась наладить ребенку правильное питание из свежих продуктов с витаминами, а магазинная свежесть была не по карману. Аля брала в магазине только мясо и фарш, потому что базарная продукция доверия не внушала.
Выйдя из шестистворчатых дверей Дома колхозника за полчаса до истечения рабочего времени (Аля не нарушала трудовую дисциплину, а просто начальница у нее была тоже матерью-одиночкой и все понимала), она поспешила на базар с заранее обдуманным намерением. Следовало затовариться на три дня.
Перебегая улицу, входя в смешные сетчатые воротца, быстро протискиваясь вдоль длинных прилавков, Аля повторяла в памяти список: взять десяток яичек подешевле, растительного масла, два кило картошки, баклажаны и чеснок, яблок или… или… еще Настька затосковала о… винограде…
Виноград, сказала себе Аля, виноград… Вот именно – виноград! Аллах с ними, с баклажанами, может мать порадовать единственную дочь виноградом?
Тем более, что перед ее глазами был прилавок, на прилавке – деревянные ящики, а над ними нависала усатая, счастливая, сладкоглазая физиономия восточного человека.
– Нравится? – спросил этот человек с такой радостью, как будто минуту назад предложил руку с сердцем и вот сподобился согласия. – Попробуй! Пальчики оближешь!
– Дорого, наверно, – ответила Аля, понимая, что такой товар не может быть дешевым.
– Послушай, уважаемая! Твое дело – цену спросить, мое дело – цену назвать, твое дело – сказать «дорого», мое дело – спросить, а сколько дашь? – весело затараторил продавец, глядя прямо в глаза покупательнице. – Твое дело – вдвое меньше сказать, мое дело – «вай!» сказать, твое дело – «в другом месте возьму» сказать, мое дело – «постой, красавица!» сказать! Ты же не в магазине!
Але стало смешно. А разговорчивый продавец немедленно извлек из ящика гроздь килограмма на два по меньшей мере.
– Бери! – заявил он с таким видом, будто дарил этот гигантский виноград, но цены все еще не называл, а соблазнял крутобокой гроздью, поворачивая ее то так, то этак. – Бери! Вкусно, сладко, полезно! Не жалей денег! Думаешь, у тебя – деньги? Это – не деньги! Рубль – туда, рубль – сюда… что такое рубль? Один рубль плюс один рубль – думаешь, это два рубля?
Его глаза уперлись Але в переносицу.
– Считай, милая! – велел странный продавец. – Один рубль и один рубль – это будет один! Считай!…
– Как же?… – попыталась было возразить Аля, а пальцы ее сами принялись искать на прилавке оставшийся в Доме колхозника маленький калькулятор.
– Просто! Сейчас объясню! Один и один не может быть два, потому что это один, а два – это не один и один, потому что два с самого начала было два, и не два рубля, потому что два – это иная сущность, чем один, и не может произойти от одного…
Очнулась Аля в огромной комнате без окон и, возможно, без дверей. Жутковатая это была комната, какая-то замшелая, заплесневелая, освещенная, похоже, лишь единственной лампочкой, и то – подвешенной где-то за мебелью на уровне столешницы.
Очнулась она, сидя на стуле, а у ног стояла хозяйственная сумка, из которой, кажется, ничего не пропало. Ася заглянула туда, увидела пакет из толстой бумаги, вспомнила: там – виноград… Но как она укладывала пакет в сумку, как расплачивалась за покупку – это уж было покрыто мраком…
И зачем бы ей, зная, что через час придет дочка с занятий, забредать в какой-то бункер? Ведь не тащили же ее сюда – одежда в порядке, царапин нет, ничего не болит… Раздеть не пытались…
Это Аля могла утверждать под присягой – замочек от джинсовой молнии барахлил, и она всякий раз зацепляла это дело изнутри английской булавкой. Если не знать, где эта булавка расположена, то снять с Али джинсы можно только с помощью ножниц.
Ася, недоумевая, встала и обвела взглядом помещение, самая дальняя стенка которого терялась в беспросветном мраке – если вообще была…
Обстановка почему-то наводила на мысли о том свете, хотя ничего инфернального в ней не было, а стояли канцелярские столы светлого дерева, обшарпанные и крытые листами зеленого картона, как это делалось, пожалуй, в пятидесятые годы прошлого века, а на столах – канцелярские же лампы, от которых тоже явственно тянуло сталинизмом, и стопки картонных папок с истрепанными завязками, и почему-то даже несколько допотопных компьютеров наподобие советской «Искры», что совершенно не вязалось с обликом бункера.
Аля пошла на свет, с трудом пробираясь между тесно составленными столами, и обнаружила, что лампочка подвешена в большом, впритык к стенке, террариуме. Подставив под нее голову, лежал и грелся подросток-крокодил, чуть поболее метра в длину, как и положено – зеленый. Был он неподвижен, Але даже показалось, что это просто игрушка такая, нелепая в своем реализме до отвращения, и она стукнула костяшками пальцев по стеклу.
Крокодил медленно повернул голову. В глазах его явственно читалось:
– Заберите меня отсюда!
И крокодила можно было понять – он еле умещался в своем жилище, даже хвост у бедняги загибался вверх и торчал в щели между кусками оргстекла, прикрывавшего сверху террариум и придавленного кирпичами.
Но Але было не до того, чтобы дергать крокодила за хвост. Она мучительно пыталась понять, как же это забрела в канцелярско-бетонный бункер. Главное, ведь и сумка цела, и кошелек…
Кошелек!
Аля быстро проверила все свои тайники. Большой кожаный с мелочью лежал даже не на дне бокового сумочного кармана, а довольно высоко, и все же уцелел. Маленький с более крупными банкнотами Аля носила в кармане джинсов. И с ним ничего не сделалось. Был еще потайной карман в плаще – на всякий пожарный случай и чтобы зарплату домой носить. Он тоже оказался нетронутым.
Так что же все это значит?
Взяв на всякий случай сумку, Аля пошла вдоль бетонной стены, огибая столы, протискиваясь между ними, и даже до того расслабилась, что задала себе вопросы: с какого ж это года хранятся тут канцелярские реликвии и экспонаты? кому они нужны в таком количестве? почему не выброшены на помойку? часто ли навещают и кормят крокодила, которому здесь явно не место?
Чем дальше от террариума – тем мрачнее делался бункер, но вдруг чуть ли перед Алиным носом распахнулась дверь.
На пороге стоял мужчина в черном кожаном пальто, внушительный мужчина, с горбатым носом, с залысинами, лет этак за пятьдесят. На груди его светились два белых треугольничка – безупречная рубашка по обе стороны темного галстука.
Не ожидая увидеть тут такую элегантную особу, Аля шарахнулась. И сразу из-за плеча особы вытянулась посторонная рука, нашарила выключатель, щелкнуло.
– Ой! – сказала Аля.
Особа не далее как полчаса назад (ну, час, ну, три, но никак не больше, раз Аля еще не чувствовала голода) стояла за прилавком и выбирала для ненаглядной покупательницы наилучший виноград!
Правда, тогда вид у мужчины был более сытый, и усы топорщились бодрее, и глаза были ну такие ласковые, что хоть за ухом его чеши! Сейчас же физиономия сделалась жестче и строже, да и безупречный черный костюм вместо грязного белого халата поверх невообразимой фуфайки, очевидно, придавал ей бледности.
– Не волнуйтесь, – сказал мужчина, и голос был – как из бочки. – Лично вам ничего не угрожает.
Аля на всякий случай отступила подальше. И основания для беспокойства у нее имелись! Вслед за мужчиной вошли два крупных парня, один посветлее, другой – посмуглее, оба в черных куртках с иероглифами на груди, вошел маленький дедок бомжеватого вида, вошел человек неопределенного пола – объемистый, в темном плаще и в низко надвинутой кожаной кепке, из-под которой свисали явно крашеные бледно-желтые лохмы.
– Чего вы от меня хотите? – спросила Аля. И спросила как-то уж очень нервно.
– Хотим, чтобы вы сделали одно доброе дело.
– И для этого нужно затаскивать меня в какой-то бункер?!
– Потише, ради всего святого… – мужчина поморщился. – Сядьте, Алевтина. Мы тоже сядем. Будет нормальный разговор. И вы поймете, почему мы не могли обратиться к вам иначе. Тогда разговора бы не получилось.
– Почему вы так уверены? – Але показалось, что ее агрессивность должна вызвать к ней уважение, и нужно не столько говорить, сколько огрызаться.
– Мы – маги, – мужчина коротко поклонился и наконец сел. – Я – представитель Центра космоэнергетики, мои коллеги Гамаюн и Алконост – из Древнерусской школы ведической реабилитации, Эмириэль представляет Академию белой практической магии…
Некто в кожаной кепке кивнул. Но его половая принадлежность от этого яснее не сделалась.
– … а это – знаменитый дед Эфраим Ворон…
Але стало стыдно – ни про какого деда Ворона она и слыхом не слыхивала.
– Очень приятно, – сердито сказала она.
– Как вы понимаете, мы отказались от прежних имен и избрали другие, более нам соответствующие, – объяснил мужчина. – Подлинное звучание имени… впрочем… я имею в виду, что не буду возражать, если вы, как и мои спутники, будете называть меня Генералом. Это – не то имя, под которым меня знают в наших кругах, но сегодня оно меня бы вполне устроило…
Спутники не очень дружно кивнули, подтверждая: да, вот этот пижон – Генерал.
– Так вот, Алевтина… Да вы сядьте!
Аля подчинилась, а сумку поставила поближе к стулу.
– Так вот, Алевтина. Есть магия черная, а есть – белая.
– Знаю, – буркнула она.
– Мы – адепты именно белой магии, прошу иметь это в виду. И мы уничтожаем зло там, где оно принимает реальную форму. Мы уничтожаем зло – запомните! Зло! Когда оно уничтожено, мы продолжаем свой путь.
– Ясно…
– Может случиться такое, что обычный, далекий от магии человек случайно вызовет к жизни зло. Это как годовалый ребенок, который, играя, устраивает пожар. Дело взрослых – потушить пожар и спасти ребенка. Согласитесь, его никто наказывать не станет, он же – несмышленыш. Большинство людей – точно такие несмышленыши в магических вопросах.
– Ясно… – согласилась Аля, хотя никак не могла понять, зачем ей читают такую примитивную лекцию, да еще в бункере.
– Так вот… – Генерал вздохнул. – Вы, Алевтина, более десяти лет назад сотворили зло.
– Я?…
Аля принялась перебирать – что же тогда с ней было? Сидела дома, нянчила маленькую Настьку… с мужем грызлась из-за денег и его патологического неумения выкручивать пеленки…
– Вы создали тульпу, – объяснил Генерал, но этого слова Аля не знала.
– Тульпа – это не то чтобы двойник… Некоторые люди обладают способностью выпускать из своего тела эктоплазму. Это слово ввел в употребление лауреат Нобелевской премии, француз Шарль Рише, врач-физиолог. То есть, эктоплазма – вполне научное понятие. Но явление выхода эктоплазмы было замечено сотни лет назад. Некоторые могут контролировать этот процесс и создавать тело, имеющее, так сказать, заданные параметры… У некоторых это получается самопроизвольно. Феномен двойников – это самый обычный бесконтрольный выход эктоплазмы, принимающий образ своего, так сказать, производителя. Для эктоплазмических тел, созданных более или менее сознательно, мы используем тибетский термин «тульпа». До сих пор все ясно?
– Все, – сказала Аля, пребывая в состоянии, мало чем отличающемся от гипнотического.
– Тульпогенез, как мы это именуем, в Тибете дело обычное. Можно сотворить своего двойника, чтобы он появился в каком-то отдаленном месте и выполнил поручение. Удерживать тульпу в состоянии активности, не позволяя ей… или ему, какая разница… не позволяя разрушиться – это для Тибета тоже заурядное явление. Но наблюдатели заметили одну вещь – чем больше тульпа живет в мире людей, тем более устойчива становится его форма. И тульпа освобождается от опеки своего творца. Связь сохраняется только на энергетическом уровне. Тульпа становится чем-то вроде вампира. До сих пор тоже ясно?
– Все… – отрешенно проговорила Аля.
– Внешне она неотличима от человека и даже имеет определенную плотность. Тульпа может покупать и носить одежду, питаться, делать почти все, что положено людям.
– Все… – согласилась Аля.
– А теперь – самое неприятное. Итак, Алевтина, более десяти лет назад вы сотворили тульпу.
– Все… – пробормотала Аля.
– Эта тульпа, очевидно, никогда не была под вашим контролем. А теперь, простите, совсем распоясалась. Создавая тульпу, вы невольно вложили в нее такие качества, как упорство… я бы даже сказал – ослиное упрямство… Способность во всем идти до конца… Агрессивность, наконец! В общем, ваше творение попало в плохие руки и выполняет задания черных магов, продолжая при этом выкачивать вашу энергию!
– Все… – был невнятный ответ.
– Алевтина!
– Все! – заорала Аля, и Генерал, оттолкнувшись ногами, стремительно поехал на стуле прочь от тульпотворительницы.
Его свита, молча наблюдавшая за странной беседой, как-то подозрительно переглянулась. Молодой человек спортивного вида, смугловатый, вышел вперед.
– Гамаюн, – представился он, а голос был примерно такой, каким говорят в темном переулке: «Ну, ты, козел!…»
– Алевтина, – отвечала временно утратившая соображение Аля.
– Я знаю. Алевтина… может быть, проще – Алечка?
– Может быть, – уже начиная приходить в себя, согласилась Аля.
– Значит, так, Алечка. Чем ты его сотворила – тем ты его и уничтожишь.
– Да не умею я! Ни творить, ни уничтожать! – Аля хотела было в знак надежности своих слов перекреститься, но поднявшаяся было рука рухнула на колени.
– Не умеешь – научим, не хочешь – заставим! – весело пообещал Гамаюн. – И пока ты не уничтожишь тульпу, мы тебя отсюда не выпустим.
– Я простой человек! – воскликнула Аля. – Работаю, гроши получаю, дочку воспитываю! Никаких таких ваших тульп я не знаю! И никогда ничего такого не делала!
– Сделали, – поправил Генерал. – Полагаю, что более десяти лет назад. И теперь созданная вами тульпа… или созданный вами тульпа… В общем, живет среди людей, ничем от них не отличаясь, и функ-ци-о-ни-ру-ет! У нас даже, если угодно, фотография есть. И никто не может уничтожить это зловредное существо, кроме вас. Так уж получилось. И даже чисто юридически вы – хозяйка своей, то есть своего тульпы…
– Мужик у тебя получился, – объяснил Гамаюн. – Почему-то! А теперь слушай внимательно, Алечка. У тебя дочка есть, Настя, хорошая девочка. Сейчас тебя научат, как уничтожить тульпу, ты делай все, как полагается, и думай так: если тульпа уцелеет, дочки не будет, а если тульпа накроется – никто дочку пальцем не тронет.
– Перестань, Гамаюн, – прервал его Генерал. – Конечно, логика в этой идее есть, мы можем в виде благодарности закодировать девочку на удачу, это несложно, составить ей сильный амулет против порчи. Ну а если благодарить будет не за что…
Гамаюн угрожал открыто, Генерал высказался округло.
Але сделалось по-настоящему страшно. Она забилась в угол между террариумом и самым крайним столом. Край стола, неожиданно острый, врезался ей в зад, она привстала на цыпочки – и получилось, будто она частично сидит на столе…
– Я бы вам советовал сосредоточится и начать разрушение тульпы, – сказал Генерал. – Это проще, чем кажется. Я вам помогу. Вот фотография.
– Но это же человек! – воскликнула Аля.
– Тульпа, – уточнил Генерал. – Тульпа в человеческом образе. Вы с тем же успехом могли создать животное. Эктоплазма очень пластична. Или даже предмет. Закройте глаза и вообразите себе образ – в данном случае образ мужчины, но даже если не будет полового признака, это роли не играет. Вообразите, что он написан краской по стеклу… легкорастворимой краской… дымчатой краской… и от вас к нему протянуты две струи белого дыма, так выглядит канал, по которому идет энергия… и в руке у вас тряпка, следите за моим рассуждением внимательно, внимательно… большая шершавая тряпка, одна тряпка, а не две, потому что одна большая тряпка лучше, чем две маленькие, и в то же время она по площади им равняется, ибо один плюс один есть два и в то же время два минус один не есть один, потому что один плюс один…
Аля почувствовала, что ее голова начинает медленно поворачиваться на шее в какой-то немыслимой плоскости и – на четыреста градусов!
И действительно перед глазами оказалось мутное стекло с силуэтом. Тряпки, правда, не было, но была мысль – это стекло кто-то нехороший поставил между ней и Настей! Уничтожить дурацкую хрупкую стенку – и скорее бежать домой! А то ребенок из школы прибежит – а в холодильнике шаром покати…
Желание пресечь дымные струи, выходящие из-под правого подреберья, и разбить стекло вместе с силуэтом возникло вполне естественно, на вдохе, а с выдохом следовало совершить и действие. Один вдох плюс один выхох равны… один плюс один – это вовсе не два… но что же это?…
Вдруг Алю осенило – да это же был гипноз! Ее заставляют сосредоточить внимание на игре с цифрами, сузить внимание до одной точки – одной, символизирующей ту самую единицу, о которой толкует Генерал! А потом Алю можно брать голыми руками…
И это уже сделали однажды!
А сейчас ее заставляют убить человека!
Она чуточку, ну, самую чуточку приоткрыла глаза.
Генерал, уверенный в силе своей математики, сделал к Але два шага, протянув вперед руки – тощие, и, как ей показалось, когтистые. Страшные это были руки, глаза так и норовили закрыться обратно, однако нормальное здоровое чувство протеста оказалось сильнее страха!
– Четыре, три, два, раз, пуск! – сама себе приказала Аля, беззвучно и отчаянно. И, стремительно поджав к животу ноги, так же резко и решительно брыкнула, целясь в живот Генералу.
Не ожидавший нападения маг шарахнулся и в поисках опоры ухватился за террариум. Тот не удержался на черных металлических ножках, и оба они – и Генерал, и крокодилово жилище, – чуть ли не в обнимку рухнули на пол и завалились между столами. На них посыпались стопки папок и грохнулась настольная лампа.