– Шесть минут? – спросил я. – Шесть дней? Шесть с половиной недель? В шесть утра? В шесть часов вечером после войны? Шесть километров?…
– Башарин не выдержит шести километров, – Таир был очень недоволен бегством. – Вот ведь идиот! Шесть часов, разумеется. У нее ведь имеется остаточная энергия инкуба.
– И все это время тульпа будет таскаться за ними следом? – поинтересовался Вася.
– Похоже на то…
Раздался женский смех. До сих пор я только в книжках читал, что он бывает серебряным, а вот теперь сподобился услышать.
– Это что еще такое?! – возмутился Васька. – Лирайт, ты?
– Нет, – сказал Таир. – Это Ребалиань Адинурада, суккуб. И с ней Семнерим Астафагор, инкуб, если не ошибаюсь.
– Да, мы убедились, что ты выполняешь уговор, Таир Афроластериск, – отвечал женский голос. – Как там чувствует себя Ассарам Кадлиэль?
– Одно могу сказать совершенно точно – не поумнел.
– Мы на это и не надеялись… – Ребалиань Адинурада вздохнула. – Ну что же, теперь поступай, как знаешь…
Там, где только что стоял нереал, на стене обозначилось светлое пятно, по нему пошли тени – и я увидел женское лицо такой ослепительной красоты, что ни один живописец не нафантазировал бы. Казалось, там стоит женщина, закутанная в черный бархатный плащ, и лишь длинная вьющаяся прядь темно-рыжих волос свисает ей на грудь.
Я впервые видел живого суккуба и должен сказать, что никакого страха не испытал, а лишь желание избавить Ребалиань Адинураду от совершенно ненужного ей плаща…
– Т-т-т! – затарахтел вдруг Имант. – Т-т-т-т-т-т-т-т-т-т!
При этом он тыкал пальцем в Ваську.
– Вот такая идея нас осенила, – сказал Таир суккубу. – Ну, кто лучше будет охранять Ассарама Кадлиэля от покушений самозванца Корнофора, чем следователь угрозыска? Причем вполне сознательно?
По прекрасному лицу пролетели настроения – сперва удивленно приоткрылся рот, потом в глазах засветилось понимание, и, наконец, губы раздвинул восторг!
– Быть по сему! – сказала Ребалиань Адинурада.
– Быть по сему! – подтвердил Семнерим Астафагор.
– Быть по сему! – весело согласился Таир. – А вы как, Игорь Петрович?
– Vox populi – vox dei, – отвечал я, присоединяясь к большинству, но пока не понимая, зачем я это делаю.
– Тогда приступим! – Таир протянул к Ваське руки.
– Ты что? С ума сошел?!? – заорал следователь Горчаков в таком ужасе, за какой полковник сорокин был бы вправе уволить его с занимаемой должности.
С бешеным тарахтеньем Имант схватил его в охапку.
Васька вырывался, матерясь, но я же понял, что тут затеяли! Я облапил Ваську с другой стороны, мы оба, можно сказать, на нем висели, а когда на человеке висят два центнера живого груза, то шевелиться ему весьма затруднительно.
Вдруг нас обоих шарахнуло электрическим разрядом. Мы отлетели от Васька и едва удержались на ногах.
Следователь Горчаков стоял ошалевший, взъерошенный и почему-то ощупывал себе грудь.
Мне вдруг стало безумно жалко Ваську – таким растерянным я его никогда не видел…
– Слияние полное, – сказал Таир. – Я даже не думал, что так бывает.
– Так кто я теперь? Нереал? – спросил Васька таким голосом, каким говорят: ну, все кончено…
– Нет, теперь ты – человек, – убежденно произнесла Ребалиань Адинурада. – Таир Афроластериск, скажи ему…
Но Таир молчал.
Очевидно, совместить инкуба с тульпой было проще, чем сказать образовавшемуся человеку: отправляйся-ка ты, друг сердечный, к женщине, которая тебя такого придумала, и по крайней мере скажи ей спасибо…
Очевидно, на правах давнего приятельства сделать это следовало мне.
– Вася, – сказал я. – Две кавказские овчарки – это, конечно, здорово, но… но… но лучше, чтобы рядом кто-то был…
Васька смотрел в землю.
– Не могу, – вдруг признался он. – Как это: я – к ней?… Здрасьте, фантазия ваша прибыла, прошу любить и жаловать?
– Можно и так! – безумно довольный, что он допустил в свою упрямую голову эту мысль и теперь с ней разбирается, воскликнул я. – Столько их, бедных, мечтает, что придуманный жених явится! Вот у одной пусть и сбудется.
Таир просто молча смотрел на Ваську.
Я всмотрелся в лицо мага. Нет, Таир не просто смотрел. Он… приказывал. Ступай, приказывал, к женщине, которая тебя создала и ничего ради тебя не пожалела! И докажи, что ты этой женщины стоишь.
Или мне показалось?
Или мальчишкам такие штуки в голову не приходят?
– Да ты не волнуйся, она же все понимает! И, если она тебя такого придумала, значит, ты такой ей нравишься! – продолжал внушать я. – Вот я бы пошел, честное слово!
– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты был тульпой! – огрызнулся Васька.
– Ну и что, что я не тульпа? Думаешь, мне поэтому легче живется? Да, может, лучше быть тульпой, которую выпустил хороший человек, чем человеком, у которого все наперекосяк! – выпалил я.
– А с чего вы взяли, Игорь Петрович, что не являетесь тульпой? – вдруг спросил Таир, он шутил, я всей душой верил, что он шутит, но прозвучало как-то тревожно…
– Ну… Всю б-б-биографию п-п-помню… У меня б-б-бабушка есть… П-п-подтвердит!, – вдруг не заговорил, а забормотал я.
– Т-т-т-т-т! – раздалось над ухом.
Я резко повернулся, имея на устах фразу о недопустимости передразнивания заикающегося человека, и вдруг вспомнил, что Имант иначе не умеет.
Цыган погладил меня по голове.
И на круглой физиономии была жалость.
– Поразмыслите же о сем! – поучительно произнес Таир. – А нам пора. Это дело мы сделали – не так ли, коллега?
– Т-т-т! – согласился Имант.
– А другие дела остались. Василий Федорович!
Васька не желал разговаривать с Таиром, он даже демонстративно отвернулся.
– Василий Федорович! – повторил Таир. – Я маленьким очень любил с цветами на подоконнике возиться. Они у меня всегда здорово росли. Я уже потом понял, почему. Но росли и сорняки, зазеваешься – такая крапива вылезет, прямо как дерево. И мне всегда было до слез жалко ее выпалывать. Но если не выполоть крапиву – погибнет другое растение, вся вина которого в том, что оно само не умеет защищаться. Я очень давно понял, что когда-то придется приступить к прополке крапивы…
Он повернул голову направо, к Иманту, повернул налево, к Ребалиань Адинураде.
– Ну, вот… Вот мне и придется этим заняться. Я не хотел, честное слово. Просто иначе нельзя. Вы же этим занимаетесь? Ну вот – и мне придется. Пошли, коллега. Ребалиань Адинурада, Семнерим Астафагор, вы довольны? Договор соблюден?
– Более чем соблюден, если ты идешь убивать нашего врага, – отвечал мужской голос. – Об этом мы не просили.
– Постыдись, Семнерим Астафагор! – вмешалась Ребалиань Адинурада. – Пусть не будет у тебя в жизни удачного поиска, если ты сейчас бросишь Таира Афроластериска! Ведь он – один, а их – много!
– Удачи! – сказал Таир, сделал знак Иманту, и оба направились прочь. Я же остался стоять, разведя руки, словно монумент изумления.
Лицо на стене исчезло, словно закрылось бархатным плащом, и две тени полетели следом за Таиром и Имантом, два тающих голоса продолжали перебранку, и вдруг до меня донесся звон оглушительной оплеухи.
Но мне было не до инкубовских разборок – как, впрочем, и Ваське, который вдруг громко вздохнул.
Я – нереал?
Какой же идиот… какая идиотка меня выдумала?…
Вдруг меня осенило – я знаю эту идиотку! Я с первых дней своих ее знаю! Она восторженно нянчила меня, когда еще только ушла на пенсию из школы, где сорок пять лет преподавала литературу, в том числе десять лет – еще и историю! Она собрала дома огромную библиотеку и пропитала меня ароматами стихов, нафаршировала историческими фактами, прошпиговала меня латинскими цитатами!
Бабуля!!!
Стоило этой мысли оформиться в слово, Имант резко повернулся. Тыча в меня пальцем, он захохотал. И стал пихать Таира, чтобы и тот присоединился к веселью.
Таир повернул голову – и я увидел улыбку.
У него была светлая улыбка! Улыбка взрослого, который, уходя заниматься своими опасными делами, наблюдает за серьезной деятельностью младенца.
Так он пошутил?
Или все-таки не пошутил?
Такое вот недоумение…
Что-то в жизни завершилось, но завершилось формально. Ибо точку ставит только смерть, твоя собственная. А с нами произошло нечто странное, после чего, хотим мы этого или не хотим, нужно как-то жить дальше. В прежнем мире, но в новом качестве.
Ваське – так уж точно!
А мне? Я-то кто? Откуда я? Зачем я? И, главное, кому я такой нужен?
Поразмыслите же о сем…
Рига
2000