Я сделал от двери всего один шаг – и тут что-то мокрое, тяжелое и со странным запахом весомо шлепнуло меня по лицу, залепило глаза и рот!
– Полтергейст! – подумал я, причем подумал именно так – воплем. У нас побывал дед-вонючка и разбудил мокрый полтергейст!
Я зашарил в воздухе руками – всюду было мокрое, непроходимое, тяжелое и гнусное! Как будто я попал в внутренности к какой-то вселенской лягушке! Оно пыталось спеленать меня, оно своей тяжестью хотело сбить меня с ног и швырнуть на пол. Я треснул кулаком – но оно подалось, кулак проехал куда-то не туда, меня развернуло…
Вдруг я сообразил – изгоняют же священники всякую нечисть молитвой! Заклинаний я не знаю, загадочных способностей, как Таир, не имею, но молитва???
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sanktum!… – заголосил я сквозь мокрое щупальце, а может, ласту, залепившую мне рот. Именно по-латыни, потому что русские слова провалились куда-то в щель между извилинами. Из всего латинского «Отче наш» я знал, разумеется, только эти начальные слова – почему и заткнулся.
Полтергейст мне попался необразованный – то бишь, я ему попался… Латынь на него не подействовала, а если и подействовала – то лишь озлобила. Он обдал меня холодом!
И я понял, что настал мой смертный час.
– Бабуля-а-а-а! – уже вне всякой латыни и вне всякого соображения, завопил я. Но жива ли бабуля, не захлебнулась и и она в ледяных волнах полтергейста? Ведь когда я орал по-латыни, она не отозвалась!
– Иго-ре-е-е-чек! – донеслось чуть ли не с того света.
– Бабуля! Что это, бабуля?!
– Сейчас, сейчас!
Жива! И прогонит полтергейст ко всем чертям собачьим!
В этот миг я веровал не в силы добра и зла, но в бабулю, которая способна шваброй вымести полтергейст из квартиры и плюнуть ему вслед.
Сквозь мокрое и холодное забрезжил свет! И я устремился к нему!
– Что ж ты так поздно, Игоречек? – вдруг запричитала бабуля. – Ой, да стой же ты, где стоишь! Веревку оборвешь!
Какую, к лешему?… Какую веревку?…
Вдруг мое лицо непостижимым образом освободилось от, качалось, навеки прилипшей мокрой оплеухи, и я увидел бабулю в халате.
Она собирала в крупные складки развешенную поперек всей прихожей свежевыстиранную портьеру из синтетического бархата. Вторая висела на параллельно натянутой веревке. Человека, входящего впотьмах, и должно было занести как раз между здоровенными и тяжелыми мокрыми полотнищами.
– Сколько же можно пыль копить? – оправдывалась бабуля. – Я уже давно запланировала!…
– Вот и собралась… – пробормотал я, спасенный, но еще не способный воспрять к новой жизни. Ну да, бабуля уже полгода долбит про эти окаянные портьеры. Угораздило же ее взяться за стирку, когда вся городская нечисть активизировалась!
Купание в портьерах подействовало на меня вразумляюще – я понял, как вызволить с Базы хронодесанта свою сумку.
Исходя из того, что нечисть по ночам колобродит, а по утрам отсыпается, я встал довольно рано и поехал в тир – искать Сафари. Пришлось обождать – но, когда он явился, проблема решилась стремительно. Сафари позвонил какому-то Аэглору и велел ему послать Хольгера с Фродо на Базу за сумкой. Я пытался компенсировать затраты на транспорт, но когда Хольгер прибыл с сумкой не просто на джипе, и даже не на навороченном джипе, а на расписанном вручную всякой средневековой символикой, я понял, что ролевушную тусовку умом не понять и деньгами не измерить. Такая вот роспись стоила не менее десяти долларов за квадратный дециметр…
Как быть дальше – я попросту не знал.
Очевидно, жизнь продолжалась. Следовало сдавать снимки в редакции, делать новые. покупать и читать книги, трижды в день питаться. Если Васька захочет – сам меня найдет!
И я несколько дней прожил такой вот растительной жизнью, возможно, неделю, а может, и полторы, или даже месяц, – я ведь теперь измеряю время не календарем, а графиком работы шести бухгалтерий, где получаю гонорары…
И с каждым днем я все яснее понимал, что эта жизнь – какая-то не моя. Нельзя, чтобы все дни были одинаковые! Нельзя, чтобы от этих дней оставались лишь пластиковые папки с карманами, в которых копился фотоархив! Нельзя, чтобы менялись кадры в объективе, и ничего более!
Если быть совсем честным – нельзя и без надежды, что вот еще пройдет два года, Маргарите исполнится восемнадцать…
И нельзя, будь я неладен, в полном душевном раздрае повторять, как попугай – dum spiro, spero!
Нужно что-то другое!
Глава шестая.
Следователь Горчаков находит папочку!
– Слыхал? – налетел на Васю стажер Уфимский. – Какой скандал в «Джунглях»?!
Физиономия у стажера была такая, как будто скандал развернул всю биографию страны России в нужном направлении.
– Который по счету? – осведомился Вася.
– Ну!… – Уфимский сгорал от нетерпения развеселить старшего коллегу.
«Джунгли» – это было такое место, где рейды по отлову наркоманов следовало проводить каждый вечер – свеженького улова хватило бы на кучу отчетов. Вася неоднократно добирался до самого высокого начальства и требовал закрыть этот притон. И вот, не прошло и пяти лет, притон закрыли. Случилось это две недели назад, и владельцы «Джунглей» только-только освободили помещение от мебели, а вывеску снимать, похоже, вообще не собирались.
Эта вывеска изображала Африку в духе Корнея Чуковского, там впритирку скалились на пешеходов обезьяна, слон, удав, крокодил и, кажется, носорог. Малые дети не могли равнодушно проехать мимо в своих нарядных колясочках…
И Вася, с одной стороны, полагал, что скандал не то что может быть связан, а просто обязан быть связан с наркотой, но с другой стороны – слишком веселая рожа была у стажера.
– Ну? – переспросил Вася.
– Ты Гришку помнишь?
– Помню наркомана! Помню алкоголика!
– Как ты думаешь, куда они его подевали?
– А куда его можно было подевать? В зоопарк, наверно, сдали.
– Возьмет его зоопарк, как же!
– А в самом деле…
Вася задумался – кому в городе нужен крокодил-трехлетка, приобретенный в качестве живого инвентаря еще совсем крохотным и выросший в «Джунглях» под вой современной музыки?
Самая прелесть ситуации была в том, что Гришку посадили на колесо. Посетители, балуясь, кидали в террариум таблетки, а неразумная рептилия честно их глотала. Опять же, пиво. Хотя в террариуме полагалось соблюдать какую-то разумную сырость, но бывали дни, когда крокодил плескался и чуть ли не плавал в «Пауланере».
– Ну так вот! – Уфимский торжествовал. – Я сам сегодня утром допрашивал дядю Синявского! Он показал…
Тут лицо стажера сделалось скучным и он заговорил казенным голосом, чему научился с большим трудом.
– … он показал, что неоднократно давал объявления о продаже крокодила, связывался с зоопарком, но желающих не нашлось. Предъявил квитанции об оплате объявлений и сами газеты с объявлениями. Поскольку помещение полагалось срочно освободить, он перевез террариум с крокодилом в Дом колхозника…
– Куда-а-а??? – в бурной истории этого здания только живых крокодилов недоставало…
– В Дом колхозника! Там же бомбоубежище внизу! – Уфимский перешел на нормальный голос. – Перевозил ночью, чтобы никого не переполошить.
– Так. Крокодила – в бомбоубежище, – уточнил Вася. – На каком основании?
– На основании дачи взятки завхозу Петракову Алексею Степановичу! – отрапортовал Уфимский вполне казенно и продолжал по-человечески. – Этот деятель заплатил Петракову, чтобы тот приютил Гришку и ухаживал за ним, пока другого варианта не найдется. А в бомбоубежище давным-давно склад всякой старой рухляди. Там не токмо что крокодила – мамонта спрятать можно. Ну и вот – Гришка как-то опрокинул террариум и выбрался на свободу!
Вообразив, что может натворить крокодил в здании, где помещается чуть ли не сотня офисов, Вася без всякой подсказки расхохотался.
– Первым делом нагадил с перепугу так, что в бомбоубежище не войти! Ну, не продохнуть! – Уфимский и от этого безобразия был в восторге. – И перевернул там все вверх дном! А потом вылез из бомбоубежища…
– Погоди, погоди! Оно у них что же, не запертое стоит? – Вася насторожился.
– Ну, тут такое дело… – Уфимский скорчил рожу, по которой, и не слушая речей, можно было понять – дело-то темное… – Петраков клянется и божится, что крокодила запер. Ключей у него от этого помещения три, но, Василий Федорович, ключи совсем довоенные! Может, их на самом деле и больше, только Петраков об этом не знает. Я думаю, какая-то парочка забралась туда в поисках…
– Романтики! – весомо сказал Вася. После странной сценки в «Гербалайфе» он как-то болезненно стал относиться к сексуальным вопросам.
– И они нечаянно выпустили крокодила…
– И сами этого не заметили?
– Может, забыли изнутри запереться? В общем, он вылез на пожарную лестницу и пополз наверх.
– Пожарная лестница была не заперта?
– Выходит, что так. И приполз он в пищеблок!
Уфимский сделал паузу, чтобы Вася имел возможность спокойно вообразить переполох на кухне, отсмеяться и успокоиться. Но мрачен был следователь Горчаков, ох, мрачен…
– И все оттуда выскочили, дверь захлопнули и пожарных вызвали. Пожарные приехали, с зоопарком связались… – уныло стал перечислять дальнейшие события обиженный стажер. – Его пока туда увезли, потом дядя Синявский заберет… Вот так…
– Ты место обследовал? – строго спросил Вася.
– Так я же говорю – вонь страшенная! У меня такое ощущение, что я сам провонял, как городская свалка!
Тут Вася совершил то, о чем позднее стажер Уфимский рассказывал, делая огромные глаза и подпуская дрожи в голосе. Он подошел к Уфимскому, обнюхал его с головы до ног, даже опустившись для этого на корточки, и сказал:
– Ага… Привет от дедушки…
Стажер так и не узнал, что это был за дедушка,
А Вася стал напряженно думать – может ли история с крокодилом иметь хоть какое-то отношение к охоте на нереала?
– Послушай, Уфимский, – сказал он. – Ты мое задание выполнил? По делу киллера в «Бастионе»?
– Почти, – признался стажер.
– А когда выполнишь?
– Там столько мороки! Это же все было двадцать лет назад!
– Двадцать пять, – поправил Вася. – Но это необходимо сделать! Мне объяснять, почему?
– Не надо, – проворчал стажер.
Дело киллера в «Бастионе» так и висело на управлении внутренних дел тяжким крестом, все более смахивавшим на крест надгробный. Уже стало ясно, что преступник владеет приемами гипноза (Вася особенно сражался за этот вывод, потому что хотел вывести из-под огня Сашку с Лешкой), ясно стало также, что никакой материальной заинтересованности у киллера-недотепы не имелось. В версии «месть за Машку Колесникову» были сделаны лишь первые шаги. Само то, что Машку удалось-таки отыскать, было великим прогрессом. Обрадованный Сорокин даже не слишком ругался из-за сроков. А о том, что Машка обнаружилась в процессе охоты на нереала, Вася ему не докладывал…
– Завтра, – строго сказал Вася. – После обеда. Допустим, в четырнадцать два нуля.
Судя по физиономии, Уфимский только собирался приступить к заданию.
– Горчаков, будь человеком! – взмолился он.
– Человеком? – переспросил Вася. – Да, это мысль.
И пошел прочь, оставив Уфимского в состоянии глубочайшего недоумения.
После синицинского открытия Вася в свободное от службы время только тем и занимался, что выяснял: чем он отличается от человека? Когда чиркнул ножом по пальцу – выступила кровь, и Вася зализал царапину совершенно по-человечески. Он попытался вспомнить, были ли у него в жизни такие травмы, чтобы пришлось обратиться к врачу, и ни одной в памяти не обнаружил. Игорь был прав – ему неслыханно везло. Даже когда лодка на Берладке опрокинулась. Всех побило о коряги, всех ободрало, когда выбирались на берег. Один Горчаков отделался тремя глотками холодной воды, совершенно не повредившей пищеварению.
Нереал в должности следователя угрозыска… Или тульпа? Будь он неладен, этот Синицын, подумал Вася, вот теперь ходишь и думаешь на два фронта: правое полушарие делами занимается, а левое за ним подглядывает и анализирует, не вылезет ли чего нереального…
Если отвлечься от этой умственной заморочки, был Вася человек человеком. И котлеты с картошкой поедал вполне по-человечески, и брился, и даже тень отбрасывал – проверял дважды, при солнечном и искусственном свете.
Естественно, стажер Уфимский ни сном, ни духом не ведал, что в управлении внутренних дел завелся потусторонний сотрудник, и кто? Замечательный мужик Васька Горчаков! И потому он взялся за свое задание без всякого трепета, а только с некоторой обидой – вот ведь, какой груз на его плечи взвалили, а лавры кому?
Вася дал Уфимскому старый адрес Ротмана и поручил составить список всех окрестных жителей в возрасте за сорок, которые могли бы быть потенциальными соперниками Ротмана в борьбе за Машкину благосклонность. Естественно, за четверть века многие разъехались, кое-кто и за границу ухлестал. Уфимский сделал все, что может сделать за сутки один человек, обремененный и другими важными делами, в том числе активной личной жизнью.
К четырнадцати два нуля список лежал-таки перед следователем Горчаковым. Против каждой фамилии имелся адрес и, по мере возможности, теперешнее социальное положение. Кроме того, Уфимский узнал от бабок, что между Колесниковой, которая на самом деле Ширинкина, и Ротманом был какой-то юношеский роман, и даже витала в дворовом воздухе идея начистить Ротману морду, но как-то обошлось.
Вася ужаснулся длине списка и вздохнул по тем временам, когда драки между парнями были исключительно из-за красивых девочек. Сам он не мог вспомнить, чтобы воевал за чью-то благосклонность, да и много чего не мог вспомнить. Обычно его это не беспокоило – хватало сегодняшней жизни и текущих дел. Но в последние дни он словно нарочно отмечал моменты своего несходства с людьми и где-то у душе ставил унылые галочки. Хотя чего уж плохого в том, что семнадцатилетний Васька никому после дискотеки не расквасил носа, объяснить сегодняшний Василий Федорович не мог. Но полагается соплякам устраивать дурацкие разборки, а в его жизни этих разборок не было… Да и семнадцати лет, судя по всему, тоже не было…
Вася внимательно изучал список. Некоторые кандидатуры отмел разу – тех мужчин, кто в жизни добился успеха. Ну, скажем, зачем владельцу лучшего в городе казино связываться с магией и мастерить для убийства Ротмана нереала? Ему проще и дешевле нанять обычного киллера.
Но вот его взгляд зацепился!…
Вася переворошил в голове все бумаги, имевшие отношение к делу киллера-нереала. Некий протокол допроса встал у него перед глазами, как живой. Вася полез в папку и уверенно вытащил на свет показания одного из соседей Валентина Башарина, которого звали… которого звали…
Борис Жуков!
И в списке соперников – Борис Жуков!
Ниточка?…
Она самая!
Вася чуть не подпрыгнул на стуле. Он нашел того, кто явно имел отношение к изготовлению нереала! Того, кто, судя по всему, был родным папочкой этого великовозрастного младенца!
Вот теперь, подумал Вася, осталось только грамотно провести допрос! Если в башке у нереала – жуковские географические воспоминания, то появляется шанс догадаться, куда подевался бедолага, где отсиживается! И из этого вытекает другой шанс – что удастся бедолагу там отыскать, вывезти из города, укрыть в надежном месте и понемногу приспособить к нормальной жизни!
Откопав телефон жуковской тещи, Вася позвонил и просил передать, чтобы зять, кровь из носу, явился завтра с утра в кабинет к следователю Горчакову!
И, естественно, никакой Жуков ни в какой кабинет не прибыл.
Вася позвонил еще раз. Теща извивалась и так, и сяк, на сей раз уже не ругая, а выгораживая подлеца зятя. Она клялась, что от сегодняшнего выхода на работу зависит вся Борькина карьера.
– А где он у вас трудится?
– А в сфере торговли… – туманно и весомо отвечала теща, и тем выдала свой более чем почтенный возраст. Давно прошли те времена, когда труженик в сфере торговли был гордостью семьи и кормильцем-поильцем-одевальцем.
Вася пригрозил всеми доступными карами.
– Вы скажите, что речь идет о его лучшем друге, о Башарине! – напомнил он. – Речь идет об алиби Башарина, ясно?
– Скажу, скажу непременно! – пообещала теща.
Может, сказала, а может, и нет. Во всяком случае, Жуков проигнорировал еще два приглашения на беседу.
Вася в полнейшей ярости уже хотел доставить его в управление внутренних дел на патрульной машине. Вовремя удержался – перепуганный Жуков мог наговорить о Башарине лишнего, накидать идиотских заявлений и версий при посторонних, а расхлебывать этот бред кому? Следователю Горчакову!
Тем более, что не столько о Башарине, сколько о возможном убежище нереала хотел узнать у него Вася…
После пятой по счету неявки он позвонил теще и потребовал адрес рабочего места зятя.
Теща жалась и кряхтела, но вынуждена была признаться: бездельника и неумеху пристроили «second hand». стеная и причитая, она продиктовала улицу и дом.
Вася позанимался другими делами и собрался на поиски Жукова, когда зазвонил телефон. Он снял трубку.
– Слушай, Горчаков, тут тебя женщина домогается! – сказал дежурный. – Говорит – по очень важному делу! Соединяю!
– Следователь Горчаков слушает, – перейдя на казенный тон, отрапортовал Вася.
– Здравствуйте!…
– Добрый день.
– Это Алевтина Петрова.
– Рад вас слышать, – вежливо отвечал Вася, мучительно вспоминая, что еще за Алевтина Петрова. И вдруг вспомнил! Курносая, круглолицая, и глаза большие, светло-карие… Башаринская подруга – если, конечно, Башарин не соврал!
– Извините, что побеспокоила… – Аля явно не знала, с чего начать.
– Есть новости о Башарине? – пришел на помощь Вася, несколько взволновавшись.
Хотя он передал Сафари деньги на прокорм Валентина, хотя и строго-настрого приказал никуда его не выпускать, да Башарин и сам не рвался в объятия к гипнотизерам, однако – мало ли что? И, с другой стороны, что, если Аля нечаянно вышла на след нереала?
– Нет, у меня другое. Василий Федорович, тут… тут… только не смейтесь!…
– Да я не смеюсь! – с надеждой на какую-нибудь ерунду, несомненно связанную с нереалом, воскликнул Вася.
– Тут какая-то магия! Я имею в виду – настоящие живые маги и гипнотизеры. Вы только не бросайте трубку! – Аля заговорила очень быстро. – Они хотят найти какую-то тульпу, или какого-то тульпу, и уничтожить! Они сказали, что это существо очень опасно, потому что его используют какие-то черные силы! А я знаю, что никакие черные силы его не используют! Им почему-то кажется, будто этот человек – тульпа! Василий Федорович, тут какая-то страшная опасность!
– Опасность? Для кого?
– Для этого человека, конечно! И для тех, кто с ним… или с ней, ну, не знаю, связан! Они думают, что я связана. Я забираю Настю и увожу к бабушке! Я созвонилась, договорилась, билеты по телефону заказала. Вы представляете, сентябрь, вроде уже детей все с юга привезли, и все равно в северном направлении билетов не достать!
– При чем тут Настя? – Вася вдруг понял, что дело-то – серьезное.
– Они мне угрожали! У меня единственный ребенок! А они, они… Вы просто не представляете, что они могут! Я предупредила вас. Они называют друг друга – Генерал, этот у них главный, Гамаюн, Алконост, Эмириэль и дед, ну… Вспомнила! Знаменитый дед Эфраим Ворон! Василий Федорович, это же совсем молодые ребята! И у них что-то с мозгами!… Я вас прошу, Василий Федорович, ради Бога, будьте осторожны!
– Аля, послушайте! – заорал Вася. – Нам нужно встретиться и поговорить!
– Не могу! – ответила Аля. – Они за мной следят! Правда – следят! Нас с Настей сейчас знакомый отвезет на вокзал, чтобы за пять минут до отхода поезда! Я только хотела вас предупредить! Понимаете, они мне показали фотографию! Этот человек очень похож на вас!
И, не дожидаясь ответа, бросила трубку.
Вася уставился на эту трубку с неожиданной злобой.
– Какой дед Ворон? Какие молодые ребята? – спросил он у трубки. – Какой Гамаюн и Алконост? Уж не тот ли дед-вонючка, который всю Малаховку уделал?
Последние имена вызвали в нем какие-то смутные ассоциации… что-то птичье… и одновременно широкое, обрамленное седой шкиперской бородкой лицо бывшего декана Георгия Никаноровича.
Бормоча слова, которым не место в благовоспитанных устах, Вася набрал деканский номер и представился.
– Как поживает инкуб? – осведомился почтенный старец.
– Инкуб-то поживает, – сообщил Вася, – но у меня один коротенький вопросец. Кто такие Гамаюн и Алконост?
– Интересное дело вы там распутываете! – Декан явно обрадовался. – Девы в птичьем образе.
– Это как? Царевна-Лебедь, что ли?
Недавно Вася наблюдал на окраине забавную сценку. Население, пытаясь прокормиться, завело домашнюю птицу, и вот здоровенный гусак, стоя на трамвайных рельсах, яростно и с шипом атаковал трамвай. Может, охранял родной двор, может, счел трамвай самцом какой-то непонятной, но привлекательной для гусынь птичьей породы – кто его разберет. Трамвай звонил, гусак шипел и еще отгонял людей, пытавшихся как-то убрать его с рельсов. Вася спешил и никогда не узнал, чем этот турнир окончился. И вот сейчас представил себе Алевтину Петрову, атакуемую стадом гусей…
– Ну, вроде того, – согласился Георгий Никанорович. – Вообразите себе курицу, такую большую курицу на толстых ногах, но там, где у нее шея, перья спереди отсутствеют, зато имеется женская грудь. Вообразили?
– С трудом.
– А выше груди – шея, женское лицо, косы и корона… Кажется, так…
Васе только кур в коронах недоставало. Однако и упрекнуть декана во вранье он не мог – тот честно и радостно делился знаниями.
– Их вообще три – Сирин, Гамаюн и Алконост, – продолжал бывший декан.
– Третья, значит, где-то еще летает… – проворчал Вася. – Спасибо за консультацию.
– Образованные уркаганы нонеча пошли, – откровенно валяя дурака, голоском деревенского престарелого философа отвечал бывший декан. – То, вот, Ванька Ржавый у нас был, Кривой там, Косой, а то – Гамаюн! Книжек, небось, начитались!
Вася невольно улыбнулся.
Приятно побеседовать с солидным человеком, который столько знает, подумал Вася, очень приятно, и, главное, полезно. А в каких магических эмпиреях могут обитать вышепоименованные пташки? Да скорее всего – в каких-нибудь древнерусских… «Древнерусская школа ведической реабилитации»!
И тут опять зазвонил телефон.
– Горчаков, тебя домогается один тип, которого зовут Сафари! – сказал дежурный. – Это не тот ли Ковальчук, который первый снайпер в городе?
– Он самый! Соединяй!
Сафари был в расстроенных чувствах.
– Мне сейчас звонил Корвин, – сказал он. – На Базу пришел Дик, а у него есть мобилка. Этот твой Башарин попросил на минуточку – хотел узнать у какого-то там дружка про обстановку. Позвонил ему на работу, что-то такое услышал и… Ну, в общем, на Базе хронодесанта его нет. Лирайт говорит, что два часа как нет. А Хэмси – больше. Что будем делать?
– Искать идиота!
Вася продиктовал адрес Башарина, адрес Жукова, адрес магазина, где бездельничал Жуков, велел немедленно связаться с бодигардами, а сам быстро собрался и отправился на ловлю того безумца, что, томясь бессилием и жаждой дурацкой мести, породил бедолагу нереала.
И, пока такси несло его через весь длинный город, Вася чуть ли не подпрыгивал на сиденье от азарта.
Наконец-то он обоими руками ухватится за ниточку, по которой найдет нереала!
Глава седьмая.
Имант вмешивается и делает верную ставку
Как-то однажды у меня из-под задницы вытащили стул, и я грохнулся наземь.
Ну, больно, ну, противно, однако, кряхтя, встаешь и продолжаешь жить дальше. Я так и сделал. К счастью, кобчик не пострадал. И через полчаса я и думать забыл о падении со стула. Решил считать это дружеской шуткой. Наверно, так оно и было.
А вот теперь ощущение было – будто стул вытащили и я по всем законам физики должен грохнуться, однако не грохаюсь, вишу (или висю?) в воздухе, долго ли сие будет продолжаться – неведомо, и я уже мечтаю приложиться задом к полу, ощутить боль и прекратить это идиотское висение!
Дело в том, что висеть хорошо бездельнику. Если же при этом приходится носиться по заданиям, сдавать пленку в проявку, добиваться от сканировщиков хоть какого-то качества, то возникает большое неудобство. Опять же, домашние дела. Бабуля всучила мне мешок с мусором и велела выкинуть на помойку. А я повесил сумку на плечо, взял мешок и пошел, и пошел… И опомнился посреди бульвара Падших Бабцов. Ну и куда прикажете девать этот поганый вонючий мешок в таком месте, откуда городские власти сдуру поубирали все мусорные урны?
С урнами вышла прелестная история. Какой-то остроумный чиновник додумался их ликвидировать накануне выборов в городскую Думу. По правда говора, давно пора было – вид они имели мерзкий. Чиновник созвал представителей враждующих партий к себе в кабинет и предложил в ходе предвыборной компании установить новые урны – это, мол, даст голоса избирателей. «Каким образом???» – спросили удивленные собеседники. «На каждой урне будет эмблема той партии, которая оплатила ее установку», – ничтоже сумящеся отвечал чиновник. Немая сцена. Занавес. И отсутствие урн по сей день…
В общем, я пошел шариться по прилегающим дворам в поисках мусорки. Не тащить же, в самом деле, всю эту дрянь в «Отчий дом»…
А нашел я, конечно, совсем иное!
Меня хлопнула по плечу увесистая лапа.
– Т-т-т! – услышал я.