Улин Виктор. Хрустальная сосна

   - А ты?
   - А я сейчас за тобой пойду. Вот только воды попью…
   Что- то опять загремело и захрустело. В столовую белой тенью скользнула Тамара, принялась шарить над окошком, отыскивая свою кружку на гвозде. В одной лишь накинутой на плечи куртке, болтающая у пояса отвисшими, как пустые мешки, грудями с отвратительными, словно гниль, бесформенными черными сосков, она тяжело дышала и до меня доносился горячий запах самки, только что принимавшей самца. Останется ли к концу этой смены хоть одна девица, которую я не наблюдал в натуральном состоянии? -подумал я. Меня передернуло от отвращения при виде совокупившейся женщины - и одновременно пронзило жгучее желание овладеть ею самому. Войти в нее яростно и наслаждаться ощущением недавнего присутствия другого мужчины… Напившись, Тамара вышла. Жуткие белые ее ягодицы медленно растворились в темноте Я сидел ошеломленный. Оглушительное желание сейчас же, немедленно овладеть женщиной - причем все равно какой! - казалось, схватило изнутри все мои внутренности и жестоко скрутило в том месте, которое принято скрывать от посторонних. Меня бил озноб и волнами плыл жар. Я хотел Тамару, я хотел кого угодно, я*хотел* и ничего не мог с этим поделать…
   Никогда прежде я не испытывал такого наваждения, как этой ночью. Или, может быть, я слишком долго не занимался сексом? Успокаиваясь, я попытался подсчитать время… Выходило, что Инна уехала в экспедицию почти за месяц до моего колхоза, а перед этим мы тоже не помню когда играли в постели: за последний год научная работа и мысли о будущем настолько завладели моей женой, что она охладела практически ко всему остальному…
   Тамара смутно стояла перед глазами. И еще я вспомнил кого-то, тихо совокуплявшегося прямо на лугу. Утреннюю Ольгу, спящую умиротворенно со звездами на груди… И ощутил острейшую, никогда прежде не испытанную в жизни тоску.
   Я знал, что у меня ничего этого не будет. Ничего - ни быстрого и дикого полового акта на природе посреди уснувшего лагеря, ни мимолетного контакта со случайной понравившейся женщиной, ни даже звезд, нарисованных в порыве страсти губной помадой на первом попавшемся месте… тьфу черт, да что мне эти звезды-то дались! Поднявшись и пройдя к кухне, я зачерпнул воды и стал медленно пить, пытаясь успокоиться.
   Чушь это все. Чушь: я женатый человек, у меня нормальная семья, и мне не нужно никаких развлечений на стороне…И не я ли уверенно рассказывал обо этом Кате еще пару дней назад?! Да - я мог рассказывать об этом по дороге с фермы. Разводить отвлеченную философию на мелкой воде. Но сейчас только что видел настоящую женщину, горячую после занятий любовью, превратившуюся в один огромный орган чувств и снова ждущую самца - любого, хоть меня самого… И теория рухнула и рассыпалась…
   Я вздохнул. И все-таки обидно, чертовски обидно… Мне исполнилось только двадцать четыре года, но я был устроен так, что сам отсек себе возможные удовольствия в жизни. И по сути дела, не имел ничего скучной семейной жизни, которая практически сошла на нет. Ведь разве нормально, что каждым летом Инна пропадает в своих бесконечных экспедициях? Именно летом, когда ожившая природа требует физических удовольствий… Получилось так, что я сознательно выбрал себе жизнь, практически лишенную естественных радостей. И, возможно, выбор не был верным - если впервые увиденная человеческая самка, вызвала во мне такую бурю желаний… Которых не должно быть у нормального, адекватного человека… Новая жизнь… Надо же.
   Но моя жизнь уже твердо определена. И в ней ничего нельзя изменить…
   Почему я вдруг подумал об этом сейчас? Бесстыдная ли Тамара тому причиной? Или вчерашний ночной разговор с Лавровым? Пусть не о женщинах, но все равно о смысле жизни, об ошибках и невозможности их исправить.
   Даже если так, даже если так - что я могу сделать, чтобы изменить свою жизнь? Хоть в малом, хоть в большом все определено и рассчитано на много лет вперед. Я буду работать в НИИ, ни шатко ни валко, поднимаясь постепенно от простого инженера до начальника группы, сектора, отдела… Я не лучше других, но и не хуже, и у меня это получится. Одновременно Инна станет защищать свои диссертации, достигать научных степеней. Мы будем жить в своей квартире, довольные своей неторопливой и насыщенной неторопливыми событиями жизни. Серьезной и продуманной. Но я не буду никогда счастлив так, как бываю в минуты подобные сегодняшнему вечеру, когда моя душа парит со звуками, рожденными моими пальцами… И нет из этого выхода, и так будет всегда.
   Странно - начав размышлять о женщинах, я вдруг пришел опять к своей гитаре и своей жизни вообще…
   Но стоит ли что-то в ней менять? Не приведут ли перемены только к худшему? То, что у сейчас есть, более-менее налажено. Если бы я решил что-то изменить, то разрушить все можно быстро, а создать новое? Хотя нет, моя жизнь настолько прочна, что с ней ничего не может произойти. Даже ели я того захочу сам. Даже… Я не успел додумать эти тягостные мысли.
   Снаружи послышались шаги, шорох травы и хруст веток. Эти возвращаются сюда…- подумал я и стремительно вышел из столовой. Еще одного испытания чужим сексом мне было уже не выдержать. Но едва увидев медленно двигающийся силуэт, понял, что испугался зря.
   - Это ты… - тихо констатировал я.
   - А это - ты?
   - Как видишь…
   Наш диалог был столь смешон своей полной бессодержательностью, что мы с Викой рассмеялись. Что-то невнятное мелькало между нами, если мы могли узнать друг друга по необъяснимым признакам в кромешной тьме. И вообще, увидев ее голой - не подсмотрев тайком, а вполне открыто видя и даже общаясь - я уже не мог относиться к ней, как прежде. Что-то опасное, тайное и томительное стало отзываться в моей душе рядом с этой женщиной.
   - Классно, - засмеялась она. - Похоже мы с тобой в последние ночи только и делаем, что ловим друг друга в столовой…
   - Да уж, - засмеялся и я.
   - Ночь любви, - сказала Вика, кивнув в строну реки, где недавно исчез белый силуэт Тамары. - Видел?
   - Слышал, - вздохнул я. -Я тут сидел и задремал, когда они явились, и мне было уже уйти…
   - И ты получил удовольствие? - спросила Вика. - То есть нет, прошу прощения! Святым*такие* удовольствия противопоказаны.
   - Нет, почему же… Полезно было кое-что новое для себя узнать…
   А ты почему бродишь? - спросил я, желая переменить тему.
   - По тому же самому, - ответила Вика. - Из-за этой дуры, целки- невредимки.
   - Кого-кого? - не понял я.
   - Да Людки, кого же еще…
   - А чем она тебе помешала?
   - Костя ей ноги раздвинул наконец. В нашей палатке, ясное дело. А она, как ни странно, девушкой оказалась…Впрочем, именно такие обычно и бывают старыми девами. Ну, в общем, не может этим заниматься при посторонних.
   - А что… Не девушка может?
   - Женя, Женя…- Вика укоризненно покачала сверкнувшими под луной волосами. - Откуда ты свалился? Ты что - никогда к девушкам в общежитие не ходил, что ли?
   - Честно?… Не ходил… Так уж получилось. Таков уж я уродился.
   Святые иными не бывают…
   - Ох, Женька…- она на секунду прижалась к моему плечу. - Какой ты… Просто чудо, что такие есть. Когда глядишь на тебя, начинаешь верить, что мир станет немного лучше…
   - Да уж… А сегодня в самом деле, похоже все взбесились, -сказал я, вспомнив неизвестную парочку, на которую я наткнулся среди луга.
   - Луна, что ли на них так действует?
   Вика тихо засмеялась, ничего не ответив.
   - А ты, кстати, что время зря теряешь? - я решил, что мне пора идти в атаку. - Почему одна в такую ночь? Неужели от всех отбилась?
   - И не говори… Выбирателей было хоть отбавляй… Один шофер чего стоит! И Костя мореход, прежде чем с Людки ее неподражаемые трусы снял, целый час пытался со мной это сделать…
   - Костя неплохой мужик, - зачем-то возразил я, вспомнив, как по моей просьбе он отстал от Кати. - У него…
   - Все мозги в пипиське остались, - завершила вместо меня Вика.
   - А разве это плохо? - усмехнулся я. - Неужели лучше быть, как ты говоришь, "святым" вроде меня?
   - Иногда лучше, - вздохнула она. - От человека ведь все зависит… А эти…Не нужны они мне все, на хрен. Надоели. Я молчал, чувствуя снова вернувшееся желание. Я хотел Вику -прямо сейчас, такую, как есть. И в памяти моей, обжигая и дурманя, шевелилось воспоминание о ней… Я сидел, вцепившись в край скамейки, не давая себе встать и сделать лишний шаг.
   - Слушай! - Вика засмеялась, переходя на свой обычный шутливый тон.
   - Мы с тобой так похожи друг на друга. Я кошка, которая гуляет сама по себе. А ты -кот, который вообще ни с кем не гуляет! Смех ее зазвенел серебристо под серебряным лунным светом, одновременно завораживая и отрезвляя.
   - А вообще, Женя, - заговорила она серьезно, и я снова восхитился ее способностью молниеносно менять тон разговора. - Спасибо тебе большое…
   - За что? - искренне изумился я.
   - За твое отношение ко мне, которого я вовсе не заслуживаю.
   - За какое отношение? По-моему, ничего особенного!
   - Ну конечно! Ты же каждую девицу бежишь вызволять, вооружившись топором против пятерых деревенских жлобов!
   - Каким топором?! - мне было одновременно приятно и неловко. - Тебе показалось все!
   - Да уж, конечно, показалось, - передразнила меня Вика. - В общем - спасибо тебе. За все. Что было. И что будет… Она замолчала, сидя рядом со мной на дощатой скамейке. В сущности, я видел только ее смутный силуэт, лишь в глазах чуть отражался свет почти незаметных звезд. Да по рыжим волосам иногда перебегали лунные блики. Но я ловил ее запах - чистый, свежий запах желанной мною женщины… Да. желанной: кто-то другой, вдруг проснувшийся во мне, хотел ее. Хотел неимоверно и уже не абстрактно, а именно ее - рыжеволосую Вику,*мою* Вику, почти отдавшуюся мне на солнечном лугу… Протянув в темноту руку, я нашел ее бедро и сжал чуть выше колена. Вика вздрогнула, и дрожь ее передалась мне; нога ее была одновременно тугой и мягкой, очень теплой даже сквозь толстые брюки и страшно манящей к себе…
   - Вика…- осторожно позвал я, решаясь и не будучи в силах решиться.
   - Что?…- тихо переспросила она.
   - Знаешь… Я… Ты… Ну, в общем…
   Вика молчала, ожидая от меня слов или действий.
   - Мне кажется, ты…
   - Знаешь, Женя, - вдруг совершенно серьезно перебила она. -
   Сейчас не время… Уже поздно. Давай… давай все завтра, хорошо? Завтра…
   - Завтра…- эхом отозвался я. - Лишь бы было навсегда двадцать первое июня, лишь бы следующий день никогда бы не настал…
   - Ты о чем это? - не поняла она.
   - Да так… Песню вспомнил. Есть такая, только я ее редко пою…
   - Завтра и споешь, - усмехнулась Вика.
   - Да, конечно… Завтра. Все будет завтра, - ответил я.
   Мой внезапный порыв куда-то делся, желание спало, и было уже стыдно за все, что минуту назад проносилось в моих мыслях. И я был рад, что Вика - кто бы мог подумать…- не приняла мои необоснованные притязания и отказалась быть со мной в эту ночь. Я в очередной раз поразился ее женской проницательности. Она словно поняла, что сейчас я хотел не конкретно ее - а распаленный подслушанным половым актом, забылся и возжелал любую попавшуюся женщину. Что она просто подвернулась мне сейчас, а наутро я бы сам обо всем горько жалел и раскаивался, и стыдился бы посмотреть ей в глаза… Или все-таки я хотел сейчас именно ее?
   Разбираться было поздно. Вика уже встала со скамейки.
   - Завтра… А сейчас… Наверное, Костя Людку уже оприходовал, и мне можно идти спать…
   Тихонько засмеявшись, она исчезла в темноте. И я опять остался один. Наедине с собой в этой странной, дурманящей ночи. Откуда-то из-за палаток, доносилась возня, стоны и хрипы и шелест поцелуев. Ночь любви продолжалась. Я вздохнул и полез в палатку.
   Откуда- то неподалеку неслись тихие, возбужденные, накаленные страстью голоса. Я не стал вслушиваться, кто там и с кем. Мне было все равно. Главное, что там был не я и не мог быть в принципе…Впрочем, особо сильно я в этом и не нуждался -по крайней мере, всю жизнь я убеждал себя так, и что изменилось именно сейчас? Я залез в спальник с головой и закрыл глаза, призывая сон. Кто-то где-то целовался, раздвигал кому-то ноги, кто-то разрисовывал звездами голую грудь… Мне ни до чего этого не было дела. Потому что я был отдельно от всего. Я был один. Опять один - среди этой ночи. И, возможно, на всей земле… Завтра - точнее сегодня - предстояла утренняя смена. И неважно, милый друг, все, что было накануне - все, что нам преподнесет глубина и высота…Следующий день настал уже давным давно. Спать оставалось не более трех часов…

*15*

   Наутро трава была покрыта серой, словно пепел, росой. Лучи нехотя поднимавшегося солнца сверкали в ней россыпями настоящих бриллиантов. Как ни странно, после почти бессонной ночи во мне царила удивительная, незнакомая легкость. Я просто не чувствовал своего тела.
   Я пробежал к реке, оставляя за собой широкий темный след на траве, поплескался в ледяной струе и мне стало еще легче. Хотелось петь, кричать, прыгать по мокрому лугу… Хотелось жить. Народ подтягивался к столу. У всех был выжатый вид. Вероятно, "ночь любви", действительно оказалась насыщенней предыдущих. На Тамару мне казалось неловко смотреть после всего, что я слышал и видел в этой вот самой столовой. Секретарша Люда вообще не вышла к завтраку. И на работу мы собрались вчетвером. Я почти с удовольствием съел подгорелую и несоленую Ольгину кашу, выпил жиденького чаю.
   Грузовик тихо подъехал к столовой и остановился без звука, как в немом кино. Шофер из кабины не высовывался. Мы залезли в кузов и поехали на полевой стан.
   Все сидели в разных углах, прислонившись к бортам. Катя и Славка обнимались уже без всякой утайки. Я отвернулся, чтобы их не видеть; зрелище Кати принадлежащей моему другу, несмотря на всю иррациональность, больно покалывало сердце. Может быть, я ощущал подсознательную зависть себя, полностью тут одинокого, к им - нашедшим друг друга? Или почему-то еще? Или что я в самом деле, как усмехался Костя, влюбился, сколь глупым ни казалось это явление? Во всяком случае, мне хотелось, не расплескав с утра, сохранить в себе светлое настроение, пришедшее с первыми лучами солнца. Я встал в полный рост и ухватился за кабину. Так ехать было достаточно опасно. Ветер свистел навстречу, обжигая и выбивая слезы, трепал волосы, пытался сорвать с меня расстегнутый китель. На ухабах пустой кузов подскакивал так, что, казалось, готов оторваться от рамы и вперед грузовика. Иногда я сам отрывался от кабины и летел в воздухе, лишь в самый последний момент успев снова за что-нибудь уцепиться. Душа уходила в пятки и взлетала куда-то высоко, меня переполняло чувство собственной молодости и собственных надежд, несмотря ни на что. И я, кажется, запел…
   - И по тундре, по шир-рокой дороге,
   Где мчится поезд "Вор-ркута-Ленигр-рад"!!!…
   Ветер вырывал слова и уносил их далеко назад, к самому лагерю.
   - Мы бежали с тобою от жестокой погони…
   Боковым зрением я вдруг увидел развевающиеся волосы Вики.
   - Нас с тобой не застигнет пистолет-автомат!…
   Балансируя на прыгающем дощатом дне кузова, она подошла ко мне сзади и, не удержавшись, повалилась на меня. Я почувствовал прикосновение чего-то упругого к спине - я сразу понял, что это, и помимо воли, сладкое ожидание чего-то еще вздрогнуло и разлилось по моему телу… Пытаясь не упасть, она обхватила меня - совершенно неожиданно, не понимая себя, я поймал ее руку и удержал в своей. Она обняла меня второй рукой, и я вдруг ощутил ее тонкие сильные пальцы под рубашкой прямо на своей груди…
   Желание, давно уже шевелившееся во мне, едва она оказывалась рядом, рванулось и отвердело в один момент, и я чувствовал его силу всякий раз, когда подлетал вместе с кузовом и ударялся самым неподходящим местом о край переднего борта. Мне было больно и почему-то смешно одновременно. Вика прильнула ко мне уже изо всех сил, и теперь мы летели по воздуху уже вместе… И я вдруг понял, что это - конец. Конец прежнему и разумному Евгению Воронцову. Что завтра наступило. Что сопротивление самому себе бесполезно - и нынешней ночью она станет моей… И плевать я хотел на свою порядочность, на самого себя и собой же выставленные барьеры.
   Мне было так хорошо, как никогда.

*-*

   Не знаю, что чувствовали другие, но мне казалось, мы вгрызлись в работу, как умирающие от жажды в спелый арбузный ломоть. АВМ гремел, мука сыпалась густым потоком, мы еле успевали таскать мешки. Травы навезли много, завалив ею всю площадку - и по сложившейся привычке мы включили измельчитель, чтоб не кидать охапки далеко. Измельчитель то ревел натужно, перемалывая траву, то заливался свистом на холостых оборотах, выплюнув кашу и ожидая следующей порции. До обеда оставалось около часа, когда Славка прокричал, что отгрузил сотый мешок. Здорово, подумал я. Значит, за смену дадим штук двести тридцать. Без всякого Аркашки.
   Перед самым обедом, когда я стоял у раздатчика и, отмахиваясь от слепней, держал надорванные края полупустого мешка под горловиной, около автобуса появилась Катя. Вероятно, девчонок повели полоть на ближайшее к нам поле, и она не смогла хоть на минутку не проведать своего ненаглядного.
   Они с Володей стояли на загрузке. Измельчитель ревел, тугая струя травы била в воздух, зелеными брызгами разлетаясь по сторонам. Я заметил, что много просыпалось на землю: хобот машины был неправильно развернут и бил навесом поверх бункера. Следовало его поправить, но я не мог оторваться от своих мешков, а кричать сквозь грохот агрегата не имело смысла.
   Катя дошла до автобуса и, увидев банку с искристой прозрачной водой, принялась пить. Я смотрел на нее и против воли, против своих установок и против здравого смысла ощущал, как все-таки дорога мне она; как люблю я ее маленькую легкую фигурку, и короткую стрижку, и даже очки, делавшие ее личико порой не в меру серьезным. Напившись она подняла банку над головой и помахала в воздухе, показывая ее Славке. Мне тоже хотелось пить; тяжелый рабочий пот струился по моей груди, а внутри все ссохлось от жары… Но Катя не замечала меня; она видела одного лишь его и спешила только к нему. Шла, улыбаясь, и в руках ее, словно сам по себе, плескался водяной солнечный зайчик, дразня меня…
   Она проходила мимо меня, как вдруг за спиной, далеко за бункером, раздался адский грохот, сразу перекрывший и вой дробилки и скрежет барабана. Я обернулся - из хобота измельчителя вместо травяной каши летела длинная полоса искр…
   …Доли секунды сделались часами. Я уже знал: что-то случилось, и сейчас -*в этот самый момент*- произойдет нечто еще более страшное, что оборвет и подломит всю жизнь, скомкает этот солнечный, не дошедший до середины, так радостно начавшийся день. Утренний ветер, мягко прижавшаяся ко мне Викина грудь и свежий запах ее волос - все было так недавно, но уже осталось далеко позади, отрубленное от меня этим ужасным железным скрежетом…Момент растянулся немыслимо, я видел происходящее со стороны, и подспудным, шестым или восьмым чутьем никогда не воевавшего солдата понял все. Вернее, осознал и восстановил иллюзию. Начался обстрел, и Катя неминуемо*и совершенно точно*попадет под него, и она слишком далеко от меня, чтоб вытолкнуть ее с линии огня…
   Это все пронеслось во мне, никак не фиксируясь, а лишь отдавшись в мышцах командами вспыхнувшего подсознания. А я уже длинно летел в прыжке наперерез Кате, делая все возможное, но еще в воздухе чувствуя, что не успеваю… Констатируя бесполезность своей попытки, я успел вытянуть правую руку и заслонить ее лицо… В тот же миг - или долей секундой раньше? - что-то просвистело надо мной и грянулось где-то об землю, подняв облако пыли. Взрыва не последовало… Граната?! Схватив Катю в охапку, я бросился на землю, откатываясь вместе с нею в сторону - совершенно автоматически, никогда прежде не пробовав этого делать… И тут же, возвращая в реальность и одновременно подтверждая, что все*не сон,* взметнулся голос Славки. Еще какой-то железный гром и леденящий душу вопль:
   - *Измельчитель выключиииии!!!…*
   В промежуток между этими событиями что-то касательно ударило меня по руке. Падая, я видел боковым зрением, как отлетела в сторону банка и медленно, как показалось, развалилась на льдистые осколки, потом еще медленнее ударил вверх и неподвижно осыпался фонтан воды. А я лежал, всем потным, грязным телом навалившись на Катю и двумя руками закрывая ей голову… Как поступил бы на настоящей войне под настоящим обстрелом…
   И вдруг все стихло. То есть, конечно, АВМ продолжал скрежетать. Но все-таки стало тихо, потому что больше не было ужасного грохота, и измельчитель свистел, останавливаясь, на холостых оборотах…
   - Женя! Женя!!! Что там?! - послышался испуганный голос Славки.
   Не сразу выходя из оцепенения, я приподнялся- сначала на локтях, высвобождая Катю.
   Она лежала на земле. Вся сжавшись и крепко зажмурившись. И молчала.
   - Катя…*Катюша, что с тобой*?! - холодея от ужаса, вскрикнул я.
   Вскочил, схватил за плечи, без труда поднял ее легкое, вдруг обвисшее тело.
   - Ой…- она открыла глаза. - Со мною ничего… Просто испугалась…
   - Извини, что я тебя так грубо повалил, - сказал я, чувствуя внезапное, головокружительное облегчение оттого, что она жива и с нею ничего не случилось.
   Подбежал Славка, бестолково мельтеша, причитая и размахивая руками. Я не обращал на него внимания - я смотрел на Катю, точно видел впервые.
   - А что это… было? - спросила она, глядя на меня снизу вверх голубыми и совершенно беспомощными глазами.
   - Не знаю еще. Но что-то было… А очки твои где?! Неужели я их разбил?!
   Я нагнулся и увидел Катины очки, отлетевшие далеко в пыль. Обдул стекла, осторожно надел на нее.
   - Катя!!!- вскрикнул Славка. - У тебя кровь!!!
   - Ты ранена?! - я снова схватил ее за плечи.
   - Я?… Вроде нет. А где?
   - Вот, - теперь и я увидел кровь на ее виске. - Вот, тут…
   Катя потрогала, посмотрела на свои пальцы, потом на меня - и вскрикнула, поднеся ладони к щекам:
   - Аааа!… Женя!!!! Да у тебя вся рука в крови!!!
   Я вспомнил об ударе и взглянул на свою правую руку. Поперек трех пальцев: указательного, среднего и безымянного - шел косой разрез, будто я не глядя рубанул по ладони тупым топором. Из рваной раны текла кровь; только сейчас, придя в себя после горячки, я услышал, как остро режет все мое существо внезапная боль.
   - Чем это тебя так?!…- в ужасе спросил Славка.
   - Не знаю…- хрипло пробормотал я, чувствуя, как начинает кружиться голова, а к горлу подступает тошнота.
   Началась суета. Появился дядя Федя, что-то сдавленно бормотал лишенный присутствием Кати возможности кратко выражать свои мысли. А я стоял и смотрел отстраненно. Слава богу, все обошлось, ничего страшного не случилось. Мои пораненные пальцы - сущая ерунда; крови было не много, и боль казалась терпимой.
   Я еще не мог пережить в себе промелькнувшие секунды. Откуда взялось совершенно нереальное ощущение обстрела, снарядов, линии огня?… Впрочем, однажды я бывал под пулями, хотя… Но все-таки - что же произошло?!…
   - …Ножи, мать их так, и этак и через протак…-сдавленно ревел дядя Федя, что-то выискивая в пыли возле автобуса. - Треснули в барабане, чтоб им…
   Он поднял тяжелый металлический обломок, облепленный травяной грязью, - который валялся примерно там, где Катя минуту назад пила воду из банки. Потом нашел такой же, чуть поменьше. И наконец подобрал третий, самый большой, килограмма на полтора - он валялся в нескольких метрах от нас. На нем не осталось пятен: кровь, наверное, выступила спустя секунду после удара - но я знал: это именно*тот самый* осколок… Я представил что прыгнул медленнее, не успел прикрыть Катино лицо… Меня передернуло и голова закружилась еще сильнее.
   Мне все стало ясно: в измельчителе разлетелись ножи. Заточенные стальные бруски, что привинчены к бешено вращающемуся барабану… Катя стояла, молча глядя на мою порубленную руку.
   - Этот ваш хитромудрый долбогреб в белой кепке, растак его и этак, - уже не стеснясь, матерился дядя Федя. - Вчера вилы туда захреначил. На них нож, зазубрился, потом треснул. И на холостом ходу кусок оторвался… Бить начало, следом другие пошли… Он подкинул на ладони кусок металла.
   - Как бомбы жахнули, мать их… Убить запросто могло если б по голове кому попало…
   - Вилы, фуилы!!! - злобно передразнил его подбежавший Володя. - Не перекладывай, дядя Федя с больной-то головы! При чем тут вилы! Всю вашу троегребаную технику давно пора по ресурсу списать к ешкиной матери. Это еще поразительно, что до сих пор ничего не произошло.
   - Ладно, все целы, и то хорошо, - примирительно пробормотал дядя Федя.
   Я молча показал ему свою руку. Кровь уже капала на землю. Дядя Федя беззвучно выругался. Славка судорожно сглотнул и в один миг сделался белым, как бумага. Володя скрипнул зубами.
   - Надо йодом залить, чтоб заражения не было, - сказала Катя. - И поскорее. Где у вас тут аптечка? Дядя Федя непонимающе смотрел на нее.
   - Аптечка где? - отрывисто переспросил Володя. - Бинты, и все такое?
   - В столовой у Клавки было вроде что-то…- нерешительно ответил дядя Федя.
   - Пошли! - Катя схватила меня за здоровую руку и потащила за собой.
   Перед глазами дрожал туман. Рука саднила. И крови становилось больше; она горячими струйками стекала по пальцам и, казалось, я слышал стук падающих в песок капель. Я поднял ладонь повыше, надеясь остановить кровотечение. Изменив направление, она потекла вниз по запястью, под рукав рубашки, по локтю и ниже… Меня мутило все сильнее, точно я испугался вида собственной крови. Да что же за черт возьми, неужели я мог так раскваситься от несерьезной раны?! Я пытался успокоиться, но перед глазами все слоилось и качалось, а у ушах, вытесняя прочие звуки стоял медленный тягучий звон. Временами начинал меркнуть свет, как в кино перед началом сеанса - не зная ощущения, я догадался, что начинаю терять сознание и лишь усилием воли не давал погрузиться в беззвучную тьму, заставлял себя шагать по одуряюще горячей траве. Спотыкаясь и едва не падая, я шел за Катей, видел перед собой ее маленькую черноволосую головку, и не тронутую загаром шею, и вновь видел, что бы могло быть, если бы… Удушье отступало на миг, подавленное картиной несвершившейся реальности, но тут же возвращалось опять.