Страница:
Неимоверно досаждали комары. Гораздо более злые, чем слепни, к тому же подлетавшие неслышно в грохоте привода. Маленькие и желтые, они отличались от тех, что вились каждый вечер вокруг костра. И кусали они больней, чем самый крупный овод. К тому же, едва начало смеркаться, Николай включил прожектор на столбе возле распределительного щита. На свет комары слетелись тучей. После часа вахты на мешках все тело горело, превратившись в один сплошной укус. Я с невыразимым облегчением отошел от горловины, передав очередь Володе.
У бункера было легче. Тем более, что к вечеру привезли три тележки чрезмерно длинной, неизрубленной травы, которую приходилось дополнительно пропускать через измельчитель. Угрожающего вида красный агрегат, стоявший справа от бункера. Стоило бросить в него охапку травы, как он загребал, перемалывал в ревущей утробе и с воем выплевывал из кривого хобота длинную зеленую струю. Подносить траву к измельчителю было гораздо ближе, чем кидать в бункер; а Николай нацелил хобот так удачно, что готовая масса распределялась равномерно. Такая работа казалась почти приятным развлечением. Но Аркадий непрерывно и мрачно чертыхался. Час Володиной вахты пролетел быстро. Мы едва успели загрузить бункер во второй раз, и Славка, взяв банку, пошел за водой на скважину - несмотря на вечерний час, нам, как всегда, хотелось пить. Я взглянул на часы: в нашей бригаде я наблюдал за ходом времени - и тронул Аркашку за плечо.
- А я ногу вилами ушиб, - спокойно заявил он, глядя на меня ясными даже в темноте глазами. - Не могу у мешков стоять, мне полежать немного надо. Подождем, пока Славик вернется, он Вовку и сменит.
- Славка не скоро вернется, знаешь же! А Володю менять надо. Ладно, хрен с тобой - придется опять мне идти.
- Почему ты пришел? - возмутился Володя. - А где этот хрен бородатый?
- Говорит, ногу ушиб - стоять не может… Иди отдыхай, я поработаю.
Володя молча пожал плечами, уступая мне место. Аркашка лег на кучу травы и не поднимался до конца смены. Мы пахали втроем. Меняли друг друга уже через полчаса, потому что стоять у раздатчика по часу не хватало сил. Казалось, сама техника в этот вечер была против нас. Отсыревшая трава застряла в поднятом бункере. Пренебрегая не для нас писанными правилами техники безопасности, Славка взял вилы и полез в стоящий торчком кузов, балансируя на тонкой перекладине над грохочущем подавателем. Потом перегрелся барабан и его заклинило на роликах: трава оказалась тонкой, а Николай не уменьшил вовремя подачу солярки в камеру сгорания. Пришлось останавливать весь агрегат, чтоб он остыл и лишь потом запускать снова.
Затем опять застряла трава в бункере, и опять пришлось разгребать - теперь это делали уже мы с Володей.
И так продолжалось до полуночи. Первая смена веселилась за ужином: они дали сто девяносто мешков. Мы же, как ни старались, на шесть мешков не дотянули даже до нормы.
Когда мы вернулись в лагерь, то, казалось, у меня не хватит сил даже перевалиться через борт грузовика Но я все-таки взял полотенце и поплелся к реке. Быстренько разделся и замер у кромки воды, дрожа перед ее заведомо лихорадочным холодом. Но вода оказалась на удивление теплой. Ласковой, как парное молоко. Словно это была уже другая вода, другая река, другой перекат…
Я уцепился за большой круглый камень, лежавший на дне, и дал течению вытянуть себя вдоль берега. Теплые струи тихо обтекали тело, смывая вечернюю усталость.
Чуть ниже, за ивами, что росли под перекатом, слышались веселые голоса, визги и смех. Слова тонули в шуме воды - но я их все-таки узнал: это были наши девчонки.
- Эй, девчонкии!! - крикнул я, подняв голову над водой. - Купаетесь?
Вопрос был самым дурацким, но голоса сразу затихли, будто кто-то выключил звук.
- Ой… Кто тут?! - через пару секунд отозвался испуганный голос Ольги. Я угрожающе завыл.
- Женя, ты что ли? - неуверенно прокричала невидимая Катя.
- Я самый!
Девчонки закричали все разом что-то неразборчивое, а потом опять раздался голос Кати:
- Жень, слушай… Не плыви сюда, ладно?
- А что вы там делаете? Золото моете?
- Нет, серебро, - со смехом ответила Тамара.
- Понимаешь! Мы тут! Это самое!…- крикнула Вика.
- Да что он - не мужик, не поймет, что ли?! - Тамара захохотала. - Голые мы тут купаемся, голые!!!
И опять зазвенел над рекой многоголосый смех.
- Так ты не плыви сюда, ладно? - озабоченно повторила Катя.
- Ладно! - крикнул я. - Я и не плыву вовсе. А на дне лежу! И не вижу вообще ничего!
- А мог бы и посмотреть, между прочим, - посетовала Тамара.
- Тем более, тебя вряд ли чем удивишь, - с серебристым смехом добавила Вика. - Как мне ка-ажется… От ее голоса и слов меня бросило в жар.
Девчонки снова завизжали, было слышно, как они колотят по воде руками.
Вот и разберись с женщинами, думал я, покачиваясь на быстрой струе. Казалось бы, разделись - так и плескались бы себе тихонько, не привлекая внимания. Но нет - надо обязательно кричать на всю округу, что они именно голые, привлечь внимание мужчины, а потом заявить, чтобы он не вздумал подсматривать. И если бы я, нарушив обещание, тихонько к ним подплыл, они подняли бы шум до луны, но неизвестно чего больше - испугались бы или обрадовались. Честно говоря, в какой-то момент меня посетило желание сплавать-таки к ним и напугать своим внезапным появлением. Тем более, что как правильно отметила Вика, удивить меня ею было уже невозможно. Тамаре, судя по всему, тоже понравилась бы такая моя выходка. Вероятно, и Ольга пережила бы ее. Но… Но среди них плескалась Катя. Подсматривать Катину наготу казалось мне недопустимым- настолько глубокой и чистой выросла моя привязанность к ней. Я даже в купальнике ее стеснялся рассматривать - в отличие от всех прочих девиц… Это могло показаться смешным - и так оно и было - но все складывалось именно так…
Все- таки против воли я вслушивался в призрачно несущиеся над водой голоса. Мне показалось, я снова различил смех Вики. Я вспомнил нашу недавнюю прогулку, и мне стало жарко. Но в глубине души я не сомневался, что поступил правильно. Иначе бы потом весь остаток колхоза сожалел и на Вику не мог смотреть без раскаяния…Вода полностью меня оживила. Шагая от реки к лагерю я чувствовал себя так, будто успел где-то даже поспать У костра, как обычно, уже собрался весь лагерь. И даже гитара моя лежала наготове. Играть больше никто не умел -только Саша-К чуть тренькал, но при этом так стеснялся свой неумелости, что хватало его на одну песню. Поэтому народ пока танцевал. Аркадий сразу ушел в палатку и не показывался на глаза. Может, у него и правда нога болит, - подумалось мне, и зря мы на него бочку катили… Володя посидел у костра минут десять-пятнадцать, обхватив колени руками и тяжело положив на них голову, потом пошел спать, А еще минут через десять - видимо, переждав для верности - вылез Аркашка. Здоровый и бодрый, и тут же потащил Катю танцевать. Вот сучок, - со злостью подумал я. - Бригадира, значит, боится, а мы со Славкой не счет. Словно мы негры, обязанные за него вкалывать… Я хотел поделиться этой мыслью со Славкой, но он куда-то исчез.
Наверное, ушел пить молоко или тоже завалился спать. Народ устал от быстрых танцев; Костя-мореход поменял кассету. В темноте зазвучал голос Джо Дассена. И откуда только нашлась тут такая старая запись? Я слушал, и душа моя наполнялась томительной, темной тоской. Грустью старой, уже почти умершей памяти. Когда я учился еще на первом курсе - а Инна, соответственно, на втором, - я приходил к ним в университет на вечера. Целыми вечерами напролет мы танцевали с нею под одного лишь, по много раз повторяемого Джо Дассена… В нашем институте уже тогда начали входить в моду дискотеки - исчадие нарождающегося компьютерного века - но в университете по старинке все еще чередовались обычные быстрые и медленные танцы. Танцевать я никогда по-настоящему не умел - о чем можно было сожалеть теперь, глядя на изящные па, которые запросто выделывали Лавров с Ольгой. Но переступать с ноги на ногу в такт вкрадчивой мелодии мог, а когда рядом, смутно белея во мраке золотистыми волосами, переступала моя будущая жена Инна - то ничего лучшего мне и не желалось. Сейчас мне почему-то было больно и грустно вспоминать то время, хотя лет прошло вроде бы совсем немного… А народ танцевал вокруг костра.
По- прежнему жадно не расставились Тамара с Геной и Ольга с Саней. Мореход приглашал то Вику, то Люду -видимо, так и не мог между ними выбрать: Вика, несомненно представлялась более аппетитной, но Люда, в силу своей молодости, оказывалась более доступной. Даже Саша-К, отбросив солидность, топтался среди других пар со свободной из девиц. Я хотел было потанцевать с Катей, но ею неотступно овладел Аркадий. Он крепко и по-хозяйски притискивал ее к себе, Катя упиралась локтями в его грудь, отталкивая его. Или мне это показалось? Да нет, не показалось. Танец кончился, Катя выскользнула из его объятий и быстро пошла мимо костра в темноту. Но музыка, не делая передышки, заиграла опять. Аркашка догнал ее на ходу. Судя по всему, Кате не хотелось танцевать. Вообще или с Аркашкой - вероятно, все-таки именно с ним. Он опять облапал ее, как свою собственность, а она опять отталкивалась, но все-таки танцевала. Этот хлюст уже переходит все границы, думал я, глядя на согнувшуюся Аркашкину спину. Врезать бы ему по морде, что ли? Просто так, для профилактики… Да нет, конечно - мое-то какое дело, в конце концов? Я отвернулся, глядя в огонь, и вдруг встретился глазами с Викой, которая сидела на бревне напротив меня. Во мне вдруг колыхнулось желание пригласить ее на танец, обнять и прижать к себе, и вдруг зачем-то ощутить ее рядом… Я встряхнул головой, отгоняя наваждение.
Музыка смолкла. Катя решительно оттолкнула Аркашку и убежала в сторону кухни.
Через пару секунд началась следующая медленная песня. Постояв в нерешительности, Аркашка склонился к Вике. И вдруг мне стало нестерпима сама мысль, что сейчас этот гаденыш точно так же схватит ее, Вику, которая недавно предлагала себя мне, и от которой я - возможно, будучи все-таки наивным дураком - отказался, храня святую верность своей жене…
- Ну что, Каша, в рот тебе дышло, - непринужденно сказал я, поднявшись и заступив ему путь. - Ножка-то твоя, видать, прошла уже, а?
Аркадий не ожидал от меня такого выпада. Он даже остановился, переводя взгляд с меня на Вику и обратно.
- Так ножка-то твоя не бобо? - повторил я уже громче.
- Если ты беременна, то это дело временно, - невпопад ответил за него Саша-К, не знавший подоплеки разговора, но желающий ввернуть веское слово. - А если не беременна - то это тоже временно. Я грубо засмеялся, глядя в Аркашкины глаза.
Вика встала и выключила магнитофон.
- Э-эй, ты что?! - закричал мореход, продолжая крепко сжимать бедра маленькой Люды. - Что там случилось?!
- Магнитофон перегрелся, - резко ответила Вика, протягивая мне гитару. - Пусть лучше Женя споет.
- Да я устал, - попытался отказаться я; меня не устраивало, что мною обрываются танцы. - Пусть лучше народ танцует!
- Хочет народ танцевать? - строго спросила Вика, глядя в темноту.
Все молчали, чувствуя, как назревает внезапный конфликт.
Только Люда попыталась что-то пискнуть, но я даже не разобрал слов.
- А*я* хочу танцевать! - крикнул Аркадий, отталкивая Вику от магнитофона.
- Завтра ты у меня на агрегате потанцуешь!!! - заорал я, хватая его за руку. - Мать твою за обе ноги!!!
- Цирк уехал, клоуны остались, - вмешался Саша-К, уловив, что непонятное дело принимает серьезный оборот. - Аркадий, садись. Евгений, играй. Я заказываю первую песню.
Конфликт был потушен волей командира. Но игра сегодня мне как-то не давалась: то ли мучила злоба к Аркашке, то ли действительно устал. Хотя в сущности все оказывалось прозрачным: мне просто было*некому* петь. Катя так и не вернулась, как не появился и Славка. Вика, немного послушав, куда-то убежала: ее, насколько я успел понять, песни вообще абсолютно не трогали, и она попросила меня петь лишь для того, чтобы избавиться от Аркашкиного внимания. Три сидевшие у костра пары занимались только друг другом. Один Саша-К тихо смотрел на огонь - то ли слушал, то ли думал о чем-то своем, витая далеко отсюда.
И еще, даже во время пения в некоем тайном уголке моего сознания неприятно шевелилась подсказанная Викой мысль, что, возможно, не случайно Славка и Катя оба отсутствуют у костра… В общем, сегодня я оказался не в форме. Поэтому, спев всего одну песню, я отставил гитару в сторону.
Геныч с Тамарой молча растаяли в темноте.
- Ладно, спокойной ночи, - сказал, поднимаясь, Саша-К. - Пошел и я до кладбища прогуляюсь…
- И мы, пожалуй, тоже, - пробормотал Лавров.
- Пойдем и мы погуляем, что ли, - предложил мореход Люде, сжимая ее со всей мощью нерастраченных сил.
Люда ничего не ответила - как мне показалось, он просто поднял ее с бревна и унес с собой.
И я остался один. Костер тихо потрескивал своими последними огоньками: никто давно не подбавлял в него топлива. Я сидел и не понимал, о чем сейчас думаю. Мне было хорошо в одиночество у ночного огня, и в то же время почему-то очень грустно. Следовало идти спать, но я почему-то медлил. Прогорели дрова, тихо исчезло пламя. Поляна погрузилась во мрак. В обступившей темноте резко проявились звуки. Я поднял голову: прямо надо мной на черном небе наискось тянулась мутновато-белая полоса млечного пути. Звездная дорога, которую никогда нельзя увидеть в подсвеченном фонарями городе…
От кухни мимо костра тихо прошелестели две тени. Я не стал окликать, не стал даже вслушиваться, кто это идет, боясь узнать, Викину правоту насчет Кати и Славки. В принципе меня это не могло волновать; я не осуждал Катю и тем более Славку, но почему-то знал, как неприятно будет мне удостовериться в том, что моя платонически возлюбленная Катя - на деле всего лишь самая обычная женщина и, подобно всем, гуляет по ночам.
Это Геныч с Тамарой, - твердо сказал я себе. Я поднял с бревна гитару. Она уже успела остыть, на лакированной поверхности деки собрались мелкие капельки ночной росы. Этот вечер не мог назваться удачным…
На следующее утро было пасмурно, по небу ползли низкие рваные тучи, то и дело принимался накрапывать дождь. С утра, позавтракав, мы глухо спали по своим палаткам, набирая упущенную норму. Потом опять вяло сидели на кухне, нехотя слушали хрипнущий магнитофон, лениво переговаривались. Володя и Аркашка резались в подкидного дурака. Катя со Славкой, раздобыв где-то листок клетчатой бумаги, играли в морской бой. Вика молча читала толстую растрепанную книжку. Мне не хотелось играть ни в дурака, ни в морской бой, ни даже на гитаре. Не хотелось вообще ничего, и на работу ехать - тем более. Меня вдруг одолела темная, ненастная апатия. Я думал об Инне - почему-то представил, что у нее сейчас светит солнце, и ей хорошо и приятно в летней биологической компании. И вдруг понял, что уже не помню, когда в последний раз слышал ее голос. Или получал от нее: письмо раньше она писала мне время о времени, отправляя почту с оказией в ближайший районный центр. Наверняка и сейчас она тоже могла бы отправить мне письмо даже с Дальнего Востока, ведь экспедиция, без сомнения, снаряжала посыльных в какой-нибудь город. Но, видно, было не до меня: диссертация захватила ее всю… От мыслей о жене мне стало грустно и пусто на душе. Я смотрел на весело смеющихся Катю и Славку, которые, судя по всему, действительно наслаждались обществом друг друга даже над листком морского боя, и мне делалось все грустнее. Я отвернулся, смотрел на мокрый луг, и мне не верилось, что еще вчера мы шли по нему, залитому солнцем до краев…
А ближе к вечеру ударил настоящий ливень. Не придется нам нынче работать, думал я: АВМ не имел навеса, и под дождем на нем не работали, поскольку мокрая мука быстро загнивала в мешках. Но к приезду грузовика дождь прекратился. Когда мы приехали к агрегату, уже светило солнце и дядя Федя, матерясь, разжигал давно остывшую форсунку. У первой смены был такой довольный вид, будто они весь день спали на куче мешков под бункером: скорее всего, это соответствовало действительности. На площадке высилась гора непереработанной травы. Сильно мокрая, она уже начала "гореть": зеленая масса дымилась и обжигала ноги через сапоги. Мы принялись за работу напряженно и споро. Аркашка не отлынивал, но так ругался каждую минуту, что без него дело пошло бы, наверное, быстрее.
- Слышьте, мужики, - сдвинув набок кепку, виновато сказал дядя Федя, когда мы трое - Славка, Володя и я - отдыхали на подножке автобуса. - Придется вам сегодня чуть подольше поработать, а то трава за ночь перегорит вся к такой-то матери. Вы как насчет этого, а?
Мы со Славкой промолчали, а Володя ответил за всех:
- Надо, так надо.
Прекрасное и беспощадное слово "надо". Надо, так надо, и все ясно. И мы пахали, вкалывали, ломили… Какие еще слова годились, чтоб охарактеризовать нашу работу? Как надо, раз было надо… Сырая трава сделалась чертовски тяжелой, и Степан, уже собравшийся уезжать, посоветовал нам включить измельчитель. Как-никак, он стоял на полпути к бункеру. Масса и так была достаточно мелкой - жуткий аппарат ревел практически на холостом ходу, прогоняя через себя травяную кашу. Страшно, как загнанный зверь, иногда захлебываясь сырым вязким месивом - но все-таки без устали кидал в бункер зеленую кашу.
После двухсотого мешка мы сбились со счета. И дали еще, наверное, штук пятьдесят. Шофер приехал, как обычно, в одиннадцать часов, но на площадке оставалась трава, и мы продолжали работать. Аркашка подошел к Володе и хотел сказать, что пора ехать в лагерь - Володя тихо послал его, и он умолк. Мы устали, как сволочи, но не ощущали ничего, словно открыли второе дыхание. Нами овладел злой азарт горячей работы, настоящей битвы. Битвы за траву. За травяную муку. За корм - а значит, за мясо и молоко. За жизнь… И мы вламывали так, будто делали главное, единственное и последнее дело своей жизни.
Шофер терпеливо ждал. Около часу ночи остатки травы ушли из бункера и дядя Федя торжественно завернул кран, прекращая подачу солярки. Агрегат грохотал еще минут пятнадцать. Потом остановились визгливые цепи, замер огромный барабан; падая на басовую ноту, умолк вой дробилки. И на нас обрушилась тишина. Необъятная, хрустальная тишина, пробиваемая лишь тонким стрекотом сверчков. Погас прожектор. И только тут мы почувствовали, как адски, нечеловечески устали. Мы дотащились до грузовика, растолкали мертво спавшего шофера и с трудом перевалились через борт…
Машина ехала сквозь черноту ночи по неровному проселку, гоня перед собой желтое световое пятно. Мы уже не стояли и даже не сидели на корточках - а лежали, прислонясь к ребрам. На ухабах кузов подкидывало и мы бились обо все, что торчало. Но боли не чувствовалось. Не чувствовалось вообще ничего, только свинцовая тяжесть усталости.
Дорога, переезд, деревня, кладбище, паром… В лагере у костра шли танцы. Кто-то радостно закричал, увидев грузовик, кто-то даже выбежал навстречу. Мы ничего не видели кругом себя. С закрытыми глазами вывалились из кузова, приняли на кухне по паре кружек остывшего молока - больше ничего уже не хотелось - и повалились по палаткам. Костер, песни, танцы, ночные разговоры - все это было сегодня не для нас.
Я, правда, боролся с усталостью лишних пять минут: дополз до реки, чтоб немного освежиться. Но едва ступил в воду, как понял, что сейчас же немедленно усну и течение меня унесет… Я окунулся пару раз, смывая с себя пыль, добрел до палатки, упал поверх спальника: сил забираться в него уже не осталось - и мгновенно уснул тяжелым, пустым сном рабочего человека…
Меня, как обычно, разбудили, крики журавлей. Я выбрался из палатки. Было так рано, что не еще поднялись даже поварихи. Мне не хотелось возвращаться в душную сырость. Журавли кричали совсем близко, маня своей иллюзорной доступностью. Я вспомнил, как в первый день мы собирались смотреть их со Славкой. Теперь, судя по всему, ему было уже не до журавлей и не до наших с ним тихих прогулок. Вика, как ни досадно, оказалась права, они с Катей существовали лишь вдвоем друг для друга. то грустно. И мы с ними так и не успели сходить за журавлями. И я решил пойти один. Тем более, теперь я уже знал путь на большой луг, а они кричали, судя по всему, именно там, где несколько дней назад передо мной сияла белоснежная Викина грудь. Так давно, словно в прежней жизни.
Я нашел ту тропку, по которой вела меня Вика. И, разведя пышные султаны лабазника, оказался на твердой земле большого луга. Там, чуть дальше черемухи, под которой я спал, на стерне стояли журавли. Их было четыре. Большие серые птицы топтались, переходя с места на место, кланялись длинными шеями, взмахивали и хлопали крыльями. И непрерывно, попеременно кричали. Громко, протяжно и тревожно. Точно спорили между собой, выясняя важный вопрос. Ни разу в жизни я еще не видел журавлей так близко. В небе, конечно, наблюдал. И на земле слышал, но подойти к ним не удавалось. Пригибаясь в нескошенной траве, я осторожно двинулся вперед. Журавли танцевали по-прежнему, вроде бы не замечая меня и не проявляя признаков беспокойства. Но когда нас разделяло метров двести, птицы легко и неожиданно снялись с земли, описали широкий круг над лугом, медленно набирая высоту, и скрылись за лесом. Они не умолкли на лету; постепенно затихая, их крики неслись ко мне после того, как они исчезли из виду…
Я поднялся, отряхнул с себя траву. Над головой сияло небо. Голубое, пронзительно ясное и обещающее жаркий день. Лишь несколько случайных облачков, заблудившихся в утреннем просторе, медленно ползли над лугом, лесом, над рекой и горами, над всей землей. И надо мной, только что увидевшим журавлей.
9
*-*
У бункера было легче. Тем более, что к вечеру привезли три тележки чрезмерно длинной, неизрубленной травы, которую приходилось дополнительно пропускать через измельчитель. Угрожающего вида красный агрегат, стоявший справа от бункера. Стоило бросить в него охапку травы, как он загребал, перемалывал в ревущей утробе и с воем выплевывал из кривого хобота длинную зеленую струю. Подносить траву к измельчителю было гораздо ближе, чем кидать в бункер; а Николай нацелил хобот так удачно, что готовая масса распределялась равномерно. Такая работа казалась почти приятным развлечением. Но Аркадий непрерывно и мрачно чертыхался. Час Володиной вахты пролетел быстро. Мы едва успели загрузить бункер во второй раз, и Славка, взяв банку, пошел за водой на скважину - несмотря на вечерний час, нам, как всегда, хотелось пить. Я взглянул на часы: в нашей бригаде я наблюдал за ходом времени - и тронул Аркашку за плечо.
- А я ногу вилами ушиб, - спокойно заявил он, глядя на меня ясными даже в темноте глазами. - Не могу у мешков стоять, мне полежать немного надо. Подождем, пока Славик вернется, он Вовку и сменит.
- Славка не скоро вернется, знаешь же! А Володю менять надо. Ладно, хрен с тобой - придется опять мне идти.
- Почему ты пришел? - возмутился Володя. - А где этот хрен бородатый?
- Говорит, ногу ушиб - стоять не может… Иди отдыхай, я поработаю.
Володя молча пожал плечами, уступая мне место. Аркашка лег на кучу травы и не поднимался до конца смены. Мы пахали втроем. Меняли друг друга уже через полчаса, потому что стоять у раздатчика по часу не хватало сил. Казалось, сама техника в этот вечер была против нас. Отсыревшая трава застряла в поднятом бункере. Пренебрегая не для нас писанными правилами техники безопасности, Славка взял вилы и полез в стоящий торчком кузов, балансируя на тонкой перекладине над грохочущем подавателем. Потом перегрелся барабан и его заклинило на роликах: трава оказалась тонкой, а Николай не уменьшил вовремя подачу солярки в камеру сгорания. Пришлось останавливать весь агрегат, чтоб он остыл и лишь потом запускать снова.
Затем опять застряла трава в бункере, и опять пришлось разгребать - теперь это делали уже мы с Володей.
И так продолжалось до полуночи. Первая смена веселилась за ужином: они дали сто девяносто мешков. Мы же, как ни старались, на шесть мешков не дотянули даже до нормы.
Когда мы вернулись в лагерь, то, казалось, у меня не хватит сил даже перевалиться через борт грузовика Но я все-таки взял полотенце и поплелся к реке. Быстренько разделся и замер у кромки воды, дрожа перед ее заведомо лихорадочным холодом. Но вода оказалась на удивление теплой. Ласковой, как парное молоко. Словно это была уже другая вода, другая река, другой перекат…
Я уцепился за большой круглый камень, лежавший на дне, и дал течению вытянуть себя вдоль берега. Теплые струи тихо обтекали тело, смывая вечернюю усталость.
Чуть ниже, за ивами, что росли под перекатом, слышались веселые голоса, визги и смех. Слова тонули в шуме воды - но я их все-таки узнал: это были наши девчонки.
- Эй, девчонкии!! - крикнул я, подняв голову над водой. - Купаетесь?
Вопрос был самым дурацким, но голоса сразу затихли, будто кто-то выключил звук.
- Ой… Кто тут?! - через пару секунд отозвался испуганный голос Ольги. Я угрожающе завыл.
- Женя, ты что ли? - неуверенно прокричала невидимая Катя.
- Я самый!
Девчонки закричали все разом что-то неразборчивое, а потом опять раздался голос Кати:
- Жень, слушай… Не плыви сюда, ладно?
- А что вы там делаете? Золото моете?
- Нет, серебро, - со смехом ответила Тамара.
- Понимаешь! Мы тут! Это самое!…- крикнула Вика.
- Да что он - не мужик, не поймет, что ли?! - Тамара захохотала. - Голые мы тут купаемся, голые!!!
И опять зазвенел над рекой многоголосый смех.
- Так ты не плыви сюда, ладно? - озабоченно повторила Катя.
- Ладно! - крикнул я. - Я и не плыву вовсе. А на дне лежу! И не вижу вообще ничего!
- А мог бы и посмотреть, между прочим, - посетовала Тамара.
- Тем более, тебя вряд ли чем удивишь, - с серебристым смехом добавила Вика. - Как мне ка-ажется… От ее голоса и слов меня бросило в жар.
Девчонки снова завизжали, было слышно, как они колотят по воде руками.
Вот и разберись с женщинами, думал я, покачиваясь на быстрой струе. Казалось бы, разделись - так и плескались бы себе тихонько, не привлекая внимания. Но нет - надо обязательно кричать на всю округу, что они именно голые, привлечь внимание мужчины, а потом заявить, чтобы он не вздумал подсматривать. И если бы я, нарушив обещание, тихонько к ним подплыл, они подняли бы шум до луны, но неизвестно чего больше - испугались бы или обрадовались. Честно говоря, в какой-то момент меня посетило желание сплавать-таки к ним и напугать своим внезапным появлением. Тем более, что как правильно отметила Вика, удивить меня ею было уже невозможно. Тамаре, судя по всему, тоже понравилась бы такая моя выходка. Вероятно, и Ольга пережила бы ее. Но… Но среди них плескалась Катя. Подсматривать Катину наготу казалось мне недопустимым- настолько глубокой и чистой выросла моя привязанность к ней. Я даже в купальнике ее стеснялся рассматривать - в отличие от всех прочих девиц… Это могло показаться смешным - и так оно и было - но все складывалось именно так…
Все- таки против воли я вслушивался в призрачно несущиеся над водой голоса. Мне показалось, я снова различил смех Вики. Я вспомнил нашу недавнюю прогулку, и мне стало жарко. Но в глубине души я не сомневался, что поступил правильно. Иначе бы потом весь остаток колхоза сожалел и на Вику не мог смотреть без раскаяния…Вода полностью меня оживила. Шагая от реки к лагерю я чувствовал себя так, будто успел где-то даже поспать У костра, как обычно, уже собрался весь лагерь. И даже гитара моя лежала наготове. Играть больше никто не умел -только Саша-К чуть тренькал, но при этом так стеснялся свой неумелости, что хватало его на одну песню. Поэтому народ пока танцевал. Аркадий сразу ушел в палатку и не показывался на глаза. Может, у него и правда нога болит, - подумалось мне, и зря мы на него бочку катили… Володя посидел у костра минут десять-пятнадцать, обхватив колени руками и тяжело положив на них голову, потом пошел спать, А еще минут через десять - видимо, переждав для верности - вылез Аркашка. Здоровый и бодрый, и тут же потащил Катю танцевать. Вот сучок, - со злостью подумал я. - Бригадира, значит, боится, а мы со Славкой не счет. Словно мы негры, обязанные за него вкалывать… Я хотел поделиться этой мыслью со Славкой, но он куда-то исчез.
Наверное, ушел пить молоко или тоже завалился спать. Народ устал от быстрых танцев; Костя-мореход поменял кассету. В темноте зазвучал голос Джо Дассена. И откуда только нашлась тут такая старая запись? Я слушал, и душа моя наполнялась томительной, темной тоской. Грустью старой, уже почти умершей памяти. Когда я учился еще на первом курсе - а Инна, соответственно, на втором, - я приходил к ним в университет на вечера. Целыми вечерами напролет мы танцевали с нею под одного лишь, по много раз повторяемого Джо Дассена… В нашем институте уже тогда начали входить в моду дискотеки - исчадие нарождающегося компьютерного века - но в университете по старинке все еще чередовались обычные быстрые и медленные танцы. Танцевать я никогда по-настоящему не умел - о чем можно было сожалеть теперь, глядя на изящные па, которые запросто выделывали Лавров с Ольгой. Но переступать с ноги на ногу в такт вкрадчивой мелодии мог, а когда рядом, смутно белея во мраке золотистыми волосами, переступала моя будущая жена Инна - то ничего лучшего мне и не желалось. Сейчас мне почему-то было больно и грустно вспоминать то время, хотя лет прошло вроде бы совсем немного… А народ танцевал вокруг костра.
По- прежнему жадно не расставились Тамара с Геной и Ольга с Саней. Мореход приглашал то Вику, то Люду -видимо, так и не мог между ними выбрать: Вика, несомненно представлялась более аппетитной, но Люда, в силу своей молодости, оказывалась более доступной. Даже Саша-К, отбросив солидность, топтался среди других пар со свободной из девиц. Я хотел было потанцевать с Катей, но ею неотступно овладел Аркадий. Он крепко и по-хозяйски притискивал ее к себе, Катя упиралась локтями в его грудь, отталкивая его. Или мне это показалось? Да нет, не показалось. Танец кончился, Катя выскользнула из его объятий и быстро пошла мимо костра в темноту. Но музыка, не делая передышки, заиграла опять. Аркашка догнал ее на ходу. Судя по всему, Кате не хотелось танцевать. Вообще или с Аркашкой - вероятно, все-таки именно с ним. Он опять облапал ее, как свою собственность, а она опять отталкивалась, но все-таки танцевала. Этот хлюст уже переходит все границы, думал я, глядя на согнувшуюся Аркашкину спину. Врезать бы ему по морде, что ли? Просто так, для профилактики… Да нет, конечно - мое-то какое дело, в конце концов? Я отвернулся, глядя в огонь, и вдруг встретился глазами с Викой, которая сидела на бревне напротив меня. Во мне вдруг колыхнулось желание пригласить ее на танец, обнять и прижать к себе, и вдруг зачем-то ощутить ее рядом… Я встряхнул головой, отгоняя наваждение.
Музыка смолкла. Катя решительно оттолкнула Аркашку и убежала в сторону кухни.
Через пару секунд началась следующая медленная песня. Постояв в нерешительности, Аркашка склонился к Вике. И вдруг мне стало нестерпима сама мысль, что сейчас этот гаденыш точно так же схватит ее, Вику, которая недавно предлагала себя мне, и от которой я - возможно, будучи все-таки наивным дураком - отказался, храня святую верность своей жене…
- Ну что, Каша, в рот тебе дышло, - непринужденно сказал я, поднявшись и заступив ему путь. - Ножка-то твоя, видать, прошла уже, а?
Аркадий не ожидал от меня такого выпада. Он даже остановился, переводя взгляд с меня на Вику и обратно.
- Так ножка-то твоя не бобо? - повторил я уже громче.
- Если ты беременна, то это дело временно, - невпопад ответил за него Саша-К, не знавший подоплеки разговора, но желающий ввернуть веское слово. - А если не беременна - то это тоже временно. Я грубо засмеялся, глядя в Аркашкины глаза.
Вика встала и выключила магнитофон.
- Э-эй, ты что?! - закричал мореход, продолжая крепко сжимать бедра маленькой Люды. - Что там случилось?!
- Магнитофон перегрелся, - резко ответила Вика, протягивая мне гитару. - Пусть лучше Женя споет.
- Да я устал, - попытался отказаться я; меня не устраивало, что мною обрываются танцы. - Пусть лучше народ танцует!
- Хочет народ танцевать? - строго спросила Вика, глядя в темноту.
Все молчали, чувствуя, как назревает внезапный конфликт.
Только Люда попыталась что-то пискнуть, но я даже не разобрал слов.
- А*я* хочу танцевать! - крикнул Аркадий, отталкивая Вику от магнитофона.
- Завтра ты у меня на агрегате потанцуешь!!! - заорал я, хватая его за руку. - Мать твою за обе ноги!!!
- Цирк уехал, клоуны остались, - вмешался Саша-К, уловив, что непонятное дело принимает серьезный оборот. - Аркадий, садись. Евгений, играй. Я заказываю первую песню.
Конфликт был потушен волей командира. Но игра сегодня мне как-то не давалась: то ли мучила злоба к Аркашке, то ли действительно устал. Хотя в сущности все оказывалось прозрачным: мне просто было*некому* петь. Катя так и не вернулась, как не появился и Славка. Вика, немного послушав, куда-то убежала: ее, насколько я успел понять, песни вообще абсолютно не трогали, и она попросила меня петь лишь для того, чтобы избавиться от Аркашкиного внимания. Три сидевшие у костра пары занимались только друг другом. Один Саша-К тихо смотрел на огонь - то ли слушал, то ли думал о чем-то своем, витая далеко отсюда.
И еще, даже во время пения в некоем тайном уголке моего сознания неприятно шевелилась подсказанная Викой мысль, что, возможно, не случайно Славка и Катя оба отсутствуют у костра… В общем, сегодня я оказался не в форме. Поэтому, спев всего одну песню, я отставил гитару в сторону.
Геныч с Тамарой молча растаяли в темноте.
- Ладно, спокойной ночи, - сказал, поднимаясь, Саша-К. - Пошел и я до кладбища прогуляюсь…
- И мы, пожалуй, тоже, - пробормотал Лавров.
- Пойдем и мы погуляем, что ли, - предложил мореход Люде, сжимая ее со всей мощью нерастраченных сил.
Люда ничего не ответила - как мне показалось, он просто поднял ее с бревна и унес с собой.
И я остался один. Костер тихо потрескивал своими последними огоньками: никто давно не подбавлял в него топлива. Я сидел и не понимал, о чем сейчас думаю. Мне было хорошо в одиночество у ночного огня, и в то же время почему-то очень грустно. Следовало идти спать, но я почему-то медлил. Прогорели дрова, тихо исчезло пламя. Поляна погрузилась во мрак. В обступившей темноте резко проявились звуки. Я поднял голову: прямо надо мной на черном небе наискось тянулась мутновато-белая полоса млечного пути. Звездная дорога, которую никогда нельзя увидеть в подсвеченном фонарями городе…
От кухни мимо костра тихо прошелестели две тени. Я не стал окликать, не стал даже вслушиваться, кто это идет, боясь узнать, Викину правоту насчет Кати и Славки. В принципе меня это не могло волновать; я не осуждал Катю и тем более Славку, но почему-то знал, как неприятно будет мне удостовериться в том, что моя платонически возлюбленная Катя - на деле всего лишь самая обычная женщина и, подобно всем, гуляет по ночам.
Это Геныч с Тамарой, - твердо сказал я себе. Я поднял с бревна гитару. Она уже успела остыть, на лакированной поверхности деки собрались мелкие капельки ночной росы. Этот вечер не мог назваться удачным…
На следующее утро было пасмурно, по небу ползли низкие рваные тучи, то и дело принимался накрапывать дождь. С утра, позавтракав, мы глухо спали по своим палаткам, набирая упущенную норму. Потом опять вяло сидели на кухне, нехотя слушали хрипнущий магнитофон, лениво переговаривались. Володя и Аркашка резались в подкидного дурака. Катя со Славкой, раздобыв где-то листок клетчатой бумаги, играли в морской бой. Вика молча читала толстую растрепанную книжку. Мне не хотелось играть ни в дурака, ни в морской бой, ни даже на гитаре. Не хотелось вообще ничего, и на работу ехать - тем более. Меня вдруг одолела темная, ненастная апатия. Я думал об Инне - почему-то представил, что у нее сейчас светит солнце, и ей хорошо и приятно в летней биологической компании. И вдруг понял, что уже не помню, когда в последний раз слышал ее голос. Или получал от нее: письмо раньше она писала мне время о времени, отправляя почту с оказией в ближайший районный центр. Наверняка и сейчас она тоже могла бы отправить мне письмо даже с Дальнего Востока, ведь экспедиция, без сомнения, снаряжала посыльных в какой-нибудь город. Но, видно, было не до меня: диссертация захватила ее всю… От мыслей о жене мне стало грустно и пусто на душе. Я смотрел на весело смеющихся Катю и Славку, которые, судя по всему, действительно наслаждались обществом друг друга даже над листком морского боя, и мне делалось все грустнее. Я отвернулся, смотрел на мокрый луг, и мне не верилось, что еще вчера мы шли по нему, залитому солнцем до краев…
А ближе к вечеру ударил настоящий ливень. Не придется нам нынче работать, думал я: АВМ не имел навеса, и под дождем на нем не работали, поскольку мокрая мука быстро загнивала в мешках. Но к приезду грузовика дождь прекратился. Когда мы приехали к агрегату, уже светило солнце и дядя Федя, матерясь, разжигал давно остывшую форсунку. У первой смены был такой довольный вид, будто они весь день спали на куче мешков под бункером: скорее всего, это соответствовало действительности. На площадке высилась гора непереработанной травы. Сильно мокрая, она уже начала "гореть": зеленая масса дымилась и обжигала ноги через сапоги. Мы принялись за работу напряженно и споро. Аркашка не отлынивал, но так ругался каждую минуту, что без него дело пошло бы, наверное, быстрее.
- Слышьте, мужики, - сдвинув набок кепку, виновато сказал дядя Федя, когда мы трое - Славка, Володя и я - отдыхали на подножке автобуса. - Придется вам сегодня чуть подольше поработать, а то трава за ночь перегорит вся к такой-то матери. Вы как насчет этого, а?
Мы со Славкой промолчали, а Володя ответил за всех:
- Надо, так надо.
Прекрасное и беспощадное слово "надо". Надо, так надо, и все ясно. И мы пахали, вкалывали, ломили… Какие еще слова годились, чтоб охарактеризовать нашу работу? Как надо, раз было надо… Сырая трава сделалась чертовски тяжелой, и Степан, уже собравшийся уезжать, посоветовал нам включить измельчитель. Как-никак, он стоял на полпути к бункеру. Масса и так была достаточно мелкой - жуткий аппарат ревел практически на холостом ходу, прогоняя через себя травяную кашу. Страшно, как загнанный зверь, иногда захлебываясь сырым вязким месивом - но все-таки без устали кидал в бункер зеленую кашу.
После двухсотого мешка мы сбились со счета. И дали еще, наверное, штук пятьдесят. Шофер приехал, как обычно, в одиннадцать часов, но на площадке оставалась трава, и мы продолжали работать. Аркашка подошел к Володе и хотел сказать, что пора ехать в лагерь - Володя тихо послал его, и он умолк. Мы устали, как сволочи, но не ощущали ничего, словно открыли второе дыхание. Нами овладел злой азарт горячей работы, настоящей битвы. Битвы за траву. За травяную муку. За корм - а значит, за мясо и молоко. За жизнь… И мы вламывали так, будто делали главное, единственное и последнее дело своей жизни.
Шофер терпеливо ждал. Около часу ночи остатки травы ушли из бункера и дядя Федя торжественно завернул кран, прекращая подачу солярки. Агрегат грохотал еще минут пятнадцать. Потом остановились визгливые цепи, замер огромный барабан; падая на басовую ноту, умолк вой дробилки. И на нас обрушилась тишина. Необъятная, хрустальная тишина, пробиваемая лишь тонким стрекотом сверчков. Погас прожектор. И только тут мы почувствовали, как адски, нечеловечески устали. Мы дотащились до грузовика, растолкали мертво спавшего шофера и с трудом перевалились через борт…
Машина ехала сквозь черноту ночи по неровному проселку, гоня перед собой желтое световое пятно. Мы уже не стояли и даже не сидели на корточках - а лежали, прислонясь к ребрам. На ухабах кузов подкидывало и мы бились обо все, что торчало. Но боли не чувствовалось. Не чувствовалось вообще ничего, только свинцовая тяжесть усталости.
Дорога, переезд, деревня, кладбище, паром… В лагере у костра шли танцы. Кто-то радостно закричал, увидев грузовик, кто-то даже выбежал навстречу. Мы ничего не видели кругом себя. С закрытыми глазами вывалились из кузова, приняли на кухне по паре кружек остывшего молока - больше ничего уже не хотелось - и повалились по палаткам. Костер, песни, танцы, ночные разговоры - все это было сегодня не для нас.
Я, правда, боролся с усталостью лишних пять минут: дополз до реки, чтоб немного освежиться. Но едва ступил в воду, как понял, что сейчас же немедленно усну и течение меня унесет… Я окунулся пару раз, смывая с себя пыль, добрел до палатки, упал поверх спальника: сил забираться в него уже не осталось - и мгновенно уснул тяжелым, пустым сном рабочего человека…
Меня, как обычно, разбудили, крики журавлей. Я выбрался из палатки. Было так рано, что не еще поднялись даже поварихи. Мне не хотелось возвращаться в душную сырость. Журавли кричали совсем близко, маня своей иллюзорной доступностью. Я вспомнил, как в первый день мы собирались смотреть их со Славкой. Теперь, судя по всему, ему было уже не до журавлей и не до наших с ним тихих прогулок. Вика, как ни досадно, оказалась права, они с Катей существовали лишь вдвоем друг для друга. то грустно. И мы с ними так и не успели сходить за журавлями. И я решил пойти один. Тем более, теперь я уже знал путь на большой луг, а они кричали, судя по всему, именно там, где несколько дней назад передо мной сияла белоснежная Викина грудь. Так давно, словно в прежней жизни.
Я нашел ту тропку, по которой вела меня Вика. И, разведя пышные султаны лабазника, оказался на твердой земле большого луга. Там, чуть дальше черемухи, под которой я спал, на стерне стояли журавли. Их было четыре. Большие серые птицы топтались, переходя с места на место, кланялись длинными шеями, взмахивали и хлопали крыльями. И непрерывно, попеременно кричали. Громко, протяжно и тревожно. Точно спорили между собой, выясняя важный вопрос. Ни разу в жизни я еще не видел журавлей так близко. В небе, конечно, наблюдал. И на земле слышал, но подойти к ним не удавалось. Пригибаясь в нескошенной траве, я осторожно двинулся вперед. Журавли танцевали по-прежнему, вроде бы не замечая меня и не проявляя признаков беспокойства. Но когда нас разделяло метров двести, птицы легко и неожиданно снялись с земли, описали широкий круг над лугом, медленно набирая высоту, и скрылись за лесом. Они не умолкли на лету; постепенно затихая, их крики неслись ко мне после того, как они исчезли из виду…
Я поднялся, отряхнул с себя траву. Над головой сияло небо. Голубое, пронзительно ясное и обещающее жаркий день. Лишь несколько случайных облачков, заблудившихся в утреннем просторе, медленно ползли над лугом, лесом, над рекой и горами, над всей землей. И надо мной, только что увидевшим журавлей.
9
Через три дня пришла пора заступать в утро. Все вернулось к тому, с чего начиналось. Опять гремели на кухне Тамара и Ольга со своими полевыми кавалерами. И, как всегда, ни свет ни заря прикатил шофер. Кроме зеленой рубашки и золотых пуговиц он надел еще и армейскую стеганую шляпу с эмблемами.
Но при посадке случилось непредвиденное: Вика отказалась ехать в кабине. Для шофера, судя по всему, это был удар судьбы, нанесенный в спину. Мы уже стояли в кузове, а он все суетился вокруг Вики, тщетно ее уламывая. Она стояла неподвижно, глядя куда-то поверх его роскошной шляпы, взявшись за перекладину борта - и утреннее солнце огненными рыжинками плескалось в ее волосах. Шофер распахнул дверцу, что-то лопоча про цветы, приготовленные для нее - Вика тряхнула волосами и молча подняла вверх белые руки. Мы с Володей мигом втащили ее в кузов: несмотря на свои формы, она оказалась совсем легкой.
Обезумевший от досады шофер гнал, как безумный- машина неслась, не сбавляя скорости на ухабах, забытая дверца яростно хлопала на ветру. Мимо мелькали деревья, изгородь, кладбище, ферма, кривые дома деревни. Разлетелись из-под колес ошалелые гуси, едва успел отпрыгнуть на обочину голенастый теленок.
Из- за поворота прямо в лоб, вылетел громадный, как дом, зеленый "КрАЗ", груженный песком. Наш разбитый "зилок" резко вильнул вправо, накренившись и угрожающе чиркнув задними колесами по обочине. Мы повалились на дно кузова. Я очутился сверху и видел, как пышущий жаром "КрАЗ" проскользнул в нескольких сантиметрах от нашего борта. Лишь чудом мы избежали столкновения и чудом не перевернулись. Все произошло так быстро, что народ не успел по-настоящему испугаться. "КрАЗ" тяжело затормозил позади нас, из кабины вывалился маленький пожилой мужичок и, остановившись на середине дороги, яростно замахал кулаками. Наш водитель даже не притормозил.
- Ну, Виктория, завтра пойдешь на работу пешком, - заявил Володя, потирая ушибленное колено. - А то ты нас всех подвергаешь смертельной опасности.
- Я не Виктория, я просто Вика…- ответила она и вдруг неожиданно по- девчоночьи всхлипнула.
Но при посадке случилось непредвиденное: Вика отказалась ехать в кабине. Для шофера, судя по всему, это был удар судьбы, нанесенный в спину. Мы уже стояли в кузове, а он все суетился вокруг Вики, тщетно ее уламывая. Она стояла неподвижно, глядя куда-то поверх его роскошной шляпы, взявшись за перекладину борта - и утреннее солнце огненными рыжинками плескалось в ее волосах. Шофер распахнул дверцу, что-то лопоча про цветы, приготовленные для нее - Вика тряхнула волосами и молча подняла вверх белые руки. Мы с Володей мигом втащили ее в кузов: несмотря на свои формы, она оказалась совсем легкой.
Обезумевший от досады шофер гнал, как безумный- машина неслась, не сбавляя скорости на ухабах, забытая дверца яростно хлопала на ветру. Мимо мелькали деревья, изгородь, кладбище, ферма, кривые дома деревни. Разлетелись из-под колес ошалелые гуси, едва успел отпрыгнуть на обочину голенастый теленок.
Из- за поворота прямо в лоб, вылетел громадный, как дом, зеленый "КрАЗ", груженный песком. Наш разбитый "зилок" резко вильнул вправо, накренившись и угрожающе чиркнув задними колесами по обочине. Мы повалились на дно кузова. Я очутился сверху и видел, как пышущий жаром "КрАЗ" проскользнул в нескольких сантиметрах от нашего борта. Лишь чудом мы избежали столкновения и чудом не перевернулись. Все произошло так быстро, что народ не успел по-настоящему испугаться. "КрАЗ" тяжело затормозил позади нас, из кабины вывалился маленький пожилой мужичок и, остановившись на середине дороги, яростно замахал кулаками. Наш водитель даже не притормозил.
- Ну, Виктория, завтра пойдешь на работу пешком, - заявил Володя, потирая ушибленное колено. - А то ты нас всех подвергаешь смертельной опасности.
- Я не Виктория, я просто Вика…- ответила она и вдруг неожиданно по- девчоночьи всхлипнула.
*-*
На АВМ мы оказались даже раньше дяди Феди. Набрали пустых мешков, навалили их пухлой кучей под транспортер бункера - почему-то именно это место считалось наиболее комфортным - и вповалку легли спать. Но едва я уснул и даже увидел какой-то сон, как меня выдернули в явь стук копыт и негромкие матюги.
- Эй, мужики, тудыт-растудыт, вставайте…- дядя Федя тянул меня за ногу. - Запускать сейчас будем.
Поеживаясь от утреннего недосыпа, мы вылезли на свет. Дядя Федя пошел грохотать железками. Степан критическим взглядом окинул площадку. Около горловины стояло штук пятнадцать вчерашних мешков. Мы быстро покидали их в телегу и отправили под навес.
- Вот что, - быстро проговорил Степан, сощурив свой и без того кривой глаз. - Вы тут пока работайте, а я поеду в кузницу, в…-он невнятно пробормотал название какой-то деревни. - Лошадь перековать надо…
Прыгнув в телегу, он огрел вожжами свою рыжую кобылу и был таков. А мы приступили к работе. Лежавшую со вчерашнего вечера кучу подсыхающей травы разделали быстро. Площадка опустела; такое случилось впервые. Славка аккуратно сгреб последние остатки травы, я включил гидропривод, поднял бункер и застопорил его в верхнем положении. Теперь следовало спокойно и со вкусом передохнуть, пока не придет время менять Володю у раздатчика. Сидя на подножке автобуса, за грохотом агрегата мы не услышали, как подъехал трактор "Кировец" с двумя тележками. Из-за бункера мы заметили его слишком поздно. Тележки стояли далеко - я вскочил и побежал, чтоб заставить тракториста развернуться и подъехать ближе.
- Эй, мужики, тудыт-растудыт, вставайте…- дядя Федя тянул меня за ногу. - Запускать сейчас будем.
Поеживаясь от утреннего недосыпа, мы вылезли на свет. Дядя Федя пошел грохотать железками. Степан критическим взглядом окинул площадку. Около горловины стояло штук пятнадцать вчерашних мешков. Мы быстро покидали их в телегу и отправили под навес.
- Вот что, - быстро проговорил Степан, сощурив свой и без того кривой глаз. - Вы тут пока работайте, а я поеду в кузницу, в…-он невнятно пробормотал название какой-то деревни. - Лошадь перековать надо…
Прыгнув в телегу, он огрел вожжами свою рыжую кобылу и был таков. А мы приступили к работе. Лежавшую со вчерашнего вечера кучу подсыхающей травы разделали быстро. Площадка опустела; такое случилось впервые. Славка аккуратно сгреб последние остатки травы, я включил гидропривод, поднял бункер и застопорил его в верхнем положении. Теперь следовало спокойно и со вкусом передохнуть, пока не придет время менять Володю у раздатчика. Сидя на подножке автобуса, за грохотом агрегата мы не услышали, как подъехал трактор "Кировец" с двумя тележками. Из-за бункера мы заметили его слишком поздно. Тележки стояли далеко - я вскочил и побежал, чтоб заставить тракториста развернуться и подъехать ближе.