Улин Виктор. Хрустальная сосна

   И в самом деле, очень скоро они отрасли как следует, узкая стрелка превратилась в большой треугольник. И часто, играя с Викиным телом, я наматывал кончики этих волос себе на палец - мне почему-то ужасно нравилось, как тихо попискивает она от таких упражнений. И всякий раз, видя этот зарастающий рыжий остров, я испытывал потрясение от факта, что Вика ради меня пошла на изменение своего привычного облика. Ведь я все-таки знал, сколь важна внешность для женщины. И эта жертва казалась мне более важной, чем даже умения доставить мне удовольствие.

*-*

   Удручало меня лишь то, что за все время, даже в самые подходящие дни, несмотря на все уговоры, Вика ни разу не осталась ночевать. Сначала она находила всякие предлоги, сиюминутные дела данного вечера. А потом прямо сказала, что она кошка, гуляющая сама по себе, и привыкла спать дома.
   В какой- то момент у меня мелькнуло подозрение, что, быть может, Вика в самом деле замужем… Но я тут же отбросил явную глупость. После наших занятий Вика покидала меня вся распухшая и натертая, на расставленных ногах -и даже от самого наивного мужа не удалось бы скрыть этого состояния.
   Но все- таки она уходила.
   А мне так хотелось… Мне было просто*необходимо*, чтобы она осталась у меня. Возможно, даже навсегда - чтоб каждый вечер оказался насыщен лаской и приятным утомлением, и мне не приходилось бы запивать снотворное водкой, отключая сознание.
 

*-*

 
   Однажды я решился и предложил Вике выйти за меня замуж. Было это спокойным июньским вечером. Мы только что совершили половой акт, и лежали, по привычке не торопились разъединиться, влажные и умиротворенные, наслаждаясь минутами последействия. Точнее, это я лежал, а Вика сидела на мне верхом, раздвинув ляжки - так рыжий треугольник ее растянулся, превратившись в квадрат. Груди, маня нацелованными до совершенно невообразимых размеров сосками, мягко висели надо мной. Влага нашей удовлетворенной страсти, лениво вытекая из нее, струилась по моему телу, даря моим ощущениям новую остроту.
   Точнее сказать, особое наслаждение доставляли даже не сами ощущения, хоть и были они неимоверно приятными. Меня томил в уме осознанный факт, что вот сейчас на мне сидит непрерывно желанная женщина, которую я пару минут назад наполнил до краев, словно драгоценный сосуд. И я все это вижу. А она не спешит уйти, и липкая влага постепенно выходит, но это не страшно, ведь через некоторое время я смогу повторить все снова. И наполнить ее еще, потом еще и еще - и так до бесконечности, пока хватит сил, а их непременно должно хватить, поскольку наши тела так мощно стремились друг к другу…
   Не сдержавшись, я протянул левую руку - двумя пальцами правой это было делать не очень удобно - и ухватил любимый сосок. И сказал слова, давно созревшие в моей душе:
   - Вика, а знаешь что… выходи за меня замуж.
   - Замуж? - искренне поразилась она. - Ты серьезно?!
   - Абсолютно, - ответил я, не понимая удивления. - Правда, я еще не разведен. Но жена меня бросила, она в Америке и никогда сюда не вернется, так что формальности дело времени. Сейчас я просто предлагаю жить со мной как жена… А документы улажу как можно быстрее.
   - Да не в этом дело…- поморщилась Вика. - Не в этом…
   - Или ты думаешь, что я калека, и тебе со мной придется много возиться? - вдруг сообразил я. - Не думай. Я давно привык жить один и сам себя обслуживать. А что до заработков, так я сейчас осваиваю новую профессию, и буду получать со временем очень даже неплохо. И как муж…
   Не дав договорить, Вика зажала мне рот влажной маленькой ладонью. Потом слезла с меня и села рядом, плотно сдвинув ноги. Она была очень хороша, моя Вика, и, забыв все, я хотел снова ею овладеть. Но она мягко надавила на меня рукой, не давая подняться.
   - Подожди, Женя… Давай поговорим. Серьезно и один раз, если уж до того дошло.
   - Ну давай…- вздохнул я.
   - Мне очень хорошо заниматься с тобой сексом, - начала Вика.
   - Мне тоже.
   - Подожди, не перебивай… Я знаю, что говорю… Мне на самом деле*очень*хорошо с тобой в постели. Лучше, чем было когда-нибудь с кем бы то ни было из других мужчин… Было, не было - так много слов приходится говорить… но это именно так. Так, как с тобой, мне не было ни с кем. И, думаю, не будет…
   - Но…- опять попытался вставить я.
   - Подожди, дай мне договорить, - серьезная, Вика была неузнаваема. - Я испытываю невероятное наслаждение, занимаясь с тобой сексом. И даже просто прикасаясь к тебе. И даже наблюдая тебя… Я молчал.
   - Иногда меня так и тянет оторвать у тебя вот эту штуку, - она показала, какую именно. - Положить в сумочку и унести с собой. Чтобы она всегда была при мне. И я могла в любой момент взять и засунуть ее в себя… и там оставить. Или взять в рот, когда захочется… Вика улыбнулась.
   - А признаюсь честно, хочется очень часто и в самое неподходящее время.
   Так живи со мной, и у тебя, по крайней мере, будет гораздо больше возможностей засунуть эту штуку именно тогда, когда хочется, - уже почти было сказал я, но сдержался.
   - Мы с тобой идеальные партнеры и у нас нет конфликтов… Мы приносим друг другу только удовольствие. И я хочу, чтобы так продолжалось всегда.
   Я еще не понимал, к чему она клонит.
   - Вот ты постоянно просишь меня остаться на ночь, так?
   - Ну… так.
   - Но представляешь ли ты, какие ощущения испытаешь, когда утром проснешься и увидишь рядом меня. Неумытую, ненакрашенную, опухшую со сна и с всклокоченными волосами… Мне уже не двадцать лет и по утрам я выгляжу именно так…
   Мне такая мысль никогда не приходила в голову… В моем понимании Вика всегда была такой, какой приходила ко мне: ухоженная, накрашенная и причесанная, приятно пахнущая и чистенькая…
   - Поверь мне - видеть меня в таком виде доставит тебе мало удовольствия. Но существенно охладит твои желания. Мне нечего было ответить. Я протянул руку и положил на ее горячее бедро. Вика продолжала, не замечая прикосновения:
   - А когда ты говоришь про замуж… Нам так хорошо вместе… Но представь на секунду, что мы станем вместе*жить*. Конечно, тогда мы сможем заниматься сексом когда угодно и сколько угодно. Но… Но поверь, сразу начнутся какие-то мелкие конфликты и взаимные требования. О которых сейчас даже догадаться невозможно. Вот ты придешь с работы и будешь недоволен, что ужин остыл или еще не готов. А я попрошу тебя вынести мусор в тот момент когда тебе вообще будет неохота подниматься с кресла… И так далее. Семейная жизнь сплошь состоит из таких мелких, но убивающих чувства мелочей. Приглашая Вику замуж, я не думал о подобных вещах; мои мысли витали совсем в ином направлении. Но сейчас, слушая ее ровный голос, не мог не признать долю истины.
   - Любые отношения, выходящие за пределы постели, накладывают на партнеров взаимные обязательства. А любые обязательства рано или поздно ведут к конфликтам, охлаждению и даже разрыву. Я стану стервой и начну закатывать тебе истерики. Тебе это нужно? Мне так хорошо с тобой и я не хочу тебя терять. Понимаешь - не-хо-чу! Я кивнул.
   - Поэтому я в принципе не хочу и не пойду замуж. Ни за тебя, на за кого иного. Мне не нужно семьи, забот и детей. Я молода и еще красива, и мое тело доставляет мне удовольствие… Но жизнь так коротка - и хочется использовать ее по максимуму. И тебе, наверное, стоит желать того же самого.
   Я мог возразить, найти кучу слов насчет ночного одиночества и неуютности пустой квартиры, когда возвращаешься в нее после работы - но не стал этого делать, вдруг осознав, что Вика мыслит принципиально иначе, чем я. И меня просто не поймет. Или поймет не так.
   - Вот подумай, что я тебе сказала, - добавила она. - А я пока пойду приму душ.
   Легко поднявшись, она соскочила и убежала, забавно топоча голыми пятками по полу. Через секунду зашумела вода. А я все лежал, глядя на большое темное пятно, расползшееся по простыне на том месте, где только что сидела Вика, и думал над ее словами. Понимал, что по-своему права она, но также прав и я, стремясь найти тепло в доме. Но будучи уже не таким глупым, каким был полгода назад, я четко осознал, что если буду настаивать с замужеством, то дело действительно приведет к конфликту. И кончится тем, что мы Викой расстанемся. А я этого не хотел.
   Поэтому еще раз взглянув на мокрую простыню и уловив исходящий от нее острый, характерный, будоражащий запах, я поднялся и тоже пошел в ванную. Тихо отворил дверь, осторожно залез к моющейся Вике и пристроился к ее желанному телу.
   Я принял ее условия игры и больше уже ничего не просил.

*17*

   Год прошел незаметно.
   Я осознал это июльским днем, идя сквозь горячий, опять наполненный липовым дурманом город.
   Кругом бушевал настоящий летний рай. но я его не замечал, поскольку на душе моей было отвратительно и паскудно. Это был один из двух выходных среди моей ночной смены, и мы собирались провести его с Викой. Но с утра пришлось позвонить и отложить встречу на вечер, потому что еще раньше мне звонила мама с просьбой приехать к ним.
   Она делала это в исключительных случаях - точнее сказать, практически никогда- и я сразу с упавшим сердцем понял недоброе. Отложив развлечения, я поехал к родителям.
   Я очень давно у них не был, и по дороге туда представлял себе, что увижу и узнаю что-то очень тягостное.
 

*-*

 
   Я не ошибся.
   Отец лежал с сердечным приступом в таком состоянии, что не требовалось считаться врачом, чтоб предчувствовать близкий инфаркт. А за ним -… столь же недалекую смерть. Помочь ему было уже ни чем нельзя, это тоже казалось ясным. Оставалось продлить оставшиеся дни, стараясь хотя бы не волновать его и не расстраивать. Мама суетилась вокруг него, безучастно лежащего в постели среди отвратительного запаха лекарств. Суетилась добро и неумело; она действительно стала совершенно иной. Ее жесткость исчезла и она - с опозданием на много десятков лет - стала нормальным человеком, ласковой матерью и любящей доброй женой. Однако и это запоздало. Потому что она сама тоже была нездорова. Я не видел маму несколько месяцев и сейчас заметил, как ужасающе она пожелтела и похудела, мучимая, вероятно, какой-то внутренней болезнью. Но из-за хлопот вокруг отца не могла обратить внимание на себя…

*-*

   Я побыл у родителей, сколько смог.
   Мое присутствие фактически никому не помогало. Лишь наоборот: увидев меня с рукой, отец почувствовал, как ему опять стало хуже. Я шел домой и думал, что жизнь моя - и всего, что было моим ближайшим окружением, - столкнутая год назад со своего места, продолжает медленно рушиться. Что я, пережив боль, смену работы и уход жены, все-таки как-то справился, нашел новую ступень и даже встретился с Викой - но зато поползла в пропасть жизнь родителей. И это крушение нельзя было остановить, поскольку у них не оставалось запаса времени, здоровья и сил…
   Такого опустошающего, иссасывающего удручения я не испытывал давно. Я медленно шел по городу и думал, что, скорее всего позвоню Вике и отменю сегодняшнюю встречу: после увиденного у родителей внутри все упало и я наверняка сегодня окажусь ни на что не способен. Вместо свидания просто напьюсь водки. По-настоящему, до полного одурения - чтобы не думать о том, какие тягостные хлопоты предстоят в ближайшем времени…

*-*

   Находясь в мрачно-сумеречном состоянии, я не сразу услышал, как меня радостно окликнули.
   - Женя! Женя!!!…
   Я обернулся и увидел, что на меня, тихо улыбаясь, смотрит полная, невысокая молодая женщина с детской коляской. Она казалась абсолютно незнакомой. Я смотрел молча несколько секунд, думая, что она наверняка обозналась. И лишь когда поправила пальцем тонкие металлические очки, я вдруг мгновенно ее узнал. И ощутил укол стыда вместе с удивлением: год назад я узнавал ее по одному лишь хрусту шагов в ночной темноте… Но сейчас она так изменилась, что…
   - Женя, а ты нас и не узнал…- сказала Катя.
   - Кого - "нас"? - через силу улыбнулся я, опять ничего не понимая.
   - Так вон, - она показала на красную коляску, будто именно ее я мог не заметить. - Меня и дочку…
   - Аа… - безразлично протянул я, абсолютно равнодушный к детям. - Понятно.
   Мне, конечно, стоило спросить, сколько девочке месяцев, какой она родилась и сколько весит сейчас, как спит, ест и не жидко ли какает - выяснить всю эту никому, кроме самой молодой мамаши, не интересную чепуху, которой однако именно они доканывают окружающих. Спросить хоть что-то хотя бы из приличия. Но я меня было такое плохое настроение, что я не смог выдавить пары фраз. Мне была совершенно безразлична сама Катя и тем более - ее недавно родившаяся дочка со всеми жизненными процессами; я был не рад этой случайной встрече, я не был бы рад сейчас никому и ни при каких обстоятельствах. Хотелось лишь одного - поскорее добраться до дома, запереть дверь, напиться и ни о чем больше не думать.
   Но Катя продолжала идти рядом, с молчаливой улыбкой покачивая свою коляску. Меня тяготило ее присутствие, но я не мог решиться и свернуть в боковую улицу; это было бы уж слишком грубо.
   - Я слышала, ты ушел от нас, - первой нарушила молчание Катя.
   - Да, - коротко ответил я.
   - И где же ты теперь?
   - На вычислительном центре. Перспективная работа и в общем интересная, - добавил я, чтоб избежать дальнейших вопросов. - И главное, ее можно делать с моей рукой.
   Мы еще некоторое время шли молча. Я уже думал - сейчас все-таки попрощаюсь и сверну, и неважно, что Катя будет думать.
   - Жень, ты знаешь…- вдруг тихо проговорила она. - Я все время чувствую свою вину перед тобой. Когда узнала, что тебе пришлось уйти из НИИ, еще больше расстроилась. И мне… Мне кажется, ты должен проклинать судьбу за то, что мы оказались в одном колхозе. И…
   - Не надо об этом, - оборвал ее я. - Все это было давно.
   - Нет, правда - меня все время это мучит…
   - Я же сказал! - почти раздраженно повторил я. - Все прошло. И не думай ни о чем.
   - Нет, Женя… Это правда…
   - Вот моя остановка, - не в силах больше терпеть, перебил ее я. - В общем, Катя, рад был тебя встретить… Пока…
   - Подожди, Женя! - Катя неожиданно крепко схватила меня за рукав. - А почему ты даже не спросил меня, как зовут дочку?
   - Да, кстати, а как ее зовут? - равнодушно спросил я.
   - Ее зовут Евгения, - как-то значительно ответила Катя.
   - Ну и хорошо, - безразлично ответил я и повторил: - Ну ладно, пока!
   - Ее зовут*Евгения*! - повторила она с особым нажимом. - Женя, ты что, не понял - ее зовут Евгения!
   - Евгения?! - я остановился, вдруг поняв, что имеется в виду.
   - Да, я так решила.
   Я молчал; это было совершенно неожиданно; сама Катя уже превратилась для меня в малозначимый и в общем далеко не самый светлый эпизод моей глупой прежней жизни.
   - Ты обо мне никогда не сможешь забыть, как бы ни старался, - грустно и одновременно как-то неузнаваемо твердо сказала она, осторожно коснувшись моей правой руки. - И я подумала, что будет справедливо, чтобы и я никогда не могла тебя забыть. Вот поэтому… Не виденная еще мною девочка, словно почувствовав, что речь зашла о ней, вдруг захныкала. Катя наклонилась к коляске, что-то там переложила и перевернула. Невольно, удивляясь себе, я наклонился за ней, посмотреть свою тезку.
   Из глубины коляски, из пеленок, одеялец и еще каких-то неумеренно навернутых тряпок, выглядывало маленькое личико с мутными серыми глазками. Крошечная ручка с тоненькими, как вермишель, пальчиками, но уже настоящими ноготками цепко держалась за Катин мизинец.
   - Надо же, Евгения - тоже скажешь… - пробормотал я.
   А она, выплюнув пустышку, смотрела на меня так, будто уже что-то понимала в этой нашей жизни.

*-*

   - Евгения, мать твою… - растерянно повторил я, вслух, стоя у окна на своей кухне.
   Я уже как следует выпил водки, и преследовавшая боль вроде отпустила, оставив на душе только привычный осадок безнадежности и еще чего-то. Я смотрел на равнодушную улицу и думал о непостижимой вещи. Как-то странно все получалось. Жизнь вокруг меня рушилась и распадалась; она была уже фактически кончена. Но в то же время, оказывается, чья-то маленькая жизнь продолжалась. И не просто продолжалась, а даже еще только началась. И было совершенно непонятно, как она сложится.
   Я выпил еще.
   Странно, ей-богу, - думал я. - А впрочем, может, так и должно быть…
   *_Часть четвертая_*
 

1

 
   Далекие разрывы петард еле-еле доносились сквозь тройное остекление. Словно синички стучались ко мне своими тонкими черными пальчиками.
   Я стоял у окна, бездумно глядя вдаль. Во дворе щелкали взрывы, взвивались разноцветные ракеты. Некоторые поднимались выше дома. Вспыхивали коротко в черноте неба и тут же гасли, осыпаясь бессильными искрами.
   А далеко- далеко, за домами и вообще за нашим микрорайоном -на горе, где проходил главный проспект города, на крыше одного из новых банковских зданий пульсировало золотистое число: 2000… Двухтысячный год… Когда-то давно, уже не помню сколько лет назад, мама купила мне игрушечную машинку. По сегодняшним меркам концепт-кар: нечто крылатое и пернатое, глядящее скорее назад, в пятидесятые годы, нежели в будущее. Машина была красного цвета, салон заменяла прозрачная стеклянная полусфера. А на багажнике было выдавлено: "2000". Помню, я спросил - это что, машина, стоит 2000 рублей? Нет, имеется в виду двухтысячный год, ответила мама… Двухтысячный год… Возясь с новой игрушкой - теперь я вспомнил, это происходило где-то в середине шестидесятых - я с трудом подсчитал, что в 2000 году мне исполнится сорок один год… Тогда этот возраст казался нереальным, недостижимым и почти мифическим. Но вот он настал - этот самый двухтысячный. Или миленниум, как его стали называть на дебильный западный манер. И мне уже в самом деле сорок лет, и через полгода даже исполнится сорок один. А я, как ни странно, еще жив…
   Я покачал головой, отгоняя наваждения памяти. Я еще жив. И в гостиной на диване раскиданы фотографии, которые я только что зачем-то рассматривал. Старые, в основном еще*того* периода - первой половины моей жизни. Когда я, подобно ровесникам, был всего лишь глупым двадцатичетырехлетним инженером. Работающим карандашом и рейсфедером за сто двадцать рублей, зато твердо уверенным в завтрашнем дне. И даже в послезавтрашнем. Когда все мое поколение, еще не предчувствовавшее перемен, продолжало беззаботно существовать, веселиться и радоваться своей незамысловатой жизни. И когда я был здоров. И все пальцы на моих руках были целы.
   Все пальцы были целы…
   До конца одна тысяча девятьсот девяносто девятого года оставалось четыре часа. Пожалуй, стоило его проводить… Проводить старый год и вместе с ним сказать "прощай" всему моему двадцатому веку. Впрочем, это не бесспорно; в последнее время все только и делали, что выясняли вопрос: с какого года точно начнется следующий век, с двухтысячного или две тысячи первого? Приводили разные доводы, в основном математические. Я математикой никогда не интересовался; для меня само число две тысячи, которое уже с завтрашнего утра будет стоять во всех отчетных документах, представлялось неким таинственным и зловещим рубежом. Который навсегда отделит и похоронит в прошлом все, что до сих пор плавно перетекало из года в год, не вызывая ощущения резких перемен. Мой век агонизировал - я оставался жив. И хотя бы это требовало себя отметить.
   Я прошел на кухню, достал из шкафчика любимую хрустальную рюмку.
   Из другого шкафа вынул давно припасенную бутылку "Чайковского": сейчас я уже мог позволить себе пить только ту водку, которую хотел. Не тронутая еще крышечка подалась с освежающим душу хрустом. Я наклонил горлышко, не зажигая света. Услышал приятное бульканье совершенно полной бутылки. Угадал момент, когда рюмка наполнилась. Ощупью нашарил вазочку с маслинами. Выудил одну. Медленно выпил, бросил ее в рот. Тоже мою любимую - большую, черную, с косточкой… Приятное тепло, как кошка, мягко побежало по моему телу. На кухонном столе лежала фотография. Сам того не заметив, я принес ее сюда. Одна из тех колхозных… Я сидел на отполированном до блеска бревне - молодой и упитанный, с пышной гривой волос, и еще целыми пальцами перебирал струны гитары… Колхозная фотография. Надо же - ведь сейчас само слово "колхоз" забылось и потеряло смысл.
   Боже мой - со смесью удивления и ужаса осознал я. Неужели успело пройти шестнадцать лет…

2

   Да, шестнадцать лет прошли, как это ни странно. В тот далекий год, когда обрушилась и начала разваливаться на части моя привычная и вроде бы сложившаяся за двадцать четыре года жизнь, мне казалось невозможным загадывать даже на год вперед. Казалось, даже этого года я не переживу…
   А получилось, что и тот год миновал, и следующий, и еще много за ними. И я все их пережил, и достиг сорока. И готовлюсь встречать новое тысячелетие…
   Какими они были, эти годы, отделившие меня тогдашнего от меня нынешнего?
   Сейчас казалось, что они пролетели незаметно. Проскользнули за спиной, когда отвернулся.
   Но в самом деле они были наполнены изнуряющей борьбой за выживание в новых для меня условиях.
   Впрочем, борьба за выживание в новых условиях была предложена всем без исключения. И моему поколению в том числе. Только я, выброшенный из жизни нелепой колхозной травмой, очнулся раньше своих сверстников. Они все еще бездельничали в своих многочисленных НИИ и КБ, ходили в походы, бренчали на гитарах и предавались другим нехитрым развлечениям от неумения заполнить свое бытие -продолжали*играть*в жизнь - а я уже вынужден был с нею бороться. Бороться за себя, за свою судьбу, которая - тоже казавшаяся запрограммированной на многие десятилетия вперед - вдруг оказалась подрубленной на корню. Говоря образным языком, они все еще баловались вином, а я уже пил водку.
   Они развлекались на вечеринках - я работал на вычислительном центре, дежурил там по ночам, изучал программирование и отчаянно учился делать все левой рукой.
   Труднее всего оказалось заставить ее писать. Иногда после нескольких часов бесплодных попыток вывести хотя бы свои имя и фамилию мне хотелось бросить все к черту и оставить как есть. Но я не бросал - выругавшись и стиснув зубы, продолжал. Письму я все-таки научился. И всему прочему - тоже. Я успел разобраться в основах системного программирования чуть раньше, чем на замену огромным старым, гробоподобным ЭВМ в железных шкафах пришли персональные компьютеры, оснащенные готовыми пользовательскими системами. Мне не составило труда понять и оценить эти принципиально новые явления - и я быстро стал настоящим компьютерщиком.
   Прошло еще несколько лет, и эти системы тоже кардинально обновились, возникли и стали развиваться корпоративные сети и прочие новшества информационной революции. И одновременно появилось много совсем молодых ребят, которых учили компьютерам специально, и которые, в отличие от меня, имели соответствующие дипломы. Они наступали мне на пятки, поскольку были моложе и обладали тщательно вложенными в них узкоспециальными знаниями. Но за моими плечами имелся опыт. Я был матерым, как старый раненый волк. Я дошел до всего раньше, причем не путем ленивого поглощения заранее разжеванных истин, а самостоятельно пропустив все сквозь себя и разобравшись до тонкостей в малейших мелочах. И, кроме того, вынужден был отчаянно бороться, поскольку понимал, что с моей рукой я не смогу применить себя в интеллектуальном труде иной сферы. Они приближались ко мне, дышали в затылок, грозя вот-вот догнать и перегнать - но сделать этого так и не сумели.
   А время шло. Слепо билась в разные стороны беспорядочная и неумелая перестройка, пышным цветом расцвели и столь же быстро завяли кооперативы. Потом вместо них возникли десятки и сотни мелких фирм, которые, подчиняясь железным законам рынка, стали медленно погибать, поглощаемые крупными.
   Информационная революция, захлестнувшая общество, нуждалась в специалистах.
   Из ВЦ, который угас и развалился, я ушел на должность системного администратора в только что открывшуюся сеть ресторанов. Там практически сразу начали платить неплохую зарплату, на которую можно чувствовать себя человеком.
   К сожалению, по причинам, не вполне от меня зависящим, через некоторое время мне пришлось покинуть ресторанный бизнес. Но без работы я не остался.
   Имея опыт и возникшие к тому времени связи, я устроился начальником информационного отдела в большую, выросшую на месте госструктуры, коммерческую организацию, занимающуюся нефтью. А потом еще через пару лет меня нашел приятель, оставшийся с ресторанных времен. Теперь он был владельцем крупнейшей в городе фирмы, занимающейся продажей компьютеров, установкой и обслуживанием информационных сетей. Он предложил мне должность технического директора. Зарплата была больше, чем в нефтяной конторе, а должность считалась второй после генерального, и кроме того, заниматься приходилось конкретно тем, что меня окончательно увлекло за минувшие годы: компьютерами.
   Кроме того, у меня появились свои деньги, и я вложил их в то же дело. И стал фактически совладельцем фирмы. Имея постоянный стабильный доход от прибыли, я мог бы бросить должность. Тем более, потребности мои оказались минимальными: я был абсолютно равнодушен к одежде, обедал в недорогих кафе, и все мои расходы сводились лишь к содержанию автомобиля до затратам на качественную выпивку. Но, с одной стороны, я скучал без дела. А с другой, было как-то спокойнее, когда я мог контролировать деятельность, в которой вращались мои деньги. Теперь я стал уже полностью обеспечен и спокойно глядел в будущее. Я сделал в квартире не очень роскошный, но удобный для жизни ремонт, оснастил ее всевозможной техникой, от спутниковых антенн до кондиционеров.