Владимов Г.. Три минуты молчания

   А уже на всех судах заметили, что мы китенка везем, то и дело нашего "маркони" запрашивают: "Куда тащите кита? В этом возрасте охота на них запрещена, конвенции не знаете?" Насчет конвенции мы как-то не учли. Ну, мы же не китобои, дела с ней не имели. Кеп сразу расстроился: "Выловил кита на свою голову". Но делать-то нечего, все равно к базе идти - у нее машина, у нее стрелы. Чем ближе к базе, тем больше вокруг нас собиралось норвежцев, французов, англичан, фарерцев. Штук восемьдесят судов за нами увязалось, все про свою селедку забыли, один китенок и беспокоит. А он - полеживает и посвистывает, не знает ни про какую конвенцию. Когда уже подходили к базе, наперерез нам вышел норвежский крейсер и три вертолета висели в небе наверно, фотографировали нас с воздуха.
   С крейсера приказали нам:
   - Немедленно выпустите кита в море.
   - Только об этом и мечтаем. Да снять не можем.
   - Как же он оказался на борту?
   - Сами удивляемся!
   Я помню это утро, когда мы пришвартовались. Штиль был полнейший, ветер едва шевелил флажки на мачтах; синее небо, синяя вода, солнце - как в июле в Крыму. И все море - в судах, всех флагов суда, всех цветов, а в небе еще висели вертолеты. С базы нам подали шкентель, и мы китенка рифовым узлом обвязали за хвост. Крейсер нам еще посоветовал мешковину подложить, чтоб не поранить ему шкуру. И стрела его потащила в небо.
   Тут он проснулся, китенок, стал рваться, весь извивался в петле. А мы под ним быстренько отшвартовывались и отходили, очищали море. Потом с базы отдали узел, и китенок наш сиганул в воду. Тут же вынырнул, взметнул хвостом, всплеск нам устроил - выше клотика. И ушел - на глубину. И что тут такое сделалось - "ура" на всех пароходах, гудки, ракеты полетели в небо!
   Этот день был как праздник, честно вам говорю. Он и сам был хороший такой синий и солнечный. И китенок был хороший. И мы все тогда были людьми.
   7
   Фонарь мне светил в лицо. Я зажмурился, отвел его рукой. Может, и этот мне приснился - маленький, в дождевике, в островерхом капюшоне.
   - Мертвый час! А кто вахту стоять будет?
   Я по голосу узнал третьего.
   - Буров у вас где спит?
   - Зачем он тебе?
   - "Зачем". Вопросики задаешь. На руль!
   Я протер глаза кулаком.
   - Какой может быть руль? У нас хода нет.
   - Ты что? Спишь? Или ушки болят?
   Я прислушался - и вправду что-то переменилось. Мелко стучит брошенная дверь. Чей-то сапог от вибрации ползает по полу.
   - Починил "дед" машину?
   - Кашляет. Все равно не выгребает. Так где артельный?
   - Зачем же его будить, если я не сплю?
   - А он что - больной?
   - Не все тебе равно? - Я встал на ноги.
   - Список есть, понял? Дисциплина должна быть. Тогда все в норме, таких бардаков не бывает. Ну, хочешь - иди.
   В капе стало слышнее: машина стучит с перебоями, как будто вот-вот смолкнет. Чуф, чуф, чшш... Чуф, чуф, чшшш...
   - Тоже мне работа! - сказал третий. - Смех! - Он вынырнул в темноту, потом вернулся. - Э, ты не спишь? Мне за тобой второй раз идти охоты мало.
   -Иду.
   - Так и пойдешь в телогрейке? А курточка где?
   - Пропала.
   - Ну и дурак. Я говорил: махнемся. У меня б не пропала.
   Я пошел за ним. Спросонья на его дождевик ориентировался. Мы добрались до кухтыльника, вскарабкались по сетке на крыло. Дверь меня толкнула в спину - я полрубки пролетел и повис на штурвале. Потом огляделся - здесь еще кеп был, Жора-штурман и Граков. В радиорубке сидел "маркони" с наушниками, бормотал в микрофон:
   - База, я восемьсот пятнадцатый... Как слышите, база?..
   Я взялся за шпаги и навалился на штурвал грудью, а ноги расставил пошире. И тогда уже доложился по форме:
   - Матрос Шалай. Разрешите заступить?
   - Заступил уже, - сказал кеп. - Почему не Буров? Заболел, что ли?
   Жора-штурман вместо меня ответил:
   - Знаю я, чем он болен. И чем это лечат, тоже знаю. Ну стой, раз вызвался.
   Кеп встал у телеграфа, подвигал рукояткой.
   - Руль право клади, - сказал он мне. - Право на борт. Не стой лагом.
   - Есть. - Я положил руля до отказа. Без хода он совсем легко перекладывался. - Право на борту!
   Кеп хмыкнул:
   - Не разучился.
   - Удивительно, - сказал Граков. - Как они у тебя вообще не разучились на вахту ходить.
   Кеп не ответил, вынул свисток из переговорной трубы, которая в машину, и дунул. Там, внизу, свистнуло. Но никто не подошел.
   Кеп заткнул трубу.
   - Вымерли они там, что ли?..
   Дверь распахнулась, кто-то ввалился и встал у крайнего окна, расставив ноги. Я покосился - "дед" обтирал руки ветошью и смотрел в стекло, заляпанное снегом и пеной.
   - Что скажешь? - спросил кеп.
   "Дед" ответил, не повернув головы:
   - Твое теперь слово.
   - А ход где?
   - Пожалуйста.
   "Дед" взялся за трубу, свистнул в нее. Там подошли:
   - Второй механик слушает.
   "Дед" снова встал у окна.
   - Але! - сказали внизу. - Слушаю.
   - Скажите на милость! - Кеп подошел к трубе. - Ну, давай там, подкинь оборотиков. Средним хоть можешь?
   "Дед" сказал, не поворачиваясь:
   - Средним я ему запретил. Малым может.
   - Зачем чинили, спрашивается? Если б ты его не остановил тогда, мы бы уже с базой встретились. Скажешь, опять глупости говорю?
   - Опять говоришь.
   Кеп взохнул.
   - Ты хоть перед матросом меня не порочь. - Он сказал в трубу: - Малым давай назад.
   Шпаги мне надавили на ладони. Качка переменилась, пароход приводился кормой к волне.
   - За малый тоже тебе спасибо, Сергей Андреич, - сказал Граков. - Теперь хоть шлюпку можно вывести с-на ветра.
   - Шлюпка-то одна теперь? - спросил "дед".
   Кеп ответил - не очень уверенно:
   - Другую - починить можно. Брезентом обтянуть.
   - Ну, это когда починим, тогда и считать ее будем. А пока - одна годная. Так... А кто ж в нее сядет? Граков, кого посадишь в нее?
   - Не понимаю вопроса. Есть инструкция, кому в первую очередь.
   - Положено - пассажиров.
   Граков сказал, усмехаясь:
   - Ну, пассажиров-то, собственно, я один. Могу уступить свою очередь.
   - Очередь или шлюпку?
   - Сергей Андреич, по-моему, ясней ясного: в первую очередь люди постарше. Ну, а помоложе - используют другие плавсредства. Уже какие найдутся. Что тут можно возразить?
   - Ничего, - сказал "дед". - Кроме того, что и молодым жить охота.
   Граков развел руками. Одной, вернее, другой-то он за петлю на окне держался.
   - Ну, не будем заранее предаваться унынию. Опыт нам говорит другое. Люди по нескольку суток держались, не говоря уже - часов. И на чем только! Кстати, и твой собственный опыт, Сергей Андреич, он тоже поучителен.
   - Ну, мне-то легче было, - сказал "дед". - Мне все-таки немцы помогли, ты же знаешь.
   - Бросьте вы, - кеп вмешался. - Нашли время счеты сводить.
   - Какие счеты, Петр Николаич? Просто Сергею Андреичу угодно подозревать меня, так сказать, в личной трусости.
   - А я не подозреваю, - сказал "дед". - Я это просто наблюдаю визуально.
   Граков помолчал и сказал с грустью:
   - Николаич, ты, прости меня, здесь хозяин, в рубке. Так что попрошу вмешаться. И, может быть, кое-кого удалить. В данном случае, мою власть можешь не учитывать. Одного из нас. Это уж на твой выбор.
   - Да бросьте вы... Тут без вас голова пухнет!
   - Нет уж, Николаич, решай.
   Кеп засопел, заходил по рубке от двери до двери.
   - Так что? - спросил Граков.
   - А ну вас... - Кеп взялся за голову. - Ну, Сергей Андреич, ну будь ты посмирнее, ей-Богу.
   - Так, - сказал Граков. - Одному из нас предложено быть посмирнее. Следовательно, удалиться нужно другому. Именно мне. Спасибо, Николаич, добро.
   Он пошел из рубки. Но дверью не хлопнул, как я ожидал. Наоборот, очень даже вежливо прикрыл.
   "Дед" повернулся от окна.
   - Николаич, можно ли так себя терять, как ты потерял? Зачем ты шлюпочную пробил, когда судно еще на плаву и его спасать нужно и на нем спасаться?
   - Что хочешь сказать? Я людям губитель?
   - Себе прежде. Ну, и людям тоже. Ты не подумал, что тебя с ними захлестнуть может в такую погоду. А ты подумал, что тебе выгоднее все судно потерять вместе с сетями, чем одни сети. Тогда бы тебя не судили - ты команду спасал. А так, поди, и засудят - за то, что выметал перед штормом. Не знаю, сам ты до этого додумался или кто посоветовал... Я твое положение понимаю. Но коли попал между двумя страхами, так хоть выбирай, который побольше! И уж его одного бойся.
   Кеп походил молча по рубке, встал у меня за спиной.
   - Так и будешь держать право на борту? Одерживай.
   Я отпустил штурвал, и он сам раскрутился. Я не удержал его локтем, навалился грудью, едва поймал его за шпаги.
   - Поберегись, рулевой, - сказал "дед". - При заднем ходе и руки поломать может... Оно, конечно, лучше бы носом пойти, как люди ходят, да сети жалко бросить.
   - Насчет сетей, - сказал кеп, - дебатов не будем разводить.
   Опять он заходил от двери к двери. Прямо как тигр по клетке. Нервировал он меня здорово.
   В переговорной трубе свистнуло - из его каюты. Кеп вынул свисток, приложился ухом. Труба ему что-то вещала раскатисто, с дребезгом.
   - Добро, - кеп заткнул трубу. - Напоминает - глубину смерить. Нужны мне его напоминания. Ну-к, смерь-ка там.
   Третий зашел в штурманскую. Запищал эхолот.
   - Тридцать пять. Даже меньше.
   - Скоро вожак начнет задевать, - сказал кеп. - Может, он удержит?
   - Такого еще в мировой практике не было, - сказал "дед". - Так мы, глядишь, и в новаторы выйдем.
   Мы смотрели молча в черные окна. Колко звенел об них снег, потом его смывало пеной.
   Вдруг запищал передатчик, и "маркони" быстренько забормотал:
   - База, база, я восемьсот пятнадцатый, вас слушаю.
   - Как себя чувствуете, восемьсот пятнадцатый? - спросила база.
   Кеп кинулся в радиорубку, схватил микрофон.
   - На вас надеемся. Куда вы там делись?
   - С буксирами тут поговорили. Два буксира спасательных к вам идут из Северного моря. "Отчаянный" и "Молодой". Не исключено, что они раньше нас подойдут.
   - Исключено, - сказал кеп. - Знаю я эти калоши, "Отчаянный" и "Молодой". Мы все же на вас надеемся.
   - Идем полным ходом. Вы тоже там двигайтесь веселее. Как слышите?
   - Слышим-то хорошо. Двигаться не можем.
   - Что с машиной? Не удалось починить?
   - Да починили. Только не выгребаем.
   - Не понимаю.
   - Чуть только тормозимся. Что тут не понимать.
   - Дайте максимальные обороты. Как слышите?
   - Нет у нас максимальных. Малым идем.
   - Ясно, - сказала база. - Ясно.
   - Тут еще сети, - сказал кеп. - Сети нас тащат.
   Там помолчали.
   - При чем тут сети? Они у вас за бортом?
   - В том-то и дело. И поводцы "нулевые".
   - Почему метали? Было же штормовое предупреждение?
   Кеп вздохнул.
   - Слышали предупреждение. Да не всегда же они сбываются. Ну, рискнули. Пожадничали. Теперь-то что делать?
   - Двигайтесь встречным курсом. Как слышите?
   - А сети?
   - Двигайтесь встречным курсом. Насчет сетей решайте. Послышался треск, все в нем пропало, слов не различить. Кеп подождал и вышел в ходовую. Но база опять к нам пробилась:
   - ...сот пятнадцатый ...ая глубина под килем? Глубину сообщите.
   "Маркони" ей ответил.
   - Ясно, - сказала база. - Ясно. Да, с сетями надо решать. - И пропала.
   - Вот и решай, - сказал кеп. - Сами-то и совета не дадут.
   "Дед" к нему повернулся от окна:
   - Не это надо тебе решать. И база не о сетях твоих думает. Сейчас у тебя под килем тридцать пять. Скоро двадцать будет. База туда не пойдет.
   - На двадцать - пойдет.
   - Не уверен. Учти еще волну.
   Кеп встал у меня за спиной:
   - Рыскает он у тебя. Точней на курсе.
   - Есть.
   Он отошел. В рации у "маркони" завывало, попискивало, потом прорезалось:
   - ...сот пятнадцатый ...ак слышите? - и пропало, запищала чья-то морзянка. Кеп даже не успел добежать.
   - Что там у тебя?
   - Да этот же плачет, - сказал "маркони". - Шотландец.
   - Опять? Вот уж не вовремя.
   - Почему? Как раз время.
   Я повернул голову, посмотрел на часы - у него над столом. Было без четверти три, большая стрелка пришла в красный сектор.
   Началась первая минута молчания.
   8
   - Ну, послушай, если охота, - сказал кеп. - Нам тоже поведай.
   Морзянка еле прослушивалась.
   - Не удалось ему движок запустить, - сказал "маркони". - Сносит.
   Кеп повернулся ко мне. Я думал - он опять придерется, и завертел штурвалом.
   - Помнишь его? "Герл Пегги".
   Я удивился - не забыл он, кто тогда на руле стоял. Я-то думал - он лиц наших не различает.
   - Помню.
   Я-то помнил, как он прошел справа, синенький и белоснежный, чистенький, как со стапеля, и обошел нас, как стоячих, и как вышел из камбуза повар, выплеснул ведро помоев - у нас перед носом.
   - Грубиян, - сказал кеп. - Ну... ему тоже хреново. Какие его-то координаты?
   "Маркони" сказал ему. Третий ушел в штурманскую, зашелестел картой.
   - Ого! Совсем труба. Килем, наверно, чешет по грунту.
   - Он уж небось и скалы видит, - сказал кеп.
   - Пока не видит. Скоро увидит. - Третий вышел в ходовую, сказал "маркони": - Спроси его, видит он Фареры?
   - И не вздумай, - сказал кеп. - Не вступай с ним.
   - Да я и не могу, - ответил "маркони". - Это надо шибко грамотным быть, английский знать. Я только на жаргоне.
   - И на жаргоне не нужно. Да, хорош у нас радист, английского не знает.
   - Вы мне подскажите.
   - Ладно, - кеп вздохнул. - Слезай с этой волны, с шестисот. Базу поищи. Все равно мы ему не поможем.
   - Сейчас... Еще две минуты.
   Я опять посмотрел на часы - стрелка еще была в красном секторе. Пошла вторая минута молчания.
   - Да что толку, - сказал кеп. "Маркони" не ответил, заработал ключом.
   - Что ты ему там передаешь? Я тебе сказал: не вступай с ним.
   - Я не с ним. Я с берегашами. Может, они его и не услышали. У нас-то помощней передатчик.
   - Ну, валяй... Поможем, чем можем.
   - Тише, - попросил "маркони".
   Кто-то заговорил в эфире - прямо изумительный был голос, бархатный, рокочущий.
   - Понимаешь что-нибудь? - спросил кеп.
   - Так... С пятого на десятое. Он сейчас по-русски скажет.
   Но по-русски уже не мужчина говорил, а женщина. С чуть заметным акцентом, только сильно картавила. Но слышно было, как будто она тут с нами стояла, в рубке:
   - Всем, всем. Береговая радиостанция Ютландского полуострова просит слушать море. Всем судам, плавающим в Северной Атлантике и стоящим на приколе в портах континента и островов. Вертолетам береговой охраны и патрульной службы спасения. Двое просят о помощи - русский и шотландец. Их несет течением и ветром на Фарерские скалы. Примите их координаты...
   Третий вдруг сказал:
   - Правильный бабец. Эмигрантка, наверно.
   - Все б тебе про бабцов, - сказал Жора. - Нашел время.
   - Это я так. Про себя.
   - И держи при себе.
   Женщина умолкла. Я опять посмотрел на часы. Пошла третья минута молчания.
   - Что-то никто не откликается, - сказал кеп.
   - А что откликаться? - спросил Жора. - У всех карты есть.
   - Да, - сказал кеп. - И забрался же он... Где никого нету. Одни мы болтаемся.
   Стрелка на часах вышла из красного сектора.
   - Слезай, - сказал кеп. - Ищи базу. "Маркони" опять нащупал базу, послышалось:
   - Восемьсот пятнадцатый, как дела?.. Но тут же морзянка стала ее забивать. Зацокала, рассыпалась, как соловьиная трель.
   - Во, чудик, - сказал "маркони". - И сюда всунулся.
   - Кто?
   - Да он же, "Герл Пегги".
   Кеп удивился:
   - Как же он эту волну нашел? Скажи, какой шустрый!
   - Жить хочет, - сказал Жора.
   Слов за морзянкой нельзя было различить. Потом и база начала переговариваться с шотландцем - тоже ключом.
   - Что они там ему? - спросил кеп.
   - Да то же, что и нам. Просят идти навстречу. Свистнуло в переговорной трубе - из кеповой каюты. Кеп приложился ухом.
   - Нет пока связи, - сказал в трубу. - Тут еще этот забивает, любитель морских ванн. С базой ему удалось связаться. Ну, пусть поговорит... - Он заткнул трубу свистком.
   "Дед"' вдруг повернулся к нему:
   - Ну что, Николаич? Самое время теперь обрезаться.
   - Ты все про одно. Заладил. Может, мы их еще и выручим, сети. Что-то у меня надежда появилась.
   - С чего бы? Оттого, что другим хуже?.. - "Дед" вдруг рассердился. - Не понимаю я! Который час он тебе "сoсит", а у тебя все голова за сети болит!
   Кеп встал посреди рубки:
   - Кто из нас не в уме? Скажи мне, Бабилов.
   "Дед" не отвечал, только смотрел на него.
   - Капитан этого судна, - сказал кеп торжественно, - если надо, всегда помогал. Но когда у него ход был! И корпус не дырявый! А сейчас меня никто не осудит.
   - Николаич, - сказал "дед". - Ты же позора не оберешься. Если ты сети выручишь, а людей оставишь. На всю жизнь позора. Зачем тебе такая жизнь?
   Кеп вдруг заорал на него:
   - Ну где у меня ход? Ты мне его дал?
   - Ход у тебя есть. Спуститься нужно по волне. Тебя к нему ветром принесет.
   - А потом что? Тем же ветром - да об скалу! В фиорды ж теперь не пробьешься.
   - Николаич, об этом потом и думают. А сначала - спасают.
   - Позора не оберешься! - опять заорал кеп. Он стащил шапку и стал перед "дедом", на голову ниже его. - Да у меня лысина во какая, видал? К ней уж ничего не пристанет!
   - Что же ты кричишь? Я вижу плохо, но не глухой еще.
   - Я не кричу!
   - Кричишь. Ты себя не слышишь. А в рубке не кричат. А командуют.
   Кеп спросил тихо:
   - Что я, по-твоему, должен скомандовать? Что я скажу экипажу? Идем за компанию погибать?
   "Дед" молча на него смотрел. Кеп себя постучал по лысине. Потом надел шапку.
   - А чего? - вдруг спросил третий. - Парус поставим и рванем! Надо резко! Моряки мы или не моряки?
   - Ты помолчи, - сказал кеп. - Если на то пошло, "поцелуй" на твоей вахте случился... Ты это помни.
   - Где ж на моей?
   - Помолчи, - сказал Жора.
   Третий закутался в доху с носом и затих.
   - Семеро их, - сказал "маркони". - Роковое, говорят, число. Мотоботик, поди. С автомобильным движком. Кеп подошел к радиорубке.
   - Ты что там с ним перестукиваешься? А базу не ищешь.
   - Он же с ней на одной волне работает.
   - Ты тоже ему чего-то стучишь, я слышу.
   - Уже нет.
   - Позывные свои небось сообщил ему?
   - А как же не назваться? - спросил "маркони". - Он бы мне и координаты не сообщил.
   - Вот он теперь в журнале и запишет: восемьсот пятнадцатый от меня "SOS" принял. А не пришел. На
   кой ты с ним связался? Мог же ты его не услышать.
   "Маркони" к нему повернулся вместе со стулом:
   - Но мы же его услышали.
   - Сами полные штаны нахлебали. Имеем право никаких сигналов не принимать.
   - Но мы же его приняли!
   Кеп не ответил, отошел. В трубе опять свистнуло.
   - Нету, нету связи, - сказал кеп в трубу. - Да и чего людям надоедать. Делают, что могут... Да я не нервничаю. Это тут некоторые... Шотландцу вот хотят помогать... Я и говорю: ополоумели.
   "Дед" вдруг шагнул к нему, отодвинул, сграбастал трубу обеими руками:
   - Слушай-ка, Родионыч. Это Бабилов с тобой... Не гнети человека. Я с тобой не собирался говорить, нам не о чем, но приходится. Не гнети ты его. Он себя потерял - с тех пор как ты на судне. Зачем ты из него дерьмо делаешь? Я тебя прошу, и все тебя просят...
   Труба не дослушала, заверещала. "Дед" поморщился, взял у кепа свисток и заткнул ее. Труба тут же свистнула. Тогда "дед" вынул свисток и вместо него затолкал ветошь, которой он руки обтирал.
   - Грубый ты, - сказал кеп. - Ты хоть кого-нибудь уважаешь?
   Я вспомнил про компас - картушка у меня сильно залезла вправо - и завертел штурвалом.
   - Ты что, матрос? - спросил кеп. - Ты лево не ходи. Так и вожак порвать недолго.
   - Есть не порвать.
   "Маркони" опять искал базу: "Я восемьсот пятнадцатый, как слышите?", а когда она откликалась, и мы все замирали, и кеп кидался в радиорубку, вдруг снова влезал шотландец со своей морзянкой и щебетал, выстукивал. Три точки три тире - три точки. Спасите наши души!* Три точки - три тире - три точки. Мне страшно, несет на скалы, глубина под килем... координаты... Я зову вас, а вы не откликаетесь!
   * Сочетание "SOS" не содержит никакого шифра. Все расшифровки - как английские: "Save Our Souls" ("Спасите наши души") или "Send Our Succour" ("Пошлите нам помощь"), так и русская: "Спешите Оказать Содействие", придуманы позднее, чем был установлен этот сигнал, выбранный лишь потому, что он легко распознаваем среди других и достаточно несложен, чтоб его мог отстучать любой член экипажа, даже не знающий азбуки Морзе, - разумеется, его координаты в этом случае устанавливаются только пеленгованием.
   Они, наверное, тысячу раз проходили под этими скалами, знали, что их ждет. И, наверное, все надежды уже потеряли. Тут ничего не поделаешь. И ангел не явится, и чайка не прилетит. Просто рука у ихнего "маркони" сама выстукивала: три точки - три тире - три точки.
   Потом все смолкло. Но это не шотландец умолк, это наш "маркони" перешел на шестьсот метров, потому что была уже четверть четвертого и стрелка снова пришла в красный сектор.
   Там он опять защебетал. Его слушали целую минуту. Потом заговорила береговая:
   - Примите радио шотландского траулера. Всем, кто пытался нас спасти. Вы сделали все, что могли. Мы понимаем. Мы всем вам желаем счастья. Передайте приветы нашим близким.
   И никто на это не откликнулся. Это правда, у всех были карты.
   Кеп встал против окна, заложил руки за спину. По стеклам ляпало пеной, потом снегом и снова пеной.
   Я сказал:
   - Их там уже нету, сетей.
   И почувствовал, как у меня задрожали ладони на шпагах. Все, кто был в рубке, уставились на меня. Кеп спросил:
   - Почему думаешь?
   - Он вожаковый, - сказал Жора. - Ему видней.
   Кеп смотрел на меня:
   - Ты что, трос пощупал?
   -Да.
   - А чем ты его щупал? - спросил Жора. - Не топориком?
   Я сказал:
   -Да.
   - То-то слышно было, - сказал Жора, - по капу звездануло.
   Кеп снял шапку, вытер ею лицо. Он даже вспотеть успел в один миг.
   - Почему же молчал?
   "Дед" за меня ответил:
   - Николаич, он тоже страху подвержен.
   - Ты знаешь, - спросил кеп, - что ты под суд пойдешь?
   - Знаю.
   - И что я с тобой вместе?
   - Когда рубил - не знал.
   "Дед" сказал:
   - Он правду говорит.
   - Ну что, вместе посидим. На одной скамейке. Как думаешь, веселей нам вдвоем будет? - Кеп снова надел шапку. - Поверни пароход носом по курсу. Пойдем, как люди. Клади лево руля.
   Я положил. "Дед" переключил телеграф на передний. Рубка накренилась почти отвесно - когда мы повернулись лагом, - потом выровнялись.
   - Одержи, - сказал кеп. - Вот так. Спасибо, рулевой. А теперь выйди к собачьим чертям из рубки. И чтоб я тебя больше никогда в ней не видел.
   - Выйди, - сказал "дед".
   Жора-штурман принял у меня штурвал.
   - Разбуди там Фирстова.
   Когда я выходил, кеп сказал "деду":
   - Ты еще про шотландца заикаешься. А мы и без сетей-то, оказывается, не выгребали...
   Я шел напрямик, от волны уже не спасался. Даже подумалось: а пусть смоет к чертям. Вот именно, к чертям собачьим. Меня еще с вахты не выгоняли.
   В кубрике еле светился плафон. Карты валялись на полу. Не знаю, чем они там кончили, Турка с Серегой, кто кого.
   Я растолкал Серегу, он сказал: "Ага, сейчас иду" - и опять заснул. Я его стащил с верхней койки на стол. Он покачался, спросил с закрытыми глазами:
   - Идем куда-нибудь?
   - К базе.
   Я сунул ему в зубы папиросу и зажег. Он затянулся и совсем очухался, стал одеваться. Я его выпроводил и полез к себе в койку.
   - Сень, - вдруг спросил Митрохин, - что там на мостике говорят: потонем мы?
   Тут я немножко взбесился:
   - А что на мостике, больше твоего знают? Свой "голубятник" не работает?
   Он не обиделся. Сказал мне печально:
   - А я, знаешь, письмо нашел в телогрейке. Свое, домой. Хотел на базе отдать и забыл.
   - Ну, братана ты хоть встретил.
   - Да. С ним-то я попрощался. А баба письма не получит.
   - Ты спи давай. Хочешь - я свет вырублю?
   - Не надо.
   - Ты ж не заснешь со светом.
   - Я и так не засну. А со светом все-таки легче.
   Я лег в койку и вытянулся. Устал я, как ни разу в жизни.
   - Слушай, - я вдруг спросил, сам от себя не ждал. - А ты почему с открытыми глазами спишь? Ты это знаешь?
   - Знаю. Это давно у меня. Я уже тонул раз. И так же вот свет погас. Потом даже в психическую попал.
   - Ну, ведь тогда же все-таки спасся. Может, и теперь...
   - Сколько ж веревочке виться, Сеня?
   Он что-то начал рассказывать мне, про какие-то свои предчувствия, но я уж не слушал, дремал. И не мешало мне, что перекатывает в койке.
   Сколько я проспал? Мне показалось - минуту. Так оно, верно, и было.
   Я услышал - кто-то бежит, врывается в кап. И сапоги бацают по трапу, наши, полуболотные. Двадцать ступенек трапа - двадцать ударов мне в уши. И крик:
   - Бичи! Подымайсь, есть работа на палубе! - Это Серега орал, как будто мертвых будил на кладбище. - Шотландец тонет! Шотландца идем спасать!
   Глава пятая. Клавка
   Пусть жалок раб в селении глухом,
   Далеком от тебя, как своды неба эти,
   Но если женщина грустит о нем,
   Я вижу в этом знак, что стоит жить на свете.
   Японская танка
   1
   Я лез по трапу и видел - оба прожектора врублены, но светят, что называется, один другому: заряд валил, какого я не видывал. Снизу его хоть смывало волной, а на мачте, на вантах нарастали бороды, как на соснах в тайге.
   Сколько прошло, как Серега обратно побежал на руль, а в кубриках не шевельнулись. Один я вышел сдуру. Вдруг из снега вынырнула фигура огромная, лица не видно под капюшоном. Надвинулась на меня, и я узнал "деда".
   - Ты, Алексеич? - потащил меня вниз. - Почему ж не выходят? Работа есть на палубе.
   На комингсе кто-то сидел. "Дед" об него споткнулся, выругался и посветил фонарем. Это Митрохин сидел, таращил глаза.
   - Совсем хорошо. Еще один пробудился. Но я -то знал, что он спит, хотя оделся и пересел сюда из койки. Я его взял под мышки и отсадил.
   - Подымайсь!
   Не шевельнулись.