Страница:
«Не могу отказать вам в этом удовольствии — помогайте. Я, например, сельва-маць, совершенно не знаю, где скрывается Враг! Может, подскажет кто? Мне обязательно нужно знать».
После небольшой паузы раздался невыразительный «голос», идентифицированный мною как «звучание» мысли Урга: «Враг скрывается под вод...»
В этот момент наш телепатический контакт прервался. Но, несмотря па это, я понял, что хотел сказать мой «приёмный» Папашка. Враг находился под поверхностью воды, а это значит — непосредственно в озере.
Не раздумывая, я направился к воде. Мои солдаты удивленно взирали на то, как я шагнул в воду, затем медленно, стараясь не шуметь, нырнул. Под водой находился тускло светящийся прозрачный купол. Он напоминал водолазный колокол, и внутрь него можно было попасть, поднырнув под широкий раструб.
Курьёз: намечавшейся битве предстояло быть экстравагантной до извращённости — подземно-подводной.
Пятерых роче, страдавших патологической формой водобоязни, мне пришлось загонять в воду обещанием незамедлительно их сожрать. В подтверждение я демонстрировал свои зазубренные клыки, к наличию которых так и не привык, порой они пугали меня самого не меньше, чем посторонних.
Ход, что брал начало в подводном куполе, через несколько десятков метров стал ветвиться. Однако я твёрдо знал, куда нужно идти: это было безошибочное чутьё, дарованное вместе с обликом Ашлузга-руапопоа. Я приказал пропустить меня вперёд и шёл в авангарде, ведя за собою соратников. При этом в голове вертелась дурацкая мыслишка: «Так и подобает командиру...»
Свет, источаемый стенами, был бордовым и тусклым — именно так светился купол, накрывший Красный зал после того, как Жрица спела свой Гимн. Спросив сам у себя, а не является ли «тусклое бордо» неким цветовым «ашлузгом» экскалибурской магии, я пожал плечами и дал себе слово обязательно в этом разобраться.
Но вскоре впереди забрезжил свет иного оттенка. Туннель заканчивался. Я приказал бойцам остановиться и соблюдать абсолютную тишину, приблизившись к выходу из туннеля, выглянул наружу и увидел галерею, поверху опоясывающую огромное помещение. С правой стороны располагалась лестница, ведущая вниз. Её охраняли солдаты Ревмагсовета. Вооружены они были теми самыми прихотливо изогнутыми трубками. Эти штукенции, наряду с эндерами и скорчерами, были неотъемлемым атрибутом защитников революционных идеалов. На их примере я убедился в правоте мудрости, проверенной веками: первое впечатление зачастую является наиболее верным. Они действительно были дальними родственницами пресловутых волшебных палочек.
Звалась родственница «бааджжика-зужжу», что переводилось на человечий как «материализатор ненависти». Обладатель бааджжики-зужжу должен был на долю секунды возненавидеть своего противника — оружие впитывало эту ненависть, затем на своё усмотрение выбирало, как именно расправиться с каждой конкретной жертвой. Если та, конечно, не была прикрыта магическим щитом — «уйащщ-оотшшем».
Ещё несколько солдат РМС, также вооружённых бааджжиками-зужжу, измеряли шагами пространство галереи.
Снизу доносился монотонный шаркающий звук. Казалось, там, праздно шатаясь, бродит не один десяток скучающих арестантов. Иногда слышался другой звук: словно что-то звонкое, подобно твёрдым зёрнам, горстями бросают в каменные борозды.
Подавали голоса вийтусы, и мне припомнился процесс настройки музыкальных инструментов. Подаваемых голосов было не меньше десятка.
Вернувшись к своим солдатам, я наметил их действия. Дюжина из них, снайперы, должны были неожиданно появиться на галерее и из арбалетов расстрелять охрану. После этого появлялись остальные и по лестнице бросались вниз. Вероятно, я переоценил возможную опасность. Десяток бойцов Ревмагсовета на галерее, три десятка магов, внизу. И всё.
Дюжина стрелков, зарекомендовавших себя лучшими, приблизились к выходу и по моему сигналу покинули туннель.
И тут я с ужасом, когда уже было поздно что-то менять, понял, что в этом подземелье не функционируют даже арбалеты... Вероятно, концентрация нейтрализующего магического поля достигала здесь пиковых значений. Мои снайперы оказались отличными мишенями. Они выглядели беспомощно и глупо, нажимая на спусковые крючки своих арбалетов и не добиваясь никакого результата.
Солдаты Ревмагсовета, роальды и роче, подняли свои бааджжики-зужжу, и с парнями из моего отряда произошло нечто, леденящее кровь. Их тела, казалось, стали необычайно пластичными, и кто-то невидимый и жестокий принялся размашисто лепить из этой податливой массы уродливые сюрреалистические скульптуры... Наиболее отчётливо мне запомнилось происходившее с роче по имени Верджин Эйемшши Готье, похожим на тяжелоатлета. Сначала весь объём его тела перелился в голову — громадная шарообразная голова на эфемерном, тщедушном тельце, затем голова треснула и с громким тошнотворным хрустом раскололась на две ощерившиеся зазубренными краями половинки. Мозга внутри головы не оказалось — там клокотала вязкая зелёная субстанция, медленно вздымавшаяся маленькими влажно-блестящими смерчиками. Затем произошла обратная трансформация: голова перелилась в туловище — и бывший Готье превратился в анацефала. Однако у этого существа имелся рот. Он находился на животе и плакал в голос. Другие роче, подвергшиеся влиянию материализованной ненависти, хором вторили ему в этом надсадном обречённом рыдании. Невыносимо завоняло чем-то прогорклым...
Из дальних дверей, упущенных мною из виду, на галерею выбежали две дюжины роальдов, все они были вооружены кошмарными изогнутыми трубками. Предстояло побоище, в котором мои бойцы, оказавшиеся практически безоружными, имели очень мало шансов победить.
За спиной раздался грохот, и мне сообщили, что рухнул потолок туннеля. Путь к отступлению оказался отрезанным. Обломки погребли нескольких моих парней и девушек... В туннель бросились роальды. Снизу донёсся знакомый голос — звучный баритон революционного Ашлузга Ишшилайо командовал.
— Задержать их! — кричал роальд. — Нам осталось совсем немного!!
Я не знал, о чём это он, однако подсознательно понимал, что подразумевалась перспектива невообразимо-ужасная и, если революционный Ашлузг успеет довести до конца свой адский замысел... для нас это будет полный крах.
Мои роче оказались лицом к лицу со смертью. Терять им было нечего. Я крикнул — рычаще, рокочуще, так, что кровь застыла в жилах, понимая, что это возопил не я, а реставрационный Ашлузг, почуявший приближение гибели. — и бросился в атаку.
Ворвавшиеся в туннель краснозвёздные солдаты, узрев несущегося на них руапопоа, отпрянули назад. Я выхватил из ножен свой бутафорский серебряный меч и пустил его в дело. Серебро, разумеется, тупилось очень быстро, но меня не волновали грядущие дуэли — пусть меч убивает сейчас, страстно желал я. И меч убивал! Он играючи входил во вражьи тела, словно в плохо застывшее желе.
На меня бросились с ножами два роальда. Для того чтобы воспользоваться своей «волшебной палочкой», им необходимо было сосредоточиться на объекте своей ненависти, затратив на это две-три секунды. Я не отпустил им этих секунд. Один из нападавших достал меня лезвием ножа, но бронированная кожа в очередной раз выдержала. Я перехватил клинок и сломал его двумя пальцами. Затем ударами — не меча — отточенных «шестых» пальцев отсёк голову сначала одному, потом другому. На меня брызнула кровь, и наружу из палеозойских глубин прорвались дикая ярость и мощь хищника... Я начал прорубаться к лестнице, для того чтобы помешать Ишшилайо.
Вийтусы внизу запели стройно, звон становился громче. На галерею выбежало ещё десятка два краснозвёздных гвардейцев Ревмагсовета, но теперь её заполонили мои золотозвёздные боевики, подавившие количеством роальдов, не успевших толком сориентироваться.
Откуда-то сверху на меня уставилось жало бааджжики-зужжу. Я почувствовал, как меня коснулась могучая злая сила, пытаясь скомкать, смять, раздавить. На миг представив себя зеркалом, я отразил, в буквальном смысле, эту силу. Из-под потолка вниз, туда, где колдовал Ишшилайо, свалилось тело роальда, на лету превращаясь и поток жидких экскрементов. «Да-а, — подумалось мне, — однако фантазии были у солдатика...»
И я страстно попросил у Света, чтобы он предупредил меня, когда выскочит истинный маг-роа, которому для превращения меня в дерьмо не нужна никакая бжиказужа, направленное жало которой я хотя бы в состоянии заметить...
Бык-Ишшилайо возвышался в центре просторного зала, он стоял на груде блестящих осколков, напоминавшей кладбище битых драгоценных кувшинов. Вокруг него, образуя четыре концентрических круга, двигалось около сорока ревмагов, речитативом бубнивших заклинания. Голоса вийтусов звучали в унисон. Их аккомпанемент наконец стая походить на настоящее пение. Через определённые промежутки времени ревмаги добавляли к попранной Ишшилайо груде звенящих осколков новые «колотые драгоценности».
Ишшилайо, презрев боль, опустился на колени и набрал горсть осколков в сложенные лодочкой ладони. Что-то тихо прошептав, он бросил их в мою сторону... Причём сделал это, совершенно меня не замечая. Распахнулась неоново-синяя щель — ход в Излом. В следующее мгновение роальд извлёк откуда-то Свет Лезвия и заговорил с ним на своём языке. Луч-Клинок начал трансформироваться, словно на него было направлено жало невидимой бааджжики-зужжу. Он превратился в маленькую копию планеты — так из космоса выглядел Кингсленд, планета-столица Экскалнбура, покрытая кожей Мерлинвилля, страстно желающего возвратить себе прежнее имя — Артурвилль...
Ишшилайо понёс эту микрокопию в сторону хода в Излом.
И я с непростительным опозданием понял, в чём заключался ужас его затеи... Явившееся сверхпонимание подсказало: он жаждет извлечь планету, настоящую планету, вместе с мегаполисом, из нашей реальности и упрятать её в Излом.
Причём брать с собой взбунтовавшийся народ он не собирался. Планета и город — но не горожане. В результате должен был получиться некий вневременной и внепространственный курорт для самых избранных, то есть для него и кучки преданных ему ревмагов. Мечта любого узурпатора — послать подальше всех несогласных с его властью, предварительно обобрав их до нитки...
Воздев над головой свой почти бесполезный наградной меч, я бросился на Ишшилайо, вознамерившегося одним махом погубить несколько десятков миллиардов душ — бывших и одновременно будущих подданных экскалибурского королевства. Лишь теперь он приподнял свою бычью голову и увидел меня.
Ревмаг не знал, что предпринять — спасаться или доводить до конца начатое чёрное дело. Другие ревмаги прекратили своё однообразное движение, и Ишшилайо раздражённо прикрикнул на них. Затем он взмахнул рукой и материализовал десяток солдат Ревмагсовета. Стараясь опередить залпы бааджжик-зужжу, я бросился на роальда и — проскочил некую преграду, тут же отделившую меня от моих солдат... Не проникнуть им было сквозь этот магический барьер, никак не попасть внутрь биоэнергетического кокона.
Размахивая мечом, я не заметил движения, которым Ишшилайо метнул комок Вязкого Времени, чьи оковы сразу же превратили меня в наделённую разумом и органами чувств каменную статую.
Статую, которая могла двигаться и говорить. Однако ритм её жизни соотносился с чуждым человеку потоком времени — для произнесения единственного слова нужна ей была вечность. И ни секундой меньше.
Ишшилайо чуть отодвинул момент низвержения целого мира в Излом и подошёл ко мне.
— Проиграл, Ашлузг, — констатировал он мычащим голосом, и лишь благодаря мутотени, наверное, я воспринял эту речь адекватно, — хочу сказать, что Ойа... Ты до сих пор не знаешь, как зовут твою Поющую Жрицу?!... Что Ойа хотела показаться святее самого Света. Это я о том, что она не позволила тебе убить меня. Вязкое Время... И что с этого? «Мы не сможем причинить ему сейчас вреда!» — передразнил он Жрицу. — О, непорочная доверчивость!.. Сегодня она думает, что народу не нужен король, завтра — что нужен... всё во благо народа! Дура. Женщина...
Роальд разжал мои пальцы, взял меч и демонстративно, едва касаясь, провёл его остриём по мягкой коже на передней части моей шеи — единственному уязвимому Месту на теле руапопоа. Я почувствовал боль, из пореза заструилась кровь.
— Вот видишь, ты проиграл... Примерно то же самое вот-вот произойдёт и с презренным челом Джимми, и с дважды презренным получелом Винсом. Посланные мною воины в эти мгновения заботятся о том, чтобы проклятый род оккупантов-тиранов прервался... Прощай, трижды презренный чел, возомнивший себя достойным Носителем. Кончайте его!! — приказал он солдатам.
В моё тело вонзились магические жала бааджжик-зужжу, и меня стали выворачивать наизнанку. В глотку забралась скользкая рука и намеревалась вырвать внутренности. Другие невидимые руки, не менее жестокие, тупыми ножами резали тело и лоскутами снимали кожу. Я мысленно кричал от невыносимой, невозможной боли, кричал совершенно беззвучно.
Из моего тела начали лепить совершенно иное: за работу взялся безумный скульптор-садист. Я почувствовал, что превратился в человека.
Человека по имени Анджей Лазеровиц.
Человек Лазеровиц... Так звала меня Жрица. Этим именем, трансформированным на польский манер в Анджея, то есть «Человека», окрестили меня в детстве, совсем не задумавшись, понравится ли оно мне самому впоследствии...
Невыносимо болело это старое тело. Тело Анджея.
Человека.
Больше всего хотелось умереть. Смерть казалась самым верным, эффективнейшим обезболивающим.
И она наконец пришла.
Убралась боль, её место заняло розовое тепло. Оно собиралось в груди, принимая форму лучащегося шара.
Возможно, шар — душа, наконец собравшаяся покинуть бренное тело...
«Возможно» оказалось ошибочным: шар был тем, что повсюду в Освоенных Пределах зовётся Светом, Сияющим Во Тьме. Он завис надо мной, укрывая мерцающим эпергококоном, ограждая от смертоносных волшебных трубок, разгоняя густое, как смола, время, наполняя тело необычайной Силой. Эта Сила и поставила меня на ноги.
Солдаты-зомби вяло удивились.
Приняв свой Свет в ладони, я подошёл к щели в Излом и заметил, как по тропинке, висящей в пустоте, шагал Ишшилайо. Он держал в руках микрокопию планеты, в которую превратился его Свет. Перед ним зияла чёрно-золотистая дыра — именно в неё роальд должен был поместить свой Свет, тем самым низвергнув настоящую планету в Излом. Фрагмент реальности превратить в нечто абсолютно виртуальное по отношению к нашей Вселенной.
Мой Свет разгорался ярче, от него начинала исходить магнетическая энергия. Невидимые щупальца, выпущенные им, протянулись к ревмагам, и этот магический «многоног» поглотил их: рывок — маг мгновенно уменьшается, и Свет, как губка, впитывает пылинку, невооружённым взглядом незаметную. И пылинка, только что бывшая роальдом по имени Ишшилайо, была поглощена безо всякой эффектности, вполне тривиально.
Чёрно-золотистая пиша в Изломе осталась пустой.
Но мне почему-то не верилось, что злобный роальд-экстремист исчез вот так, запросто. Хотя явные причины возникновения этой недоверчивости отсутствовали. Вновь пресловутая интуиция Носителя?..
Солдаты, видя такой поворот дел, встрепенулись и благоразумно покинули помещение.
Мой Свет вырвался из рук и, кружась, нырнул в начавшую закрываться неоново-синюю щель.
За мерцающей заградительной стеной я увидел своих роче, беспомощно пытавшихся прорвать магический заслон. Моё превращение в человека, вероятно, произвело на них не особенно сильное впечатление.
Силы, полученные от Света, улетучились, и я устало присел на ступеньку. Перед глазами всё плыло. Необоримо хотелось спать... Так и не сомкнувшаяся щель, что вела в Излом, вздрогнула и расширилась.
Из неё, мне навстречу, шагнула Та, Что Грезит. В правой руке она держала Свет. Мой Свет.
Жрица подошла и вложила камень мне в ладони.
— Человек, ты победил. Это значит, наш час пробил. В безграничной вечности я отыскала, я повстречала того, кто предназначен был мне ещё до рождения. Это именно ты, а не тот, кого ты заменил и от которого к тебе перешло сияние Света... И вновь Звезда указует, что Жрице предначертан мужчина иного племени, и я понимаю теперь, что почувствовала та, которой было это указано первой и которая первой презрела канон, жесточайше поплатившись за это... Я тоже женщина. Не только знамя, символ, не только воплощение Силы. И я хочу быть с тем, кого люблю. Но я некогда пришла в этот мир из чрева Той, Что Грезит, и зачал меня тот, кто был предначертан ещё до её рождения моей матери, поневоле заменившей ту, что презрела канон... Я не знаю, что со мной будет за подобное же презрение, но верю, что поступаю правильно. Поэтому говорю тебе, мой суженый, древние, как наш мир, слова... Вот они: И дабы извечный Род мой не прервался и дабы всегда была Та, Что Грезит, связующая Сны и Явь... Идём.
— Идём, Ойа, — назвал я её по имени. Впервые. И понял, что, даже если бы знал имя раньше, до этого мгновения не смог бы её называть по имени. Что-то, наверное, и вправду есть в этих сказочных предрассудках: в Истинных Именах, обладающих Силой, сокрыто некое Знание, и прежде срока произносить их нельзя. Строжайше запрещено.
С языка роальдов её имя переводится так: Светящаяся.
С трудом поднявшись на ноги, я направился к ходу. На этот раз совершенно точно зная, куда приведёт меня очередное путешествие через непостижимый и таинственный Излом.
В просторную королевскую спальню.
Часть 5
13: «НА КОРУСЕ СЛОВО „БОЙ"— ОТНЮДЬ НЕ МАЛЬЧИК!»
После небольшой паузы раздался невыразительный «голос», идентифицированный мною как «звучание» мысли Урга: «Враг скрывается под вод...»
В этот момент наш телепатический контакт прервался. Но, несмотря па это, я понял, что хотел сказать мой «приёмный» Папашка. Враг находился под поверхностью воды, а это значит — непосредственно в озере.
Не раздумывая, я направился к воде. Мои солдаты удивленно взирали на то, как я шагнул в воду, затем медленно, стараясь не шуметь, нырнул. Под водой находился тускло светящийся прозрачный купол. Он напоминал водолазный колокол, и внутрь него можно было попасть, поднырнув под широкий раструб.
Курьёз: намечавшейся битве предстояло быть экстравагантной до извращённости — подземно-подводной.
Пятерых роче, страдавших патологической формой водобоязни, мне пришлось загонять в воду обещанием незамедлительно их сожрать. В подтверждение я демонстрировал свои зазубренные клыки, к наличию которых так и не привык, порой они пугали меня самого не меньше, чем посторонних.
Ход, что брал начало в подводном куполе, через несколько десятков метров стал ветвиться. Однако я твёрдо знал, куда нужно идти: это было безошибочное чутьё, дарованное вместе с обликом Ашлузга-руапопоа. Я приказал пропустить меня вперёд и шёл в авангарде, ведя за собою соратников. При этом в голове вертелась дурацкая мыслишка: «Так и подобает командиру...»
Свет, источаемый стенами, был бордовым и тусклым — именно так светился купол, накрывший Красный зал после того, как Жрица спела свой Гимн. Спросив сам у себя, а не является ли «тусклое бордо» неким цветовым «ашлузгом» экскалибурской магии, я пожал плечами и дал себе слово обязательно в этом разобраться.
Но вскоре впереди забрезжил свет иного оттенка. Туннель заканчивался. Я приказал бойцам остановиться и соблюдать абсолютную тишину, приблизившись к выходу из туннеля, выглянул наружу и увидел галерею, поверху опоясывающую огромное помещение. С правой стороны располагалась лестница, ведущая вниз. Её охраняли солдаты Ревмагсовета. Вооружены они были теми самыми прихотливо изогнутыми трубками. Эти штукенции, наряду с эндерами и скорчерами, были неотъемлемым атрибутом защитников революционных идеалов. На их примере я убедился в правоте мудрости, проверенной веками: первое впечатление зачастую является наиболее верным. Они действительно были дальними родственницами пресловутых волшебных палочек.
Звалась родственница «бааджжика-зужжу», что переводилось на человечий как «материализатор ненависти». Обладатель бааджжики-зужжу должен был на долю секунды возненавидеть своего противника — оружие впитывало эту ненависть, затем на своё усмотрение выбирало, как именно расправиться с каждой конкретной жертвой. Если та, конечно, не была прикрыта магическим щитом — «уйащщ-оотшшем».
Ещё несколько солдат РМС, также вооружённых бааджжиками-зужжу, измеряли шагами пространство галереи.
Снизу доносился монотонный шаркающий звук. Казалось, там, праздно шатаясь, бродит не один десяток скучающих арестантов. Иногда слышался другой звук: словно что-то звонкое, подобно твёрдым зёрнам, горстями бросают в каменные борозды.
Подавали голоса вийтусы, и мне припомнился процесс настройки музыкальных инструментов. Подаваемых голосов было не меньше десятка.
Вернувшись к своим солдатам, я наметил их действия. Дюжина из них, снайперы, должны были неожиданно появиться на галерее и из арбалетов расстрелять охрану. После этого появлялись остальные и по лестнице бросались вниз. Вероятно, я переоценил возможную опасность. Десяток бойцов Ревмагсовета на галерее, три десятка магов, внизу. И всё.
Дюжина стрелков, зарекомендовавших себя лучшими, приблизились к выходу и по моему сигналу покинули туннель.
И тут я с ужасом, когда уже было поздно что-то менять, понял, что в этом подземелье не функционируют даже арбалеты... Вероятно, концентрация нейтрализующего магического поля достигала здесь пиковых значений. Мои снайперы оказались отличными мишенями. Они выглядели беспомощно и глупо, нажимая на спусковые крючки своих арбалетов и не добиваясь никакого результата.
Солдаты Ревмагсовета, роальды и роче, подняли свои бааджжики-зужжу, и с парнями из моего отряда произошло нечто, леденящее кровь. Их тела, казалось, стали необычайно пластичными, и кто-то невидимый и жестокий принялся размашисто лепить из этой податливой массы уродливые сюрреалистические скульптуры... Наиболее отчётливо мне запомнилось происходившее с роче по имени Верджин Эйемшши Готье, похожим на тяжелоатлета. Сначала весь объём его тела перелился в голову — громадная шарообразная голова на эфемерном, тщедушном тельце, затем голова треснула и с громким тошнотворным хрустом раскололась на две ощерившиеся зазубренными краями половинки. Мозга внутри головы не оказалось — там клокотала вязкая зелёная субстанция, медленно вздымавшаяся маленькими влажно-блестящими смерчиками. Затем произошла обратная трансформация: голова перелилась в туловище — и бывший Готье превратился в анацефала. Однако у этого существа имелся рот. Он находился на животе и плакал в голос. Другие роче, подвергшиеся влиянию материализованной ненависти, хором вторили ему в этом надсадном обречённом рыдании. Невыносимо завоняло чем-то прогорклым...
Из дальних дверей, упущенных мною из виду, на галерею выбежали две дюжины роальдов, все они были вооружены кошмарными изогнутыми трубками. Предстояло побоище, в котором мои бойцы, оказавшиеся практически безоружными, имели очень мало шансов победить.
За спиной раздался грохот, и мне сообщили, что рухнул потолок туннеля. Путь к отступлению оказался отрезанным. Обломки погребли нескольких моих парней и девушек... В туннель бросились роальды. Снизу донёсся знакомый голос — звучный баритон революционного Ашлузга Ишшилайо командовал.
— Задержать их! — кричал роальд. — Нам осталось совсем немного!!
Я не знал, о чём это он, однако подсознательно понимал, что подразумевалась перспектива невообразимо-ужасная и, если революционный Ашлузг успеет довести до конца свой адский замысел... для нас это будет полный крах.
Мои роче оказались лицом к лицу со смертью. Терять им было нечего. Я крикнул — рычаще, рокочуще, так, что кровь застыла в жилах, понимая, что это возопил не я, а реставрационный Ашлузг, почуявший приближение гибели. — и бросился в атаку.
Ворвавшиеся в туннель краснозвёздные солдаты, узрев несущегося на них руапопоа, отпрянули назад. Я выхватил из ножен свой бутафорский серебряный меч и пустил его в дело. Серебро, разумеется, тупилось очень быстро, но меня не волновали грядущие дуэли — пусть меч убивает сейчас, страстно желал я. И меч убивал! Он играючи входил во вражьи тела, словно в плохо застывшее желе.
На меня бросились с ножами два роальда. Для того чтобы воспользоваться своей «волшебной палочкой», им необходимо было сосредоточиться на объекте своей ненависти, затратив на это две-три секунды. Я не отпустил им этих секунд. Один из нападавших достал меня лезвием ножа, но бронированная кожа в очередной раз выдержала. Я перехватил клинок и сломал его двумя пальцами. Затем ударами — не меча — отточенных «шестых» пальцев отсёк голову сначала одному, потом другому. На меня брызнула кровь, и наружу из палеозойских глубин прорвались дикая ярость и мощь хищника... Я начал прорубаться к лестнице, для того чтобы помешать Ишшилайо.
Вийтусы внизу запели стройно, звон становился громче. На галерею выбежало ещё десятка два краснозвёздных гвардейцев Ревмагсовета, но теперь её заполонили мои золотозвёздные боевики, подавившие количеством роальдов, не успевших толком сориентироваться.
Откуда-то сверху на меня уставилось жало бааджжики-зужжу. Я почувствовал, как меня коснулась могучая злая сила, пытаясь скомкать, смять, раздавить. На миг представив себя зеркалом, я отразил, в буквальном смысле, эту силу. Из-под потолка вниз, туда, где колдовал Ишшилайо, свалилось тело роальда, на лету превращаясь и поток жидких экскрементов. «Да-а, — подумалось мне, — однако фантазии были у солдатика...»
И я страстно попросил у Света, чтобы он предупредил меня, когда выскочит истинный маг-роа, которому для превращения меня в дерьмо не нужна никакая бжиказужа, направленное жало которой я хотя бы в состоянии заметить...
Бык-Ишшилайо возвышался в центре просторного зала, он стоял на груде блестящих осколков, напоминавшей кладбище битых драгоценных кувшинов. Вокруг него, образуя четыре концентрических круга, двигалось около сорока ревмагов, речитативом бубнивших заклинания. Голоса вийтусов звучали в унисон. Их аккомпанемент наконец стая походить на настоящее пение. Через определённые промежутки времени ревмаги добавляли к попранной Ишшилайо груде звенящих осколков новые «колотые драгоценности».
Ишшилайо, презрев боль, опустился на колени и набрал горсть осколков в сложенные лодочкой ладони. Что-то тихо прошептав, он бросил их в мою сторону... Причём сделал это, совершенно меня не замечая. Распахнулась неоново-синяя щель — ход в Излом. В следующее мгновение роальд извлёк откуда-то Свет Лезвия и заговорил с ним на своём языке. Луч-Клинок начал трансформироваться, словно на него было направлено жало невидимой бааджжики-зужжу. Он превратился в маленькую копию планеты — так из космоса выглядел Кингсленд, планета-столица Экскалнбура, покрытая кожей Мерлинвилля, страстно желающего возвратить себе прежнее имя — Артурвилль...
Ишшилайо понёс эту микрокопию в сторону хода в Излом.
И я с непростительным опозданием понял, в чём заключался ужас его затеи... Явившееся сверхпонимание подсказало: он жаждет извлечь планету, настоящую планету, вместе с мегаполисом, из нашей реальности и упрятать её в Излом.
Причём брать с собой взбунтовавшийся народ он не собирался. Планета и город — но не горожане. В результате должен был получиться некий вневременной и внепространственный курорт для самых избранных, то есть для него и кучки преданных ему ревмагов. Мечта любого узурпатора — послать подальше всех несогласных с его властью, предварительно обобрав их до нитки...
Воздев над головой свой почти бесполезный наградной меч, я бросился на Ишшилайо, вознамерившегося одним махом погубить несколько десятков миллиардов душ — бывших и одновременно будущих подданных экскалибурского королевства. Лишь теперь он приподнял свою бычью голову и увидел меня.
Ревмаг не знал, что предпринять — спасаться или доводить до конца начатое чёрное дело. Другие ревмаги прекратили своё однообразное движение, и Ишшилайо раздражённо прикрикнул на них. Затем он взмахнул рукой и материализовал десяток солдат Ревмагсовета. Стараясь опередить залпы бааджжик-зужжу, я бросился на роальда и — проскочил некую преграду, тут же отделившую меня от моих солдат... Не проникнуть им было сквозь этот магический барьер, никак не попасть внутрь биоэнергетического кокона.
Размахивая мечом, я не заметил движения, которым Ишшилайо метнул комок Вязкого Времени, чьи оковы сразу же превратили меня в наделённую разумом и органами чувств каменную статую.
Статую, которая могла двигаться и говорить. Однако ритм её жизни соотносился с чуждым человеку потоком времени — для произнесения единственного слова нужна ей была вечность. И ни секундой меньше.
Ишшилайо чуть отодвинул момент низвержения целого мира в Излом и подошёл ко мне.
— Проиграл, Ашлузг, — констатировал он мычащим голосом, и лишь благодаря мутотени, наверное, я воспринял эту речь адекватно, — хочу сказать, что Ойа... Ты до сих пор не знаешь, как зовут твою Поющую Жрицу?!... Что Ойа хотела показаться святее самого Света. Это я о том, что она не позволила тебе убить меня. Вязкое Время... И что с этого? «Мы не сможем причинить ему сейчас вреда!» — передразнил он Жрицу. — О, непорочная доверчивость!.. Сегодня она думает, что народу не нужен король, завтра — что нужен... всё во благо народа! Дура. Женщина...
Роальд разжал мои пальцы, взял меч и демонстративно, едва касаясь, провёл его остриём по мягкой коже на передней части моей шеи — единственному уязвимому Месту на теле руапопоа. Я почувствовал боль, из пореза заструилась кровь.
— Вот видишь, ты проиграл... Примерно то же самое вот-вот произойдёт и с презренным челом Джимми, и с дважды презренным получелом Винсом. Посланные мною воины в эти мгновения заботятся о том, чтобы проклятый род оккупантов-тиранов прервался... Прощай, трижды презренный чел, возомнивший себя достойным Носителем. Кончайте его!! — приказал он солдатам.
В моё тело вонзились магические жала бааджжик-зужжу, и меня стали выворачивать наизнанку. В глотку забралась скользкая рука и намеревалась вырвать внутренности. Другие невидимые руки, не менее жестокие, тупыми ножами резали тело и лоскутами снимали кожу. Я мысленно кричал от невыносимой, невозможной боли, кричал совершенно беззвучно.
Из моего тела начали лепить совершенно иное: за работу взялся безумный скульптор-садист. Я почувствовал, что превратился в человека.
Человека по имени Анджей Лазеровиц.
Человек Лазеровиц... Так звала меня Жрица. Этим именем, трансформированным на польский манер в Анджея, то есть «Человека», окрестили меня в детстве, совсем не задумавшись, понравится ли оно мне самому впоследствии...
Невыносимо болело это старое тело. Тело Анджея.
Человека.
Больше всего хотелось умереть. Смерть казалась самым верным, эффективнейшим обезболивающим.
И она наконец пришла.
Убралась боль, её место заняло розовое тепло. Оно собиралось в груди, принимая форму лучащегося шара.
Возможно, шар — душа, наконец собравшаяся покинуть бренное тело...
«Возможно» оказалось ошибочным: шар был тем, что повсюду в Освоенных Пределах зовётся Светом, Сияющим Во Тьме. Он завис надо мной, укрывая мерцающим эпергококоном, ограждая от смертоносных волшебных трубок, разгоняя густое, как смола, время, наполняя тело необычайной Силой. Эта Сила и поставила меня на ноги.
Солдаты-зомби вяло удивились.
Приняв свой Свет в ладони, я подошёл к щели в Излом и заметил, как по тропинке, висящей в пустоте, шагал Ишшилайо. Он держал в руках микрокопию планеты, в которую превратился его Свет. Перед ним зияла чёрно-золотистая дыра — именно в неё роальд должен был поместить свой Свет, тем самым низвергнув настоящую планету в Излом. Фрагмент реальности превратить в нечто абсолютно виртуальное по отношению к нашей Вселенной.
Мой Свет разгорался ярче, от него начинала исходить магнетическая энергия. Невидимые щупальца, выпущенные им, протянулись к ревмагам, и этот магический «многоног» поглотил их: рывок — маг мгновенно уменьшается, и Свет, как губка, впитывает пылинку, невооружённым взглядом незаметную. И пылинка, только что бывшая роальдом по имени Ишшилайо, была поглощена безо всякой эффектности, вполне тривиально.
Чёрно-золотистая пиша в Изломе осталась пустой.
Но мне почему-то не верилось, что злобный роальд-экстремист исчез вот так, запросто. Хотя явные причины возникновения этой недоверчивости отсутствовали. Вновь пресловутая интуиция Носителя?..
Солдаты, видя такой поворот дел, встрепенулись и благоразумно покинули помещение.
Мой Свет вырвался из рук и, кружась, нырнул в начавшую закрываться неоново-синюю щель.
За мерцающей заградительной стеной я увидел своих роче, беспомощно пытавшихся прорвать магический заслон. Моё превращение в человека, вероятно, произвело на них не особенно сильное впечатление.
Силы, полученные от Света, улетучились, и я устало присел на ступеньку. Перед глазами всё плыло. Необоримо хотелось спать... Так и не сомкнувшаяся щель, что вела в Излом, вздрогнула и расширилась.
Из неё, мне навстречу, шагнула Та, Что Грезит. В правой руке она держала Свет. Мой Свет.
Жрица подошла и вложила камень мне в ладони.
— Человек, ты победил. Это значит, наш час пробил. В безграничной вечности я отыскала, я повстречала того, кто предназначен был мне ещё до рождения. Это именно ты, а не тот, кого ты заменил и от которого к тебе перешло сияние Света... И вновь Звезда указует, что Жрице предначертан мужчина иного племени, и я понимаю теперь, что почувствовала та, которой было это указано первой и которая первой презрела канон, жесточайше поплатившись за это... Я тоже женщина. Не только знамя, символ, не только воплощение Силы. И я хочу быть с тем, кого люблю. Но я некогда пришла в этот мир из чрева Той, Что Грезит, и зачал меня тот, кто был предначертан ещё до её рождения моей матери, поневоле заменившей ту, что презрела канон... Я не знаю, что со мной будет за подобное же презрение, но верю, что поступаю правильно. Поэтому говорю тебе, мой суженый, древние, как наш мир, слова... Вот они: И дабы извечный Род мой не прервался и дабы всегда была Та, Что Грезит, связующая Сны и Явь... Идём.
— Идём, Ойа, — назвал я её по имени. Впервые. И понял, что, даже если бы знал имя раньше, до этого мгновения не смог бы её называть по имени. Что-то, наверное, и вправду есть в этих сказочных предрассудках: в Истинных Именах, обладающих Силой, сокрыто некое Знание, и прежде срока произносить их нельзя. Строжайше запрещено.
С языка роальдов её имя переводится так: Светящаяся.
С трудом поднявшись на ноги, я направился к ходу. На этот раз совершенно точно зная, куда приведёт меня очередное путешествие через непостижимый и таинственный Излом.
В просторную королевскую спальню.
Часть 5
«НА ТО И ВОЛЬНЫЕ!»
13: «НА КОРУСЕ СЛОВО „БОЙ"— ОТНЮДЬ НЕ МАЛЬЧИК!»
...Меня и Кэпа Йо стражники силком уволакивают из Красного зала, когда начался дурдом, неожиданно устроенный яйцеголовым хлюпиком Перебором. Кто бы мог подумать!
Мы отбиваемся свирепо, руками, ногами и головами, страстно желая помочь одному из членов Экипажа («Прости, Человек, я о тебе подумал плохое, а ты оказался засланным в тыл врага диверсантом!!!»), но красногвардейцы тоже не пальцем деланные. Массой нас задавив, скручивают и утаскивают.
«Только не обратно в тюрьму! — думаю с ужасом, пока нас тащат по какой-то галерее. — Сдохну ведь от удушья безвыходности...»
Ясный пень — обратно в неё самую. Мне с моей удачей-извращенкой — путь предопределён, а как же. Сижу в одиночке на сей раз, дхорр подери! Кэпа Йо и меня разделили, ослабили. Боятся, гады краснопузые, что снова шороху наведём. Не знаю, сколько времени прошло, но, наверное, немало. Больше суток наверняка. Совершенно потерял ощущение времени. Не удивлюсь, если обнаружится, что год миновал. Если доживу до обнаружения этого самого... что весьма проблематично.
— На, чел, жри. Да, смотри, не подавись народным куском, грязный реставрат, — говорит вертухай, ставящий у входа контейнер-термос.
Когда они приносят кормёжку, то заслоняют люк целой толпой, чтобы я не убежал, не дай-то дхорр. Амулеты всякие выставляют, бормочут заклинания, охранные нассы выделывают. Будто я собственной персоной дхорр какой-нибудь, а не всего лишь «грязный чел». Аж воздух сгущается, чернеет и дрожит от сумасшедшей концентрации магической энергии. Самый смелый делает шаг и ставит термос.
Борясь со страхом, вымещает злобу на мне... Уроды, Слабого унизить — это каждый мудак может. Именно мудаки и обожают унижать. Я же и встаю-то с трудом, куда мне бегать... Да-а, не думал, что дела мои настолько плохи. Далековато меня засунула к дхорру в задницу моя особая форма клаустрофобии, боязнь ограничения свободы выхода. Серьёзная психическая хвороба, оказывается.
Серьёзнее, чем я предполагал. Самое гнусное, что я не могу спать. Вырубаюсь, конечно, но это не сон, а какая-то... временная смерть, что ли. Во всяком случае, нечто смертеподобное. С Номи там я не встречаюсь. Но пока ещё — настырно возвращаюсь обратно, в явь. Явь тюрьмы, которая для меня кошмарнее самого скрученного кошмарного сна.
Зато мутотень спит, похоже, на полный вперёд и в ус не дует. Не колышет её факт, что я тут подыхаю. И Фея опять пропала... Странная она. Вроде помогает изо всех сил, а когда нужна позарез, бац — и исчезает... Не ясно, кто она вообще такая.
Ревмаги сваливают, закупорив меня в моей крохотной каморке, спецодиночке номер Шесть (простое совпадение или издевательская ухмылка судьбы?). Ползу на локтях поближе к контейнеру. Аппетита, ясный пень, никакого, но сдаваться без боя я не намерен. Бой — это только на вражеском спаме «мальчик» значит, а на ридний мови — состояние души каждого Эго, не желающего сдаваться на милость Социо.
Пожрал. Не подавился. «Кто б тут трындел про кусок, оторванный у народа! — мысленно комментирую. — Нашли тоже паныча, гниды псевдодемократические. На себя посмотрите, слуги народные. Рожи лоснятся».
Ползу в свой угол. Ложусь на спину и закрываю глаза. Даст Выр, засну вдруг...
— ...Ма-альчик мой, наконец-то!!! — кричит она и так отчаянно вцепляется в мой затылок, в мои волосы, в мои плечи, словно меня норовит унести прочь ураган. Что недалеко от истины... Тайфун с женским именем Смерть едва не унёс меня. — Солли, мальчик мой дорогой, милый, ненаглядный, ласковый, родной, где же ты был?..
Она шепчет и рыдает, прижимая меня к своей фантастически-роскошной груди, обнимая, оплетая, оберегая, приклеивая, примагничивая, приторочивая, прикрывая, привязывая, притискивая, прицепляя, прихватывая, приваривая, притирая, приговаривая, приращивая, поглощая, впитывая, всасывая, обволакивая... всё, что угодно, только бы не отдать тайфуну с женским именем. Она борется за меня с женщиной и, похоже, побеждает первая.
Ведь в начале всегда — Девочка. Женщина заявляется позднее.
Неискушённость девственности, живущей иллюзиями и надеждами, затмевается горьким, как долго сдерживаемые слёзы, осознанием того, что надежды никогда не оправдываются, а иллюзии рассеиваются, оставляя вместо себя вселенскую пустоту одиночества.
...И просыпаюсь я с уверенностью, что теперь-то уж наверняка выживу. Тело моё из тюрьмы ещё не убежало, но разум с помощью моей Девочки наконец-то сумел. Для того чтобы я перестал задыхаться от безысходности, глоток свободы был жизненно необходим изнурённой душе...
Номи прорвалась, прорвалась ко мне моя фантастическая подружка, сумела мне помочь глотнуть надежды на освобождение...
А телу помогут выбраться...
— Доброго базара, товарищ. Заставил ты нас поволноваться, что да, то да.
[[Ха-ай, майжэ-земляк! Нащадок окупантив щиро витае нащадка загнобленого народу!]]
...Конечно же, Деструктор и Киберпанк. Существа, заимевшие такие крутые позывные прозвища, разве останутся в сторонке, когда дхоррова дочка Смерть норовит забрать их братана?!
Ург материализуется прямо в камере, а присутствие Ганнибала ощущается за пределами, но весьма неподалёку...
Камера вздрагивает, раздаётся грохот. Сыплются обломки кирпича вперемешку со сгустками охранной субстанции и клочками ирреальной пыли, оставшимися от магической энергии... В стене слева от меня появляется трещина.
В неё просовывается многопалая ручища-манипулятор, которая без промедленья принимается расширять отверстие. Появляется гибкий отросток, увенчанный глазом видеодатчика, мембрана-веко опускается и подымается: это значит, подмигнул мне мужик, рождённый под одним солнцем со мною...
Рядом с глазом Гана появляется бородатая «варяжско-греческая» физиономия «нащадка» скандинавских конунгов и славянских царей. Обеспокоенно оглядывает меня, констатирует:
— Живой, слава богу. — И Кэп Йо целиком влезает в мою камеру.
Ург уже закатал мне рукав и вкалывает какую-то стимулирующую дрянь. Истощённое тело требует поддержки. Разум и душа её уже получили — по высшему разряду!
— Быстро вы, — счастливый, как наутро после первой ночи с моей первой женщиной, Лоис Радченко, шепчу я.
Ург ворчливо отвечает:
— Ждали в готовности номер-раз, по уровню враждебности среды «Полное Банкротство»... Только-только Чоко тебя нащупала...
— Сразу и зафугачились, — заканчивает сообщение Киберпанк. — Биг Босс, висю в режиме ожидания команд.
— Выходим через мою камеру, она и без того разворочена. — Капитан, как ему и положено, в любой ситуёвине капитан!
— И? — Ург более чем лаконичен.
— И ищем принца. Экранировку ревмаги ещё не сняли?
— Нет. Шебуршатся ещё. Надеются, — отвечает Ург.
— Вы мне только нищак дайте, братки, — хватаясь за лапы Деструктора, с трудом встаю, — я им надежду-то и вышибу...
— Ну, погнали шухеру наводить! Кровишша с экрана потоком, звон мечей, раздробленные челюсти, кишки под сапогами, изнасилованные женщины, расчленённые дети! Я торчу! — искренне радуется Киберпанк. Наш суборужейник иногда, право слово, изверг извергом! В самом что ни на есть прямом, натуралистичном, смысле. Вылитый я, Хрен о нас скажешь, что мы — Ихние СВЕТлости. Бандюги какие-то с большой космической дороги, ей-ей.
Мы отбиваемся свирепо, руками, ногами и головами, страстно желая помочь одному из членов Экипажа («Прости, Человек, я о тебе подумал плохое, а ты оказался засланным в тыл врага диверсантом!!!»), но красногвардейцы тоже не пальцем деланные. Массой нас задавив, скручивают и утаскивают.
«Только не обратно в тюрьму! — думаю с ужасом, пока нас тащат по какой-то галерее. — Сдохну ведь от удушья безвыходности...»
Ясный пень — обратно в неё самую. Мне с моей удачей-извращенкой — путь предопределён, а как же. Сижу в одиночке на сей раз, дхорр подери! Кэпа Йо и меня разделили, ослабили. Боятся, гады краснопузые, что снова шороху наведём. Не знаю, сколько времени прошло, но, наверное, немало. Больше суток наверняка. Совершенно потерял ощущение времени. Не удивлюсь, если обнаружится, что год миновал. Если доживу до обнаружения этого самого... что весьма проблематично.
— На, чел, жри. Да, смотри, не подавись народным куском, грязный реставрат, — говорит вертухай, ставящий у входа контейнер-термос.
Когда они приносят кормёжку, то заслоняют люк целой толпой, чтобы я не убежал, не дай-то дхорр. Амулеты всякие выставляют, бормочут заклинания, охранные нассы выделывают. Будто я собственной персоной дхорр какой-нибудь, а не всего лишь «грязный чел». Аж воздух сгущается, чернеет и дрожит от сумасшедшей концентрации магической энергии. Самый смелый делает шаг и ставит термос.
Борясь со страхом, вымещает злобу на мне... Уроды, Слабого унизить — это каждый мудак может. Именно мудаки и обожают унижать. Я же и встаю-то с трудом, куда мне бегать... Да-а, не думал, что дела мои настолько плохи. Далековато меня засунула к дхорру в задницу моя особая форма клаустрофобии, боязнь ограничения свободы выхода. Серьёзная психическая хвороба, оказывается.
Серьёзнее, чем я предполагал. Самое гнусное, что я не могу спать. Вырубаюсь, конечно, но это не сон, а какая-то... временная смерть, что ли. Во всяком случае, нечто смертеподобное. С Номи там я не встречаюсь. Но пока ещё — настырно возвращаюсь обратно, в явь. Явь тюрьмы, которая для меня кошмарнее самого скрученного кошмарного сна.
Зато мутотень спит, похоже, на полный вперёд и в ус не дует. Не колышет её факт, что я тут подыхаю. И Фея опять пропала... Странная она. Вроде помогает изо всех сил, а когда нужна позарез, бац — и исчезает... Не ясно, кто она вообще такая.
Ревмаги сваливают, закупорив меня в моей крохотной каморке, спецодиночке номер Шесть (простое совпадение или издевательская ухмылка судьбы?). Ползу на локтях поближе к контейнеру. Аппетита, ясный пень, никакого, но сдаваться без боя я не намерен. Бой — это только на вражеском спаме «мальчик» значит, а на ридний мови — состояние души каждого Эго, не желающего сдаваться на милость Социо.
Пожрал. Не подавился. «Кто б тут трындел про кусок, оторванный у народа! — мысленно комментирую. — Нашли тоже паныча, гниды псевдодемократические. На себя посмотрите, слуги народные. Рожи лоснятся».
Ползу в свой угол. Ложусь на спину и закрываю глаза. Даст Выр, засну вдруг...
— ...Ма-альчик мой, наконец-то!!! — кричит она и так отчаянно вцепляется в мой затылок, в мои волосы, в мои плечи, словно меня норовит унести прочь ураган. Что недалеко от истины... Тайфун с женским именем Смерть едва не унёс меня. — Солли, мальчик мой дорогой, милый, ненаглядный, ласковый, родной, где же ты был?..
Она шепчет и рыдает, прижимая меня к своей фантастически-роскошной груди, обнимая, оплетая, оберегая, приклеивая, примагничивая, приторочивая, прикрывая, привязывая, притискивая, прицепляя, прихватывая, приваривая, притирая, приговаривая, приращивая, поглощая, впитывая, всасывая, обволакивая... всё, что угодно, только бы не отдать тайфуну с женским именем. Она борется за меня с женщиной и, похоже, побеждает первая.
Ведь в начале всегда — Девочка. Женщина заявляется позднее.
Неискушённость девственности, живущей иллюзиями и надеждами, затмевается горьким, как долго сдерживаемые слёзы, осознанием того, что надежды никогда не оправдываются, а иллюзии рассеиваются, оставляя вместо себя вселенскую пустоту одиночества.
...И просыпаюсь я с уверенностью, что теперь-то уж наверняка выживу. Тело моё из тюрьмы ещё не убежало, но разум с помощью моей Девочки наконец-то сумел. Для того чтобы я перестал задыхаться от безысходности, глоток свободы был жизненно необходим изнурённой душе...
Номи прорвалась, прорвалась ко мне моя фантастическая подружка, сумела мне помочь глотнуть надежды на освобождение...
А телу помогут выбраться...
— Доброго базара, товарищ. Заставил ты нас поволноваться, что да, то да.
[[Ха-ай, майжэ-земляк! Нащадок окупантив щиро витае нащадка загнобленого народу!]]
...Конечно же, Деструктор и Киберпанк. Существа, заимевшие такие крутые позывные прозвища, разве останутся в сторонке, когда дхоррова дочка Смерть норовит забрать их братана?!
Ург материализуется прямо в камере, а присутствие Ганнибала ощущается за пределами, но весьма неподалёку...
Камера вздрагивает, раздаётся грохот. Сыплются обломки кирпича вперемешку со сгустками охранной субстанции и клочками ирреальной пыли, оставшимися от магической энергии... В стене слева от меня появляется трещина.
В неё просовывается многопалая ручища-манипулятор, которая без промедленья принимается расширять отверстие. Появляется гибкий отросток, увенчанный глазом видеодатчика, мембрана-веко опускается и подымается: это значит, подмигнул мне мужик, рождённый под одним солнцем со мною...
Рядом с глазом Гана появляется бородатая «варяжско-греческая» физиономия «нащадка» скандинавских конунгов и славянских царей. Обеспокоенно оглядывает меня, констатирует:
— Живой, слава богу. — И Кэп Йо целиком влезает в мою камеру.
Ург уже закатал мне рукав и вкалывает какую-то стимулирующую дрянь. Истощённое тело требует поддержки. Разум и душа её уже получили — по высшему разряду!
— Быстро вы, — счастливый, как наутро после первой ночи с моей первой женщиной, Лоис Радченко, шепчу я.
Ург ворчливо отвечает:
— Ждали в готовности номер-раз, по уровню враждебности среды «Полное Банкротство»... Только-только Чоко тебя нащупала...
— Сразу и зафугачились, — заканчивает сообщение Киберпанк. — Биг Босс, висю в режиме ожидания команд.
— Выходим через мою камеру, она и без того разворочена. — Капитан, как ему и положено, в любой ситуёвине капитан!
— И? — Ург более чем лаконичен.
— И ищем принца. Экранировку ревмаги ещё не сняли?
— Нет. Шебуршатся ещё. Надеются, — отвечает Ург.
— Вы мне только нищак дайте, братки, — хватаясь за лапы Деструктора, с трудом встаю, — я им надежду-то и вышибу...
— Ну, погнали шухеру наводить! Кровишша с экрана потоком, звон мечей, раздробленные челюсти, кишки под сапогами, изнасилованные женщины, расчленённые дети! Я торчу! — искренне радуется Киберпанк. Наш суборужейник иногда, право слово, изверг извергом! В самом что ни на есть прямом, натуралистичном, смысле. Вылитый я, Хрен о нас скажешь, что мы — Ихние СВЕТлости. Бандюги какие-то с большой космической дороги, ей-ей.