Страница:
Милорд Джеймс остаётся сидеть — единственный из всех. Но в глазах его, эхом сыновьему, — точно такой же ужас. Он молчит, но по мертвенной бледности, залившей лицо брата казнённого короля, мы понимаем, что его Свет тоже позволил ему УВИДЕТЬ.
Ну же, ну!!!
Поднапрягаемся и мы, десятеро...
[[И вправду, что ж он делает-то, мерзавец!!!]] — в унисон вскрикиваем.
В ужасе, бессильные предотвратить, смотрим на внезапно вызванное нашим общим желанием объёмное изображение, чем-то напоминающее голографическую проекцию. Ещё миг — и белёсоглазый душегуб уронит планету в чёрно-золотистую нишу...
Мы всего лишь наблюдатели, а Перебору-то каково сейчас там, на передовой, в эпицентре!..
А он справляется. Наш яйцеголовый вьюнош побеждает белёсоглазого нациста! Кто бы мог подумать!!!
— Дай тебе Выр здоровья... — шепчу я, когда ужас выходит из меня, как воздух из пробитого воздушного шарика.
...После пережитого ужаса мы долго приходим в себя.
Винс давно удалился, вершить дела от имени отца. Сам милорд Джеймс ещё с нами, но тоже куда-то собирается вместе с младшим сыном. Похоже, он просто желает уединиться с Джонни. Сейчас ему это важнее, чем всё прочее. Тем более, что старший сын перед уходом получил от супердадди инструкции соответствующие. Первая из них: взять под стражу среднего сына...
Младший сын, Джонни, стоя у выхода, обводит нас всех взглядом. Склоняет голову, прижимая подбородок к груди. Благодарит молча. Глаза истинного Принца уже всё сказали без слов.
И он делает шаг, канув за мембраной люка. Его отец, с которым Бабушка уже утрясла вопросы, связанные с примечанием к контракту (гласящим, что в случае невыполнения первых двух пунктов Экипажу и «Пожирателю»... конец, мягко говоря). Она тоже направляется к выходу, по не успевает преодолеть и половины расстояния, как наш капитан вдруг спохватывается:
— Да, сэр! В этой дхорровой суматохе я едва не сделался клятвопреступником! За мной должок, не выплаченный некоей леди, потрясшей меня до глубины души. Я обещал ей замолвить словечко тому, кто нас нанял. Так вот, я торжественно свидетельствую — без её неоценимой помощи вы никогда бы не обняли Джонни. Не говоря уж о такой мелочи, как несостоявшееся её стараниями умерщвление ревмагами парочки вольных торговцев.
— И кто же эта леди? — удивлённо вопрошает самый старший из Стюартов.
— Мы прозвали её Феей, — горячо присоединяюсь к обещанному «замолвливанию» и я, — а ещё её можно назвать Танцующей Жрицей, хотя, насколько я знаю, нету такой номенклатурной единицы в магических штатах Экскалибура... Но грех не звать Танцующей волшебницу, что творит волшебство, изумительно танцуя, и предпочитает в качестве униформы трико и пачку. Имени её мы не знаем, но, можете мне поверить, сэр, женщина с такой фигурой имеет право на любое имя, если оно сопровождается дюжиной эпитетов в превосходной степени! На мой вкус, лучшую фигуру имеет только мисс Джексон... извини, Душечка... и дай Вырубец Номи сохраниться так же хорошо, как сохрани...
Я замолкаю, потому что у милорда Джеймса что-то странное делается с лицом. Мы с капитаном переглядываемся: что это с ним?! Милорд надтреснутым (нет, определённо он окончательно превратился из ходячей харизмы в человека!) голосом просит:
— Описывайте дальше... Дословно она что-нибудь передавала?
— Ну... нет, просто просила замолвить словечко, — капитан аж растерялся. — Волосы у неё короткие, чёрные, этаким каре подстрижены... глаза...
Джимми страшно бледнеет, становясь похожим на собственного младшего сына, вскрикивает:
— Она же умерла!!! — и если бы не метнувшийся к нему Ург, то милорд наверняка брякнулся бы на пол.
— Спас-сиб-бо... — дрожащим голосом благодарит флоллуэйца шокированный патриарх семейства Стюартов и выпрямляется, — я сам... Извините, господа, вынужден оставить вас...
Никто из нас не произносит ни слова. Пока он не уходит, сопровождаемый четырьмя златомечными воинами. Эта четвёрка — последняя группа из целого сводного батальона выживших в кровавой бане гвардейцев, что заполнял апартаменты и уже схлынул в другие уцелевшие помещения.
— Да кто она такая?! — взрывается темпераментный Янычар, когда мембрана люка смыкается за милордом и арьергардными телохранами.
— Первая жена милорда, — вдруг тихо произносит наша Тити, — мать Винсента. Она... некогда была Поющей Жрицей, насколько я уловила из картинок былого, промелькнувших у милорда в голове. Но за то, что спуталась с челом, роальды прокляли её и заменили младшей сестрой... правоверной и несгибаемой, избравшей в мужья чистокровного роа. Дабы продлился род и всегда была Та, Что Грезит Их дочка — нынешняя Поющая Жрица. Племянница, таким образом, Джеймса Стюарта и сестра его сыновей. Младшему, Джонни, — по крови. Династию же Стюартов прокляли... маги-роа, а может, Света. Хотя, если быть точным, невзлюбил королевскую семью только Клинок... и частично та половина Гарды, которая сейчас просветляет нашего Энчи.
— С ума сойти. — Ррри качает мохнатой башкой и восхищённо молвит: — Если мне не изменяют ощущения, девчонка нынешняя предпочла пойти по стопам тётушки, а не правоверной мамочки! Вы как, сечёте, чем сейчас наш Человек с нею в королевской спальне занимается?!
— Имеет право, ясный пень! — с энтузиазмом комментирую. — На то и вольный!
— Может ведь, если захочет, — ворчливо говорит Тити.
14: «КАК ДРУГ ПОДРУЖКЕ ГОВОРЯ...»
Ну же, ну!!!
Поднапрягаемся и мы, десятеро...
[[И вправду, что ж он делает-то, мерзавец!!!]] — в унисон вскрикиваем.
В ужасе, бессильные предотвратить, смотрим на внезапно вызванное нашим общим желанием объёмное изображение, чем-то напоминающее голографическую проекцию. Ещё миг — и белёсоглазый душегуб уронит планету в чёрно-золотистую нишу...
Мы всего лишь наблюдатели, а Перебору-то каково сейчас там, на передовой, в эпицентре!..
А он справляется. Наш яйцеголовый вьюнош побеждает белёсоглазого нациста! Кто бы мог подумать!!!
— Дай тебе Выр здоровья... — шепчу я, когда ужас выходит из меня, как воздух из пробитого воздушного шарика.
...После пережитого ужаса мы долго приходим в себя.
Винс давно удалился, вершить дела от имени отца. Сам милорд Джеймс ещё с нами, но тоже куда-то собирается вместе с младшим сыном. Похоже, он просто желает уединиться с Джонни. Сейчас ему это важнее, чем всё прочее. Тем более, что старший сын перед уходом получил от супердадди инструкции соответствующие. Первая из них: взять под стражу среднего сына...
Младший сын, Джонни, стоя у выхода, обводит нас всех взглядом. Склоняет голову, прижимая подбородок к груди. Благодарит молча. Глаза истинного Принца уже всё сказали без слов.
И он делает шаг, канув за мембраной люка. Его отец, с которым Бабушка уже утрясла вопросы, связанные с примечанием к контракту (гласящим, что в случае невыполнения первых двух пунктов Экипажу и «Пожирателю»... конец, мягко говоря). Она тоже направляется к выходу, по не успевает преодолеть и половины расстояния, как наш капитан вдруг спохватывается:
— Да, сэр! В этой дхорровой суматохе я едва не сделался клятвопреступником! За мной должок, не выплаченный некоей леди, потрясшей меня до глубины души. Я обещал ей замолвить словечко тому, кто нас нанял. Так вот, я торжественно свидетельствую — без её неоценимой помощи вы никогда бы не обняли Джонни. Не говоря уж о такой мелочи, как несостоявшееся её стараниями умерщвление ревмагами парочки вольных торговцев.
— И кто же эта леди? — удивлённо вопрошает самый старший из Стюартов.
— Мы прозвали её Феей, — горячо присоединяюсь к обещанному «замолвливанию» и я, — а ещё её можно назвать Танцующей Жрицей, хотя, насколько я знаю, нету такой номенклатурной единицы в магических штатах Экскалибура... Но грех не звать Танцующей волшебницу, что творит волшебство, изумительно танцуя, и предпочитает в качестве униформы трико и пачку. Имени её мы не знаем, но, можете мне поверить, сэр, женщина с такой фигурой имеет право на любое имя, если оно сопровождается дюжиной эпитетов в превосходной степени! На мой вкус, лучшую фигуру имеет только мисс Джексон... извини, Душечка... и дай Вырубец Номи сохраниться так же хорошо, как сохрани...
Я замолкаю, потому что у милорда Джеймса что-то странное делается с лицом. Мы с капитаном переглядываемся: что это с ним?! Милорд надтреснутым (нет, определённо он окончательно превратился из ходячей харизмы в человека!) голосом просит:
— Описывайте дальше... Дословно она что-нибудь передавала?
— Ну... нет, просто просила замолвить словечко, — капитан аж растерялся. — Волосы у неё короткие, чёрные, этаким каре подстрижены... глаза...
Джимми страшно бледнеет, становясь похожим на собственного младшего сына, вскрикивает:
— Она же умерла!!! — и если бы не метнувшийся к нему Ург, то милорд наверняка брякнулся бы на пол.
— Спас-сиб-бо... — дрожащим голосом благодарит флоллуэйца шокированный патриарх семейства Стюартов и выпрямляется, — я сам... Извините, господа, вынужден оставить вас...
Никто из нас не произносит ни слова. Пока он не уходит, сопровождаемый четырьмя златомечными воинами. Эта четвёрка — последняя группа из целого сводного батальона выживших в кровавой бане гвардейцев, что заполнял апартаменты и уже схлынул в другие уцелевшие помещения.
— Да кто она такая?! — взрывается темпераментный Янычар, когда мембрана люка смыкается за милордом и арьергардными телохранами.
— Первая жена милорда, — вдруг тихо произносит наша Тити, — мать Винсента. Она... некогда была Поющей Жрицей, насколько я уловила из картинок былого, промелькнувших у милорда в голове. Но за то, что спуталась с челом, роальды прокляли её и заменили младшей сестрой... правоверной и несгибаемой, избравшей в мужья чистокровного роа. Дабы продлился род и всегда была Та, Что Грезит Их дочка — нынешняя Поющая Жрица. Племянница, таким образом, Джеймса Стюарта и сестра его сыновей. Младшему, Джонни, — по крови. Династию же Стюартов прокляли... маги-роа, а может, Света. Хотя, если быть точным, невзлюбил королевскую семью только Клинок... и частично та половина Гарды, которая сейчас просветляет нашего Энчи.
— С ума сойти. — Ррри качает мохнатой башкой и восхищённо молвит: — Если мне не изменяют ощущения, девчонка нынешняя предпочла пойти по стопам тётушки, а не правоверной мамочки! Вы как, сечёте, чем сейчас наш Человек с нею в королевской спальне занимается?!
— Имеет право, ясный пень! — с энтузиазмом комментирую. — На то и вольный!
— Может ведь, если захочет, — ворчливо говорит Тити.
14: «КАК ДРУГ ПОДРУЖКЕ ГОВОРЯ...»
...Майкла Стюарта берут тихо и стремительно. Принц-ренегат и пикнуть не успевает, как уже оказывается низвергнутым с верхних ступенек лестницы власти на самое дно общества.
Спеленутый по рукам-ногам, он лежит на походной надувной койке в тот момент, когда девятка вольных торговцев, приглашённых милордом Джеймсом Стюартом, появляется в наспех оборудованной резиденции главы реставрационного правительства, отныне не считающего себя действующим в изгнании. Вместе с девятью членами Экипажа «Папы» присутствует голопроекция части корпуса Гана. (Перебор по вполне понятным причинам временно отсутствует.)
Вольные торговцы могли бы давным-давно покинуть изуродованные и полуобваленные уровни и туннели подземной базы. Стоило лишь им по-настоящему этого захотеть. Но, по единодушному желанию, Экипаж остался здесь, терпеливо дожидаясь своего Одиннадцатого Нелишнего.
Они связались, конечно, с Зеро-Сетью корабля и удостоверились, что с корытом всё в порядке. Сеть вовсю расхваливала гвардейцев взвода, оставленного на борту: и вежливые они, дескать, эти отборные королевские гвардейцы, и чистоплотные, и отличные собеседники, и ягодицы у них что надо — загляденье... Создавалось впечатление, что корабельную Сеть экипаж из золотомечников устроил бы неизмеримо больше, чем команда из вольных торговцев, и Биг Босс от имени всего Экипажа пригрозил шлюхе, лентяйке и ренегатке суровой экзекуцией по возвращении. КорСеть оскорбилась и в ответ пригрозила: «Уйду я от вас, будете знать! Целуйтесь потом со своей Дусей-Раз!»... В общем, содержательно побеседовали.
С повязаным ренегатом, лежащим на походной койке, беседы содержательной не получилось. Он вначале отрицал все обвинения, объявляя клеветническими инсинуациями, попыткой дискредитации (чьей попыткой, не уточнял, но намекал явно на старшего сводного брата, метиса), а также злобными наветами коварных и лживых гордунов «Пожирателя».
Выражая при этом деланную радость по поводу отыскания младшего брата, законного наследника трона... К моменту появления «лживых гордунов» Майкл сломался. Обливаясь слезами и соплями, он корчился, подвывал, умолял оставить ему жизнь, каялся во всех смертных грехах, признавался во всём на свете, даже в том, чего не совершал.
Никто его не пытал.
Не вводил соответствующих препаратов.
Не обрабатывал специальными аппаратами.
Они просто стояли и смотрели на него. Молча. Отец. Старший брат. Младший брат. Трое оставшихся Стюартов.
Лидер Реставрации, никогда не менявший убеждений. Верховный Маг, искренний в заблуждениях, не страшащийся заплатить жизнью за собственные ошибки. Законный Наследник Трона, за обретение твёрдых убеждений заплативший ужасающими десятилетиями тюремной одиночки.
Они рассматривали четвёртого Стюарта... Среднего брата. Бывшего Стюарта. Под скрещенными взглядами троих он членом семьи быть перестал.
«Гарды и Рукоять прокляли собственный Клинок, образно говоря, — прошептал Сол. — Дхорру — дхоррья смерть...»
Номи, брезгливо глядя на корчащееся от страха ничтожество, так недавно и уже так давно властвовавшее над её явью, всё пыталась понять, что же она в этом блондинистом прынце нашла...
Ну да, не отнять, естественно. Внешность, манеры, обаяние, всё такое прочее, сводившее её с ума и внушавшее ложное ощущение полёта на крыльях любви...
Не отнять, казалось! А на поверку вышло — всё это тонкий слой масла, намазанный на грубую, чёрствую лепёшку истинной сущности... и как легко Девушка купилась, ослеплённая собственными грёзами!
Воистину, влюблённые видят не то, что есть, а то, что им хочется видеть...
Скорый, но справедливый суд уже был свершён — ещё до появления приглашённого Экипажа. Пригласили вольных торговцев не на суд и не на следствие в качестве свидетелей, а на казнь.
— Утри сопли, — презрительно бросил младший брат приговорённому. — Ты ведь был принцем всё же.
— Не на-а-адо... я сво-ой... — тоненько сипел предатель, — я хоро-оший... прости-и-ите меня... я раска-а-ялся-я...
— Как говаривал мой друг Жжихло Щщайзз, да откроются ему Врата Рая, твои свои в овраге трёхрога доедают, гнус позорный, — Джонни поморщился и сплюнул. Вполне демократично.
— Бог простит, если сочтёт нужным, — непреклонно сказал отец. — Я — нет.
Старший брат промолчал. Его испепеляющий взгляд, вобравший в себя ненависть всех Стюартов, говорил сам за себя.
И казнь свершилась.
Если вдуматься, человеческая жизнь очень уязвимая штука, и цена ей невелика. Дешевле неё... ну разве что секс.
А с другой стороны, есть ли у человеков что-нибудь дороже них?..
Пожалуй, только ещё одна «штука». Без которой и жизнь не жизнь и секс не секс... а так, прозябанье и мастурбация.
— Идёмте, господа, — попросил милорд Джеймс, отворачиваясь от жалких останков казнённого, — с этим покончено. У нас множество дел.
В углублении койки бурлило зловонное сизо-белёсо-сиреневое месиво, в которое превратился изменник, сожжённый собственной ненавистью, катализированной Взглядом Верховного Роа.
— А вот я воистину раскаиваюсь, — вдруг тихонько сказал Винсент, — папа... я не прошу прощения, знаю, нет его мне... но я хочу, чтобы ты знал, что...
— Молчи. Не уподобляйся, — сурово прервал его отец. — Я всё знаю. Деяниями подтвердишь. Когда состоится Опоясание и Джон воссядет на Трон, именно тебе, вместе с твоей поющей заклинательницей, предстоит ему служить опорой. Разгребать всё, что вы же и наворотили из самых благих побуждений, революционеры... хреновы, как изволит выражаться присутствующий здесь благородный сэр Убойко. Я уже слишком стар, и...
— Э, нет! — возглас Джонни звучит неожиданно и обрушивается как гром среди ясного... потолка, что ли?
Регент замолкает и вприщур смотрит на младшего сына, осмелившегося прервать отца. Цесаревич продолжает, решительно мотая головой влево-вправо: — В вертухаи я не пойду, уволь! Даже с самыми благими намерениями. Вся жизнь — тюрьма, это я уже уяснил, и все мы либо зэки, либо надзиратели. Но, как и в каждой тюрьме, в ней должны иметься привилегированные зэки, воры в законе, по выражению моего покойного друга. Извини, папа, но отныне я буду сам решать, в какой камере сидеть и чем в ней заниматься. Пусть кто-нибудь другой опоясывается на царствие... Лично я не желаю. У меня свои планы. Однозначно предполагающие мой исход за пределы Экскалибура.
Надо ли говорить, какая оглушительная тишина обрушилась на всех присутствующих после этого прочувствованного заявления?!!
...Это была первая ночь, которую Мальчик и Девочка провели вместе не только в интеллектуальной и духовной ипостасях, а и в телесной. Нет, ничего такого не было! Они забрались в одну постель, это да, но вполне целомудренно поцеловались в уголки губ и уснули, не соприкасаясь телами даже, лишь соединив ладони. Меж их телами лежал меч беспредельнейшей усталости, накопившейся за время сумасшедшего рейса. Номи буквально физически ощущала, что изнурённый и опустошённый Солли держался из последнейших сил, и ей даже в голову не могло взбрести желать сейчас его активности, направленной на неё. Да и сама она едва держалась на ногах от энергетического истощения.
Таким образом, тела — самые слабые составляющие триединства, самоназывающегося «человек», — уснули и спали.
Но — лишь тела...
Явление Феи в сны (которые как бы и не сны, да?) к Номи и Солу, сразу к обоим, произошло не сразу. Вначале Девочка и Мальчик, по своему обыкновению, бродили по окрестностям.
Номи демонстрировала Солу места боевой славы и рассказывала, что да как здесь происходило. Повествовала этаким шутливым тоном, во фривольной манере: «...а тут мне пришлось обезьяной карабкаться на галерею, спасаясь от красномечников, и я чуть не сорвалась, но уцепилась одной рукой, а когда ублюдок-ревмаг схватился за мою ступню с далеко идущим намерением покуситься на честь, я так сильно его пнула в рожу свободной ногой, что у него юшка из носа брызнула, и он завыл, как...» — а у самой душа сжималась от боли. Слишком свежими были эти страшные воспоминания о настоящей, горячей, остро пахнущей крови, обагрившей её руки... и ноги... и лицо, и всё тело... в кровавой бане выжили лишь те, кто искупался в крови целиком.
Сол молчал. Номи чувствовала — слушает внимательнейше, но комментариев, обычных для него, не следовало. Или он всё это воспринимал спокойно, или... он потому воздерживался от слов, что её рассказ его трогал более чем сильно?!
Номи не спрашивала. И скоро прекратила рассказывать о том, как выжила в кровавой парилке. Вот в этот момент неловкого молчания, когда Девочка пыталась понять, почему говорун Сол непривычно тих, и явилась...
Фея.
Номи знала её по описанию и потому сразу определила, кто пожаловал. Сол отвесил челюсть. Рукой вернул её на место и прохрипел:
— Явилась не запылилась, боевая подруга... Если ты меня не охранишь от слёз применением сто двадцать третьей степени золотистой магии, я счас разревусь от радости, ей-бо!
— Здравствуй, героический партизан. Спасибо за выполнение обещания. Тот, кто послал вас в Артурвилль и благодаря деятельности которого состоялось наше знакомство, многое понял после того, как вы замолвили обещанное словечко. Когда-то мы с ним поссорились, и я... скажем так, ушла, не успев реабилитироваться в его глазах. Синдром информационной недостаточности позволил ему счесть меня одной из виновниц... если не главной вдохновительницей событий, потрясших королевство. Мстительной фурией, так сказать... Здравствуй, прелестное дитя.
Фея улыбнулась. И трико, и пачка её были золотыми на этот раз. Вся она была сгустком сияющего золотого света, даже глаза заболели. Лишь короткие чёрные волосы, ерошимые сильным потоком воздуха из решётки полуразрушенной и разрегулированной вентиляционной системы, шевелились над юным и одновременно древним лицом, идеально-прекрасным, как лицо храмовой статуи.
«У живых женщин таких безукоризненных лиц не бывает, — почему-то подумала Номи. — Сколько ни ухаживай, сколько ни тщись, а нет-нет, да и выскочит гадость какая — то прыщик, зар-раза, то морщинка...»
— Дитя — это ты, Но-оми, — уточнил Мальчик. — Для меня у боевой подруги эпитеты поэкзотичнее имеются. Помню, как-то в схватке на перекрёстке авеню Девятьсот и Л-стрит, когда я сдуру полез на бжиказужы, она вихрем принеслась, меня выдернула за шиворот и назвала...
— Не матюкайся. Все и так знают, что ты пошляк. Ну вырвалось, ну, бывает... — Фея отмахнулась. Она продолжала улыбаться, явно наслаждаясь происходящим.
— Здравствуйте, — коротко поздоровалась Номи. Честно говоря, она не знала, как себя держать и как вести... С этой умершей много лет назад женщиной! Которая почему-то вторгается в жизненные коллизии. Не желает вести себя подобно нормальным покойницам и не остаётся там, во мгновеньице длиною с вечность, где положено прерывать душам, ожидающим реинкарнации.
— Ты самая живая из всех умерших, с которыми я встречался! — искренне произнёс вдруг Сол. «Словно мысли мои прочитал! — удивилась Номи и тут же спохватилась: — Ещё бы ему их не читать, во сне-то, который и не сон, да... читать хотя бы самые оформленные, чёткие».
— Уже знаете?.. Ну что ж, меньше растолковывать... И со многими ты встречался, позволь поинтересоваться, молодой человек? — В голосе Феи слышался едва сдерживаемый смех.
— Ты — первая. Но уверен наверняка, что более темпераментных я не встречу. Слушай, а может, ты завяжешь со своей дурацкой кончиной и навсегда заделаешься живой? Какая-нибудь магия сто какой-то там степени, и порядок! Заявишься к тому, кто нас послал, и...
— Я не могу... — Смех исчез из голоса Феи. — Он не должен меня видеть...
— Но ведь он знает, что ты..
— Да. Но это не опасно. Опасно, если мы с ним сблизимся в одной точке простр... Впрочем, это к делу не относится. Я вот что, собственно, хотела...
— Ни фига себе не относится! — прямой, как линейка, Сол возмущённо прервал Фею. — Стоит тут, понимаешь, живее всех живых, и выступает! Счас в охапку схвачу, ангелица-хранительница, и оттащу...
— Солли, Солли, — укоризненно покачала головой Фея. — Разве можно так разговаривать с женщиной, что по дате рождения в предыдущем воплощении годится тебе в прабабушки...
— Ха! — Мальчик всплеснул руками. — Бабушка! Да в тебе задору и энергии столько, что на батальон внучек хватит! Я уж молчу о...
— Вот и молчи. Прелестное дитя не обязано слышать, какие греховные намерения возникают иногда у тебя. Энергия, говоришь... Я не стою, малыш. Я танцую. Стоять мне нельзя, подобно тому, как никогда нельзя останавливаться огню. Это энергия, возникающая из движения, мною условно названного Танцем. Даже когда я кажусь стоящей неподвижно, на самом деле я двигаюсь в бешеном темпе, поверь уж мне. Это изнуряет, это невыносимо, но я счастлива. Только когда вернулась, я узнала, каково это... Поэтому волей-неволей превратилась... в то, что вы назвали Танцующей Жрицей. А вернулась я, в общем-то, вопреки даже собственному желанию. Я-то умерла, скажем так, но время моё — нет. Пока меня помнят и любят по-прежнему, пока жива память обо мне, я смогу вырываться, чтобы Танцем своим помогать живущим. Моя племянница поёт, а я теперь — танцую... Я была рождена Той, Что Грезит, но не стала ею сама, потому что полюбила человека... Поющей стала моя младшая сестра, и она была хорошей Жрицей, но оставалась в плену традиций, не смогла подняться над ними. Болезнь угнетённых народов — расизм наоборот, оголтелый реваншизм. Моя сестра не поднялась над предрассудками подобно своей дочери... Нынешнее поколение лучше — Поющая Жрица зачала от человека, и как будто так и надо. Вот в чём доля моей «вины» наверняка присутствует, так в этом неслыханном ниспровержении, с удовольствием признаюсь. Перед тем, как уйти...
— Не уходи-и... — вдруг жалобным голосочком неожиданно для себя попросила Номи. В душе её крепла уверенность, что с Феей они уже встречались. Только вот никак не удавалось вспомнить, при каких обстоятельствах. — Я хочу поблагодарить тебя... Ты спасала этого грубого и уголовного балбеса, и я...
— Я танцую для тех, прелестное дитя, кого не могу оставить. А бросить мы не можем только тех, кого любим. Даже если они сами уже не любят нас.
— Ну всё, счас точно расплачусь, — пробурчал Сол и отвернулся. — С кем поведёсся... Связался с бабами, на свою беду...
— Не на беду, малыш, вовсе нет. Каждый выбирает под себя — женщину, веру, дорогу. — Фея тронула Сола за плечо, развернула к себе и пристально посмотрела ему в глаза. В глазах Сола блестели слёзы... Номи почувствовала, как к её собственному горлу подкатывается комок.
Фея обеими ладонями притянула голову Мальчика и поцеловала его в лоб. Молча повернулась к Номи, и, когда её пальцы прикоснулись к вискам Девочки, возникло абсолютно реальное ощущение горячих потоков, хлынувших внутрь, в мозг, сквозь кожу и череп...
Благословляющий поцелуй в лоб был подобен глотку ключевой воды в центре пустыни, и по контрасту вызвал ещё более мощное ощущение вливающегося в мозг жара.
— Желаю вам всего, что вы сами себе желаете, плюс то, чтобы оно желало вас, взаимно, — сказала Фея, и сгусток золотого света, увенчанный чёрной вспышкой развевающихся волос, растаял прямо на глазах Мальчика и Девочки.
Фея ушла. Но оставила в наследство устойчивое ощущение — не навсегда. «Чем-то она мне напоминает любовь, — подумала вдруг Девочка. — Которая вечно манит, и вечно ускользает, и вечно обманывает, и вновь возвращается... Даже когда вешаться или топиться хочется от одиночества, верёвку, мыло и каменюку из рук и с шеи забирает возникающая надежда, что любовь — где-то рядышком, только до поры не видна...»
Номи отвесила челюсть, поражённая догадкой И тут же рукой навела порядок, вернув на место отвешенную «часть головы».
Она вспомнила, когда испытывала сходное ощущение. В том странном мире, где призрак звучным баритоном соблазнял её предать Экипаж, и она отказалась наотрез, а потом соблазнителя прогнало другое сгущение морока. В том сумрачном мире, где Номи согревала ягодицами и спиной стул с витиеватой странной надписью: «Made in chair-nick amp; curly-ev», на который долго оборачивалась, уходя, и который мнился единственной реальной вещью того зыбкого мира...
Призрачность, охранившая Номи от соблазнителя и ласково поговорившая со стулом, как с живым, после своего ухода оставила в точности такое же ощущение призрачного света, ускользающего на краю периферийного восприятия.
Повернёшься прямо, в упор, — нет Его. А краешком глаза — постоянно есть. И это понимание, что он всё же хоть где-то, но обязательно есть, необъяснимым образом укрепляет веру в собственные силы.
...Его СВЕТлость милорд Джеймс Стюарт, регент Экскалибурского Королевства, благословил на царствие своего старшего сына. «Нечистого». Плод давнего попрания традиций, из-за которого Стюарты некогда и были прокляты.
Воистину, экскалибурский королевский род стал лучше, допустив на трон роче. Метиса, символа единения.
Об этом вольным торговцам утром сказал сам милорд, пригласив их на этот раз для более приятного, нежели казнь, сообщения.
— Надеюсь, господа, вы почтите нас своим присутствием на церемонии Опоясания? — Головы регента, спроецированные терминалами, выжидательно смотрели на членов Экипажа, находящихся в разных помещениях.
— Надеюсь, почтим, — закивала мохнатой головой Бабушка. — Банкет по поводу устраивать будешь, Джимми? А то я могу звякнуть кому надо, партию хавчика заказать. Скидки гарантирую!
— Благодарю вас, миледи. — Милорд улыбнулся. — Если это доставит вам удовольствие. Я полностью полагаюсь на ваш вкус. Представляю, как разозлятся традиционные поставщики! — И рассмеялся.
С каждым днём он прямо на глазах превращался из холодноглазого светского льва в человека, способного улыбаться и даже смеяться. «Хотя бы ради этого стоило реставрировать монархию, — обмолвилась как-то суперкарго... и добавила: — Настоящий мужчина! Был и есть».
Номи, проснувшаяся за минуту до этого, сладко потягивалась, краешком глаза с волнением наблюдая за реакцией Сола, пробудившегося одновременно с нею и сейчас лежащего на боку, лицом к девушке.
«Я, кажется, его соблазняю, — подумала она, и от мысли этой под сердцем сладко заныло. — Надеюсь, я не очень мегеристо выгляжу со сна...»
От Боя пахло синтодолом, мужским скин-дезиком «Лефт спейс» и ещё чем-то неизвестным, классифицированным ею как естественный запах его тела. Она ещё не привыкла к этому запаху и потому остро воспринимала. Нервничая слегка оттого, что аромат тела Сола уж очень её взбудоражил...
Он вздохнул очень-очень тихо, если бы не идеальный музыкальный слух Номи, она бы и не расслышала этого вздоха. А вздохнув, резко отвернулся и рывком выпрыгнул из постели.
Натягивая комбез, спросил:
— Ба-а, работаем с «Херши Корпорейшн», «Спейс Юлкер Компании» или «Свиточ-Корона Интергэлэкси»?
— «СКИ», малыш. У них продукт качественнее. Подготовь «рыбу», я отредактирую, подпишу, и зашлёшь...
Дальше они начали обговаривать детали торговой операции, а Номи, разочарованно вздохнув чуть громче Боя, отвернулась к стене, чтобы не видеть его...
И в этот миг раздался душераздирающий вопль. Неведомая сила подбросила Номи в воздух, и она ещё успела заметить возникшую на мгновение мигающую голопроекцию Душечки, падающей там, у себя в апартаменте... Если бы не вопль, то клинок, разрубивший ложе в точности там, где полсекунды назад располагались ягодицы девушки, расчленил бы её тело, ясный пень, по длине аккурат пополам.
— Я же приказывал живьём!! — прозвучал разъярённый вопль, и материализовавшийся здесь, в апартаменте Номи, роальд выбросил перед собою руку.
Тычковым жестом раскрытой ладони он толкнул воздух в метре от лица мечника, едва не переполовинившего Номи. Мечник улетел в угол, а ударивший повернулся к ней...
Спеленутый по рукам-ногам, он лежит на походной надувной койке в тот момент, когда девятка вольных торговцев, приглашённых милордом Джеймсом Стюартом, появляется в наспех оборудованной резиденции главы реставрационного правительства, отныне не считающего себя действующим в изгнании. Вместе с девятью членами Экипажа «Папы» присутствует голопроекция части корпуса Гана. (Перебор по вполне понятным причинам временно отсутствует.)
Вольные торговцы могли бы давным-давно покинуть изуродованные и полуобваленные уровни и туннели подземной базы. Стоило лишь им по-настоящему этого захотеть. Но, по единодушному желанию, Экипаж остался здесь, терпеливо дожидаясь своего Одиннадцатого Нелишнего.
Они связались, конечно, с Зеро-Сетью корабля и удостоверились, что с корытом всё в порядке. Сеть вовсю расхваливала гвардейцев взвода, оставленного на борту: и вежливые они, дескать, эти отборные королевские гвардейцы, и чистоплотные, и отличные собеседники, и ягодицы у них что надо — загляденье... Создавалось впечатление, что корабельную Сеть экипаж из золотомечников устроил бы неизмеримо больше, чем команда из вольных торговцев, и Биг Босс от имени всего Экипажа пригрозил шлюхе, лентяйке и ренегатке суровой экзекуцией по возвращении. КорСеть оскорбилась и в ответ пригрозила: «Уйду я от вас, будете знать! Целуйтесь потом со своей Дусей-Раз!»... В общем, содержательно побеседовали.
С повязаным ренегатом, лежащим на походной койке, беседы содержательной не получилось. Он вначале отрицал все обвинения, объявляя клеветническими инсинуациями, попыткой дискредитации (чьей попыткой, не уточнял, но намекал явно на старшего сводного брата, метиса), а также злобными наветами коварных и лживых гордунов «Пожирателя».
Выражая при этом деланную радость по поводу отыскания младшего брата, законного наследника трона... К моменту появления «лживых гордунов» Майкл сломался. Обливаясь слезами и соплями, он корчился, подвывал, умолял оставить ему жизнь, каялся во всех смертных грехах, признавался во всём на свете, даже в том, чего не совершал.
Никто его не пытал.
Не вводил соответствующих препаратов.
Не обрабатывал специальными аппаратами.
Они просто стояли и смотрели на него. Молча. Отец. Старший брат. Младший брат. Трое оставшихся Стюартов.
Лидер Реставрации, никогда не менявший убеждений. Верховный Маг, искренний в заблуждениях, не страшащийся заплатить жизнью за собственные ошибки. Законный Наследник Трона, за обретение твёрдых убеждений заплативший ужасающими десятилетиями тюремной одиночки.
Они рассматривали четвёртого Стюарта... Среднего брата. Бывшего Стюарта. Под скрещенными взглядами троих он членом семьи быть перестал.
«Гарды и Рукоять прокляли собственный Клинок, образно говоря, — прошептал Сол. — Дхорру — дхоррья смерть...»
Номи, брезгливо глядя на корчащееся от страха ничтожество, так недавно и уже так давно властвовавшее над её явью, всё пыталась понять, что же она в этом блондинистом прынце нашла...
Ну да, не отнять, естественно. Внешность, манеры, обаяние, всё такое прочее, сводившее её с ума и внушавшее ложное ощущение полёта на крыльях любви...
Не отнять, казалось! А на поверку вышло — всё это тонкий слой масла, намазанный на грубую, чёрствую лепёшку истинной сущности... и как легко Девушка купилась, ослеплённая собственными грёзами!
Воистину, влюблённые видят не то, что есть, а то, что им хочется видеть...
Скорый, но справедливый суд уже был свершён — ещё до появления приглашённого Экипажа. Пригласили вольных торговцев не на суд и не на следствие в качестве свидетелей, а на казнь.
— Утри сопли, — презрительно бросил младший брат приговорённому. — Ты ведь был принцем всё же.
— Не на-а-адо... я сво-ой... — тоненько сипел предатель, — я хоро-оший... прости-и-ите меня... я раска-а-ялся-я...
— Как говаривал мой друг Жжихло Щщайзз, да откроются ему Врата Рая, твои свои в овраге трёхрога доедают, гнус позорный, — Джонни поморщился и сплюнул. Вполне демократично.
— Бог простит, если сочтёт нужным, — непреклонно сказал отец. — Я — нет.
Старший брат промолчал. Его испепеляющий взгляд, вобравший в себя ненависть всех Стюартов, говорил сам за себя.
И казнь свершилась.
Если вдуматься, человеческая жизнь очень уязвимая штука, и цена ей невелика. Дешевле неё... ну разве что секс.
А с другой стороны, есть ли у человеков что-нибудь дороже них?..
Пожалуй, только ещё одна «штука». Без которой и жизнь не жизнь и секс не секс... а так, прозябанье и мастурбация.
— Идёмте, господа, — попросил милорд Джеймс, отворачиваясь от жалких останков казнённого, — с этим покончено. У нас множество дел.
В углублении койки бурлило зловонное сизо-белёсо-сиреневое месиво, в которое превратился изменник, сожжённый собственной ненавистью, катализированной Взглядом Верховного Роа.
— А вот я воистину раскаиваюсь, — вдруг тихонько сказал Винсент, — папа... я не прошу прощения, знаю, нет его мне... но я хочу, чтобы ты знал, что...
— Молчи. Не уподобляйся, — сурово прервал его отец. — Я всё знаю. Деяниями подтвердишь. Когда состоится Опоясание и Джон воссядет на Трон, именно тебе, вместе с твоей поющей заклинательницей, предстоит ему служить опорой. Разгребать всё, что вы же и наворотили из самых благих побуждений, революционеры... хреновы, как изволит выражаться присутствующий здесь благородный сэр Убойко. Я уже слишком стар, и...
— Э, нет! — возглас Джонни звучит неожиданно и обрушивается как гром среди ясного... потолка, что ли?
Регент замолкает и вприщур смотрит на младшего сына, осмелившегося прервать отца. Цесаревич продолжает, решительно мотая головой влево-вправо: — В вертухаи я не пойду, уволь! Даже с самыми благими намерениями. Вся жизнь — тюрьма, это я уже уяснил, и все мы либо зэки, либо надзиратели. Но, как и в каждой тюрьме, в ней должны иметься привилегированные зэки, воры в законе, по выражению моего покойного друга. Извини, папа, но отныне я буду сам решать, в какой камере сидеть и чем в ней заниматься. Пусть кто-нибудь другой опоясывается на царствие... Лично я не желаю. У меня свои планы. Однозначно предполагающие мой исход за пределы Экскалибура.
Надо ли говорить, какая оглушительная тишина обрушилась на всех присутствующих после этого прочувствованного заявления?!!
* * *
...Это была первая ночь, которую Мальчик и Девочка провели вместе не только в интеллектуальной и духовной ипостасях, а и в телесной. Нет, ничего такого не было! Они забрались в одну постель, это да, но вполне целомудренно поцеловались в уголки губ и уснули, не соприкасаясь телами даже, лишь соединив ладони. Меж их телами лежал меч беспредельнейшей усталости, накопившейся за время сумасшедшего рейса. Номи буквально физически ощущала, что изнурённый и опустошённый Солли держался из последнейших сил, и ей даже в голову не могло взбрести желать сейчас его активности, направленной на неё. Да и сама она едва держалась на ногах от энергетического истощения.
Таким образом, тела — самые слабые составляющие триединства, самоназывающегося «человек», — уснули и спали.
Но — лишь тела...
Явление Феи в сны (которые как бы и не сны, да?) к Номи и Солу, сразу к обоим, произошло не сразу. Вначале Девочка и Мальчик, по своему обыкновению, бродили по окрестностям.
Номи демонстрировала Солу места боевой славы и рассказывала, что да как здесь происходило. Повествовала этаким шутливым тоном, во фривольной манере: «...а тут мне пришлось обезьяной карабкаться на галерею, спасаясь от красномечников, и я чуть не сорвалась, но уцепилась одной рукой, а когда ублюдок-ревмаг схватился за мою ступню с далеко идущим намерением покуситься на честь, я так сильно его пнула в рожу свободной ногой, что у него юшка из носа брызнула, и он завыл, как...» — а у самой душа сжималась от боли. Слишком свежими были эти страшные воспоминания о настоящей, горячей, остро пахнущей крови, обагрившей её руки... и ноги... и лицо, и всё тело... в кровавой бане выжили лишь те, кто искупался в крови целиком.
Сол молчал. Номи чувствовала — слушает внимательнейше, но комментариев, обычных для него, не следовало. Или он всё это воспринимал спокойно, или... он потому воздерживался от слов, что её рассказ его трогал более чем сильно?!
Номи не спрашивала. И скоро прекратила рассказывать о том, как выжила в кровавой парилке. Вот в этот момент неловкого молчания, когда Девочка пыталась понять, почему говорун Сол непривычно тих, и явилась...
Фея.
Номи знала её по описанию и потому сразу определила, кто пожаловал. Сол отвесил челюсть. Рукой вернул её на место и прохрипел:
— Явилась не запылилась, боевая подруга... Если ты меня не охранишь от слёз применением сто двадцать третьей степени золотистой магии, я счас разревусь от радости, ей-бо!
— Здравствуй, героический партизан. Спасибо за выполнение обещания. Тот, кто послал вас в Артурвилль и благодаря деятельности которого состоялось наше знакомство, многое понял после того, как вы замолвили обещанное словечко. Когда-то мы с ним поссорились, и я... скажем так, ушла, не успев реабилитироваться в его глазах. Синдром информационной недостаточности позволил ему счесть меня одной из виновниц... если не главной вдохновительницей событий, потрясших королевство. Мстительной фурией, так сказать... Здравствуй, прелестное дитя.
Фея улыбнулась. И трико, и пачка её были золотыми на этот раз. Вся она была сгустком сияющего золотого света, даже глаза заболели. Лишь короткие чёрные волосы, ерошимые сильным потоком воздуха из решётки полуразрушенной и разрегулированной вентиляционной системы, шевелились над юным и одновременно древним лицом, идеально-прекрасным, как лицо храмовой статуи.
«У живых женщин таких безукоризненных лиц не бывает, — почему-то подумала Номи. — Сколько ни ухаживай, сколько ни тщись, а нет-нет, да и выскочит гадость какая — то прыщик, зар-раза, то морщинка...»
— Дитя — это ты, Но-оми, — уточнил Мальчик. — Для меня у боевой подруги эпитеты поэкзотичнее имеются. Помню, как-то в схватке на перекрёстке авеню Девятьсот и Л-стрит, когда я сдуру полез на бжиказужы, она вихрем принеслась, меня выдернула за шиворот и назвала...
— Не матюкайся. Все и так знают, что ты пошляк. Ну вырвалось, ну, бывает... — Фея отмахнулась. Она продолжала улыбаться, явно наслаждаясь происходящим.
— Здравствуйте, — коротко поздоровалась Номи. Честно говоря, она не знала, как себя держать и как вести... С этой умершей много лет назад женщиной! Которая почему-то вторгается в жизненные коллизии. Не желает вести себя подобно нормальным покойницам и не остаётся там, во мгновеньице длиною с вечность, где положено прерывать душам, ожидающим реинкарнации.
— Ты самая живая из всех умерших, с которыми я встречался! — искренне произнёс вдруг Сол. «Словно мысли мои прочитал! — удивилась Номи и тут же спохватилась: — Ещё бы ему их не читать, во сне-то, который и не сон, да... читать хотя бы самые оформленные, чёткие».
— Уже знаете?.. Ну что ж, меньше растолковывать... И со многими ты встречался, позволь поинтересоваться, молодой человек? — В голосе Феи слышался едва сдерживаемый смех.
— Ты — первая. Но уверен наверняка, что более темпераментных я не встречу. Слушай, а может, ты завяжешь со своей дурацкой кончиной и навсегда заделаешься живой? Какая-нибудь магия сто какой-то там степени, и порядок! Заявишься к тому, кто нас послал, и...
— Я не могу... — Смех исчез из голоса Феи. — Он не должен меня видеть...
— Но ведь он знает, что ты..
— Да. Но это не опасно. Опасно, если мы с ним сблизимся в одной точке простр... Впрочем, это к делу не относится. Я вот что, собственно, хотела...
— Ни фига себе не относится! — прямой, как линейка, Сол возмущённо прервал Фею. — Стоит тут, понимаешь, живее всех живых, и выступает! Счас в охапку схвачу, ангелица-хранительница, и оттащу...
— Солли, Солли, — укоризненно покачала головой Фея. — Разве можно так разговаривать с женщиной, что по дате рождения в предыдущем воплощении годится тебе в прабабушки...
— Ха! — Мальчик всплеснул руками. — Бабушка! Да в тебе задору и энергии столько, что на батальон внучек хватит! Я уж молчу о...
— Вот и молчи. Прелестное дитя не обязано слышать, какие греховные намерения возникают иногда у тебя. Энергия, говоришь... Я не стою, малыш. Я танцую. Стоять мне нельзя, подобно тому, как никогда нельзя останавливаться огню. Это энергия, возникающая из движения, мною условно названного Танцем. Даже когда я кажусь стоящей неподвижно, на самом деле я двигаюсь в бешеном темпе, поверь уж мне. Это изнуряет, это невыносимо, но я счастлива. Только когда вернулась, я узнала, каково это... Поэтому волей-неволей превратилась... в то, что вы назвали Танцующей Жрицей. А вернулась я, в общем-то, вопреки даже собственному желанию. Я-то умерла, скажем так, но время моё — нет. Пока меня помнят и любят по-прежнему, пока жива память обо мне, я смогу вырываться, чтобы Танцем своим помогать живущим. Моя племянница поёт, а я теперь — танцую... Я была рождена Той, Что Грезит, но не стала ею сама, потому что полюбила человека... Поющей стала моя младшая сестра, и она была хорошей Жрицей, но оставалась в плену традиций, не смогла подняться над ними. Болезнь угнетённых народов — расизм наоборот, оголтелый реваншизм. Моя сестра не поднялась над предрассудками подобно своей дочери... Нынешнее поколение лучше — Поющая Жрица зачала от человека, и как будто так и надо. Вот в чём доля моей «вины» наверняка присутствует, так в этом неслыханном ниспровержении, с удовольствием признаюсь. Перед тем, как уйти...
— Не уходи-и... — вдруг жалобным голосочком неожиданно для себя попросила Номи. В душе её крепла уверенность, что с Феей они уже встречались. Только вот никак не удавалось вспомнить, при каких обстоятельствах. — Я хочу поблагодарить тебя... Ты спасала этого грубого и уголовного балбеса, и я...
— Я танцую для тех, прелестное дитя, кого не могу оставить. А бросить мы не можем только тех, кого любим. Даже если они сами уже не любят нас.
— Ну всё, счас точно расплачусь, — пробурчал Сол и отвернулся. — С кем поведёсся... Связался с бабами, на свою беду...
— Не на беду, малыш, вовсе нет. Каждый выбирает под себя — женщину, веру, дорогу. — Фея тронула Сола за плечо, развернула к себе и пристально посмотрела ему в глаза. В глазах Сола блестели слёзы... Номи почувствовала, как к её собственному горлу подкатывается комок.
Фея обеими ладонями притянула голову Мальчика и поцеловала его в лоб. Молча повернулась к Номи, и, когда её пальцы прикоснулись к вискам Девочки, возникло абсолютно реальное ощущение горячих потоков, хлынувших внутрь, в мозг, сквозь кожу и череп...
Благословляющий поцелуй в лоб был подобен глотку ключевой воды в центре пустыни, и по контрасту вызвал ещё более мощное ощущение вливающегося в мозг жара.
— Желаю вам всего, что вы сами себе желаете, плюс то, чтобы оно желало вас, взаимно, — сказала Фея, и сгусток золотого света, увенчанный чёрной вспышкой развевающихся волос, растаял прямо на глазах Мальчика и Девочки.
Фея ушла. Но оставила в наследство устойчивое ощущение — не навсегда. «Чем-то она мне напоминает любовь, — подумала вдруг Девочка. — Которая вечно манит, и вечно ускользает, и вечно обманывает, и вновь возвращается... Даже когда вешаться или топиться хочется от одиночества, верёвку, мыло и каменюку из рук и с шеи забирает возникающая надежда, что любовь — где-то рядышком, только до поры не видна...»
Номи отвесила челюсть, поражённая догадкой И тут же рукой навела порядок, вернув на место отвешенную «часть головы».
Она вспомнила, когда испытывала сходное ощущение. В том странном мире, где призрак звучным баритоном соблазнял её предать Экипаж, и она отказалась наотрез, а потом соблазнителя прогнало другое сгущение морока. В том сумрачном мире, где Номи согревала ягодицами и спиной стул с витиеватой странной надписью: «Made in chair-nick amp; curly-ev», на который долго оборачивалась, уходя, и который мнился единственной реальной вещью того зыбкого мира...
Призрачность, охранившая Номи от соблазнителя и ласково поговорившая со стулом, как с живым, после своего ухода оставила в точности такое же ощущение призрачного света, ускользающего на краю периферийного восприятия.
Повернёшься прямо, в упор, — нет Его. А краешком глаза — постоянно есть. И это понимание, что он всё же хоть где-то, но обязательно есть, необъяснимым образом укрепляет веру в собственные силы.
* * *
...Его СВЕТлость милорд Джеймс Стюарт, регент Экскалибурского Королевства, благословил на царствие своего старшего сына. «Нечистого». Плод давнего попрания традиций, из-за которого Стюарты некогда и были прокляты.
Воистину, экскалибурский королевский род стал лучше, допустив на трон роче. Метиса, символа единения.
Об этом вольным торговцам утром сказал сам милорд, пригласив их на этот раз для более приятного, нежели казнь, сообщения.
— Надеюсь, господа, вы почтите нас своим присутствием на церемонии Опоясания? — Головы регента, спроецированные терминалами, выжидательно смотрели на членов Экипажа, находящихся в разных помещениях.
— Надеюсь, почтим, — закивала мохнатой головой Бабушка. — Банкет по поводу устраивать будешь, Джимми? А то я могу звякнуть кому надо, партию хавчика заказать. Скидки гарантирую!
— Благодарю вас, миледи. — Милорд улыбнулся. — Если это доставит вам удовольствие. Я полностью полагаюсь на ваш вкус. Представляю, как разозлятся традиционные поставщики! — И рассмеялся.
С каждым днём он прямо на глазах превращался из холодноглазого светского льва в человека, способного улыбаться и даже смеяться. «Хотя бы ради этого стоило реставрировать монархию, — обмолвилась как-то суперкарго... и добавила: — Настоящий мужчина! Был и есть».
Номи, проснувшаяся за минуту до этого, сладко потягивалась, краешком глаза с волнением наблюдая за реакцией Сола, пробудившегося одновременно с нею и сейчас лежащего на боку, лицом к девушке.
«Я, кажется, его соблазняю, — подумала она, и от мысли этой под сердцем сладко заныло. — Надеюсь, я не очень мегеристо выгляжу со сна...»
От Боя пахло синтодолом, мужским скин-дезиком «Лефт спейс» и ещё чем-то неизвестным, классифицированным ею как естественный запах его тела. Она ещё не привыкла к этому запаху и потому остро воспринимала. Нервничая слегка оттого, что аромат тела Сола уж очень её взбудоражил...
Он вздохнул очень-очень тихо, если бы не идеальный музыкальный слух Номи, она бы и не расслышала этого вздоха. А вздохнув, резко отвернулся и рывком выпрыгнул из постели.
Натягивая комбез, спросил:
— Ба-а, работаем с «Херши Корпорейшн», «Спейс Юлкер Компании» или «Свиточ-Корона Интергэлэкси»?
— «СКИ», малыш. У них продукт качественнее. Подготовь «рыбу», я отредактирую, подпишу, и зашлёшь...
Дальше они начали обговаривать детали торговой операции, а Номи, разочарованно вздохнув чуть громче Боя, отвернулась к стене, чтобы не видеть его...
И в этот миг раздался душераздирающий вопль. Неведомая сила подбросила Номи в воздух, и она ещё успела заметить возникшую на мгновение мигающую голопроекцию Душечки, падающей там, у себя в апартаменте... Если бы не вопль, то клинок, разрубивший ложе в точности там, где полсекунды назад располагались ягодицы девушки, расчленил бы её тело, ясный пень, по длине аккурат пополам.
— Я же приказывал живьём!! — прозвучал разъярённый вопль, и материализовавшийся здесь, в апартаменте Номи, роальд выбросил перед собою руку.
Тычковым жестом раскрытой ладони он толкнул воздух в метре от лица мечника, едва не переполовинившего Номи. Мечник улетел в угол, а ударивший повернулся к ней...