Страница:
...Теперь Номи из принципа не включает ту ночь в свою жизнь. Когда в жизни появляется хоть что-то хорошее, это уже не жизнь, а «малина». С жизнью — только плохое ассоциируется.
А та ночь ассоциируется в памяти исключительно с переспелой, фантастически сладкой малиной, брызжущей соком при малейшем прикосновении... Точнее, клубникой. Клубничкой...
«Шоколадка с клубничным наполнителем», — пошутила Номи в антракте после третьего акта и впервые в жизни почувствовала, что мерзкое словечко «чоко» произнесла свободно и естественно. Абсолютно всё в ту ночь получалось свободно и естественно. Словно так и надо. «А так и надо, родная моя! Если бы этому не судилось свершиться, мы бы сейчас, ёжась от холода одиночества, гуляли по туннелям базы, потерявшись в жизненной пустыне. Одинокому везде пустыня, сообщил Чехов Антон Палыч, а этот классик ерунды не писал, уж будь спок!» — сказал ей женщник Сол. (Ещё цитата из устных высказываний Его Высочества С. Т. У.: «Я не бабник, Но-оми, я... женщник, во! Был бы я бабник, сотни девчонок на сотнях планет меня бы матюками крыли, икал бы да икал непрерывно! А меня, я уверен, незлым и тихим словом поминают: со-о-олнышко. Потому что согревал души, а не только трахал и дрых, удовлетворённо к стенке отвернувшись, как делают бабники...»)
Удивительно, но факт: теперь и Номи мысленно зовёт своего друга исключительно Со-о-олнышком. Протяжно. Копируя мягкий медленный выговор, с которым он сам нежно произносит её имя... Освобождённая, Номи благоговейно дорожит каждым нюансиком, каждым штришком, каждой секундочкой той ночи очищения.
Катарсис — перестройка нейронов в мозгу. На самом-то деле. Всего-навсего. Но скольким же факторам, психологическим и физиологическим, необходимо так удачно совместиться, чтобы вычистить из души и памяти человека всю, накопившуюся по дороге, грязь?!
Той ночью Номи испытала подлинный катарсис и, невзирая на то, что сверкающий, лучистый Мир На Двоих рассеялся утренней дымкой, сохранит она искорку Солнышка в сердце. Именно ей, Искорке, до конца этой жизни предстоит согревать Уже Женщину.
Солнышко и его «планетную систему» пришлось ей покинуть.
Унося дар, наполняющий душу теплом и светом, — память о том, кого отыскала. В надежде, что хотя бы она согреет её, зябнущую в пустыне одиночества.
Но вначале был вечер. И шикарная вечеринка, устроенная Экипажем «Папы» для всех наличных вольных торговцев. По случаю успешного возвращения из дхорровой задницы.
Тридцать восемь Десяток пожаловавших на борт гостей не могли, конечно, создать полноту ощущения загруженности необозримых помещений гигантского базового модуля бывшего ТАКра. Но всё же породили некую иллюзию бурления жизни. Тем более, что, с интервалом в несколько минут, прибывали всё новые и новые Экипажи. На «ПП» подтягивались все фри-трейдеры, которые оказались относительно неподалёку и отозвались на клич, брошенный Биг Боссом от имени и по поручению Экипажа.
С трудом сопротивляясь общему отвязанному настрою, Номи с удивлением обнаружила, что члены команды «Папы» необычайно популярны в среде вольных торговцев. Бурная вечеринка грозила перерасти в едва ли не самое многочисленное за последнее столетие «очное» собрание фри-тредеров. Сотоварки и сотоварищи уже в подробностях знали перипетии последнего рейса «Пожирателя» и спешили поздравить выживший, выполнивший контракт и благополучно возвратившийся Экипаж. Отлично заработали в тот вечер танжер-бетянские поставщики выпивки, закусок и прочих, необходимых для подогрева атмосферы, товаров.
Вновь похожая на саму себя, оказавшаяся самочкой м'ба, Зигги носилась по кораблю, веселя гостей грабительскими экспроприациями, предпринимаемыми ею с целью добыть «чего пожрать». Ей, благополучно выносившей и разрешившейся от бремени, теперь требовалось вдвое больше жратвы. Для себя и для ребёночка.
Удивляли Биг Босс, Деструктор и Турбодрайв. Они втроём, вместе с шиа-рейкой по прозвищу Супербазука, сейлемцем по прозвищу Росинант (что бы это значило?..) и парамаутом по прозвищу Эсквайр, тесной компашкой сидели за шестигранным столом и сосредоточенно резались в странную игру со странным названием «подкидной». Не отвлекаясь ни на что иное. Вид они имели настолько увлечённый, что невольно возникало сомнение в нормальности тех, кто не проводит всё своё время за этой игрой. Седьмым адептом подкидного был несчастный Марихуана, тоскливо заглядывающий через плечи и пытающийся подсказывать хотя бы глазами. Мола не пускали за стол по причине математической гениальности: кто ж сядет играть с существом, способным просчитать вариантов на порядок больше тебя?!!
Душечка, ясный пень, общалась на полный вперёд. Судя по всему, являлась Тити личной подругой абсолютно всех торговцев. А для многих из них наверняка ещё и половой партнёршей — хоть разок, хоть когда-то давно...
Янычара Номи заметила в одном из залов уровня 8-И, джиддский принц возлежал на сымпровизированном из наличных подушек ориентальном ложе, губы его стискивали мундштук кальяна, попутно живописуя о героическом участии Абдура в приключениях команды бывшей «Огненной Бестии»: аудиторией ему служили десятка полтора торговок юного вида, преимущественно челж, и наверняка неофиток, судя по развешенным ушам и отвешенным челюстям.
В громадном ангаре у Киберпанка собрались человек десять киборгов, из разных Экипажей и разнополых, и там у них была своя свадьба, как говорится. Машинная смазка рекой, дым коромыслом (что бы это ни означало!) и салютные брызги энергетических разрядов!..
Энджи Номи отыскала в центральной ходовой рубке: Перебор о чём-то горячо спорил с «коллегой», бывшим ксенологом Костоправом, корабельным врачом «Либидо Сейлема». Компанию им составляло молчаливое оно по прозвищу Динамит, субкарго «Грозовой Радуги». Каждому своё, улыбнулась Девушка, выходя.
Бабушка же запропастилась. Суперкарго «ПП», ясный пень, где-нибудь в кулуарах обстряпывала торговые делишки. А может, сексом занималась, Сол говорил, что кирутианка не дура покувыркаться в коечке, особенно, если случались мощные ребята с толстенными приборами, вроде четырёхметровых шигепрепов или кентавров-оливпанв. «Старушка старушкой, — с чёрной завистью подумала до сих пор девушка, — а есть ещё энергозаряд в батареях!.. Все при деле. Одна я бесприютно фланирую, и меня разрывает на шматочки фатальное несоответствие желаемого и обретаемого...»
Снедаемая печалью, Номи стоически выдерживала атаки подогретых сотоварищей, страшенно желающих узнать кой-какие детальки «битвы за Ти Рэкс», мгновенно сделавшейся в ОП сенсационной. Узнать от неё лично, «где-нибудь в отдельной каютке». Миленько улыбаясь, Девушка виртуозно избегала близких знакомств и всё искала, искала, искала глазами Сола. Среди сотоварок, ясный пень, наиболее популярного. Даже Абдур не мог с ним сравниться. Сол пребывал в постоянной осаде, и разглядеть его поэтому было тяжко. Однако Номи старательно держалась неподалёку. Определённых планов она не строила, но одно решила твёрдо: сучку, уволокшую Боя в «отдельную каютку», она просто-напросто... изувечит. «Вот! Нехай знает, потаскушка, кто из нас на корыте хозяйка!..»
Подобным образом грустно подшучивая сама над собой, Номи попутно отмечала стремительное повышение градуса накала атмосферы. Гремела музыка, многие танцевали, некоторые уже занялись сексом, не удосуживаясь озаботиться поиском отдельной каютки. «Секс — наилучший способ межвидового общения», — вспомнила Номи цитату «из Убойко», с жадным любопытством и неподдельным интересом приглядываясь, как этим занимаются парамауты и челжы, челмы и селестинки, шиарейки и пунгане, кирутианки и яддеки, челжы и мальнаранки... и ощущая, как в ней самой разгорается огонь и неясное томление духа переплавляется в оформленное желание.
«Кнопка девственности в опасности!» — улыбнулась Девушка, вспомнив фразу из любимого ретро-боевика. И вздохнула обречённо. Принц, не обращая ни малейшего внимания (как ошибочно думала в те часы Номи) на Принцессу, вовсю кружил прелестные головки девчонкам разных возрастов и рас. Слава Выру, не разных полов — старомодная гетеросексуальность Боя сомнению не подлежала, что да, то да. «Красивые стервочки», — с неприязнью думала Номи, наблюдая, как Сол танцует древний танец рок-н-ролл сразу с тремя «соперницами» — текуче-гибкой селестиночкой, поджарой мускулистой ньюканадкой и ловкой стремительной мальнаранкой. Почему-то вспомнилось определение, данное Душечкой то ли в шутку, то ли всерьёз: «Любовь — суггестивное состояние, возникающее при взаимодействии биполярных частиц в третьем пространстве».
«Что да, то да, — подумалось. — Насчёт биполярных частиц — это обо мне и о нём. Только вот пространство подходящее во сне остаётся. А наяву — я тут маюсь, а он там веселится. Вот дура. Пойди и скажи ему: „Я с тобой хочу танцевать, я! Возьми меня немедленно, слышишь, пень стоеросовый?! Я тут, я живая, я больше не могу без тебя, коряга ты бесчувственная!!!" — и непременно топни ножкой...»
О, как она в ту минуту заблуждалась, полагая, что Сол позабыл о её существовании. Уже потом, в антракте между четвёртым и пятым актом, он признается ей, что буквально кожей чувствовал, как горящий взгляд полосует его тело. И сдерживался изо всех остатков силёнок, чтобы не броситься к ней, сметая всех и вся, и не заорать отчаянно: «Ну что же ты со мной делаешь?! Я же не пень бесчувственный, я же живой, неужели ты не понимаешь, что сегодня одна ты мне в целом мире нужна!» А в предыдущем антракте он ей поведал о том, какой мощнейший сексуальный вызов исходил от неё с первых минут появления на Вольном Торговце. Сама того не сознавая, она доводила мужчин Экипажа до умопомрачения. Со временем попривыкли, но с трудом. А Сол так и не привык... Он хотел её ежедневно, еженощно, постоянно и боялся себе в этом признаться, но куда ж — супротив факту не попрёшь. А потом их соединили сны, которые вовсе и не сны, да? — и желание сделалось нестерпимым, снедающим, хотя Солу и удавалось скрывать большую часть его силы...
«Если бы не активная сублимация в виде навалившихся на „Пожиратель" приключений, то я бы ополоумел, — сделал Бой вывод. — И дело не только в том, что у тебя роскошное тело, Но-оми... Я знавал тела и роскошнее, извини, мы ведь договорились быть искренними. Но закавыка вот в чём... От тебя сияние исходило, с самого начала, ещё до того, как нас всех осенил Свет. Я бы назвал это сиянием святой невинности, если ты понимаешь, о чём я. Да, конечно, ты можешь возразить — какая ж ты святая, с твоей коллекцией виртуальных любовников и сочащейся из каждой поры сексуальной агрессией... Но! Парадоксальным образом ты выглядишь выше и чище всего этого. Наверное, ты бы осталась незапятнанной, даже если бы снялась в многоиксовой порнухе. Ты бы осенила её сиянием своей чистоты и непорочности и даже с тремя членами в отверстиях тела и двумя в руках выглядела бы святой... извини, я бред какой-то несу, наверное...» — «Нет, нет, продолжай!» — просила Номи в том антракте, между третьим и четвёртым действием... «Нет, я не хотел осквернить, ниспровергнуть эту чистоту! Я хотел... причаститься, что ли... и теперь, когда я это сделал, понимаю, что не зря хотел и что получил именно то, чего хотел. Наши с тобой разумы уже давно соединились, но только теперь, соединившись духовно и телесно, я получил то, на что надеялся. Не знаю, что с нами будет утром, завтра, через месяц, но эту ночь я не забуду никогда. Я что-то получил от тебя. Словно твой особый свет вошёл в меня, мягкий свет, не имеющий никакого отношения к Магии Света, и Светлой Магии, и прочим наворотам, в реальности существования которых мы наглядно убедились... Я подозреваю, что ты и сама толком не понимаешь, что в тебе есть. Но оно есть, и... береги его. Не раздавай всем подряд. Может, и мне не надо было бы... чаривныця ты моя...» — Он вздохнул и замолчал. Номи спросила, кто это такая. «Это... чародейка и красавица, соединённые в одном слове, — пояснил Сол. — Это — ты... Твой свет — это свет красоты, да. Ты — живая концентрация женской красоты земной расы, в тебе смешались в сногсшибательный коктейль все лучшие черты субрас, её слагающих. Так что не удивляйся — всю твою жизнь тебе мужики прохода давать не будут». Ага, улыбнулась Номи, особенно кисумуанцы. Аж бегом. «Эти зулусы просто кретины, чаривница! Ясный пень, фашисты. Они ж ненормальные. Им же вообще не дано воспринимать Красоту. Иначе бы они фашистами просто не были... Всем фанатикам не дано. Фанатизм довлеет, обедняя восприятие. Вообще, чем ожесточённее становится человек, тем обездоленнее он чувствует себя на этом свете...»
...Однако ночь освобождения была ещё впереди, и вечером Номи даже представить не могла, что с нею случится вскорости. Тенью скользя за Солом в толпе веселящихся гордунов, она изнывала от острейшего желания. Вдобавок его подстёгивали нервно выхватываемые из эфира музыкальные фрагменты; почему-то все до единого оказывались они либо песнями о любви, либо инструменталками, в мелодиях и ритмах которых всё было ясно и без слов.
Сол окажется прав насчёт активной сублимации. Но стоило рейсу завершиться, и энергия, доселе затрачиваемая непосредственно на выживание организма в окружающей среде с уровнем враждебности, приближённом к полному банкротству, потребовала нового выхода. Точнее, старого. Старого, как мир...
Нейтрализовав поползновение очередного челма, обалдевшего от неё, Девушка настроилась на сетевой пойнт субкарго и запеленговала Боя в одном из залов уровня 7-Б. Здесь — не танцевали. Здесь обкуривались какой-то травой, и повисшая под потолком громадная голопроекция чьей-то наркотической галлюцинации вызвала у Номи приступ головокружения. Это фантасмагорище даже нельзя было назвать оргией, потому что тел, слившихся в общем соитии, не просматривалось.
Под потолком образовалось благоухающее и одновременно смердящее всеми ароматами и амбре спален всех известных Сети рас сплошное Тело, состоящее из тысяч вагин, пенисов, ног, лап, жвал, щупалец, рук, грудей, спин, сосков, крылышек, хвостов, ягодиц, пупков, анусов, губ, ушей, бёдер и так далее... и трахало это Тело само себя во все щели и впуклости всеми членами и выпуклостями сразу, издавая при этом сонмище звуков — от протяжных мужских стонов и диких женских вскриков до истомного бормотания и чавкающего пришлёпывания. Зрелище этого вселенского Инь-Яня могло бы показаться тошнотворно-отвратным, но благодаря своей поистине эпической масштабности неожиданно выглядело произведением искусства, а не патологическим бредом сексуального маньяка.
Точнее, мириада сексуальных маньяков разом.
Сол, вызывающе выпадая из общего контекста происходящего, в древней позе кочевника на привале сидел спиной к воплощённой грёзе мастурбаторо (к) в всех времён и народов и что-то писал. Архаичной молекулярной самопиской в ещё более архаичном блокнотике, положенном на колено. Во рту субкарго «Папы» дымилась сигарета, но не с травкой, а обычная, синтодоловая, из валяющейся на ковре рядышком пачки со вторым (после Вырубца) по значению национальным героем Стэпа — «Малюком Борченко, Побратимом Выра». И, кроме этой бело-красной пачки, больше никого и ничего в радиусе метров трёх от Сола не было. То ли товарки утомились его уламывать и объявили непривычно (для них) целомудренному Бою бойкот, то ли всех обкуренных особ женского пола, обретающихся в этом бардаке, живое существо мужского пола не привлекало. «А может, он сам их всех разогнал, создав пустую зону неприкосновенности?..» — с замиранием сердца подумала Номи.
Девушка долго смотрела на Боя, пытаясь определить смысл щемящего, болезненного ощущения, что возникло у неё в груди. Определила наконец, и показался он ей невероятно, вселенски одиноким...
Окружающие его живые существа просто не существуют, он в своей собственной, любой и милой ему пустоте, и он один, один, всегда один, пускай хоть сотни баб роем вьются... Они ведь — всего лишь неизбежные, как явление природы; мухи... Он напомнил Номи какого-то бородатого (поразительно, но факт: почти все эти великие древние носили бороды!) гения древности с картинки, как-то случайно воспринятой ею во время сетевого поиска необходимых справок. У того великого был аналогичный отрешённый вид. Только вместо сигареты трубка. «Такими, вероятно, и обязаны быть всяческие философы, композиторы, поэты, писатели, художники, программисты, — подумала тогда она, — отстранёнными от мира. Даже вопреки собственной воле. Чтобы обозреть, необходимо подняться... Ведь целостное, по-настоящему большое и высокое, видится лишь со стороны. Ползая мухой по загаженному тобой и такими же, как ты, боку мира, видишь только то, что валяется непосредственно под ногами... И никогда не поднимаешь голову вверх, посмотреть в лучисто сверкающие глаза Вселенной».
Номи робко подсемеиила, неслышно присела в позу лотоса рядышком и принялась ждать, готовая просидеть тут хоть до апокалипсиса. Заглянуть в блокнот и не пыталась... Сердечко так и норовило выскочить из груди. В голове колыхался жаркий плотный тумак, состоящий из обрывков песен, текстов, мыслей, образов... «Я больше так не могу, — выделилась одна из мыслей, — как только я собираюсь отдаться мужчине, он или гнусным мудаком оказывается, или...» Другая выделившаяся мысль: «... не увидела ли я снова того, кого желаю видеть, а вовсе не того, кто есть? Не обман ли зрения у меня вновь?..»
— Я чую тебя, — вдруг сказал Бой, и Девушка едва расслышала его слова сквозь стоны и вопли шизанутого Инь-Яня и стенания обкурившихся гостей Экипажа «ПП», отражавшиеся вторящим эхом.
Субкарго захлопнул блокнот, сунул его в нагрудный карман широкой клетчато-цветастой ньютехасской рубахи и повернулся лицом к Номи.
Она ничего не ответила, потому что он ничего не спросил. Сол пристально посмотрел ей в глаза и сказал, не отводя взгляда:
— Как друг подружке говоря... Ты не такая, как они, и не такая, как я. Я бы хотел поцеловать тебя, но это будет ошибкой. Ты растаешь, как радуга...
И слова эти его окажутся воистину пророческими. Как потом выяснится. Но — потом. Утром, когда они проснутся.
А время той ночи, словно секс — тик-так, тик-так, — уже шло вперёд. В это мгновение, с этих слов Сола, кончился вечер и родился ночной Мир На Двоих.
Коему суждено умереть, когда наступит неизбежное «а поутру они проснулись, и...».
Но Двое об этом ещё и не догадывались.
— Врёшь т-ты... всё... — заплетающимся языком сказана Девушка, не выпившая за весь вечер ни единой капли. — Я т-такая же... похотливая тварь... если т-ты меня сейчас не т-трахнешь. я не смогу сдерживаться... я начну кричать...
Но, вместо того чтобы закричать, она рассмеялась. Вибрирующе, волнующе, призывно... «Когда ты смеёшься, Но-оми, — признался Сол позднее, в антракте между первым и вторым действием, — у меня сердчишко млеет. Ты и не подозреваешь, что способна сотворить с мужчиной при помощи одного лишь смеха... Твой смех обволакивает и пленяет, сулит неземное блаженство и уносит па крыльях мечты. Смейся, смейся, смейся, родная...» Она засмеялась и в подарок получила второй акт, оказавшийся самым нежным и ласковым. Первый был сокрушительно яростным, нетерпеливым, жадным, спонтанным, и, пронзённая насквозь долгожданным наслаждением, Номи практически не распробовала вкус. Вкус она распробовала во втором акте и, по сути, начала становиться Женщиной именно во время него. Но воистину ею стала лишь во время третьего, самого интимно-сближающего, когда Сол начал обучать её маленьким и большим секретам, без техничного овладения которыми не может обойтись никто и никогда, если желает с обоюдным удовольствием делать то, что дозволено законом двум взрослым в одной постели.
«Спасибо, Солли!.. это действительно того стоило... я так боялась разочароваться в живом сексе!..» — смеялась и плакала от счастья уже женщина по имени Номи. Надо ли говорить, каким мощнейшим сексуальным стимулятором оказались эти её слова?!!
А в начале самом, засмеявшись, чтобы не закричать, она протянула руку и ухватила Боя за шею сзади, как не раз делала во снах и несколько раз наяву — после триумфального возвращения Корабельного Спецназа с поверхности освобождённого Кингсленда. Вот именно так она притянула Мальчика к себе для того, первого поцелуя. После которого они оба почувствовали: просто так нам не разминуться! Но всё ещё не могли преодолеть наяву барьеры, во сне преодолеваемые без труда. Приблизив его лицо к своему, теперь она не поцеловала Боя, а жарко выдохнула и сказала ему, постепенно повышая тон от посаженного, хрипловато-осипшего до крепнущего, категорично-требовательного:
— You tell me-e-e no-ow... You need me-e?.. I need you-u, Bo-oy... I love you!.. You fuck me! Now!!![1]
Она заговорила на родном наречии неожиданно, сама того не желая, и Сол весело ухмыльнулся. Тотчас же посерьёзнел:
— Как социопсихологу, мне совершенно ясно, что подкралась амба. Если у индивида поневоле прорывается усвоенный с детства родимый лексикон, сей симптом означает: индивид неизлечим. Медицина в моём лице бессильна.
— Я не хочу излечиваться... — сказала по-косморусски Номи, выпрямила спину, преодолевая несильное сопротивление, притянула голову Сола к своей груди и, прекрасно понимая, чего добивается, утопила лицо Принца в глубокой ложбине меж упруго раздавшихся в стороны холмов.
Но даже тогда Сол не сдался. Номи чувствовала, видела, осязала, слышала, обоняла его вожделение, но упорный Солид Ти Убойко сопротивлялся подкравшейся «амбе» до последнего. Сопротивлялся в курильне («Нет, Девочка, нет! Ты не такая! Ты выше этого! Уходи, умоляю, не трогай меня... о Вы-ыр, что ж ты со мной делаешь... я тебя умоляю, не прижимайся, не ползай тут кругами вокруг меня!» — а она ответила: «Ладно, я буду ползать квадратами. Ромбами. Хочешь, параллелепипедами?.. Только скажи, как! И я в любую позицию... »), сопротивлялся по дороге к её каюте («Я провожу тебя, и мы простимся, слышишь?! Как бы я ни обожал тебя, Девочка, я должен сейчас уйти... ради нас обоих, давай поступим разумно... Нам обоим необходимо разобраться в наших чувствах!» — а она ответила: «Именно этим я и занимаюсь. Может, присоединишься?.. »), сопротивлялся в каюте... О, не зря она привела его именно сюда. Женская хитрость, заложенная в генах, из подсознания суфлировала, подсказывая дальнейшие действия.
Пронизанная эротическим контекстом, бывшая каюта сейлемской сексуальной маньячки, оккупированная впоследствии Девочкой, сыграла свою роль. Не самую главную, но важную. Дополнившую главные.
«Я уступил желанию твоему по двум причинам... Сокрушая мою волю и ломая принятое было решение, уж очень желала меня ты, созревшая и доведённая до окончательной кондиции... и уж очень хотел я — тебя. С первой секунды твоего появления на корабле», — признался Сол в антракте между четвёртым и пятым актом. Четвёртый акт был самым сладостно-изнурительным, закрепляющим всё, чему Герой-любовник обучил Главную героиню в третьем, и потому антракт был длинным и Двое успели о многом поговорить. Выхваченная из эфира, не смолкая звучала древняя песнь [[...все мы являемся частью Вселенной!..]].
И только, ясный пень, высокого голубоглазого блондина Майкла Стюарта нигде не было. Он уже не являлся частью этой Вселенной. Его — стёр дхорр.
Пока время той Ночи, словно секс — тик-так, тик-так, — шло вперёд.
Но вначале был Акт первый.
— ...Со всех сторон, под сенью / Двенадцати ветров... / Я соткан из тумана, / Из плоти облаков... / Миг бытия так краток, / Скорей, пока я жив, / Открой мне без утайки, / Что на сердце лежит... — прошептал Бой и нежно улыбнулся. — Похоже на то, Девочка... что в схватке с моими комплексами победила ты. — Он огляделся, ухмыльнулся и прокомментировал: — Да уж, в таком потрясном антураже настоящее преступление — НЕ заниматься тем, чем ты хочешь сейчас заняться со мной...
Он сделал паузу. Посмотрел Номи прямо в глаза. И очень серьёзным топом произнёс:
— Ты спрашивала, ты просила сказать тебе, ответить, так вот я отвечу сейчас: я безумно хочу тебя, и я счастлив оттого, что ты так неистово хочешь меня. И я возьму тебя. Сейчас же. Даже если ты передумала и дашь полный назад. Предупреждаю, тогда я тебя изнасилую. С нами, мужиками, в такие игры опасно играть.
Она задрожала от этих слов. Женщины любят ушами...
— У нас на Стэпе есть обычай, — говорил и говорил Сол, — ночь на Святого Андрея... значит, челма... человека мужского пола... называется парубочьей ночью. И в эту ночь парубки могут делать всё, что хотят, им всё разрешено. Знаешь, чем наши молодые «человеки-мужчины» обожают усер-рдно заниматься в эту ночь? Хакерят, влезают в оперативки домашних сетей и меняют колы доступа, чтобы злые духи-вирусы не нашли приглянувшуюся дивчину. Чтобы дхорр не добрался к ней... Утром дивчата приходят и выкупают новые коды поцелуями... Между прочим, сейчас именно эта ночь. Совпаденьице, а?!! Мне сегодня всё можно, так что берегись! Сейчас можно, и ещё в ночь моего рождения, на Святого Николая, через неделю... Вот поменяю все коды... но поцелуями ты от меня не отделаешься, я слишком долгий путь к тебе проделал... — Он прикоснулся копчиками пальцев к её щеке и выдохнул: — Де-евочка моя ненаглядная...
А та ночь ассоциируется в памяти исключительно с переспелой, фантастически сладкой малиной, брызжущей соком при малейшем прикосновении... Точнее, клубникой. Клубничкой...
«Шоколадка с клубничным наполнителем», — пошутила Номи в антракте после третьего акта и впервые в жизни почувствовала, что мерзкое словечко «чоко» произнесла свободно и естественно. Абсолютно всё в ту ночь получалось свободно и естественно. Словно так и надо. «А так и надо, родная моя! Если бы этому не судилось свершиться, мы бы сейчас, ёжась от холода одиночества, гуляли по туннелям базы, потерявшись в жизненной пустыне. Одинокому везде пустыня, сообщил Чехов Антон Палыч, а этот классик ерунды не писал, уж будь спок!» — сказал ей женщник Сол. (Ещё цитата из устных высказываний Его Высочества С. Т. У.: «Я не бабник, Но-оми, я... женщник, во! Был бы я бабник, сотни девчонок на сотнях планет меня бы матюками крыли, икал бы да икал непрерывно! А меня, я уверен, незлым и тихим словом поминают: со-о-олнышко. Потому что согревал души, а не только трахал и дрых, удовлетворённо к стенке отвернувшись, как делают бабники...»)
Удивительно, но факт: теперь и Номи мысленно зовёт своего друга исключительно Со-о-олнышком. Протяжно. Копируя мягкий медленный выговор, с которым он сам нежно произносит её имя... Освобождённая, Номи благоговейно дорожит каждым нюансиком, каждым штришком, каждой секундочкой той ночи очищения.
Катарсис — перестройка нейронов в мозгу. На самом-то деле. Всего-навсего. Но скольким же факторам, психологическим и физиологическим, необходимо так удачно совместиться, чтобы вычистить из души и памяти человека всю, накопившуюся по дороге, грязь?!
Той ночью Номи испытала подлинный катарсис и, невзирая на то, что сверкающий, лучистый Мир На Двоих рассеялся утренней дымкой, сохранит она искорку Солнышка в сердце. Именно ей, Искорке, до конца этой жизни предстоит согревать Уже Женщину.
Солнышко и его «планетную систему» пришлось ей покинуть.
Унося дар, наполняющий душу теплом и светом, — память о том, кого отыскала. В надежде, что хотя бы она согреет её, зябнущую в пустыне одиночества.
* * *
Но вначале был вечер. И шикарная вечеринка, устроенная Экипажем «Папы» для всех наличных вольных торговцев. По случаю успешного возвращения из дхорровой задницы.
Тридцать восемь Десяток пожаловавших на борт гостей не могли, конечно, создать полноту ощущения загруженности необозримых помещений гигантского базового модуля бывшего ТАКра. Но всё же породили некую иллюзию бурления жизни. Тем более, что, с интервалом в несколько минут, прибывали всё новые и новые Экипажи. На «ПП» подтягивались все фри-трейдеры, которые оказались относительно неподалёку и отозвались на клич, брошенный Биг Боссом от имени и по поручению Экипажа.
С трудом сопротивляясь общему отвязанному настрою, Номи с удивлением обнаружила, что члены команды «Папы» необычайно популярны в среде вольных торговцев. Бурная вечеринка грозила перерасти в едва ли не самое многочисленное за последнее столетие «очное» собрание фри-тредеров. Сотоварки и сотоварищи уже в подробностях знали перипетии последнего рейса «Пожирателя» и спешили поздравить выживший, выполнивший контракт и благополучно возвратившийся Экипаж. Отлично заработали в тот вечер танжер-бетянские поставщики выпивки, закусок и прочих, необходимых для подогрева атмосферы, товаров.
Вновь похожая на саму себя, оказавшаяся самочкой м'ба, Зигги носилась по кораблю, веселя гостей грабительскими экспроприациями, предпринимаемыми ею с целью добыть «чего пожрать». Ей, благополучно выносившей и разрешившейся от бремени, теперь требовалось вдвое больше жратвы. Для себя и для ребёночка.
Удивляли Биг Босс, Деструктор и Турбодрайв. Они втроём, вместе с шиа-рейкой по прозвищу Супербазука, сейлемцем по прозвищу Росинант (что бы это значило?..) и парамаутом по прозвищу Эсквайр, тесной компашкой сидели за шестигранным столом и сосредоточенно резались в странную игру со странным названием «подкидной». Не отвлекаясь ни на что иное. Вид они имели настолько увлечённый, что невольно возникало сомнение в нормальности тех, кто не проводит всё своё время за этой игрой. Седьмым адептом подкидного был несчастный Марихуана, тоскливо заглядывающий через плечи и пытающийся подсказывать хотя бы глазами. Мола не пускали за стол по причине математической гениальности: кто ж сядет играть с существом, способным просчитать вариантов на порядок больше тебя?!!
Душечка, ясный пень, общалась на полный вперёд. Судя по всему, являлась Тити личной подругой абсолютно всех торговцев. А для многих из них наверняка ещё и половой партнёршей — хоть разок, хоть когда-то давно...
Янычара Номи заметила в одном из залов уровня 8-И, джиддский принц возлежал на сымпровизированном из наличных подушек ориентальном ложе, губы его стискивали мундштук кальяна, попутно живописуя о героическом участии Абдура в приключениях команды бывшей «Огненной Бестии»: аудиторией ему служили десятка полтора торговок юного вида, преимущественно челж, и наверняка неофиток, судя по развешенным ушам и отвешенным челюстям.
В громадном ангаре у Киберпанка собрались человек десять киборгов, из разных Экипажей и разнополых, и там у них была своя свадьба, как говорится. Машинная смазка рекой, дым коромыслом (что бы это ни означало!) и салютные брызги энергетических разрядов!..
Энджи Номи отыскала в центральной ходовой рубке: Перебор о чём-то горячо спорил с «коллегой», бывшим ксенологом Костоправом, корабельным врачом «Либидо Сейлема». Компанию им составляло молчаливое оно по прозвищу Динамит, субкарго «Грозовой Радуги». Каждому своё, улыбнулась Девушка, выходя.
Бабушка же запропастилась. Суперкарго «ПП», ясный пень, где-нибудь в кулуарах обстряпывала торговые делишки. А может, сексом занималась, Сол говорил, что кирутианка не дура покувыркаться в коечке, особенно, если случались мощные ребята с толстенными приборами, вроде четырёхметровых шигепрепов или кентавров-оливпанв. «Старушка старушкой, — с чёрной завистью подумала до сих пор девушка, — а есть ещё энергозаряд в батареях!.. Все при деле. Одна я бесприютно фланирую, и меня разрывает на шматочки фатальное несоответствие желаемого и обретаемого...»
Снедаемая печалью, Номи стоически выдерживала атаки подогретых сотоварищей, страшенно желающих узнать кой-какие детальки «битвы за Ти Рэкс», мгновенно сделавшейся в ОП сенсационной. Узнать от неё лично, «где-нибудь в отдельной каютке». Миленько улыбаясь, Девушка виртуозно избегала близких знакомств и всё искала, искала, искала глазами Сола. Среди сотоварок, ясный пень, наиболее популярного. Даже Абдур не мог с ним сравниться. Сол пребывал в постоянной осаде, и разглядеть его поэтому было тяжко. Однако Номи старательно держалась неподалёку. Определённых планов она не строила, но одно решила твёрдо: сучку, уволокшую Боя в «отдельную каютку», она просто-напросто... изувечит. «Вот! Нехай знает, потаскушка, кто из нас на корыте хозяйка!..»
Подобным образом грустно подшучивая сама над собой, Номи попутно отмечала стремительное повышение градуса накала атмосферы. Гремела музыка, многие танцевали, некоторые уже занялись сексом, не удосуживаясь озаботиться поиском отдельной каютки. «Секс — наилучший способ межвидового общения», — вспомнила Номи цитату «из Убойко», с жадным любопытством и неподдельным интересом приглядываясь, как этим занимаются парамауты и челжы, челмы и селестинки, шиарейки и пунгане, кирутианки и яддеки, челжы и мальнаранки... и ощущая, как в ней самой разгорается огонь и неясное томление духа переплавляется в оформленное желание.
«Кнопка девственности в опасности!» — улыбнулась Девушка, вспомнив фразу из любимого ретро-боевика. И вздохнула обречённо. Принц, не обращая ни малейшего внимания (как ошибочно думала в те часы Номи) на Принцессу, вовсю кружил прелестные головки девчонкам разных возрастов и рас. Слава Выру, не разных полов — старомодная гетеросексуальность Боя сомнению не подлежала, что да, то да. «Красивые стервочки», — с неприязнью думала Номи, наблюдая, как Сол танцует древний танец рок-н-ролл сразу с тремя «соперницами» — текуче-гибкой селестиночкой, поджарой мускулистой ньюканадкой и ловкой стремительной мальнаранкой. Почему-то вспомнилось определение, данное Душечкой то ли в шутку, то ли всерьёз: «Любовь — суггестивное состояние, возникающее при взаимодействии биполярных частиц в третьем пространстве».
«Что да, то да, — подумалось. — Насчёт биполярных частиц — это обо мне и о нём. Только вот пространство подходящее во сне остаётся. А наяву — я тут маюсь, а он там веселится. Вот дура. Пойди и скажи ему: „Я с тобой хочу танцевать, я! Возьми меня немедленно, слышишь, пень стоеросовый?! Я тут, я живая, я больше не могу без тебя, коряга ты бесчувственная!!!" — и непременно топни ножкой...»
О, как она в ту минуту заблуждалась, полагая, что Сол позабыл о её существовании. Уже потом, в антракте между четвёртым и пятым актом, он признается ей, что буквально кожей чувствовал, как горящий взгляд полосует его тело. И сдерживался изо всех остатков силёнок, чтобы не броситься к ней, сметая всех и вся, и не заорать отчаянно: «Ну что же ты со мной делаешь?! Я же не пень бесчувственный, я же живой, неужели ты не понимаешь, что сегодня одна ты мне в целом мире нужна!» А в предыдущем антракте он ей поведал о том, какой мощнейший сексуальный вызов исходил от неё с первых минут появления на Вольном Торговце. Сама того не сознавая, она доводила мужчин Экипажа до умопомрачения. Со временем попривыкли, но с трудом. А Сол так и не привык... Он хотел её ежедневно, еженощно, постоянно и боялся себе в этом признаться, но куда ж — супротив факту не попрёшь. А потом их соединили сны, которые вовсе и не сны, да? — и желание сделалось нестерпимым, снедающим, хотя Солу и удавалось скрывать большую часть его силы...
«Если бы не активная сублимация в виде навалившихся на „Пожиратель" приключений, то я бы ополоумел, — сделал Бой вывод. — И дело не только в том, что у тебя роскошное тело, Но-оми... Я знавал тела и роскошнее, извини, мы ведь договорились быть искренними. Но закавыка вот в чём... От тебя сияние исходило, с самого начала, ещё до того, как нас всех осенил Свет. Я бы назвал это сиянием святой невинности, если ты понимаешь, о чём я. Да, конечно, ты можешь возразить — какая ж ты святая, с твоей коллекцией виртуальных любовников и сочащейся из каждой поры сексуальной агрессией... Но! Парадоксальным образом ты выглядишь выше и чище всего этого. Наверное, ты бы осталась незапятнанной, даже если бы снялась в многоиксовой порнухе. Ты бы осенила её сиянием своей чистоты и непорочности и даже с тремя членами в отверстиях тела и двумя в руках выглядела бы святой... извини, я бред какой-то несу, наверное...» — «Нет, нет, продолжай!» — просила Номи в том антракте, между третьим и четвёртым действием... «Нет, я не хотел осквернить, ниспровергнуть эту чистоту! Я хотел... причаститься, что ли... и теперь, когда я это сделал, понимаю, что не зря хотел и что получил именно то, чего хотел. Наши с тобой разумы уже давно соединились, но только теперь, соединившись духовно и телесно, я получил то, на что надеялся. Не знаю, что с нами будет утром, завтра, через месяц, но эту ночь я не забуду никогда. Я что-то получил от тебя. Словно твой особый свет вошёл в меня, мягкий свет, не имеющий никакого отношения к Магии Света, и Светлой Магии, и прочим наворотам, в реальности существования которых мы наглядно убедились... Я подозреваю, что ты и сама толком не понимаешь, что в тебе есть. Но оно есть, и... береги его. Не раздавай всем подряд. Может, и мне не надо было бы... чаривныця ты моя...» — Он вздохнул и замолчал. Номи спросила, кто это такая. «Это... чародейка и красавица, соединённые в одном слове, — пояснил Сол. — Это — ты... Твой свет — это свет красоты, да. Ты — живая концентрация женской красоты земной расы, в тебе смешались в сногсшибательный коктейль все лучшие черты субрас, её слагающих. Так что не удивляйся — всю твою жизнь тебе мужики прохода давать не будут». Ага, улыбнулась Номи, особенно кисумуанцы. Аж бегом. «Эти зулусы просто кретины, чаривница! Ясный пень, фашисты. Они ж ненормальные. Им же вообще не дано воспринимать Красоту. Иначе бы они фашистами просто не были... Всем фанатикам не дано. Фанатизм довлеет, обедняя восприятие. Вообще, чем ожесточённее становится человек, тем обездоленнее он чувствует себя на этом свете...»
...Однако ночь освобождения была ещё впереди, и вечером Номи даже представить не могла, что с нею случится вскорости. Тенью скользя за Солом в толпе веселящихся гордунов, она изнывала от острейшего желания. Вдобавок его подстёгивали нервно выхватываемые из эфира музыкальные фрагменты; почему-то все до единого оказывались они либо песнями о любви, либо инструменталками, в мелодиях и ритмах которых всё было ясно и без слов.
Сол окажется прав насчёт активной сублимации. Но стоило рейсу завершиться, и энергия, доселе затрачиваемая непосредственно на выживание организма в окружающей среде с уровнем враждебности, приближённом к полному банкротству, потребовала нового выхода. Точнее, старого. Старого, как мир...
Нейтрализовав поползновение очередного челма, обалдевшего от неё, Девушка настроилась на сетевой пойнт субкарго и запеленговала Боя в одном из залов уровня 7-Б. Здесь — не танцевали. Здесь обкуривались какой-то травой, и повисшая под потолком громадная голопроекция чьей-то наркотической галлюцинации вызвала у Номи приступ головокружения. Это фантасмагорище даже нельзя было назвать оргией, потому что тел, слившихся в общем соитии, не просматривалось.
Под потолком образовалось благоухающее и одновременно смердящее всеми ароматами и амбре спален всех известных Сети рас сплошное Тело, состоящее из тысяч вагин, пенисов, ног, лап, жвал, щупалец, рук, грудей, спин, сосков, крылышек, хвостов, ягодиц, пупков, анусов, губ, ушей, бёдер и так далее... и трахало это Тело само себя во все щели и впуклости всеми членами и выпуклостями сразу, издавая при этом сонмище звуков — от протяжных мужских стонов и диких женских вскриков до истомного бормотания и чавкающего пришлёпывания. Зрелище этого вселенского Инь-Яня могло бы показаться тошнотворно-отвратным, но благодаря своей поистине эпической масштабности неожиданно выглядело произведением искусства, а не патологическим бредом сексуального маньяка.
Точнее, мириада сексуальных маньяков разом.
Сол, вызывающе выпадая из общего контекста происходящего, в древней позе кочевника на привале сидел спиной к воплощённой грёзе мастурбаторо (к) в всех времён и народов и что-то писал. Архаичной молекулярной самопиской в ещё более архаичном блокнотике, положенном на колено. Во рту субкарго «Папы» дымилась сигарета, но не с травкой, а обычная, синтодоловая, из валяющейся на ковре рядышком пачки со вторым (после Вырубца) по значению национальным героем Стэпа — «Малюком Борченко, Побратимом Выра». И, кроме этой бело-красной пачки, больше никого и ничего в радиусе метров трёх от Сола не было. То ли товарки утомились его уламывать и объявили непривычно (для них) целомудренному Бою бойкот, то ли всех обкуренных особ женского пола, обретающихся в этом бардаке, живое существо мужского пола не привлекало. «А может, он сам их всех разогнал, создав пустую зону неприкосновенности?..» — с замиранием сердца подумала Номи.
Девушка долго смотрела на Боя, пытаясь определить смысл щемящего, болезненного ощущения, что возникло у неё в груди. Определила наконец, и показался он ей невероятно, вселенски одиноким...
Окружающие его живые существа просто не существуют, он в своей собственной, любой и милой ему пустоте, и он один, один, всегда один, пускай хоть сотни баб роем вьются... Они ведь — всего лишь неизбежные, как явление природы; мухи... Он напомнил Номи какого-то бородатого (поразительно, но факт: почти все эти великие древние носили бороды!) гения древности с картинки, как-то случайно воспринятой ею во время сетевого поиска необходимых справок. У того великого был аналогичный отрешённый вид. Только вместо сигареты трубка. «Такими, вероятно, и обязаны быть всяческие философы, композиторы, поэты, писатели, художники, программисты, — подумала тогда она, — отстранёнными от мира. Даже вопреки собственной воле. Чтобы обозреть, необходимо подняться... Ведь целостное, по-настоящему большое и высокое, видится лишь со стороны. Ползая мухой по загаженному тобой и такими же, как ты, боку мира, видишь только то, что валяется непосредственно под ногами... И никогда не поднимаешь голову вверх, посмотреть в лучисто сверкающие глаза Вселенной».
Номи робко подсемеиила, неслышно присела в позу лотоса рядышком и принялась ждать, готовая просидеть тут хоть до апокалипсиса. Заглянуть в блокнот и не пыталась... Сердечко так и норовило выскочить из груди. В голове колыхался жаркий плотный тумак, состоящий из обрывков песен, текстов, мыслей, образов... «Я больше так не могу, — выделилась одна из мыслей, — как только я собираюсь отдаться мужчине, он или гнусным мудаком оказывается, или...» Другая выделившаяся мысль: «... не увидела ли я снова того, кого желаю видеть, а вовсе не того, кто есть? Не обман ли зрения у меня вновь?..»
— Я чую тебя, — вдруг сказал Бой, и Девушка едва расслышала его слова сквозь стоны и вопли шизанутого Инь-Яня и стенания обкурившихся гостей Экипажа «ПП», отражавшиеся вторящим эхом.
Субкарго захлопнул блокнот, сунул его в нагрудный карман широкой клетчато-цветастой ньютехасской рубахи и повернулся лицом к Номи.
Она ничего не ответила, потому что он ничего не спросил. Сол пристально посмотрел ей в глаза и сказал, не отводя взгляда:
— Как друг подружке говоря... Ты не такая, как они, и не такая, как я. Я бы хотел поцеловать тебя, но это будет ошибкой. Ты растаешь, как радуга...
И слова эти его окажутся воистину пророческими. Как потом выяснится. Но — потом. Утром, когда они проснутся.
А время той ночи, словно секс — тик-так, тик-так, — уже шло вперёд. В это мгновение, с этих слов Сола, кончился вечер и родился ночной Мир На Двоих.
Коему суждено умереть, когда наступит неизбежное «а поутру они проснулись, и...».
Но Двое об этом ещё и не догадывались.
— Врёшь т-ты... всё... — заплетающимся языком сказана Девушка, не выпившая за весь вечер ни единой капли. — Я т-такая же... похотливая тварь... если т-ты меня сейчас не т-трахнешь. я не смогу сдерживаться... я начну кричать...
Но, вместо того чтобы закричать, она рассмеялась. Вибрирующе, волнующе, призывно... «Когда ты смеёшься, Но-оми, — признался Сол позднее, в антракте между первым и вторым действием, — у меня сердчишко млеет. Ты и не подозреваешь, что способна сотворить с мужчиной при помощи одного лишь смеха... Твой смех обволакивает и пленяет, сулит неземное блаженство и уносит па крыльях мечты. Смейся, смейся, смейся, родная...» Она засмеялась и в подарок получила второй акт, оказавшийся самым нежным и ласковым. Первый был сокрушительно яростным, нетерпеливым, жадным, спонтанным, и, пронзённая насквозь долгожданным наслаждением, Номи практически не распробовала вкус. Вкус она распробовала во втором акте и, по сути, начала становиться Женщиной именно во время него. Но воистину ею стала лишь во время третьего, самого интимно-сближающего, когда Сол начал обучать её маленьким и большим секретам, без техничного овладения которыми не может обойтись никто и никогда, если желает с обоюдным удовольствием делать то, что дозволено законом двум взрослым в одной постели.
«Спасибо, Солли!.. это действительно того стоило... я так боялась разочароваться в живом сексе!..» — смеялась и плакала от счастья уже женщина по имени Номи. Надо ли говорить, каким мощнейшим сексуальным стимулятором оказались эти её слова?!!
А в начале самом, засмеявшись, чтобы не закричать, она протянула руку и ухватила Боя за шею сзади, как не раз делала во снах и несколько раз наяву — после триумфального возвращения Корабельного Спецназа с поверхности освобождённого Кингсленда. Вот именно так она притянула Мальчика к себе для того, первого поцелуя. После которого они оба почувствовали: просто так нам не разминуться! Но всё ещё не могли преодолеть наяву барьеры, во сне преодолеваемые без труда. Приблизив его лицо к своему, теперь она не поцеловала Боя, а жарко выдохнула и сказала ему, постепенно повышая тон от посаженного, хрипловато-осипшего до крепнущего, категорично-требовательного:
— You tell me-e-e no-ow... You need me-e?.. I need you-u, Bo-oy... I love you!.. You fuck me! Now!!![1]
Она заговорила на родном наречии неожиданно, сама того не желая, и Сол весело ухмыльнулся. Тотчас же посерьёзнел:
— Как социопсихологу, мне совершенно ясно, что подкралась амба. Если у индивида поневоле прорывается усвоенный с детства родимый лексикон, сей симптом означает: индивид неизлечим. Медицина в моём лице бессильна.
— Я не хочу излечиваться... — сказала по-косморусски Номи, выпрямила спину, преодолевая несильное сопротивление, притянула голову Сола к своей груди и, прекрасно понимая, чего добивается, утопила лицо Принца в глубокой ложбине меж упруго раздавшихся в стороны холмов.
Но даже тогда Сол не сдался. Номи чувствовала, видела, осязала, слышала, обоняла его вожделение, но упорный Солид Ти Убойко сопротивлялся подкравшейся «амбе» до последнего. Сопротивлялся в курильне («Нет, Девочка, нет! Ты не такая! Ты выше этого! Уходи, умоляю, не трогай меня... о Вы-ыр, что ж ты со мной делаешь... я тебя умоляю, не прижимайся, не ползай тут кругами вокруг меня!» — а она ответила: «Ладно, я буду ползать квадратами. Ромбами. Хочешь, параллелепипедами?.. Только скажи, как! И я в любую позицию... »), сопротивлялся по дороге к её каюте («Я провожу тебя, и мы простимся, слышишь?! Как бы я ни обожал тебя, Девочка, я должен сейчас уйти... ради нас обоих, давай поступим разумно... Нам обоим необходимо разобраться в наших чувствах!» — а она ответила: «Именно этим я и занимаюсь. Может, присоединишься?.. »), сопротивлялся в каюте... О, не зря она привела его именно сюда. Женская хитрость, заложенная в генах, из подсознания суфлировала, подсказывая дальнейшие действия.
Пронизанная эротическим контекстом, бывшая каюта сейлемской сексуальной маньячки, оккупированная впоследствии Девочкой, сыграла свою роль. Не самую главную, но важную. Дополнившую главные.
«Я уступил желанию твоему по двум причинам... Сокрушая мою волю и ломая принятое было решение, уж очень желала меня ты, созревшая и доведённая до окончательной кондиции... и уж очень хотел я — тебя. С первой секунды твоего появления на корабле», — признался Сол в антракте между четвёртым и пятым актом. Четвёртый акт был самым сладостно-изнурительным, закрепляющим всё, чему Герой-любовник обучил Главную героиню в третьем, и потому антракт был длинным и Двое успели о многом поговорить. Выхваченная из эфира, не смолкая звучала древняя песнь [[...все мы являемся частью Вселенной!..]].
И только, ясный пень, высокого голубоглазого блондина Майкла Стюарта нигде не было. Он уже не являлся частью этой Вселенной. Его — стёр дхорр.
Пока время той Ночи, словно секс — тик-так, тик-так, — шло вперёд.
Но вначале был Акт первый.
* * *
— ...Со всех сторон, под сенью / Двенадцати ветров... / Я соткан из тумана, / Из плоти облаков... / Миг бытия так краток, / Скорей, пока я жив, / Открой мне без утайки, / Что на сердце лежит... — прошептал Бой и нежно улыбнулся. — Похоже на то, Девочка... что в схватке с моими комплексами победила ты. — Он огляделся, ухмыльнулся и прокомментировал: — Да уж, в таком потрясном антураже настоящее преступление — НЕ заниматься тем, чем ты хочешь сейчас заняться со мной...
Он сделал паузу. Посмотрел Номи прямо в глаза. И очень серьёзным топом произнёс:
— Ты спрашивала, ты просила сказать тебе, ответить, так вот я отвечу сейчас: я безумно хочу тебя, и я счастлив оттого, что ты так неистово хочешь меня. И я возьму тебя. Сейчас же. Даже если ты передумала и дашь полный назад. Предупреждаю, тогда я тебя изнасилую. С нами, мужиками, в такие игры опасно играть.
Она задрожала от этих слов. Женщины любят ушами...
— У нас на Стэпе есть обычай, — говорил и говорил Сол, — ночь на Святого Андрея... значит, челма... человека мужского пола... называется парубочьей ночью. И в эту ночь парубки могут делать всё, что хотят, им всё разрешено. Знаешь, чем наши молодые «человеки-мужчины» обожают усер-рдно заниматься в эту ночь? Хакерят, влезают в оперативки домашних сетей и меняют колы доступа, чтобы злые духи-вирусы не нашли приглянувшуюся дивчину. Чтобы дхорр не добрался к ней... Утром дивчата приходят и выкупают новые коды поцелуями... Между прочим, сейчас именно эта ночь. Совпаденьице, а?!! Мне сегодня всё можно, так что берегись! Сейчас можно, и ещё в ночь моего рождения, на Святого Николая, через неделю... Вот поменяю все коды... но поцелуями ты от меня не отделаешься, я слишком долгий путь к тебе проделал... — Он прикоснулся копчиками пальцев к её щеке и выдохнул: — Де-евочка моя ненаглядная...