Страница:
— Однако не все существа, взыскующие ответов, приходят к нам.
— Ещё бы! Вольный торговец — состояние души, а не профессия. Профессия — это капитан, инженер, навигатор, карго, врач, солдат и так далее. А вольные — не просто существа, зарабатывающие на хлеб перевозкой и перепродажей товар-pa. Наша торговля это как музыка, как литература, как искусство, в общем. Должен быть настрой! И потому первых-последних в ней быть не может, ведь это состояние души, а не забег на сто метр-ров — кто кого на дольку секунды опередит...
— Но всё-таки, продолжая мысль о двух диаметрально противоположных взглядах...
— Да, конечно же. Мы по эту сторону прилавка, все прочие — по ту. Так и должно быть. И самоощущения абсолютно разные, когда стоишь там, а не сям. Аналогично — для «там». И угол зрения меняется кар-рдинально...
— Каждому своё, дхорр задерри, — вздохнул я. — Только иногда становится смешно и страшно одновременно, когда просекаешь, что покупатели о нас думают, какими спесивыми монстрами нас мнят...
— Ничего. Это ерунда по сравнению с мировой революцией, как говорят наши друзья-реставраторы, с суеверным придыханием и охранными жестами... свят, свят!.. молвя ужасающее словосочетание «мировая революция». Свежее пополнение всё равно к нам прибывать будет, надеюсь... Легенда о нас, фри-трейдерах, — это ведь тоже один из видов товара, мы сами себя им сделали. По этому же типу маркетинга, к примеру, работают агентства моделей, которые во всеобщих кумир-ров превращают девчонок, мальчишек, нитонидругое различных рас ОП... Продавая модель, ты продаёшь мечту, то есть зарабатываешь на иллюзии. Каждый, каждая, каждое должны подумать: и я так могу! Для разнополых, кроме того, обязателен сексуальный подтекст: и я с ней, с ним, могу! Хотя бы в ночных жарких грёзах... Так вот и мы. Вольные торговцы — миф о свободе... И так же как моделька боится, что красота её исчезнет, кончится, ибо живому организму свойственно стареть... так и мы боимся, что исчезнет повод — торговля, и нам формально нечего будет делать. Нечем оправдать наше неуёмное стремление к вечному и непрестанному движению. Поэтому мы создали своё супероружие. Стар-ро как мир, но вечно справедливо: миф — оружие. Создай миф — и добьёшься цели. Вбей этот миф в головы разумных, чтобы каждое, каждая, каждый вдруг подумали: «А ведь и я могу?!» Могу, если захочу!!! Такие вот дела, малыш... Наш имидж — тоже товар, ещё и какой! Иначе где бы мы взяли свежую кровь, при всеобщем враждебном к нам отношении?!!
Сокрушённо помотав лохматой головой, Ба ухватила за шкирку пробегавшее мимо хитиново-чешуйчатое хгирн'еубелло с подносом я полотенцем и заказала тому ещё пузырей принести. И мы чокнулись аж бегом принесённым «Эмбер amp; Блэк Принс», тёмным клаустаунским, и мы выпили за нас под торжествующе провозглашённое Бабулей: «За нас с нами и хер с ними!!» — и мы шваркнули банки об пол, расколошматив их на счастье (древний земной магический ритуал).
...И мы продолжили животрепещущий разговор.
— Конечно, далеко не всякое существо, которому надоела окружающая среда обитания, оказывается в Десятках неограниченных и накалывает себе тату розы векторов, символизирующее полнейшую свободу выбор-pa курса. Для этого, наверное, надо иметь в себе осо... особый ген беспокойства, что ли. Шило в заднице.
— Чему уж быть, так тому — и быть, — кивнул я согласно. — А як же ж.
— Каждому своё, ясный пень. Кому-то нравится протирать задницу в кресле у домашнего терминала, а кому-то дур-рно делается уже от мысли, что доведётся встретить подряд два рассвета одного и того же солнца...
— Брррр!!!
— Разные, разные... Глянь хотя бы на этого уродского жлобяру пент-онидейсика... Универсален лишь принцип: пр-родаётся и покупается всё. Только валюты разные. Кому за деньги, кому за услуги, кому за чувства...
— И любовь, Ба?..
— Любовь — договор купли-продажи. Да! И никак иначе, хочется нам того или нет. Из двоих обязательно кто-то пр-родаёт, а кто-то покупает. Взаимно — попеременно либо параллельно... Но вот вся заковыка в том, соблюдаются ли изначально оговоренные условия сделки, честны ли договаривающиеся партнёры... — Правоверная коммерциалистка Ррри замолкла и взрыкнула возмущённо. Мне показалось, я понял, о чём это она, собственно.
— Всё, вся и все — товар. И р-разумные любого биовида, как товар. Разнятся вот только... тем, что одни товар залежалый, а вторые — ходовой.
— В смысле — домоседы и бродяги? Тогда мы — ходовой...
— И в этом смысле тоже. Любишь ты поэтическую образность, символист хренов... Но не только. Я о том, что... э-э, одни человеки окружающим нужны дозарезу, а другие и на фиг никому не надобны. Думаю, это зависит от нас самих. Какие мы есть, в такую товар-рную категорию и угодим.
Ррри помолчала немного, словно вспоминая что-то, и тихо вымолвила:
— С двух сторон я жгу свечу, /Не жалея плоти и огня, / Чтоб, когда навеки замолчу, / Близким стало грустно без меня...
— Весь в тебя, — мстительно припомнил я ей, — почитательница поэзии хренова. Это чьё, кстати?
— С кем поведёшься, от того блох и наберёшься, ясный пень. Не помню, какой-то ваш классик, человечий.
Бабуля повернулась к трёхметровому (в сидячем положении) хвостатому псевдокенгуру с Онидейски-5. шумно кутящему за соседним столиком, пихнула его в плечо и сказала:
— Урод, я ни единого разу не сделала тебе замечания в надежде, что у тебя пр-роснётся совесть. Ты просекаешь, насколько симпатичен мне?
— Чево-о-о?! — повернулся урод. По роже видно — абсолютно не просёкший.
— Рот закрой, дурашка, не то зубы простудишь, — спокойно посоветовала Бабушка.
— Во стервядь бо-орзая... — несколько даже удивлённо протянул жлоб. И начал вырастать из-за стола, опершись огромными кулачищами на столешницу.
В стоячем положении этот громила-ящер оказался добрых четырёх метров росту, в полтора раза выше Ррри и раза в три тяжелее. Но мозгов у него в черепушке крохотной головки, ясный пень, страшно сказать, во сколько раз меньше, чем у кирутианки. Астрономическое число получается. Иначе бы он поблагодарил за проявленную симпатию, извинился и быстренько улепетнул... Иногда меня тошнит от того, что все мы, обитатели Пределов, теоретически имеем равные права покидать родные миры и уходить к звёздам. Наверное, моя неимоверная расотерпимость тоже имеет свой предел прочности и «наработку на отказ». Представителей некоторых биовидов глаза б мои не видели в космосе, дхорр их сотри с лика Вселенной!..
И поэтому я ловлю кайф, когда Ба учит тупого ящера уму-разуму. Это бесполезно, но она же говорила: симпатичен он ей! Не соврала, оказалось. Прямоходящий крокодил, правда, имеет совершенно иное мнение, но кого оно интересует? Нарвался — плати. За всё приходится платить, рано или поздно. Тою, этою либо иною валютой...
— Запиши на мой счёт, — бросила Ррри бармену, подразумевая амортизационные расходы на мебель, использованную в качестве наглядных пособий в процессе обучения. Мебель, к концу полуминутного урока испорченную безнадёжно.
Приятели урода благоразумно смылись, прочие посетители от греха подальше жались под стеночками. Ба выбросила бездыханного двоечника в окошко, как ни в чём не бывало присела за наш уцелевший столик, вновь присоединилась ко мне, невозмутимо посасывающему пивко, и продолжила практически с того места, на котором прервалась:
— Цитируя ещё одного классика-человека. Пределов Освоению нет. Ближняя околица, противоположный берег реки, земли за ближайшим перевалом, континент, планета, система, созвездие, скопление, галактика, метагалактика и дальше, и дальше, вперёд, вперёд... И в обратном направлении, через галактику, созвездие, планету, континент и околицу, — в себя и в глубину себя. Но на каждом этапе постоянно кажется, что — куда уж дальше?! А ведь на самом деле это — всего лишь вопросы необходимого и достаточного финансирования и транспортная проблема. Необходимо отыскать соответствующие ответы и решения — и полный впер-рёд! Пределов Освоению нет. Так говорил Стерх.
— Солег Анатольич, ясный пень, — кивнул я.
Это действительно была выдержка из цитатника Седых, капитана «Руского Духа», бывшего дальнего перехватчика класса «Смолянин». Капитана самого первого Вольного Торговца. Чистокровного русича, родом с гордой и независимой Яузы-5, иначе называвшейся Новой Таганкой. Не уничтожь её полторы тысячи лет назад шиарейцы, наверняка было бы суждено этой планете превратиться в цель наших паломничеств. Каждый гордун хоть раз в жизни там побывал бы... Солег Анатольевич Седых, экипажем прозванный Стерхом, набрал первую Десятку и беспрецедентно провозгласил «Руский Дух» кораблём без порта приписки. Звездолётом, уважающим законы ОП, но административно и налогово никому не подчиняющимся. Первый ВТ ушёл в космос, показав дулю всем ОП, и тем положил начало Движению. Словоохотливый был мужик Стерх и мудрый, что да, то да. Мыслил исключительно вслух. А корабельная сеть «Духа» записывала его изустные высказывания и комментарии, мегабайт за мегабайтом... Любопытные, на мой взгляд, там ответы и выводы встречаются. И прозрения... И сопоставления: прошлого с нынешним (ему); нынешнего (его) с экстраполируемым (им) грядущим.
Я иногда и сам размышляю о том, что можно было бы сегодня сказать о человеках будущего, какими их представить... «Не будет ли это представление глупым, наивным и смешным, „калькированным" с себя самого? — спрашиваю я себя. — Неким автоматическим переносом на потомков собственных психологии и ментальности?»
Ведь доподлинно представить, какою будет их окружающая среда, невозможно, будь ты даже семь тыщ семисот семидесяти семи пядей во лбу... Вольный торговец Солег Анатольевич Седых по прозвищу Стерх, живший за тысячи лет до меня, так же много и часто размышлял об этом. Не он первый, конечно же, в этом я уверен. И за тысячи лет до него жили какие-нибудь ненормальные индивидуумы, мучительно пытающиеся заглянуть чуть дальше собственного носа... Но с озвученными мыслями Стерха я знаком особенно близко, специально изучал записи. И в том, какими полторы тысячи лет назад представлял нас он, отыскал я множество подтверждений своему собственному выводу о том, что человеки всегда останутся человеками, как бы ни изменялась среда обитания.
Пока мы не разучимся любить и ненавидеть, пока будем ощущать странный зов, влекущий нас куда-то идти, что-то искать — наверное, смысл того, на кой дхорр вообще всё есть... мы останемся самыми беспокойными творениями Вселенной. «Книги, проверенные временем, читают и тысячи лет спустя, к примеру, — говорил Стерх. — Кинофильмы, проверенные временем, смотрят и тысячи лет спустя. Я способен понять, какие муки совести испытывал после совершения преступления Родион Раскольников, заполучивший кэш старухи-процентщицы. На халяву, так ему показалось вначале, когда он ещё не подозревал о том, чем придётся отплатить, как он будет наказан... Мне не совсем ясно, почему Холден Колфилд попал в подобное положение, но я понимаю, как у него болела душа. И боль души Мистера Розуотера я понимаю... Я с трудом понимаю, как Люк Скайуокер ухитрился выжить при своей наивности, но на его месте я наверняка также не остался бы в стороне. Я практически не понимаю, отчего Поэтесса, а, по совместительству, единственная наследница марсианского престола царевна Елена Сергеевна Романова стала самодержавной императрицей Солнечной Империи Софьей Четвёртой, а не отреклась, предпочтя судьбу звёздной скиталицы, которую воспевала в своих гениальных стихах. Но когда я читаю их, то рыдаю от сочувственного восхищения. Не совершив ни единого прокола в Запределье, она писала о Зове Звёзд так, будто большую часть жизни провела на борту Вольного Торговца...»
Так говорил Стерх.
И я с ним полностью согласен. За одним исключением. Ибо вынужден согласиться с выводом Бабули насчёт искусственного торможения технического прогресса в последние тысячелетия. У меня также возникает ощущение, что до определённого момента развитие цивилизаций ОП неслось вскачь, а потом перешло на черепаший шаг. Человеки, жившие в эпоху, непосредственно предшествующую «Рождеству Христову», были гораздо больше не похожи на своих потомков, людей века двадцатого летосчисления «от Р.Х.», предшествовавшего нашей космической эре. Хотя нас с ними, от обитателей Земли «века формирования эмбриона Сети», — отделяют примерно одинаковые расстояния. В прошлое и в будущее от легендарного двадцатого...
Будто прочитав мои мысли (а может, безо всякого «будто», не без помощи мутотени Света...), Ррри нарушила долгую задумчивую паузу, спросив меня:
— Был бы ты писателем, малыш, и пожелал написать о будущих людях, как бы ты их изобр-разил?
— Ну, во-первых, я бы придумал название. Являясь ярым символистом... этакое символичное и одновременно броское. Короткое, два-три слова. Писать без уже придуманного названия я бы не смог... Создавая файл, ты в первую очередь создаёшь его имя, без имени файла просто не создашь... «В Начале было Имя», цитируя древний сетевой манускрипт. Будучи ярым неопостмодернистом, от цитат — никуда не денусь.
— А во-втор-рых?
— Сделал бы посвящение. Наверное, адресованное всем, кто близок мне по духу, для кого слово «воображение» — не пустое буквосочетание. Памятуя о том, что подавляющему большинству вся эта «хвылософия» до одного места. Подавляющее большинство вообще ни хрена не читает! Подавляющее большинство никакими вопросами не задаётся, потому что в землю уткнулось носом и ему звёзды — что до задницы дверца. Зашибить на пропитанье, пожрать, выпить, тупое шоу глянуть, трахнуться, день прожит — и ладно...
— А потом?
— И подыскал бы у классиков прародины классный эпиграф. По смыслу что-нибудь типа... ну хотя бы вот что-нибудь этакое, символичное: я, дескать, прекрасно понимаю, что вам на фиг не надо всё это знать, но мне-то обязательно нужно кому-то рассказать! Как формулировочка?!
— Класс! А потом, в-тр-ретьих?
— Потом... потом я бы, ясный пень, начал писать. Вернулся бы домой, в Стэп, раскупорил законсервированный купол родового хутора, заполз бы в этот импровизированный скит, отрубил свой пойнт от Сети, превратив терминал в обыкновенную пишущую машинку со встроенным музыкальным центром, послал к дхорру внешний мир, остался наедине с внутренним и в состоянии полнейшего «профессионального сосредоточения», или как там оно называется у писателей... коротко говоря, в полнейшем одиночестве писал бы. Единственной гостьей в том скиту была бы Музыка. В идеале — только так.
— Аж завидно... И какими бы ты изобразил человеков грядущего, о низменной бытовухе и высоких чаяниях которых ты можешь только вообр-ражать?
— Если бы я был хороший писатель, то, ясный пень, как нас. Плохой, тот наворотил бы виртуальных уродов, своими потугами выглядеть натурально не вызвавших бы ничего, кроме смеха, — ни у нас, ни у реальных будущих. Но... я думаю, описывая их как нас, я не очень-то и навыдумываю. Впросак не попаду. Уперто остаюсь во субъективном мнении, что человеки всегда человеки, пусть иногда они называются люди, иногда человеки или челы, а когда и... говнюки двуногие. Четырёхногие, шестилапые, головоногие... Иные разумные тоже такие. Меняются лишь антураж, декорации, пьеса всё та же. Иначе бы мы уже давно перестали быть человеками... а заделались бы виртуальными уродами. Какими, не знаю. У меня не столь буйная фантазия. Наша фантазия, наверное, способна вообразить только то, что хоть где-то как-то когда-то может существовать. Если мы не способны до чего-то додуматься, наверное, его и быть не может... Но именно потому... что воображение у нас очень, мягко говоря, богатое, Вселенная столь многообразна и бесконечна... без ложной скромности — ну прямо как наше воображение! Вот. Но я — не писатель и, похоже, не стану им. У меня не хватит мозгов и выдержки. Я слишком эмоциональный. Окружающей среде меня достать — секундное дело. Р-раз — и вырвать из отрешённости, в состоянии которой только и возможно творить...
— Лихо закрутил, Бой. Но вот тебе мой тор-рговый совет. Если вдруг всё же надумаешь из фри-трейдеров уйти в сочинители, не забывай: для коммерческого успеха непременно сочетай элементы трёх видов литературы, самых популярных во Вселенной во все времена у всех рас. Детектив, фантастика и любовный, или «женский», роман. Сочетай в любой, угодной тебе, последовательности и пропор-рциональности, но обязательно. Иначе рискуешь помереть в скиту своём — больным, нищим, голодным и непризнанным, — утешаясь справедливой, но печальной истиной: к настоящим творцам признание приходит исключительно посмертно... За редчайшими исключениями, что да, то да. Бывало, ещё при жизни автора находился гениальный издатель, гениальность коего заключалась в сверхобострённом чутье на правду, и увековечивал сей промоутер своё собственное имя, входя в историю рука об руку с тем, чей ор-ригинальный внутренний мир он почуял и открыл для внешнего мира, отважившись рискнуть своим капиталом...
— Точно. Спасибо тем, кто сумел подняться над сиюминутностью! Благодаря им сохранились крупицы истины, обречённой погибнуть в холодных мансардах и голых студиях — традиционных обиталищах непризнанных гениев... Не представляю, каким бы я стал чудовищем, если бы не обнаружил вдруг, что я не один пытаюсь отыскать Ответы!.. Возможность обнаружить это мне предоставили менеджеры, в своё время с первого взгляда распознавшие шедевры.
— Прозорливые, я бы сказала, менеджеры... Но я бы вот ещё что добавила. Вселенная — постмодернистская, по сути своей, всё кружится и кружится... А ведь постоянное возвращение на кр-руги своя, взращивание себя на собственном навозе, построение себя на костях себя же — это уже ограниченность. Заштампованность, заданность и запрограммированность. И от вывода этого мне становится пасмур-рно на душе...
— Ассоциативно используя музыкальную терминологию... Главное — уметь писать лёгкую, так называемую популярную музыку, но не скатываться в «попсу», которая уже и вовсе не музыка, — упрямо сказал я. — Букв в любом алфавите — вполне определённое количество. Но с их помощью можно написать примитивный бульварный боевичок, не имеющий никакого отношения к литературе, а можно и захватывающий роман. Учитывающий специфику упрощённости массовых вкусов, но всё же литературно полноценный...
— ...а можно и подлинный шедевр, который вышеупомянутым упрощённым массам во все времена и на хер-р не был нужен. А это уже, малыш, используя твою меломанскую терминологию, называется не поп-, а рок-музыка. Или... авторская песня.
Я не думаю, что поср-редством маленьких тёмных значков, именуемых буквами, достаточно адекватно возможно объяснить, что такое красота и в насколько неуловимый миг она оборачивается уродством... или насколько ничтожно малое число ангстремов вмещается в шаг, отделяющий любовь от ненависти... или то, как страстно молятся за здравие друг дружки Добро и Зло, прекрасно понимая, что односторонних монет не бывает... или... Да как прекрасна и одновременно жутка наша житуха хотя бы! И уж наверняка не получится передать величие самосознания одиночками собственной богоизбр-ранности... осознания, взращённого и закалённого в салонах маршрутных аэробусов, идущих в ночь. Салонах, в которых все с кем-то и лишь ты — один или одна... Помнишь, у твоего любимого классика:
«...и вновь отвергнут, к счастью, вновь отброшен. / Сквозь строй огней я по проспекту ухожу, / Осознавая, что спасён — вновь одиноким! / В ночного странника, маршрутное такси сажусь, / И понимаю, что его мне подарили боги...»
Если обо всём этом писать, то навер-рняка получится чтиво «не для средних умов», мягко выражаясь. Явно — не попса. И даже не лёгкая, но музыка, по твоей терминологии, если и звучащая об одиночестве, то желательно с хеппи-эндом. Об истинном, неизбывном, вселенском Одиночестве, право на которое даётся далеко не каждому существу, способна пр-рорыдать лишь Музыка. Как она есть, без поп-приставок, преследующих меркантильные сиюминутные цели. Ты знаешь, что я подразумеваю... Великий древнеземной завоеватель Алекс Македонский, почти покоривший тогдашние Освоенные Пределы, приказал похоронить себя с вывернутыми наружу открытыми ладонями; смотрите, я ухожу с пустыми руками! Туда — ничего матер-риального не взять.
— Да... Если бы Ван Гог, Кламерисса или Бодпоа при жизни получили деньги за свои картины, они бы сейчас ни микроэква не стоили... Если бы Эмили Дикинсон, Эс Чейрник, Ор Укеро или Джей Ти Аамс заделались ремесленниками, пишущими ради гонораров и коммерческого прижизненного успеха, мы бы хрен их теперь ценили и читали! О них бы забыли через поколение, пусть бы они и «владели пером» досконально. Писать «хорошо» — это то же самое, что и «плохо». Писать имеет смысл, лишь безвариантно метя... в «классики», условно говоря. Если тебе вообще дано. Если, конечно, ты вообще хоть на что-то способен... Но если ты не решился вмешаться, значит — струсил. Быть Художником и не творить — таких скурвившихся, на потребу сиюминутности, ренегатов я назвал бы трусами. Графоманы — и те смелее, хотя им, бедолагам-бездарям, и не дано.
— Правильным местом думаешь... И говор-ришь красиво, не зря я с тобой столько возилась. Хотя бы говорить научила. Ещё годков с пять, ты бы у меня и думать начал... Шутка! А серьёзно... Лично я, ощути в себе зов, требующий писать или иным видом творчества заняться, крепко задумалась бы: надо ли вмешиваться? Не ускорю ли я своими «потугами на истину» процесс возрастания энтропии?.. Сотворила ли я, тяжким постоянным самоорганизующим трудом, свой разум и свою душу такими, чтобы осмелиться придать их в качестве инструмента крупице божественного таланта, дремлющей в любой и в любом из нас, даже в графоманах?.. Мне ужасно нр-равятся слова одного из древнеземных гениев. В письме к какому-то «костюму» он написал: «Князь, тем, кто вы есть, вы обязаны случайности своего рождения. Тем, кто есть я, я обязан только себе. Князей много, Бетховен — один». Конец цитаты. Ещё вот что повлияло бы на моё решение... Ощущение, что сказать своё Слово так — дано лишь мне, и никому больше. В целой Вселенной. И если не я, то кто же?.. Пусть не все поймут, пусть! Всем и не надо... Одно я знаю наверняка: отважившись вдруг, постар-ралась бы сказать всё, что я думаю по поводу Сущего, сотворив нечто, способное и через тыщи лет устойчиво привлекать внимание. Искренне, безоглядно выплеснуться, врезать правду-матку, как я её понимаю. На открытой ладони преподнестись... Чтобы те, чьё понимание совпадает с моим, открывали меня, листали меня и знакомились со мной, и теплело им на душе хоть на секундочку от осознания, что «не я одно такое» в Бескрайнем торговом Лесу блуждаю, хоронясь от врагов, в надежде прор-рваться к звёздам. Давя в себе страстное желание по аукать, не вынося одиночества... И, не сумев удавить, рискуя выдать себя смерти, аукать: а-ау-у, есть в чащобе кто-нибудь, способный прикрыть мне спину, чтобы совместно отбиваться от конкурентов?! Написанное мною и есть это самое ау, ясный пень. «Кто умер, но не забыт — тот бессмертен». Кажется, человек Лао-цзы сказал?.. Иначе я бы просто и не захотела. Пытаться творить иначе — скучно и бессмысленно. Стыдное это занятие, бесплодное, конформистское, малодушное и бессовестное... с моей личной, субъективной, конечно же, точки зрения. В этом Лесу и без того маловато смысла, зачем же катализировать скорость процесса возрастания энтр-ропии?
Ответ риторичен. И мы замолкаем. На эту тему, ясный пень, сказано всё.
...И мы устремляемся к большой воде, перед уходом начистив рыла каким-то свинообразным уродинам, вообразившим себя королевами и богинями «Рваного Доллара» и вознамерившимся нас прижать к когтю.
Неважно, боги мы паи нет, дано человекам богами быть или всегда оставаться как боги, лишь несовершенными копиями... Никому никогда нельзя показывать, до чего ты боишься (а страшно, страшно до дрожи в кончиках пальцев!!!) Смерти, Предводительницы Конкурентов. Бояться не грех. Грех при этом ещё и трусить — бояться и не бороться. «Боюсь, но борюсь». И только так! Это — для нас. Распятые на Звёздном Кресте жизни, мы предпочитаем плеваться в морды прокураторовым холуям, а когда тело иссохнет под беспощадным солнечным расстрелом и слюны не останется, мы будем испепелять их взглядами. Рая нет. Наши души обречены возвращаться в этот ад — в следующих воплощениях. Вознесенье праведников и вечная загробная жизнь — сказочка для трусливых. Для тех, кто так и норовит заделаться всякими пастырями, и от имени Его пасти отары рабов, состоящие из быдла, которое и вовсе безмозглое, к какому бы биовиду ни принадлежало. Что и говорить, удобное положеньице — посредничать! Вы мне, пастору, дескать, кусок пожирней, кошель потяжелей и деваху (парнягу) покрасивше жертвопринесите, а я ваши мольбы Творцу передам, я к нему поближе, он меня скорей услышит! Вы типа как на примитивной недолговечной бумаге просьбы свои корябаете, а я — поп, жрец, падре, гуру, мессия, — адаптер как бы: ваш «аналоговый» молитвенный поток в оцифрованные файлы перевожу, на вечный инфоноситель...
— Ещё бы! Вольный торговец — состояние души, а не профессия. Профессия — это капитан, инженер, навигатор, карго, врач, солдат и так далее. А вольные — не просто существа, зарабатывающие на хлеб перевозкой и перепродажей товар-pa. Наша торговля это как музыка, как литература, как искусство, в общем. Должен быть настрой! И потому первых-последних в ней быть не может, ведь это состояние души, а не забег на сто метр-ров — кто кого на дольку секунды опередит...
— Но всё-таки, продолжая мысль о двух диаметрально противоположных взглядах...
— Да, конечно же. Мы по эту сторону прилавка, все прочие — по ту. Так и должно быть. И самоощущения абсолютно разные, когда стоишь там, а не сям. Аналогично — для «там». И угол зрения меняется кар-рдинально...
— Каждому своё, дхорр задерри, — вздохнул я. — Только иногда становится смешно и страшно одновременно, когда просекаешь, что покупатели о нас думают, какими спесивыми монстрами нас мнят...
— Ничего. Это ерунда по сравнению с мировой революцией, как говорят наши друзья-реставраторы, с суеверным придыханием и охранными жестами... свят, свят!.. молвя ужасающее словосочетание «мировая революция». Свежее пополнение всё равно к нам прибывать будет, надеюсь... Легенда о нас, фри-трейдерах, — это ведь тоже один из видов товара, мы сами себя им сделали. По этому же типу маркетинга, к примеру, работают агентства моделей, которые во всеобщих кумир-ров превращают девчонок, мальчишек, нитонидругое различных рас ОП... Продавая модель, ты продаёшь мечту, то есть зарабатываешь на иллюзии. Каждый, каждая, каждое должны подумать: и я так могу! Для разнополых, кроме того, обязателен сексуальный подтекст: и я с ней, с ним, могу! Хотя бы в ночных жарких грёзах... Так вот и мы. Вольные торговцы — миф о свободе... И так же как моделька боится, что красота её исчезнет, кончится, ибо живому организму свойственно стареть... так и мы боимся, что исчезнет повод — торговля, и нам формально нечего будет делать. Нечем оправдать наше неуёмное стремление к вечному и непрестанному движению. Поэтому мы создали своё супероружие. Стар-ро как мир, но вечно справедливо: миф — оружие. Создай миф — и добьёшься цели. Вбей этот миф в головы разумных, чтобы каждое, каждая, каждый вдруг подумали: «А ведь и я могу?!» Могу, если захочу!!! Такие вот дела, малыш... Наш имидж — тоже товар, ещё и какой! Иначе где бы мы взяли свежую кровь, при всеобщем враждебном к нам отношении?!!
Сокрушённо помотав лохматой головой, Ба ухватила за шкирку пробегавшее мимо хитиново-чешуйчатое хгирн'еубелло с подносом я полотенцем и заказала тому ещё пузырей принести. И мы чокнулись аж бегом принесённым «Эмбер amp; Блэк Принс», тёмным клаустаунским, и мы выпили за нас под торжествующе провозглашённое Бабулей: «За нас с нами и хер с ними!!» — и мы шваркнули банки об пол, расколошматив их на счастье (древний земной магический ритуал).
...И мы продолжили животрепещущий разговор.
— Конечно, далеко не всякое существо, которому надоела окружающая среда обитания, оказывается в Десятках неограниченных и накалывает себе тату розы векторов, символизирующее полнейшую свободу выбор-pa курса. Для этого, наверное, надо иметь в себе осо... особый ген беспокойства, что ли. Шило в заднице.
— Чему уж быть, так тому — и быть, — кивнул я согласно. — А як же ж.
— Каждому своё, ясный пень. Кому-то нравится протирать задницу в кресле у домашнего терминала, а кому-то дур-рно делается уже от мысли, что доведётся встретить подряд два рассвета одного и того же солнца...
— Брррр!!!
— Разные, разные... Глянь хотя бы на этого уродского жлобяру пент-онидейсика... Универсален лишь принцип: пр-родаётся и покупается всё. Только валюты разные. Кому за деньги, кому за услуги, кому за чувства...
— И любовь, Ба?..
— Любовь — договор купли-продажи. Да! И никак иначе, хочется нам того или нет. Из двоих обязательно кто-то пр-родаёт, а кто-то покупает. Взаимно — попеременно либо параллельно... Но вот вся заковыка в том, соблюдаются ли изначально оговоренные условия сделки, честны ли договаривающиеся партнёры... — Правоверная коммерциалистка Ррри замолкла и взрыкнула возмущённо. Мне показалось, я понял, о чём это она, собственно.
— Всё, вся и все — товар. И р-разумные любого биовида, как товар. Разнятся вот только... тем, что одни товар залежалый, а вторые — ходовой.
— В смысле — домоседы и бродяги? Тогда мы — ходовой...
— И в этом смысле тоже. Любишь ты поэтическую образность, символист хренов... Но не только. Я о том, что... э-э, одни человеки окружающим нужны дозарезу, а другие и на фиг никому не надобны. Думаю, это зависит от нас самих. Какие мы есть, в такую товар-рную категорию и угодим.
Ррри помолчала немного, словно вспоминая что-то, и тихо вымолвила:
— С двух сторон я жгу свечу, /Не жалея плоти и огня, / Чтоб, когда навеки замолчу, / Близким стало грустно без меня...
— Весь в тебя, — мстительно припомнил я ей, — почитательница поэзии хренова. Это чьё, кстати?
— С кем поведёшься, от того блох и наберёшься, ясный пень. Не помню, какой-то ваш классик, человечий.
Бабуля повернулась к трёхметровому (в сидячем положении) хвостатому псевдокенгуру с Онидейски-5. шумно кутящему за соседним столиком, пихнула его в плечо и сказала:
— Урод, я ни единого разу не сделала тебе замечания в надежде, что у тебя пр-роснётся совесть. Ты просекаешь, насколько симпатичен мне?
— Чево-о-о?! — повернулся урод. По роже видно — абсолютно не просёкший.
— Рот закрой, дурашка, не то зубы простудишь, — спокойно посоветовала Бабушка.
— Во стервядь бо-орзая... — несколько даже удивлённо протянул жлоб. И начал вырастать из-за стола, опершись огромными кулачищами на столешницу.
В стоячем положении этот громила-ящер оказался добрых четырёх метров росту, в полтора раза выше Ррри и раза в три тяжелее. Но мозгов у него в черепушке крохотной головки, ясный пень, страшно сказать, во сколько раз меньше, чем у кирутианки. Астрономическое число получается. Иначе бы он поблагодарил за проявленную симпатию, извинился и быстренько улепетнул... Иногда меня тошнит от того, что все мы, обитатели Пределов, теоретически имеем равные права покидать родные миры и уходить к звёздам. Наверное, моя неимоверная расотерпимость тоже имеет свой предел прочности и «наработку на отказ». Представителей некоторых биовидов глаза б мои не видели в космосе, дхорр их сотри с лика Вселенной!..
И поэтому я ловлю кайф, когда Ба учит тупого ящера уму-разуму. Это бесполезно, но она же говорила: симпатичен он ей! Не соврала, оказалось. Прямоходящий крокодил, правда, имеет совершенно иное мнение, но кого оно интересует? Нарвался — плати. За всё приходится платить, рано или поздно. Тою, этою либо иною валютой...
— Запиши на мой счёт, — бросила Ррри бармену, подразумевая амортизационные расходы на мебель, использованную в качестве наглядных пособий в процессе обучения. Мебель, к концу полуминутного урока испорченную безнадёжно.
Приятели урода благоразумно смылись, прочие посетители от греха подальше жались под стеночками. Ба выбросила бездыханного двоечника в окошко, как ни в чём не бывало присела за наш уцелевший столик, вновь присоединилась ко мне, невозмутимо посасывающему пивко, и продолжила практически с того места, на котором прервалась:
— Цитируя ещё одного классика-человека. Пределов Освоению нет. Ближняя околица, противоположный берег реки, земли за ближайшим перевалом, континент, планета, система, созвездие, скопление, галактика, метагалактика и дальше, и дальше, вперёд, вперёд... И в обратном направлении, через галактику, созвездие, планету, континент и околицу, — в себя и в глубину себя. Но на каждом этапе постоянно кажется, что — куда уж дальше?! А ведь на самом деле это — всего лишь вопросы необходимого и достаточного финансирования и транспортная проблема. Необходимо отыскать соответствующие ответы и решения — и полный впер-рёд! Пределов Освоению нет. Так говорил Стерх.
— Солег Анатольич, ясный пень, — кивнул я.
Это действительно была выдержка из цитатника Седых, капитана «Руского Духа», бывшего дальнего перехватчика класса «Смолянин». Капитана самого первого Вольного Торговца. Чистокровного русича, родом с гордой и независимой Яузы-5, иначе называвшейся Новой Таганкой. Не уничтожь её полторы тысячи лет назад шиарейцы, наверняка было бы суждено этой планете превратиться в цель наших паломничеств. Каждый гордун хоть раз в жизни там побывал бы... Солег Анатольевич Седых, экипажем прозванный Стерхом, набрал первую Десятку и беспрецедентно провозгласил «Руский Дух» кораблём без порта приписки. Звездолётом, уважающим законы ОП, но административно и налогово никому не подчиняющимся. Первый ВТ ушёл в космос, показав дулю всем ОП, и тем положил начало Движению. Словоохотливый был мужик Стерх и мудрый, что да, то да. Мыслил исключительно вслух. А корабельная сеть «Духа» записывала его изустные высказывания и комментарии, мегабайт за мегабайтом... Любопытные, на мой взгляд, там ответы и выводы встречаются. И прозрения... И сопоставления: прошлого с нынешним (ему); нынешнего (его) с экстраполируемым (им) грядущим.
Я иногда и сам размышляю о том, что можно было бы сегодня сказать о человеках будущего, какими их представить... «Не будет ли это представление глупым, наивным и смешным, „калькированным" с себя самого? — спрашиваю я себя. — Неким автоматическим переносом на потомков собственных психологии и ментальности?»
Ведь доподлинно представить, какою будет их окружающая среда, невозможно, будь ты даже семь тыщ семисот семидесяти семи пядей во лбу... Вольный торговец Солег Анатольевич Седых по прозвищу Стерх, живший за тысячи лет до меня, так же много и часто размышлял об этом. Не он первый, конечно же, в этом я уверен. И за тысячи лет до него жили какие-нибудь ненормальные индивидуумы, мучительно пытающиеся заглянуть чуть дальше собственного носа... Но с озвученными мыслями Стерха я знаком особенно близко, специально изучал записи. И в том, какими полторы тысячи лет назад представлял нас он, отыскал я множество подтверждений своему собственному выводу о том, что человеки всегда останутся человеками, как бы ни изменялась среда обитания.
Пока мы не разучимся любить и ненавидеть, пока будем ощущать странный зов, влекущий нас куда-то идти, что-то искать — наверное, смысл того, на кой дхорр вообще всё есть... мы останемся самыми беспокойными творениями Вселенной. «Книги, проверенные временем, читают и тысячи лет спустя, к примеру, — говорил Стерх. — Кинофильмы, проверенные временем, смотрят и тысячи лет спустя. Я способен понять, какие муки совести испытывал после совершения преступления Родион Раскольников, заполучивший кэш старухи-процентщицы. На халяву, так ему показалось вначале, когда он ещё не подозревал о том, чем придётся отплатить, как он будет наказан... Мне не совсем ясно, почему Холден Колфилд попал в подобное положение, но я понимаю, как у него болела душа. И боль души Мистера Розуотера я понимаю... Я с трудом понимаю, как Люк Скайуокер ухитрился выжить при своей наивности, но на его месте я наверняка также не остался бы в стороне. Я практически не понимаю, отчего Поэтесса, а, по совместительству, единственная наследница марсианского престола царевна Елена Сергеевна Романова стала самодержавной императрицей Солнечной Империи Софьей Четвёртой, а не отреклась, предпочтя судьбу звёздной скиталицы, которую воспевала в своих гениальных стихах. Но когда я читаю их, то рыдаю от сочувственного восхищения. Не совершив ни единого прокола в Запределье, она писала о Зове Звёзд так, будто большую часть жизни провела на борту Вольного Торговца...»
Так говорил Стерх.
И я с ним полностью согласен. За одним исключением. Ибо вынужден согласиться с выводом Бабули насчёт искусственного торможения технического прогресса в последние тысячелетия. У меня также возникает ощущение, что до определённого момента развитие цивилизаций ОП неслось вскачь, а потом перешло на черепаший шаг. Человеки, жившие в эпоху, непосредственно предшествующую «Рождеству Христову», были гораздо больше не похожи на своих потомков, людей века двадцатого летосчисления «от Р.Х.», предшествовавшего нашей космической эре. Хотя нас с ними, от обитателей Земли «века формирования эмбриона Сети», — отделяют примерно одинаковые расстояния. В прошлое и в будущее от легендарного двадцатого...
Будто прочитав мои мысли (а может, безо всякого «будто», не без помощи мутотени Света...), Ррри нарушила долгую задумчивую паузу, спросив меня:
— Был бы ты писателем, малыш, и пожелал написать о будущих людях, как бы ты их изобр-разил?
— Ну, во-первых, я бы придумал название. Являясь ярым символистом... этакое символичное и одновременно броское. Короткое, два-три слова. Писать без уже придуманного названия я бы не смог... Создавая файл, ты в первую очередь создаёшь его имя, без имени файла просто не создашь... «В Начале было Имя», цитируя древний сетевой манускрипт. Будучи ярым неопостмодернистом, от цитат — никуда не денусь.
— А во-втор-рых?
— Сделал бы посвящение. Наверное, адресованное всем, кто близок мне по духу, для кого слово «воображение» — не пустое буквосочетание. Памятуя о том, что подавляющему большинству вся эта «хвылософия» до одного места. Подавляющее большинство вообще ни хрена не читает! Подавляющее большинство никакими вопросами не задаётся, потому что в землю уткнулось носом и ему звёзды — что до задницы дверца. Зашибить на пропитанье, пожрать, выпить, тупое шоу глянуть, трахнуться, день прожит — и ладно...
— А потом?
— И подыскал бы у классиков прародины классный эпиграф. По смыслу что-нибудь типа... ну хотя бы вот что-нибудь этакое, символичное: я, дескать, прекрасно понимаю, что вам на фиг не надо всё это знать, но мне-то обязательно нужно кому-то рассказать! Как формулировочка?!
— Класс! А потом, в-тр-ретьих?
— Потом... потом я бы, ясный пень, начал писать. Вернулся бы домой, в Стэп, раскупорил законсервированный купол родового хутора, заполз бы в этот импровизированный скит, отрубил свой пойнт от Сети, превратив терминал в обыкновенную пишущую машинку со встроенным музыкальным центром, послал к дхорру внешний мир, остался наедине с внутренним и в состоянии полнейшего «профессионального сосредоточения», или как там оно называется у писателей... коротко говоря, в полнейшем одиночестве писал бы. Единственной гостьей в том скиту была бы Музыка. В идеале — только так.
— Аж завидно... И какими бы ты изобразил человеков грядущего, о низменной бытовухе и высоких чаяниях которых ты можешь только вообр-ражать?
— Если бы я был хороший писатель, то, ясный пень, как нас. Плохой, тот наворотил бы виртуальных уродов, своими потугами выглядеть натурально не вызвавших бы ничего, кроме смеха, — ни у нас, ни у реальных будущих. Но... я думаю, описывая их как нас, я не очень-то и навыдумываю. Впросак не попаду. Уперто остаюсь во субъективном мнении, что человеки всегда человеки, пусть иногда они называются люди, иногда человеки или челы, а когда и... говнюки двуногие. Четырёхногие, шестилапые, головоногие... Иные разумные тоже такие. Меняются лишь антураж, декорации, пьеса всё та же. Иначе бы мы уже давно перестали быть человеками... а заделались бы виртуальными уродами. Какими, не знаю. У меня не столь буйная фантазия. Наша фантазия, наверное, способна вообразить только то, что хоть где-то как-то когда-то может существовать. Если мы не способны до чего-то додуматься, наверное, его и быть не может... Но именно потому... что воображение у нас очень, мягко говоря, богатое, Вселенная столь многообразна и бесконечна... без ложной скромности — ну прямо как наше воображение! Вот. Но я — не писатель и, похоже, не стану им. У меня не хватит мозгов и выдержки. Я слишком эмоциональный. Окружающей среде меня достать — секундное дело. Р-раз — и вырвать из отрешённости, в состоянии которой только и возможно творить...
— Лихо закрутил, Бой. Но вот тебе мой тор-рговый совет. Если вдруг всё же надумаешь из фри-трейдеров уйти в сочинители, не забывай: для коммерческого успеха непременно сочетай элементы трёх видов литературы, самых популярных во Вселенной во все времена у всех рас. Детектив, фантастика и любовный, или «женский», роман. Сочетай в любой, угодной тебе, последовательности и пропор-рциональности, но обязательно. Иначе рискуешь помереть в скиту своём — больным, нищим, голодным и непризнанным, — утешаясь справедливой, но печальной истиной: к настоящим творцам признание приходит исключительно посмертно... За редчайшими исключениями, что да, то да. Бывало, ещё при жизни автора находился гениальный издатель, гениальность коего заключалась в сверхобострённом чутье на правду, и увековечивал сей промоутер своё собственное имя, входя в историю рука об руку с тем, чей ор-ригинальный внутренний мир он почуял и открыл для внешнего мира, отважившись рискнуть своим капиталом...
— Точно. Спасибо тем, кто сумел подняться над сиюминутностью! Благодаря им сохранились крупицы истины, обречённой погибнуть в холодных мансардах и голых студиях — традиционных обиталищах непризнанных гениев... Не представляю, каким бы я стал чудовищем, если бы не обнаружил вдруг, что я не один пытаюсь отыскать Ответы!.. Возможность обнаружить это мне предоставили менеджеры, в своё время с первого взгляда распознавшие шедевры.
— Прозорливые, я бы сказала, менеджеры... Но я бы вот ещё что добавила. Вселенная — постмодернистская, по сути своей, всё кружится и кружится... А ведь постоянное возвращение на кр-руги своя, взращивание себя на собственном навозе, построение себя на костях себя же — это уже ограниченность. Заштампованность, заданность и запрограммированность. И от вывода этого мне становится пасмур-рно на душе...
— Ассоциативно используя музыкальную терминологию... Главное — уметь писать лёгкую, так называемую популярную музыку, но не скатываться в «попсу», которая уже и вовсе не музыка, — упрямо сказал я. — Букв в любом алфавите — вполне определённое количество. Но с их помощью можно написать примитивный бульварный боевичок, не имеющий никакого отношения к литературе, а можно и захватывающий роман. Учитывающий специфику упрощённости массовых вкусов, но всё же литературно полноценный...
— ...а можно и подлинный шедевр, который вышеупомянутым упрощённым массам во все времена и на хер-р не был нужен. А это уже, малыш, используя твою меломанскую терминологию, называется не поп-, а рок-музыка. Или... авторская песня.
Я не думаю, что поср-редством маленьких тёмных значков, именуемых буквами, достаточно адекватно возможно объяснить, что такое красота и в насколько неуловимый миг она оборачивается уродством... или насколько ничтожно малое число ангстремов вмещается в шаг, отделяющий любовь от ненависти... или то, как страстно молятся за здравие друг дружки Добро и Зло, прекрасно понимая, что односторонних монет не бывает... или... Да как прекрасна и одновременно жутка наша житуха хотя бы! И уж наверняка не получится передать величие самосознания одиночками собственной богоизбр-ранности... осознания, взращённого и закалённого в салонах маршрутных аэробусов, идущих в ночь. Салонах, в которых все с кем-то и лишь ты — один или одна... Помнишь, у твоего любимого классика:
«...и вновь отвергнут, к счастью, вновь отброшен. / Сквозь строй огней я по проспекту ухожу, / Осознавая, что спасён — вновь одиноким! / В ночного странника, маршрутное такси сажусь, / И понимаю, что его мне подарили боги...»
Если обо всём этом писать, то навер-рняка получится чтиво «не для средних умов», мягко выражаясь. Явно — не попса. И даже не лёгкая, но музыка, по твоей терминологии, если и звучащая об одиночестве, то желательно с хеппи-эндом. Об истинном, неизбывном, вселенском Одиночестве, право на которое даётся далеко не каждому существу, способна пр-рорыдать лишь Музыка. Как она есть, без поп-приставок, преследующих меркантильные сиюминутные цели. Ты знаешь, что я подразумеваю... Великий древнеземной завоеватель Алекс Македонский, почти покоривший тогдашние Освоенные Пределы, приказал похоронить себя с вывернутыми наружу открытыми ладонями; смотрите, я ухожу с пустыми руками! Туда — ничего матер-риального не взять.
— Да... Если бы Ван Гог, Кламерисса или Бодпоа при жизни получили деньги за свои картины, они бы сейчас ни микроэква не стоили... Если бы Эмили Дикинсон, Эс Чейрник, Ор Укеро или Джей Ти Аамс заделались ремесленниками, пишущими ради гонораров и коммерческого прижизненного успеха, мы бы хрен их теперь ценили и читали! О них бы забыли через поколение, пусть бы они и «владели пером» досконально. Писать «хорошо» — это то же самое, что и «плохо». Писать имеет смысл, лишь безвариантно метя... в «классики», условно говоря. Если тебе вообще дано. Если, конечно, ты вообще хоть на что-то способен... Но если ты не решился вмешаться, значит — струсил. Быть Художником и не творить — таких скурвившихся, на потребу сиюминутности, ренегатов я назвал бы трусами. Графоманы — и те смелее, хотя им, бедолагам-бездарям, и не дано.
— Правильным местом думаешь... И говор-ришь красиво, не зря я с тобой столько возилась. Хотя бы говорить научила. Ещё годков с пять, ты бы у меня и думать начал... Шутка! А серьёзно... Лично я, ощути в себе зов, требующий писать или иным видом творчества заняться, крепко задумалась бы: надо ли вмешиваться? Не ускорю ли я своими «потугами на истину» процесс возрастания энтропии?.. Сотворила ли я, тяжким постоянным самоорганизующим трудом, свой разум и свою душу такими, чтобы осмелиться придать их в качестве инструмента крупице божественного таланта, дремлющей в любой и в любом из нас, даже в графоманах?.. Мне ужасно нр-равятся слова одного из древнеземных гениев. В письме к какому-то «костюму» он написал: «Князь, тем, кто вы есть, вы обязаны случайности своего рождения. Тем, кто есть я, я обязан только себе. Князей много, Бетховен — один». Конец цитаты. Ещё вот что повлияло бы на моё решение... Ощущение, что сказать своё Слово так — дано лишь мне, и никому больше. В целой Вселенной. И если не я, то кто же?.. Пусть не все поймут, пусть! Всем и не надо... Одно я знаю наверняка: отважившись вдруг, постар-ралась бы сказать всё, что я думаю по поводу Сущего, сотворив нечто, способное и через тыщи лет устойчиво привлекать внимание. Искренне, безоглядно выплеснуться, врезать правду-матку, как я её понимаю. На открытой ладони преподнестись... Чтобы те, чьё понимание совпадает с моим, открывали меня, листали меня и знакомились со мной, и теплело им на душе хоть на секундочку от осознания, что «не я одно такое» в Бескрайнем торговом Лесу блуждаю, хоронясь от врагов, в надежде прор-рваться к звёздам. Давя в себе страстное желание по аукать, не вынося одиночества... И, не сумев удавить, рискуя выдать себя смерти, аукать: а-ау-у, есть в чащобе кто-нибудь, способный прикрыть мне спину, чтобы совместно отбиваться от конкурентов?! Написанное мною и есть это самое ау, ясный пень. «Кто умер, но не забыт — тот бессмертен». Кажется, человек Лао-цзы сказал?.. Иначе я бы просто и не захотела. Пытаться творить иначе — скучно и бессмысленно. Стыдное это занятие, бесплодное, конформистское, малодушное и бессовестное... с моей личной, субъективной, конечно же, точки зрения. В этом Лесу и без того маловато смысла, зачем же катализировать скорость процесса возрастания энтр-ропии?
Ответ риторичен. И мы замолкаем. На эту тему, ясный пень, сказано всё.
...И мы устремляемся к большой воде, перед уходом начистив рыла каким-то свинообразным уродинам, вообразившим себя королевами и богинями «Рваного Доллара» и вознамерившимся нас прижать к когтю.
Неважно, боги мы паи нет, дано человекам богами быть или всегда оставаться как боги, лишь несовершенными копиями... Никому никогда нельзя показывать, до чего ты боишься (а страшно, страшно до дрожи в кончиках пальцев!!!) Смерти, Предводительницы Конкурентов. Бояться не грех. Грех при этом ещё и трусить — бояться и не бороться. «Боюсь, но борюсь». И только так! Это — для нас. Распятые на Звёздном Кресте жизни, мы предпочитаем плеваться в морды прокураторовым холуям, а когда тело иссохнет под беспощадным солнечным расстрелом и слюны не останется, мы будем испепелять их взглядами. Рая нет. Наши души обречены возвращаться в этот ад — в следующих воплощениях. Вознесенье праведников и вечная загробная жизнь — сказочка для трусливых. Для тех, кто так и норовит заделаться всякими пастырями, и от имени Его пасти отары рабов, состоящие из быдла, которое и вовсе безмозглое, к какому бы биовиду ни принадлежало. Что и говорить, удобное положеньице — посредничать! Вы мне, пастору, дескать, кусок пожирней, кошель потяжелей и деваху (парнягу) покрасивше жертвопринесите, а я ваши мольбы Творцу передам, я к нему поближе, он меня скорей услышит! Вы типа как на примитивной недолговечной бумаге просьбы свои корябаете, а я — поп, жрец, падре, гуру, мессия, — адаптер как бы: ваш «аналоговый» молитвенный поток в оцифрованные файлы перевожу, на вечный инфоноситель...