Страница:
«Наша цель — звёзды!»
Чтобы проникнуться звёздным зовом, исполниться до последней степени, необходимо пребывать в той степени отвращения к ближним своим, когда приходишь к решению, что продолжать жить можно лишь в единственном случае. Если помнишь о головокружительной бесконечности Вселенной, перед которой человеческая возня смешна и бессмысленна. В этом случае ты не только обретаешь спокойствие безразличия, но становишься способным на отпор и дерзость.
И, переполнившись выше неба, увлечёшься. До высшей ступени увлечения, до одержимой уверенности в собственных силах. Ведь только увлечение приводило человеков к великим открытиям, прозрениям и произведениям, украсившим нашу жизнь.
К проникновениям в суть.
Всегда так было, так есть, так будет. Если мы понимаем боль, переполняющую души поэтов, живших в древности, то мы — не изменились.
С двух сторон я жгу свечу,
Не жалея плоти и огня,
Чтоб, когда навеки замолчу,
Близким стало грустно без меня...
Никогда не закроется сезон вселенской охоты, что ведётся и на них, и на нас, и на тех, кто поднимет горящий предвкушением взор к небу после нас. В сравнении с мировой революцией, которая действительно может свершиться, если нас всех перестреляют, абсолютно всё остальное — ей-богу, сущая ерунда.
Перещеголять «мировую революцию», пожрущую творцов, дерзнувших нарушать запрограммированные традиции, способно лишь мировое светопреставление.
Свет и Мир — синонимы...
Преставиться и умереть — также.
А ведь и Он умрёт... разве нет?..
Им же самим, первейшим истинным Вдохновителем Творения, установлено и повелено, чтоб к настоящим творцам истинное признание приходило исключительно посмертно... недаром при Его жизни столько атеистов всяческих мастей развелось. И трусов, метящих в посредники и адаптеры. «Костюмов» от религии. Как известно, воистину, там, где начинается религия, там заканчивается Вера.
Молитва — прямое послание Вдохновителю Творения. Свет Веры, осенивший душу, — его прямое ответное сообщение лично тебе.
Если конкретный/ая/ое Ты — дождёшься её от Него.
Иногда кажется, что светопреставление уже наступило. Только мы его ещё не заметили. Такие мы тупые и косные, тугомыслящие, что до нас всё доходит с досветовой скоростью. Тех же, кто хотя бы пытается понять намерения Его и Её, то есть иногда заглядывает в замочную скважину закрытой двери, ведущей на лестницу в небеса, — стоит назвать сообразительными. Соображать — значит уметь пользоваться «соображалкой». Мало наличия разума, ненароком вложенного в нас Нею (с Его подачи). Необходимо ещё уметь им пользоваться...
Быть может, и для того, чтобы однажды осознать: Свет давным-давно преставился и пора Его признавать?.. Для того, чтобы не испугаться тёмной ярости Чёрной Вдовы, ополоумевшей от боли потери, измучившейся до такой степени, что исторгла собственный разум?! Избавилась, чтобы стереть память, чтобы не помнить Того, кто был...
Неповторимым, единственным, любимым???
Чтобы не умереть от боли. И суметь идти дальше самостоятельно, без Него. Дабы всегда были наследники — Те, кто длит в бесконечность Дорогу, проложенную Им.
По образу и подобию...
Вот в чём подвох-то заключается. Экзамен на выживаемость. Посредством Её лона и утробы, предусмотрительно и заблаговременно, Он подстроил нам «ай-кью» тест: Степень УМения зависит исключительно от нас самих. Наше SUM находится в прямой зависимости от того, как мы COGITO. Такое вот ERGO, ясный пень.
Наследие. Его, сжигавшего Свечу с двух сторон... дабы вложить в наши черепа Дары. Пожалуй, самые вдохновенные и гениальные творенья свои — «процессоры» наиболее мощные из всех существующих. Средство для поиска ответов, для творчества.
Мир — это образы окружающей среды, воспринимаемые нашими сервисными устройствами (органами чувств) и СУМмируемые нашими Процессорами. Способными соображать, то есть сопоставлять символические образы эти, и выдавать результат — сотворять из них нечто новое, своё. Не употреблять всю жизнь «продукты», сотворённые другими сущностями, а самостоятельно, активно созидать!
Пассивное Употребление — стагнация... Процессор, следовательно, процесс. Движение. Нет процесса — нет движения, нет смысла существования. Без смысла — нет существования. НЕ существование, следовательно, Одиночество. Ведь у Жизни— Процесса — есть лишь два направления: состояние и чувство. Стагнация — Одиночество — Смерть и... единственная альтернатива, ясный пень: Движение — Творчество — Любовь.
Если же Он всё-таки умер... то, без сомнения, потому, что остановился, не в силах любить Её дальше. Такую, какой Она стала. После того как Он, воистину любя, даровал Ей свободу от себя.
Он, первым из сущих познавший Любовь — высшее проявление Разума, не смог любить злобную вселенскую торговку Тиа Хатэ. А без любви ничего путного не сотворишь. Не сотворяя, никуда не идёшь. Ну что же... Если Он способен умереть от угрызений совести — мы бы не отказались от такого члена вольного Экипажа. Мы с Ним одной крови.
Встретимся в следующей жизни, Товарищ.
«КАК ЧЕЛОВЕК»
«ЕЩЁ НЕ КОНЕЦ»
Чтобы проникнуться звёздным зовом, исполниться до последней степени, необходимо пребывать в той степени отвращения к ближним своим, когда приходишь к решению, что продолжать жить можно лишь в единственном случае. Если помнишь о головокружительной бесконечности Вселенной, перед которой человеческая возня смешна и бессмысленна. В этом случае ты не только обретаешь спокойствие безразличия, но становишься способным на отпор и дерзость.
И, переполнившись выше неба, увлечёшься. До высшей ступени увлечения, до одержимой уверенности в собственных силах. Ведь только увлечение приводило человеков к великим открытиям, прозрениям и произведениям, украсившим нашу жизнь.
К проникновениям в суть.
Всегда так было, так есть, так будет. Если мы понимаем боль, переполняющую души поэтов, живших в древности, то мы — не изменились.
С двух сторон я жгу свечу,
Не жалея плоти и огня,
Чтоб, когда навеки замолчу,
Близким стало грустно без меня...
Никогда не закроется сезон вселенской охоты, что ведётся и на них, и на нас, и на тех, кто поднимет горящий предвкушением взор к небу после нас. В сравнении с мировой революцией, которая действительно может свершиться, если нас всех перестреляют, абсолютно всё остальное — ей-богу, сущая ерунда.
Перещеголять «мировую революцию», пожрущую творцов, дерзнувших нарушать запрограммированные традиции, способно лишь мировое светопреставление.
Свет и Мир — синонимы...
Преставиться и умереть — также.
А ведь и Он умрёт... разве нет?..
Им же самим, первейшим истинным Вдохновителем Творения, установлено и повелено, чтоб к настоящим творцам истинное признание приходило исключительно посмертно... недаром при Его жизни столько атеистов всяческих мастей развелось. И трусов, метящих в посредники и адаптеры. «Костюмов» от религии. Как известно, воистину, там, где начинается религия, там заканчивается Вера.
Молитва — прямое послание Вдохновителю Творения. Свет Веры, осенивший душу, — его прямое ответное сообщение лично тебе.
Если конкретный/ая/ое Ты — дождёшься её от Него.
Иногда кажется, что светопреставление уже наступило. Только мы его ещё не заметили. Такие мы тупые и косные, тугомыслящие, что до нас всё доходит с досветовой скоростью. Тех же, кто хотя бы пытается понять намерения Его и Её, то есть иногда заглядывает в замочную скважину закрытой двери, ведущей на лестницу в небеса, — стоит назвать сообразительными. Соображать — значит уметь пользоваться «соображалкой». Мало наличия разума, ненароком вложенного в нас Нею (с Его подачи). Необходимо ещё уметь им пользоваться...
Быть может, и для того, чтобы однажды осознать: Свет давным-давно преставился и пора Его признавать?.. Для того, чтобы не испугаться тёмной ярости Чёрной Вдовы, ополоумевшей от боли потери, измучившейся до такой степени, что исторгла собственный разум?! Избавилась, чтобы стереть память, чтобы не помнить Того, кто был...
Неповторимым, единственным, любимым???
Чтобы не умереть от боли. И суметь идти дальше самостоятельно, без Него. Дабы всегда были наследники — Те, кто длит в бесконечность Дорогу, проложенную Им.
По образу и подобию...
Вот в чём подвох-то заключается. Экзамен на выживаемость. Посредством Её лона и утробы, предусмотрительно и заблаговременно, Он подстроил нам «ай-кью» тест: Степень УМения зависит исключительно от нас самих. Наше SUM находится в прямой зависимости от того, как мы COGITO. Такое вот ERGO, ясный пень.
Наследие. Его, сжигавшего Свечу с двух сторон... дабы вложить в наши черепа Дары. Пожалуй, самые вдохновенные и гениальные творенья свои — «процессоры» наиболее мощные из всех существующих. Средство для поиска ответов, для творчества.
Мир — это образы окружающей среды, воспринимаемые нашими сервисными устройствами (органами чувств) и СУМмируемые нашими Процессорами. Способными соображать, то есть сопоставлять символические образы эти, и выдавать результат — сотворять из них нечто новое, своё. Не употреблять всю жизнь «продукты», сотворённые другими сущностями, а самостоятельно, активно созидать!
Пассивное Употребление — стагнация... Процессор, следовательно, процесс. Движение. Нет процесса — нет движения, нет смысла существования. Без смысла — нет существования. НЕ существование, следовательно, Одиночество. Ведь у Жизни— Процесса — есть лишь два направления: состояние и чувство. Стагнация — Одиночество — Смерть и... единственная альтернатива, ясный пень: Движение — Творчество — Любовь.
Если же Он всё-таки умер... то, без сомнения, потому, что остановился, не в силах любить Её дальше. Такую, какой Она стала. После того как Он, воистину любя, даровал Ей свободу от себя.
Он, первым из сущих познавший Любовь — высшее проявление Разума, не смог любить злобную вселенскую торговку Тиа Хатэ. А без любви ничего путного не сотворишь. Не сотворяя, никуда не идёшь. Ну что же... Если Он способен умереть от угрызений совести — мы бы не отказались от такого члена вольного Экипажа. Мы с Ним одной крови.
Встретимся в следующей жизни, Товарищ.
«КАК ЧЕЛОВЕК»
...Бесконечно много и прискорбно мало случилось в эту Ночь, думала Женщина позднее, вспоминая считанные часы, в которые целиком уложились целый мир и целая жизнь.
Вспоминая и пору Убийцы, утро. Сол, со слезами на глазах, упал в то страшное утро перед нею на колени, и с уст его сорвались слова, на лету складывающиеся в стихи...
ЕЙ
Губы твои — нежных два лепестка.
Я пью с них любовь пылающим ртом.
Ласки твои, что в колодце вода,
Чисты, и пьянят, и волнуют, как ром.
Кудри твои — это нежности запах,
Запах полыни и запах любви.
Голову я положил бы на плаху:
Хочешь — люби, а хочешь — руби!
«Как же мне хочется, чтобы Ею оказалась ты, Но-оми, — глотая солёные капли, честно пожаловался он Женщине, которая наконец-то, его усердными стараниями, была уже не девочкой, — но увы... ты не моя Ягодка, прости меня, кобеля похотливого... за то, что поддался твоему желанию, и не сумел сдержать своё, и согласился... О Вырубец, какая же ты красивая!..»
Номи прижала его мокрое от слёз лицо к своей груди, в которой трепыхалось на последнем издыхании умирающее сердечко, и прошептала:
«Ты не виноват ни в чём. Это ты меня прости... за то, что не я... твоя Ещё Одна...» — и почувствовала, как он замер от восхищения.
«Ты поняла, поняла меня, сумела понять!!!» — кричали его глаза. И разрыдался Со-олнышко пуще прежнего, а Номи прижимала его к себе, обнимала, обволакивала, прикрывала и примагничивала, пытаясь возродить памятное чувство всеобъемлющего поглощения и впитывания... но тщетно. Всё не возникало оно и не возникло.
Иллюзия предназначенности развеялась. Однако не бесследно, как многие до неё, а превратившись, быть может, в иную... Постепенно Женщина Номи осушила слёзы своего первого и единственного Мужчины, разогнала тучи, затянувшие его сердце волглым пологом удушья... А что ей ещё оставалось? Кто-то ведь и для него должен быть Солнышком!..
Пока он ещё здесь, пока ещё не ушёл совсем...
Любящие ничего не должны требовать взамен. Иначе какая же это Любовь... купля-продажа, а не...
Истинная Любовь — вне торга вселенского. Единственная драгоценность, которую не купить и не продать.
И в благодарность получила Номи от него в подарок ещё одно признание в утраченной любви...
Природа каждому оружие дала:
Орлу — горбатый клюв и мощные крыла,
Быку — его рога, коню — его копыта.
У зайца — быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб её. У рыбы — плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество своё,
Дала им красоту — не меч и не копьё,
Пред женской красотой
Мы все бессильны стали,
Она сильней богов, людей, огня и стали.
И в наступившей благоговейной тишине долго молча смотрела, как Сол жадно смотрит на неё. Наверное, он желал наглядеться впрок, чтобы хватило ему аж до того мгновения, когда Вторая, убившая счастье Номи, к нему придёт наяву.
Несчастная, как никогда в жизни, смотрела на его лицо, понимая, что с Боем уже ничего не повторится и не продлится, что Ночь эта — их единственная. Даже если они когда-нибудь «по-дружески» и переспят, то это будет уже простой секс, обычный знак дружеской симпатии, вроде как приготовить другу вкусный салатик или предоставить плечо, поплакаться...
Насмотревшись, Бой поцеловал Уже Не Девочку и Уже Не Его Женщину в последний раз. Ушёл молча... Наверное, уносил на губах вкус этого последнего поцелуя.
...Храм, возведённый на одну-единственную Ночь, рухнул. Обломки чувств хаотически перемешались, и поток сознания, заливающий их, дробился, рассекался на рукавные струи, то расходящиеся, то вновь смыкающиеся в едином русле. Мысли — самые эфемерные, неуловимые и быстрые птицы во Вселенной, — разлетались под бесноватыми ударами фиолетового ветра тоски.
[[...если я попался вам навстречу, / Значит, вам со мной не по пути]], — вернулась привычка выхватывать из эфира музыку.
Только песни все теперь были сплошь печальные...
Но-оми не сказала Со-олу и никогда не скажет, что её собственная интуиция уверенно подсказывает ей: Солнышко — это Он, истинный суженый. Иначе бы она ему ни за что не отдалась! Только вот Он не разглядел, не понял... упустил.
«Да пребудет мой истинный Принц в уверенности, что я ещё повстречаю своего принца... так ему будет легче, — подумала Женщина, обхватив, обняв, обволочив себя сама, съёжившись от внезапно нахлынувшего холода. — Не хочу, чтобы ему было плохо из-за меня».
Подумала, закусив губу, чтобы не взорвать криком вселенную Мужчины.
«Тому, кого люблю, желаю быть свободным, даже от меня».
Она не захотела оказаться его гемофилией, этой невольной женской карой, от которой страдают лишь мужчины, но передают из поколения в поколение лишь женщины. Болезнью, которую до сих пор не удалось искоренить.
«Его вольная кровь не выдержит тюремных объятий любящих рук, — подумала Номи, — лучше я уж рассеюсь, как радуга. Последний Поцелуй — и всё, нет меня».
Впервые в жизни она поняла, что долгожданная ноша личного счастья тяжелей. Тяжелей ноши горя, казавшейся ей невыносимо обременительной. В беде всегда остаётся надежда на лучшее, ожидающее впереди. А тут — всё уже сбылось, полностью и до конца. И новое, чему за ним должно бы следовать, — не проглядывается. Поскольку время остановилось на высшей точке хорошего. Ничего лучшего уже не сможет случиться.
[[...и волшебством... звучит мой смех, / Это всё мираж... где бы я... ни была, / Я одна... без тебя...]]
И остро пожалела о том, что натворила. Сама. Он же ни в чём не виноват. «Ду-ура, сама-а!..»
Но тотчас — жалеть перестала «Оно того стоило, Мой Принц! Я помню каждое мгновение, каждый тик-так гениально сыгранной нами пьесы, и я знаю — ты тоже не позабудешь...»
[[...Свет под облаками / Провожу глазами...]], — и когда померкнет он, — [[...Где-то там, в кучевых, вдруг порвётся струна...]]
«Что ж, настоящая Любовь может быть только неразделённой. Ты любишь его, а он — другую. Он любит тебя, а ты — другого. Другой любит тебя, а ты — другую. Другая любит тебя, а ты — другого... Э-эх, нема в жизни счастья!..»
Может, только так Любовь и выживает?
Разделённая — она превратится в бремя личного счастья, тяжёлое и невыносимое. Неразделённая, она всегда — путь к цели. В коем и заключён истинный смысл существования цели. Как известно издревле, достигнутая цель желанной быть уже не может.
Цель — Солнышко. Прямой контакт, как и с поверхностью любой звезды, — невозможен. По определению.
Подобно тому, как не существует Разделённая Любовь.
...Мысли метались, метались, метались, как ополоумевшие птицы, по которым охотники палят изо всех стволов... «Почему всё-таки Он?» Номи опускала веки и кистью воспоминаний рисовала на их внутренней стороне лицо Любимого, руки Любимого, тело Любимого... его глаза, усы, бороду, волосы, распущенные для неё... И удивлялась: «Почему Он?!!» В чём он, тот самый неуловимый штрих, который вдруг волшебно превращает одно-единственное лицо в лицо Единственного?..
Почему любые два лица, «поставленные рядом», отличаются друг от дружки? К одному ты остаёшься равнодушной, а второе вдруг... зажигается и горит — для тебя. Почему же чья-то походка, чьи-то движения, жесты, запах, тембр голоса... вдруг становятся для тебя единственно необходимыми, других человеков оставляя равнодушными?..
«И при этом даже не обязательно влюбляться? Мы, разумные, постоянно входим в контакты друг с другом, — думала Номи, — и каждый раз нечто глубоко внутри нас делает выбор: скользнуть взглядом (ухом, ноздрями, и тэдэ) либо задержаться. И сами не понимаем, в чём же он, критерий выбора... „Сложившийся вкус", „выработанные пристрастия" и тому подобные термины — слишком очевидные объяснения. Истина никогда не лежит на поверхности. Не шлюха ведь, всякому-каждому не даётся...»
И Номи пыталась найти ответы. В лице Сола чувствовалась древность. Такими, в её представлении, должны были быть лица кочевников древней Земли... Такими, в её представлении, могли быть лица древних святых... В каюте Сола она видела икону одного из них, вечного странника по имени Николай. Черты не совпадали, однако нечто неуловимое присутствовало в обоих лицах — словно их обоих одухотворяла одна и та же Идея.
Движение — жизнь... Это избитое до посинения выражение приобретало вселенское значение, переходя от категорий физиологических к категориям духовным, но ведь и для телесной ипостаси это — самая что ни на есть святая правда. Гиподинамия — враг здоровья...
Мысли метались, метались, метались, лишая покоя. Сияющие глаза Любимого неотступно преследовали её, что во сне, что наяву.
«Бой — существо, производящее энергию, — думала Номи. — Он просто источает её! Он сам её производит и в невероятном количестве отдаёт... Быть может, сам того не сознавая. Есть существа, подпитывающиеся за счёт других, и таких подавляющее большинство, но „женщник" Со-олнышко — не такой. Его переполняет, распирает Нечто, настырно толкающее его вперёд. Таким мужчинам противопоказано целиком сосредоточиваться на одной женщине. Огонь таких мужчин рассчитан на мириады... Если они отдадут одной-единственной всего себя, она сгорит. Если, конечно, она сама — не такая же».
В том-то и дело — такой женщиной себя Номи не ощущала. Она хотела простого, земного, бабского счастья. Он же мог предложить только нечто «неземное».
«По крайней мере, — утешилась Номи, — я умру с ощущением, что была в миллиметре от того, чтобы стать любимой женщиной такого мужчины».
Перечисляя раз за разом всё познанное ею и раз за разом, подобно Солу, пытаясь разобраться в собственных чувствах, Номи задавалась вопросом: «ЭТО ЛИ — ЛЮБОВЬ?»
И неизменно выдавала ответ: «Да».
Она тоже разобралась в собственных чувствах. Выхваченное из эфира, звучало [[...only you...]], что в переводе на корус значит: конечно же, только ты.
«Я назначила тебя, Любимый, на эту роль. Ты её сыграл гениально. Я не ошиблась в тебе...»
И гораздо позже Номи отыскала ответ на ещё один вопрос: почему она осталась рядом с ним, в качестве Третьей женщины? «... Миг бытия так краток» — вспомнила она. Разве это плата за возможность согреваться хотя бы искоркой Огня?! Всего лишь — вся жизнь, одна из множества мгновений, что бесконечной вереницей уносят души в неведомое...
В каждой жизни, повстречав Единственного, оказываешься на распутье. И приходится выбирать дорогу. Одну из трёх.
[[...три дороги судилось нам. / Одна в разлуку, другая в любовь, / А третья та, что ты нашёл...]]
Так уж вышло, что в этой жизни Номи судилось быть Третьей.
...В подружки тактично пристраивалась Душечка, жаждущая предоставить себя в амплуа «подушки для слёз», однако Номи — мягко и вежливо, но непреклонно — избегала тесного сближения.
Тити смотрела всё понимающими глазами, горестно качала головой. И не прекращала попыток вышибить клин клином, суля познакомить «с потрясным мальчиком, мать! Вот увидишь, продолжение будет ещё лучше начала! Второй шанс каждой положен!». Номи улыбалась и качала головой — ноу. Никаких продолжений... А подруга ей не была нужна: зачем подруга, когда у тебя есть настоящий Друг, которому от тебя ничего не нужно, но который готов отдать тебе практически всё — и разум и тело...
Вот именно — «практически». За исключеньем ма-ахонькой такой малости. Души. А без этой всеобъемлющей, космосоподобной «малости» и тебе от него ничего не нужно. «Всё, что ты мог мне дать, любимый, — думала Номи, — ты уже мне дал. Со всей искренностью, на которую лишь ты способен, от всего тела даровал...»
[[...yesterday...]], — сосредоточив в себе всю грусть разлук и расставаний всех времён и народов, звучала гениальная мелодия древнеземной группы. Участники которой, несомненно, обрекли себя на бессмертие: как известно, пока звучат твои песни или читают твои книги, ты не умрёшь.
В переводе со спама на корус это, конечно же, значило «вчера».
...Но рассеяться подобно радуге — конечно же не получилось. Сказать очень легко: «НЕТ МЕНЯ!» — а вот попробуй рассейся, когда любимый рядом. Он был рядом, и она знала, что нужна ему по-прежнему, нужна, нужна, нужна. Хотя бы в качестве подруги. И она постаралась. Ох как же она постаралась!..
И, невольно вспоминая Фею, — вернувшуюся к живым из иного, лучшего, мира, танцевать для тех, кого любила, — Номи жила, согреваемая искоркой осознания, что и Сол изо всех сил старается для неё.
Она знала, что ради неё он готов теперь на всё, даже умереть, не дождавшись явления пресловутой ещё одной. Чего ещё она, чуть ли не насильно записавшая его в Герои-любовники, могла теперь от него требовать?! Он же — не требовал ничего, он продолжал казниться тем, что «натворил». И не знал, как искупить. Он очень не хотел оказываться принцем, но она его уговорила, назначила, и он сыграл эту роль. Теперь играл другую, не главную и не героическую, но незаменимую. Оборот «как друг подружке говоря» навсегда приобрёл официальный статус...
Она казнилась тем, что натворила, казнилась из-за того, что он казнился, и без настоящего Друга просто-напросто пропала бы, рухнула в пропасть отчаяния. Их связывало нечто общее — чувство вины, а когда у двоих есть хоть что-то общее, это уже не столь безнадёжно...
«Друг — это тот, с кем тебе свободно и безопасно», — говорила она ему, подразумевая бескорыстие в отношениях. «Друг — это человек, о котором ты знаешь всё и, несмотря на это, продолжаешь его любить», — думала при этом, вслух не произнося.
«Если бы не это, я бы не чувствовала себя очищенной. А я по-прежнему, с той самой ночи, чувствую себя Чистой. Такою видел меня ты. Такую всю жизнь, ненавидя и презирая себя, не хотела в себе увидеть я, и увидела, лишь утратив очистителя. Если бы не это, Любимый, мы бы не смогли соединяться в снах, которые как бы и не сны, да. А мы ведь по-прежнему назначаем друг дружке свидания... и просыпаюсь я с мучительно-сладостным ощущением, названным мною реверберация». (Не путать с Реставрацией. Увы, невозможной!)
Этот образ появился в голове ещё утром, когда Он уходил от неё, унося на губах вкус последнего поцелуя. Обрывки музыкальных композиций, выхваченных из эфира мечущимся от боли сознанием, хаотически сменясь, звучали и перемешивались до мгновения, когда Он, прощально взглянув на неё от выхода, канул за мембраной люка...
Но в это мгновение вдруг наступила тишина. И пришла тьма. И лишь длящийся отзвук последней ноты, длящийся отблеск последнего взгляда Любимого, ушедшего к ненавистной Другой, связывали меркнущее сознание с невозможной, ужасающей, но такой невыносимо взаправдашней реальностью.
«Теперь вся жизнь моя — сплошь реверберация, — грустно иронизировала потом Женщина, познавшая вкус любви во всех оттенках, утешаясь лишь тем, что хотя бы Подруга, тем, что всегда остаётся со своим Принцем рядышком. — Тягостный провал времени, заполненный только тем, что называется реверберацией. Это когда звучание живёт ещё некоторое время после выключения его источника. Солнышко закрыто ненавистной тучей. Я, помня его свет и тепло, зябко кутаясь в воспоминания, всё-таки живу. Чаривныця недобитая».
Отказаться от него, уйти, постараться забыть, излечиться временем она не сумела. Её выбор — отказ от второго шанса. Очищенная и, быть может, святая всё же, она останется рядом, ежесекундно умирая от боли и ежесекундно возрождаясь, потому что она была всё ещё необходима ему. По-прежнему.
Её собственное «где-нибудь, с кем-нибудь» пока ещё было здесь, и это ничего, что «как-нибудь» оказалось далеко не таким, какое хотелось ей.
«Аутентично лишь то, что мы уже сделали и непосредственно делаем в эту минуту, — утешила себя Женщина. — То, что хотели бы делать и тем паче то, что мы не сделали, остаётся в старых редакциях. А они, как известно, уничтожаются невосстановимо, когда поверх них записываются файлы одноимённые, но в новой редакции».
И только реверберационным эффектом Очистительной Ночи звучала, звучала, звучала песня, пришедшая из глубины веков благодаря лазерному свету, сохранившему для потомков звук.
Наверное, Александер Розенбаум, человек с Земли, душою которого эта песня тысячи лет назад была рождена, — один из тех, кого Солнышко называет «воистину сотворёнными по образу и подобию».
Из пытавшихся отыскать ответы на заданные вопросы.
Ответы, неизвестные даже Тому, кто, сотворив их, самым первым из всех — ими озадачился.
Вспоминая и пору Убийцы, утро. Сол, со слезами на глазах, упал в то страшное утро перед нею на колени, и с уст его сорвались слова, на лету складывающиеся в стихи...
ЕЙ
Губы твои — нежных два лепестка.
Я пью с них любовь пылающим ртом.
Ласки твои, что в колодце вода,
Чисты, и пьянят, и волнуют, как ром.
Кудри твои — это нежности запах,
Запах полыни и запах любви.
Голову я положил бы на плаху:
Хочешь — люби, а хочешь — руби!
«Как же мне хочется, чтобы Ею оказалась ты, Но-оми, — глотая солёные капли, честно пожаловался он Женщине, которая наконец-то, его усердными стараниями, была уже не девочкой, — но увы... ты не моя Ягодка, прости меня, кобеля похотливого... за то, что поддался твоему желанию, и не сумел сдержать своё, и согласился... О Вырубец, какая же ты красивая!..»
Номи прижала его мокрое от слёз лицо к своей груди, в которой трепыхалось на последнем издыхании умирающее сердечко, и прошептала:
«Ты не виноват ни в чём. Это ты меня прости... за то, что не я... твоя Ещё Одна...» — и почувствовала, как он замер от восхищения.
«Ты поняла, поняла меня, сумела понять!!!» — кричали его глаза. И разрыдался Со-олнышко пуще прежнего, а Номи прижимала его к себе, обнимала, обволакивала, прикрывала и примагничивала, пытаясь возродить памятное чувство всеобъемлющего поглощения и впитывания... но тщетно. Всё не возникало оно и не возникло.
Иллюзия предназначенности развеялась. Однако не бесследно, как многие до неё, а превратившись, быть может, в иную... Постепенно Женщина Номи осушила слёзы своего первого и единственного Мужчины, разогнала тучи, затянувшие его сердце волглым пологом удушья... А что ей ещё оставалось? Кто-то ведь и для него должен быть Солнышком!..
Пока он ещё здесь, пока ещё не ушёл совсем...
Любящие ничего не должны требовать взамен. Иначе какая же это Любовь... купля-продажа, а не...
Истинная Любовь — вне торга вселенского. Единственная драгоценность, которую не купить и не продать.
И в благодарность получила Номи от него в подарок ещё одно признание в утраченной любви...
Природа каждому оружие дала:
Орлу — горбатый клюв и мощные крыла,
Быку — его рога, коню — его копыта.
У зайца — быстрый бег, гадюка ядовита,
Отравлен зуб её. У рыбы — плавники,
И, наконец, у льва есть когти и клыки.
В мужчину мудрый ум она вселить умела,
Для женщин мудрости Природа не имела
И, исчерпав на нас могущество своё,
Дала им красоту — не меч и не копьё,
Пред женской красотой
Мы все бессильны стали,
Она сильней богов, людей, огня и стали.
И в наступившей благоговейной тишине долго молча смотрела, как Сол жадно смотрит на неё. Наверное, он желал наглядеться впрок, чтобы хватило ему аж до того мгновения, когда Вторая, убившая счастье Номи, к нему придёт наяву.
Несчастная, как никогда в жизни, смотрела на его лицо, понимая, что с Боем уже ничего не повторится и не продлится, что Ночь эта — их единственная. Даже если они когда-нибудь «по-дружески» и переспят, то это будет уже простой секс, обычный знак дружеской симпатии, вроде как приготовить другу вкусный салатик или предоставить плечо, поплакаться...
Насмотревшись, Бой поцеловал Уже Не Девочку и Уже Не Его Женщину в последний раз. Ушёл молча... Наверное, уносил на губах вкус этого последнего поцелуя.
...Храм, возведённый на одну-единственную Ночь, рухнул. Обломки чувств хаотически перемешались, и поток сознания, заливающий их, дробился, рассекался на рукавные струи, то расходящиеся, то вновь смыкающиеся в едином русле. Мысли — самые эфемерные, неуловимые и быстрые птицы во Вселенной, — разлетались под бесноватыми ударами фиолетового ветра тоски.
[[...если я попался вам навстречу, / Значит, вам со мной не по пути]], — вернулась привычка выхватывать из эфира музыку.
Только песни все теперь были сплошь печальные...
Но-оми не сказала Со-олу и никогда не скажет, что её собственная интуиция уверенно подсказывает ей: Солнышко — это Он, истинный суженый. Иначе бы она ему ни за что не отдалась! Только вот Он не разглядел, не понял... упустил.
«Да пребудет мой истинный Принц в уверенности, что я ещё повстречаю своего принца... так ему будет легче, — подумала Женщина, обхватив, обняв, обволочив себя сама, съёжившись от внезапно нахлынувшего холода. — Не хочу, чтобы ему было плохо из-за меня».
Подумала, закусив губу, чтобы не взорвать криком вселенную Мужчины.
«Тому, кого люблю, желаю быть свободным, даже от меня».
Она не захотела оказаться его гемофилией, этой невольной женской карой, от которой страдают лишь мужчины, но передают из поколения в поколение лишь женщины. Болезнью, которую до сих пор не удалось искоренить.
«Его вольная кровь не выдержит тюремных объятий любящих рук, — подумала Номи, — лучше я уж рассеюсь, как радуга. Последний Поцелуй — и всё, нет меня».
Впервые в жизни она поняла, что долгожданная ноша личного счастья тяжелей. Тяжелей ноши горя, казавшейся ей невыносимо обременительной. В беде всегда остаётся надежда на лучшее, ожидающее впереди. А тут — всё уже сбылось, полностью и до конца. И новое, чему за ним должно бы следовать, — не проглядывается. Поскольку время остановилось на высшей точке хорошего. Ничего лучшего уже не сможет случиться.
[[...и волшебством... звучит мой смех, / Это всё мираж... где бы я... ни была, / Я одна... без тебя...]]
И остро пожалела о том, что натворила. Сама. Он же ни в чём не виноват. «Ду-ура, сама-а!..»
Но тотчас — жалеть перестала «Оно того стоило, Мой Принц! Я помню каждое мгновение, каждый тик-так гениально сыгранной нами пьесы, и я знаю — ты тоже не позабудешь...»
[[...Свет под облаками / Провожу глазами...]], — и когда померкнет он, — [[...Где-то там, в кучевых, вдруг порвётся струна...]]
«Что ж, настоящая Любовь может быть только неразделённой. Ты любишь его, а он — другую. Он любит тебя, а ты — другого. Другой любит тебя, а ты — другую. Другая любит тебя, а ты — другого... Э-эх, нема в жизни счастья!..»
Может, только так Любовь и выживает?
Разделённая — она превратится в бремя личного счастья, тяжёлое и невыносимое. Неразделённая, она всегда — путь к цели. В коем и заключён истинный смысл существования цели. Как известно издревле, достигнутая цель желанной быть уже не может.
Цель — Солнышко. Прямой контакт, как и с поверхностью любой звезды, — невозможен. По определению.
Подобно тому, как не существует Разделённая Любовь.
...Мысли метались, метались, метались, как ополоумевшие птицы, по которым охотники палят изо всех стволов... «Почему всё-таки Он?» Номи опускала веки и кистью воспоминаний рисовала на их внутренней стороне лицо Любимого, руки Любимого, тело Любимого... его глаза, усы, бороду, волосы, распущенные для неё... И удивлялась: «Почему Он?!!» В чём он, тот самый неуловимый штрих, который вдруг волшебно превращает одно-единственное лицо в лицо Единственного?..
Почему любые два лица, «поставленные рядом», отличаются друг от дружки? К одному ты остаёшься равнодушной, а второе вдруг... зажигается и горит — для тебя. Почему же чья-то походка, чьи-то движения, жесты, запах, тембр голоса... вдруг становятся для тебя единственно необходимыми, других человеков оставляя равнодушными?..
«И при этом даже не обязательно влюбляться? Мы, разумные, постоянно входим в контакты друг с другом, — думала Номи, — и каждый раз нечто глубоко внутри нас делает выбор: скользнуть взглядом (ухом, ноздрями, и тэдэ) либо задержаться. И сами не понимаем, в чём же он, критерий выбора... „Сложившийся вкус", „выработанные пристрастия" и тому подобные термины — слишком очевидные объяснения. Истина никогда не лежит на поверхности. Не шлюха ведь, всякому-каждому не даётся...»
И Номи пыталась найти ответы. В лице Сола чувствовалась древность. Такими, в её представлении, должны были быть лица кочевников древней Земли... Такими, в её представлении, могли быть лица древних святых... В каюте Сола она видела икону одного из них, вечного странника по имени Николай. Черты не совпадали, однако нечто неуловимое присутствовало в обоих лицах — словно их обоих одухотворяла одна и та же Идея.
Движение — жизнь... Это избитое до посинения выражение приобретало вселенское значение, переходя от категорий физиологических к категориям духовным, но ведь и для телесной ипостаси это — самая что ни на есть святая правда. Гиподинамия — враг здоровья...
Мысли метались, метались, метались, лишая покоя. Сияющие глаза Любимого неотступно преследовали её, что во сне, что наяву.
«Бой — существо, производящее энергию, — думала Номи. — Он просто источает её! Он сам её производит и в невероятном количестве отдаёт... Быть может, сам того не сознавая. Есть существа, подпитывающиеся за счёт других, и таких подавляющее большинство, но „женщник" Со-олнышко — не такой. Его переполняет, распирает Нечто, настырно толкающее его вперёд. Таким мужчинам противопоказано целиком сосредоточиваться на одной женщине. Огонь таких мужчин рассчитан на мириады... Если они отдадут одной-единственной всего себя, она сгорит. Если, конечно, она сама — не такая же».
В том-то и дело — такой женщиной себя Номи не ощущала. Она хотела простого, земного, бабского счастья. Он же мог предложить только нечто «неземное».
«По крайней мере, — утешилась Номи, — я умру с ощущением, что была в миллиметре от того, чтобы стать любимой женщиной такого мужчины».
Перечисляя раз за разом всё познанное ею и раз за разом, подобно Солу, пытаясь разобраться в собственных чувствах, Номи задавалась вопросом: «ЭТО ЛИ — ЛЮБОВЬ?»
И неизменно выдавала ответ: «Да».
Она тоже разобралась в собственных чувствах. Выхваченное из эфира, звучало [[...only you...]], что в переводе на корус значит: конечно же, только ты.
«Я назначила тебя, Любимый, на эту роль. Ты её сыграл гениально. Я не ошиблась в тебе...»
И гораздо позже Номи отыскала ответ на ещё один вопрос: почему она осталась рядом с ним, в качестве Третьей женщины? «... Миг бытия так краток» — вспомнила она. Разве это плата за возможность согреваться хотя бы искоркой Огня?! Всего лишь — вся жизнь, одна из множества мгновений, что бесконечной вереницей уносят души в неведомое...
В каждой жизни, повстречав Единственного, оказываешься на распутье. И приходится выбирать дорогу. Одну из трёх.
[[...три дороги судилось нам. / Одна в разлуку, другая в любовь, / А третья та, что ты нашёл...]]
Так уж вышло, что в этой жизни Номи судилось быть Третьей.
* * *
...В подружки тактично пристраивалась Душечка, жаждущая предоставить себя в амплуа «подушки для слёз», однако Номи — мягко и вежливо, но непреклонно — избегала тесного сближения.
Тити смотрела всё понимающими глазами, горестно качала головой. И не прекращала попыток вышибить клин клином, суля познакомить «с потрясным мальчиком, мать! Вот увидишь, продолжение будет ещё лучше начала! Второй шанс каждой положен!». Номи улыбалась и качала головой — ноу. Никаких продолжений... А подруга ей не была нужна: зачем подруга, когда у тебя есть настоящий Друг, которому от тебя ничего не нужно, но который готов отдать тебе практически всё — и разум и тело...
Вот именно — «практически». За исключеньем ма-ахонькой такой малости. Души. А без этой всеобъемлющей, космосоподобной «малости» и тебе от него ничего не нужно. «Всё, что ты мог мне дать, любимый, — думала Номи, — ты уже мне дал. Со всей искренностью, на которую лишь ты способен, от всего тела даровал...»
[[...yesterday...]], — сосредоточив в себе всю грусть разлук и расставаний всех времён и народов, звучала гениальная мелодия древнеземной группы. Участники которой, несомненно, обрекли себя на бессмертие: как известно, пока звучат твои песни или читают твои книги, ты не умрёшь.
В переводе со спама на корус это, конечно же, значило «вчера».
* * *
...Но рассеяться подобно радуге — конечно же не получилось. Сказать очень легко: «НЕТ МЕНЯ!» — а вот попробуй рассейся, когда любимый рядом. Он был рядом, и она знала, что нужна ему по-прежнему, нужна, нужна, нужна. Хотя бы в качестве подруги. И она постаралась. Ох как же она постаралась!..
И, невольно вспоминая Фею, — вернувшуюся к живым из иного, лучшего, мира, танцевать для тех, кого любила, — Номи жила, согреваемая искоркой осознания, что и Сол изо всех сил старается для неё.
Она знала, что ради неё он готов теперь на всё, даже умереть, не дождавшись явления пресловутой ещё одной. Чего ещё она, чуть ли не насильно записавшая его в Герои-любовники, могла теперь от него требовать?! Он же — не требовал ничего, он продолжал казниться тем, что «натворил». И не знал, как искупить. Он очень не хотел оказываться принцем, но она его уговорила, назначила, и он сыграл эту роль. Теперь играл другую, не главную и не героическую, но незаменимую. Оборот «как друг подружке говоря» навсегда приобрёл официальный статус...
Она казнилась тем, что натворила, казнилась из-за того, что он казнился, и без настоящего Друга просто-напросто пропала бы, рухнула в пропасть отчаяния. Их связывало нечто общее — чувство вины, а когда у двоих есть хоть что-то общее, это уже не столь безнадёжно...
«Друг — это тот, с кем тебе свободно и безопасно», — говорила она ему, подразумевая бескорыстие в отношениях. «Друг — это человек, о котором ты знаешь всё и, несмотря на это, продолжаешь его любить», — думала при этом, вслух не произнося.
«Если бы не это, я бы не чувствовала себя очищенной. А я по-прежнему, с той самой ночи, чувствую себя Чистой. Такою видел меня ты. Такую всю жизнь, ненавидя и презирая себя, не хотела в себе увидеть я, и увидела, лишь утратив очистителя. Если бы не это, Любимый, мы бы не смогли соединяться в снах, которые как бы и не сны, да. А мы ведь по-прежнему назначаем друг дружке свидания... и просыпаюсь я с мучительно-сладостным ощущением, названным мною реверберация». (Не путать с Реставрацией. Увы, невозможной!)
Этот образ появился в голове ещё утром, когда Он уходил от неё, унося на губах вкус последнего поцелуя. Обрывки музыкальных композиций, выхваченных из эфира мечущимся от боли сознанием, хаотически сменясь, звучали и перемешивались до мгновения, когда Он, прощально взглянув на неё от выхода, канул за мембраной люка...
Но в это мгновение вдруг наступила тишина. И пришла тьма. И лишь длящийся отзвук последней ноты, длящийся отблеск последнего взгляда Любимого, ушедшего к ненавистной Другой, связывали меркнущее сознание с невозможной, ужасающей, но такой невыносимо взаправдашней реальностью.
«Теперь вся жизнь моя — сплошь реверберация, — грустно иронизировала потом Женщина, познавшая вкус любви во всех оттенках, утешаясь лишь тем, что хотя бы Подруга, тем, что всегда остаётся со своим Принцем рядышком. — Тягостный провал времени, заполненный только тем, что называется реверберацией. Это когда звучание живёт ещё некоторое время после выключения его источника. Солнышко закрыто ненавистной тучей. Я, помня его свет и тепло, зябко кутаясь в воспоминания, всё-таки живу. Чаривныця недобитая».
Отказаться от него, уйти, постараться забыть, излечиться временем она не сумела. Её выбор — отказ от второго шанса. Очищенная и, быть может, святая всё же, она останется рядом, ежесекундно умирая от боли и ежесекундно возрождаясь, потому что она была всё ещё необходима ему. По-прежнему.
Её собственное «где-нибудь, с кем-нибудь» пока ещё было здесь, и это ничего, что «как-нибудь» оказалось далеко не таким, какое хотелось ей.
«Аутентично лишь то, что мы уже сделали и непосредственно делаем в эту минуту, — утешила себя Женщина. — То, что хотели бы делать и тем паче то, что мы не сделали, остаётся в старых редакциях. А они, как известно, уничтожаются невосстановимо, когда поверх них записываются файлы одноимённые, но в новой редакции».
И только реверберационным эффектом Очистительной Ночи звучала, звучала, звучала песня, пришедшая из глубины веков благодаря лазерному свету, сохранившему для потомков звук.
Наверное, Александер Розенбаум, человек с Земли, душою которого эта песня тысячи лет назад была рождена, — один из тех, кого Солнышко называет «воистину сотворёнными по образу и подобию».
Из пытавшихся отыскать ответы на заданные вопросы.
Ответы, неизвестные даже Тому, кто, сотворив их, самым первым из всех — ими озадачился.
Кругом голова,
Фонари горят,
Улица пуста,
Дождь на мостовой...
Мне бы оборвать
Лист календаря
И в очереди встать
За другой судьбой...
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Долгожданный
Встречая рассвет,
Закуси на мгновенье губу
От обиды за то,
Что попала не в цвет...
От того, что
Гривастый табун,
Кроме снов, ничего не принёс,
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь
Не стыдись своих слёз...
Бар давно закрыт.
У его дверей
Тень мою трамвай
Задавил.
Ветер вены вскрыл
Небу в сентябре...
Чуть солоноват
Вкус любви.
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
У раскрытого настежь окна,
Посмотреть в облака
Не забудь.
Где-то там, в кучевых,
Вдруг порвётся струна,
И упрямая чёлка на грудь
Упадёт, прикоснувшись
К душе.
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Без меня хорошей,
Хорошей...
Спит ночлежный дом
С надписью «Отель».
Милиционер
Смотрит вслед.
В тёплом доме том
Холодна постель.
Без любви
Счастья нет...
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Разговаривая ни о чём,
На два шага
Левее чуть-чуть
Отойди, и чужое
Увидишь плечо.
Прошлой жизни
Вернуть ворожбу
Никогда никому не дано...
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Всем нам быть суждено,
Суждено.
Как-нибудь, где-нибудь,
С кем-нибудь,
Всем нам быть суждено,
Суждено...
Суждено.
«ЕЩЁ НЕ КОНЕЦ»
...После «ограбления века», проведённого без сучка, без задоринки и давшего Экипажу «Пожирателя» ценнейшую информацию о перипетиях инвестиционной политики Империи Хо, на борту одним Светом стало больше.
Я единолично владел Светом правой половины Гарды, тем самым, который нынешний король Экскалибура, роа Винсент Первый Стюарт, полагал наиболее своенравным. Светом, менявшим раз за разом своих владельцев.
Сол же, после налёта на банк Бирингуччи, увеличил число «единоличников» на сто процентов. Он вдруг стал Носителем Света другой половины Гарды. Левой... И потом очень долго и очень нелестно отзывался о милорде Джеймсе Стюарте, удружившем с подарочком. Хотя иногда Бой переигрывал, и мне казалось, что он не так уж и недоволен приключившимся «Осветлением». Прикидывается, вполне возможно, а самого радость переполняет... Сол высказывался, что, дескать, и без того уже является Носителем, пускай и частичным. «Долевым» носителем Света, поднаградившего своей мутотенью всю команду «Папы» и собственно корабль... Света направляющей Рукояти. И в этой связи Сол опасается, как бы не возникла критическая магическая масса и он после этого в буквальном смысле не взорвался.
Капитан заявил, что, учитывая фактическую бесценность каждого из Светов, «Пожиратель Пространства» отныне является самым бесценным корытом во всех ОП.
«Однако, — продолжал капитан, — сей же факт заставляет серьёзно задуматься относительно следующего... Меч, в состав которого входили все три Света, пока что ущербен. Ему недостаёт Клинка, воплощённого в камушке, которым владел в своё время приснопамятный ревмаг Ишшилайо. Свет сей после гибели Ишшилайо бесследно исчез.
А посему, — сказал капитан, — сдаётся, что братцы-Светы ввиду комплекса своей неполноценности будут вовсю стремиться воссоединиться с их любимым четвёртым братцем. Проявляться это будет в том, что они примутся навязывать экипажу и кораблю свою волю. А команда и корыто, сирая-убогое, наивные такие... искренне сочтут, будто руководствуются в выборе дальнейшего курса исключительно собственными желаниями и соображениями коммерческой выгоды.
Это только со стороны мы выглядим аки волшебники крутые, — говорил и говорил капитан, — а на самом деле именно Света распоряжаются нами. И будут, вероятно, распоряжаться... пока не свершится их окончательное воссоединение. Хочешь не хочешь, а дабы снова быть вольными, то есть распоряжаться собою исключительно по собственной воле, придётся подставиться на полный вперёд. То бишь позволить трём Светам посредством нас, Носителей, отыскать своего непутёвого четвёртого братца. К тому же не хотелось бы оставаться недоделанными, ведь мутотень продолжает проявляться хаотически, порой чуть ли не сводя с ума Носителей и доставляя тем самым немеренную массу неприятностей. Хотя и наделяя некими сверхспособностями... также порой».
Я единолично владел Светом правой половины Гарды, тем самым, который нынешний король Экскалибура, роа Винсент Первый Стюарт, полагал наиболее своенравным. Светом, менявшим раз за разом своих владельцев.
Сол же, после налёта на банк Бирингуччи, увеличил число «единоличников» на сто процентов. Он вдруг стал Носителем Света другой половины Гарды. Левой... И потом очень долго и очень нелестно отзывался о милорде Джеймсе Стюарте, удружившем с подарочком. Хотя иногда Бой переигрывал, и мне казалось, что он не так уж и недоволен приключившимся «Осветлением». Прикидывается, вполне возможно, а самого радость переполняет... Сол высказывался, что, дескать, и без того уже является Носителем, пускай и частичным. «Долевым» носителем Света, поднаградившего своей мутотенью всю команду «Папы» и собственно корабль... Света направляющей Рукояти. И в этой связи Сол опасается, как бы не возникла критическая магическая масса и он после этого в буквальном смысле не взорвался.
Капитан заявил, что, учитывая фактическую бесценность каждого из Светов, «Пожиратель Пространства» отныне является самым бесценным корытом во всех ОП.
«Однако, — продолжал капитан, — сей же факт заставляет серьёзно задуматься относительно следующего... Меч, в состав которого входили все три Света, пока что ущербен. Ему недостаёт Клинка, воплощённого в камушке, которым владел в своё время приснопамятный ревмаг Ишшилайо. Свет сей после гибели Ишшилайо бесследно исчез.
А посему, — сказал капитан, — сдаётся, что братцы-Светы ввиду комплекса своей неполноценности будут вовсю стремиться воссоединиться с их любимым четвёртым братцем. Проявляться это будет в том, что они примутся навязывать экипажу и кораблю свою волю. А команда и корыто, сирая-убогое, наивные такие... искренне сочтут, будто руководствуются в выборе дальнейшего курса исключительно собственными желаниями и соображениями коммерческой выгоды.
Это только со стороны мы выглядим аки волшебники крутые, — говорил и говорил капитан, — а на самом деле именно Света распоряжаются нами. И будут, вероятно, распоряжаться... пока не свершится их окончательное воссоединение. Хочешь не хочешь, а дабы снова быть вольными, то есть распоряжаться собою исключительно по собственной воле, придётся подставиться на полный вперёд. То бишь позволить трём Светам посредством нас, Носителей, отыскать своего непутёвого четвёртого братца. К тому же не хотелось бы оставаться недоделанными, ведь мутотень продолжает проявляться хаотически, порой чуть ли не сводя с ума Носителей и доставляя тем самым немеренную массу неприятностей. Хотя и наделяя некими сверхспособностями... также порой».