Волвертон Дэйв. Мой путь в рай

Результаты были бы те же. Социалисты были бы отброшены от наших границ, а
я мог бы жить в Панаме всегда - свободно, мне бы ничего не угрожало. Если
бы не убил Эйриша. Я должен был оставить Эйриша живым, переправить Тамару
к повстанцам, а самому вернуться домой. Но мне никогда не приходило это в
голову. И снова мои иррациональные действия заставили меня подумать, что я
сошел с ума. А может, я просто глуп? - подумал я. В молодости раз в две
или три недели я замечал, как глуп был в это самое время год назад. Но
теперь мне пятьдесят девять лет, и я больше не оглядываюсь и не думаю, как
глуп был в пятьдесят восемь. Но, может, снова нужно это делать?
Больше всего мне хотелось оказаться в Панаме. Но даже если я вернусь
после победы над ябадзинами, я проведу в полете сорок пять земных лет. И
Панама станет совсем другой. И я понял, что хоть победа в Панаме меня
радует, теперь она ко мне не имеет отношения. Я ничего от нее не выиграю.
Все это могло случиться на маленькой планете, о которой я никогда не
слышал.
Мавро сказал:
- У этой социалистки, должно быть, была важная информация. Она
принадлежала к их высшим эшелонам. Помнишь, как Гарсон спрашивал тебя, чем
она занималась в разведке? И он еще сказал, что знал: у социалистов есть
кто-то с ее способностями.
- Помню, - ответил я.
- А какие способности он имел в виду? Я понял по его взгляду, что он
знает о ее работе в разведке, но что это за способности?
Я подумал об этом.
- Понятия не имею. И не думаю, чтобы Гарсон стал обсуждать это с нами.
В глубине души я знал, что Тамара пришла в себя. Как она
выздоравливает, насколько полно восстановилась ее память? Помнит ли она
меня, понимает ли, что я принес ей в жертву? На время я потерял желание
искать ее, я был удовлетворен и желал ей добра.
Но когда я сознательно попытался разорвать связь с ней, неожиданно
почувствовал, как у меня над головой расправила крылья большая темная
птица, и я ощутил страх: птица готова ударить.

8

Этим утром мы миновали орбиту Плутона и вышли за пределы Солнечной
системы. Японцы держали нас в строю, пока корабль корректировал курс,
выпускал огромные ракеты, составлявшие большую часть его массы, расправлял
плавники заборных устройств. Японцы очень драматизировали ситуацию, и я
подумал, что должно произойти нечто значительное, однако ощутил только
легкую дурноту - всего на секунду, затем толчок, когда сила тяжести
увеличилась с 1,35 до 1,45 "g".
Наши тела еще не приспособились к новой силе тяжести. Конечно, это не
сокрушительный вес четырех или пяти g, когда воздух застревает в легких,
кровь отливает в ноги, а кости ноют так, словно при первом же движении
лопнут. Ощущение такое, словно медленно погружаешься в пол; тяжесть
кажется невыносимой, потому что постоянно увеличивается. Мои мышцы
окрепли, излишний жир я сбросил. Однако я испытывал усталость. Казался
себе изношенным и хрупким. Мы пытались уговорить самураев дать нам день
для празднования. Но на самураев не произвели впечатления мелкие победы
наших друзей на Земле.
Надевая защитное вооружение, я все время ждал, что Абрайра подбодрит
нас, но она только сказала:
- Надеюсь, вы готовы к новому туру по аду.
Мавро одевался без своей обычной мрачной улыбки, а у Завалы глаза
блестели, как у сумасшедшего. Всю нашу маленькую группу охватила
подавленность. Мы оделись, заняли свои места в машине, и Кейго подключил
нас.
"Сценарий 66. Дальний патруль".
Я увидел зрелище, внушавшее надежду, - этого уже много дней не было.
Поскольку мы перешли от средних патрулей к дальним, значит увидим новые
места; это означает также, что мы совершенствуемся и получили повышение,
несмотря на свои постоянные проигрыши.
Сценарий перенес нас в самую страшную пустыню, какую мы видели на
Пекаре, плоскую равнину с растрескавшейся поверхностью, твердой, как
бетон, и тянувшейся во все стороны, насколько хватал глаз. Никакой
растительности. Нет даже камней и скал. Только мерцающая жара пустыни
создавала видимость облегчения: на расстоянии нагретые пространства
казались озерами. Мы на самой высокой скорости неслись по этой равнине, и
судно не гремело. Словно летишь по асфальту.
Ябадзинов мы заметили на востоке на расстоянии в десять километров:
солнце отражалось от металла их машины. Будет дуэль на открытой местности,
проверка самых основ нашего мастерства, малоприятный сценарий. Абрайра
направилась прямо на юг, а ябадзины попытались перехватить нас. Напрасно.
Они могли выйти на наш курс километра за два до нас, и так оно и
произошло. Мы целый час уходили от них, не дали им быстрой победы, все
немного повеселели, и Мавро даже начал рассказывать анекдоты. Но тут мы
оказались в удивительном каньоне.
Как будто весь остальной мир отстал. Раскрашенные в красное, желтое и
белое горы виднелись в дымке в семи километрах от нас, а поблизости
поднимались обветренные каменные столбы. Словно поджаренная поверхность
Пекаря раскололась, оставив только камень. Я видел на Земле Большой
Каньон, но по сравнению с этим он просто трещина. Дальний край его нам не
был виден - только бледно-фиолетовое небо и облака на расстоянии.
Вначале огромный каньон показался непреодолимым, но прямо под нами
видно было, что местность опускается не вертикально: есть множество
склонов и карнизов в скале, и все они очень древние и выветренные. Если
повезет, мы можем спуститься на дно каньона.
Абрайра сказала:
- Я за то, чтобы попробовать спуститься. - Ябадзины догоняли нас, и я
подумал, разумно ли мы поступаем, но Абрайра продолжала: - И так как я
водитель, имеет значение только мой голос. - И она направила машину вниз.
Следующие пять минут продолжалось едва контролируемое падение, мы
скользили под углом в сорок градусов, постоянно набирая инерцию, с одной
стороны каменная стена, с другой обрыв. Я бросил ружье, зацепился за
перекладину сидения ногами и впился в поручень.
Перфекто нервно рассмеялся.
- Я вам говорил уже, что боюсь высоты?
Мавро ответил:
- Не так плохо. Когда ударишься о дно, ничего не почувствуешь.
Абрайра разрывалась между необходимостью уходить от ябадзинов и
желанием спускаться помедленней. Машина шла быстро, слишком быстро. Мы
оказались на американских горках и чуть не упали в обрыв. Перфекто стонал.
Он так вцепился в рукояти своей пушки, что случайно выстрелил в скалу над
нами, и поток гравия обрушился нам на головы. Машина идет на воздушной
подушке, поэтому ей трудно даются крутые повороты. Мы повернули и
обнаружили, что дорога заканчивается тупиком. Абрайра дала полный назад,
на такой крутом спуске двигатели только взвыли и машина продолжала
скользить вперед. Мы с Завалой прыгнули за борт. Перфекто сидел за
передней пушкой, и у него не было возможности выпрыгнуть, Абрайра не могла
выбраться из сидения водителя. А Мавро как будто не хотел.
Они пронеслись по карнизу и свалились. Перфекто кричал:
- Ах! Ах! Ах! - словно задыхался.
А Мавро только сказал:
- Не так плохо.
Я крикнул:
- Прощайте, друзья!
И тут они ударились о камень. Я подошел к краю обрыва и посмотрел вниз.
Машина несколько раз перевернулась и остановилась в узкой долине. Еще
два поворота, и она свалилась бы со следующего обрыва. Но и первое падение
было долгим.
Завала рассмеялся. Я вспомнил последние слова Мавро и присоединился к
Завале. А тот лег на камень и хохотал, держась за живот.
Насмеявшись, он сел и спросил:
- Анжело, где твое ружье?
- Осталось в машине.
Он протянул мне свое. Ствол погнулся, использовать его больше нельзя.
- А я упал на свое, - сказал Завала. - Как ты думаешь, долго мы
продержимся, если нападем на ябадзинов с голыми руками?
- Секунды три, - ответил я.
Завала рассмеялся.
- Si. Я тоже так думаю. Как ты хочешь умереть: поджариться или упасть?
- спросил он, потом пробежал два шага и бросился с обрыва. Когда он
ударился, я услышал легкий треск.
- Надо подумать, - сказал я, ни к кому не обращаясь.
У меня не менее десяти минут, прежде чем ябадзины сюда спустятся, -
достаточно времени, чтобы выработать план. Но чем больше я думал, тем
больше мне казалось, что никакой план мне не нужен. Если ябадзины будут
спускаться быстро, они упадут с того же обрыва. Может быть, мне даже
повезет и никто из них не сумеет спрыгнуть. Мне нужно только спрятаться
где-нибудь выше в расщелине и подождать, пока они проедут.
Я начал подниматься, ища место для укрытия. Но стена гладкая, лишь
кое-где над ней нависает камень. Этого недостаточно, чтобы спрятаться.
Через пять минут я отыскал место, которое в крайнем случае подойдет. На
самом верху американской горки, там, где ябадзины вынуждены будут
вцепиться в поручень и держаться изо всех сил. Небольшая вертикальная
щель; я обнаружил, что если сниму защитные пластины на груди, смогу в нее
втиснуться. Я так и поступил.
Думал я о Завале. В нашей группе до сих пор никто не совершал
самоубийства. Некоторые из наших маневров в последних тренировках можно
было бы назвать безумно рискованными, но не самоубийственными. Но его
поступок имеет смысл. Самая болезненная смерть - это смерть в огне, и он
выбрал более легкий конец. Однако мне все же казалось неправильным
отказываться от борьбы.
Я услышал рев, и мимо пронеслась машина ябадзинов. Как я и предвидел,
они были так заняты этим смертоносным поворотом, что не заметили меня. Я
включил наружный микрофон и вслушивался в звуки двигателя. Он взревел,
когда ябадзины попытались затормозить на краю обрыва. К несчастью, им это
удалось. Двигатель перешел на низкое гудение, оно становилось все громче:
машина возвращается.
Я вышел из расселины, решив встретить неизбежное лицом. Оружия у меня
не было, поэтому когда машина появилась из-за поворота, я поднял руки,
показывая, что сдаюсь.
Машина остановилась, ябадзины подозрительно смотрели на меня. Я хорошо
знал, что в каждой схватке мы встречаемся все с теми же самыми пятью
ябадзинами. Один из стрелков из лазера - приземистый человек, которого
Мавро прозвал Поросенком. Захваченные этим примером, второго стрелка мы
прозвали Бочонком, потому что у него широкая выпуклая грудь. Артиллерист
задней пушки все время склонял голову вправо и потому получил прозвище
Ленивая Шея. Эти трое выпрыгнули из машины и направились ко мне. Они не
знали, что делать, и остановились. Их красное вооружение совершенно
сливалось в песчаником, и они казались частью ландшафта. Ленивая Шея
подошел, осмотрел меня и покачал головой. Я слышал, как он смеется и
разговаривает с товарищами в свой шлемный микрофон. Тон его голоса мне не
понравился: похоже, он делает унизительные замечания по поводу моих
сексуальных предпочтений. Бочонок прошел мимо меня и проверил дорогу выше
по склону, а Поросенок все время держал меня на прицеле своего ружья. Я
вдруг вспомнил, что за все время нашего пребывания в симуляторе никто
никогда не сдавался, и меня охватило тревожное чувство.
Вернувшись, Бочонок пнул меня в ноги, так что я упал лицом вперед, и
все трое принялись пинать меня в ребра. Я свернулся клубком и закрыл
руками голову.
Ленивая Шея снял шлем и крикнул по-испански:
- Что с тобой, baca yacoo? Почему ты не сражаешься?
- У меня нет ни одного шанса, - ответил я.
- Так создай их, - ответил он.
Он расстегнул зажимы моего шлема, пряжки на руках и ногах, пытаясь
снять с меня защитное вооружение. Я боролся с ним за каждую часть, но он
рассердился, заломил мне руки за спину и давил, пока я не сдался. Потом он
все же раздел меня.
- Ложись! - приказал он.
Я лег спиной на плоский камень. Поросенок снял свое лазерное ружье,
поставил регулятор на низкий уровень и отсоединил компьютер прицела.
Сделав это, он для проверки выстрелил мне в бедро. Красный рубец появился
у меня на коже, затрещал подкожный жир. Я свернулся, чтобы защититься, но
Поросенок находил другие цели: спину, подмышки, пальцы ног. Смерть от
лазерного залпа казалась легкой по сравнению с этим медленным умиранием.
Я лежал в двух метрах от обрыва и попытался подползти к нему, чтобы
броситься вниз.
Поросенок воспользовался этой возможностью, чтобы прожечь дыры в моих
ягодицах и поджарить мне уши, потом Ленивая Шея схватил меня за ноги и
оттащил назад.
Я закричал, и он сунул ствол мне в рот. Я забился, пытался не дать ему
сжечь мне язык. Щеки вспыхнули, зубы словно охватило пламенем. Ленивая Шея
стоял между мной и краем обрыва. Пальцы у меня обгорели дочерна, я полз на
коленях и локтях. Бочонок и Ленивая Шея пинали меня, подталкивали к краю.
Поросенок прижег нервные окончания во всех доступных местах, поэтому,
когда я добрался до края, они позволили мне упасть.
На мгновение холодный воздух смягчил боль в ранах.


Я пришел в себя в углу боевого помещения. Абрайра негромко, но
настойчиво шептала:
- Давай, Анжело, очнись. Ты можешь это сделать!
Голова у меня кружилась, я с трудом держался на ногах. Абрайра помогла
мне встать.
Завала склонился перед хозяином Кейго, который расхаживал взад и вперед
по комнате и бранил его.
- Ты трус и пожиратель дерьма! - говорил он. - Ты опозорил своих
товарищей! Ты бросился с обрыва и легко отдал свою жизнь, а мог отдать ее
в битве! Как понять такое поведение? Ты пожиратель дерьма! Ты обесчестил
родившую тебя мать! Кто поймет это? - Кейго ударил Завалу по голове, сбив
его с ног, но в ударе его не было зла. Кейго покачал головой, глядя на
Завалу. - Кто может это понять? - И поскольку Кейго искренне не мог
понять, он снизошел: - Никогда больше так не делай. Никогда! Ты позоришь
меня, как своего хозяина. Ты позоришь нанявшую тебя компанию. Ты ведь
хочешь стать самураем?
Завала кивнул.
- Тогда ты должен служить Мотоки и искать почетной смерти в битве! Чего
больше желать самураю?
Кейго покачал головой, размахивая конским хвостом своей прически. Он
указал на меня.
- А ты! Ты слышал, как они смеялись над тобой? Что это ты сделал со
своими руками? - Он нахмурился и поднял вверх руки.
- Сдался, - ответил я. - Я не мог победить в той схватке.
И тут Кейго сказал самое важное, что я узнал о Пекаре. Он сказал:
- На Пекаре не сдаются.


После тренировки я чувствовал себя грязным и потным и направился на
четвертый уровень в душ. В душевой было жарко и полно пара, и этот запах
чувствовался уже на лестнице. В очереди в душевую было всего человек
сорок. Все казались удрученными. Обсуждали последние события в Южной
Америке, но в голосах не слышалась радость. Как будто эта новость устарела
уже много лет назад.
Из душевой вышел маленький жилистый человек со множеством
вытатуированных пауков и черепов на руках. Глаза его остекленели от
усталости; проходя мимо стоявшего у входа рослого бразильца, он толкнул
его. Он хотел только отстранить его с пути, но бразилец размахнулся и
ударил. Человек ударился головой о пол, оставив пятно крови. Он с трудом
встал и пошел дальше, пошатываясь, и никто ему не помог.
Незначительное происшествие, но оно показалось мне странным. Оба
нападали, но их ярость казалась механической, бесстрастной. Никакого
позирования перед схваткой, когда каждый выкрикивает угрозы. Никто не
кричал и не бранился. И свидетели не пытались успокоить напавшего, помочь
раненому, как будто им все равно.
Стоя под душем, я не переставал думать об этом происшествии. Может
быть, я оцепенел от неожиданности, но раньше, когда я бывал свидетелем
драк, я тут же бросался на помощь жертвам. Я всегда верил в служение
обществу, а вот сейчас позволил уйти раненому и не помог ему. Даже собака
сделала бы больше меня. За последние несколько недель каждый из нас
испытал столько боли, что боль других потеряла всякое значение. А где же
мое сочувствие? Я не мог поверить, что пал так низко. Я всегда хотел
служить обществу, но служить обществу можно только служа индивидуумам.
Даже если бы я ничего не испытывал к этому человеку, даже если бы я не
ощутил сочувствия к нему, все равно я должен был ему помочь.
Я вышел из душа и пошел по кровавому следу, оставленному этим
человеком. Казалось, он бродит по коридорам без всякой цели. На седьмом
уровне я потерял его след. Заглянул в лазарет, и санитар сказал, что никто
не обращался за помощью. Сделав все, что мог, я по лестнице поднялся на
свой уровень. Когда я поднимался, надо мной открылся шлюз и из модуля В
появился человек в белом комбинезоне. Мне казалось, что сообщения между
модулями нет.
Я так удивился, что выпалил:
- Как ты это сделал?
- Ti? - спросил он по-гречески и пожал плечами. Он не говорил
по-испански, а я по-гречески. Он достал из кармана маленький передатчик,
дверь шлюза закрылась, и он спустился на нижние уровни. А я понял, что все
же можно добраться до Тамары, а убийца из ОМП может добраться до меня.


Днем я в сопровождении Завалы и Гарсиа пошел в библиотеку. По дороге
Завала сказал:
- Huy, прекрасный способ провести утро!
Но "библиотека" оказалась размером со шкаф для метел, в ней стоял
небольшой аппарат для просмотра лент и имелось несколько лент о Пекаре.
Должно быть, корпорация Мотоки решила, что слишком дорого возить с собой
много записей. Все, что нужно знать о войне, мы узнаем в симуляторах.
Я вставил ленту под названием "Хрупкое природное равновесие на Пекаре",
надеясь узнать что-нибудь о животных, которых видел в симуляторе. Диктор
говорил о том, как доблестно корпорация Мотоки терраформирует планету,
населяет ее земными организмами. Но все время злые ябадзины мешают
преобразованиям, сводят все усилия преданных терраформистов на нет. Пчелы
умирают от клещей-паразитов, разведенных ябадзинами, и тем самым в
опасности оказываются растения, лишившиеся опыления. Рыбы в океанах Пекаря
по-прежнему мало, потому что вода слишком теплая: ябадзины вмешались в
преобразование больших центральных пустынь, и это пустыни выпустили в
атмосферу огромные количества пыли. Возник тепличный эффект, и океаны
нагрелись. О биологии самого Пекаря я так ничего и не узнал. Но зато узнал
многое о наивности пропагандистов Пекаря. Информация, представленная в
фильмах, явно искажена. Подобно большинству репрессивных режимов, Мотоки
так долго закрывала информацию в своих усилиях уничтожить остатки западной
цивилизации, что теперь не могла взглянуть на проблему с противоположной
стороны.
Завала улыбался, как сумасшедший.
- Ну, что ж, в этой ленте нет никаких детей, изучающих военное
искусство, - сказал он. Я покачал головой, и он добавил: - Что? Я не
слышу, что ты говоришь.
- Ничего, - сказал я.
Второй фильм назывался "Великая катастрофа" и оказался более интересен.
В нем рассказывалось о "неспровоцированном" нападении ябадзинов примерно
сорок лет назад. Ябадзины пролетели над береговыми городами Мотоки,
распространяя вирус, погубивший два миллиона человек. Жители Цуметаи Ока и
Кумаи но Джи так ослабли, что не могли даже хоронить умерших. И поэтому
бросали трупы в реку. Тела плыли вниз по течению, а потом начинался
прилив, тела двигались назад по реке, и их выбрасывало на берега. И много
дней тела передвигались вперед и назад. Когда выжившие пришли в себя, они
построили кладбище. А на кладбище поставили бетонные столбики, размером с
опору ограды, по столбику на каждого погибшего. На каждом столбике
написали имя погибшего и его родословную, а к верхушке привязали белые
кисточки. Раз в год сорок тысяч жителей Кумаи но Джи приходят на кладбище
и стоят в одном конце, чтобы видеть, сколько умерло. Потом зажигают свечи
на двух миллионах бумажных корабликов и пускают их по реке, так что она
становится рекой огня. И все: от старухи до ребенка - клянутся в
неумирающей ненависти к ябадзинам. Но и этот фильм мало чему научил меня.
Однако представление о Пекаре как пустынной планете со снесенными до
основания зданиями исчезло. На Пекаре вообще нет бетонных зданий. Вместо
городов там небольшие поселки, с деревянными домами и внутренними
бумажными перегородками. Городки аккуратные и хорошо содержатся, перед
каждым домом резной каменный фонарь, вдоль дороги безукоризненные сады. И
никаких следов сражений.
Я начал подозревать, что эта война была случайной, что вирус мутировал,
погубил жителей поселков Мотоки и тем самым вызвал начало войны, но
следующая лента - "Растущая Мотоки" - убедила меня в противоположном. В
ней рассказывалось, как в течение тридцати лет ябадзины занимались
инфантицидом - систематически убивали детей Мотоки. В ранние периоды это
делалось в родильных лабораториях. Три года подряд диверсанту ябадзинов
удавалось отравить амниатические растворы, подающиеся в пробирки с
зародышами. Работники корпорации обнаружили этого убийцу и обезглавили
его, но еще до этого представители ОМП полностью запретили на Пекаре
искусственное выращивание детей "на все время войны". Мне показался
интересным термин "на все время войны". В фильме не описывалось, как
Мотоки отплатила за это ябадзинам. Продолжался рассказ о том, как после
закрытия лабораторий целью стали сами дети: шестнадцать детей погибли,
взорванные крошечными бомбами, похожими на игрушечных бабочек: когда
сводишь крылья, бабочка взрывается. По скамьям парков разбросали рисовые
шарики, отравленные цианом. От них погибли пять малышей, только еще
начинавших ходить. Цветущая хризантема заманила маленькую девочку в яму с
острыми кольями. Все нападения хорошо документировались. Они становились
все отвратительней. Испуганные родители не выпускали детей из дома, и
нападения переместились в дома. Фильм показал мальчика у тела человека в
черной одежде; рассказывалось, как убийца - в фильме использовалось
сленговое обозначение "фермер" - ночью вошел в дом мальчика. Мальчик
всегда спал со старинным семейным мечом и им разрубил живот убийце. Я с
удивлением узнал в этом мальчике Кейго, самурая, тренировавшего нас.
Фильм перешел к рассказу о старике, учившем детей самообороне. Обучение
заключалось в том, что дети не должны смотреть на цветы, не есть пищу,
которую им дают незнакомые люди, и не играть большими группами.
- Ну и где же боевая подготовка? - спросил Завала. - Похоже, самураи
забыли научить своих детей стрелять из ружья.
Итак, дети не сражаются рядом с отцами. Они здесь лишь жертвы. Выросшие
взаперти, они стеснительны, сторонятся общества, боятся незнакомцев. Но в
то же время выживают. Они не тронут лежащей на земле конфеты, не понюхают
хризантему, спят они с оружием. Им приходится быть осторожными. Может,
излишне осторожными: их пугает все новое.
Но ведь это нелепо. Мы видели, как быстро самураи адаптируются ко всему
новому, ко всем нашим замыслам. Я шел по улице, ведущей в тупик, я ничего
не узнал и понимал это.
- Не думаю, чтобы эти фильмы нам помогли, - согласился Гарсиа. -
Слишком тщательно по ним прошлась служба пропаганды. Я уверен, эти фильмы
Мотоки показывала представителям ОМП на Земле, когда просила разрешения на
полномасштабную войну. Мы здесь ничего не узнаем.
В последних трех фильмах оказалась примерно такая же информация. На
карте изображалась демография Пекаря. Поселок Мотоки отделялся от
ябадзинов шестью тысячами километров пустыни и горных каньонов. Мотоки
оценивала население ябадзинов в 95.000 человек, примерно на 18.000 больше,
чем у Мотоки. Но жителей должно было быть больше, гораздо больше.
Очевидно, Мотоки и сама нападала. Я, зная о своей удачливости, решил, что
воюю не на правой стороне - кончено, если тут есть правая и неправая
стороны.
В фильмах не было никакого объяснения, почему самураи постоянно
побеждают нас. Я ожидал зрелищ длительной жестокой войны: обожженные тела,
киборгизированные граждане, постоянные защитные периметры, боевые машины -
все, что может объяснить искусное владение самураями оружием. Но даже
когда мы внимательно разглядывали второй план, сумели увидеть только
черный кибернетический танк, проходивший по саду. Это не самое мощное
оборонительное оружие, разрешенное ОМП.
Я вздохнул и выключил монитор.
Гарсиа смотрел через мое плечо. Он прислонился к стене. Совершенно
неубежденно сказал:
- Значит, самураи жульничают в симуляторах. Придется напасть на одного
из них, проверить его способности.
Я постучал пальцами по контрольной панели монитора. Когда мы были
пьяны, эта мысль казалась забавной. Теперь же - только глупой.
- Это рискованно. Даже если мы проиграем, самураи решат, что это акт
неповиновения. И что они с нами сделают?
Заговорил Завала:
- Вы придурки! Втянете нас в неприятности. Вы знаете, что самураи не
могут жульничать. Почему бы вам не признать просто, что духи самураев
сильнее?
Мы с Гарсиа переглянулись. Гарсиа мрачно улыбнулся, в глазах его не
было признания поражения. Я улыбнулся ему в ответ. Мы нажали правильную
кнопку в Завале: он боится самураев. Даже если наш план глуп, стоит его
обсудить, чтобы посмотреть, как Завала будет корчиться.
- Мы этого не признаем, потому что ты ошибаешься, - сказал Гарсиа, ища,
куда бы деть руки. Наконец, просто сунул их за пояс своего кимоно. -
Сдавайся ты, Завала! Заплати мне миллион песо, и мы не пойдем драться с
самураем. - Гарсиа облизал губы и смотрел на Завалу, наслаждаясь своей
игрой.
Завала задрожал, как загнанный в угол кролик.
- Ну и что, если они нас убьют? - сказал я, чтобы усилить угрозу.
Завала поднял ладонью вперед свою кимеханическую руку.
- Подождите! Подождите! - сказал он. - Я вас обманывал. Я знаю кое-что,
чего вы не знаете.
Мне пришла в голову мысль, что Завала украл в библиотеке какие-то