Волвертон Дэйв. Мой путь в рай

помочь Тамаре, хотя и не знал как.
Немного погодя в помещение вошел сам Гарсон. Он потрепал меня по плечу,
как старого друга. Он курил сигарету.
- Мне не хотелось помещать вас сюда, дон Анжело. Надеюсь, вам здесь
удобно. Понимаете... Боже, как вы похожи на старого генерала Торреса! Мне
хочется отдавать вам честь! Я предпочитаю держать вас подальше от химер.
- Понимаю, - ответил я.
Он внимательно взглянул на меня.
- Сколько из них до сих пор привязалось к вам?
- Пятеро, - ответил я.
Он явно испытал облегчение.
- Так мало? Ну, пятерых мы можем списать. Будем считать это
компенсацией. Я у вас в долгу за спасение Тамары. Ее информация помогла
подавить сопротивление в Аргентине.
Он почувствовал мое удивление.
- О, да, мы получили несколько месяцев назад сообщение. Последние
остатки никитийских идеал-социалистов уничтожены в Латинской Америка через
два года после нашего отлета. И во многом благодаря сведениям Тамары. - Он
говорил так, словно хвалил умственно отсталого ребенка. - Она очень
способная женщина. Она стала .. необходима... моей будущей разведке.
Похоже, у Тамары особый дар становиться необходимой. Я вспомнил, как
Джафари хотел заключить ее в мозговую сумку. Гарсон делает то же самое: в
сущности он добился успеха там, где потерпел поражение Джафари. Тамара
находится в отличной маленькой тюрьме - в теле, которое не может
контролировать. О, ее речь не поражена, когда она говорит через симулятор.
Гарсон, очевидно, снабдил ее мозг клонированными нейронами, применил
средства для роста нервной ткани - но только к части мозга, к той, которая
руководит высшими функциями.
- Почему вы держите ее в заключении?
Гарсон улыбнулся мне - слегка напряженной улыбкой.
- Потому что она опасна. Я не смог бы уснуть, если бы знал, что она
способна передвигаться. - В глазах его была искренняя озабоченность. Я не
мог представить себе, чтобы Тамара, маленькая хрупкая Тамара вызывала
такую тревогу. - Я знаю, это выглядит плохо. И живое тело - такая
неприятная штука. Я подумываю о том, чтобы, как кончим это дело с
ябадзинами, подготовить для нее кимех, что-нибудь такое маленькое,
подвижное, но не способное управлять другими предметами.
Должно быть, у меня поднялись брови. Тамара почти на грани паранойи
боится кимехов. Она никогда не согласиться быть помещенной в кимех. Я
понимал это, но понимал также, что Гарсона ее нежелание не остановит. Он
на самом деле ее не боится. Он ждал, что я скажу, но я молчал. И
лихорадочно думал, как спасти ее.
Он сел рядом со мной, погасил сигарету о ручку кресла.
- Я хотел кое о чем расспросить вас, сеньор Осик: во время мятежа вас
ударил мечом человек, а вы задушили его. Очень любопытно. Частички вашей
кожи найдены на его шее. Следы жидкостей его тела оказались на вашей
одежде вблизи раны. Почему вы его убили?
- Он был убийцей ОМП. Я только постепенно узнавал о нем, уже после
отлета. Он случайно сам выдал мне свое присутствие.
- Почему вы не поговорили со мной о нем? Было бы гораздо легче.
- Я хотел сам это сделать. Убить его.
Гарсон взглянул на луну.
- Понятно... Индивидуалист, пытающийся в одиночку навести порядок ко
вселенной. Вы понимаете, что он уже второй убитый вами агент Объединенной
Пехоты? Мало кому такое удавалось. Вы каким-то образом заставляете их
выглядеть... неумелыми. Я нахожу это весьма удивительным. Я думаю, вы их
обезоруживаете. Вы генерируете ауру заботы о других, прирожденной
моральности. Никто не заподозрит, что вы способны на насилие. У вас
интересный набор способностей. Никогда не задумывались над тем, чтобы
использовать их на работе в спецслужбе? Например, убийцей?
Я удивленно взглянул на него.
- Нет.
Он очаровательно улыбнулся. Этот человек обладает большим обаянием и
знает, как им пользоваться. Я испытывал к нему большую благодарность. Я
ему не нужен, он вполне мог бы отдать меня ОМП. Но он спас меня из
благодарности, а редко какие свойства ценятся так высоко, как
благодарность. И он мне нравился, хотя и держал Тамару в заключении. Но
где-то в глубине души я понимал, что он мой враг.
- Тамара часто упоминала вас. Она хотела бы поработать с вами. Когда
закончим тут, нам с вами надо поговорить. Обсудить условия найма.
- Нет, - ответил я, почти инстинктивно.
- Подумайте об этом. Еще немного крови у вас на руках - никто и не
заметит.
Я посмотрел в окно. Лучше не спорить с ним. Я обдумал его предложение.
Такие, как Эйриш, Хуан Карлос, - кто-то должен убивать их. Я подумал о
Люсио. Сильный гнев овладел мной.
- Да! Я хочу еще крови на руках! - яростно прорычал я.
Гарсон отшатнулся, потом устало улыбнулся.
- Отлично. Но всему свое время. А теперь прошу меня извинить. У меня
много срочных дел.
Я остался сидеть.
На борт вошли последние пассажиры, и шаттл стартовал. Из космоса Пекарь
напоминает большой затянутый облаками рубин с полосами лазурита и
изумруда: ярко-красная охра центральной большой пустыни, облака над
маленькими синими морями и единственным большим океаном, небольшие ледяные
шапки, как на Марсе. Но вся планета в серебристой дымке, подробности
неразличимы, как на смазанной фотографии. Платиновая полоса образует
корону вдоль края планеты - это солнце отражается от крыльев миллиардов
опаловых воздушных змеев. Мы вошли в атмосферу, и большую часть поля
зрения занял большой океан планеты - Аки Уми. Миновали терминатор, где
день сменяется ночью, пронеслись над западным краем континента Кани,
краба, в сумерках. Под нами яркие огни Хотоке но За, столицы ябадзинов,
сливались в одну звезду, упавшую на темную поверхность планеты.
Послышался звон, как от мочи, льющейся в унитаз. Несколько человек
вскочили с криками: "В нас попали!", потом наш корабль вздрогнул и быстро
стал удаляться от Пекаря. Началась паника.
Японец объявил через громкоговоритель:
- Некоторые из вас поняли, часто ябадзины выстрелили по нам из
нейтронной пушки. Но мы это предвидели и оставались выше опасной зоны.
Наша превосходная защита выдержала. Сейчас готовится протест послу
Объединенных Наций против этого безжалостного неспровоцированного
нападения.
Я в отвращении фыркнул. Правда, мы еще не нападали на ябадзинов. Но на
их месте я тоже стрелял бы по нашим шаттлам.
Самурай склонился вперед.
- Не разговаривать. Никакого шума, - сказал он, имея в виду мое
фырканье.
Мы миновали Хотоке но За и продолжали полет над темной планетой. Гарсон
взял микрофон и объяснил ситуацию на Пекаре: за время полета с Земли мы
потеряли 4100 наемников - 3012 во время эпидемии, 129 в схватках во время
мятежа и 644 были раздавлены, когда самураи начали вращать корабль.
Остальные погибли в симуляторах, были убиты или умерли от естественных
причин.
- Мы оцениваем число защитников ябадзинов в 50.000 или чуть больше.
Мотоки может выставить только 39.000 самураев. Хотя численное соотношение
кажется не в нашу пользу, химеры гораздо лучшие солдаты, чем считала
Мотоки. И благодаря нашему мужеству и новейшим усовершенствованиям в
вооружении компьютерный прогноз выглядит неплохо. Мы можем выиграть войну,
но потеряем примерно 62 процента наших людей. Это неприемлемо. Сейчас я
веду переговоры с корпорацией, - продолжал Гарсон, - чтобы в возмещение
этого нарушения условий контракта нам позволили пользоваться новым оружием
и дали еще месяц на подготовку. Вдобавок из вас 467 были помещены после
мятежа в криотанки. Откровенно говоря, в настоящем сражении вы для нас
бесполезны из-за отсутствия должной подготовки. Я бы оставил вас на
корабле до конца войны, но владельцы "Харона" хотят переоборудовать его
для возвращения на Землю. Местные жители недовольны, мне оказывают
сопротивление, но я буду настаивать, чтобы вы оставались в Кимаи но Джи до
окончания войны. Ясно?
Его короткая речь вызвала одобрительные возгласы. Но мне его обещания
показались пустыми.
В течение двух часов на планете не видно было никаких признаков
цивилизации. Никаких огней. Пекарь меньше Земли, но эта пустота делала его
огромным.
Мои мысли постоянно возвращались к Тамаре, находящейся в помещении за
мной. Я так много сил затратил, чтобы спасти ее от Джафари, что ее плен у
Гарсона угнетал меня. Получается, что я ее не спас, только позволил
перевести в другую тюремную камеру. И, вероятно, больше всего меня
раздражало, что я по-прежнему не понимаю, почему ее держат в заточении.
Гарсон больше не получает от нее полезной информации. Все тайны разведки,
которые она знала, теперь давно уже устарели. Но мозг ее остается
неизмеримой ценностью для Гарсона, как было и для Джафари. Я не могу
тайком вывезти ее с Пекаря. И на Пекаре спрятаться негде. Любая попытка
спасти ее - пустая трата времени, тем более когда мое собственное будущее
сомнительно.
Мы оставили ночную сторону Пекаря и вылетели на дневную. Миновали
большие красные пустыни, и стал заметней темный ультрафиолет туземных
растений, когда шаттл начал снижаться, прыгая на границах термальных
слоев. Тепловая защита раскалилась добела, и мы замедлили свой полет и
полетели под небольшим углом к поверхности. На высоте примерно в
пятнадцать километров мы оказались в туче красных опаловых воздушных
шаров, туча эта была толщиной в несколько километров. Я подумал, что мы
разобьемся, но хотя эти животные огромны, каждое из них представляет собой
всего лишь тоненькую мембрану цвета корицы. Стая держалась на вершине
теплого вертикального течения, почти крыло к крылу, и мы опускались словно
сквозь пузыри на поверхности воды, а мы сами - морские животные, которые
смотрят на эти пузыри из глубины. Эти змеи на самом деле напоминают
гигантские манты, и я наконец понял, что опаловые воздушные змеи так же
отличаются от опаловых птиц, как ястребы от бабочек. Под нами несколько
стай воздушных змеев держались на разных вертикальных течениях. Пушистые
облака скрывали все, кроме горных вершин.
Еще несколько минут продолжался полет. Капитан шаттла объявил, что мы
приближаемся к Кимаи но Джи, столице Мотоки, и шаттл пробил облачный
покров. Под нами была неровная береговая линия среди гор, поросших
серо-зелеными пихтами и соснами. Я наклонился вперед, стараясь разглядеть
место, ради которого мы будем воевать, и долго ничего не видел, кроме
пологих зеленых холмов и тумана. Потом я заметил низко летящий желтый
дирижабль, он шел из небольших сельскохозяйственных или шахтерских
поселков Мотоки на юге, может быть, Шукаку или Цуметаи Ока. Дирижабль
направлялся к деревушку у моря, окруженную несколькими полями и большой
черной каменной стеной. Дальше виднелся лес; лес, стена, поля удерживали
туземную флору и фауну на расстоянии. Я представлял себе этот поселок
Мотоки как остров нормальности в море чуждости. Японцы всегда были
островными жителями. Город небольшой, тысяч на сорок, группа зданий, два
голубых хрустальных купола. Мой маленький город Гатун в Панаме больше.
И тут меня поразило безумие ситуации: на планете, где из-за небольших
морей площадь суши больше, чем на Земле, два города размером с Гатун в
Панаме ведут жестокую войну за право владеть пустыми пространствами,
которые никогда не смогут использовать!
Шаттл спускался для посадки. Дома из темных деревянных брусьев с белыми
стенами из рисовой бумаги, тонкие и прозрачные, как крылышки мотыльков. На
всей улицах, во всех садах ландшафт превосходно упорядочен, словно весь
город представляет из себя гигантский сад, случайно населенный людьми.
Кусты аккуратно подстрижены, черные стволы цветущих розовых слив искажены
странным сюрреалистическим рисунком, как будто их вырезал скульптор. Я
ожидал увидеть признаки возраста: полуразрушенные здания, рухнувшие сараи.
Но никаких трущоб на Пекаре не было. Не было и никакой экстравагантности.
Ни сверкающих огней, ни хрустальных зданий. Весь город был образцом
строгой сдержанности и аскетизма. Мы еще больше замедлили полет, коснулись
полосы, шаттл покатился по ней и остановился.
От здания вокзала отошло несколько больших грузовиков. С них сошли
пятьдесят самураев в черном защитном вооружении, они выстроились вокруг
трапа шаттла. Дверь открылась, и наши люди начали цепочкой спускаться по
ступеням. Сладкий незнакомый запах, похожий на запах сохнущего на солнце
сахарного тростника, заполнил корабль. Запах Пекаря.
Мы вышли и обнаружили, что грузовики полны одежды: башмаки и просторные
брюки, тяжелые кимоно и куртки. Нам вручили пластиковые пакеты с подарками
прибывающим: расческа, кусочек мыла, зубная паста, карта планеты. Тем из
нас, кто находился в отделении "особой безопасности", на руку надели
небольшие мониторы. Такие носят преступники, отпущенные под честное слово,
чтобы полиция могла следить за ними. На мониторе была изображена карта
города. Сообщалось, что до пяти часов мы должны явиться в определенное
здание. Поблизости шумел океан, морской ветер дул над полем, поднимая
пыль. Повсюду видны были осы, они гудели над головами, садились на руки.
Самураи построили нас в ряд и повели с поля. Мне показалось, что у меня
ноги укоротились сантиметра на два: на каждом шагу я взлетал в воздух
выше, чем хотел. Я всего две недели испытывал повышенное тяготение на
корабле, а криотехники следили за состоянием мышц, и потому я подпрыгивал
при ходьбе. Мы прошли по городской окраине, по дороге, с обеих сторон
огражденной низким бамбуковым забором, мимо домов. Опадали цветы сливы,
образуя ковер у нас под ногами. В домах все двери и окна были закрыты. Мы
миновали деловой район, где с фонарных столбов свисали воздушные змеи, и
из боковой улицы выбежал маленький мальчик японец. Он чуть не столкнулся с
идущим передо мной человеком, потом остановился, посмотрел на нас и
закричал: "Tengu!"
Я улыбнулся ему, и он в ужасе попятился. У ребенка были раскосые глаза,
надглазная складка так выделена, что глаза превратились в щелки.
Человек за мной рассмеялся.
- Наверно, никого красивее японцев не видел!
Я тоже рассмеялся и подумал, что испытывает ребенок, никогда не
видевший человека другой расы. Может ли он увидеть в нас людей?
Самурай крикнул: "Не разговаривать!", и мы молча пошли дальше, пока не
подошли к большому сооружению - круглому стадиону.
Внутри от стены до стены тянулись сотни портретов президента корпорации
Мотоки Томео; дальнюю часть сооружения занимала большая сцена, как в
театре кабуки. Когда мы расселись, громкоговоритель провозгласил "Мотоки
Ша Ка", и самураи запели гимн корпорации, потом на сцене появилась
гигантская, высотой в двадцать метров, голограмма президента Мотоки. Как и
у ребенка, у него оказались невероятно раскосые глаза - более японские,
чем у любого японца. Он торжественно приветствовал нас на Пекаре и
поблагодарил за то, что мы пришли помочь освободить планету от "машин
ябадзинов". Когда он закончил, на сцену поднялись двадцать изящных девушек
и танцевали с веерами и зонтиками, а старуха пела под аккомпанемент кото.
Танцовщицы спустились со сцены и каждому из нас дали тарелку с крошечной
бутылочкой саке, хризантемой и чашкой вареного риса. Потом самураи вывели
нас из здания.
Солнце садилось, но небо было затянуто облаками, поэтому заката не было
видно, только становилось все темнее. Стены домов из рисовой бумаги
засветились изнутри, как огромные бумажные фонари. Мы отошли на километр
от города и оказались в большом огороженном поселке в небольшой долине
между поросшими соснами холмами. По холмам бродили сотни латиноамериканцев
в тускло-зеленом защитном вооружении Мотоки. Они упражнялись в обращении с
оружием, боролись. А у подножия долины из большого деревянного здания,
похожего на старый амбар, доносился громовой крик:
- Домой! Домой!
Самураи провели моих компадрес к этому амбару, но браслет у меня на
запястье запищал, сообщая, что мне нужно к другому зданию лагеря. Карта на
мониторе показала хижину, в которой я буду спать. Из города донесся гулкий
звон храмового колокола, а за мной триста companeros продолжали кричать
- Домой! Домой!

13

В хижине, куда я вошел, было накурено, как в баре. Пятеро
латиноамериканцев в синих кимоно самураев играли на гитарах, а шестой
яростно дул в трубу. Шестьдесят человек собрались кольцом, выкрикивая
ставки, как на петушиных боях. Они следили за тремя людьми в схватке в
симуляторе. Эти трое в большом мощном судне на воздушной подушке неслись
по джунглям, стараясь отразить нападение четырех машин ябадзинов. Главная
цель упражнения, кажется, заключалась в том, чтобы убить как можно больше
врагов, прежде чем убьют тебя самого. Но эти трое были удивительны,
изящны, мощны; они вертелись в воздухе, чтобы отразить выстрел из лазера,
и успевали уклониться от льющейся на них плазмы. Они отвечали огнем и
убивали противников, пробираясь зигзагами через чащу. Их прыжки, когда они
уклонялись от выстрелов ябадзинов, вызывали взрывы смеха. Я услышал гул,
словно жужжание гигантских ос. Три черных снаряда длиной с руку человека с
трех сторон понеслись к наемникам, увиливая от ветвей. Кто-то крикнул:
- Пять к трем - Ксавье не слышит ласок!
Все стали выкрикивать свои ставки.
В углу сидели на полу еще пятьдесят человек. Мало кто из них улыбался
или разговаривал. Они были угнетены и раздражены. Повсюду мертвые глаза и
строгие лица с фаталистическими улыбками. Я чувствовал напряжение в
воздухе, электрическая паутина касалась лица, внутренности стянуло.
Напряжение толпы, пытающейся сохранить контроль над собой. Но это почти не
удавалось, как будто мятежа на борту не было. Как будто я не провел два
года в криотанке!
Ко мне подошел человек в боевой защитной одежде. Вначале я не узнал
Завалу: он стоял, слегка согнувшись, словно под большой тяжестью.
- А, это ты. Много времени прошло, - сказал он, забыв мое имя.
- Как ты?
- Хорошо. У всех хорошо. Абрайра будет рада видеть тебя, nе?
Я удивился, услышав от него японское nе, что означает "верно". Но ведь
он почти два года провел с самураями. За два года человек может
измениться.
Я спросил:
- Где она?
Мысль о том, что я снова ее увижу, наполнила меня болью. Такую боль
испытываешь, подходя к могиле близкого.
- Вероятно, упражняется в одиночку в симуляторе. Или тренируется. Она
очень беспокоилась о тебе. Должна быть где-то в симуляторе. Битва помогает
сохранить спокойствие, nе? Она захочет с тобой увидеться. Хочет, чтобы ты
сражался с нами, сидел в нашей машине, словно мы амигос. Но с тех пор, так
ты помог начать мятеж, многое изменилось. Ты нам в битве не поможешь.
Наоборот, помешаешь. Если ты подлинный друг, ты не будешь воевать в нашей
группе.
Завала был тем же, но в его речи звучали чуждые интонации. Маленький
круглый рот презрительно скривился. Глупые коровьи глаза смотрели тупо. Я
рассердился, что он так со мной разговаривает, но, чтобы успокоить его,
сказал:
- Не думаю, чтобы Абрайра хотела меня в свою группу. Когда Абрайра
что-нибудь испытывала? Я для нее ничто. И если я помеха, она не пустит
меня в группу.
И тут же понял, что говорю правду. Я понимал это в глубине сердца, но
никогда не смел высказать даже себе самому. Разве она не обезоружила меня
во время мятежа и не оставила умирать?
Завала фыркнул в отвращении.
- Это показывает, как много ты знаешь, великий лекарь. У Бога, должно
быть, осталось только гуано, когда он создавал твою голову.
Я не нашелся, что ответить. Завала действует так, словно я браню
Абрайру, тогда как я просто говорю правду.
Завала вышел прихрамывая, будто одна из его металлических ног стала
короче, и я долго ждал, пока не понял, что он не вернется.
Тогда я отправился в угол и, так как все еще держал в руках дар с саке
и рисом, присел, чтобы поесть и поглядеть на голограммы схваток. Наступила
передышка, и никто не делал ставок. Боевая группа потеряла одного
человека, но - поразительно! - победила ябадзинов. Их машина неподвижно
висела над рекой со стоячей водой, двигатель взбивал эту воду в пену,
вокруг густые джунгли, кусты и деревья тысяч оттенков зелени и пурпура.
Неуклюжие защитные костюмы покорежились от лазерных выстрелов и потоков
плазмы. Наемники деловито чинили свои костюмы с помощью смолистой краски.
Казалось, у машины поврежден передний двигатель: он резко выл, и нос
судна наклонялся в воздухе. По бортам судна размещаются восемнадцать
отверстий для забора воздуха, и, кажется, в некоторые попала плазма,
разрушив лопасти. Эти отверстия наклонены, чтобы такого не произошло, но
когда выстрел сделан с близкого расстояния, плазма так горяча, что
существует в газообразной форме. И в такой форме может проникнуть в
отверстия для забора воздуха: машина сама втягивает газообразный металл,
и, охлаждаясь, он разрушает лопасти двигателя. Все судно покрыто толстым
слоем тефлекса, больше, чем в знакомых мне старых моделях, и на
инструментальной панели с полдесятка незнакомых мне огоньков. Закончив
починку защитной одежды, двое наемников стали стрелять в воздух из
плазменных пушек, а остальных членов группы сбросили в воду.
Я встал и подошел к одному из зрителей, химере с металлическими синими
глазами, необыкновенно высокому.
- Что они делают?
Он взглянул на меня, как на сумасшедшего, взглянул с презрением,
которое я раньше замечал только у самураев, и я подумал, что же на самом
деле усвоили наемники у японцев. Он увидел мое белое кимоно, и на его лице
появилось выражение жалости.
- Ты только что оттаял? Я тебе скажу. Они избавляются от лишнего веса,
выбрасывают заряды плазменных пушек. Если облегчить эти новые машины,
можно достичь высоты в три метра. И на предельной скорости пролететь над
дымовыми минами, не детонировав их.
- Ага, - ответил я, чувствуя себя дураком. Я понятия не имел, сколько
груза им нужно снять, потому что раньше никогда не имел дела с дымовыми
минами. - Но разве им не понадобятся заряды, когда они минуют минное поле?
Он печально взглянул на меня.
- Нет, они с помощью лазерных ружей попытаются поджарить сенсоры
кибертанков. И вообще, как только пройдут защиту и доберутся до Хотоке но
За, ябадзинов будет слишком много. Последи за ними, и, может быть,
научишься...
Заканчивать ему не нужно. Я понял, что он имеет в виду. Научусь
оставаться живым. Он считал меня мертвецом. То вооружение, на котором я
тренировался, устарело на сорок лет, а с новыми образцами я не знаком. Я
понятия не имею, какое оружие и какие умения нужны, чтобы пройти защиту. Я
видел маленькие черные снаряды - ласки, но не знал, как защититься от них.
Как сказал Завала, в сражении я только лишний груз.
Я кивнул в сторону людей в симуляторе, которые снова двинулись среди
деревьев в машине.
- Эти люди - никто так не сражался в симуляторах. Никто.
И это правда. Они сражались удивительно, гораздо лучше нас, когда мы
сталкивались с самураями. Но я не был уверен, что наши люди смогут
победить самураев.
- Мы многому научились, - сказал химера. - Ты был заморожен еще до
того, как началась настоящая учеба. Ты не изучал собственную кинестетику
на голограммах, не учился беречь каждое движение, поворачиваться, прыгать,
падать, чтобы избежать оружия ябадзинов. Ты только начал учиться, как
достигать munen, состояния мозга, состояния живого мертвеца. Но более
высоких уровней, необходимых для битвы, ты не достиг. Состояний
Мгновенности и Полного Контроля. Гений самураев происходит от умения
достичь эти состояния...
- Прошу меня простить, но что значит Мгновенность?
Химера задумчиво взглянул на меня.
- Может быть, в твоей жизни бывали моменты - моменты страха и крайней
опасности для жизни, когда время словно останавливается. Я однажды испытал
такое: во время мятежа в Темуко в переулке ко мне подошел человек,
приставил к моему лицу старинный револьвер и нажал на курок. Пистолет был
взведен, и когда человек нажал на спуск, ударник начал опускаться. Время,
казалось, остановилось. Мимо по улице проезжала машина, в окно на меня
смотрела женщина. Я прекрасно помню ее лицо, рубиновые губы, округлившиеся
от удивления. Я видел, как из канализационного люка на улице поднимается
пар, а в магазине хозяин выключает свет. Я посмотрел в испуганные глаза
человека, который хотел меня убить, и увидел, что ему не больше пятнадцати
лет. И все это время ударник опускался, и я подумал: "Когда ударник
опустится, я умру". Поэтому я поднял руку и поставил палец на пути
ударника, и он так и не опустился. Вот это и есть Мгновенность - целая
жизнь в одно мгновение. И воин может научиться вызывать у себя такое
состояние. Это одна из тайн самураев. А еще выше - Полный Контроль,
способность изменять частоту биения сердца, останавливать дыхание,
достигать полного контроля над всеми мышцами. - Он замолчал и посмотрел
куда-то за меня.
Кто-то хлопнул меня по плечу. Я повернулся. Абрайра дружески обняла
меня и сказала:
- Приятно снова тебя увидеть.
Я обнаружил, что с трудом дышу. На ней синее кимоно самурая, влажное от
пота.
- Похоже, ты получила повышение, - сказал я, разглядывая ее лицо. Когда
я в последний раз его видел, оно было так избито, что я удивился, не
заметив потемневших от времени кровоподтеков. Немного нарушена линия волос
над лбом, там, где вырвали клок. Но она улыбалась очень спокойно, и ничто
в ее улыбке не свидетельствовало, что за ней может таиться тревога. Волосы
ее казались ломкими и лишенными блеска, щеки впали, кожа на лице слегка
сморщилась. Она стояла, чуть наклонившись вперед. Вероятно, кое-какие из