Волвертон Дэйв. Мой путь в рай

через трупы. У ябадзинов, казалось, не было никакой защиты, не было трех
тысяч самураев, они совершенно нас не ждали, я не мог этого понять. Ниже
по холму одновременно взорвались три купола. Ябадзины взрывали свой город.
Я слишком отстал. Передо мной никаких живых целей. Чтобы их отыскать,
нужно бежать вперед. Ни у кого из ябадзинов нет защитных костюмов. Я
нащупал регулятор и уменьшил энергию луча лазера. Пробежал мимо Абрайры и
здания, в котором скрылся Мавро. Абрайра что-то крикнула и побежала за
мной.
Я пробежал по улице мимо десятка компадрес в зеленой броне, которые
методично обстреливали два горящих здания, словно там скрываются ябадзины,
мимо полных наемниками машин, поливавших город на полкилометра плазмой.
Я пробежал два квартала делового района, царапая голые ноги. Три
молодых японца выбежали из здания, я выстрелил им в спины и повернулся,
чтобы взглянуть, где мои компадрес. И вдруг понял, что рядом со мной
никого из компадрес нет: я на передней линии, и впереди улицы залиты
плазмой. Я могу перебить всех.
Я закричал, взглянул вверх по холму, и вдруг из двери купола выбежала
женщина. На ней синий костюм, как у чиновника, кожа светло-желтая,
усеянная кровавыми точками, под глазами темные круги. Глазные складки
сильно подчеркнуты, черные волосы зачесаны назад. Она опустила взгляд и
посмотрела на лазерное ружье. Потом принялась возиться с собственным
лазером, нацеливая его на меня.
Я выстрелил и провел огненную полосу по ее грудной клетке. Она
удивленно открыла рот и смотрела на меня, словно знала, что она уже
мертва. Потом упала, уступая мне дорогу, вытянулась. И в этот момент у
меня закружилась голова, сердце гулко забилось, и я достиг состояния
Мгновенности. Женщина падала, глаза ее в последний раз закатились, ружье
она отбросила и оно повисло в воздухе. По улицам катились волны дыма, они
изгибались вокруг куполов, и все похоже было на ад. Небо почти
расчистилось от oparu no tako, сильный ветер разогнал грозовые тучи. Я
видел только одну желто-зеленую полоску, плывущую по небу; а на фоне
утреннего горизонта видны были миллионы и миллионы отдельных oparu no
tako, они золотом и белизной сверкали на солнце, как кусочки слюды. Больше
ничего чуждого. Орхидеи на крошечных газонах, приземистые пальмы и
гигантские папоротники во дворах - это я видел всю свою жизнь. Купола, как
женские груди, поднимающиеся в воздух, - это всего лишь дома. А умирающая
женщина, лежащая на земле с искаженным лицом, с бледной кожей в розовых
пятнах, - простая женщина, я таких видел миллионы. И каким-то образом она
соответствует окружению. Словно дым, катящийся по улицам, завивающийся
вокруг куполов, небо, блестящее осколками слюды, умирающая женщина с
бледной кожей - все это части огромного холста, пейзаж, нарисованный
искусным художником. И я испытал чувство, которое можно было бы назвать
совпадением. Эта женщина, эта планета - это совсем не Земля. Но я
почувствовал, что готов их принять. Я стал частью Пекаря.
Женщина, в которую я выстрелил, любила, ей были дороги незнакомые мне
люди. Она не ябадзин. Она человек. Она человек не из-за своего сходства со
мной, а вопреки отличиям. Я огляделся, пораженный этим ощущением, и
увидел, что все вокруг чужое, более чуждое, чем я себе представлял. И
одновременно все это принадлежит мне.
Я больше не в Панаме. Я посмотрел на улицы, на холм. Мои компадрес
бежали за ябадзинами, стреляли в них. Ябадзины не очень сопротивлялись.
Никаких трех тысяч самураев, о которых нас предупреждали, нет. На
дирижаблях, должно быть, прилетело всего несколько сот человек. И все они
как будто погибли. Большинство зданий горит и разрушено. Только немногие
ябадзины решили жить и сражаться. Подобно жителям Мотоки, ябадзины
предпочли покончить самоубийством. Они не верили, что могут победить нас.
Мало кто сражался, и ни у кого не было оружия, способного пробить нашу
броню. Они были обречены. Но мои companeros словно не понимало этого.
Выше по холму из дома выбежала девушка. Двое наемников обернулись и
автоматически выстрелили. Девушка закричала и поскользнулась в луже
собственной крови. Те же два наемника медленно направились к куполу, из
которого она выбежала, как будто в нем десятки самураев. Они совершенно не
понимали, что бой окончен, война выиграна.
У меня не было стремления бросить оружие, как во время убийства Люсио.
Просто не было и сил нести его дальше. Я подбежал к женщине, которую
застрелил. Она лежала на земле, дышала с трудом, но дышала. "Она дышит! Я
могу спасти ее, - подумал я, - могу спасти ее!" И тут я понял, что с
самого убийства Эйриша ищу человека, которого смог бы спасти, как-то
оправдаться. Я тащил полуживую Тамару на станцию Сол. Во время эпидемии я
изо всех сил старался спасти хоть одного человека. Даже когда Перфекто
убил Бруто, что-то во мне кричало: "Надо его спасти!" Но все время мне не
удавалось спасти. И я подумал: "Если я сумею спасти по одному человеку за
каждого убитого, счет сравняется. И я буду свободен".
Я расстегнул костюм женщины и прикрыл ее рану. Кожа у нее бледная,
женщина в шоке. Я подложил ей под ноги свой лазер, приподняв их. Оглядел
улицу. Мне нужна медицинская сумка, перевязочные материалы, болеутоляющее
и средства для сокращения сосудов. Я осматривал улицу, словно где-то
здесь, в укрытии, сидят медики. Интересно, где здесь больница. Но на
зданиях только японские иероглифы. Я увидел машину, медленно спускающуюся
с холма по направлению ко мне. Поднял руки и закричал, потом побежал вверх
к своим компадрес.
- Мне нужна медицинская сумка! - кричал я на бегу. Артиллерист спросил
в свой микрофон:
- Что ты здесь делаешь без защиты?
- Мне она не нужна. Ябадзины не сопротивляются, - сказал я, словно это
все объясняет. Один из наемников порылся в машине, достал медицинскую
сумку и бросил мне.
- Graciac, - крикнул я и побежал назад.
Женщину я нашел на прежнем месте. Проверил раны и обнаружил разрыв
одного легкого и повреждение кровеносных сосудов под грудиной. Запечатал
дыры в легких пневматической пеной, а кровеносные сосуды просто перекрыл.
Наложил повязку и дал диалилфталат, чтобы вывести ее из шока.
Когда я оканчивал работу, за спиной у меня появилась Абрайра.
- Что ты делаешь? - крикнула она.
- Спасаю людей. Они не сопротивляются. Помоги мне! Раздобудь еще одну
медицинскую сумку, - крикнул я в ответ, и она, отбросив ружье, побежала
вверх по холму. Я прошел по улице и нашел старика с остекленевшими
глазами, девочку лет двенадцати, спасти которую было уже невозможно,
полную женщину с очень широкими бедрами: похоже, она родила множество
детей. Она лежала, и с ноге ее торчало множество метательных стрел. Одно
колено отрезано. Из раны била кровь. Женщина тяжело дышала, как раненое
животное, и цеплялась пальцами за землю, пытаясь уползти от меня.
Я наложил ей турникет на ногу и сделал инъекцию болеутоляющего. Она
покорно смотрела на меня, не мешая работать. Трудно спасти ей ногу,
времени на это нет. Лучше стабилизировать ее положение, сохранить
турникет, хотя при этом она ногу потеряет. Но всегда можно отрастить
новую.
Подошла Абрайра с новой медицинской сумкой. Она крикнула:
- Там внизу! Целая толпа! - И указала в сторону берега.
Мы побежали к берегу и на углу одной улицы обнаружили человек тридцать.
Десять были еще живы. Я начал лихорадочно работать, один случай за другим:
мальчик с развороченным бедром, старик со стрелой в спине, девочка,
которой плазма попала в грудь и у которой хватило ума упасть и дать плазме
стечь. Я быстро работал, вокруг стреляли, но ни разу не выстрелили по мне.
Казалось чудом, что можно заниматься медицинской работой посреди боя, но
ябадзины на нас не нападали, а из наших компадрес никто не выстрелил по
ошибке.
Время замедлилось, мгновение тянулось бесконечно. Я работал, а Абрайра
бегала от машины к машине и приносила медикаменты. Один раз я поднял
голову и увидел, что стрельба почти прекратилась. Не знаю, сколько времени
я работал: минуты или часы. Подсчитал, что помог примерно двадцати, в
среднем на одного уходило две минуты. Но не может быть, чтобы я работал
меньше часа. Земля подо мной дрогнула, взорвалось соседнее здание.
И всякий раз как я поднимал голову, чтобы перевести дыхание, Абрайра
указывала на нового раненого, и я хватал свои вещи и бежал к нему.
Постепенно мы приблизились к какому-то складу, здесь грудой лежали десятки
раненых. Я занялся молодой девушкой, услышал скрежет и поднял голову.
Кто-то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Наемник
уложил женщину и побежал в поисках других раненых. Подошел еще один
компадрес, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся в моей
сумке. Сказал, что его зовут Фаустино, и бегло объяснил, что работал
санитаром в полевом госпитале в Перу. Он работал очень хорошо. У него
оказались быстрые и искусные руки.
Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать
раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что создается что-то вроде
военно-полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.
Я слышал настойчивое "бум-бум-бум" в здании всего за три двери от нас
по улице. Это было единственное место поблизости, где еще стреляли.
Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий добавляет нам
много ненужной работы, и рассердился.
Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба. Абрайра в это время вошла
под арку большого промышленного здания, и неожиданно все это здание
вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло на дециметр в воздух, и все его стены
рухнули. На Абрайру обрушилась груда кирпичей и изогнутых стальных балок.
Я побежал к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я стоял потрясенный,
глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи. Посчитал, что они
покрывают ее слоем толщиной в метр, и старался убирать их как можно
быстрее. Поблизости продолжали стрелять.
"Когда откопаешь, она будет раздавлена, - подумал я. - Нужно спасать
людей. Спасать миллионы". Я знал, что от Абрайры ничего не осталось под
камнями.
Побежал к большому куполу, откуда раздавались выстрелы, и даже снаружи
услышал женские крики. Я вбежал внутрь. Купол оказался театром. Сквозь
круглые окна под самой крышей лился свет, впереди располагалась сцена. В
здании укрылась сотня женщин, и один человек в броне стоял у входа и
стрелял в женщин из самострела, а они прятались за сидениями. У меня на
глазах одна из женщин метнулась к запасному выходу, человек повернулся и
выстрелил в нее. Действовал он с удивительной скоростью и
уравновешенностью, точно и изысканно, погруженный в состояние munen,
одновременно достигнув Мгновенности и Полного Контроля. Он стрелял по
своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это исключительно точно.
Он символизировал все то, чему научили нас самураи. Женщины отчаянно
кричали.
Я крикнул "Muchacho!" и подбежал к этому человеку сзади. Он повернулся
ко мне - я увидел, что это латиноамериканец, - потом снова принялся
стрелять в женщин. Я выбил самострел у него из рук и закричал: "Не нужно!"
Он взглянул на меня, потом на ружье, словно хотел подобрать его.
Я стал расстегивать его шлем, кричал "Не нужно!", хотел посмотреть,
узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня он безымянный.
Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых мне рефуджиадос. Глаза
его горели, он был покрыт потом munen.
Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на него кричу, как
человек, очнувшийся от сна. Лицо его сияло восторгом. Неожиданно его
взгляд сфокусировался, он увидел меня.
- Que glorioso! Как славно! - удивленно сказал он.
Снаружи звуки выстрелов стихли. В городе слышались радостные возгласы:
наши люди осознали, что победили. И хоть меня тошнило от того, какими мы
стали, в то же время я дрожал, сознавая, что мы приобрели целую планету. Я
вышел наружу. Счастье, словно пот, сверкало на лицах моих товарищей. Я
видел cоmpanero со снятым шлемом, с его волос стекала радость.
Я повернулся и побежал помогать раненым.


День тянулся бесконечно. Мы обрабатывали сотни раненых и переправляли
их в больницу. Огромная работа, в которую постепенно было вовлечено около
восьмидесяти человек. Город принадлежал нам, и ябадзинов к полудню согнали
в огражденный лагерь. Гарсон провозгласил себя президентом Пекаря.
Командование ОМП, находившееся на орбите, с радостью приняло нашу просьбу
о вхождении в Объединенные Нации в качестве единого члена, и наше
пребывание на планете было узаконено. Объединенные Нации предпочитают
иметь дело со стабильным правительством, единым для всей планеты,
независимо от того, чего это стоит населению. Захватив обе столицы, мы
доказали, что являемся таким правительством, и получили признание: закон
признает любое правительство, добившееся объединения планеты. Объединенные
Нации счастливы, что мы прекратили распрю на Пекаре. И потому одобрили
нашу победу.
Мы узнали, что ябадзины не смогли соорудить огнестрельное оружие,
потому что их фабрики оказались разрушены. Через несколько часов после
того, как дирижабли ябадзинов вылетели в город, наемник по имени Овидио
Гардоса с помощью амигос нагрузил шаттл камнями. Потом со стороны моря
подлетел к Хотоке но За и на скорости в 1500 километров в час ударился в
промышленный комплекс Ро. Он погиб сам, но уничтожил и несколько сотен
самураев, которые лихорадочно готовили там оружие. Все говорили об Овидио,
и многие считали, что нужно почтить его героизм и назвать его именем
город. Мне казалось, что Овидио - хорошее название для города.
В полдень подъехал Гарсон, он привез с собой в больницу Тамару, и она
молча смотрела, как мы заботимся о ябадзинах. Я чувствовал, как она
смотрит мне в спину, как ворон.
Я наполнил ее сосуд для внутривенных вливаний. Она поблагодарила меня,
но больше мы не разговаривали. Работая, я вдруг вспомнил, что на спине у
меня по-прежнему лазерное ружье. Я достал из него образец плоти Перфекто и
поместил в холодильник, а потом продолжал работать далеко заполночь. В
полночь вернулся Гарсон и увез Тамару, обращаясь с ней так, словно она
собака на привязи. Он негромко разговаривал с ней, рассказывая о своих
планах немедленной депортации всех мужчин японцев. Я работал, пока
эмоционально и физически не выдохся совершенно, потом вышел на улицу и
поискал места, где бы поспать.
Пошел к театру, где в последний раз видел Абрайру живой. Улица была
хорошо освещена и это меня удивило, потому что большая часть города
разрушена. Никто не разбирал камни в груде, под которой лежит Абрайра, и я
подумал, что это должно быть сделано ее амиго. Что случилось с Мавро, я не
знал. Спина у меня болела, глаза устали, но я начал поднимать камни из
зеленой пемзы.
Каждый камень большой, весит не менее пятидесяти килограммов, даже при
меньшем тяготении. Я боялся взглянуть на Абрайру, боялся, что она будет
изуродована до неузнаваемости. Но когда я снял большую часть камней,
увидел тело старика, которого несла Абрайра, изломанное и изуродованное, а
из-под трупа торчала рука Абрайры. Она светилась теплым платиновым светом,
выделялись горячие и ясные вены.
Я отбросил еще несколько камней, и неожиданно вся груда сдвинулась,
Абрайра раздвинула камни и посмотрела на меня. Лицо ее было окровавлено,
во всем теле, казалось, не осталось ни одного живого места. Она с трудом
встала, и я помог ей выбраться из груды. Абрайра пошатнулась и опустилась
на колени.
- Я... я думал, что ты умерла, - сказал я.
Абрайра с презрением взглянула на рухнувшее здание, словно эти камни -
ничтожные детские игрушки. В голосе ее звучало удивление. Она сказала:
- Может быть, я и человек, но не настолько!
Я облегченно рассмеялся и помог ей добраться до больницы.


Следующие два дня Абрайра провела в больнице. Удивительно, но у нее
треснули только два ребра. Очевидно, усовершенствование коллагена сделало
ее кости более гибкими. Я готов был поклясться, что только медуза способна
выдержать такое избиение. Я расспросил ее, и она сказала, что большую
часть удара принял на себя ябадзин, которого она несла, и "кирпичи просто
показались ей немного тяжелее обычного".
Мы встретились утром с Мавро, отыскали тело Перфекто и похоронили его
на кладбище. Потом я работал в больнице, как вол, приветствуя забвение,
приходящее с работой.
Гарсон большую часть времени посвящал восстановлению обороны города.
Большой контингент был отправлен в поселки Мотоки, оттуда жителей
дирижаблями перевозили на отдаленный остров, впоследствии им предстоял
перелет на Землю. Наши люди по-прежнему опасались мести: выстрелов
снайперов, бомб в зданиях. На наших границах были в первые же два дня
задержаны пятьдесят машин с самураями - и Мотоки и ябадзинами; все самураи
хотели добраться до Гарсона, с этой целью они в бурю пересекли большую
пустыню.
В том, как люди держались группами у лагерных костров по ночам и не
снимали броню даже на отдыхе, виден был страх. И как только наши пациенты
приходили в себя, Гарсон переправлял их на юг.
- Пусть ябадзины заботятся о своих, - говорил он. - Это даст им хорошее
занятие.
И сказал он так, несмотря на то, что большинство ябадзинских женщин
обращалось с нами как с суперменами, биологически и культурно
превосходящими их.
Наши потери соответствовали прогнозам. Гарсон потерял несколько сот
человек в сильной буре при переходе через пустыню. Сорок процентов погибли
при захвате Хотоке но За. Осталось двадцать пять сотен. Недостаточно,
чтобы удержать планету, если японцы восстанут.
Но наши люди больше не думали о том, чтобы оставить планету. Однажды
утром я встретил Абрайру за пределами больницы, она сидела на земле,
держала в руке горсть почвы и смотрела на нее. Я несколько минут наблюдал
за ней и понял, что она никогда не улетит. Рано или поздно, но умрет она
на Пекаре.
Гарсон договорился с колумбийцами, предложив им часть планеты, и мало
кто отказался от возможности стать богатым землевладельцем. Почти сразу мы
начали разгружать их с корабля - это заняло больше недели.
По ночам мне по-прежнему снилась Тамара, которую я пытаюсь освободить.
Снилась Татьяна, девочка, имя которой я помнил, - больше ничего. Я гадал,
что случилось с моим отцом, почему я совершенно ничего о нем не могу
вспомнить. Это меня беспокоило. Я провел сканирование своего мозга в
поисках темных пятен, где погибли клетки, но не обнаружил ничего
клинически неправильного. Да я и не думал, что что-нибудь найду.
Воспоминания не живут в определенной части мозга, как на булавочной
головке. Она разбросаны и повторяются по всему мозгу. И даже
незначительное повреждение мозга не может полностью лишить меня памяти.
Поэтому я еще больше погрузился в работу, надеясь, пока лечу других,
вылечиться и самому, а в минуты одиночества сидел в углу и грыз ногти.
Я работал днем, когда Абрайра захотела немного пройтись. У нее было
много синяков, она вся распухла и хотя и пыталась помогать в больнице, ей
это было не под силу. Я подставил ей плечо и помог идти.
Она тяжело дышала, и ее дыхание шевелило мои волосы. Ее запах, ее
прикосновения действовали на меня возбуждающе.
Неожиданно она повернулась ко мне и сказала:
- Ты лучше выглядишь сейчас. Я рада.
- О чем ты?
- Да ни о чем. Просто лучше выглядишь. - Абрайра надолго задумалась. -
Ты однажды сказал мне, что я показала тебе твою темную сторону. Ты узнал,
что способен к жестокости, и это тебя глубоко встревожило. Я часто, пока
ты спал, говорила об этом с Перфекто. Перфекто опасался, что это сознание
погубит тебя. Но он говорил: "Еще рано судить. Если он не погибнет, то сам
справится со своей жестокостью. Теперь, обнаружив зверя, он либо должен
уничтожить его, либо сам погибнет". И Перфекто часто спрашивал, выиграешь
ли ты эту схватку. Когда ты дрался с Люсио, я подумала, что ты погибнешь.
Но теперь я вижу, что ты победил.
- Все получилось хорошо. Ты не погиб, потому что остался верен своей
страсти.
Я обдумал ее слова. В своей борьбе я чувствовал себя совершенно
одиноким. Мне казалось, что Абрайра и Перфекто говорят со мной о моих
проблемах, только чтобы войти ко мне в доверие. Но они помогали мне.
Абрайра своими мудрыми мыслями, Перфекто своей преданностью. Но я считал,
что Абрайра хвалит меня незаслуженно. Если я одержал победу, где же
испытываемое мной торжество? Я взглянул на свое прошлое и испытал только
печаль и пустоту. По ночам меня по-прежнему осаждают кошмары.
- Ничего не закончилось хорошо, - сказал я. - Какое-то время мне
казалось, что я потерял самого себя. Теперь кажется, что я себя снова
нашел. Я убивал людей, и то, что изменил свои намерения и теперь помогаю
им, не устраняет совершенного мной зла. И иногда я думаю: может, я ждал
удобного момента, чтобы вернуться к своей страсти, момента, когда это уже
не опасно. Ничего не закончилось хорошо.
И тут же понял, что мне все равно, хорошо закончилось или плохо, важно
только оставаться верным свой страсти.
Через час в больницу пришел наемник в боевом костюме, он пробился через
толпу. Увидел меня и поднял ружье, собираясь выстрелить.
Я в этот момент я достиг Мгновенности и увернулся вправо. Выстрел
ударил в стену за мной.
Я смотрел на ствол ружья, и он не поворачивался ко мне. Движения
человека казались невероятно медленными, как у больного и ослабевшего; я
чувствовал, что целый день смог бы увертываться от его выстрелов. Мне не
приходилось раньше сражаться в таком состоянии, и я поразился разнице.
Санитар, помогавший нам уже два дня, ожил, перепрыгнул через кровать и
ударил наемника по голове. Тот упал на пол. Несколько человек сорвали с
него шлем и обнажили темнокожее лицо явно арабского происхождения. Еще
один убийца ОМП. Санитар связался с Гарсоном, потом убийцу увели. Я был
поражен и опечален этим происшествием.
Немного позже в больницу пришел личный адъютант Гарсона, он о чем-то
пошептался с Абрайрой. Она нахмурилась, а он поглядел на меня и ушел.
Абрайра казалась очень встревоженной, и я целый час наблюдал за ней, но ни
о чем не спрашивал. Наконец она подозвала меня и сказала:
- Анжело, пойдем пройдемся - снаружи.
Встала со своей кровати и обхватила меня рукой.
Ведя меня к выходу, она молчала. Солнце светило необыкновенно ярко, дул
теплый влажный ветер. Повсюду пахло пеплом, и ветер нес по улице частички
белого пепла. Абрайра провела меня к большому бежевому куполу, и около
него на столе лежал боевой костюм и самострел. Абрайра указала на костюм и
сказала:
- Надевай.
Я послушался. Шлема не было.
Когда я оделся, она посмотрела мне в глаза и сказала:
- Там внутри Гарсон. У него есть для тебя задание. Он говорит, опасное.
И она обняла меня.
Я вспомнил намек Гарсона, что мне нужно работать убийцей. Мысль о
разговоре с ним меня не радовала. Я подобрал самострел и вошел в купол,
прошел по коридору с деревянными панелями. У двери сидел адъютант Гарсона.

19

- Генерал ждет вас внутри, - сказал адъютант, кивая на дверь.
Я открыл дверь и увидел помещение, полное людей, техники работали с
оборудованием по получению голограмм, три оператора нацелили камеры на
дверь. Я не мог понять, что происходит. Мне показалось, что снимают, как я
вхожу в помещение. Я широко распахнул дверь, смущенный этими камерами,
вошел и увидел в десяти шагах от себя человека в одежде наемника.
Он поднял на уровень груди пистолет, и я достиг состояния Мгновенности.
С криком "Нет!" я попытался увернуться, но, отскакивая влево, думал, что
увернуться невозможно.
Ничего не произошло. Голубой электрический шар не пролетел по комнате.
За наемником сидело больше десяти человек, включая Гарсона и Тамару.
Тамара склонилась на стол, от ее затылка отходил провод. Она сказала:
- Сантос, прокрути ленту назад.
На столе перед ней мое крошечное изображение удивленно отскочило с
криком "Нет!"
- Я думаю, хорошее время реакции, очень убедительно, не правда ли? -
спросил у нее Гарсон.
- Да, - согласилась Тамара.
Гарсон повернулся ко мне.
- Похоже, у нас проблема. Капитан Фаруки демонтирует орбитальную базу
ОМП, собираясь вернуться на Землю, и не хочет оставлять незаконченное
дело. - Гарсон махнул рукой: в углу комнаты, почти скрытый механизмами,
спал в кресле араб-убийца. На голове у него была металлическая лента,
похожая на тонкую платиновую корону, лента соединялась с компьютером. Он
явно находился под действием наркотиков. - Я перехватил убийцу.
Идеал-социалисты в составе контингента ОМП обвиняют вас в своей неудаче в
Латинской Америке. Мы решили, что лучше имитировать вашу смерть, сбить их
с вашего следа. Тамара попросила привести вас сюда, чтобы вы видели, как
это организовано, и мы подумали, что если вы на самом деле поверите, что
вас хотят убить, это добавит реализма сцене. На некоторое время вам
придется действовать в другом обличье, понятно? Пока не улетит весь
контингент ОМП. - Он повернулся к Тамаре и кивнул, показывая, что она
может говорить.
Тамара не повернулась в своей коляске ко мне, никак не показала, что
знает о моем присутствии. Просто сказала:
- Дайте нейрокарту убийцы.
Перед Тамарой появилось голографическое изображение. Призрачное
изображение человеческого мозга, в нем в теменных долях извивались сотни
красных огоньков, как огненные черви, они пронизывали весь головной мозг,
углубляясь в лимфатическую систему, и каждый огонек сверкал, умирая. Это
мозг человека, сосредоточенного на каком-то плане. Гарсон подвел меня