Волвертон Дэйв. Мой путь в рай

Перфекто. Перфекто согнулся и шел медленно, а Мавро держал его за руку.
Перфекто громко всхлипывал. Я взял его за руку и почувствовал, как
буквально физически его чувство вины переходит ко мне.
Перфекто посмотрел на меня.
- Почему? Почему ты хотел убить его? - спросил он. - Тебе нечего было
его бояться.
Рот Перфекто дернулся в отчаянии. Блеснули абсолютно ровные зубы.
- Не знаю, - честно ответил я. - Я был так сердит на него, что не мог
опустить мачете. Я пытался остановиться. И не смог.
Перфекто кивнул и посмотрел в землю, как будто такой ответ удовлетворил
его.
- Он был один из нас, - пробормотал он. - Люсио был один из нас.
Я хотел объяснить, как все было, и торопливо продолжал:
- Я убиваю со дня нашей встречи и не знаю почему! Я убил Эйриша и Хуана
Карлоса. Я убил бы и Люсио!
Перфекто кивнул, продолжая идти.
- Ты убил их, потому что они нарушили твою территорию. Вы, люди, этого
не понимаете. Они нарушили твою территорию, и ты убил их. Подумай об этом
и поймешь, что я прав.
Мысль показалась мне странной и неуместной. Я был ошеломлен. Перфекто -
территориальное существо, и я мог понять, почему он убивает чужака,
нарушившего его территорию, но я поразился, что он собственные мотивы
переносит на меня.
И тут до меня дошло. Я убил Эйриша в своем доме, на своем полу. Гонясь
за ним снаружи, я бросил нож, я не хотел его убивать. Но когда он нарушил
мою территорию, я не проявил никакого милосердия. Хуан Карлос? Я убил его,
потому что он входил в модуль В космического корабля! Но Люсио - он
никогда не нарушал мою территорию. У меня не было причин убивать его.
Теория Перфекто, казалось, не оправдывается.
- Но Люсио не нарушал мою территорию! - вслух сказал я. - У меня не
было причин убивать его!
Перфекто продолжал брести к лагерю.
- Он нарушил территорию друга. А это то же самое. Мы защищаем своих
друзей, как самих себя. Он изнасиловал Абрайру и отрезал ей пальцы. Это
ужасное нарушение территории. И ты убил его за нарушение территории друга.
Так поступают самцы. Но все же - опасность была в прошлом. Ты должен был
оставить его в живых. Если тебе понадобится помощь в таких делах, я здесь,
амиго.
И Перфекто пошел дальше к лагерю.
Я молчал. При взгляде на генетическую карту Абрайры я поразился тому,
как она отличается от человека. И сказал себе, что никогда не должен
допускать ошибки и видеть в ней такую же личность, как я сам. Но слова
Перфекто показали, что такой большой разницы нет. И я кое-что понял. Меня
удивила реакция Абрайры во время мятежа, тот всепоглощающий ужас, который
она испытала, страх насилия. Как сказал Перфекто, насилие - это ужасное
нарушение территории. И поскольку Абрайра высокотерриториальное существо,
страх насилия у нее сильнее, чем у людей. И, может быть, поэтому, подумал
я, после насилия, после того, как ей отрезали пальцы, мозг ее не выдержал.
И в то же время я наконец понял весь смысл выражения "Поиск": когда химера
пускается в Поиск, ему недостаточно убить, он должен унизить свою жертву,
нарушив ее территорию.
И, убивая Люсио, я жил по кодексу Поиска. Мое подсознание не позволяло
просто убить его. Я систематически увечил его, старался кастрировать,
отрезать руку, нарушить наиболее интимную его территорию - его тело.
И хотя я нарушал его территорию, Люсио, существо с высоко развитым
территориализмом, отказывался защищаться. Он позволил мне нарушать свою
территорию, потому что привязался ко мне. Генетическая привязанность
настолько сильна, что даже когда я убивал его, он отдавался мне. Он не
только позволил мне убить себя, он добровольно отдал свою жизнь, позволил
мне делать с ней, что я хочу. И если бы я продолжал рубить его на куски,
он каждый кусок отдавал бы мне. Люсио прощал мне каждый удар своего
мачете.
И я наконец понял, почему Перфекто горестно рыдал.

14

Той ночью я спал мало. Лежал без сна и обдумывал снова и снова свои
поступки. И к утру оцепенел больше, чем от утреннего холода. В судне на
воздушной подушке в лагерь прилетели помощники Цугио, возбужденные и
раздраженные, и встретились с Гарсоном. Абрайра прослушала вызов и
сказала, что нам в полном боевом оборудовании нужно идти к городу. Она
приказала нам настроить микрофоны своих шлемов на канал А, субканал 0. При
таком включении мы могли получать приказы от офицеров, но не могли
разговаривать друг с другом. Такую связь используют только в бою. Абрайра,
казалось, избегала встречаться со мной глазами. Наши отношения изменились;
я понял, что она утратила уважение ко мне.
Я заключил, что Абрайра права. Гарсон согласился сражаться с
ябадзинами. Мы получим припасы и машины и выступим. Но мне казалось это
неважным. Многие принесли с собой с Земли любимое оружие: плазмовые ружья
Галифакса, тяжелые боевые лазеры Бертонелли, стрелы Уайсиби. Все
вооружились, и мы приготовились к маршу. Перфекто сидел в казарме и играл
в карты с десятком наемников, а остальные стали строиться снаружи. Я
удивился. Последний раз оглядывая помещение, я велел ему поторопиться, а
он продолжал сидеть на полу и выглядел отвергнутым.
- Догоню, - сказал он.
Мы пошли в город колоннами по четыреста человек, миновали деловой район
в центре и прошли к посадочной полосе у индустриального парка. Все были
напряжены и молчаливы. День был солнечный и ветреный, в километре от нас
волны бились о песчаный берег, и звук прибоя доносился по ветру. На летном
поле сидели два больших желтых дирижабля. Тут же находился генерал Цугио в
сопровождении нескольких сотен японцев, мужчин и женщин. Они окружили трех
девушек японок в белом, сидевших в позе seiza и смотревших в сторону моря.
Рядом располагалась группа операторов, снимавших голограмму происходящего.
Генерал Цугио прикрепил к груди микрофон. Рот его был презрительно
искривлен. Он посмотрел на камеры, потом на микрофон у себя на лацкане,
словно это какое-то насекомое. Готовился к своему шоу.
Когда мы выстроились колоннами и застыли по стойке смирно, генерал
Цугио неожиданно поднял голову и словно впервые заметил нас. Выпрямил
спину и властно посмотрел на нас, как какой-то король варваров. Начал
кричать по-японски, и переводчики в наших шлемах произнесли по-испански:
- Вчера вечером мы в знак дружбы привели вас в свои дома! А вы что
сделали? Вы соблазнили наших дочерей!
Поблизости от меня засмеялись.
- Какое высокомерие! - кричал Цугио. - Вы думаете, это весело? Думаете,
забавно осквернять нашу кровь? Мы обсудили это на самом высоком уровне!
Сам президент Мотоки принял решение: Мотоки наняла вас, чтобы вы сражались
с ябадзинами, а не вступали в связь с нашими женщинами. Эти три женщины
опозорили свой народ, свои семьи и свою корпорацию. Они восстановят свою
честь! - И в этот момент словно невидимое стекло накрыло меня, и весь
остаток дня я ходил как во сне, смотрел на все, как не имеющее ко мне
отношения.
Трое адъютантов Цугио приблизились к трем девушкам в белом и встали
перед ними, лицом к ним. Член семьи занял позицию справа от девушки. А
слева оказались три самурая в зеленых боевых костюмах, они извлекли мечи и
прижали их к шеям девушек. Потом адъютанты протянули каждой девушке по
короткому мечу, wakizashi, девушки протерли лезвия и прижали их к животу.
Адъютанты что-то негромко сказали девушкам и кивнули. Две из них
вонзили мечи себе в живот, а самураи взмахнули длинными мечами и снесли им
головы, прежде чем они смогли унизить себя криком.
Третья девушка продолжала сидеть, держа меч у живота. Она посмотрела на
труп девушки справа от себя, и стоическое выражение ее лица сменилось
страхом. Она уронила меч и начала вставать, но стоявший рядом адъютант
схватил ее за руки и заставил снова опуститься на колени. Все японцы были
явно рассержены и потрясены ее трусостью. К девушке подбежала ее мать и
начала что-то настойчиво говорить. Она вложила дочери в руки меч и делала
движения в сторону живота, показывая, как дочь должна с ним поступить.
Адъютант еще немного поговорил с девушкой, и та расплакалась. Он снова
вытянулся, и все японцы смотрели с ожиданием. Адъютант кивнул девушке, и
та воткнула меч в живот, всего на толщину пальца, только чтобы ощутить
боль. И самурай рядом с ней тут же отрубил ей голову. Как хорошие солдаты,
мои companeros и я продолжали стоять по стойке смирно.
Генерал Цугио произнес речь о храбрости, проявленной этими женщинами.
- Даже у женщин больше храбрости, чем у некоторых из вас! Видите, как
они спокойно встретили неизбежное? Их храбрость должна всем нам послужить
великим примером. Некоторые начали сомневаться в вашей храбрости.
Некоторые даже смеялись над вами! Когда же вы решитесь сражаться? Неужели
вам хочется умереть с голоду?
Он все говорил и говорил. Наши люди переминались с ноги на ногу, и я
чувствовал их беспокойство. Кто-то за мной крикнул:
- Мы ничего не боимся!
Другие одобрительно зашумели. Все это снимали на голографические ленты.
Мотоки не сумела подкупить нас и решила добиться нашего участия в войне
другим путем.
Когда Цугио кончил разглагольствовать, вперед вышел Гарсон. Он
нервничал; облизывал губы и приглаживал волосы, пристально глядя на нас. Я
видел, что он хочет призвать нас к немедленным действиям.
- Мuchachos, генерал Цугио и все граждане Мотоки, - обратился он.
Кто-то прошептал в микрофон: "Приготовиться!", и началось перемещение в
рядах. Гарсон продолжал: - Мы заслужили свое оружие и готовы показать, что
можем применить его! Мы люди войны, а не трусы, над которыми можно
смеяться!
- Со времен Кортеса ни одна испанская армия не была на таком далеком
берегу и не встречала так много сильных противников. - Мне показалось
забавным, что Гарсон всех индейцев, химер и людей разных национальностей
возвысил до испанцев. Он беспокойно смотрел на нас, и в голосе его звучало
напряжение и искренний страх. - Но хоть нас немного, я напомню вам о тех
великих деяниях, которые совершил Писарро - он особо выделил имя
"Писарро", - и его небольшой отряд в сто восемьдесят человек.
И я неожиданно понял, что он собирается сделать. Имя "Писарро" он
произнес как тайный пароль, и это так и было на самом деле. Жители Мотоки
никогда не изучали деяния конкистадоров, не знали их предательства. Я
чувствовал, как напряжена стоявшая рядом Абрайра, и неожиданно понял,
почему она нервничает, почему кое-кто из наших людей остался в лагере.
Посмотрел в сторону индустриального парка, где находится арсенал. Его
нужно захватить прежде всего, и я инстинктивно понял, что на него уже
напали. И действительно, человек в полном вооружении стоял на крыше
низкого здания и размахивал зеленым сигнальным флагом.
- И подобно Писарро, - продолжал Гарсон, - мы оказываемся в прекрасном
новом мире. И, как у Кортеса, наши корабли сгорели за нами! У нас нет
другого выхода - только идти вперед и сражаться! Нам предстоял трудный
выбор. Никто этого не хотел. Никто из нас не хотел, чтобы наши
неподготовленные companeros вышли против ябадзинов. Мы не хотели видеть,
как они умирают. Но что нам оставалось делать?
Гарсон помолчал, как бы давая всем возможность сообразить, что
оставалось делать.
- В соответствии с законом Объединенных Наций Земли я публично заявляю
о нашем намерении восстать и образовать новое независимое государство.
Кто-то в толпе закричал:
- Гарсона в президенты!
Как один, пять тысяч человек закричали:
- Да здравствует Гарсон! - и обнажили оружие.
Никакой засады не было. Японцы изумленно раскрыли рты и лихорадочно
осматривались. С полдесятка тяжелых лазеров Бертонелли сожгли генерала
Цугио и его свиту.
Капитан Эстевес закричал: "За мной!" и побежал к невысокому холму, на
котором расположились чиновники корпорации. Наша колонна раскололась,
большинство направилось в индустриальный парк, где работали почти все
жители Мотоки. Но наши люди бежали беспорядочно. Только несколько
предводителей, по-видимому, знали, что делать. Толпа ошеломленных японцев
осталась сзади. Абрайра крикнула:
- Muchachos, сдерживайтесь! Убивайте только в случае необходимости!
Взбегая на холм, я чувствовал себя сильным, быстрым и могучим. Я привык
к повышенной силе тяжести, и небольшая пробежка не утомила меня. Мы
миновали ряд домов; несколько химер ухватились за карнизы, одним гибким
движением взлетели на крыши и дальше побежали по ним; они стреляли по
немногим горожанам, вышедшим поглядеть, из-за чего шум.
Защитное вооружение придавало нам анонимность. Я бежал как часть толпы,
отрезанный от остального мира. Не чувствовал запаха крови и сожженных
волос тех, кто пытался оказать сопротивление и кого мы расстреливали.
Неотчетливо слышал свист стрел и "вуш, вуш!" плазменных ружей. До меня
доходили лишь удивление, страх и гнев на лицах наших жертв, как будто я
вижу японцев в голограмме. В нескольких местах произошли стычки. Несмотря
на сумятицу, наши люди сражались великолепно. Я достал свой небольшой
складной лазер, но ни в кого не стрелял. Мы размахивали оружием, и
большинство от страха не сопротивлялось. Страха оказалось достаточно. У
Мотоки на дежурстве оказалась только сотня вооруженных самураев, и я видел
нескольких из них на холмах, они своими слабыми лазерами пытались
расстрелять наших людей. Из домов выбежало несколько человек и попыталось
отобрать у нас оружие. Их отбросили, как мешки с бобами, потом
расстреляли.
Я понял, что это восстание запланировано Гарсоном. По крайней мере его
офицеры о нем знали заранее. Хотя наше нападение происходило беспорядочно,
оно не удивило наших предводителей. И хотя Гарсону не удалось захватить
корабль для возвращения на Землю, самураев он перехитрил. Я восхищался
смелостью Гарсона.
Мы расстреляли стеклянные панели здания корпорации и ворвались внутрь.
Я с удовольствием слышал крики ужаса изнутри и видел испуганные лица
секретарш. Бежал вместе с толпой по мраморным лестницам. Наемники
расстреливали или рубили на куски тех чиновников, кто пытался помешать
нам, и временами коридор бывал просто забит телами.
Остальные группы задержались на нижних этажах, но Абрайра, Мавро,
Завала и я продолжали подниматься вверх, в коммуникационный центр, где
расположена единственная радио- и голографическая станция Мотоки. У
микрофона стоял диктор и что-то отчаянно говорил в него. Мавро схватил его
за руку и швырнул на стену.
Я вбежал в голостудию и увидел четырех операторов, которые снимали в
окна сцены внизу. Их лица были искажены ужасом, и я взглянул на монитор на
полу, который показывал, что они снимают.
Снаружи несколько наемников вытащили президента Мотоки из кабинета и
вывели на улицу. Тут же находился в машине Гарсон, его судно висело над
асфальтом бульвара. Мотоки замахал руками и закричал что-то по-японски.
Переводчик, прикрепленный к лацкану Гарсона, передал:
- Подождите! Подождите! Наверно, я плохо руководил этим делом!
Гарсон приставил пистолет к голове президента Мотоки и нажал курок.
Голова Мотоки раскололась. Мотоки грациозно опустился на улицу.
Я взглянул на лица операторов и понял, что эти люди уничтожены. Символ
всех их мечтаний только что превратился в груду окровавленной плоти. И шок
от увиденного подействовал на них, как физический удар. В их глазах был
гнев, и безнадежность, и решимость.
И я понял, что Завала был прав. Мы ведем войну с духами и не знаем, как
ее выиграть.
Смерть президента Мотоки оказала немедленное воздействие. До сих пор мы
продвигались относительно спокойно, но четверо операторов повернулись и
увидели меня.
В их глазах была смерть. Я начал стрелять и расстрелял их на месте,
потом подбежал к окну. Следующие полчаса я провел у окна, потрясенный
увиденным: во всем городе японцы выбегали из домов с криками и
устремлялись к арсеналу. Казалось, все самураи города сразу переоделись в
боевое вооружение. Они нападали без всякого предварительного плана, часто
без оружия. Несколько тысяч самураев вместе со множеством женщин и
стариков участвовали в самоубийственном нападении на арсенал. Они не могли
сравниться с тысячами тяжеловооруженных солдат. Лазеры Бертонелли
прожигали их защиту, как бумажную, а стрелы Уайсиби нарезали их на полосы.
В некоторых местах груды тел японцев достигали двух метров в высоту.
За двадцать минут погибли тысячи японцев. Оставшиеся в живых женщины
вместе с детьми запирались в домах и поджигали их, и пламя охватило весь
южный конец города. Целые семьи совершали харакири. Но большинство горожан
просто падало на землю и плакало от стыда и гнева.
Казалось невероятным, что Мотоки не предвидела такое развитие событий,
не подготовилась, но ведь в течение двух тысяч лет японцы не знали, что
такое революция. В обществе, где исполняется каждый каприз руководителя,
невозможно представить себе человека, который ослушается приказа свыше.
Никто не мог представить себе, что мы выступим против руководства
корпорации.
Наши люди перегородили улицы и окопались, отдельные группы обыскивали
дома в поисках оружия. Тем из нас, кто недавно вышел из криотанков,
поручали побочные задания. Меня вызвали через микрофон в шлеме, и
остальную часть дня я вместе с двумя другими наемниками грузил тела на
подъемник, отвозил их на взлетное поле, где их идентифицировали и
оставляли для передачи родственникам. Выстроилась бесконечная линия
трупов, седовласых стариков с изогнутыми ногами и искаженными болью
лицами, детей с исчезнувшими лицами, домохозяек с ожогами на затылке. Я
сбился со счета после двух тысяч. Трижды за первые полчаса я сталкивался с
такими чудовищно изуродованными трупами, что должен был снимать шлем,
чтобы меня вырвало. Скоро я ослаб, голова кружилась. Вначале мы очистили
улицы перед арсеналом, потом прошли по всему городу. Но всякий раз как мы
очищали улицу, выбегала какая-нибудь старуха с ножом в руке и бросалась на
наших наемников. Я видел это десятки раз. И каждый раз наемники
переговаривались, кричали:
- Вот она! Вот она идет! Следите за ее ножом!
Они подпускали старуху на два метра, потом сжигали ее. Это стало
какой-то садистской игрой.
Я все время вспоминал самоубийство одетых в белое девушек. Церемония
была прекрасна и напоминала свадьбу. В глазах толпы я видел ожидание,
предвосхищение, все ждали харакири. У японцев какая-то искупительная
любовь к самоубийству. Вначале мне показалось это свидетельством из
морального нездоровья, но чем больше я думал, тем лучше видел красоту
такого поступка: в мире, где все подчинены капризам общества, самоубийство
в стремлении сохранить доброе имя становится поступком крайней
самоотверженности. Это крайнее проявление попытки индивидуума полностью
подчиниться обществу. Но в то же время индивидуум тем самым спасается от
общества и его диктата. Ибо самоубийство дает ему почетное место среди
сограждан и одновременно помогает проявить и отстоять свою
индивидуальность.
Я понимал действия жителей Мотоки. И хоть они вели себя в соответствии
с требованиями своей культуры, мне эти требования казались угнетающими,
неестественными и морально отталкивающими. Я считал их долгом попытаться
выйти за пределы своего общества, действовать по-своему, забыть глупые
капризы общества. Но потом я вспомнил, как учил меня Хосе Миранда:
человек, который так поступает, утрачивает надежду на награды, которые
может дать общество. Я поступил именно так и испытал все последствия своей
безрассудности. Если бы я не убил Эйриша, то по-прежнему находился бы на
Земле. И я не был уверен, что смог бы рискнуть снова. И понял, что если бы
был такой старухой, отказался бы от жизни и побежал навстречу ружьям
наемников.
К полудню город стих, кое-где только слышался плач. Улицы опустели,
изредка какой-нибудь японец пробирался с работы домой, скрываясь в клубах
дыма, которые выползали из домов, как змеи. Гарсон объявил в наши шлемные
микрофоны, что наша революция совершена в соответствии с Межзвездным
законом Объединенных Наций. Он обратился к послу Объединенных Наций на
борту орбитальной базы ОМП "Орион-4" и получил согласие на вступление в
Объединенные Нации. Это давало нам доступ ко всем финансовым вкладам
корпорации Мотоки на Пекаре, так что мы могли оплатить свою дорогу домой.
Нам нужно только удержать в течение двадцати трех суток Кумаи но Джи,
когда "Харон" будет готов к обратному рейсу. И мы сможем вернуться.
Но у меня не было времени думать об этой перспективе. Я был слишком
занят, стаскивая трупы к подъемнику.


На закате пять тысяч человек, многие из лучших самураев Мотоки,
выбежали из домов и заняли семнадцать пунктов в северном конце города. Они
захватили восемьдесят ружей, но потеряли при этом две трети своего
состава. Поэтому они не в состоянии были организовать единую линию обороны
и отступили к своим домам. Гарсон позволил им вести эту свою игру, но
ночью послал несколько сот химер в северный конец города с электронными
вынюхивателями. И химеры вернули назад все оружие.
Три тысячи четыреста человек, все в хорошей боевой форме, были по
одному и по два выведены из своих домов и казнены в наказание за наши
потери. Это казалось здравым военным решением - уменьшить силы противника,
не неся при этом никаких потерь. Японцы стали жертвами нашей предательской
логики.
Мы, из погребальной команды, шли следом, как стервятники, и бросали
тела на грузовики. Во многих домах, где должны были быть казнены мужчины,
их жены, матери и дети оказывали сопротивление и тоже были ликвидированы.
Члены семьи цеплялись за мертвецов, и нам приходилось отгонять их, чтобы
убрать трупы. Один старик набросился на нас с ножом, и мы изрубили его
нашими мачете. Впоследствии мы всегда оставляли одного на страже, пока
остальные работали. Вскоре после полуночи мы столкнулись с грудой тел.
Одна женщина была еще теплой и светилась в темноте серебром. Рука ее
дернулась, когда мы подошли, и у меня появилась безумная надежда, что она
еще жива, что я могу спасти ее. Я подбежал к ней и положил на спину, потом
начал осматривать ее раны. Лазерное ружье прострелило ей живот. Лицо и
руки светились ровно, как у мертвых, это означает, что мало тепла
доносится кровеносными сосудами близко к коже. Но я видел, как она
пошевелилась! Она жива!
Я крикнул товарищам, чтобы мне принесли бинты для перевязки. И начал
нажимать ей на грудь, пытаясь втолкнуть ей в легкие воздух. Компадре
сказал, что она мертва, и оттащил меня. Я долго смотрел на нее и понял,
что он прав. Мне сказали, чтобы я немного поспал, и я отошел в сторону.
День был невероятно долгий, и перед глазами у меня плыли ужасные
картины: обожженные тела, сломанные кости, изуродованные лица. Я
столкнулся со стеной и понял, что уснул на ходу. Но я знал, что не смогу
уснуть по-настоящему.
Мне нужно было отдохнуть, и я вспомнил обещание Тамары создать для меня
мир сновидений, место, куда можно отступить. Несколько раз на протяжении
дня я видел ее в инвалидной коляске рядом со зданием главной конторы
корпорации.
Я побрел по темным улицам мимо прятавшихся в укрытиях наемников к
индустриальному комплексу. Разбил окно здания, взобрался и отыскал
источник энергии и монитор сновидений - индустриальную модель, какие
используются при обучении с школах. Потом я вернулся к помещению
корпорации и поднялся по мраморным ступеням. В коридорах уже не было
трупов, и целая армия обслуживающих роботов стирала кровь и сметала с пола
осколки стекла.
Я застал Тамару вместе с тремя другими в коммуникационном узле. Они
просматривали записи с изображением чиновников корпорации и слегка
изменяли изображение. Тамара подключилась к компьютеру у стола, полного
оборудованием. Она взаимодействовала с голографическими камерами, которыми
управлял сидевший за инструментальной панелью человек. Другая женщина у
звукоаппаратуры переводила фразы на японский и вводила в компьютер,
который произносил их голосом чиновников. Индеец торопливо просматривал
записи, отбирая те, которые предстояло изменить.
Я встал за Тамарой и коснулся ее плеча, потом обошел ее, чтобы она
смогла меня увидеть.
- Здравствуй, сеньор Осик, - послышалось из микрофона, присоединенного
к ее кимоно. Говорила она торопливо, озабоченно. Сидела, обвиснув в своем
кресле, не способная к физическим действиям. Даже глаза ее не мигали.
- Что вы делаете? - спросил я.
- Готовим пропагандистские ленты.
Я посмотрел на голограмму, которую они преобразовывали. Президент
Мотоки сидел за столом вместе с несколькими людьми. На крошечном
кристаллическом экране на столе рядом с рукой Тамары появилась надпись:
АНЖЕЛО, ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ? УХОДИ! ЗА МНОЙ ВСЕ ВРЕМЯ СЛЕДЯТ, ТЫ НЕ
МОЖЕШЬ МНЕ ПОМОЧЬ!
Я кивнул, давая ей знать, что прочел сообщение. Хотел пообещать ей
помощь, предупредить о планах Гарсона - кибермеханическая тюрьма немногим
лучше мозговой сумки. Хотел извиниться за то положение, в котором она
оказалась. Вместо этого я тяжело сел. Смотрел, как на голограмме чиновники
минуты две переговаривались, потом все встали, поклонились и все, кроме
Мотоки, вышли из комнаты.
После этого девушка у звукообрудования крикнула: "Тишина!" и пустила
новую звуковую дорожку. Президент Мотоки рассказал несколько анекдотов -
судя по тону голоса, это были скабрезные анекдоты, а собравшиеся ответили
взрывом хохота.
- Перемотаем и пустим заново! - сказала девушка. Сцену пропустили