Волвертон Дэйв. Мой путь в рай

хирургически преобразованными глазами, из-под идеологического покрова,
наброшенного социальными инженерами корпорации Мотоки. Он абсолютно предан
корпорации, готов умереть по ее приказу. Я не видел раньше чудовищной
пропасти между нами: он в сущности никогда не понимал нас.
Глаза его остекленели, он все с большим ужасом смотрел в пол, совершено
отчужденный. Обычное деревянное выражение лица сменилось растерянным. Он
махнул рукой в общем направлении симулятора. У нас остается еще несколько
минут боевой подготовки. И мы подключились.


Мы плыли над волнистым океаном с водой, чистой, как стекло. Со дна
поднимались ленты красных водорослей и качались на воде, как гигантские
красные оливы. Стаи пластиковых птиц Пекаря сидели на водорослях, опустив
концы сложенных, как у бабочки, крыльев в воду. При нашем приближении они
расправляли крылья и отлетали.


Кейго отключил нас. Он поднял голову и заговорил, словно наш разговор
не прерывался:
- Я обдумал ваши слова. Вы говорите, что у вас нет долга чести перед
корпорацией Мотоки, что нужды корпорации вам безразличны. Но если это так,
как я могу убедить вас сохранить жизнь вашим врагам, пока мы не выиграем
войну на Пекаре?
Мы не знали, что ответить, и потому ничего не сказали.
Он продолжал:
- Если вы начнете драку с химерой Люсио и его людьми, я убью вас за то,
что вы не подчинились моим приказам. Я говорил с хозяином Масаи, тренером
Люсио. Если Люсио и его люди начнут драку с вами, их убьет Масаи.
Абрайра сказала:
- Мы будем сдерживаться до окончания войны на Пекаре. Но Люсио твое
решение не остановит, особенно теперь, когда он ранен.
Кейго потер подбородок. Он сказал:
- Масаи говорил с людьми Люсио. Они понимают. Они тоже согласились на
временное перемирие.


- Придурки! - сказала Абрайра, как только мы вышли из боевого
помещения. - Люсио собирается напасть на нас. Вероятно, он сейчас смеется,
думая, что одурачил нас этим перемирием! - Она нервно шла по коридору,
держа руку у рта. - Анжело, как сильно ты порезал Люсио?
- Глубокий порез, - ответил я. - Я ему разрезал один глаз и нос.
Большую часть ночи проведет в операционной. И несколько недель не будет
видеть этим глазом.
- Хорошо. Сегодня вечером изготовим оружие. Можно расколоть твой сундук
и сделать деревянные кинжалы - что-то, чем можно защищаться.
Я вздохнул, мне не хотелось терять семейное наследие. Но она права. Нам
нужно оружие. Мы поднялись по лестнице на первый уровень, и к концу
подъема я совершенно выбился из сил.
В коридоре мы увидели мертвеца: он лежал точно так же, как раньше.
Горячий ветерок по-прежнему дул на него, вздымая волосы, а он смотрел в
потолок, подняв одну ногу. Мы подошли к нему, и мне не хотелось поднимать
ногу и переступать через него. При тяжести в 1,5 "g" казалось каким-то
адским замыслом оставить здесь тело и заставить нас перебираться через
него.
Мавро шел первым. Подойдя к трупу, он пнул его в спину.
- Кто оставил здесь Маркоса? - закричал он. - Почему никто не убрал
его?
Он снова пнул труп, на этот раз в ягодицы, и нога Маркоса упала. Мавро
перешагнул через его тело.
Маркос черными, непрозрачными глазами смотрел в потолок. Я увидел
сходство с лицом Тамары, когда она глазами зомби смотрела в потолок. И
снова почувствовал странную тягу, желание найти ее, узнать, что с ней все
в порядке. Но желание слабое, я подавил его и переступил через труп. Она
уже несколько дней в сознании, но не связалась со мной. Я для нее ничто. И
то, что я по-прежнему о ней думаю, показалось мне шуткой.
Мы добрались до своей комнаты, и Абрайра начала опустошать мой тиковый
сундук. Достала сигары, лежавшие на дне, и спросила:
- А эта книга тебе нужна?
Она держала в руках небольшую книгу в кожаном переплете, красного
цвета, с потрепанными страницами. Эту книгу я взял у Эйриша - "Святое
учение Твила Барабури".
- Конечно, - ответил я, думая, что духовное просвещение мне как раз
сейчас необходимо.
Она бросила мне книгу. Я подхватил ее и наудачу прочел стих: "Истинно
говорю: не грех для праведного убить неверного, ибо разве не сам Господь
поклялся уничтожить злых? Поэтому убивай неверных и осуществляй дело
Господа".
Я рассмеялся и бросил книгу на пол. Мне казалось, что святое учение
должно быть несколько более святым. И какая ирония, что из всех книг на
Земле я прихватил с собой именно эту! Но то, что эта книга нравилась
Эйришу, конечно, имеет смысл.
Я продолжал думать о мертвеце в коридоре. Меня беспокоили его открытые
глаза. Очень напоминают глаза Тамары.
Я вернулся, нашел труп и закрыл ему глаза. Но совершенно напрасно.
Образ Тамары не так-то легко изгнать из сознания. Пока труп лежит здесь,
он будет меня раздражать. И я подумал, не оттащить ли его в лазарет.
В лазарете есть специальный желоб, ведущий в помещение двигателей. Тело
спустят по этому желобу, и его масса будет преобразована в энергию и
поможет двигать корабль или превратится в еду и воду. Но я не могу отнести
труп в лазарет. Там Люсио. Я решил оттащить тело к лестнице и сбросить.
Оно упадет на восемь уровней, и те, кто живет внизу, отнесут его в
лазарет.
Меня отыскал Перфекто. Он подошел, неслышно ступая босыми ногами.
- Что ты здесь делаешь один?
- Хочу избавиться от этого, - ответил я.
Он кивнул, схватил труп за ногу и развернул вдоль коридора. Я взял за
вторую ногу. Труп расползался и приклеивался к полу. Без Перфекто мне бы
не дотащить его до лестницы. Мы подтащили тело к колодцу и приготовились
сбросить его вниз. Лестница похожа на те, что ведут в канализацию: круглая
дыра и ступени, уходящие на восемь уровней вниз. Можно одновременно
двигаться в противоположных направлениях. В любой момент на лестнице могут
находиться двадцать человек. Мы смотрели, как люди поднимаются и
опускаются, и ждали возможности сбросить труп.
Перфекто что-то задумал, но не решался сказать. Наконец он набрался
решимости.
- Знаешь, Мигель говорит, что хочет чаще тебя видеть. Он к тебе
привязан.
- Он и так держится поблизости. Меня это душит, - ответил я.
- Он очень хочет тебя видеть. Очень. Если Люсио начнет завтра Поиск,
Мигель хочет помочь тебе.
Я колебался. Перфекто излишне опекает меня. Но я не мог представить
себе, что и Мигель к нам присоединится. Однако кто знает? Большинству на
корабле, кажется, все равно, если их убьют. Мигель может быть одним из
таких людей. Неужели он бросится в огонь спасать меня, только потому что
привязан?
- А каково это - быть привязанным? - спросил я.
Перфекто пожал плечами:
- Не знаю, смогу ли я объяснить. Слова редко могут выразить эмоции.
Похоже... похоже вот на что: я был в больнице, когда родился мой первый
сын. До этого у меня было две дочери, и я не очень надеялся. Но когда я
увидел сына, увидел, как он красив, хоть я его отец, я поднял ребенка и
хотел ему только добра. Хотел, чтобы в мире его ждало только хорошее. -
Перфекто говорил хриплым голосом. Он редко говорил о своей семье. - Такое
чувство я испытываю и к тебе, Анжело, желание, чтобы тебя ждало только
хорошее. И Мигель испытывает то же самое.
Интеллектуально я мог понять такую эмоцию. У меня самого никогда не
было детей, но хоть разделить это чувство я не мог, но понимал его.
- Очень чистое чувство. Я бы хотел испытать нечто подобное. - Я порылся
в своих ощущениях и нашел только пустоту. - Я удивлен, как ты, испытывая
такие чувства, смог оставить семью.
В глазах Перфекто показались слезы, он помигал.
- Когда я узнал, что моя жена занимается любовью с другим мужчиной, я
хотел умереть. И записался на Пекарь в поисках смерти. И так как
корпорация Мотоки платит непосредственно моей семье, я решил, что мои дети
будут хорошо обеспечены те двадцать два года, которые требуются, чтобы
долететь до Пекаря. А после моей смерти получат страховку. Мне казалось
это превосходным планом - пока я не увидел тебя. В тот момент у меня
словно родился сын. Ты теперь моя семья. И то же самое испытывает Мигель.
Ты позволишь нам защищать тебя? - Губы его дрожали от возбуждения, пока он
ждал моего ответа. Я посмотрел на его густые волосы, на трехмерную
татуировку зверя - зверь тоже возбужденно дрожал. И мне показалось
странным, что он испытывает ко мне такое сильное чувство.
- Нет. Я буду сам сражаться в своей битве. И если меня убьют, вы с
Мигелем через неделю найдете кого-нибудь еще. И забудете обо мне.
- Это не так легко. Привязанность нельзя порвать. Если тебя убьют,
Мигель никогда не забудет чувства потери и своей вины.
Я пожал плечами. Мигель меня не интересовал. И на Перфекто у меня нет
сил. Я не могу открываться навстречу боли других. За последние недели
психическое напряжение симулятора, беспокойство, страх, усталость, шок от
собственной жестокости и жестокости других превратились в поток,
затопивший меня. Вначале мне казалось, что я справлюсь. Но я только
защищался. Больше ничего не мог сделать. Чувствовал, что если открою
шлюзы, сойду с ума. Если позволю себе посочувствовать одному, беды всех
остальных обрушатся на меня. И я подавлял собственное сочувствие,
производил эмоциональное кастрирование.
И в этот момент хотел только одного - сбросить тело с лестницы.
Забота Перфекто обо мне казалась странной, несовместимой с тем, что я
знал о химерах. Даже забавно. Из чистой жестокости я сказал:
- Ты ведь знаешь, что только генетическое программирование заставляет
тебя заботиться обо мне?
Перфекто ответил:
- Знаю.
- Любовь с первого взгляда. Страсть, вызванная генетикой. Ну, наверно,
это все же лучше, чем никакой страсти. - Мне показалось это остроумной
шуткой. И моя собственная способность сочувствовать ускользала. Перфекто
лучше меня. Он по крайней мере способен хоть кому-то сочувствовать.
Лестница расчистилась, и мы столкнули тело вниз. Оно пролетело два
уровня, ударилось, перевернулось в воздухе, зацепилось ногой и повисло.
Тело раскачивалось головой вниз.
Оно задержалось у самого входа в лазарет. Даже если бы мы нарочно это
планировали, вряд ли справились бы лучше. Мы некоторое время смотрели, как
оно качается, потом я импульсивно спросил:
- Если бы там висела мертвая Абрайра... или Мавро, тебе не было бы все
равно?
Перфекто ответил:
- Мне всегда нехорошо, когда умирает кто-то рядом, но я не стал бы
особенно печалиться.
- Почему?
- Я с того самого времени, как попал на корабль, знаю, что многие из
нас умрут. В нашем контракте Мотоки гарантирует, что выживет 51 процент,
но это значит, что половина из нас умрет. Поэтому я заранее решил не
горевать.
Может, я подсознательно тоже реагировал на неизбежность смерти многих?
И потому умерла моя способность к сочувствию? После смерти матери я
опасался к кому-нибудь привязываться. И позже, когда мою сестру Еву
изнасиловали, придушили и оставили у дороги, я научился обособляться от
семьи, хотя в тот раз сестра выжила. И после того как погибла моя жена
Елена, я не сближался с женщинами - пока не встретил Тамару. Меня
привлекло что-то в ее глазах, то, как она двигалась и улыбалась.
Я попытался вспомнить, каково это - заботиться о ком-то, но чувствовал
себя опустошенным и изношенным, как старая пара джинсов. И не мог понять,
что заставило меня принести Тамару на корабль. Эта часть меня уже умерла.
Та часть, что заботится о других. И неожиданно я понял, почему все
последние дни испытываю ощущение потери: умерла моя способность
сочувствовать. Я оставил ее в Панаме, она лежит на полу, мертвая, рядом с
телом Эйриша.
Абрайра открыла дверь нашей комнаты и выглянула в коридор. Вышла,
ступая очень тихо. Я окликнул ее:
- А ты, Абрайра, если бы кто-то из нас умер, стала бы горевать?
Она села рядом со мной и заглянула в лестничный колодец на
раскачивающийся труп.
- Нет, - сказала она. - В сражении нельзя горевать. Ты старик, и я
думаю, тебя на Пекаре убьют, дон Анжело. И хоть ты мне нравишься, я не
буду горевать ни о тебе, ни о ком другом на этом корабле.
Я чувствовал себя странно, словно на пороге истерии. Я всегда считал,
что в человеке заложена способность к сочувствию. Но теперь понял, что,
возможно, это не так. И это понимание грозило уничтожить меня. И я сказал,
желая отбросить ее ответ, доказать, что это искажение:
- Конечно. Ты удивительное создание, но по твоей генной карте я понял,
что у тебя нет способности к сочувствию.
- Ты высокомерный глупец! - усмехнулась она. - Мы, химеры, не очень-то
пользуемся сочувствием со стороны вас, людей!
Она права! Она права! Мы никакого сочувствия к ее племени не проявляли!
Я вспомнил фотографию маленькой химеры, похожей на летучую мышь; ее
безжизненное тело свисало между двумя чилийскими крестьянами, которые
забили ее до смерти. Эта фотография символизировала, как люди поступают по
отношению к тем, кого не считают людьми. Во всех кровавых войнах, в каждом
акте геноцида, в каждом убийстве, совершенном толпой или государством,
того, кого убивают, прежде всего обвиняют, что он не человек, ниже
человека. И я неожиданно понял, почему все племена каннибалов называют
себя на своем языке "люди". Мы вначале убеждаем себя, что наши враги от
нас отличаются, а потом убиваем их. Я понял, что жестокость и
безжалостность, которую я всегда считал принадлежностью душевнобольных и
злых, на самом деле составляет неотъемлемую часть меня самого. Я убил
Эйриша и, если сложатся соответствующие обстоятельства, буду убивать снова
и снова.
Есть древнее изречение: "Некоторые потрясают мир, других потрясает
мир". Я всегда гадал, к каким отношусь, и теперь понял: я тот, кого
потрясает мир, меня потрясает картина мира, каков он есть.
Я рассмеялся - конвульсивным смехом, почти рыданием. При первой встрече
с Абрайрой я поклялся, что покажу ей человечество в лучшем виде, на самом
же деле она показала мне меня в правильном свете, и зрелище это вызвало во
мне отвращение.
- Ты права. У меня самого немного сочувствия. Я всегда считал его очень
важной особенностью. Но теперь я вижу, что по природе я убийца. Я убивал
раньше и буду это делать впредь. И, возможно, способность быть
безжалостным больше помогает мне выжить, чем я считал.
Абрайра с любопытством взглянула на меня. То, что мне показалось
решающим откровением, ее не взволновало.
- Надеюсь, у тебя есть способность быть жестоким, - небрежно заметила
она. - Если хочешь выжить в моем мире, нужно иметь не только еду, питье и
воздух.
Она встала и вздохнула. Сказала:
- Перфекто, возвращайся в нашу комнату. Мне нужно поговорить с доном
наедине.
Перфекто ответил: "Si". Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за
дверью.
Абрайра негромко заговорила:
- Дон Анжело, с самого первого момента на корабле я знала, что у нас
будут неприятности с Люсио. Нападение сегодня в симуляторе доказывает, что
я права. Он спланировал его недели назад. Должно быть, замышлял с самого
начала и ждал возможности публично унизить нас. Это его способ
провозглашения Поиска - если не веришь мне, спроси у любой химеры, что это
значит. От этого не уйдешь. И тут нельзя колебаться, нужно сразу пускать в
ход нож.
- Конечно, - ответил я.
- Ты готов убить его? - В голосе ее звучало напряжение, и я понял, что
она собирается нанести удар первой. Прежде чем ответить, я обдумывал
последствия.
Абрайра сказала:
- Анжело, в такой ситуации твои сомнения могут иметь драматичные
последствия. Подумай о Перфекто: он слепо следует за тобой. Если
почувствует твою неуверенность, в решающий момент тоже проявит колебания.
Ты не должен проявлять никаких сомнений! Это не только глупо, это опасно.
Мы должны ударить первыми. К дьяволу приказы Кейго, мы должны ударить!
Я попытался разобраться в этой путанице. Не стал с ней спорить, но
доводы в пользу сдержанности не противоречили бы моим предыдущим
действиям. Я порезал Люсио, но Абрайра говорит об убийстве. И мне это
кажется слишком хладнокровным. Абрайра заметила мое нежелание соглашаться
с ее планом.
- В первый же день я попросила тебя поговорить с Перфекто, чтобы я
могла надеяться на его послушание. Ты этого не сделал. Ты возражал против
мести Люсио. Видишь, к чему это привело? Ты ведь не говорил с Перфекто обо
мне?
- Нет, - ответил я. - Все время что-то мешало.
Она махнула рукой, словно отбрасывая мои объяснения, и снова села рядом
со мной.
- Я тебя не виню. Такие слова должны исходить от сердца. Ты слишком
стар, чтобы повиноваться мне без размышлений. Но, Анжело, в этом мне нужна
твоя поддержка.
Я кивнул. Пытался сказать, что поддержу ее. Но слова застряли у меня в
горле.
Абрайра покачала головой и прекратила спор.
- Анжело, - сказала она негромко, - я никогда не любила мужчину.
Никогда не отдавалась мужчине. Но меня трижды насиловали. Первый раз мне
было девять лет. Я вышла за пределы поселка генных инженеров в Темуко.
Старик поймал меня и чуть не задушил, он совал мне в рот свой пенис. Как
раз в это время подняли крик, что Торрес создает нелюдей, вместо того
чтобы совершенствовать обычных людей. Старик знал, что я химера и меня не
защищают законы, как других девочек. Я пошла в полицию, и там захотели
посмотреть мой геном, прежде чем действовать. Им выдали мой геном, и с тех
пор я всегда знала, что я химера, потому что этого старика так никогда и
не привлекли к ответственности.
Она остановилась, тяжело дыша. Я знал, что она пытается убедить меня
действовать своими эмоциональными аргументами. Неприкрытая попытка
манипуляции.
- Вторично меня изнасиловали четыре года спустя. После войны в Чили я
пыталась заняться чем-нибудь полезным. Нашла работу, я продавала обучающие
программы в Перу. Однажды я шла по улице, где несколько парней играли в
бейсбол. Когда я проходила мимо игрока, отбивающего мяч, он взмахнул битой
и ударил меня по голове. Шрам у меня есть до сих пор...
Она отвела волосы, показав шрам над левым ухом.
- Они привязали меня к столу в пустом сарае. Я находилась там три дня.
Много раз они приходили и насиловали меня. Иногда приводили друзей. На
четвертый день я высвободилась и пошла в полицию. Но полиция ничего не
стала делать. И ничего мне не обещали: в Перу быть химерой еще хуже, чем в
Чили. Я знала, что парни вернутся вечером, поэтому вернулась в сарай с
ножом и стала ждать. Когда они вернулись, я их убила. И положила их пенисы
на стол начальника полиции, а потом провела четыре года в женской
исправительной колонии в Каджамарке.
Она ненадолго смолкла.
- В третий раз меня изнасиловали сегодня, в симуляторе. И хотя это не
реально, но больно, как и в первые два раза, может, еще больнее, потому
что я вспомнила два первые случая - сплошная ненависть и гнев. Но на этот
раз было по-другому. Потому что кто-то что-то сделал. Ты разрезал Люсио
лицо, я благодарна тебе за это. - Она улыбнулась. - Ты победил: если ты
против того, чтобы мы ударили первыми, мы просто вооружимся и будем очень
осторожны, ладно? Больше я ничего у тебя не прошу.
Она наклонилась и легко поцеловала меня в висок, как друга, поцелуем
благодарности. Потом встала и ушла.
Она меня удивила. Я думал, что она пытается вовлечь меня в схватку,
просит отомстить за нее. И она имела на это право. Возможно, больше всех,
кого я знал, она имела право на справедливость. Она не поняла, что я еще
не принял решения, как буду действовать. Сдалась слишком легко. Если бы
она потребовала, чтобы я участвовал в Поиске и убил Люсио, я отказался бы.
Но Абрайра оказалась более убедительной, чем сама думала.
Я вспомнил слова Люсио: "Я убью тебя и буду трахать твою женщину" и
понял, что он постарается выполнить это буквально. Я решил, что, пожалуй,
лучше отправить Люсио и его людей в ад, потом встал и пошел в комнату.
Немного погодя к нам зашел Гарсиа. Он был очень бледен и измучен и
больше обычного шевелил руками. Он пришел заплатить Завале миллион песо и,
по-видимому, хотел побыстрее покончить с этим. Он с беспокойством смотрел,
как Мавро заостряет деревянный нож.
Гарсиа сказал:
- Надеюсь, вы не думаете начинать драку с самураями!
Мавро ответил:
- Я вообще ни с кем не собираюсь драться. Просто просверлю дыру кое в
ком!
Гарсиа облизал губы и сказал:
- Несколько минут назад Эмилио Васкес решил отпраздновать наши победы в
Южной Америке и не явился к симулятору. В комнату вошел самурай и приказал
ему идти на тренировку, и Эмилио и еще один человек напали на самурая. Я
сам все это видел! Эмилио один из самых сильных людей, каких я знаю, и он
попытался задушить самурая, но самурай вырвался у него, словно Эмилио
ребенок, потом ударил друга Эмилио по голове, разбив ему череп, и задушил
Эмилио - а Эмилио вырваться не смог! Если не верите, можете сходить и
посмотреть сами на голову Эмилио. Она висит на крюке на шестом уровне у
лестницы. Если мне нужны были доказательства, что самураи так же сильны и
быстры, какими кажутся в симуляторе, то я получил их!
Гарсиа перевел на счет Завалы миллион песо, потом заплатил две тысячи
МДЕ за мои антибиотики и быстро ушел.
Завала подошел и похлопал меня по спине.
- Прости, что так отнимаю у тебя твои лекарства. Я предпочел бы, чтобы
ты отдал мне их как друг. Но теперь ты понимаешь: самураи побеждают нас
потому, что их духи сильнее. Я рад, что мы узнали правду: есть заклинания,
которые ослабляют духов врага.
Мавро рассмеялся.
- Прекрасная мысль! Ты произноси заклинания, а я буду острить нож!
Я посмотрел Завале в глаза. Обычно круглое лицо и тонкие губы придавали
ему вид глупого юнца, но теперь в глазах его горела решительность.
Я взял медицинскую сумку и просмотрел антибиотики. Все свои лекарства я
держал в маленьких контейнерах, напоминающих саквояж. В каждом крошечном
саквояже несколько граммов лекарства. И еще у меня есть небольшое
устройство, которое отмеряет дозы лекарств и смешивает их для приема
внутрь или для инъекции. Это позволяет в небольшом пространстве хранить
самые разнообразные лекарства. Я смотрел на сотни различных лекарств и
думал, что нельзя давать Завале антибиотики: от них он только заболеет. Я
бы излечил его, но он не болен.
Я немного порылся в лекарствах, и мне пришла в голову блестящая мысль:
ведь физически Завала не болен. Он просто считает, что болен, потому что в
симуляторе испытал боль. Но эту боль можно снять блокировкой нервов.
Жжение пройдет, и он решит, что вылечился! У меня было несколько мощных
болеутоляющих без всяких побочных эффектов, и я начал готовить таблетки.
Завала потер плечо у основания протеза руки и быстро проглотил первую
таблетку.
Потом сел на пол, а остальные отправились спать. Завала снял этикетку с
бутылки виски и с помощью синей краски Перфекто на обратной стороне начал
рисовать людей в судне на воздушной подушке. Он очень старался выписать
все подробности. Время от времени начинал петь на индейском языке, а я
посматривал на него, готовя лекарства. Глаза его остекленели, он впал в
транс и начал обильно потеть.
Закончив готовить обезболивающее, я лег в постель и попытался уснуть.
Но пение Завалы не давало уснуть далеко заполночь. И я подумал, что в
войне духов Завала был бы серьезным противником.

10

В моем сне солнце над озером Гатун оранжево-желтым светом озаряло
кухню, отражаясь от противоположной окну стены. За кухонной дверью, в
кустах у озера, жалобно мяукал котенок. Я вспомнил голубую чашку на
пороге. Она должна быть полна молоком. Когда я в последний раз наливал в
нее молоко?
Не помню. Ускользнуло из памяти. Должно быть, уже недели. Котенок
умирает с голоду.
Несомненно, он может прокормиться и сам, подумал я. Есть много
насекомых, рыбаки оставляют мелкую рыбу, котенок может ловить маленьких
животных и останется жив. Котенок продолжал голодно кричать, и я открыл
стеклянную дверь.
На пороге лежал серо-белый котенок, такой худой, что я легко мог
разглядеть каждую косточку в его хвосте. Шерсть у него облезала, глаза
помутнели и ввалились. Он почти мертв. Даже приподняться не смог. Просто
продолжал мяукать в последних отчаянных попытках раздобыть еду. И тут я
увидел руку в траве, худую, сразу за котенком, высовывающуюся из куста. Я
подошел, отвел руку и заглянул в кусты.
На траве вытянулся Флако, его безглазый череп уставился в небо, в
пустых глазницах собралась дождевая вода. Невероятно худой.
Изголодавшийся.
- Дедушка! - сказала маленькая девочка, испугав меня. Она коснулась
моего локтя. - Дедушка, ты о них не позаботился! Ты допустил, чтобы они
голодали.
И я понял, что забыл накормить не только котенка. Забыл накормить своих
друзей. И невольно произнес:
- Я... не знал. Не знал, что должен был заботиться о них.


Я вскочил. Глубокая ночь, Завала уснул за своими рисунками, он слегка
храпит. Сердце мое дико билось, я вспотел. Этот сон встревожил меня
сильнее любого кошмара. Я пытался понять его значение, вспоминал
подробности.
Сосредоточился на девочке с бледным лицом и темными глазами, которая
появляется во многих снах. Может, я видел ее на ярмарке? Соседский
ребенок? Я долго думал и убедил себя, что она ребенок соседей, девочка,
которая жила в доме ниже по улице в Панаме. Но дом, в котором она жила, я
не мог вспомнить. Впрочем, должно быть, я видел, как она ходит по утрам на
ярмарку.
В качестве эксперимента я закрыл глаза и попытался вспомнить ее во всех
подробностях. И сразу в моем сознании возник ее образ. Она стояла передо
мной, держа серо-белого котенка, протягивала его, чтобы я мог взять в
руки.
- Он немного одичал, - сказала она. - Ты о нем позаботишься?
Образ казался очень живым и верным, но я знал, что не видел котенка до
того дня, как вернулся домой и смотрел, как Флако и Тамара бросают ему на