Вулф Том. Домой возврата нет

   — Как же тогда быть? — спросил Уэббер. — Похоже, надо самому быть собственным доктором, так, что ли? Похоже, надо самому находить ответ.
   — А для меня нет другого пути, — сказал Мак-Харг. — Думаю, и для вас тоже. Так что продолжайте в том же духе. Работайте. Бога ради, не останавливайтесь. Не топчитесь на одном месте. Я знаю многих молодых людей, которые остановились после первой своей книги, и вовсе не потому, что им нечего было больше сказать. Всякие умники воображают, будто причина в этом. Им всегда так кажется, но это чепуха. Да в каждом из нас заложены сотни книг! Хватит на целую жизнь. Опасность не в том, что исчерпаешь себя. Единственная опасность — что застрянешь на месте.
   — А что это значит? С чего бы человеку застрять на месте?
   — Чаще всего ему изменяет мужество, — сказал Мак-Харг. — Он прислушивается к словам всяких умников. Первая книга получила довольно хорошую прессу. Он отнесся к ней серьезно. Его начинает тревожить каждое самое незначительное критическое замечание, затесавшееся среди похвал. Начинают пугать сомнения, сумеет ли он написать еще одну книгу. На самом-то деле он вполне мог бы написать новую книгу ничуть не хуже первой, а то и лучше. Прежде он был бойцом, не знающим усталости, и наносил удары огромной силы. Теперь он начинает «бой с тенью». Он прислушивается ко всему, что ему говорят. Как бить по корпусу и как наносить короткий сбоку. Как наносить встречный удар правой. Как уклоняться. Как раскачиваться и как подскакивать. Как беречь ноги. Он учится избегать каната, но разучается наносить тот парализующий удар, который был дан ему от бога, и не успеет оглянуться, как появляется какой-нибудь никудышный боксер и кладет его на обе лопатки. Смотрите, чтоб с вами такого не случилось. Изо всех сил учитесь. Изо всех сил совершенствуйтесь. Впитывайте из их поучений все, что только можно. Но помните, никакие поучения не заменят доброго старого удара правой. Если это умение вы утратили, изучите хоть все верные приемы, которые помогают работать другим, но ваша сила уже не вернется. Как писатель вы кончитесь. Так что, ради всего святого, не останавливайтесь. Не давайте им путаться под ногами. Ошибайтесь, рискуйте, не бойтесь показаться глупцом, но идите вперед. Не застывайте на месте.
   — А по-вашему, это возможно? Можно застрять, даже если человек талантлив?
   — Да, — спокойно ответил Мак-Харг, — такое может случиться. Мне приходилось такое видеть. Со временем вы убедитесь: почти все, о чем они говорят, от чего вас остерегают, просто не существует. Они станут, к примеру, говорить, чтоб вы не проституировали свой талант. Станут остерегать, чтоб вы не писали ради денег. Не продавали душу Голливуду. Не делали еще тысячи вещей, которые не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашей жизни. Вы не станете торговать собой. Человек не продает свой талант просто оттого, что у него перед носом помашут крупным чеком. Если вы станете торговать своим талантом, значит, вы по натуре проститутка. Удивительно, как много есть писателей, которые проливают горькие слезы за стаканом виски и рассказывают, какие замечательные книги они написали бы, если бы не запродались Голливуду или «Сатердей ивнинг пост». Но среди тех, кто запродался, больших писателей немного. Сказать по правде, я думаю, таких вовсе нет. Если бы «Сатердей ивнинг пост» предложил Томасу Гарди договор на рассказы, как по-вашему, он написал бы как Зейн Грей или как Томас Гарди? Могу ответить. Он написал бы как Томас Гарди. По-другому он бы писать не мог. Он оставался бы Томасом Гарди, даже если писал бы для «Сатердей ивнинг пост» или для «Побасенок капитана Билли». Развратить большого писателя невозможно, потому что большой писатель всегда останется самим собой. Даже если бы он захотел запродаться, он все равно не смог бы. А, наверно, многие большие писатели и правда этого хотели, по крайней мере так им казалось. Но большой писатель может застрять на месте. Он может чересчур истово прислушиваться к молодым умникам. Он может научиться вести бой с тенью, делать ложный выпад, и наносить удар по корпусу, и уклоняться — и при этом может утратить главное свое умение. Поэтому делайте что угодно, только не застревайте на месте.
   В дверь постучали, Мак-Харг крикнул: «Войдите!» — и появился Джон с пачкой хрустящих новеньких банкнот.
   — Надеюсь, все правильно, сэр, — сказал он, вручая деньги Мак-Харгу. — Я пересчитал. Сто фунтов, сэр.
   Мак-Харг взял банкноты, перегнул пополам и небрежно сунул в карман.
   — Ладно, Джон, — сказал он. — А теперь сложите, пожалуйста, мои вещи.
   Он встал, рассеянно огляделся, и вдруг на него снова накатило лихорадочное нетерпенье, и он рявкнул:
   — Ну-ка, Джордж, надевайте пальто! Пора ехать!
   — Нн-но… м…может быть, сперва лучше пообедать, мистер Мак-Харг, — попытался Джордж оттянуть время. — Раз вы так долго не ели, вам необходимо перекусить. Давайте прямо сейчас пойдем куда-нибудь и поедим.
   Он говорил со всей силой убедительности, на какую только был способен. Он уже и сам изрядно проголодался и с тоской думал о «распрекрасном кусочке» ветчины с горошком, который приготовила для него миссис Парвис. И потом… может быть, удастся убедить Мак-Харга перекусить перед отъездом, а тогда воспользоваться случаем и уговорить, чтоб не ехал сейчас же и не тащил его, Джорджа, с собой колесить чуть не по всей Британии? Но, словно разгадав замысел Уэббера и, может быть, чувствуя, что силы его на исходе, Мак-Харг резко, с непреклонной решимостью бросил:
   — Поедим где-нибудь по дороге. Выезжаем сейчас же.
   Джордж понял, что спорить бессмысленно, и замолчал. Пусть так, он поедет с Мак-Харгом куда придется и, если надо, переночует у его друзей за городом, в надежде, что хороший ужин и добрый сон восстановят силы Мак-Харга и помогут отговорить его от нелепой затеи. Итак, Джордж надел пальто и шляпу, спустился с Мак-Харгом в лифте, подождал, пока тот оставил портье какие-то распоряжения, и они вышли к стоявшему у обочины автомобилю.
   То был взятый Мак-Харгом напрокат «роллс-ройс». Увидев эту великолепную машину, Джордж чуть не расхохотался: если в таком экипаже Мак-Харг собирается исследовать сельскую Англию, стряпать на костре и ночевать при дороге, поездка эта будет поистине самым роскошным и самым, нелепым кочевьем, какое когда-либо знала Англия. Джон вышел на улицу раньше и уже поставил небольшой чемодан на пол у заднего сиденья, Шофер, маленький человечек в ливрее, как и положено, почтительно поднес руку к козырьку фуражки и вместе с Джорджем помог Мак-Харгу сесть в машину. Того вдруг одолела слабость, и, садясь, он чуть не упал. Опустившись на сиденье, он попросил Джорджа дать шоферу суррейский адрес, и силы совсем его оставили: голова свесилась на грудь, и снова он как-то странно согнулся в поясе, словно переломился пополам. Одна рука его была просунута в петлю у дверцы, а не то он просто свалился бы на пол. Все еще отчаянно ломая голову над тем, как быть, как, черт побери, выпутаться из этой истории, Джордж влез в машину и устроился подле Мак-Харга.
   Когда они тронулись в путь, был уже второй час. Плавно въехали на Сент-Джеймс-стрит, в конце свернули на Пэл-Мэл, обогнули Сент-Джеймский дворец и по Моллу поехали в сторону Букингемского дворца и той части Лондона, где жил Уэббер. Когда они выехали с Молла и пересекали огромную площадь перед дворцом, Мак-Харг рывком выпрямился и сквозь изморось и туман сумрачного дня стал вглядываться в величественных часовых — они шагали взад-вперед перед дворцом, шагали торжественно, доходили до конца здания и поворачивали назад, — потом снова тяжело повалился было на сиденье, но Джордж крепко ухватил, его и удержал.
   Эбери-стрит была сейчас совсем рядом, и Джордж подумал о ней с нежностью. С вожделеньем и тоской вспомнил о своей постели, о нетронутой ветчине с горошком, приготовленной миссис Парвис. От радостной доверчивости, с которой он утром выходил из дому, осталось лишь далекое воспоминание. С горькой улыбкой подумал он о своем разговоре с миссис Парвис, о том, как они гадали, куда поведет его Мак-Харг обедать — в Риц, или к Стоуну на Пэнтон-стрит, или к Симпсону на Стрэнде. Видения лукулловых пиршеств растаяли без следа. Сейчас он с радостью согласился бы на обыкновенную забегаловку, на кусок сыра и кружку пива.
   Машина плавно катила мимо дворца, и Джордж чувствовал, ускользает последняя надежда, еще миг — и будет поздно. В отчаянии он дернул своего спутника за локоть и взмолился: он живет тут рядом, за углом, на Эбери-стрит, нельзя ли остановиться на минутку, он захватит зубную щетку и безопасную бритву. Мак-Харг мрачно задумался и наконец пробормотал, что ладно, согласен, «только живо!». Джордж сказал шоферу, куда ехать, они обогнули дворец, свернули на Эбери-стрит и, сбавив скорость, подкатили к его скромному жилищу. Мак-Харг теперь казался совсем больным. Он угрюмо цеплялся за кожаную петлю, но, когда машина остановилась, покачнулся на сиденье и, если бы Джордж его не удержал, съехал бы на пол.
   — Мистер Мак-Харг, — сказал Джордж, — прежде чем мы поедем дальше, вам надо хоть что-то съесть. Может, подниметесь ко мне и мы вас накормим? Мне там состряпали отличный обед. Все уже готово. Поедим и отправимся дальше, на все про все уйдет минут двадцать.
   — Никакой еды, — пробормотал Мак-Харг и поглядел на Джорджа свирепо и подозрительно. — Вы что, задумали… удрать от меня?
   — Да нет, что вы.
   — Тогда берите свою зубную щетку, да поскорей. Нам пора вон из Лондона.
   — Ну, хорошо. Но, по-моему, напрасно вы не хотите сперва поесть. Там все готово, надо только сесть за стол.
   Джордж вложил в свои слова всю силу убеждения, на какую был способен. Он стоял у открытой дверцы, поставив ногу на подножку машины. Мак-Харг не ответил: он привалился к спинке сиденья, глаза его были закрыты. Но вдруг он подтянулся, держась за петлю, немного распрямился и, словно бы чуть уступая, спросил:
   — А чашка чаю там у вас найдется?
   — Конечно. Моя миссис Парвис мигом приготовит.
   Мак-Харг минуту поразмыслил над этим сообщением и все еще нехотя сказал:
   — Сам не знаю. Чашку чаю я, пожалуй, выпью. Может, она взбодрит меня.
   — Идемте, — поспешно отозвался Джордж и подхватил его под локоть.
   Вместе с шофером они помогли Мак-Харгу выйти из машины. Джордж велел шоферу ждать — они вернутся не позже, чем через полчаса, и Мак-Харг тут же поправил: через пятнадцать минут. Потом Джордж открыл парадное своим ключом и, осторожно подпирая вконец измученного, тощего и угловатого спутника, помог ему, совсем обессилевшему, медленно взобраться по узкой лестнице. Наконец поднялись. Джордж отворил дверь, провел Мак-Харга в гостиную, усадил в самое удобное кресло, и тот сейчас же снова тяжело уронил голову на грудь. Джордж зажег маленькую газовую печку (никакого другого отопления в комнате не было), позвал миссис Парвис, которая, заслышав их, уже спешила из кухни, наскоро шепотом объяснил ей, почему он вернулся и кого с собой привел, и попросил ее тотчас приготовить для прославленного гостя чай.
   Когда она вышла из гостиной, Мак-Харг чуть приподнялся и сказал:
   — Джорджи, я совсем вымотался. Черт, я, кажется, готов проспать целый месяц.
   — Миссис Парвис уже готовит чай, — сказал Джордж. — Она мигом все сделает. И вам сразу станет лучше.
   Но тут Мак-Харг отвалился к спинке кресла и обмяк, будто те несколько слов, что он успел сказать, отняли у него последние силы. Когда миссис Парвис вошла с подносом и с чайником, он больше не нуждался в чае. Он погрузился в глубокое забытье, он был теперь бесконечно далек от чая, от всего земного.
   Она тотчас поняла, что произошло. Тихонько поставила поднос и шепнула Джорджу:
   — Никуда он сейчас не поедет. Ему надо поспать.
   — Да, — согласился Джордж, — сон ему сейчас нужен позарез.
   — Стыд и срам оставлять его в кресле, — зашептала она. — Вот если б нам поднять его да свести в вашу комнату, сэр, он бы поспал в вашей постели. Ему было б удобней.
   Джордж кивнул, наклонился над креслом, поднял одну длинную болтающуюся руку Мак-Харга, закинул ее на шею себе, обхватил того за талию и, пытаясь поднять, заговорил ободряюще:
   — Пойдемте, мистер Мак-Харг. Ляжете, вытянетесь, и вам станет получше.
   Тот сделал над собой героическое усилие, встал, прошел несколько шагов, что отделяли его от спальни и от кровати, и снова рухнул, на этот раз ничком. Джордж перевернул его на спину, уложил как следует, расстегнул воротничок, снял с него туфли. А миссис Парвис укрыла его от промозглой сырости и холода, проникавших в маленькую спальню снаружи, где все затянуло липким, удушливым туманом и изморосью. Они навалили на спящего груду одеял и пледов, принесли маленький электрический рефлектор и повернули его так, чтобы тепло шло к Мак-Харгу, потом задернули занавеси — в комнате стало темно, вышли и затворили за собой дверь.
   Миссис Парвис была великолепна.
   — Мистер Мак-Харг очень устал, — сказал ей Джордж. — Немного поспит, и ему станет лучше…
   — Оно конечно, — сказала она и кивнула понимающе и сочувственно. — Видать, замучился. Шутка ли, все на людях да на людях. А ездил-то сколько, — важно продолжала она, — сразу видать, он еще замученный от путешествия. Вы и сами-то, верно, устали, — спохватилась она, — сколько волновались, и не евши, и вообще. Пойдемте-ка покушайте, — настойчиво продолжала она. — Ветчина распрекрасная, сэр. Я мигом разогрею.
   Джордж с восторгом согласился. Миссис Парвис поспешила в кухню, почти тотчас вернулась и объявила, что кушать подано. Джордж, не мешкая, пошел в маленькую столовую и плотно поел: ветчина, горошек, отварной картофель, яблочный пирог с хрустящей корочкой, сыр да в придачу бутылка пива.
   Потом он вернулся в гостиную и решил прилечь на диван. Диван был невелик, для Джорджа и вовсе короток, но когда не спал больше суток, и таким ложем соблазнишься. Он лег, вытянулся так, что ноги свесились на пол, и тотчас уснул.
   Потом он почувствовал сквозь сон, что тихонько вошла миссис Парвис, подставила ему под ноги стул, укрыла одеялом. Он смутно заметил еще, как она задернула занавеси и в комнате стало темно, а миссис Парвис тихо вышла.
   А еще позже он слышал, как она собралась уходить, но сперва открыла дверь гостиной и прислушалась; потом осторожно, на цыпочках, прошла через комнату, приотворила дверь спальни и заглянула туда. Очевидно, уверилась, что все в порядке, на цыпочках вышла и осторожно прикрыла за собою двери. Потом тихонько спустилась по лестнице, и Джордж слышал, как закрылась входная дверь. И он опять уснул крепким сном.
 
 
   Когда Джордж проснулся снова, за окном было уже совсем темно, а Мак-Харг встал и бродил по спальне, верно, искал выключатель. Джордж поднялся, зажег свет в гостиной, и Мак-Харг вошел к нему.
   Он опять поразительно преобразился. Короткий сон, видно, восстановил его кипучую энергию, и она опять била ключом и все в том же направлении, что Джорджа вовсе не радовало. Он надеялся, что, проспав несколько часов, Мак-Харг угомонится, поймет, как необходимо ему прежде, чем отправляться снова путешествовать, основательно отдохнуть. Но ничуть не бывало: тот проснулся яростным львом и метался сейчас по гостиной, точно в клетке, негодуя на задержку и всем своим видом требуя, чтобы Джордж немедля собрался в путь.
   — Едете вы или нет? — сказал он. — Или хотите увернуться? Ну, что вы сейчас намерены делать?
   Джордж еще не стряхнул с себя сон, не сразу до него дошло, что в дверь звонят, звонят уже довольно давно. Должно быть, этот звонок и разбудил их обоих. Сказав Мак-Харгу, что он сейчас же вернется, Джордж сбежал по лестнице и открыл дверь. То был, разумеется, шофер Мак-Харга. Выбитый из колеи событиями этого дня, Джордж начисто забыл про шофера, и бедняга до сих пор ждал в своей сверкающей колеснице у дверей скромного Уэбберова жилища. Еще не было пяти, но в унылые зимние дни, когда нет конца туманам и моросящему дождю, смеркается рано, и на улице уже сгустилась тьма, как в полночь. Горели фонари и смутно светились, расплываясь в тумане, огни витрин. Улица была тиха и пустынна, а в вышине, над крышами, уже порывами налетал ветер и подвывал, обещая бурную ночь.
   Когда Джордж открыл дверь, маленький шофер терпеливо стоял у порога, почтительно держа в руках фуражку с козырьком, но на лице его была написана сдержанная тревога, которой он не в силах был скрыть.
   — Прошу прощенья, сэр, — начал он, — вы не скажете, может, мистер Мак-Харг отдумал?
   — От…отдумал? — с запинкой пробормотал все еще сонный Джордж и потряс головой, как собака, вылезшая из воды, пытаясь прийти в чувство и собраться с мыслями. — Это насчет чего?
   — Насчет поездки в Суррей, сэр, — кротко ответил шофер, но глянул на Джорджа с испугом. В душе его уже зарождалось мучительное подозрение, которому позднее суждено было превратиться в глубокую уверенность; что он попал во власть двух опасных безумцев и преступников, но пока его опасения выдавала лишь какая-то тревожная, натянутая почтительность. — Это куда мы собирались еще днем, сэр, — продолжал он негромко, словно извиняясь за напоминание.
   — Ох, верно, верно. Помню, как же, — ероша волосы, в некоторой растерянности сказал Джордж. — Кажется, мы и правда собирались.
   — Да, сэр, — кротко подтвердил шофер. — Сами понимаете, — стал он пояснять, точно благожелательный взрослый малому ребенку, — сами понимаете, сэр, тут на улице не положено машине так долго стоять. Сейчас подходил фараон, — шофер виновато кашлянул, прикрыв рот рукой, — он говорит, больно долго, мол, тут стоишь, давай отъезжай. Вот я и подумал, спрошу-ка вас, сэр, может, вы знаете, что угодно мистеру Мак-Харгу.
   — Я… я думаю, он намерен ехать дальше, — сказал Джордж. — Ну, дальше, в Суррей. Но… вы говорите, полицейский велел вам уезжать?
   — Да, сэр, — терпеливо отвечал шофер и все смотрел на Джорджа снизу вверх, держа в руках фуражку, и ждал.
   — Ну, тогда… — Джордж отчаянно собирался с мыслями и наконец выпалил: — Вы вот что сделайте. Поезжайте вокруг этого квартала… Поезжайте вокруг квартала…
   — Да, сэр, — сказал шофер и замолчал в ожидании.
   — И возвращайтесь через пять минут. А тогда я уже смогу сказать, что мы будем делать дальше.
   — Слушаю, сэр. — Он коротко кивнул в знак согласия, надел фуражку и пошел к машине.
   Джордж затворил дверь и поднялся наверх. Когда он вошел в гостиную, Мак-Харг, уже в шляпе и пальто, беспокойно шагал из угла в угол.
   — Это звонил ваш шофер, — сказал Джордж. — Я совсем про него забыл, а он все время нас ждал. Он спрашивает, что мы будем делать дальше.
   — Как что будем делать? — пронзительно крикнул Мак-Харг. — Сейчас же поедем! Черт возьми, Джордж, мы задержались уже на четыре часа! Живо, живо! — заторопил он. — Поехали!
   Джордж понял, что решение Мак-Харга твердо и отговаривать его бесполезно. Он взял портфель, сунул туда зубную щетку, пасту, бритву, кисточку, крем для бритья и пижаму, надел пальто и шляпу, погасил свет и пошел к выходу со словами:
   — Ну хорошо. Раз вы готовы, так и я готов. Двинулись.
   Они вышли в туманную изморось, и тотчас подъехала машина и остановилась у обочины. Шофер выскочил, открыл дверцу. Мак-Харг и Уэббер сели. Шофер забрался на свое место. Машина, мягко шурша шинами, покатила по мокрой мостовой. Доехали до Челси, миновали Набережную, промчались по мосту Бэттерси и через обширные лондонские предместья — нескончаемые ответвления огромного города — направились на юго-запад.
   Поездка эта врезалась в память Джорджа, как страшный сон. Еще до того, как они пересекли Темзу по мосту Бэттерси, Мак-Харг снова впал в полуобморочное состояние. И не удивительно! За шумным успехом пришли разочарование и опустошенность, и уже много недель подряд он неистово метался по свету, встречал все новых людей, пускался в самые неожиданные приключения — и все искал, искал, сам не зная, чего ищет. В этих немыслимых поисках он не давал себе ни отдыха, ни срока. И ничего он не нашел. Или, точнее, нашел в Амстердаме мингера Бендиена. Что произошло после этого с Мак-Харгом, понять нетрудно. Ибо если охота закончилась тем, что он поймал всего лишь краснорожего голландца, так он хотя бы узнает, черт возьми, из какого тот испечен теста! И вот в последние несколько дней, вконец разъяренный, издерганный и взвинченный, он решил испытать голландца, загнать его почище чем самого себя, — они не останавливались даже перекусить, но голландец был слишком флегматичен, да притом его поддерживал джин, и в конце концов Мак-Харг истратил на него остатки своей, казалось бы, неисчерпаемой энергии. Теперь он совершенно выдохся. После короткого сна недолгой была и вспышка жизненных сил: излив владевшее им неистовство, опустошенный, обессиленный до немоты, он откинулся на спинку сиденья, веки сомкнуты, голова легонько покачивается от движения машины, длинные ноги расслабленно вытянулись. Джордж беспомощно сидел рядом, не понимая, как быть и что делать, не понимая, куда он едет, когда и чем все это кончится, и глядел в затылок маленькому шоферу, а тот сгорбился за рулем и, внимательно следя за дорогой, умело вел машину в густом потоке транспорта, сквозь сумрак и туман.
   Откатывались назад широко раскинувшиеся нескончаемые окраины Лондона — улица за улицей, мокрые, тускло освещенные слабо поблескивающими за пеленой дождя фонарями, миля за милей — кирпичные дома, словно насквозь пропитанные туманом, копотью и сажей бессчетных ненастных дней, квартал за кварталом немыслимой паутины, гигантские скопления бессчетных деревень, которые срослись в эту бесформенную чудовищную массу. «Роллс-ройс» стремительно проносился по главным улицам этих расползшихся вширь муравейников. Мелькнет золотой нимб приглушенных туманом огней, весело блеснет мясная лавка с красными говяжьими тушами, с общипанной округлой, подвешенной вниз головами длинношеей дичью, и тут же стоит сам мясник в длинном белом фартуке; потом винные магазины и дышащие пивным духом и теплом, полные гула голосов пивные, а перед ними тускло отсвечивают мокрые от дождя тротуары; и снова густая тьма, и снова бесконечные ряды угрюмых, пропитанных туманом домов.
   Наконец город с его окраинами остался позади. По сторонам раскинулась укрытая тьмой земля, напитанные влагой поля, в пустоте маячили редкие огни. Теперь стала ощутима сила ветра — он внезапно налетал с полей и разбивался о бока машины. Понемногу он разогнал туман, небо стало выше. И по волглому, низкому облачному своду широко разлился какой-то нездоровый, нечистый отсвет, словно все удушливые испарения, весь дым, все неистовство необъятной жизни Лондона впитались в облака и продолжаются в них. С каждым поворотом колес этот отсвет отступал все дальше, оставался позади.
   И теперь, среди пустынных просторов, Джордж осознал таинственный строй ночи. Он ощутил вечную, неизбывную силу земли, и вместе с этим пришло ликующее чувство освобождения. Чувство это было ему хорошо знакомо, его испытывает каждый житель большого современного города, когда после долгих месяцев, проведенных в городском улье, после месяцев изнурительного труда, шума, ожесточения, после угрюмого кирпича и камня, после постоянного напора, сутолоки и смешения бесчисленных толп, после зараженного воздуха и зараженной жизни, после предательства, страха, злобы, злословъя, вымогательства, зависти, ненависти, стычек, ярости и обмана, после неистовства, напряжения, натянутых, как струна, нервов и беспрестанных перемен — уезжаешь из города и наконец свободен, вырвался за пределы самых отдаленных нитей этой отравленной и мучительной паутины. Он, кто долгое время знал лишь джунгли скрепленного известью кирпича и камня, где не услышишь птичьего пения, не увидишь ни единой былинки, снова обрел землю. И, однако, вот что непостижимо: обретя землю, он утратил весь мир. Он словно омылся и обрел даруемую землей чистоту зрения и души. С него смыло всю извечную мерзость бытия, зло и похоть, грязь и жестокость, безмерную испорченность и скверну, а чудо и загадочность, как ни странно, остались, остались и красота, и волшебство, и щедрость, и радость бытия, и, глянув назад, на мрачный отсвет дымной пелены, затянувшей небо, он остро ощутил утрату и одиночество, словно, вновь обретя землю, он отказался от жизни.
   Машина уносилась все дальше и дальше, и вот уже последний аванпост Лондона остался позади и небо померкло. Во тьме, в ночи они мчались к цели своего путешествия. Мак-Харг за все время не вымолвил ни слова. Он сидел по-прежнему — ноги вяло вытянуты, голова откинута на спинку сиденья, все тело покачивается от движения машины, и лишь бессильная рука, просунутая в петлю, удерживает его, не дает упасть. Джорджа все больше мучила тревога: как привезти Мак-Харга к его старому другу, с которым тот не виделся много лет, в таком чудовищном состоянии? Наконец он велел шоферу остановиться и подождать — быть может, удастся поговорить с мистером Мак-Харгом.