Сетвир занимался привычным делом, разыскивая по всем углам чистые чашки для чая. Ворон Трайта вдруг беспокойно захлопал крыльями, почуяв ветер, ударивший сквозь восточное окно. В воздухе явственно запахло тронутыми морозом травами.
   Держа в руках груду чашек, Сетвир, обращаясь вроде бы к пустому пространству, спросил:
   — Это ты, Харадмон? Надеюсь, ты не слишком утомлен, чтобы принять какой-нибудь видимый облик? Наш друг пророк, полагаю, будет тебе признателен.
   Ветер утих, зато под сводами комнаты зазвенел громкий смех.
   — А где Дакар? — на звучном паравианском языке спросил голос, исходивший, казалось, прямо из ставни.
   Появившаяся в воздухе тень немедленно превратилась в худощавую фигуру мага, облаченного в одежду черного и зеленого цветов. На плечах у него был плащ с оранжевой шелковой подкладкой; ангельской красоты лицо под капюшоном было сродни эльфийскому. Красоту тонких черт подчеркивали аккуратная бородка, нос с горбинкой и озорная улыбка. Призрак откинул капюшон и тонкими, заостренными пальцами пригладил свои черные с проседью волосы. Видимый облик мага Харадмона окинул собравшихся взглядом бледно-зеленых глаз и уже с другой интонацией повторил вопрос:
   — Так где же Дакар?
   — На пути сюда, — по-мальчишечьи улыбаясь, ответил Асандир. — Хотя, боюсь предрекать худшее, он может отправиться и за выпивкой. У Сетвира в его закромах водится сидр, и наш пророк для восстановления сил и душевного равновесия не успокоится, пока не вылакает все до дна.
   На лице Харадмона, которого в действительности не существовало, мелькнула хитрая усмешка.
 
   Двумя этажами ниже Дакар наконец решил, что пора вставать. Дрема, в которой он пребывал, не имела ничего общего со сном. Подъем ознаменовался ушибом коленки о шахматный столик Сетвира. Черные и кремово-белые фигуры полетели на пол с шумом, заглушившим стон Дакара.
   — Ох, Даркарон вас всех побери!
   Дакар вывалился из кресла, в котором безуспешно пытался заснуть, вновь ударился о столик, поскользнулся на катящихся по полу фигурах и замахал руками, чтобы не упасть. Головокружительное путешествие окончилось возле очага, где Безумный Пророк своим необъятным животом рухнул на скамеечку для ног и свалил щипцы и кочергу.
   — Эт милосердный! — запыхтел Дакар, потирая ушибленную грудь. — Понаставили тут разного барахла. Иду, уже иду!
 
   Вскоре собравшиеся наверху маги услышали, как что-то тяжелое ударилось о засов двери. Щеколда громыхнула, но не поддалась. Наконец, после сосредоточенного сопения и изысканного набора бранных слов, Дакар рванул дверь и ввалился внутрь. Лицо его было пунцовым и наполовину закрытым сосульками сальных волос.
   — Я и так торопился как мог.
   Безумный Пророк подул на ссадины на пальцах, подтянул сползающие штаны и набросился на Асандира:
   — С меня хватило кошмаров, которые я по твоей милости получил вместо спокойного сна. Зачем же еще запирать дверь заклинаниями?
   Сетвир, руки которого по-прежнему были заняты чашками, с нескрываемым любопытством посмотрел на Дакара. Асандир продолжал сидеть спиной к ученику, и улыбка на его лице пропала. Маг вскинул седую бровь.
   — До чего ж ты скор на обвинения. Сначала выпаливаешь, а потом думаешь. Если, конечно, думаешь.
   Дакар вытянул свободный стул и плюхнулся на него.
   — Только Харадмон мог додуматься...
   Он не закончил и стал подозрительно озираться вокруг.
   — Приветствую тебя, Безумный Пророк, — произнес бестелесный маг.
   Дакар вертел головой, стараясь понять, откуда звучит голос. Поиски оказались напрасными, и пророк, заметив улыбки на лицах остальных магов, рассердился.
   — Я не против шуток, но шутки должны быть честными! — крикнул он.
   Харадмон громко рассмеялся и наконец-то позволил Дакару лицезреть себя.
   — Все равно есть вещи, которые тебе не по зубам, мой дорогой пророк.
   Харадмон выдвинул стул, небрежно уселся на него и свернул зеленый плащ. Дакар был излюбленной мишенью для насмешек, и Харадмон был бы не прочь поразвлечься еще, но тут вмешался Сетвир и поинтересовался, скоро ли прибудет Люэйн.
   Харадмон прикрыл глаза.
   — Торопится сюда. Скоро появится. — Изысканным тоном, словно отпуская комплимент, он добавил: — Я всегда превосхожу его в быстроте перемещения, спорах и карточных играх.
   Факелы по обеим сторонам двери вдруг ярко вспыхнули, и их пламя заметалось, словно под напором ветра. И хотя никакого ветра в комнате не ощущалось, один из факелов погас.
   — Я возражаю, — послышался басовитый голос.
   За столом появился второй бестелесный маг. Приняв зримый облик, он оказался лысым стариком внушительного телосложения, с длинной бородой и был облачен в серо-голубые одежды. Однако во взгляде его пронзительных глаз читалось то же выражение, что и у энергичного ученого, каким предстал в зримом облике Харадмон.
   — Твое заявление неуместно, нечестно и потому совершенно непростительно. Мы с тобой еще сразимся, — пообещал Люэйн более раздраженным, чем обычно, тоном.
   — Люэйн! — перебил его Сетвир. — Нельзя ли прекратить вашу всегдашнюю перепалку, чтобы мы могли начинать?
   — Ты просил выяснить возможные последствия, ожидающие Этеру после победы над Деш-Тиром. Могу я узнать, чем это вызвано? — раздраженно спросил Люэйн.
   Сетвир запоздало, вспомнил, что руки у него до сих пор заняты чашками. Отыскав на полке свободное место, он поспешно нагромоздил все чашки туда. Асандир подался вперед и, тщательно подбирая слова (в основном ради Дакара, ибо речь шла об исполнении его пророчества), обрисовал особенности воспитания и характера обоих принцев из Дасен Элюра. Его слушали с серьезными лицами; даже Люэйн угомонился.
   — Силы, подвластные братьям, весьма могущественны и имеют разную природу. Думаю, это ясно и так. Риск, на который мы идем, вполне очевиден. Лизаэр и Аритон противоположны друг другу и по характеру, и по обстоятельствам жизни. Оба унаследовали качества, присущие двум королевским династиям, а такое наследие никогда не бывает легким. Если их былая вражда разгорится вновь, ее последствия окажутся просто разрушительными. У Дакара уже были тревожные видения на этот счет, а посему, думаю, нам стоит раскинуть нити судьбы и заглянуть в будущее.
   Призрак Люэйна исчез, потом опять появился напротив Харадмона. Люэйн постукивал пальцами по поверхности стола. Он мгновенно и громогласно выразил свое одобрение, поскольку нити судьбы давали почти безграничную возможность заглядывать в будущее. Все понимали: вражда между Лизаэром и Аритоном могла привести к потрясениям, каких Этера не знала со времен мятежа против верховных королевств, поднятого Давином-отступником.
   Трайт неслышно, словно тень, встал из-за стола.
   — Под летописями Ланшира, в шкафчике. Лежит на третьей полке, — рассеянно пробормотал Сетвир.
   Он притушил искру третьей ветви, что мерцала в жаровне. Асандир сдвинул бронзовый треножник жаровни в сторону, а Харадмон тем временем погасил второй факел. Полная темнота не помешала Трайту добраться до указанного места и достать квадратный кусок черного бархата, который он принес и разложил на столе.
   Ткань беспрепятственно прошла сквозь бесплотный локоть Люэйна. Маг наморщил лоб.
   — Дакар уже поборол последствия тинеллы?
   Безумный Пророк закатил глаза и застонал.
   — Белена — и та лучше.
   Обращаясь к Асандиру, он жалостливым тоном добавил:
   — Неужели это зелье уж так необходимо? Мне хватило кошмаров прошлой ночи, чтобы еще и сегодня гробить свое здоровье.
   Тинеллой, от которой всеми силами открещивался Дакар, именовалась редкая высокогорная трава. Зелье из нее, ценимое за способность раздвигать пределы разума, было весьма ядовитым и вызывало судороги и головную боль. Что еще опаснее, тинелла высасывала из тела воду, а это грозило смертью. Маги специально учились обезвреживать яд тинеллы, ибо нередко только с ее помощью можно было распутать какие-то загадки, которые не удавалось разгадать иными способами.
   Асандир без всякой жалости посмотрел на ученика.
   — Если бы в хижине дровосека ты не испугался своих предвидений и не прервал их, уронив меч, сегодня мы обошлись бы без тебя.
   Дакар в отчаянии ударил кулаками по столу. Черный бархат заглушил удар, и звук был более похож на шлепок.
   — Эт милосердный, ты ведь ничего не забываешь. Хоть сто лет пройдет, будешь помнить каждую мелочь.
   — В сундуке, под северным окном, — вмешался Сетвир, услужливо подсказывая Дакару, куда ему нужно отправиться за ненавистной тинеллой.
   Безумный Пророк понимал, что ему не отвертеться. Если Асандир с беспощадной четкостью помнил любое его прегрешение, память Сетвира хранила местонахождение любой зловредной вещи. Трайт не подумал привезти с собой кого-то из своих учеников. Значит, оставался только он, несчастный Дакар. Наверняка еще и Харадмон подстроит ему какую-нибудь пакость, он это любит. Дакар с грохотом отодвинул стул и поднялся. Слишком ленивый, а может, чересчур упрямый, чтобы заставить себя овладеть магическим зрением, он двинулся впотьмах, ударяясь коленками и обдирая руки. Завершив поиски, Дакар побрел обратно, с каменной трубкой и резной деревянной коробкой в руках. Мученически вздыхая, он плюхнулся на свой стул, стараясь забыть о присутствии магов, равно как и о том, что маги прибегали к этому ритуалу лишь в крайних случаях.
   Собрав в руках достаточное количество магической силы, Асандир зажег над черным бархатом первую полосу. Ее бело-голубое сияние было приглушенным, будто свет проходил через завесу. К первой полосе Асандир добавил вторую, затем третью, символически обозначив тройное таинство, лежащее в основе Первичной Силы и пронизывающее все живое на Этере. Потом он создал два десятка более тонких полос, а Сетвир, согласно паравианскому ритуалу, стал называть их Имена, обращаясь к сущности правителя, места или силы, соответствующим каждому из Имен. Эти светящиеся полосы и были нитями судьбы. Они становились тождественными назначенному им свойству и в зависимости от природы этого свойства меняли внешний вид. Так совет при правителе Итарры вспыхнул раздражающе ярким светом, превратившись в скопище мерцающих зигзагов. Три линии, символизирующие древние паравианские расы, сплелись в редкой красоты кружево, а потом почти совсем угасли. Нить, соответствующая кланам, изогнулась в высокую дугу. К нитям, которые представляли города, человеческое сознание и природные силы, добавились нити, относящиеся к отдельным людям. После них настал черед растений, животных и природных стихий. Через какое-то время над бархатом мерцала некая решетчатая геометрическая фигура, четкие линии и выверенные пропорции которой символически представляли весь сложный и взаимозависимый мир Этеры.
   По сравнению с другими способами предвидения, дающими лишь общую размытую картину, нити судьбы обеспечивали поразительную точность деталей. Каждая действовала так, как определялось ее природой, показывая даже мельчайшие нарушения равновесия. События будущего, обусловленные изменением тех или иных причин, мгновенно представали во всех подробностях. Чтобы прочитать и истолковать всю совокупность грядущих событий, в обычных условиях понадобилось бы несколько дней кропотливого труда. Тинелла значительно упрощала и ускоряла дело, переводя символы в картины.
   Дакар набил трубку остроконечными серебристо-серыми листьями ядовитого зелья. Комнату наполнил терпкий, горький аромат.
   К этому времени узор нитей судьбы уже сиял над столом в своем полном великолепии, озаряя лица магов мягким светом, похожим на давно забытый свет луны. Улыбнувшись, Харадмон выставил палец. Оттуда вырвалась искра, и Дакар зажег свою трубку.
   — Начинай, — тихо велел ему Сетвир.
   Безумный Пророк глубоко затянулся, наполняя легкие дымом. Голова у него закружилась, потом он испытал внутренний толчок; все его ощущения понеслись кувырком, затем вернулись в прежнее состояние и начали обостряться. Уши улавливали малейший шорох, зрение обострилось так, что он видел мельчайшую пылинку на полу. Нити судьбы, отражающие равновесие сил в живом мире, утратили отвлеченный характер и слились в целостную, доступную пониманию картину. Пересекающиеся под разными углами линии теперь могли рассказать о чем угодно: от судьбы королевств до участи полевых мышей.
   Однако картина эта была далеко не гармоничной. То здесь, то там Дакар видел узлы, словно вышедшие из-под иглы неумелой или небрежной вышивальщицы. Один узел свидетельствовал о предрассудках, алчности и завистливости наместника, другой — о молодом деревце, чахнущем под туманным гнетом Деш-Тира. Там, где когда-то сияли нити паравианцев и присутствие древних рас усиливало центральную ось первичной вибрации, было пусто. Нет, не просто пусто; это напоминало безупречную по красоте мелодию, звуки которой вдруг жестоко оборвали. Дакар боролся с подступавшими к горлу слезами. После новой затяжки тинелла превратила его печаль в острый кинжал, вонзившийся ему прямо в сердце. Ощущение времени размылось. На светящихся линиях, отражающих настоящее Этеры, Дакар увидел произошедшие с веками перемены. Что-то стало сильнее, что-то надломилось, ослабло или вовсе исчезло. Груз знаний о прошлом и предвидение тысяч путей развития будущего всей тяжестью навалились на Безумного Пророка, и лишь пронизывающий взгляд Асандира, который он почувствовал на себе, помог Дакару освободиться от гнетущего ощущения. Тинелла помогала разуму воспарить до невероятных высот просветления, но подобный полет доставался дорогой ценой. Дакар ни в коем случае не имел права забывать, кто он и что должен делать. С одной стороны, тинелла давала простор мыслям, но с другой — угрожала телу. Дакар знал: если не следить за своими телесными ощущениями, это чревато губительными последствиями.
   Маги увеличили силу, и у Дакара по спине пополз ледяной холод. Нити судьбы вспыхнули нестерпимо ярко. Содружество обратилось к будущему и пробудило события, обусловленные совместными действиями пришельцев из Дасен Элюра.
   Засверкали новые линии — свидетельство победы над Деш-Тиром. Леса, поля и вся природа ликовала, радуясь возвращенному солнцу. Торговые гильдии, наоборот, лихорадило, но затем через города с их правителями, не видящими дальше собственного носа, пролегла вдруг новая ось: Лизаэр. Дакар чуть не присвистнул от изумления. Выходило, что потомок Илессидов, победив вместе с братом Деш-Тир, займется затем объединением городов и затеет войну, чтобы передать все земли в управление наместникам. Его целью станет подавление и полное уничтожение кланов. Обратившись к Аритону, Дакар увидел его не в Ратане, а странствующим по разным местам и целиком посвятившим себя музыке. От изящной фигуры Аритона веяло замкнутостью. Но где-то на заднем фоне ощущалась опасность; Аритона постоянно преследовали.
   Явное раздражение магов прервало поток видений. Дакар воспользовался краткой передышкой, затем вновь поспешил сосредоточиться. Нити судьбы показывали теперь иной поворот событий. Противостоять грядущей беде можно было единственным способом: позволить Деш-Тиру и дальше господствовать над небом Этеры, собственными руками сдерживая пришельцев из Дасен Элюра и их удивительные способности. Такова была плата за сохранение мира.
   Перемены всколыхнули весь узор нитей судьбы, и пришлось ждать, когда его очертания приобретут определенность. Линии, связанные с паравианцами, теперь были едва заметны. Потом они совсем погасли.
   Новая картина событий заставила магов содрогнуться. Дакару казалось, что их гнев мешает ему дышать.
   Исчезновение древних рас и так было незаживающей раной. Тем, кто еще помнил их, одна только мысль, что паравианцы ушли навсегда, казалась трагической и невосполнимой утратой, чудовищным разрывом в цепи творения Эта. Хотя Дакар был тогда совсем мальчишкой, детские воспоминания о единственной встрече с паравианцами оставили в нем след на всю жизнь. Слезы текли по его щекам, но Безумный Пророк их даже не замечал.
   «Такая лучезарная красота не должна зависеть от памяти кого-либо из живущих; она должна навеки войти в легенды». Кроме своих воспоминаний Дакар ловил красочные воспоминания магов, самым ярким среди которых были пляски в ночь солнцестояния, происходившие при свете звезд в долине Кайд-эль-Кайен. То, что нити, символизирующие паравианцев, погасли, являлось предупреждением о возможности непоправимой ошибки.
   «Позволить всему так и продолжаться — просто безумие», — поймал Дакар мысль Трайта.
   Маги пытались восстановить надежды, разрушенные жестокой правдой нитей судьбы. Необходимость принять какое-то решение давалась им нелегко. Верные своей миссии, они попытались еще раз увидеть, что ожидает Этеру после победы над Деш-Тиром, и понять, можно ли хоть как-то сдвинуть события в более благоприятную сторону. Нити судьбы опять вспыхнули, изменили очертания, и среди линий и углов возникло зрелище коронации в Итарре. Линия Аритона, которому Содружество предполагало вручить корону Ратана, превратилась в клубок душевных мучений, которые все нарастали, но пока еще не угрожали оборвать нить. Между тем ось власти Лизаэра все так же побуждала горожан к войне. Этеру вновь сотрясали распри и междоусобицы. Зато линия паравианцев пусть слабо, но опять замерцала.
   В наблюдения вклинилась мысль Сетвира: «Деш-Тир. Корень всего — в нем!» Магу не понадобилось разъяснять остальным, насколько он раздосадован невозможностью исследовать Деш-Тир с помощью нитей судьбы. Сущность, прорвавшаяся на Этеру через Южные Врата, была Безымянной, поскольку имела чуждое происхождение. Образно говоря, она была лишена опознавательной силы, которую можно было бы вплести в общий узор. А каждая нить судьбы могла показывать свойства и изменения лишь той сущности, которая была закреплена за нею Именем.
   И снова маги изменили узор нитей, разметав всякий порядок. Возникли тысячи картин будущего, показывающих битвы и кровопролитие. Дакар вглядывался в них до рези в глазах. Харадмон позабыл о поддержании своего облика и стал наполовину прозрачным. Нити вспыхивали, переплетались в безостановочном движении, но Содружеству требовались доли секунды, чтобы глазами Дакара просмотреть каждый из возможных путей развития. И любой путь неизменно предвещал войну. В комнате стоял удушающий запах дыма тинеллы. Ночь за окнами успела смениться тусклым рассветом, а маги упорно продолжали ворошить нити судьбы, недовольные результатами увиденного. Увы, никакого приемлемого решения не находилось. По-прежнему нити судьбы возвещали о битвах и гибели людей. Измученные поисками мирного исхода, маги Содружества попытались найти ответ в отдаленном будущем. Но даже усиленное и расширенное тинеллой восприятие не позволило Дакару угнаться за ними.
   Уже где-то после полудня нити в последний раз образовали мерцающий узор, который медленно угас. Сетвир оторвал взгляд покрасневших глаз от стола. Зримые облики Харадмона и Люэйна потускнели и утратили кое-какие черты. Лица всех магов выражали замешательство. Дакар выбил пепел из трубки в крышку от коробки с тинеллой. Звук этот вывел Сетвира из оцепенения.
   — Не припомню, чтобы когда-нибудь нити судьбы давали столь схожие картины будущего, — сказал хранитель Альтейнской башни. — Нам придется принимать нелегкие решения.
   Нити с редким упорством предсказывали противостояние Лизаэра и Аритона со всеми вытекающими горестными последствиями. Сохранение нынешнего мирного существования Этеры означало продолжение господства Деш-Тира. Это вело к неизбежным переменам в природе, и все они были не к лучшему. Хуже всего, что исчезала всякая надежда на возвращение паравианцев, и любой маг, решившийся на подобное, не мог не чувствовать себя палачом. Да, люди развязывали войны и гибли в них, однако даже самая фанатичная ненависть когда-либо затихала. Но сохранить мир и навсегда лишиться возможности вновь увидеть паравианцев...
   — Если бы мы только знали, куда они делись, мы могли бы уберечь их, — с глубокой болью в голосе произнес Трайт.
   — Ты же знаешь: причиной их исчезновения стал Деш-Тир, — напомнил Люэйн. — Если древние расы и позволят себя отыскать, вначале мы все равно должны будем справиться с туманом.
   Последней темой споров между магами стало вступление Аритона на престол. Разум Дакара уже не улавливал всех тонкостей. Отупевший пророк привалился к спинке стула, чувствуя, как гудит в голове, а живот сводит болезненными спазмами, — то были первые признаки освобождения из-под власти тинеллы. Краем уха Дакар все же расслышал, что Содружество склонялось к мысли освободить Аритона от тягот наследования. Если раскол между братьями неминуем, лучше не усугублять его борьбой за высшую власть в Ратане. Маги говорили что-то еще, но Дакару вновь стало не до разговоров. Боль в животе поглотила все его мысли. По спине катился едкий пот, вобравший в себя всю отраву этого зелья, к горлу подступала тошнота. Дакар знал: нужно вставать и отправляться на поиски воды. Сознание качалось, как корабль на штормовых волнах, которые вдобавок казались Безумному Пророку мутными и маслянистыми. Перед глазами то и дело мелькали обрывки видений. Неожиданно среди всего этого хаоса всплыло имя того, кто собственными руками подтолкнул Этеру к бунту. Имя это влетело в мысли Дакара подобно булыжнику, брошенному в окно.
   Давин.
   Дакар застыл. Новое пророчество уже пробивалось к нему, завладевая мозгом и добираясь до языка. Превозмогая бурление в кишках, Дакар сказал, четко выговаривая каждое слово:
   — До тех пор, пока долины Даон Рамона сплошь не покроются черными розами, Давин-отступник не одумается и не склонит голову перед Законом Всеобщего Равновесия, а Содружество не восстановится до своего изначального числа.
   — Черные розы! — встрепенулся Сетвир, ставший похожим на коршуна. — Но таких нет в природе.
   — Они появятся, — выдохнул Дакар, ошеломленный и придавленный еще одним пророчеством, молнией пронзившим его разум. — Первый побег расцветет в тот день, когда Аритон Фаленский станет королем Ратана.
   Сидящие за столом переглянулись. Маги помнили, как нити с редким упорством твердили им: если Аритону позволят самому решать свою судьбу, он изберет жизнь менестреля и останется таковым до конца дней. Только под давлением обстоятельств он согласится на принятие короны Ратана, но в душе не перестанет противиться этому.
   — Мы должны пожертвовать свободой Аритона, — сказал Трайт. — К этому нас вынуждают далеко идущие последствия.
   Маги Содружества напряженно молчали; каждого обуревали мрачные предчувствия. Дакару стало совсем худо. Ему казалось, что его вот-вот вырвет. Он скрючился от судорог и почти сполз со стула. К тому моменту, когда его немного отпустило, он уже не помнил о своем пророчестве. Заплетающимся языком Дакар кое-как сумел попросить магов о помощи.
   Как ни странно, первым откликнулся Харадмон, остановивший тошнотворные спазмы. Асандир повел своего ученика вниз, чтобы уложить в постель, а оставшиеся маги с остервенением вцепились в новое пророчество, словно голодные псы, которым бросили мозговую кость. Осуждение Давина и его добровольное изгнание были самыми трагическими событиями в истории Содружества. В равной мере и исчезновение Киладиса, отправившегося на поиски паравианцев, было их самой тяжелой утратой. Новое пророчество Дакара, которое сразу же окрестили Пророчеством о Черной Розе, впервые давало ощутимую надежду. Может, в один прекрасный день действительно удастся восстановить то, что было нарушено еще в Третью эпоху?
   Трайт, менее, чем кто-либо, одобрявший ущемление человеческой свободы, был прав. Отсутствие Давина и Киладиса, о судьбе которых Содружество ничего не знало, и так являлось для магов ощутимой потерей, но навсегда утратить возможность увидеть паравианцев... К тому времени, когда Асандир вернулся в круглую комнату, обсуждать было уже нечего. Существовало несколько одинаково тяжелых и неприятных решений, однако каждый из магов понимал, что принимать их придется.
   Итак, дабы не закрыть паравианцам путь к возвращению на Этеру, Содружество решило, что принцы, используя свой врожденный дар, все-таки вступят в битву с Деш-Тиром, сокрушат его и вернут континенту солнечный свет. Аритон станет верховным королем Ратана и будет править в Итарре, какими бы войнами это ни грозило. Только так могло исполниться Пророчество о Черной Розе.
   Оставалось лишь смягчить удар там, где это было возможно. Если Лизаэр продолжит заявлять о своих правах на Тайсан, Содружество не станет ему в этом помогать. Завоевывать доверие горожан ему придется самостоятельно. Но Содружество не допустит, чтобы он злоупотребил доверием кланов, а потому необходимо сообщить наместнице Тайсана Манолле, что она вольна идти на любые меры во имя безопасности своих людей. И если земли четырех королевств окажутся полем больших и малых войн, пятое должно получить надежное правление.
   — Нужно забирать наследника хэвишского престола из того места, где мы его прячем, — сказал Сетвир. — Мальчика пора учить и воспитывать, потому что мы должны возвести его на престол, когда он вырастет. Тогда хотя бы в одном королевстве не будет непримиримой вражды между городами и кланами.