Внезапно его ноги коснулись дна, и от неожиданности Дакар едва не упал. Немного придя в себя, он огляделся. Колодец оканчивался пятистенным помещением, испещренным густой сетью магических знаков, от которых у него зарябило в глазах и отчаянно закружилась голова.
   — Не смотри на них, — предостерег Асандир. — Эти письмена не только слепят глаза, но и привязывают к себе. Твой разум может заблудиться в их лабиринте, и тогда даже я не сумею вызволить тебя отсюда.
   Сила магической защиты была настолько велика, что предостерегающие слова мага казались шепотом и эхо не повторило их. Дакар поспешно отвел взгляд, потом принялся тереть слезящиеся глаза пальцами.
   — Кого последним поместили сюда перед Деш-Тиром?
   Харадмон насмешливо фыркнул.
   — Ты лучше спроси, кто последним сбежал отсюда. Вся нечисть, которую сюда загоняли, рано или поздно покидала эти стены.
   — Только не ийяты, — возразил Асандир.
   Его пальцы коснулись стен. Дакар почувствовал, как задрожал вокруг воздух, пощипывая кожу, но все это происходило беззвучно. Зеленые искры, выскакивающие из-под рук Асандира, заставили Безумного Пророка стиснуть зубы. Асандир невозмутимо добавил:
   — Ийятов, как помнишь, освободил сам Давин, чтобы усилить хаос восстания.
   — Надеюсь, мы не будем здесь ночевать? — перебил его Дакар.
   Замкнутое пространство, да еще на такой глубине, побуждало его внутренности исторгнуть их содержимое. Асандир повернулся к нему.
   — Тебе стоило бы попробовать. Я бы посоветовал обязательно закрыть глаза и вспоминать построение узоров на стенах. Так и ночь прошла бы незаметно.
   — Ага, значит, я вам здесь совсем не нужен, — обиделся Дакар. — Тогда зачем вы меня сюда тащили?
   — Харадмон тебе уже объяснял.
   Асандир оторвал пальцы от стены, повернулся и выразительно посмотрел на Дакара. Дакару почудилось, что серо-стальные глаза заживо сдирают с него кожу.
   — Тебе совсем не мешало размяться.
   Последняя фраза привела Дакара в неописуемую ярость. Он набрал воздуха, чтобы разразиться ответной тирадой.
   Он не сумел произнести ни слова. Рот Безумного Пророка беззвучно открывался и закрывался, как у рыбы. Глаза округлились. Потом его лицо без всяких видимых причин сморщилось, колени подогнулись, и Асандир едва успел подхватить своего ученика, чтобы тот не ударился о каменный пол.
   Смеясь, Асандир опустил заснувшего пророка на пол.
   — Весьма своевременно.
   — Весьма, — усмехнулся Харадмон.
   Его видимый облик воспарил над Дакаром.
   — Будет храпеть всю ночь. Прекрасно. Теперь мы сможем спокойно заняться делом.
 
   Дакар не знал, сколько времени прошло. Асандир тряс его за плечо.
   — Вставай, — потребовал маг. — Ты лежишь как раз на том месте, на котором мы должны поставить последний защитный круг.
   Дакар заворчал, а потом и завопил от немилосердного удара, заставившего его вскочить. От нескольких часов лежания на жестком и холодном полу у него ломило все кости. В глаза хлынул непереносимо яркий свет. Дакар не сразу сообразил, что свет исходит из самого центра подземной тюрьмы. Он заморгал, потом сощурился и вдруг увидел едва различимый контур каменного сосуда, в котором содержался Деш-Тир.
   К этому времени у Дакара пощипывало все тело, словно на кожу ему пролили какую-то едкую жидкость. Волосы у него стояли дыбом. За все время ученичества у Асандира он впервые сталкивался с таким проявлением неукротимой силы.
   За его спиной Асандир произносил заклинание, то повышая голос, то понижая почти до шепота. Язык был Дакару незнаком; он не мог припомнить, чтобы где-нибудь на Этере слышал подобный говор. Ореол света, окружавший сосуд с Деш-Тиром, не был однородным, а казался ему состоящим из множества отдельных пятнышек. Они закручивались в прихотливые переплетающиеся спирали, и любая попытка проследить за их движением вызывала резь в глазах.
   Асандир схватил его за руку и оттащил подальше.
   — Немедленно закрой глаза и прикрой лицо руками, — велел он Дакару. — Сейчас Харадмон будет все окончательно запечатывать. Свет станет еще ярче, и ты просто ослепнешь.
   Дакар подчинился, затем, словно спохватившись, крикнул:
   — Подождите! Дайте я помогу.
   — От тебя здесь никакого проку, — довольно грубо ответил Асандир. Потом добавил, желая несколько загладить свою резкость: — И от меня тоже. Задействованные нами силы способны испарить плоть, поэтому завершить это дело может только Харадмон.
   Дакар послушно закрыл глаза. Он слышал, как Асандир что-то сказал Харадмону. Воздух разрезал оглушительный треск. Стало невероятно жарко. Пророк кожей чувствовал обжигающее прикосновение долетающих до него искр. В ноздрях стоял едкий запах серы.
   — Можешь открывать глаза, — разрешил Асандир.
   Дакар опустил руки, открыл глаза и увидел ореол холодного голубого света, окружающий теперь каменный сосуд. Если свет казался мягким и приятным, то о его воздействии на разум этого сказать было нельзя; простое нахождение рядом вызывало какое-то тяжелое, тоскливое, неуютное ощущение, сопровождавшееся ломотой в костях. Дакара даже не интересовало, какие именно заклинания маги Содружества применяли для подобных целей.
   Похоже, и самому Асандиру было здесь не слишком-то уютно, ибо он поспешил к лестнице. Дакар двинулся следом, радуясь, что вскоре расстанется и с Рокфальским пиком, и с этой жуткой магией, а также — с непредсказуемо опасным Деш-Тиром, обреченным теперь на заточение.
   Когда Дакар выбрался наверх, сквозь квадратный проем светило утреннее солнце. Никогда еще Безумный Пророк не вдыхал с таким наслаждением холодный воздух. Даже ледяной ветер, свидетельствующий о присутствии Харадмона, сейчас не раздражал его.
   — Ты закончил? — спросил Асандир бестелесного собрата.
   Харадмон что-то ответил на древнем языке, немало удивив Дакара, тут же начавшего судорожно припоминать все излюбленные словечки Харадмона. Асандир помешал ему.
   — Помоги мне закрыть колодец крышкой.
   Дакар сердито посмотрел на массивную круглую плиту, лежавшую рядом.
   — Только не говори, что мне нужно упражняться, — проворчал он, опережая возможный выпад Харадмона.
   — Ты теперь и сам знаешь, — с пафосом произнес Харадмон, видя, как Дакар кряхтит и пыхтит над плитой, медленно поддававшейся напору грубой силы. — Только будь внимателен. Тебе из-за твоего пуза не видать, куда ты опускаешь эту махину. Так недолго и ноги себе отдавить.
   Дакару, у которого были напряжены все мышцы, оставалось лишь скрежетать зубами. Когда же крышка наконец улеглась и закрыла колодец, ему стало не до перепалки. Он жадно ловил ртом воздух и мечтал поскорее восстановить дыхание. Но обида на Харадмона сохранялась все время, пока оба мага ставили внешние защитные слои. На это у них ушел не один час. Наконец помещение обрело первоначальный вид, и, глядя на пол, нельзя было даже вообразить существование здесь какого-либо колодца.
   Дакар ожидал, что теперь маги выберутся на площадку и, предоставив ему сердиться и стучать зубами от холода, сами займутся блестящей черной плитой, чтобы вновь сделать вход в Рокфаль неприступным.
   — Эт милосердный, — брюзжал Дакар. — Вы столько всего наворотили, что даже Даркарону не сунуться. Кажется, Рокфальский колодец теперь закрыт надежнее, чем в прошлом.
   Асандир язвительно глянул на ученика.
   — Ты ведь знаешь, для полной надежности нам нужно было бы прибегнуть к черной магии и поставить в качестве стража душу какого-нибудь убиенного.
   — Ну нет!
   Дакар попятился и тяжело привалился к стене с письменами.
   — Если бы вы задумали принести меня в жертву, то вряд ли стали бы тащить меня сюда для упражнений.
   Тем не менее, не доверяя собственной логике, Дакар со всей поспешностью, на какую было способно его грузное тело, двинулся к выходу на площадку. Пока Асандир и Харадмон ставили на место черную плиту и восстанавливали ее защитные слои, непривычно тихий Безумный Пророк терпеливо дожидался их у ступеней лестницы Давина.
   К полудню Рокфальская вершина была опоясана всеми мыслимыми слоями магической защиты. Трое пришельцев удалились, оставив за собой недремлющих химер на лестнице Давина-отступника и стада облаков, кочующих по воле холодных ветров. Деш-Тир был надежно заточен, но конец его вредоносным действиям еще не был положен. Ни каменные стены, ни каменный сосуд, ни изощренная магия не могли уберечь Этеру от скорой кровопролитной войны между единоутробными братьями.
 
Предостережение
   Прошло уже два дня после ночного сеанса ясновидения в заброшенной красильне, а на душе у Элайры по-прежнему было гадко и тревожно. Вот и сегодня она бесцельно бродила по отмелям вблизи гавани Нармса. С серых небес сыпался мелкий дождик. Постепенно смеркалось. Шум набегающих волн заглушал собачий лай и ругань усталых погонщиков, возвращающихся на своих неуклюжих телегах с рынка, где они торговали рыбой. Прохладный ветер с моря уносил прочь зазывные крики торговцев дровами и прибаутки пронырливых мальчишек, продававших вареных крабов целыми ведрами. Впереди в сумраке маячил силуэт нищего, рыщущего в поисках обломков рыбных ящиков и прочего хлама, годящегося для костра.
   Измотанная душевно, Элайра устала притворяться. Зачем идти ужинать и сидеть за одним столом со свитой Морриэль, если ей совсем не хочется есть? Что еще ждет ее в доме вдовы красильщика? Конечно, можно улечься пораньше в постель, свернувшись калачиком на простынях, вечно влажных из-за солоноватого тумана, наползающего на город по вечерам. А потом? Очередная ночь без сна, когда она будет лежать с открытыми глазами и вновь представлять себе точеное лицо Фаленита, глядящего на нее с молчаливым и горестным упреком?
   Тому, что она сделала, не может быть оправдания. Время вспять не повернешь. Круг Старших уже вынес свой окончательный приговор. В полночь, когда ветвь менее искажена воздействием солнца, этот приговор будет отправлен в дома старого графа и все, кому надлежит знать, узнают о решении Главной колдуньи. Морриэль считает Аритона опасным для общества и не желает слышать ни о каких смягчающих обстоятельствах. Нужно тщательно следить за каждым его шагом. Кориатанский орден должен делать все, чтобы лишать Аритона преимуществ везде, где это только возможно, заблаговременно препятствуя его замыслам.
   Элайра обошла комья морской травы, выброшенной прибоем на бледный песок. Бродяга, видимо, устал и присел отдохнуть на камень. Ветер играл полами его поношенного плаща. Девушка прошла мимо, не сказав ни слова, что было ей несвойственно. Обычно она здоровалась с нищими, помня, что в раннем детстве они заменяли ей семью.
   Элайра завернула за груду валунов и пошла вдоль мола, отделявшего гавань Нармса от моря. В спокойной воде дремали на якорях рыбачьи лодки и торговые суденышки. Некоторые из них были привязаны к прибрежным тумбам с нацарапанными вкривь и вкось именами владельцев. Кое-где на палубах горели фонари, и полосы мутно-оранжевого света тянулись вниз, к воде, покрытой легкой рябью от моросящего дождя. На палубе ближайшего судна женщина чистила овощи для ужина и что-то негромко напевала. Сгорбленный старик катил по пристани тележку с рыбой, двое мальчишек чинили сети. Вонь гниющих рыбьих внутренностей и перебранка чаек, ныряющих возле свай, заставили Элайру резко остановиться, как если бы она натолкнулась на стену.
   Немного подумав, она все же решила пойти дальше. Сейчас ей требовались уединение и лужица соленой воды, оставленной прибоем. Вопреки запретам Элайра хотела заняться ясновидением.
   Плащ совсем промок, и девушка поеживалась от холода. Намерение, не дававшее ей покоя и занимавшее все ее мысли, было безрассудным и опасным. И все же она пошла дальше.
   Наконец она осталась наедине со своим искушением. Элайра обернулась в сторону берега. Нищий уже ушел, и теперь камень, на котором он сидел, облюбовали казарки.
   Их перья блестели в свете тусклых береговых фонарей. Шум прибоя перекрыл грохот бочек с элем: два дюжих молодца сгружали их с телеги, стоявшей возле прибрежной таверны. Откуда-то слышался смех матросов. На него отозвалась какая-то продажная красотка, хриплым голосом подзадоривая их показать свою удаль в ее постели. Все эти голоса и звуки были сейчас далеко от Элайры. Месяцы, проведенные на лугах и вересковых пустошах Кориаса, где она собирала целебные травы и узнавала их свойства, научили ее ценить тишину и одиночество. Элайра вздохнула, подумав о том, сколько перемен успело произойти в ее жизни после дерзкого визита в дом Энитен Туэр и встречи с Асандиром.
   Она прошла еще несколько шагов и выбрала место, где ветер дул прямо с моря. Там юная колдунья села, подперев голову руками, и устремила взгляд на волны прилива. Обычно в это время в таких местах кишели ийяты, питавшиеся природной силой ветра и волн. Но сейчас здесь не было ни одного.
   Наступил промозглый вечер. Звезд не было видно из-за облаков. У ног Элайры ветер морщил воду в лужице. Время шло, а младшая послушница сидела, мучаясь нерешительностью. Одним ясновидением она уже нарушила верность Аритону. Другое ставило под сомнение ее верность Кориатанскому ордену, с которым Элайра была связана обетом послушания и узами, подчинявшими ее воле Морриэль. Главная колдунья конечно же узнает и об этом своеволии. Нет, это уже преступление против ордена, за которое Морриэль имеет право уничтожить ее.
   Закрыв глаза и ощущая на губах соленые брызги, Элайра перебирала в памяти незыблемые принципы ордена, превратившие ее жизнь в нескончаемую цепь страданий. В прошлом она могла бы поднять себе настроение каким-нибудь едким словцом или дерзкой выходкой. Но сейчас это не поможет. Она проникла в сокровенные глубины личности Аритона, и неизгладимые впечатления днем и ночью давили на нее тяжким и горестным грузом. Орден не выпустит ее из-под своей власти. Особенно теперь. Достаточно было один раз проявить неумеренное любопытство — и ее сразу же заметили. Морриэль сделала ее личным орудием, помогающим узнавать о намерениях Аритона. Ни сбежать, ни уклониться, сколько бы она ни билась.
   Но ведь тогда, в доме Энитен Туэр, Асандир рассказал ей много такого, что самым тесным образом переплеталось с личностью Аритона. И эти сведения ни за что не должны стать достоянием Морриэль.
   — Милая девушка, да ты вся дрожишь, и вовсе не от холода, — послышался из темноты чей-то мягкий голос.
   Элайра вскрикнула от неожиданности, ощутив на плече легкое прикосновение.
   Значит, этот нищий старик пошел за ней следом, а теперь стоял за выветренным валуном, прикрываясь от ветра и от ее испытующего взгляда. Да и какой он нищий! Ей это просто показалось в сумерках. Незнакомец был облачен в черную, простую одежду, без всяких украшений. То, что она приняла за нелепый капюшон, оказалось... вороном, изрядно промокшим и восседающим на плече у старика. Ворон разглядывал Элайру, и она невольно поежилась; у него были слишком мудрые, совсем не птичьи глаза.
   — Кто вы? — недоуменно спросила Элайра.
   Но не успел старик ответить, как она уже поняла. Однажды она уже видела такие глаза; спокойные и необъятно глубокие — они могли принадлежать только магу Содружества Семи.
   На берег накатилась большая волна. Пена жадно обхватила прибрежные камни, затем схлынула, образовав серебристое кружево.
   — Мое имя Трайт. Меня послал к тебе Сетвир с вестью от Содружества Семи.
   Голос был как у человека, не имеющего возраста. «Вечный, как море», — подумалось Элайре. Она открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но старик сделал предостерегающий жест.
   — Не надо слов. Молчи. Ты же знаешь, что опрометчиво сказанное слово может быть опасным для твоих обетов, принесенных ордену.
   Элайра затихла, ошеломленная его проницательностью.
   — Пойми, и хорошенько пойми: я здесь затем, чтобы уберечь тебя от всех попыток нарушить верность Кориатанскому ордену.
   Старик невольно ударил ее по самому больному месту. Элайра вспыхнула, дернула плечом и попятилась.
   — Главная колдунья может требовать от меня послушания. Но моя душа не является ее собственностью!
   — Хорошо сказано.
   Трайт сел, вызвав явное недовольство ворона, шумно захлопавшего крыльями. Старик протянул искалеченную руку, погладил ему перья на груди, затем искоса посмотрел на Элайру. Совсем как дедушка, услышавший запальчивый ответ внука-озорника.
   — Помни о своих словах, храбрая Элайра.
   Но его ободрение не могло снять с нее обетов, впечатанных ей в плоть силой Скириона — Камня Правды. Какая-то часть ее личности была отдана во власть Морриэль, и Элайра не обладала силой, достаточной для того, чтобы вырвать эту часть из цепких пальцев Главной колдуньи. Трайт со свойственной ему деликатностью не упомянул о многочисленных ловушках ордена. Наверное, он знал и о ее двойственном отношении к ним.
   Злясь на его прозорливость, Элайра дала выход отчаянию и призналась:
   — Эт милосердный, мне было всего шесть лет, когда Круг Старших посвятил меня в служение. Они постоянно твердили, что магические знания и сила не даются просто так и за это надо платить безраздельным послушанием. Но потом, когда я подросла, меня все чаще стало охватывать подозрение, что колдуньи намеренно выбирают совсем маленьких девчонок и связывают их клятвами и обетами. Чем раньше это сделать, тем легче потом управлять послушницами.
   Трайт молча коснулся ее руки. Его пальцы были шершавыми, но исходящее от них тепло успокаивало.
   Возможно, мягкость и теплота были чисто внешними, скрывавшими в себе молчаливое предостережение. Элайра опустилась на другой камень, напротив Трайта.
   — Вы говорите — храбрость. Два дня назад моя храбрость никому не помогла.
   Не зная, куда деть свои беспокойные руки, Элайра опустила их на колени. Почему-то она робела от взгляда мага.
   — Если ты говоришь про Аритона, ему не требуется ничья помощь.
   Ворон, которому не терпелось вновь устроиться на хозяйском плече, сердито клюнул Трайта в ухо. Маг обругал его довольно грубым словом, знакомым Элайре с детства. Она улыбнулась.
   — Так-то оно лучше.
   Морщинки у глаз Трайта показывали, что он не прочь засмеяться.
   — Не надо нам напыщенных речей. Давай-ка мы с тобой просто поговорим.
   Он все-таки согнал ворона с плеча, и тот, обиженно каркая, выбрал среди камней защищенное от ветра местечко и уселся, спрятав голову под крыло.
   — Я расскажу тебе, зачем меня сюда отправили. Может, после моих слов у тебя на сердце станет легче.
   Чтобы согреть Элайру, Трайт развел небольшой костер. Она вспомнила, что точно так же поступил Асандир, когда она пришла в дом Энитен Туэр. Но там были очаг и березовые полешки. Трайту пришлось довольствоваться тем, что валялось по берегу и могло гореть. Пламя, шипя, лизало влажное дерево, а моросящий дождь окружал костер радужным ореолом.
   Странный покой снизошел вдруг на Элайру. «Наверное, — подумала она, — маг добавил к костру какое-нибудь успокоительное заклинание».
   Трайт сразу же отозвался на ее мысль.
   — Этот покой — твой собственный. А что касается заклинания — я действительно наложил заклинание сокрытия на место, где мы сейчас сидим.
   Старик заговорщически ей подмигнул.
   — Поэтому сестры из твоего ордена не увидят ни этого костра, ни нас с тобой.
   — Тогда вы знаете о... — начала Элайра. Трайт поднес палец к ее губам.
   — Достаточно просто сказать, что мы знаем. Иначе...
   Старик замолчал, изучающе глядя на Элайру, а сам оставаясь непроницаемым для ее мыслей. Потом Трайт встрепенулся и как ни в чем не бывало продолжал:
   — Иначе — и Сетвиру это было предельно ясно — бесконечное самоистязание и неутихающее раскаяние вынудили бы тебя воспользоваться этой лужицей. Зная, что соленая вода не в состоянии защитить тебя от разоблачения, ты все же попыталась бы послать предупреждение о деяниях своего ордена одному из моих собратьев.
   Не дослушав, Элайра вскочила на ноги. Ее лицо и даже губы стали белыми. Трайт невозмутимо продолжал:
   — Подобное действие явилось бы вероломным нарушением приказаний Главной колдуньи.
   Теперь Трайт глядел Элайре прямо в глаза, и на лице его не было и тени улыбки.
   — Добавлю: ненужным и неоправданным нарушением. А потому, храбрая Элайра, вместо того чтобы убегать, садись и слушай дальше. Возможно, Морриэль не властна над твоей душой, но она принуждает тебя к безоговорочному подчинению. Содружество Семи может защитить от ее вмешательства только то, что вызвано нашими действиями, но не то, что ты совершаешь по собственной воле.
   Элайра действительно хотела убежать с мола. Ей понадобилось какое-то время, чтобы совладать с собой. Девушке было трудно дышать; ей казалось, что морские волны вытягивают из нее и уносят весь воздух. Потом, почувствовав внезапную слабость в ногах, она снова опустилась на камень. Но удержала Элайру не только слабость. Ее пронзила мысль: ведь не могли же маги Содружества просто так отойти в сторону и позволить двум братьям затеять кровопролитную войну. Значит, у магов на то имелись какие-то очень веские причины, и любое вмешательство Кориатанского ордена угрожало все испортить.
   Голос Элайры был больше похож на карканье ворона, чем на речь человека.
   — Говорите. Я вас слушаю, — прохрипела она, прекратив всякое сопротивление.
   — Вот и отлично, — улыбнулся Трайт, не столь суровый, как Асандир. — Начнем с того, что тебе незачем было предупреждать нас о том, о чем Сетвиру уже известно. Все эти дни наш бестелесный Люэйн в буквальном смысле висит над Морриэль, и мы знаем о каждом ее шаге.
   — Вам не стоило раскрывать мне такие секреты, — сказала удивленная Элайра.
   Трайт непонимающе вскинул брови.
   — Морриэль об этом знает, но в одиночку ничего сделать не может. Рассказывать Лиренде она просто категорически не желает, чтобы не ронять своей репутации. Так что сомневаюсь, чтобы она стала принуждать тебя к публичному признанию.
   Трайт говорил вкрадчиво, подражая манерам сплетниц из высших слоев городской знати.
   — Скажу больше: если твоя Главная надумает вмешаться в дела Аритона Фаленского... — Лукаво блеснув глазами, Трайт выразительно опустил плечи. — Давай не усложнять предмет нашего разговора. Я не говорю, что она непременно решится на подобные действия. Но если бы она решилась, ей и ее ближайшим сподвижницам пришлось бы столкнуться с не самыми приятными последствиями.
   — Вы хотите сказать, что Аритон достаточно защищен?
   Снедаемая любопытством, которое сейчас было сильнее здравого смысла, Элайра подвинулась ближе к огню. Трайт заботливо подобрал полы ее плаща и засунул их в щель между камнями, уберегая от коварных искр.
   — Я имел в виду, что тейр-Фаленит прекрасно умеет постоять за себя.
   Заметив на лице Элайры сомнение, он загадочно улыбнулся, словно знал некую неведомую ей тайну.
   — Дейлион мне судья, милая девушка, но Содружеству с большим трудом удавалось контролировать эту неугомонную душу! Хочешь знать, что случилось однажды, когда Морриэль со своим неуклюжим ясновидением решила подобраться к Аритону?
   Протянув к огню озябшие руки, маг с немалой долей сарказма рассказал младшей послушнице о том, как во время сражения с Деш-Тиром в Итамоне ее начальницы попытались сунуть свои любопытные носы в башню Келин, прорвав паравианскую защиту.
   Трайт ничего не приукрашивал; юмор и прямота служили ему скальпелями, с помощью которых он вскрывал гниющие нарывы лжи и домыслов, обнажая правду. Он никого не пощадил, рассказав и о взбешенной Лиренде, вынужденной отступить, и о тщеславии Морриэль, переоценившей собственные возможности. И уж конечно, он рассказал, насколько зол был Аритон, узнав, что сокровенные чувства Элайры ее начальницы попытались превратить в орудие своего бесстыдного ясновидения.
   От смеха Элайра кашляла, задыхалась и всхлипывала. Но как она ни старалась, ей так и не удалось представить себе Лиренду, когда та, упав и запутавшись в юбках, беспомощно дрыгала ногами.
   — Она это заслужила.
   Наконец, устав смеяться, Элайра перевела дыхание и с внезапной горечью сказала:
   — Выходит, я стала пешкой в игре.
   «Надо же!» — подумала она. Бунтарка Элайра, сильнее, нежели кто-либо, сомневавшаяся в учении и методах Кориатанского ордена, вдруг сделалась пешкой... нет, не пешкой, а ценным инструментом в руках начальниц.
   — Аритон знает об этом, — сказал Трайт, вновь ставший серьезным и рассудительным. — И ему это очень не нравится. В прошлый раз Морриэль получила лишь предостережение. Но если она опять попытается влезть туда, куда не следует, то получит достойный отпор. Скажи, у тебя есть возможность читать хроники времен верховных королей?
   Элайра кивнула.
   — Замечательно. Прочти их, и тогда узнаешь, как действовали потомки нынешнего Фаленита, когда сталкивались с неприкрытой враждебностью. Только не пойми превратно мои слова: да, Аритон унаследовал свойственное его династии обостренное чувство долга, но в нем сильны и черты характера Торбанда. Можешь мне верить, я это видел собственными глазами.
   Костер превратился в россыпь переливающихся оранжево-красных углей. Элайра смотрела на мага. Его лицо то скрывалось за струйками дыма, то вновь ясно вырисовывалось. Трайт молчал. Он не сводил с Элайры глаз, оставаясь все тем же доброжелательным слушателем и словно побуждая ее задать вопрос, вертевшийся у нее на языке.