Вурц Дженни. Проклятие Деш-Тира

   Дочери Стейвена не отходили от Аритона ни на шаг. Они радовались каждому увиденному цветку, не важно, распустился он или был еще в бутоне. Некоторые цветы Аритон знал еще со времен Раувена: мальчишкой он любил бродить по тамошним лесистым долинам. Увидев знакомый цветок, Аритон как великую тайну сообщал девочкам его название. Возле незнакомых цветов он просто опускался на колени и, подставив спину солнцу, наслаждался маленьким чудом, появившимся на месте мха и прелых листьев.
   Впрочем, Аритон не был настолько погружен в красоту окружающего мира, чтобы не услышать отдаленного звона металла. Стук топоров перемежался испуганными криками и шелестом крыльев потревоженных болотных птиц. Халирон, исподволь наблюдавший за принцем, тоже услышал эти звуки. В отличие от женщин, видевших в Аритоне лишь бездельника и чудака, менестрель разглядел в нем нечто большее.
   Халирон заметил, как по телу Аритона пробежала легкая дрожь. Заинтригованный, менестрель откинул со лба влажные волосы, чтобы не мешали следить за принцем. Аритон порывисто выпрямился и что-то быстро сказал детям. Дальше те побежали уже одни. Аритон задержался, почти смешавшись в своем черном наряде с бурыми ветвями окрестных деревьев.
   Где-то на невидимом отсюда холме стук топора становился все более громким и частым. Наконец, судя по звуку, ствол обреченного дерева затрещал, наклонился и рухнул. Треск сменился шелестом, потом все смолкло. Аритон вздрогнул, быстро обернулся, словно его ударили в спину, и скользнул невидящими глазами по лесу, не заметив даже менестреля в его роскошном одеянии.
   В это время с хрустом и треском упало еще одно дерево. Аритон сильно побледнел, охваченный каким-то глубинным беспокойством.
   Халирон затаил дыхание. Он догадался! Будучи знакомым с Хранителем Альтейна и находясь в дружеских отношениях с Асандиром, менестрель распознал в Аритоне то, чего не увидел до сих пор. Он понял, что перед ним опытный маг.
   Действительно, интерес к полевым цветам был просто уловкой, помогающей скрыть интерес к тайнам леса. Девочки мешали Повелителю Теней погрузиться в транс, и он отправил их вперед. Звук топора и стон гибнущих деревьев ударили ему прямо в душу. Какая-то часть принца оказалась застигнутой врасплох, потому что это она была корой, листьями и весенним соком, движение которого жестоко и преждевременно остановил топор. Удар этот сразу же отозвался на магических способностях Аритона. Спотыкаясь, он отчаянно стремился высвободить свое сознание.
   Чувства опередили в Халироне разум. Он рванулся к принцу и подхватил того под локоть.
   Аритон на мгновение оцепенел. Потом вскинул голову, обернулся, и в зеленых глазах принца менестрель прочитал затаенный гнев. Но Халирон умел видеть глубже и разглядел нечто напоминающее зависть, а еще глубже — обиду. Он понял: негодование Аритона целиком и полностью обращено на него.
   Изумленный Халирон разжал пальцы, будто знал, что Аритон инстинктивно отпрянет назад. Но за эти мгновения с помощью чувствительных пальцев менестрель сделал важное открытие. Рука принца оказалась сильной и жилистой, совсем непохожей на руку изнеженного щеголя, которого пытался изображать Аритон.
   Принц поспешно отвернулся, пряча лицо. Халирон дорого бы дал, только бы понять, что скрывал этот человек. Между ними лежало молчание, полное тайн. Потом, словно ноша вдруг стала невыносимой, Аритон резко сел. Он стал выковыривать камешек, застрявший между заскорузлыми корнями, как будто это был самоцвет, скрытый под седым покровом мха.
   — Прошу меня простить, — торопливо произнес он. — Я думал, что я здесь один.
   Халирон сощурил темно-золотистые глаза.
   — Вы ведь ставили магическую защиту не только из-за мальчишеских свистулек, — высказал интуитивную догадку менестрель.
   — Пусть так, тебя это не касается.
   Пальцы Аритона теребили сухую траву, покореженную зимними снегами и чем-то напоминающую кости мертвых птиц. Ему удалось восстановить самообладание, и он больше не вздрагивал от ударов топора. Только земля продолжала сотрясаться и глухо звенеть, когда очередной ствол падал вниз.
   Помолчав, менестрель сказал:
   — Если вы хотите, чтобы деширские кланы отреклись от вас, покиньте их.
   Он ударил по больному месту. В улыбке Аритона, на первый взгляд веселой, почувствовалась боль.
   — Лучше ты меня покинь. В твоих советах не больше пользы, чем в гвоздях, просыпавшихся на дорогу из дырявого мешка.
   Халирона было не так-то просто вывести из себя. Он немало повидал на своем веку разного люда: от завистливых, вспыльчивых юнцов до напыщенных, выживающих из ума стариков. Но жизнь научила его ко всем относиться с терпимостью, учитывая особенности их натуры. Не раз Халирону приходилось распутывать клубки недопонимания. Заинтригованный скрытностью Аритона, он ничем не выдал любопытства.
   Принц встал, намереваясь уйти и вернуться на тропу. Но выбраться отсюда было не так-то просто; путь преграждали густые и колючие кустарники. Халирон догнал принца, загородив собой проход. Обходного пути не было: слева стояла стена кустарников, справа громоздилась скала.
   Как ни пытался тейр-Фаленит разыгрывать из себя капризного и избалованного принца, он не осмелился отпихнуть старика, загородившего ему путь.
   Халирон вырос в Шанде и, когда волновался, вспоминал говор своего детства и начинал растягивать слова.
   — Хотел бы я знать: почему, когда ты меня увидел впервые, стал обороняться, словно от меня исходила какая-то угроза?
   — Потому что... — начал Аритон и незаметно для себя перешел на паравианский язык: — Кель эан и мардэн эт дафтоль на соарен.
   В переводе это означало: «Потому что ты враг, которого я никак не ожидал встретить».
   Его произношение было безупречным. На сей раз Аритон и не думал маскировать свою жесткость. Халирон молча отодвинулся, словно его действительно оттолкнули.
   Широко раскрыв глаза, непревзойденный менестрель смотрел, как наследный принц Ратанский, потомок мученически погибших верховных королей, быстрыми шагами удалялся прочь. Нет, Аритон вовсе не злился. Он хотел, отчаянно хотел навязать Халирону подобное впечатление. Однако чуткое музыкальное ухо менестреля уловило в его голосе нотки глубокого страдания.
   Погрузившись в раздумья, Халирон продолжил путь вместе со всеми. Он терзался чувством вины, ведь он не имел права вторгаться в ревностно охраняемый внутренний мир тейр-Фаленита. Кроме того, Халирон завидовал дочерям Стейвена, ведь, кроме них, Аритон больше ни с кем не был так честен.
 
   Кланы Дешира готовились к войне. По берегам Талькворина звенели топоры, и деревья падали одно за другим. Поваленные стволы на наспех сколоченных волокушах тащили вверх по каменистым склонам. Бойцы Стейвена напали на караван и увели всех лошадей. Лязг упряжи и скрип оглоблей перемежались криками погонщиков. Но лошадей все равно не хватало, и потому даже пони Халирона запрягли в работу, заставив возить охапки срубленного кустарника.
   Прибыв на место нового лагеря, женщины не стали разбивать шатры, а сложили скарб на поляне и принялись помогать мужчинам. Ни одна пара рабочих рук не была лишней. Старики и дети стали готовить: кто-то тащил хворост для очагов, а кто-то свежевал зверей и птиц, добытых охотниками. Вторжение людей распугало и пернатых, и оленей. Даже бобры попрятались. Их привычную жизнь нарушили плоты из бревен, сплавляемые вниз по течению.
   Стейвен находился еще южнее, там, где пенистые воды Талькворина становились спокойнее, а сама река широко разливалась между травянистыми топкими берегами. Внешне ничего не должно было измениться, но здесь итарранскую армию встретят ловушки. Их-то и готовил Стейвен вместе с бойцами. Аритон туда не пошел. Не присоединился он и к тем, кто возил бревна и таскал камни. Его безделье становилось вызывающим, ибо даже Халирон вызвался помогать поварам. Тем не менее Аритон Фаленский все утро просидел под деревом, не шевельнувшись и не открыв глаз.
   В полдень, когда работавшие вернулись в лагерь, чтобы поесть и передохнуть, принц все еще спал, и его пришлось будить.
   Однако безделье Аритона было лишь прикрытием. Боец, заглянувший в оружейный шатер, обнаружил, что там кто-то побывал. На полях карт торопливым вычурным почерком был набросан весь расклад итарранской армии: количество оружия и его виды, типы полков и даже имена многих высших командиров с описанием их боевых качеств и особенностей характера.
   Принц ни единым словом не обмолвился о своем вкладе в общее дело. Зато он дал женщинам новый повод для насмешек. Окруженный малышами, он рисовал им на земле забавные картинки. Его смех и радостные детские крики не слишком-то вязались с приглушенными разговорами мужчин, которые сидели за наспех расставленными столами и ели хлеб, макая его в горячую мясную подливу. Принц не замечал бросаемых на него косых взглядов. Бойцы помоложе начали довольно громко высказывать неодобрение; их товарищи, умудренные годами, наоборот, замолчали, но их молчание было достаточно красноречивым. Окажись здесь Стейвен, он наверняка пресек бы эти непочтительные разговоры. Но предводителю было недосуг даже поесть. Аритон же либо не слышал, либо намеренно не замечал настроения окружающих. Если бы не дети, с которыми он весело перебрасывался словами, можно было бы решить, что он глухой или слабоумный.
   Под вечер Аритон Фаленский направился в березовую рощу, чтобы принять от кланов клятву верности. Стейвен заранее распорядился о месте и времени церемонии. Бойцы сходились туда группами, недовольно перешептываясь. Напрасно Стейвен не пришел на обед, считали они. Пусть бы собственными глазами полюбовался на принца да послушал, что говорят вокруг. Может, и пропала бы у него охота устраивать это посмешище.
   Стейвен появился буквально в последнюю минуту, раскрасневшись от быстрой ходьбы. Трудно сказать, догадывался ли он, что его соратники, голые до пояса или в пропотевших, забрызганных грязью рубахах, оставили важное дело и пришли сюда из верности к нему, их предводителю, а не из уважения к принцу, который вот-вот должен был стать их правителем.
   Стейвен встал сбоку от Фаленита. Аритон был все в той же черной одежде, некогда принадлежащей младшему брату Дэнии. Только серебряный обруч на лбу свидетельствовал о его праве на престолонаследие. Впрочем, и тогда, в Итарре, на нем не было никаких украшений, если не считать отцовского перстня. Дымчатое лезвие Алитиеля — меча династии Фаленитов — было воткнуто в землю, и изумруд на рукояти ярко блестел в лучах солнца, разбрасывая по листьям зеленые искры. Преклонив одно колено и опустившись на ковер из пожухлых прошлогодних листьев, Аритон и сейчас оставался отрешенным. Казалось, его больше занимает шумная возня дроздов, вьющих гнездо, чем слова приветствия, произносимые Стейвеном.
   Предводителя кланов Дешира пронзила грустная мысль о поспешности и будничности происходящей церемонии. В минувшие века вступление в права престолонаследия совершалось в Итамоне, под сводами величественного зала, богато убранного флагами и знаменами. Тогда принцы обретали права престолонаследия, достигнув двадцатилетия. После торжественной церемонии во дворце устраивали грандиозное празднество.
   Печальные чувства, вдруг овладевшие Стейвеном, едва не помешали ему произнести слова, ради которых он жил все эти годы. Сколько его благородных предков родилось и умерло в глуши изгнания, а он, Стейвен Валерьент, дожил до возвращения наследного принца династии Фаленитов. Набрав воздуха, Стейвен начал произносить слова древнего ритуала:
   — Я, тейр-Валерьент, назначенный временным правителем края и хранителем Итамона, приняв эту должность от своего отца и его предков, цепь которых нисходит к временам последнего коронованного короля... предстаю перед тобою, Аритон, сын Авара, законный наследник и прямой потомок Торбанда Фаленского, основателя этой династии, назначенного Содружеством Семи править Ратаном. Пусть всякий, кто сомневается в законности прав принца, вслух заявит об этом.
   Люди молчали, переминаясь с ноги на ногу. Где-то в лесу громко закричала птица. Стейвен продолжал:
   — Аритон Фаленский, повернись спиной. Принц, принимающий клятву верности, должен доверять тем, кем ему надлежит управлять и кого защищать. Если кто-то из собравшихся своими словами или поступками выказал враждебность по отношению к тебе, назови их имена, дабы все их знали и дальнейшее присутствие этих людей не омрачало бы великое событие твоей жизни.
   Рядом с могучим, покрытым шрамами предводителем Аритон казался фарфоровой статуэткой. Он поднял голову.
   — Я ни к кому не питаю ни злобы, ни вражды.
   Слова были произнесены уверенно, но никто при этом не видел глаз принца. Трясущимися пальцами он обхватил рукоять Алитиеля и вытащил меч из земли. Обращаясь к Стейвену, он сказал:
   — Будь же моим стражем, охраняющим меня от вероломства.
   Чуть приподнявшись, но не вставая с колена, Аритон повернулся спиной.
   Следуя древнему ритуалу, Стейвен встал у его плеча, лицом к собравшимся.
   — Пусть те, кто желает быть верным спутником Аритона, сына Авара, выйдут вперед и обнажат оружие в знак их готовности служить наследному принцу и защищать его.
   Предводитель кланов первым вытащил меч и воткнул его в землю. Один за другим его командиры, бойцы, а также женщины, оставшиеся без мужей и отцов, традиционно приносящих клятву за всех членов семьи, выступали вперед. Склонив головы, они проходили под Алитиелем, застывшим в руке Стейвена, и втыкали в землю мечи, кинжалы и ножи, заявляя о доверии к Фалениту. Когда последний боец принес клятву, Аритону было позволено повернуться лицом. Но на этом ритуал не закончился.
   Опустившись на оба колена, бледный как полотно, он склонил голову перед грудой оружия и скрестил тонкие, изящные руки на эфесе ближайшего к нему меча, приготовившись отречься от личных устремлений во имя блага Ратана.
   — Клянусь телом, разумом и сердцем служить Ратану, защищать, укреплять и проявлять справедливость, обусловленную законами Эта. В мирное время обязуюсь оберегать землю Ратана от войны, а если война все же разразится — защищать. Я готов делить наравне с подданными все трудности и лишения. Обязуюсь повиноваться законам королевской хартии Ратана, полученной от Содружества Семи. Если же я не сумею обеспечить всем подданным права и свободы, дарованные этой хартией, пусть смерть покарает меня. И да будет Даркарон свидетелем моих слов.
   — Аритон Фаленский, поднимись с колен. Отныне ты вступил в права престолонаследия, и корона Ратана ожидает тебя.
   Улыбающийся Стейвен отступил назад, помогая своему господину встать.
   — Да дарует тебе Эт долгую жизнь и достойных наследников.
   Аритон взялся за рукоять тяжелого меча Стейвена и вытащил лезвие из земли. Благословив предводителя, принц вернул ему оружие. Прошло не менее часа, пока Аритон подобным же образом возвратил оружие всем, кто клялся ему в верности. Отныне и до самой смерти забота об их жизни и благополучии ложилась на его плечи.
   Принесенные клятвы не помешали собравшимся возобновить разговоры о слабости принца, но Стейвен быстро их остановил, велев каждому отряду возвращаться к прерванной работе. Люди стали расходиться: кто снова валить деревья, кто — сооружать ловушки для итарранцев.
   Роща быстро опустела. Аритон поймал на себе внимательный взгляд своего кайдена. Зеленые глаза принца еще продолжали светиться. Он сказал:
   — Первый же мой поступок заставит их нарушить клятву.
   Стейвен перестал улыбаться и подал Аритону его меч.
   — Я слышал, что говорят вокруг. Меня эти разговоры с толку не собьют, а вас, ваше высочество, они, похоже, все-таки задевают.
   Аритон коснулся руками холодного лезвия Алитиеля. Бегство из Итарры было столь внезапным и поспешным, что он не взял ножны. И теперь меч с обнаженным лезвием висел у него на поясе, грозя окончательно его исцарапать и разорвать.
   — К Лизаэру нельзя подходить с обычными мерками, — сказал Аритон. — На нем, как и на мне, лежит проклятие Деш-Тира, и потому война с ним — не просто междоусобица. Он способен на все. Итарранская армия сделалась его послушным орудием. Я не хочу, чтобы кланы стали жертвами его вероломства.
   Принц не стал дожидаться ответа Стейвена. Стремительно повернувшись, он покинул рощу, направившись в противоположную от лагеря сторону. Стейвен хотел было его догнать, но неожиданно почувствовал на плече чью-то руку.
   — Пусть идет, — с необычайной мягкостью произнес Халирон. — Сердце мне подсказывает, что принц далеко не такой, каким пытается казаться. Тебе все равно не удастся развеять его тревоги.
   Менестрель улыбнулся.
   — К тому же его предки, если верить балладам, славились крутым и решительным нравом. Если Аритон унаследовал эти качества, он не потерпит, чтобы кто-то вмешивался в его дела.
   Стейвен смачно выругался.
   — Я это знаю. Вы это знаете. Но моим соплеменникам наплевать на то, какие у него были предки. Если он будет продолжать квохтать как наседка вокруг каждого сирого и убогого, Каол, боюсь, выполнит свою угрозу: спустит принцу штаны и посмотрит, не кастрат ли он. И я, клянусь Этом, не смогу его удержать! — мрачно добавил бывший кайден Ратана.
 

Исповедь Лизаэра

   Итарра продолжала готовиться к войне. Работа в кузницах и оружейных мастерских не прекращалась даже ночью. Стук кузнечных молотов перекликался со звонкими и глухими ударами палок, с которыми упражнялись новобранцы, постигая азы ратного искусства. Казалось, что молодые люди рекрутского возраста разом сменили свою прежнюю одежду и появлялись теперь на улицах не иначе как в доспехах и при оружии.
   Впрочем, в бой рвались далеко не все. Вельможи, чья родословная вела к славным и смелым итарранцам, свергшим верховного короля, вдруг почувствовали себя обойденными вниманием. Прежде всего это касалось мужчин. Их проделки, любовные интриги и невообразимые карточные долги перестали будоражить дам и служить темой бесед и сплетен в гостиных. Все вытеснили разговоры о грядущей войне и коварстве принца-отступника. Женские сердца, всегда отличавшиеся непостоянством, теперь были отданы «настоящим мужчинам». И светские дамы, и куртизанки вдруг полюбили рослых, сильных вояк, манеры которых были грубее, а мечи — тяжелее.
   Богатые юнцы лезли из кожи вон, стремясь взять реванш. Главнокомандующий Диган поведал своей сестре Талите подробности недавнего происшествия. Молодые люди голубых итарранских кровей накачивались вином, пока у них не начали подкашиваться ноги, а потом побежали наперегонки до сторожевой башни, где стали, раскачавшись на языке большого колокола, прыгать вниз. Победителю удалось чудесным образом приземлиться без единой царапины. Менее удачливые заработали ссадины и стали героями, а также предметом язвительных шуток завистников. Отпрыск одного знатного рода вывихнул себе ногу. Его дружок, зацепившись за перила, камнем рухнул вниз и сломал обе руки. Это не помешало ему появиться следующим же вечером в гостиной знаменитой куртизанки и объявить, что теперь женщины могут целовать его в обе щеки сразу; пока руки не срастутся, ему нечем их отогнать.
   Раньше Талита сама была бы не прочь подзадорить глупцов на подобные выходки, пообещав им в награду свою благосклонность. Она смеялась бы над остротами и собирала все слухи и сплетни, предвкушая завязку очередной интриги, незаметно развивающейся на фоне блеска и великолепия итарранского высшего общества.
   Но сегодняшним вечером празднество не увлекало ее. В зале, наполненном тонкими и изысканными ароматами, у нее закружилась голова, и Талита вышла в сад. От земли и каменных стен тянуло сыростью. Звездное небо, к которому она все еще не привыкла, порождало странное чувство незащищенности. Казалось бы, смех, музыка, приглушенное сияние громадных люстр должны были очень скоро поманить ее назад, в привычную стихию. Тем более что она еще не всем досадила своим новым дорогим платьем из тонкой парчи и изысканными драгоценностями.
   Талита уже не первый раз ловила себя на мысли, что все эти балы стали для нее пустым времяпрепровождением. Она упорно сопротивлялась наползающей скуке и с таким же упорством отрицала причину этой скуки. Талита не решалась признаться себе, что начиная с определенного дня — нет, даже с определенного момента — все эти мужские сумасбродства превратились в никчемные игры.
   Нечто подобное ощущал и Диган. Хотя брат и сестра не делились друг с другом мыслями, Талита заметила не свойственную Дигану апатию. Брат пребывал в таком состоянии несколько дней подряд. Раньше он стал бы прилагать усилия, чтобы сохранить круг своих обожательниц. Теперь же, когда они подобно морскому отливу унеслись прочь, он вовсе не был раздосадован этой потерей. Иногда Талите чудилось, будто какой-то неведомый злодей проник в дом, где она жила с раннего детства, и все перевернул вверх дном.
   Пустота и скука, ощущаемые Талитой, странным образом были связаны с появлением в ее жизни Лизаэра Илессидского.
   Она облокотилась на балюстраду. Прежде ей не приходилось выслушивать слов восхищения, в которых за цветистыми фразами не скрывалось бы задней мысли. Шутки и остроты, вызывавшие у нее смех, всегда больно задевали или унижали кого-то, а власть — считала Талита — завоевывалась в результате жестоких интриг или щедрого подкупа.
   Когда Талита узнала Лизаэра, прямого и честного, все прежние ее представления были опрокинуты.
   Зашелестел ветер, усеяв землю лепестками цветов. Талита не сразу услышала, что со стороны террасы кто-то идет. Расслышав шаги, она недовольно поморщилась. Достаточно того, что, уходя из зала, она поочередно отбрила четырех щеголей, пытавшихся навязаться ей в спутники.
   — Уходите, — холодно, без всякой учтивости потребовала Талита.
   Она не пожелала даже обернуться и посмотреть, кому адресует эти слова.
   Человек остановился.
   Чьи-то теплые руки осторожно коснулись завитков ее волос, ниспадавших на шею. Талита вздрогнула и с раздражением обнаружила, что не в состоянии повернуться и отвесить наглецу пощечину. Ее пальцы как будто приросли к перилам.
   — Мне сказали, что вы устали от праздника и вышли подышать воздухом, — сказал Лизаэр Илессидский.
   Талита снова вздрогнула, затем покраснела и едва не ударила Лизаэра по щеке за его дерзостное вторжение. Кто и когда заставлял ее краснеть? Талита не привыкла, чтобы с ней играли, точно с рыбкой в аквариуме.
   Лизаэр убрал руки. В затылок Талите дунул холодный ветер. В темноте задрожали белесые листья шелковицы.
   Талита обернулась, готовая ледяным тоном отчитать Лизаэра и тем самым вывести из равновесия. Прием был знакомым и действовал безотказно. Надо же, вообразил, будто, где бы он ни появился, везде ему рады!
   Но девушка застыла от удивления, позабыв про свою отповедь. С пальца Лизаэра свисала цепочка огоньков — маленьких светящихся бусинок.
   Лизаэр улыбнулся. Огоньки отражались в глазах принца; они вырывали из сумрака его лицо и заливали мягким светом. Наверное, сейчас его красота свела бы с ума любого художника. Лизаэр казался гением простоты; золотистые волосы, окаймлявшие воротник его рубашки, были единственным его украшением, но оно стоило любых драгоценностей.
   У Талиты перехватило дыхание.
   — Так вы желаете, чтобы я ушел? — лукаво спросил принц.
   Вопрос разрушил ее зачарованность.
   — Вас не приглашали остаться, — с привычным сарказмом бросила Талита.
   Однако глаза выдали ее. Талита с искренним восхищением смотрела на диковинное светящееся ожерелье в руках Лизаэра.
   Улыбка принца делалась все шире.
   — Драгоценные камни меркнут в сравнении с этим. Он взглянул на свою игрушку, заставив огоньки светиться еще ярче и разбрасывать искорки.
   — А знаете, почему эту штучку бесполезно сравнивать с драгоценными камнями? Она не более чем жалкая магическая игрушка. При ярком свете она меркнет. Но если вы любите прятаться в темноте, ее стоит надевать. Тогда покажется, что у вас на шее — светящееся золото.
   Лизаэр приблизился и, осторожно коснувшись обнаженных плеч Талиты, надел подарок ей на шею.
   Огоньки не были ни теплыми, ни холодными. Талита пыталась отыскать наиболее верное слово для ощущений. Бесплотные! Ожерелье было бесплотным. Почему-то это задело Талиту, привыкшую, что любая драгоценность непременно ощущается телом.
   — Вам идет золото, — негромко заметил Лизаэр.
   Он молча наслаждался, видя, как пальцы Талиты перебирают бусинки и те поочередно вспыхивают, превращаясь в крошечный водопад света.
   Наслаждение было недолгим.
   — Армия выступает завтра, — без лишних предисловий сказал Лизаэр, запоздало объясняя причину своего появления.
   Талита подняла голову, нарочито глядя куда-то в сторону. Ожерелье ярко освещало ее подбородок.
   — А почему это должно меня волновать?
   Лизаэр помолчал. Кажется, он даже не обиделся на такой ответ.
   — Вряд ли кто-нибудь в городе понимает, насколько опасен человек, ради которого мы затеваем этот поход.
   — Аритон?
   Талита презрительно тряхнула головой, откидывая назад волосы. Да, она слышала от брата, что эти лесные дикари непременно встанут на сторону низложенного принца. Ну и что? Неужели вся эта орава может угрожать укрепленному городу?