Страница:
Тот протянул свою холодную руку. Не надо ни друзей, ни жены.
- Прощай, на этот раз уж совсем.
- Да, прощай.
Неподвижно стоя во мраке, Суварин проводил взглядом Эгьена и Катрину,
входивших в Воре.
В четыре часа начался спуск. Дансарт теперь за конторкой табельщика в
лампочной записывал каждого являвшегося рабочего и давал ему лампочку. Он
принимал всех, как было обещано в объявлении, не делая никаких замечаний.
Тем не менее, когда он увидал в окошечке Этьена и Катрину, он вздрогнул и
раскрыл рот, чтобы отказать в записи, но ограничился тем, что выразил на
своем лице насмешливое торжество: ага, самые сильные тоже покорились?
Значит, Компания стоит крепко, раз страшный борец Монсу возвращается просить
хлеба? Этьен молча взял лампочку и пошел в шахту вместе с откатчицей.
Катрина боялась плохой встречи со стороны товарищей именно в
приемочной. Как раз при входе она заметила Шаваля, стоявшего среди других
шахтеров, ожидающих, пока освободится клеть. Их было человек двадцать.
Шаваль грозно направился к ней, но, увидев Этьена, остановился. Тогда он
подчеркнуто засмеялся, пожимая плечами. Ладно! Ему наплевать, если другой
занял еще тепленькое местечко! С плеч долой, и отлично! Это уж ваше дело,
сударь, коли любите получать объедки. Но за презрительной внешностью Шаваля
скрывалась ревность, и глаза его сверкали. К тому же никто из товарищей не
пошевелился. Молча, опустив глаза, они только искоса поглядывали на вновь
прибывших. Затем без всякого гнева они переводили глаза на отверстие шахты,
сжимая в руке лампочку и дрожа от сквозняка, носившегося в большом
помещении; тонкие полотняные куртки плохо защищали их от холода.
Наконец клеть остановилась на железных тормозах, и рабочим крикнули,
что они могут садиться. Катрина и Этьен влезли в одну из вагонеток, где уже
находились Пьеррон и два забойщика. В соседней вагонетке Шаваль громко
говорил старику Муку, что напрасно Правление не воспользовалось удобным
случаем, чтобы очистить шахту от негодяев; но старый конюх уже примирился с
этой собачьей жизнью и, не возмущаясь больше убийством своих детей, только
покорно махнул рукой.
Клеть тронулась и погрузилась в темноту. Все молчали. Внезапно, когда
две трети спуска были уже пройдены, послышалось страшное трение. Железо
лязгало, люди от толчка попадали друг на друга.
- Черт возьми, - проворчал Этьен, - что же они, расплющить нас хотят? В
конце концов они всех нас похоронят там, на дне, из-за этой проклятой
обшивки. А еще говорят, что ее починили!
Клеть все-таки благополучно миновала препятствие. Она опускалась теперь
под проливным дождем, настолько сильным, что рабочие с тревогой
прислушивались к этим потокам. Значит, в обшивке открылось много новых
щелей.
Спросили Пьеррона, который работал уже несколько дней, но тот не
захотел обнаружить своего беспокойства из боязни, как бы оно не было принято
за нападки на Компанию, и ответил:
- Нет, опасности никакой нет. Оно так все время. Конечно, всех щелей
заделать еще не успели.
Поток клокотал над самой их головой; обливаемые водою, они наконец
добрались до дна. Ни одному из штейгеров не пришло в голову подняться по
лестнице и посмотреть, в чем дело. Обойдутся и с насосом, а на следующую
ночь крепильщики осмотрят все скрепы. В галереях реорганизация работ не
привела ни к чему хорошему. Инженер решил, что в течение первых пяти дней,
прежде чем отправлять забойщиков в новые ходы, их поставят на неотложные
работы по креплению. Всюду угрожали обвалы; штольни пострадали настолько
сильно, что нужно было чинить подпорки на протяжении нескольких сот метров.
Поэтому внизу составлялись команды по десять человек; во главе каждой
становился штейгер, и их отправляли в наиболее угрожаемые места. Когда спуск
был окончен, подсчитали, что всего спустилось триста двадцать два шахтера,
то есть приблизительно половина того количества рабочих, какое было занято
при полной эксплуатации шахты.
Шаваль попал как раз последним в ту команду, где находились Катрина и
Этьен. Это было не случайно; он спрятался позади товарищей, а затем нарочно
вышел на глаза штейгеру.
Эту команду отправили расчищать конец северной галереи, приблизительно
за три километра; там обвал загородил одну из штолен восемнадцатифутовой
жилы. Обрушившиеся обломки горных пород разбивали кайлами и разгребали
лопатами. Этьен и Шаваль вместе с пятью другими шахтерами расчищали, а
Катрина и двое подручных сгребали комья к наклонному штреку. Рабочие почти
не разговаривали: штейгер все время находился тут же. Тем не менее оба
парня, ухаживавшие за откатчицей, в любую минуту готовы были дать друг другу
по физиономии. Ворча, что ему не нужна такая шлюха, прежний любовник не
оставлял Катрину в покое, хмуро толкал ее, и Этьену пришлось наконец
пригрозить Шавалю, что он отдует его, если тот не отстанет. Когда они
глядели друг на друга, их глаза гневно сверкали; пришлось их разнимать.
Около восьми часов Дансарт прошелся по шахте, чтобы посмотреть на
работу. Он был, видимо, в самом отвратительном расположении духа и
набросился на штейгера: ничего не ладится, надо чинить сплошь все деревянные
части, а куда годится такая работа! Он ушел, сказав, что вернется вместе с
инженером. Дансарт ожидал Негреля с самого утра и не мог понять, что могло
задержать инженера.
Прошел еще час. Штейгер велел бросить расчистку и заняться починкой
свода. Даже откатчицы и подручные должны были подготовлять и подавать доски.
Здесь, в глубине галереи, команда как бы находилась на аванпостах,
затерявшись на самом краю шахты, не имея никакого сообщения с другими
ходами. Три или четыре раза издали доносился странный шум, напоминавший
быстрые шаги; он заставлял рабочих насторожиться: в чем дело? Можно было
подумать, будто штольни пустели и товарищи бежали бегом, чтобы подняться
наверх. Но шум терялся в гробовом молчании, и рабочие опять принимались за
свои доски, оглушая себя тяжелыми ударами молота. Наконец снова начали
расчистку; откатчицы опять двинулись с вагонетками.
На этот раз Катрина вернулась испуганная и сообщила, что в наклонном
штреке нет ни души,
- Я позвала, и мне никто не ответил. Все сбежали.
Это произвело такой переполох, что все десять человек побросали
инструменты и пустились бежать. Мысль, что они покинуты на дне шахты на
таком большом расстоянии от подъемника, сводила их с ума. Вытянувшись
вереницей, они бежали с лампочками в руках: мужчины, подростки, откатчица и
сам потерявший голову штейгер, все время принимавшийся кричать и
перепуганный молчанием бесконечных галерей. Что же случилось, почему они
никого не встречают? Какое происшествие могло заставить убежать всех
товарищей? Ужас возрастал еще оттого, что они не знали, какая именно
опасность им грозит, хотя и чувствовали ее.
Наконец, когда они приблизились к подъемнику, под ноги им устремился
поток воды. Они уже не могли бежать и с трудом передвигали ноги; всех
угнетала мысль, что каждая упущенная минута может грозить смертью.
- Черт! Да ведь это обшивка рухнула! - крикнул Этьен. - Говорил я вам,
что мы тут погибнем.
Пьеррон, беспокоившийся с самого спуска, видел, что поток все
возрастает. Нагружая вагонетки вместе с двумя другими шахтерами, он поднял
голову: большие капли падали ему на лицо, в ушах гудела настоящая буря; но
он еще больше задрожал, когда увидел, что находившийся у него под ногами
сточный колодец глубиною в десять метров постепенно наполняется водой. Вода
уже поднималась сквозь щели в полу, заливая чугунные ступени. Это
доказывало, что насос откачивает меньше, чем надо при такой течи. Пьеррон
слышал, как машина задыхается и как бы икает от усталости. Тогда он
предупредил Дансарта, а тот, гневно выругавшись, сказал, что надо подождать
инженера. Два раза Пьеррон принимался говорить, но от Дансарта нельзя было
ничего добиться: он только пожимал плечами. Ну что же! Что он может
поделать, если вода подымается?
Появился Мук, он вел Боевую на работу; ему пришлось схватить ее обеими
руками под уздцы, так как старая сонливая лошадь внезапно взвилась на дыбы,
поворачивала голову к выходу и ржала в смертельном ужасе.
- Ты что, мудрец? Чего ты беспокоишься?.. А, это потому, что льет! Иди,
иди, тебя это не касается.
Но лошадь дрожала, и старику пришлось тащить ее к прокатке силой.
Как только Мук и Боевая исчезли в глубине галереи, в воздухе раздался
треск, за которым последовал длительный шум обвала. Обрушилась часть
обшивки; падая с высоты ста восьмидесяти метров, она цеплялась за боковые
стенки. Пьеррону и другим нагрузчикам удалось отскочить, дубовая доска
рухнула на пустую вагонетку. В ту же минуту хлынул, как через прорванную
плотину, новый поток воды. Дансарт хотел подняться посмотреть, но не успел
он кончить фразы, как обрушилась вторая доска. Видя, что катастрофа
неизбежна, он отдал приказание подниматься, разослав штейгеров по забоям
предупредить углекопов.
Тогда началась невероятная толкотня. Из всех галерей неслись бегом
вереницы рабочих, все стремились взять приступом клети, давили друг друга,
только бы подняться без задержки. Некоторым пришло в голову броситься к
лестницам, но они вернулись обратно, крича, что проход уже завален. При
каждом подъеме клети происходило всеобщее смятение. Эта-то прошла, но
пройдет ли следующая, не застрянет ли она среди препятствий, загромоздивших
проход? А вверху продолжался разгром, слышны были глухие раскаты, треск
дерева и все растущий шум ливня. Скоро одна из клетей вышла из строя, так
как не могла уже скользить по боковым брусьям подъемника, которые, наверное,
подломились. Другая поднималась с таким трением, что канат грозил лопнуть. А
внизу оставалось еще около сотни людей, и все тяжело дышали, цепляясь за
клеть окровавленными руками, утопая в воде. Двое рабочих были убиты
рухнувшими досками. Третий, уцепившийся за клеть, упал с высоты пятидесяти
метров и исчез в пролете.
Дансарт старался хоть как-нибудь водворить порядок. Вооружившись
кайлом, он грозился, что раскроит череп первому, кто не будет его слушаться.
Он хотел выстроить всех в ряд и кричал, что нагрузчики уйдут последними,
после того, как погрузят всех товарищей. Его не слушали, и ему пришлось
оттолкнуть струсившего, бледного Пьеррона, который собирался удрать одним из
первых; при каждом отправлении клети приходилось давать ему тумака. Но
старший штейгер стучал зубами; лишняя минута - и сам он погибнет: наверху
все рушилось, доски сыпались сплошным смертоносным дождем. Несмотря на то,
что несколько рабочих еще бежали к подъемнику, он, обезумев от страха,
прыгнул в вагонетку, позволив и Пьеррону влезть за собой. Клеть поднялась.
В это мгновение к подъемнику подбежала команда Этьена и Шаваля. Они
увидали, как исчезает клеть, рванулись вперед, но им пришлось отступить, так
как обшивка рухнула окончательно: шахта была завалена, клеть не сможет
больше вернуться. Катрина рыдала, Шаваль задыхался от бешенства. Их было
человек двадцать. Неужели эти свиньи начальники так и бросят их здесь?
Старый Мук, не спеша приведший сюда Боевую, держал ее за повод. Оба - и
старик и лошадь - были поражены неимоверно быстрым подъемом воды, доходившей
уже до бедер. Этьен молча, стиснув зубы, взял Катрину на руки. Все двадцать
углекопов вопили, подняв головы, все упорно глядели в шахтный колодец, в эту
заткнутую дыру, из которой лилась вода и откуда нельзя уже было ждать
никакой помощи.
Наверху Дансарт сразу, как только вылез, заметил бегущего Негреля. Г-жа
Энбо, как нарочно, задержала его утром; собираясь покупать свадебный
подарок, она заставила его просмотреть прейскуранты. Было десять часов.
- Ну! Что случилось? - кричал он еще издалека.
- Шахта погибла, - ответил главный штейгер.
Запинаясь, он стал рассказывать о катастрофе; инженер, не доверяя его
словам, пожимал плечами: да бросьте, разве может обшивка мгновенно
разрушиться? Он преувеличивает; надо посмотреть самому.
- Внизу, конечно, никого не осталось?
Дансарт смутился. Нет, никого! По крайней мере он надеется на это;
хотя, может быть, некоторые могли запоздать.
- Но зачем же вы тогда поднялись сами, черт вас дери? - закричал
Негрель. - Разве можно бросать людей?
Он сейчас же распорядился сосчитать лампочки. Утром их было роздано
триста двадцать две, а сейчас оказывалось налицо только двести пятьдесят
пять. Правда, некоторые рабочие заявили, что лампочки выпали у них из рук во
время давки и паники. Пытались сделать перекличку, и все-таки оказалось
невозможным установить точное число: одни шахтеры уже убежали, другие не
слышали. Каждый делал свои собственные предположения о количестве
отсутствующих товарищей. Может быть, не хватало двадцати, может быть -
сорока. В одном только инженер мог быть уверен: в шахте, несомненно,
остались люди; несмотря на шум воды и грохот падающих досок, он слышал их
рев, - стоило лишь наклониться к отверстию шахтного колодца.
Первой заботой Негреля было послать за г-ном Энбо и закрыть шахту, но
было уже поздно; словно преследуемые грохотом обвала, углекопы убежали в
поселок Двухсот Сорока и всполошили там все семьи. Мчалась целая вереница
женщин, стариков, детей, оглашая воздух криками и рыданиями. Надо было их
задержать, окружив шахту цепью надзирателей, иначе толпа помешает
предпринять нужные меры. Многие рабочие, вышедшие из шахты, стояли тут же,
словно в столбняке, не думая даже о том, что нужно переменить платье. При
виде страшной дыры, в которой сами они чуть было не остались, их охватывал
теперь ужас. Вокруг них толпились женщины, умоляя, расспрашивая, пытаясь
узнать имена. А этот? А этот? А тот? Никто мичего не знал, все что-то
лепетали, углекопов бросало в дрожь, и своей безумной жестикуляцией они как
бы старались отогнать неотступный ужасный призрак. Толпа быстро прибывала,
по дорогам стоял стон. А наверху, на отвале, в сторожке деда Бессмертного
сидел на земле человек. Это был Суварин; он не ушел и смотрел на
происходящее.
- Имена! Имена! - кричали женщины, задыхаясь от слез.
Негрель показался на минуту и выкрикнул:
- Как только мы узнаем имена, мы их объявим. Ничто не потеряно, все
будут спасены... Я спускаюсь сам.
Толпа, замирая от тревоги, притихла. Действительно, инженер храбро и
спокойно готовился к спуску. Он велел отвести клеть, приказав заменить ее на
конце каната подъемной бадьей, и, боясь, что вода зальет его лампочку,
распорядился повесить под бадьей вторую.
Бледные, дрожащие от страха штейгеры помогали при этих приготовлениях.
- Вы спуститесь со мною, Дансарт, - резко проговорил Негрель.
Затем, увидав, что все они трусят, что старший штейгер шатается от
страха, как пьяный, он оттолкнул его презрительным жестом.
- Нет, вы будете мне мешать... Лучше я один!
Он уже стоял в узкой качающейся бадье, прикрепленной к концу каната, и,
держа в одной руке лампочку, а другой сжимая сигнальную веревку, крикнул
машинисту:
- Потише!
Машина пришла в действие, катушки завертелись, и Негрель исчез в
пропасти, откуда по-прежнему доносился рев несчастных.
В верхней части шахты ничего не было повреждено. Негрель убедился, что
обшивка находится здесь в хорошем состоянии. Качаясь в клети, он освещал
выступы; течь между скрепами была здесь настолько незначительна, что
лампочка его продолжала гореть. Но когда он спустился на триста метров и
достиг нижней обшивки, лампочка, как он и предполагал, погасла. Теперь он
мог пользоваться только подвешенной лампочкой, опускавшейся впереди него во
мрак шахты. И, несмотря на свою храбрость, он вздрогнул и побледнел,
оказавшись лицом к лицу со страшной катастрофой. Всего несколько досок
держалось на месте, все остальные рухнули вместе с рамами; образовались
огромные отверстия, сквозь которые обильно сыпался мелкий желтый песок. А
вода подземного моря с невиданными бурями и штормами напирала, словно
ринувшись в открытые створки шлюза. Он стал спускаться еще ниже, теряясь
среди все увеличивающихся пустот, вертясь среди смерчеобразных потоков.
Красная лампочка, которая ползла под ним, так плохо освещала путь, что
внизу, среди бегущих теней, Негрелю чудился разрушенный город с улицами и
перекрестками. Здесь уже была невозможна какая бы то ни было человеческая
работа. Единственно, на что он надеялся, это спасти погибающих. По мере того
как он спускался вглубь, человеческий рев становился все громче, но тут ему
пришлось остановиться из-за неодолимого препятствия: шахта оказалась
заваленной досками, брусьями, разбитыми в щепы перегородками галерей,
нагроможденными в кучу вместе с остатками разрушенного насоса. Он посмотрел
вниз, - сердце его сжалось; рев внезапно прекратился, - наверное, несчастным
пришлось спасаться в галерее от быстро прибывающей воды, если только вода
уже не залила им рты.
Негрель принужден был дернуть сигнальную веревку, чтобы его подняли
наверх. Затем он велел остановить подъем. Он не мог отделаться от ужаса,
вызванного этой катастрофой, причина которой оставалась для него непонятной.
Он хотел дать себе отчет в происшедшем и стал осматривать те части в
обшивке, которые еще держались прочно. Его поразили надпилы и надрезы,
сделанные в дереве на известном расстоянии друг от друга. Подмокшая лампочка
почти уже потухла, но, ощупав доски пальцами, Негрель совершенно ясно
убедился, что ужасному разрушению помогли коловорот и пила. Очевидно, кто-то
хотел этой катастрофы. Пораженный инженер не двигался с места, но в это
время доски снова затрещали, рамы рухнули вниз и чуть не увлекли его за
собой. Храбрость оставила Негреля; при одной только мысли о человеке,
свершившем это, у него волосы вставали дыбом. Он похолодел от мистического
страха перед злом, как будто виновник такого невероятного дела находился еще
здесь, прячась во мраке. Он крикнул и бешено дернул сигнал; и действительно,
надо было спешить, так как он заметил, что и вверху, метрах в ста у него над
головой, лопается обшивка: скрепы расходились и в щели начинала литься вода.
Теперь это был только вопрос нескольких часов, - вся шахта, оставшись без
креплений, неминуемо должна была обрушиться.
Наверху Энбо с тревогой ожидал Негреля,
- Ну что? - спросил он.
Но инженер не мог говорить, он шатался.
- Это невозможно, такой вещи никогда не бывало... Ты сам видел?
Негрель утвердительно кивнул головой, подозрительно оглядываясь. Он не
хотел говорить в присутствии слушавших его штейгеров и отвел г-на Энбо шагов
на десять. Однако и это показалось ему недостаточным; он отошел с ним еще
дальше и наконец рассказал ему на ухо о покушении, о пробитых и подпиленных
досках, в результате чего у шахты было перерезано горло и она хрипела.
Директор побледнел и тоже понизил голос, инстинктивно чувствуя, что перед
лицом такого преступления надо молчать. Но обнаружить страх перед десятью
тысячами рабочих Монсу тоже не следовало: там видно будет; и оба продолжали
шептаться, пораженные тем, что нашелся храбрец, который спустился вниз и,
повиснув в пустоте, двадцать раз рисковал своей жизнью, чтобы совершить
такое страшное дело. Они никак не могли понять этой безрассудной страсти к
разрушению; они отказывались верить, несмотря на всю очевидность
совершенного, как не верят знаменитым побегам преступников, исчезающих через
окно, которое находится на высоте тридцати метров над землею.
Когда г-н Энбо подошел к штейгерам, лицо его подергивалось от нервного
тика. У него вырвался жест отчаяния, и он велел тотчас же очистить
помещение. Выход из шахты напоминал по своему унынию похоронную процессию;
все шли молча, оглядываясь на опустевшие большие корпуса, которые еще
стояли, но были уже обречены на гибель.
Когда директор и инженер вышли последними из приемочной, толпа
встретила их длительным, упорным гулом:
- Имена! Имена! Назовите имена!
Теперь здесь вместе с женщинами была и вдова Маэ. Она вспомнила шум,
который слышала ночью: ее дочь и жилец ушли, конечно, вместе и теперь,
наверное, находятся в шахте. Прибежав все-таки сюда, она кричала, что и
поделом им, - бессердечные негодяи и трусы вполне этого заслужили; и все же
она стояла в первом ряду, дрожа от тревоги. Впрочем, сомневаться было уже
невозможно: из разговоров, которые шли кругом, она узнала, в чем дело. Да,
да, Катрина осталась там, Этьен тоже, - один из товарищей видел их обоих. Но
относительно других мнения были разноречивы: нет, не этот; напротив, тот.
Может быть, Шаваль? Хотя один из подручных клялся, что поднимался вместе с
ним. Жены Левака и Пьеррона, хотя у них никто из близких не находился в
опасности, надрывались и жаловались не меньше других. Захария, выйдя одним
из первых, несмотря на свой насмешливый вид, со слезами обнял жену и мать.
Он стоял рядом с Маэ и дрожал так же, как и она, охваченный неожиданным
приливом нежности к сестре и отказываясь верить, что она осталась там, пока
это не будет официально удостоверено начальством.
- Имена! Имена! Ради бога, имена!
Негрель в отчаянии громко крикнул надзирателям:
- Да заставьте же их молчать! Нельзя так. Мы сами еще не знаем.
Прошло уже два часа. В первоначальном смятении никто не подумал о
других шахтах, о старой шахте Рекийяр. Г-н Энбо объявил, что попытаются
спасти людей со стороны шахты Рекийяр; но тут поднялся шум: появилось пятеро
рабочих, которые спаслись от наводнения, поднявшись по сгнившим лестницам
старого, заброшенного колодца. Говорили, что среди спасшихся находится
старый Мук, и это вызвало большое удивление, так как никто не думал, что он
тоже в шахте. Рассказы пяти спасшихся только усилили слезы. Пятнадцать
товарищей не могли следовать за ними, заблудившись, затерявшись среди
обвалов, и спасти их невозможно, так как в Рекийяре вода прибыла уже на
десять метров. Теперь были известны все имена, и в воздухе стоял стон
отчаявшихся людей.
- Велите же им замолчать! - в сердцах повторял Негрель. - И пусть
отойдут назад! Да, да, шагов на сто! Тут опасно! Отгоните их, отгоните!
Пришлось вступить с несчастными в драку. Те же вообразили, будто их
разгоняют, чтобы скрыть от них имена погибших. Штейгеры должны были
объяснить им, что всем шахтам грозит опасность; тогда они умолкли от
удивления и в конце концов шаг за шагом стали отходить. Но пришлось удвоить
число сдерживающей их охраны, так как всех бессознательно влекло к шахте. На
дороге скопилось около тысячи человек, люди сбегались из всех поселков,
бежали даже из Монсу. А человек на отвале, белокурый человек с девичьим
лицом, курил, чтобы скоротать время, папиросу за папиросой, не спуская с
шахты своих ясных глаз.
Тогда началось ожидание. Был полдень, но никто еще не ел, никто не
собирался идти домой. По грязно-серому небу медленно ползли ржавые облака.
За дворовой оградой Раснера безостановочно лаяла большая собака,
возбужденная живым дыханием толпы. И эта толпа мало-помалу заняла все
соседние участки, окружив шахту сплошным кольцом. В центре этого круга
радиусом в сто метров возвышалось Воре. Здесь все словно вымерло, - не было
ни души, не слышалось ни звука. Незатворенные окна и двери усиливали
впечатление заброшенности. Забытая рыжая кошка, которой жутко было в
одиночестве, прыгнула с одной из лестниц и исчезла. Очаги генераторов,
видимо, потухали, так как высокая кирпичная труба выпускала под темные
облака только небольшие клубы дыма, а флюгер башни слегка скрипел от ветра,
оглашая этим единственным тоскливым звуком огромные строения, обреченные на
смерть.
К двум часам ничего не изменилось. Г-н Энбо, Негрель и другие
прибежавшие сюда инженеры образовали перед толпой группу людей в сюртуках и
черных шляпах. Они тоже никуда не уходили, хотя и у них ноги подкашивались
от усталости, а от сознания беспомощности перед подобной катастрофой их
бросало в дрожь. Они обменивались редкими словами, словно у изголовья
умирающего. По-видимому, и верхняя обшивка окончательно обрушилась, так как
слышны были глухие прерывистые раскаты от падения с огромной высоты,
сменявшиеся долгой тишиной. Рана, нанесенная шахте, все разрасталась:
разрушения, начавшиеся внизу, подбирались теперь к самой поверхности.
Негреля охватило лихорадочное нетерпение, он хотел видеть, в чем дело, и уже
готов был спуститься один в ужасную бездну; в этот миг его схватили за
плечи: чего ради? Он ничему уже не может помочь. Все-таки один из шахтеров,
обманув бдительность охраны, помчался к бараку; но тотчас же спокойно вышел
обратно: он ходил за своими деревянными башмаками.
Пробило три часа. Все оставалось по-прежнему. Над толпой разразился
ливень, но она не двинулась ни на шаг. Собака Раснера снова принялась лаять.
И только в двадцать минут четвертого земля содрогнулась от первого толчка.
Воре вздрогнуло, но прочные постройки устояли. Тотчас же последовал второй
толчок, и изо всех уст вырвался долгий крик. Черный корпус сортировочной,
покачнувшись два раза, рухнул со страшным треском. Под огромным давлением
доски переламывались и сталкивались с такой силой, что взлетали снопы искр.
С этого мгновения земля не переставала дрожать, толчки следовали один за
- Прощай, на этот раз уж совсем.
- Да, прощай.
Неподвижно стоя во мраке, Суварин проводил взглядом Эгьена и Катрину,
входивших в Воре.
В четыре часа начался спуск. Дансарт теперь за конторкой табельщика в
лампочной записывал каждого являвшегося рабочего и давал ему лампочку. Он
принимал всех, как было обещано в объявлении, не делая никаких замечаний.
Тем не менее, когда он увидал в окошечке Этьена и Катрину, он вздрогнул и
раскрыл рот, чтобы отказать в записи, но ограничился тем, что выразил на
своем лице насмешливое торжество: ага, самые сильные тоже покорились?
Значит, Компания стоит крепко, раз страшный борец Монсу возвращается просить
хлеба? Этьен молча взял лампочку и пошел в шахту вместе с откатчицей.
Катрина боялась плохой встречи со стороны товарищей именно в
приемочной. Как раз при входе она заметила Шаваля, стоявшего среди других
шахтеров, ожидающих, пока освободится клеть. Их было человек двадцать.
Шаваль грозно направился к ней, но, увидев Этьена, остановился. Тогда он
подчеркнуто засмеялся, пожимая плечами. Ладно! Ему наплевать, если другой
занял еще тепленькое местечко! С плеч долой, и отлично! Это уж ваше дело,
сударь, коли любите получать объедки. Но за презрительной внешностью Шаваля
скрывалась ревность, и глаза его сверкали. К тому же никто из товарищей не
пошевелился. Молча, опустив глаза, они только искоса поглядывали на вновь
прибывших. Затем без всякого гнева они переводили глаза на отверстие шахты,
сжимая в руке лампочку и дрожа от сквозняка, носившегося в большом
помещении; тонкие полотняные куртки плохо защищали их от холода.
Наконец клеть остановилась на железных тормозах, и рабочим крикнули,
что они могут садиться. Катрина и Этьен влезли в одну из вагонеток, где уже
находились Пьеррон и два забойщика. В соседней вагонетке Шаваль громко
говорил старику Муку, что напрасно Правление не воспользовалось удобным
случаем, чтобы очистить шахту от негодяев; но старый конюх уже примирился с
этой собачьей жизнью и, не возмущаясь больше убийством своих детей, только
покорно махнул рукой.
Клеть тронулась и погрузилась в темноту. Все молчали. Внезапно, когда
две трети спуска были уже пройдены, послышалось страшное трение. Железо
лязгало, люди от толчка попадали друг на друга.
- Черт возьми, - проворчал Этьен, - что же они, расплющить нас хотят? В
конце концов они всех нас похоронят там, на дне, из-за этой проклятой
обшивки. А еще говорят, что ее починили!
Клеть все-таки благополучно миновала препятствие. Она опускалась теперь
под проливным дождем, настолько сильным, что рабочие с тревогой
прислушивались к этим потокам. Значит, в обшивке открылось много новых
щелей.
Спросили Пьеррона, который работал уже несколько дней, но тот не
захотел обнаружить своего беспокойства из боязни, как бы оно не было принято
за нападки на Компанию, и ответил:
- Нет, опасности никакой нет. Оно так все время. Конечно, всех щелей
заделать еще не успели.
Поток клокотал над самой их головой; обливаемые водою, они наконец
добрались до дна. Ни одному из штейгеров не пришло в голову подняться по
лестнице и посмотреть, в чем дело. Обойдутся и с насосом, а на следующую
ночь крепильщики осмотрят все скрепы. В галереях реорганизация работ не
привела ни к чему хорошему. Инженер решил, что в течение первых пяти дней,
прежде чем отправлять забойщиков в новые ходы, их поставят на неотложные
работы по креплению. Всюду угрожали обвалы; штольни пострадали настолько
сильно, что нужно было чинить подпорки на протяжении нескольких сот метров.
Поэтому внизу составлялись команды по десять человек; во главе каждой
становился штейгер, и их отправляли в наиболее угрожаемые места. Когда спуск
был окончен, подсчитали, что всего спустилось триста двадцать два шахтера,
то есть приблизительно половина того количества рабочих, какое было занято
при полной эксплуатации шахты.
Шаваль попал как раз последним в ту команду, где находились Катрина и
Этьен. Это было не случайно; он спрятался позади товарищей, а затем нарочно
вышел на глаза штейгеру.
Эту команду отправили расчищать конец северной галереи, приблизительно
за три километра; там обвал загородил одну из штолен восемнадцатифутовой
жилы. Обрушившиеся обломки горных пород разбивали кайлами и разгребали
лопатами. Этьен и Шаваль вместе с пятью другими шахтерами расчищали, а
Катрина и двое подручных сгребали комья к наклонному штреку. Рабочие почти
не разговаривали: штейгер все время находился тут же. Тем не менее оба
парня, ухаживавшие за откатчицей, в любую минуту готовы были дать друг другу
по физиономии. Ворча, что ему не нужна такая шлюха, прежний любовник не
оставлял Катрину в покое, хмуро толкал ее, и Этьену пришлось наконец
пригрозить Шавалю, что он отдует его, если тот не отстанет. Когда они
глядели друг на друга, их глаза гневно сверкали; пришлось их разнимать.
Около восьми часов Дансарт прошелся по шахте, чтобы посмотреть на
работу. Он был, видимо, в самом отвратительном расположении духа и
набросился на штейгера: ничего не ладится, надо чинить сплошь все деревянные
части, а куда годится такая работа! Он ушел, сказав, что вернется вместе с
инженером. Дансарт ожидал Негреля с самого утра и не мог понять, что могло
задержать инженера.
Прошел еще час. Штейгер велел бросить расчистку и заняться починкой
свода. Даже откатчицы и подручные должны были подготовлять и подавать доски.
Здесь, в глубине галереи, команда как бы находилась на аванпостах,
затерявшись на самом краю шахты, не имея никакого сообщения с другими
ходами. Три или четыре раза издали доносился странный шум, напоминавший
быстрые шаги; он заставлял рабочих насторожиться: в чем дело? Можно было
подумать, будто штольни пустели и товарищи бежали бегом, чтобы подняться
наверх. Но шум терялся в гробовом молчании, и рабочие опять принимались за
свои доски, оглушая себя тяжелыми ударами молота. Наконец снова начали
расчистку; откатчицы опять двинулись с вагонетками.
На этот раз Катрина вернулась испуганная и сообщила, что в наклонном
штреке нет ни души,
- Я позвала, и мне никто не ответил. Все сбежали.
Это произвело такой переполох, что все десять человек побросали
инструменты и пустились бежать. Мысль, что они покинуты на дне шахты на
таком большом расстоянии от подъемника, сводила их с ума. Вытянувшись
вереницей, они бежали с лампочками в руках: мужчины, подростки, откатчица и
сам потерявший голову штейгер, все время принимавшийся кричать и
перепуганный молчанием бесконечных галерей. Что же случилось, почему они
никого не встречают? Какое происшествие могло заставить убежать всех
товарищей? Ужас возрастал еще оттого, что они не знали, какая именно
опасность им грозит, хотя и чувствовали ее.
Наконец, когда они приблизились к подъемнику, под ноги им устремился
поток воды. Они уже не могли бежать и с трудом передвигали ноги; всех
угнетала мысль, что каждая упущенная минута может грозить смертью.
- Черт! Да ведь это обшивка рухнула! - крикнул Этьен. - Говорил я вам,
что мы тут погибнем.
Пьеррон, беспокоившийся с самого спуска, видел, что поток все
возрастает. Нагружая вагонетки вместе с двумя другими шахтерами, он поднял
голову: большие капли падали ему на лицо, в ушах гудела настоящая буря; но
он еще больше задрожал, когда увидел, что находившийся у него под ногами
сточный колодец глубиною в десять метров постепенно наполняется водой. Вода
уже поднималась сквозь щели в полу, заливая чугунные ступени. Это
доказывало, что насос откачивает меньше, чем надо при такой течи. Пьеррон
слышал, как машина задыхается и как бы икает от усталости. Тогда он
предупредил Дансарта, а тот, гневно выругавшись, сказал, что надо подождать
инженера. Два раза Пьеррон принимался говорить, но от Дансарта нельзя было
ничего добиться: он только пожимал плечами. Ну что же! Что он может
поделать, если вода подымается?
Появился Мук, он вел Боевую на работу; ему пришлось схватить ее обеими
руками под уздцы, так как старая сонливая лошадь внезапно взвилась на дыбы,
поворачивала голову к выходу и ржала в смертельном ужасе.
- Ты что, мудрец? Чего ты беспокоишься?.. А, это потому, что льет! Иди,
иди, тебя это не касается.
Но лошадь дрожала, и старику пришлось тащить ее к прокатке силой.
Как только Мук и Боевая исчезли в глубине галереи, в воздухе раздался
треск, за которым последовал длительный шум обвала. Обрушилась часть
обшивки; падая с высоты ста восьмидесяти метров, она цеплялась за боковые
стенки. Пьеррону и другим нагрузчикам удалось отскочить, дубовая доска
рухнула на пустую вагонетку. В ту же минуту хлынул, как через прорванную
плотину, новый поток воды. Дансарт хотел подняться посмотреть, но не успел
он кончить фразы, как обрушилась вторая доска. Видя, что катастрофа
неизбежна, он отдал приказание подниматься, разослав штейгеров по забоям
предупредить углекопов.
Тогда началась невероятная толкотня. Из всех галерей неслись бегом
вереницы рабочих, все стремились взять приступом клети, давили друг друга,
только бы подняться без задержки. Некоторым пришло в голову броситься к
лестницам, но они вернулись обратно, крича, что проход уже завален. При
каждом подъеме клети происходило всеобщее смятение. Эта-то прошла, но
пройдет ли следующая, не застрянет ли она среди препятствий, загромоздивших
проход? А вверху продолжался разгром, слышны были глухие раскаты, треск
дерева и все растущий шум ливня. Скоро одна из клетей вышла из строя, так
как не могла уже скользить по боковым брусьям подъемника, которые, наверное,
подломились. Другая поднималась с таким трением, что канат грозил лопнуть. А
внизу оставалось еще около сотни людей, и все тяжело дышали, цепляясь за
клеть окровавленными руками, утопая в воде. Двое рабочих были убиты
рухнувшими досками. Третий, уцепившийся за клеть, упал с высоты пятидесяти
метров и исчез в пролете.
Дансарт старался хоть как-нибудь водворить порядок. Вооружившись
кайлом, он грозился, что раскроит череп первому, кто не будет его слушаться.
Он хотел выстроить всех в ряд и кричал, что нагрузчики уйдут последними,
после того, как погрузят всех товарищей. Его не слушали, и ему пришлось
оттолкнуть струсившего, бледного Пьеррона, который собирался удрать одним из
первых; при каждом отправлении клети приходилось давать ему тумака. Но
старший штейгер стучал зубами; лишняя минута - и сам он погибнет: наверху
все рушилось, доски сыпались сплошным смертоносным дождем. Несмотря на то,
что несколько рабочих еще бежали к подъемнику, он, обезумев от страха,
прыгнул в вагонетку, позволив и Пьеррону влезть за собой. Клеть поднялась.
В это мгновение к подъемнику подбежала команда Этьена и Шаваля. Они
увидали, как исчезает клеть, рванулись вперед, но им пришлось отступить, так
как обшивка рухнула окончательно: шахта была завалена, клеть не сможет
больше вернуться. Катрина рыдала, Шаваль задыхался от бешенства. Их было
человек двадцать. Неужели эти свиньи начальники так и бросят их здесь?
Старый Мук, не спеша приведший сюда Боевую, держал ее за повод. Оба - и
старик и лошадь - были поражены неимоверно быстрым подъемом воды, доходившей
уже до бедер. Этьен молча, стиснув зубы, взял Катрину на руки. Все двадцать
углекопов вопили, подняв головы, все упорно глядели в шахтный колодец, в эту
заткнутую дыру, из которой лилась вода и откуда нельзя уже было ждать
никакой помощи.
Наверху Дансарт сразу, как только вылез, заметил бегущего Негреля. Г-жа
Энбо, как нарочно, задержала его утром; собираясь покупать свадебный
подарок, она заставила его просмотреть прейскуранты. Было десять часов.
- Ну! Что случилось? - кричал он еще издалека.
- Шахта погибла, - ответил главный штейгер.
Запинаясь, он стал рассказывать о катастрофе; инженер, не доверяя его
словам, пожимал плечами: да бросьте, разве может обшивка мгновенно
разрушиться? Он преувеличивает; надо посмотреть самому.
- Внизу, конечно, никого не осталось?
Дансарт смутился. Нет, никого! По крайней мере он надеется на это;
хотя, может быть, некоторые могли запоздать.
- Но зачем же вы тогда поднялись сами, черт вас дери? - закричал
Негрель. - Разве можно бросать людей?
Он сейчас же распорядился сосчитать лампочки. Утром их было роздано
триста двадцать две, а сейчас оказывалось налицо только двести пятьдесят
пять. Правда, некоторые рабочие заявили, что лампочки выпали у них из рук во
время давки и паники. Пытались сделать перекличку, и все-таки оказалось
невозможным установить точное число: одни шахтеры уже убежали, другие не
слышали. Каждый делал свои собственные предположения о количестве
отсутствующих товарищей. Может быть, не хватало двадцати, может быть -
сорока. В одном только инженер мог быть уверен: в шахте, несомненно,
остались люди; несмотря на шум воды и грохот падающих досок, он слышал их
рев, - стоило лишь наклониться к отверстию шахтного колодца.
Первой заботой Негреля было послать за г-ном Энбо и закрыть шахту, но
было уже поздно; словно преследуемые грохотом обвала, углекопы убежали в
поселок Двухсот Сорока и всполошили там все семьи. Мчалась целая вереница
женщин, стариков, детей, оглашая воздух криками и рыданиями. Надо было их
задержать, окружив шахту цепью надзирателей, иначе толпа помешает
предпринять нужные меры. Многие рабочие, вышедшие из шахты, стояли тут же,
словно в столбняке, не думая даже о том, что нужно переменить платье. При
виде страшной дыры, в которой сами они чуть было не остались, их охватывал
теперь ужас. Вокруг них толпились женщины, умоляя, расспрашивая, пытаясь
узнать имена. А этот? А этот? А тот? Никто мичего не знал, все что-то
лепетали, углекопов бросало в дрожь, и своей безумной жестикуляцией они как
бы старались отогнать неотступный ужасный призрак. Толпа быстро прибывала,
по дорогам стоял стон. А наверху, на отвале, в сторожке деда Бессмертного
сидел на земле человек. Это был Суварин; он не ушел и смотрел на
происходящее.
- Имена! Имена! - кричали женщины, задыхаясь от слез.
Негрель показался на минуту и выкрикнул:
- Как только мы узнаем имена, мы их объявим. Ничто не потеряно, все
будут спасены... Я спускаюсь сам.
Толпа, замирая от тревоги, притихла. Действительно, инженер храбро и
спокойно готовился к спуску. Он велел отвести клеть, приказав заменить ее на
конце каната подъемной бадьей, и, боясь, что вода зальет его лампочку,
распорядился повесить под бадьей вторую.
Бледные, дрожащие от страха штейгеры помогали при этих приготовлениях.
- Вы спуститесь со мною, Дансарт, - резко проговорил Негрель.
Затем, увидав, что все они трусят, что старший штейгер шатается от
страха, как пьяный, он оттолкнул его презрительным жестом.
- Нет, вы будете мне мешать... Лучше я один!
Он уже стоял в узкой качающейся бадье, прикрепленной к концу каната, и,
держа в одной руке лампочку, а другой сжимая сигнальную веревку, крикнул
машинисту:
- Потише!
Машина пришла в действие, катушки завертелись, и Негрель исчез в
пропасти, откуда по-прежнему доносился рев несчастных.
В верхней части шахты ничего не было повреждено. Негрель убедился, что
обшивка находится здесь в хорошем состоянии. Качаясь в клети, он освещал
выступы; течь между скрепами была здесь настолько незначительна, что
лампочка его продолжала гореть. Но когда он спустился на триста метров и
достиг нижней обшивки, лампочка, как он и предполагал, погасла. Теперь он
мог пользоваться только подвешенной лампочкой, опускавшейся впереди него во
мрак шахты. И, несмотря на свою храбрость, он вздрогнул и побледнел,
оказавшись лицом к лицу со страшной катастрофой. Всего несколько досок
держалось на месте, все остальные рухнули вместе с рамами; образовались
огромные отверстия, сквозь которые обильно сыпался мелкий желтый песок. А
вода подземного моря с невиданными бурями и штормами напирала, словно
ринувшись в открытые створки шлюза. Он стал спускаться еще ниже, теряясь
среди все увеличивающихся пустот, вертясь среди смерчеобразных потоков.
Красная лампочка, которая ползла под ним, так плохо освещала путь, что
внизу, среди бегущих теней, Негрелю чудился разрушенный город с улицами и
перекрестками. Здесь уже была невозможна какая бы то ни было человеческая
работа. Единственно, на что он надеялся, это спасти погибающих. По мере того
как он спускался вглубь, человеческий рев становился все громче, но тут ему
пришлось остановиться из-за неодолимого препятствия: шахта оказалась
заваленной досками, брусьями, разбитыми в щепы перегородками галерей,
нагроможденными в кучу вместе с остатками разрушенного насоса. Он посмотрел
вниз, - сердце его сжалось; рев внезапно прекратился, - наверное, несчастным
пришлось спасаться в галерее от быстро прибывающей воды, если только вода
уже не залила им рты.
Негрель принужден был дернуть сигнальную веревку, чтобы его подняли
наверх. Затем он велел остановить подъем. Он не мог отделаться от ужаса,
вызванного этой катастрофой, причина которой оставалась для него непонятной.
Он хотел дать себе отчет в происшедшем и стал осматривать те части в
обшивке, которые еще держались прочно. Его поразили надпилы и надрезы,
сделанные в дереве на известном расстоянии друг от друга. Подмокшая лампочка
почти уже потухла, но, ощупав доски пальцами, Негрель совершенно ясно
убедился, что ужасному разрушению помогли коловорот и пила. Очевидно, кто-то
хотел этой катастрофы. Пораженный инженер не двигался с места, но в это
время доски снова затрещали, рамы рухнули вниз и чуть не увлекли его за
собой. Храбрость оставила Негреля; при одной только мысли о человеке,
свершившем это, у него волосы вставали дыбом. Он похолодел от мистического
страха перед злом, как будто виновник такого невероятного дела находился еще
здесь, прячась во мраке. Он крикнул и бешено дернул сигнал; и действительно,
надо было спешить, так как он заметил, что и вверху, метрах в ста у него над
головой, лопается обшивка: скрепы расходились и в щели начинала литься вода.
Теперь это был только вопрос нескольких часов, - вся шахта, оставшись без
креплений, неминуемо должна была обрушиться.
Наверху Энбо с тревогой ожидал Негреля,
- Ну что? - спросил он.
Но инженер не мог говорить, он шатался.
- Это невозможно, такой вещи никогда не бывало... Ты сам видел?
Негрель утвердительно кивнул головой, подозрительно оглядываясь. Он не
хотел говорить в присутствии слушавших его штейгеров и отвел г-на Энбо шагов
на десять. Однако и это показалось ему недостаточным; он отошел с ним еще
дальше и наконец рассказал ему на ухо о покушении, о пробитых и подпиленных
досках, в результате чего у шахты было перерезано горло и она хрипела.
Директор побледнел и тоже понизил голос, инстинктивно чувствуя, что перед
лицом такого преступления надо молчать. Но обнаружить страх перед десятью
тысячами рабочих Монсу тоже не следовало: там видно будет; и оба продолжали
шептаться, пораженные тем, что нашелся храбрец, который спустился вниз и,
повиснув в пустоте, двадцать раз рисковал своей жизнью, чтобы совершить
такое страшное дело. Они никак не могли понять этой безрассудной страсти к
разрушению; они отказывались верить, несмотря на всю очевидность
совершенного, как не верят знаменитым побегам преступников, исчезающих через
окно, которое находится на высоте тридцати метров над землею.
Когда г-н Энбо подошел к штейгерам, лицо его подергивалось от нервного
тика. У него вырвался жест отчаяния, и он велел тотчас же очистить
помещение. Выход из шахты напоминал по своему унынию похоронную процессию;
все шли молча, оглядываясь на опустевшие большие корпуса, которые еще
стояли, но были уже обречены на гибель.
Когда директор и инженер вышли последними из приемочной, толпа
встретила их длительным, упорным гулом:
- Имена! Имена! Назовите имена!
Теперь здесь вместе с женщинами была и вдова Маэ. Она вспомнила шум,
который слышала ночью: ее дочь и жилец ушли, конечно, вместе и теперь,
наверное, находятся в шахте. Прибежав все-таки сюда, она кричала, что и
поделом им, - бессердечные негодяи и трусы вполне этого заслужили; и все же
она стояла в первом ряду, дрожа от тревоги. Впрочем, сомневаться было уже
невозможно: из разговоров, которые шли кругом, она узнала, в чем дело. Да,
да, Катрина осталась там, Этьен тоже, - один из товарищей видел их обоих. Но
относительно других мнения были разноречивы: нет, не этот; напротив, тот.
Может быть, Шаваль? Хотя один из подручных клялся, что поднимался вместе с
ним. Жены Левака и Пьеррона, хотя у них никто из близких не находился в
опасности, надрывались и жаловались не меньше других. Захария, выйдя одним
из первых, несмотря на свой насмешливый вид, со слезами обнял жену и мать.
Он стоял рядом с Маэ и дрожал так же, как и она, охваченный неожиданным
приливом нежности к сестре и отказываясь верить, что она осталась там, пока
это не будет официально удостоверено начальством.
- Имена! Имена! Ради бога, имена!
Негрель в отчаянии громко крикнул надзирателям:
- Да заставьте же их молчать! Нельзя так. Мы сами еще не знаем.
Прошло уже два часа. В первоначальном смятении никто не подумал о
других шахтах, о старой шахте Рекийяр. Г-н Энбо объявил, что попытаются
спасти людей со стороны шахты Рекийяр; но тут поднялся шум: появилось пятеро
рабочих, которые спаслись от наводнения, поднявшись по сгнившим лестницам
старого, заброшенного колодца. Говорили, что среди спасшихся находится
старый Мук, и это вызвало большое удивление, так как никто не думал, что он
тоже в шахте. Рассказы пяти спасшихся только усилили слезы. Пятнадцать
товарищей не могли следовать за ними, заблудившись, затерявшись среди
обвалов, и спасти их невозможно, так как в Рекийяре вода прибыла уже на
десять метров. Теперь были известны все имена, и в воздухе стоял стон
отчаявшихся людей.
- Велите же им замолчать! - в сердцах повторял Негрель. - И пусть
отойдут назад! Да, да, шагов на сто! Тут опасно! Отгоните их, отгоните!
Пришлось вступить с несчастными в драку. Те же вообразили, будто их
разгоняют, чтобы скрыть от них имена погибших. Штейгеры должны были
объяснить им, что всем шахтам грозит опасность; тогда они умолкли от
удивления и в конце концов шаг за шагом стали отходить. Но пришлось удвоить
число сдерживающей их охраны, так как всех бессознательно влекло к шахте. На
дороге скопилось около тысячи человек, люди сбегались из всех поселков,
бежали даже из Монсу. А человек на отвале, белокурый человек с девичьим
лицом, курил, чтобы скоротать время, папиросу за папиросой, не спуская с
шахты своих ясных глаз.
Тогда началось ожидание. Был полдень, но никто еще не ел, никто не
собирался идти домой. По грязно-серому небу медленно ползли ржавые облака.
За дворовой оградой Раснера безостановочно лаяла большая собака,
возбужденная живым дыханием толпы. И эта толпа мало-помалу заняла все
соседние участки, окружив шахту сплошным кольцом. В центре этого круга
радиусом в сто метров возвышалось Воре. Здесь все словно вымерло, - не было
ни души, не слышалось ни звука. Незатворенные окна и двери усиливали
впечатление заброшенности. Забытая рыжая кошка, которой жутко было в
одиночестве, прыгнула с одной из лестниц и исчезла. Очаги генераторов,
видимо, потухали, так как высокая кирпичная труба выпускала под темные
облака только небольшие клубы дыма, а флюгер башни слегка скрипел от ветра,
оглашая этим единственным тоскливым звуком огромные строения, обреченные на
смерть.
К двум часам ничего не изменилось. Г-н Энбо, Негрель и другие
прибежавшие сюда инженеры образовали перед толпой группу людей в сюртуках и
черных шляпах. Они тоже никуда не уходили, хотя и у них ноги подкашивались
от усталости, а от сознания беспомощности перед подобной катастрофой их
бросало в дрожь. Они обменивались редкими словами, словно у изголовья
умирающего. По-видимому, и верхняя обшивка окончательно обрушилась, так как
слышны были глухие прерывистые раскаты от падения с огромной высоты,
сменявшиеся долгой тишиной. Рана, нанесенная шахте, все разрасталась:
разрушения, начавшиеся внизу, подбирались теперь к самой поверхности.
Негреля охватило лихорадочное нетерпение, он хотел видеть, в чем дело, и уже
готов был спуститься один в ужасную бездну; в этот миг его схватили за
плечи: чего ради? Он ничему уже не может помочь. Все-таки один из шахтеров,
обманув бдительность охраны, помчался к бараку; но тотчас же спокойно вышел
обратно: он ходил за своими деревянными башмаками.
Пробило три часа. Все оставалось по-прежнему. Над толпой разразился
ливень, но она не двинулась ни на шаг. Собака Раснера снова принялась лаять.
И только в двадцать минут четвертого земля содрогнулась от первого толчка.
Воре вздрогнуло, но прочные постройки устояли. Тотчас же последовал второй
толчок, и изо всех уст вырвался долгий крик. Черный корпус сортировочной,
покачнувшись два раза, рухнул со страшным треском. Под огромным давлением
доски переламывались и сталкивались с такой силой, что взлетали снопы искр.
С этого мгновения земля не переставала дрожать, толчки следовали один за