Орлов Антон. Контора Игрек

   — Думаю, сейчас он уже не там, где был перед побегом Клисса. Наверняка они сменили дислокацию.
   — Связь через «торпеды», — бросил Лиргисо перед тем, как исчезнуть.
   «Если Стив появится в течение десяти минут… Нет, лучше ничего не загадывать».
 
   Это был уже не тот «Гиппогриф», который Римма покинула несколько часов назад.
   …В организации выявили внутреннего врага, мутанта-экстрасенса, и это оказался никто иной, как сам Маршал. Он повывинчивал из всех пси-излучателей важные детали, так что когда ребята из Отдела контрразведки вскрыли его сейф и добрались до оружия, это не дало им решающего перевеса, и разоблаченный враг сбежал. Внутрикорабельная система слежения накрылась, и связь то же самое. Одни утверждали, что это работа Маршала, другие кивали на Лорехауна и его сторонников: приняли меры, чтобы Маршал не смог обратиться к команде и воспользоваться своей харизмой. Новым Маршалом стал Лорехаун, и в кают-компании уже висит подборка его приказов: о строжайшем соблюдении дисциплины и субординации, о сухом законе, об уставном и неуставном внешнем виде (ты, Римма, вымой-ка голову, да найди и постирай свою форму, а то попадешься на глаза новому — и сразу на гауптвахту). Говорят, порядки в «Конторе» теперь будут не те, что раньше…
   Римма все больше мрачнела: власть захватили бюрократы-показушники, на борту неразбериха, а те, кто еще вчера готов был пойти за Маршалом в огонь и в воду, невнятно бормочут, что «не разглядели врага». Не все, конечно: некоторые не поверили в то, что он мутант, и считали это пропагандистской уловкой заговорщиков.
   Напустив на себя деловитый вид, Римма бродила по «Гиппогрифу», присматривалась, прислушивалась, пыталась разобраться — и в обстановке, и в собственных чувствах. Не хотелось ей служить под началом у штабного бюрократа Лорехауна, никакой он не Маршал!
   Пресловутый сухой закон многие саботировали, но Кирч это казалось мальчишеской глупостью: надо протестовать с умом, а не напиваться до поросячьего визга. На межпалубной лестнице ей пришлось перешагнуть через пьяного ремонтника, разлегшегося поперек ступеней. Он попытался поймать Римму за щиколотку, но получил пинка.
   Еще один подвыпивший ремонтник, в шлеме с затемненным щитком, попался ей в коридоре шестого отсека — брел куда-то, пошатываясь, и с разгильдяйской небрежностью тащил сварочный аппарат. Небрежность в «Конторе» ценилась — но она должна свидетельствовать о крутизне и профессионализме, а этот парень держит свой инструмент, словно случайный предмет, который и не нужен ему, и выбрасывать неохота. Никакого шика. Наверное, «салага» вроде Роберта. Поглядев ему вслед, Римма заметила, что повернул он прямехонько к штрафному седьмому отсеку, и ухмыльнулась: ага, туда тебе и дорога.
   В одном из закутков машинного отделения шла коллективная пьянка. Римму приглашали присоединиться, но водку она только пригубила, послушала разговоры и двинулась дальше.
   Надо найти Маршала и его команду — наверняка есть те, кто остался ему верен, не могло же в одночасье все развалиться… Неужели для всех здесь идеология «Конторы» важнее, чем личность Маршала? Идеологию можно поменять на более удобную и злободневную, главное — быть выше толпы, быть сильнее других, быть не пешкой, а ферзем. Неужели они этого не понимают?
   Около женских душевых Римма встретила программистку Сону, бесцветную блондинку в форменной курточке и не по Уставу длинной юбке с бахромой. Они были подругами. Во всяком случае, Сона не отмахивалась, когда Римма излагала свои идеи, а слушала с интересом. Сейчас она заняла выжидательную позицию, и Римма не стала делиться с ней своими планами, пока еще смутными. Зато Сона рассказала о западне для Маршала. Знаешь его любимую машину, знаменитый серебристый «торнадо»? По распоряжению Лорехауна в бортовой компьютер зашили такую программу, что через несколько секунд после взлета ручное управление отрубится, включится автопилот, и «торнадо» угодит в миксер-море, в одну из этих рузианских гравитационных ловушек. Только Маршал не попался, машина где стояла, там и стоит.
   — Маршал не дурак, — хмыкнула Римма.
   Раз он экстрасенс, он, наверное, засек предательскую программу и не полез туда. А мог бы он научить этому Римму, мог бы поделиться с ней своими способностями?
   Погуляв по кораблю, потолкавшись среди растревоженного конторского люда, Римма узнала, что вместе с Маршалом исчез Груша и еще кое-кто, но знали они тайну свергнутого вождя и ушли вместе с ним или под шумок дезертировали — неясно. А вот Клисс однозначно дезертировал, с него-то все и началось, это он так завел Маршала, что тот позабыл о маскировке. Ребята, которых послали этого проныру найти (Отдел по связям с общественностью не хочет, видите ли, потерять такого ценного сотрудника!) вместо него поймали Поля Лагайма, «сканера» Лиргисо.
   Почему он бродил один на поверхности Рузы — неизвестно. Возможно, сбежал от Лиргисо. Из лаборатории Пергу он тоже сбежал, укокошив самого профессора и троих здоровяков-санитаров. Когда спецы из Отдела разведки пришли его допрашивать — обнаружили трупы, а также двух живых ремонтников, которые прохлаждались в «коконах» и не могли вразумительно объяснить, как они там очутились. Количество алкоголя у них в крови свидетельствовало о том, что парой разрешенных бутылок пива дело не обошлось. А «сканер» прячется где-то на корабле, его до сих пор не нашли.
   — Будь здесь Маршал, давно бы взяли, — презрительно фыркнула Римма. — Дело делать — это не приказы подписывать.
   Ребята с ней согласились и опять стали ругать сухой закон (вносить поправки в Устав и отнимать у человека законную ежедневную бутылку пива — подло и недальновидно), а Римма отправилась в кают-компанию, почитать новые правила. Ее короткие мускулистые ноги гудели после растянувшейся на несколько часов прогулки-разведки, хотя обычно Кирч на таких дистанциях не уставала. Наверное, это из-за стресса.
   Перед дверью она громко потопала и крикнула: «Эй, есть тут кто живой?» Что бы ни случилось, о традициях не забывай, иначе все рухнет, — одна из заповедей Маршала. Впрочем, и так все рухнуло.
   — Есть! — отозвались из кают-компании. — Хотя, живой ли, не знаю…
   Это был Энзо, с опухшей левой скулой и зловеще-черным фингалом. Вступился за честь Маршала?.. В отличие от Риммы, он сперва лез на рожон, а потом уже начинал осматриваться и принюхиваться.
   Он сидел тут один-одинешенек. Раздвижные перегородки, разделявшие большой зал на сектора, были убраны, и кают-компания, в прошлом уютная и обжитая, походила на вокзальное помещение, закрытое по случаю карантина, а Энзо — на отставшего от рейса неприкаянного пассажира, нарвавшегося вдобавок на нехороших людей.
   Со стенда кто-то содрал все самодельные газеты с шутками и шаржами, вместо них белели длинные, как полотенца, распечатки приказов Лорехауна. Там и на Кирч были шаржи, и это ее раздражало, но сейчас возникло щемящее чувство, словно у нее отобрали что-то личное и дорогое. Теперь все будет иначе… Когда же Лорехаун успел наштамповать столько распоряжений? Наверное, он давно ждал своего часа и подготовил все это загодя.
   Поздоровавшись, Римма присела рядом с Энзо и вполголоса спросила:
   — Кто тебя? Лорехауновцы?
   — Зойг, — Энзо потрогал распухшую скулу. — Так звезданул, что я в отключке валялся, медавтомат показал сотрясение мозга. Ты же знаешь, какой удар у Зойга — спасибо, что не убил.
   — Он за Лорехауна?
   — Не, за «сканера». Мы «сканера» били, а он защищать полез, — тревожно глянув по сторонам (знакомо-незнакомое помещение казалось заброшенным, словно сюда уже сто лет никто не наведывался, полотенца-распечатки слабо шевелились от дуновения кондиционеров), он прошептал: — Римма, это больше не Зойг!
   — А кто? — опешила Римма.
   — Зомби.
   Энзо считал, что «сканер» взял разум гинтийца под контроль, и тот превратился в живого робота, выполняющего телепатические команды. С тех пор, как эту рыжую сволоту привезли на корабль, Зойга словно подменили. Сначала побил своих, а теперь ищет «сканера» — и как ты думаешь, зачем? Чтобы вместе с ним сбежать. Не, вслух он об этом не скажет, гинтийцы — народ хитрый, но зачем он медавтомат с собой таскает? Говорит, чтобы оказать помощь, если мутант кого-нибудь ранит, да только раненых пока не было: Пергу и санитаров «сканер» заколол, а двух ремонтников парализовал, чтобы разжиться рабочим комбинезоном и шлемом для маскировки.
   — На камбузе говорили, те ремонтники были пьяные и сами забрались в «коконы», — вставила Римма.
   — Пьяные и парализованные, — возразил Энзо. — «Кокон» же все фиксирует. А медавтомат нужен Зойгу для «сканера» — мы и рожу ему разукрасили, и печенки отбили. Гинтийцы темнить умеют, но Зойг словно помешался, и всех, кто поперек дороги встанет, поубивать готов, по нему видно. Товарищи для него теперь ничто, он же зомби, и боится, что не успеет выполнить свою задачу, если другие раньше него до «сканера» доберутся.
   Римма жестко прищурилась, чтобы скрыть страх: зомбирование, контроль над сознанием — это всегда ее пугало. Был бы здесь Маршал, он бы такого не допустил.
   — Зомбируют в первую очередь слабаков, — произнесла она веским тоном, с расстановкой. — Это тебе информация к размышлению…
   Зойга она разыскала три часа спустя в одиннадцатом отсеке, в дебрях продуктовых складов. На нем был бежево-коричневый комбинезон с нашивками, чистенький, нигде ни прорехи, ни пятнышка. Римма давно подметила: если гинтиец — это или неряха вроде профессора Пергу, или аккуратист вроде Зойга, золотой середины у них не бывает.
   Ее взгляд скользнул по вздутым карманам на «молниях»: похоже, у него все полевое снаряжение при себе, от бластера и газовых гранат до набора отверток и респиратора… или там два респиратора? А через плечо висит на ремне портативный медавтомат, как и говорил Энзо.
   — Здорово, — буркнула Римма, глядя на него исподлобья.
   Зойга она и раньше недолюбливала, хотя уважала за крутизну. Он всегда был себе на уме, мрачноватый, сосредоточенный, от ее мистических идей отмахивался, как от «девичьих суеверий» (Римма объясняла это его недалекостью и мужским шовинизмом). Когда он в домберге показал слабину (примечательно, что как раз там он впервые столкнулся с Полем Лагаймом), Римма ликовала: вот и вылезло наружу, кто чего стоит! А как он отделал добродушного Энзо — до сотрясения мозга, разве это не поступок предателя? Но ему все равно, он ведь зомби.
   — Ты зачем «сканера» ищешь? — в лоб спросила Римма после прохладного и формального обмена новостями. — Это работа для корабельной службы безопасности, а не для полевых агентов.
   — Хочу искупить ошибку, — бесстрастно процедил Зойг. — Пергу и его санитары привыкли иметь дело с дебилами, а здесь — парень с достаточно высоким уровнем интеллекта, с боевой подготовкой. Я должен был дать Пергу охрану, я несу ответственность за их гибель.
   — Ребята на тебя обижаются. Фингалов понаставил почем зря.
   — Сами напросились. Чуть не угробили источник ценной информации, а баллы потом с меня бы сняли.
   Римма засопела в раздумье: гладкие ответы, все логично… В рассуждениях зомби может присутствовать логика, хотя собственной воли у них нет. Будь здесь Груша, он раскусил бы Зойга, но где сейчас бывший главный психолог «Гиппогрифа»? Наверное, рядом с Маршалом.
   — А медавтомат тебе не лень таскать?
   — Лень не лень, а по Уставу положено, — гинтиец, шагнувший было в сторону, остановился. — На корабле чрезвычайная ситуация, связь не работает. Если обнаружу пострадавшего и не смогу вызвать медиков — должен оказать первую помощь на месте. Ты когда в последний раз в Устав заглядывала?
   — Выслуживаешься перед Лорехауном? — прищурилась Кирч.
   — Соблюдаю Устав. Я не собираюсь из-за смены руководства портить свою карьеру, и тебе не советую.
   Зомбированный Зойг, не слушая больше Римму, свернул в проход меж двух рядов контейнеров. Или не зомбированный, а лояльный и расчетливый?.. Такой же наглухо закрытый, как эти контейнеры, глубоко посаженные черные глаза на смуглом лице напоминают замочные скважины. Римма не поняла, как с ним обстоит дело, и неопределенность была мучительной, словно разнылся зуб.
   Впрочем, встреченному на обратном пути Энзо, а также Соне, к которой она ходила одалживать шампунь, Кирч многозначительным шепотом намекнула, что Зойг точно зомби, есть некие признаки, неоспоримо об этом свидетельствующие.
   Вернувшись в каюту, она откопала в ворохе одежды под койкой форменный комбинезон. Почти чистый. Если на воротник и другие загрязнившиеся места наклеить заплатки, со стиркой можно не возиться. Только откуда бы заплатки вырезать?.. Но тут она забыла о форме, потому что ей вспомнился пьяный ремонтник со сварочным аппаратом, которого она встретила неподалеку от лаборатории Пергу.
 
   В перламутрово-папоротниковом раю ничего не менялось, никто Саймона не навещал. Он то дремал, то грезил своим сногсшибательным фильмом, то бездумно рассматривал жемчужные на зеленом фоне листья папоротников. Покой и безопасность. Он узник Космопола, его права защищены великим множеством галактических конвенций, уложений, законов — словно над ним вздымаются своды незримой цитадели, и никто извне до него не доберется.
   Лишь одно вызывало досаду. Он разгадал все загадки «Конторы Игрек» кроме последней: зачем нужны баллы, которые все так стремятся получить и боятся потерять? Наверное, он никогда уже этого не узнает…
   Внезапно он ощутил чужое присутствие, повернул голову и обнаружил около мониторов двух дьяволов — ликвидированного Космополом Лиргисо и его пилота, шиайтианина Хинара, чей след затерялся на Незе с полгода назад.
   — Доктор, если это вы, дайте мне антигаллюцин, — попросил Саймон слабым голосом. — А то вижу такую гадость, что мне сейчас дурно станет!
   Дьяволы переглянулись.
   — Саймон, соизволь пояснить, к чему или к кому относится сие уничижительное определение? — ледяным тоном поинтересовался Лиргисо.
   Его опять обманули. Та женщина была не офицером Космопола, а сообщницей лярнийского выродка, и ее подослали к Саймону, чтобы она выведала про Поля без риска, что единственного свидетеля кондрашка хватит раньше, чем он успеет сообщить информацию.
   — Но вы же его нашли? — с отчаянной надеждой спросил Саймон.
   — Нет, — зло бросил Лиргисо.
   Вот это совсем плохо… В какую сумму можно оценить такого «сканера», как Поль Лагайм? В восьмизначную-девятизначную, не меньше.
   — Я же не знал, кто он такой! Он сказал, его зовут Томек, я и решил, что это обыкновенный геологоразведчик, а если б знал, не стал бы связываться, — Саймон торопливо лепетал оправдания, и ему казалось, что листья папоротников на стенах шевелятся тревожно и враждебно, и все вокруг заполнено их страшным шелестом. — Почему он соврал, не представился? Я же понимаю, каких денег стоит хороший «сканер», но, может, еще удастся найти другого такого же, равноценного. Я, между прочим, знаю, где «Контора» берет своих «сканеров»!
   — Саймон, ты никогда никого не любил, не правда ли? — все так же зло процедил Живущий-в-Прохладе. — Ты на это не способен, для тебя все измеряется в кредитках. Зато страдать ты способен… И какую бы безумную боль ни испытывал я, тебе будет еще больнее, это я гарантирую.
   Саймон опять начал беспомощно барахтаться в оправданиях, но Лиргисо велел ему замолчать и после инъекции нермала стал расспрашивать о местоположении конторских кораблей и базы на Рузе.
   — Хинар, вышвырни его из «кокона», — распорядился он перед тем, как исчезнуть. — Возможно, с Полем сейчас плохо обращаются, а он здесь нежится в безопасности и комфорте — это невыносимо!
   Насчет безопасности и комфорта Клисс мог бы поспорить, но счел за лучшее не открывать рта.
   Шиайтианин, все такой же тощий, жилистый, с прилизанными желтыми волосами и неприятным костистым лицом, начал поочередно отключать системы «кокона».
   — Хинар! — позвал Саймон. — Скажи боссу, я очень много знаю. Если босс хочет, чтоб у него были шансы против «Конторы», без меня ему никак не обойтись. Я все расскажу.
   — Расскажешь, куда денешься, — с неприязнью бросил через плечо Хинар. — И расскажешь, и расплатишься. Сначала Лейла, теперь Поль…
   — Хинар, я же не виноват, он же назвался Томеком, а лица я не видел, у него был анизотропный щиток! А Лейла не умерла, она предала вас, слышишь? Она теперь с Тиной Хэдис, я видел их вместе!
   Шиайтианин повернулся.
   — Значит, та заварушка в Солбурге — тоже твоя работа? Босс об этом еще не знает…
   «Господи, ну, зачем я это сказал? — ужаснулся Саймон. — Теперь еще больше озлобятся… А что будет с моим фильмом? Куда Лиргисо дел мои линзы — неужели выкинул? Фильм не должен пропасть, пусть что угодно пропадет, только не фильм…»
 
   Сколько можно продержаться на допинге и болеутоляющих препаратах? Вряд ли долго. Питательных капсул, заменяющих полноценную еду, в лаборатории профессора не нашлось, а есть галеты и шоколад Поль не мог: при попытке что-нибудь разжевать — острая боль в деснах. Несколько зубов сломано (уж лучше бы их выбили), и в челюсти, возможно, трещина.
   Когда Поль на Незе получал травмы в драках, он сразу обращался за медицинской помощью, и последствия его уличных приключений проскальзывали мимо, как виды за окнами несущейся на полной скорости машины. Только теперь он по-настоящему узнал, что такое быть избитым.
   Аппетита у него не было, и от голода он пока не страдал, но сознавал: без пищи он через некоторое время ослабеет настолько, что никакой допинг не поможет.
   Еще сильнее его мучила невозможность соблюдать элементарные правила гигиены. Он не нуждался в роскоши и мог обойтись без комфорта, но не мыть грязные руки, ходить в заскорузлой от пота и крови одежде, пользоваться вместо туалета укромными корабельными закоулками — все его существо цивилизованного незийского гражданина в восьмом поколении против этого бунтовало.
   Зато его до сих пор не поймали. Он скрывался в заброшенной, почти не обитаемой части корабля. Полутемные помещения, загроможденные пустыми ящиками и контейнерами, кучи ржавых железяк. Кое-где — не столь давние следы уборки, и, несмотря на это, крайняя степень запущенности.
   Однажды Поль заметил робота, который занимался довольно странным делом: пачкал пол. Сначала размазывал по изношенному пластику вещество, напоминающее глину, потом поливал какой-то прокисшей жижей из резервуара. А другой автомат разбрасывал мусор, изъятый, по всей вероятности, из мусоропровода: скомканные обертки от жвачек и шоколадок, пусты тюбики, использованные гигиенические прокладки, луковые и картофельные очистки, рваные одноразовые носки, батарейки, — и методично заталкивал этот сор в щели между ящиками.
   «Здесь не только люди свихнулись, автоматика тоже», — решил Поль.
   Он нашел среди раскиданного роботом хлама тряпку и повязал на голову наподобие банданы, чтобы спрятать рыжие волосы. Некоторые здесь носят банданы, а лицо у него разбитое, опухшее, в синяках, на свои портреты анфас и в профиль он сейчас вряд ли похож. В шлеме неудобно — щиток темный, а тут и без того полумрак, и к тому же такая маскировка может навести на подозрения.
   Его искали по всему кораблю, это он чувствовал, и среди тех, кто занимался поисками, нарастала нервозность. Поль поймал момент, когда один из них умер — внезапно, насильственной смертью. У них какие-то внутренние разногласия?
   Несколько раз Поль пытался покинуть свое убежище, чтобы добраться до ангара с машинами, но возвращался обратно, когда чувствовал, что может столкнуться с людьми. На корабле народа много, а он не настолько крутой, чтобы прорываться с боем.
   Потом его все-таки нашли. Он лежал, распятый, на металлическом столе, и нависающий над ним робот манипуляторами-щипцами отрывал от его тела один кровоточащий кусочек за другим.
   Вообще-то, Поль смотрел на казнь со стороны, с расстояния в пять-шесть метров, но боль все равно была нестерпимая. Это не должно продолжаться, это надо остановить… Тут Поль разглядел, что на столе вовсе не он, а Саймон Клисс — щуплый, бледный, темноволосый, с искаженным от муки лицом. Несмотря на это открытие, ему по-прежнему было больно.
   «Действие лекарства закончилось, — понял он, когда с трудом разлепил опухшие веки и увидел затопленное грязноватым полумраком помещение, загроможденное штабелями пустых ящиков с эмблемами продуктовых компаний. — Надо принять еще. Я уснул на сквозняке, и теперь меня лихорадит, потому и приснился такой мерзкий сон… Нет, это не сон, а будущее».
   Он принял новую дозу обезболивающего, а также лекарство, сбивающее температуру. Запить нечем, пришлось глотать всухомятку. В одном из соседних помещений был кран над пожелтелой кафельной выемкой в полу, если его открыть — побежит тонкой струйкой теплая водица, но идти туда не было сил. Поль сел, прислонился к ободранному ящику. Боль понемногу затихла, но лихорадка не отпускала.
   «Вот так я и увижу Клисса… Я не хочу такого будущего. Клисс заслужил, чтоб его пристрелили, но так убивать нельзя, и я этого не хочу. Я должен знать, что будет дальше. Надо посмотреть на то будущее, которое наступит после этого…»
   Его знобило все сильнее, он скорчился, чтобы спастись от сквозняка, а потом стало совсем не холодно, хотя с облачного неба сыпался снег — на тротуар, на лицо. На длинных каштановых волосах Ивены тоже белели снежинки. Высокая и тоненькая, она шла рядом с Полем вдоль небольших, в несколько этажей, домов, местами обшарпанных, а местами ярко покрашенных, словно их собрали из разномастных модулей.
   На фонарных столбах — криво налепленные листовки с непонятными цифрами, голые деревья в грязном газоне окутаны гирляндами золотистых лампочек. Дальше, за газоном, толпятся старинные автомобили, их так много, что они едва не лезут друг на друга. Один, крайний, воровато свернул, вырулил на тротуар и промчался мимо, обдав Поля с Ивеной грязной снежной кашей. Они подались в сторону, хотя и знали, что это не опасно.
   — Почему роботы не убирают всю эту слякоть? — спросила Ивена.
   — Потому что на Земле в начала двадцать первого века роботов-уборщиков еще не было, — объяснил Поль. — Здесь все соответствует эпохе, никаких анахронизмов.
   Они прошли мимо желтого козырька, под которым висел на стене угловатый серый ящик — посередине диск с кнопками, сбоку болтаются провода. Мимо проехал, чуть не задев их, еще один автомобиль, разрисованный драконами.
   — Кошачий город… — повернувшись к Полю, улыбнулась Ивена. — Разве кошкам здесь удобно?
   — Да не Кошачий он, — Поль тоже улыбнулся. — «Катарин» — это древнеземное женское имя, а кошка — «кэт», видишь, втрое короче. Город назвали в честь женщины. Наверное, это была какая-нибудь королева, посмотрим потом в путеводителе.
   — Все равно Кошачий, — не сдалась Ивена. — Ты же сам так сказал. Помнишь, ты говорил, что видел его во сне? Он похож на твой сон?
   — Похож.
   «Мне это снится, — понял Поль. — Ну да, Ивене четырнадцать лет, а здесь она взрослая девушка. Моя девушка… И раз я гуляю с ней живой — значит, меня не убили на том корабле?»
   — Найдем кафе? — предложила Ивена. — Или давай газировку в магазине купим.
   Они завернули в магазинчик со скользким белым крыльцом.
   «Крыльцо-аттракцион, — едва сумев удержаться на ногах и подхватить Ивену, подумал Поль. — Вот это уже неправдоподобно. Не может быть, чтобы для ступенек использовали такие скользкие плиты, даже в древности».
   В магазине был маленький черный телевизор, тоже старинный — цвета слегка искажены, изображение двумерное.
   — Смотри, Саймон Клисс, — Ивена кивнула на экран. — Ты говорил, что он тоже был в твоем сне, и мы его здесь увидим.
   Продавщица покосилась на них укоризненно и вполголоса сообщила:
   — Это ведущий программы новостей, его зовут…
   В городе-музее Саймон Клисс работает под псевдонимом. Не стоит комментировать вслух «как это сделано» и разрушать колорит эпохи.
   Клисс на экране натужно острил и цинично высмеивал каких-то граждан, пострадавших от криминала. Поскольку граждане были виртуальные, ему за это ничего не грозило.
   Когда вышли на улицу, Ивена сказала:
   — Вот видишь, все совпало с твоим сном. Когда ты отпустил Клисса, его забрали сюда, и он никому больше не навредил — ты же это предвидел.
   — Ничего я не предвидел. Я тогда хотел только одного — избавиться от Клисса. Вначале я собирался его убить, но он увидел нож и попросил не убивать, и я не смог. Посадил его в бот и отправил в неизвестность. Я даже не знал, спасется он или пропадет в киселе, мне было все равно.
   — Но ведь сон ты видел до этого!
   — Я тогда не думал о снах, я вообще был полуотключенный. Как я «цербера» грохнул и все замки пооткрывал — сам не заметил. Я же тогда не мог, как сейчас, сознательно брать технику под контроль, само получилось. Я шел, как сомнамбула, и все делал на автомате, в голове у меня начало проясняться уже потом, когда мы с Клиссом наперегонки глотали допинг.
   Они свернули в улицу, которая выводила к реке. Пришлось пересечь перекресток, забитый древними автомобилями с водителями-роботами. Одни машины стояли, другие пытались ползти вперед. Пешеходы-туристы лавировали в этом подвижном столпотворении, ища просветы, а Поль не удержался, смошенничал: с помощью телекинеза передвинул на полметра грузовик, чтобы поскорее добраться до противоположного тротуара.