Страница:
поле куда чаще, чем в казарме, действовал самостоятельно. Там он не только
принимал решения, но и сам претворял их в жизнь. Его инициатива на учениях
чаще, чем обычно, находила поддержку. И еще он любил учения за то, что на
маршах, при выполнении боевых задач, когда неожиданно и резко менялась
обстановка, когда экипажам приходилось напрягать все свои силы и нередко
выручать друг друга из сложных ситуаций, у людей необычайно обострялось
чувство ответственности за порученное им дело, а сами они преображались до
неузнаваемости, раскрывая лучшие качества своих характеров, ярко и
устремленно проявляя способности. В такие минуты и Кольцов испытывал
необычайный прилив энергии, забывал все свои неурядицы и сомнения.
На исходе вторых суток, когда рота заправлялась топливом, к Кольцову
подошел старшина Доля и протянул письмо. На конверте стояли штампы:
"Заказное", "Авиа". "Кому это так не терпится?" -- подумал Кольцов. Почерк
отправителя, однако, был незнаком. Кольцов взглянул на обратный адрес. И
тоже ничего не понял. И вдруг его осенило: "Да это же квартира Кулешова! От
Юли!" Сердце у него взволнованно забилось. Он хотел было вскрыть конверт и
тут же прочитать письмо. Но так же быстро передумал, сунул конверт в карман
и, стараясь не выдавать волнения, спросил старшину:
-- Давно пришло?
-- Только что заправщик привез.
-- Я хотел напомнить тебе, Иван Семенович, -- сменил тему разговора
Кольцов, -- что, когда вчера второй взвод перетаскивал через болото машины и
ребята возились с тросами, у кого-нибудь наверняка промокли ноги. Но сами
солдаты в этом ввек не признаются. Так ты проверь:
-- Напрасно беспокоитесь. Две пары сапог еще утром заменил, -- поджав
губы, с обидой доложил старшина. -- Это ж надо ухитриться: так грязи было по
щиколотку, а они через голенища ее начерпали... Нарочно, что ли?
-- Старались:
-- То-то и видно. А сапоги я потом специально в воде проверял. Как
паяные, хоть бы каплю где пропустили.
-- Хорошо, -- одобрил действия Доли Кольцов. -- Проследи, чтобы при
заправке второпях чего-нибудь не оставили на дороге. Бывает:
Доля козырнул и побежал к роте. А Кольцов, оставшись один, с
нетерпением вытащил письмо из кармана.
"Сергей Дмитриевич" -- писала Юля. -- Мне очень жаль, что я опоздала к
отходу поезда и не смогла проводить вас. Мне кажется, что вы уехали
обиженным. И я, поверьте, расстроена этим. Конечно, я не имела права
отпускать вас, не сказав несколько теплых слов. Но вы настоящий мужчина и
простите меня. По крайней мере, мне этого очень хочется:"
Далее Юля писала о себе. Она здорова, хотя и устала. Год выдался
напряженным. Было бы неплохо в конце концов уехать отдохнуть. Но a(bc f(o
складывается так, что, пока не будет закончена работа, об отпуске можно
только мечтать. В связи с этим настроение у нее не ахти какое бодрое и даже
выглядит она не очень хорошо. Не так уж, конечно, чтобы плохо. Но и совсем
не так, как, допустим, летом или даже тогда, когда они ходили в театр.
Дочитав до этого места, Кольцов невольно улыбнулся. Юля раньше никогда
не была так с ним откровенна. А он никак не мог представить себе, как это
Юля может выглядеть неважно.
"Тем не менее все это мелочи. И никакого серьезного значения я им не
придаю, -- заключила она. -- Куда больше меня интересует и волнует ваше
настроение и то, чем вы теперь заняты. Я не получила от вас еще ни одной
весточки, хотя вы и обещали писать часто. Ладно. Наверно, и без меня дел
много. Однако, несмотря на это, и мысли не допускаю, что вы забросили работу
над прибором. Конечно, продолжать ее в ваших условиях неимоверно трудно. Но
я помню, как горячо отстаивали вы свою идею во время нашей беседы на
балконе, на дне рождения вашего друга, кстати, передайте им всем от меня
самый большой привет, помню записи в вашей тетради, которую тогда же вы
передали мне, и очень хочу надеяться на то, что вы эту идею воплотите в
жизнь. Не берусь предугадывать, каким путем вам это удастся, но я твердо
верб в ваши силы, в ваше будущее. Не разочаровывайте меня. Если вы не
дойдете до финиша, мы все потеряем нечто гораздо большее, чем просто новая
система. Учитывая вашу занятость, мне не хотелось бы отрывать вас от вашего
основного поиска и на минуту. И тем не менее обращаюсь к вам с просьбой: не
предавайте забвению и того, о чем говорили у нас на разборе. Нам, во всяком
случае молодым специалистам, ясно, что самое оригинальное и перспективное
решение проблемы намечено вами. Скоро у вас отпуск. Вы будете в Москве.
Непременно дайте знать о себе. Нам очень нужна ваша консультация. И пишите
мне. Не забывайте, пишите:"
Заканчивалось письмо коротким "Юля" и небольшой припиской: "Вчера
разговаривала с вашим Братом по телефону. Он звонил Ирине. Не знаю, пишет ли
он вам. Но мне он сказал, что у него все в порядке. Того и вам желаю".
Кольцов аккуратно свернул письмо и убрал в карман. Он знал, что
перечитает его еще и еще раз, что время для этого будет, еще раз все
обдумает, прочувствует. Но и сейчас уже он чувствовал огромное
удовлетворение от сознания, что Юля все же была на вокзале. Если бы он знал
об этом раньше!.. Тяжелый, как танковый каток, груз скатился у него с души.
Ему даже показалось, что много светлее стало в воздухе, ослепительнее и ярче
заблестел снег. Напрасно она беспокоится, он и не думал останавливаться на
половине дистанции. И если у него в эти дни совершенно не было времени,
чтобы присесть за свои записи, то мозг не прекращал работы ни на минуту.
Иногда Кольцову казалось, что он даже во сне продолжает напряженный поиск,
так как по утрам совершенно неожиданно находил ответы на те вопросы, которые
еще поздно вечером накануне казались почти неразрешимыми.
"А буду в Москве, конечно, позвоню и дам не только консультацию, а всю
трансформированную схему "Совы" с вариантом "дельта". Теперь после встречи с
Владиславом Андреевичем она стала совершенно мне ясна, -- подумал он. Ему
захотелось ответить Юле немедленно. Он огляделся, подыскивая удобное
местечко, чтобы присесть, и неожиданно услыхал голос Звягина:
-- Товарищ капитан, вас вызывает Десятый.
Это был позывной Семина. Кольцов подошел к своему танку, включился в
сеть.
-- Я -- Ноль-первый. Прием! -- доложил он.
-- Я -- Десятый. Заправку закончили? -- спросил Семин.
-- Заканчиваем.
-- Возьмите карту! -- приказал Семин. -- Слушайте задачу.
Кольцов быстро раскрыл планшет.
-- Готовы? -- торопил Семин.
-- Так точно.
-- Немедленно вышлите взвод для разведки переправы в изгибе реки.
Oонятно?
-- Так точно!
-- Там их будут ждать саперы. Понятно?
-- Понятно.
-- Переправу разведать в трех, минимум в двух местах. Ясно?
-- Так точно!
-- Самому в десять тридцать быть на западной опушке леса, квадрат
двадцать четыре ноль-семь. Нашли?
-- Нашел.
-- Повторите!
Кольцов повторил задачу.
-- Кого высылаете в разведку?
-- Старшего лейтенанта Аверочкина.
-- Высылайте!
Кольцов переключил переговорное устройство и скомандовал:
-- Аверочкин, ко мне!
Чтобы выиграть время и уложиться в срок, Аверочкин повел свой взвод
напрямик через высоту. Танки легко перевалили через гребень высоты и
проворно скатились по ее западному склону к ледяной ленте Кульи. Аверочкин
выглянул из люка башни и увидел, что почти одновременно со взводом по
дороге, тянувшейся по склону, к берегу подъехал газик. Из него вылезли два
офицера и направились к реке. Это были проверяющие. В одном из них Аверочкин
сразу же узнал Ланового. Аверочкин понял, что прибыл именно в ту точку, в
какую надо, и приказал остановиться. Механик-водитель завел танк в кусты
погуще и заглушил двигатель. А Аверочкин спрыгнул с брони на снег и побежал
к саперам, работавшим на льду.
-- Ну что тут получается? -- нетерпеливо окликнул он их на бегу.
-- Спуски, товарищ старший лейтенант, более или менее подходящие нашли.
Дооборудовать можно. А лед тонок, -- доложил командир отделения.
-- Сколько?
-- Где десять, а где только восемь сантиметров.
-- Жидковато, -- согласился Аверочкин.
Метрах в пяти от берега саперы сверлили очередную лунку. Вытащили из
бура ледяной цилиндрик, замерили.
-- Десять, товарищ старший лейтенант! -- доложил командир отделения.
-- Глубину проверяли? -- спросил Аверочкин.
-- Сейчас начнем. По дну хотите?
-- Это не мне решать. Наше дело -- ко всему быть готовым.
Саперы достали трос с метками, опустили в лунку. И замерли. Над рекой,
над разбегающимися во все стороны от высоты снежными просторами с гулом
пронеслась пара легкокрылых, как стрелы, самолетов. Они неожиданно появились
над Кульей откуда-то из-за леса, сквозь который только что пробивались танки
Аверочкина, и, обгоняя звук, растаяли в голубом мареве.
-- Чьи? -- спросил командир отделения саперов.
Аверочкин пожал плечами:
-- Как их разберешь:
Когда глубину реки промерили на середине, в том же направлении в небе
прошла вторая пара. А потом из-за леса донеслось тяжелое громыхание, будто
тысячепудовые жернова начали перемалывать огромные серые валуны, принесенные
в долину Кульи еще древним ледником. Прислушавшись к этому грохоту,
Аверочкин сказал:
-- Вот теперь похоже, что это были "восточные". Наверно, обрабатывают
десант.
Саперы ничего не ответили и только быстрей закрутили ручки своих буров.
Надо было спешить. Это поняли все. На плацдарме, захваченном десантом, было
жарко.
К Аверочкину подошел полковник Лановой. Разговор с проверяющим обычно
бывает предельно деловым. Вопрос -- ответ. Но Лановой был не просто
проверяющим. И Аверочкин не удержался, расплылся в улыбке.
-- Здравия желаю, товарищ полковник. Вот и вернулись вы к нам! -- b%/+.
приветствовал старший лейтенант бывшего командира полка.
-- А как же! Хочу точно знать, в чем вы тут преуспели, -- поздоровался
за руку с Аверочкиным полковник. -- Звание давно присвоили?
-- В прошлом месяце.
-- Поздравляю!
-- Служу Советскому Союзу! -- отчеканил Аверочкин.
-- Ну докладывайте, старший лейтенант, какую взвод получил задачу?
Аверочкин доложил. Полковник поинтересовался результатами промеров,
записал ответы Аверочкина в свой блокнот.
-- Действуйте! -- подбодрил он в конце разговора Аверочкина и отошел к
своему напарнику.
Грохот за лесом теперь не умолкал ни на минуту. Он лишь становился то
глуше -- и тогда казалось, что вместе с мерзлой землей дрожит и морозный
воздух, -- то звонче -- словно били по большим железным листам.
Когда река была промерена на всю ширину по трем коридорам, на скатах
высоты появился штабной бронетранспортер. Семин начал рекогносцировку.
Выслушав доклад Аверочкина, он переспросил:
-- Дно проверяли шестами?
-- Так точно, товарищ майор, -- подтвердил Аверочкин. -- Дно илистое,
вязкое. Глубина почти на пределе преодоления.
-- Понятно. Пойдем по льду. Лед усилим. Готовьте настил, -- принял
решение Семин.
-- Разрешите, товарищ майор? -- неожиданно обратился к Семину Кольцов.
Семин неохотно кивнул:
-- Что такое?
-- Может, стоит рискнуть? Разрешите, я проведу роту по дну? --
предложил Кольцов.
Семин поморщился. Мельком взглянул на проверяющих, щелкнул пальцем по
клапану планшета. Вопрос командира первой роты был, по его мнению,
совершенно неуместным. Объяснять это Кольцову он, естественно, не стал, но
всем своим видом показал, что инициативой капитана он недоволен.
-- Вы же слышали данные разведки, -- заметил он.
-- У меня люди натренированные, -- не отступал Кольцов.
-- Увязнуть любые могут.
-- Не страшно. Вытянем. Зато при удаче время выиграть сумеем, --
уверенно продолжал Кольцов.
Такая настойчивость уже переходила все границы и на какую-то
секунду-другую даже поколебала майора. "Конечно выиграем, да еще сколько!"
-- согласился он невольно с предложением Кольцова. Но уже в следующий момент
натура взяла свое, и мысли Семина заработали в привычном направлении.
"только ордена за это мне все равно не дадут, -- подумал он. -- А вот если
твоих натренированных потом полдня придется из или тросами тянуть -- за это
командир полка стружку снимет именно с меня". Семин метнул на Кольцова
пронзительный взгляд и резко сказал:
-- Будете выполнять, товарищ капитан, то, что вам прикажут!
-- Есть! -- осекся Кольцов и, отступив на шаг в сторону, взглянул
сквозь просвет деревьев на небо. Над рекой снова пролетела пара серебристых
самолетов. На этот раз они пролетели так низко, что, казалось, зазевайся
летчики хоть на секунду -- и оба самолета неминуемо врежутся в крутой правый
берег Кульи. Но все обошлось благополучно. Только с деревьев от гула и ветра
посыпался снег. Да еще не укрылось от наблюдательных глаз Кольцова то, что
проверяющие, взглянув на часы, что-то записали в своих кондуитах.
Семин поставил задачу каждой роте, и на реке началась работа. На лед
укладывали настил, утрамбовывали снег, заливали его водой. Воду черпали из
прорубей, пробитых несколько поодаль от настила.
В самом начале работ на опушку леса, сползавшего к берегу, прибыло
подразделение зенитчиков. Очередную пару самолетов они "ab`%b(+( дружным
огнем. Грохот их стрельбы слился с грохотом, доносившимся с плацдарма.
Все три танковые роты батальона уже выдвинулись к реке и заняли позиции
-- каждая неподалеку от подготовленного для нее съезда. Экипажи ждали
команды "Вперед!". Но команда не поступала. Мороз быстро схватывал мокрую
снежную массу снаружи. Но внутри снежного бурта вода застывала медленно.
Надежного цементирования не получалось. Настил легко разъезжался. Его
приходилось крепить скобами, а лед усиливать бревнами. Но их на берегу было
не так уж много. А валить лес, как всегда, категорически запрещалось.
Семин нервничал, суетился, подгонял командиров. Но дело спорилось
медленно. Кольцов по опыту чувствовал, что добром это не кончится. И
оказался прав. На плацдарме с новой силой загрохотали взрывы, и Семина
потребовал на связь командир полка. Семин поспешил к штабной рации, не зная
о том, что у Фомина только что состоялся неприятный разговор с командиром
дивизии.
-- Где ваши танки? Я спрашиваю: где ваши танки? -- гремел в эфире
генеральский бас. -- Из десанта последний дух вышибают! А вы топчетесь у
паршивой речушки!
Фомину ничего не оставалось, как пообещать, что он ускорит дело.
-- Немедленно доложите мне, в чем там загвоздка! -- потребовал генерал.
-- И не дожидайтесь, когда я сам приеду на берег.
Поэтому ничего не было удивительного в том, что всегда сдержанный Фомин
на сей раз говорил очень раздраженно:
-- Что вы там делаете? Почему до сих пор не слышу доклада о переправе?
-- Усиливаем лед. Работы еще на час, не меньше! -- доложил Семин.
-- Нету у нас столько времени! -- кричал по рации Фомин.
-- Лед очень тонок. А мороз слаб! -- попытался объяснить задержку
Семин.
-- Какое мне дело! -- ничего не желал слушать Фомин. -- Головой
отвечаете за выполнение задачи! Понятно?
-- Есть! -- ответил Семин и вышел из бронетранспортера. Он не
преувеличивал Фомину свои трудности. Лед на реке действительно не выдержал
бы танки. А мороз, как назло, не хотел быстро сковывать воедино лед и
дерево. И только через час, не раньше, протянувшиеся от берега к берегу
настилы могли надежно принять на себя все три роты. И это тоже было верно.
Но с этими обстоятельствами никто не хотел считаться. И надо было срочно
что-то предпринимать. Что-то эффективное... И вдруг Семин вспомнил о
предложении Кольцова. "Может, верно, рискнуть? Двинуть одну роту по дну? --
подумал он. -- Другого выхода просто нет!"
Он вернулся к рации и, связавшись с Кольцовым, передал приказ:
-- Вы, товарищ Кольцов, хвастались своей натренированностью. Так вот
вам приказ: герметизируйте танки! И о готовности немедленно докладывайте
мне!
Кольцов от неожиданности даже оторопел: пожалуй, только этим можно было
объяснить наступившую в их разговоре паузу. Майор частенько менял свое
мнение, Кольцов это знал. Но такого шараханья из стороны в сторону он не
замечал за ним никогда. Ведь только час назад Семин и слышать ничего не
желал о подводном варианте. И вдруг на тебе: "Герметизируйте!"
-- Вы что, не поняли? -- нетерпеливо запрашивал Семин.
-- Да нет, понял, -- все еще не очень четко ответил Кольцов.
-- Тогда о чем же думаете?
"Думаю о том, как наверстать потерянный час! -- чуть было не сорвалось
у Кольцова с языка. -- Если бы тогда потолковей взвесил, что к чему, сейчас
уже можно было бы лезть под воду!" Но он сказал совсем другое:
-- Разрешите пробить во льду сразу два коридора?
-- Почему два? -- сразу насторожился Семин.
-- По двум проходам быстрее пройдем. Да и надежней будет: вдруг все же
в одном коридоре остановка получится.
-- Пробивайте хоть три, хоть четыре! Только не теряйте ни минуты! Hх
нет! -- требовал Семин.
-- Понял! -- ответил Кольцов и переключил переговорное устройство на
связь с командирами взводов. Но прежде чем дать им команду, не сдержался и
проговорил: -- Вот уж теперь-то ни в коем случае горячку пороть нельзя.
Сухие взрывы, как клинки, разрубили ледяное покрывало реки. В небо
взметнулись снежная пыль, осколки льда, серебристые фонтаны воды.
В морозном воздухе, перекрывая друг друга, вспыхнули две лучистые
радуги. И прежде чем ветер унес их за поворот реки и осыпал ледяными
искорками у обрыва высокого правого берега, с низкого левого в воду поползли
танки первой роты. Подминая битый лед, они уверенно все глубже и глубже
уходили под воду, и скоро на ее волнующейся поверхности остались видны
только воздухозаборные трубы.
За их неторопливым движением с волнением наблюдали все, кто в ожидании
команды на переправу находился в это время на левом берегу. Пробитые в воде
коридоры были достаточно широкими. И все же потеряй механик-водитель
направление хоть на минуту, лед срезал бы трубы как ножом. Без подачи
воздуха двигатели заглохнут, танки встанут под водой. И тогда начнется
трудная для зимних условий, кропотливая работа по эвакуации из-под воды
людей и техники. А это неминуемо осложнило бы выполнение боевой задачи... Но
танки двигались вдоль коридоров, словно по шнуру, словно шли они не своим
ходом, а их тащили с берега на берег на буксирах, так четко выдерживали курс
экипажи. Направляющие машины благополучно достигли противоположного берега,
и под воду ушли два очередных танка.
Когда первая рота была уже полностью на правом берегу и стремительно
продвигалась вперед на помощь окруженному десанту, Семин дал команду начать
переправу по настилам. Но война, даже учебная, развивается по своим законам,
которые не всегда вовремя умеют предвидеть ее участники. Так случилось и на
этот раз.
Едва первые танки второй и третьей роты вползли на настил, в воздухе
снова появились самолеты. На этот раз их было шесть. Они парами пронеслись
на бреющем полете над рекой и улетели за синий лес. А к Семину подошел
Лановой и недовольным тоном, словно с обидой, потребовал:
-- Остановите роты, товарищ майор. Переправы уничтожены. Часть танков
тоже. Зря, что ли, час назад тут летали разведчики? Надо было делать из
этого правильные выводы.
Семину ничего не оставалось делать, как выполнить эту команду и
доложить о сложившейся обстановке командиру полка. Принимая доклад, Фомин
поначалу было встрепенулся.
-- Что значит рота Кольцова? Где лично вы? Где батальон? -- негодующе
потребовал он полного отчета. Но потом умолк. И, уже выслушав все сообщение
до конца, тяжело вздохнул. -- Эх, Семин! Я, наверно, вас самого переведу в
ремонтную мастерскую, -- сказал он и дал короткий приказ: -- Герметизируйте
оставшиеся танки! Продолжайте выполнять задачу!
В военный городок штаб полка вернулся еще засветло. Фомин вместе с
Дорониным прошли в кабинет. Фомин разделся, с удовольствием прижал ладони к
горячей печке. Доронин присел на диван, закурил. Учения закончились, полк
получил высокую оценку. Были выявлены некоторые недочеты в управлении
подразделениями, особенно в динамике боя, ряд других недостатков. Но в целом
полк действовал как единый, хорошо слаженный механизм. Командир дивизии
остался доволен полком, работой его штаба, его командиром.
"Считайте, что вам повезло: только вступили в командование -- и сразу
такие большие учения! -- сказал он Фомину. -- Лучше узнали людей и на что
каждый из них способен. Да и мне, не скрою, представилась возможность
получше познакомиться с вами. Экзамен, одним словом, вы выдержали.
Поздравляю!"
Фомин подошел к столу, перевернул на откидном календаре несколько
+(ab.g*.".
Дверь кабинета открылась, на пороге, с неразлучной папкой под мышкой,
появился начальник штаба.
Подполковник Лыков заметно осунулся. За дни учений ему досталось
больше, чем кому бы то ни было. Но, как обычно, он был собран, сосредоточен.
Сказал, словно извиняясь:
-- Бумаг тут накопилось, словно их год не разбирали! -- и положил на
стол Фомина целый ворох писем и документов.
-- А как же ты думал, писари тоже не дремали! -- усмехнулся Фомин,
усаживаясь в кресло.
-- Наверно, можно будет отправлять в отпуск тех, кто еще не гулял? --
спросил Лыков.
-- Первым делом, -- кивнул Фомин. -- Много у нас таких?
-- Человек шесть:
-- Кое-кого из солдат надо будет тоже отпусками поощрить, -- предложил
Доронин.
-- Обязательно, -- согласился Фомин.
Доронин, хитровато улыбнувшись, сказал:
-- Проверяющие особо отметили роту капитана Кольцова.
Фомин обернулся к Доронину и сказал с теплой улыбкой:
-- Я думаю, в самом недалеком времени у нас будет новый комбат.
-- Будет ли? -- задумчиво усмехнулся вдруг Доронин.
-- Вне всякого сомнения! -- решительно заверил Фомин. -- А что?
-- Не только от нас это зависит:
-- Командир дивизии меня поддержит!
-- Я не об этом, -- сказал Доронин и встал.
В городок начала возвращаться техника.
Поздно вечером, когда танки уже перегоняли с мойки в боксы, Кольцов
подозвал Аверочкина и попросил:
-- Проследи, чтобы все было в порядке. А мне надо позвонить.
-- Буду тут до конца! -- заверил Аверочкин.
-- Давай, -- пожал ему руку Кольцов и направился домой. Ответ Юле он
написал. Но отправить его так и не смог. И теперь решил не отправлять его
вовсе, а позвонить ей. Учитывая разницу во времени, в Москве был еще рабочий
день, и он вполне мог застать Юлю в КБ.
У себя на квартире Кольцов сразу же, не раздеваясь, снял трубку
телефона. Спросил дежурившего на коммутаторе связиста:
-- Дорогой, Москву долго ждать?
-- Пока заказов нет, -- ответил дежурный. -- Давайте номер.
Кольцов назвал номер. Добавил:
-- Попроси Юлию Александровну Руденко.
-- Понял. Ждите, -- принял заказ дежурный.
Кольцов разделся. Подошел к зеркалу. Взглянул на себя. Он почернел,
скулы подвело, глаза воспалились, но смотрели весело. "Не удастся поговорить
толково, хотя бы объясню, почему задержался с ответом. А то неудобно
получается", -- подумал он. А поговорить всласть обо всем хотелось ой как!..
И о работе, и о себе, и о ней:
Однако время шло. На кухне вскипел чайник. Кольцов приготовил ванну.
Достал чистое белье. И вдруг раздался звонок, требовательный, резкий.
Кольцов с волнением схватил трубку и сразу услыхал голос Юли.
Слышимость была хорошей. Юля, казалось, была совсем рядом.
-- Наконец-то объявились, пропавшая душа! Откуда вы говорите? --
спросила она.
-- Из дому. Но слышу вас очень хорошо! -- обрадовался Кольцов.
-- Почему из дому? Разве вы не получили приказ? -- снова спросила Юля.
-- Какой приказ? Мы только что вернулись с учений. Я не мог отправить
вам письмо и решил позвонить: -- начал объяснять Кольцов.
-- Значит, вы ничего не знаете. Ну что ж, рада вам сообщить, --
прервала его Юля. -- Вас перевели в Москву. Будете работать у нас в КБ.
Поздравляю.
-- Вы шутите? -- не поверил Кольцов.
-- И не думаю.
-- Ничего не понимаю: -- растерялся Кольцов.
-- Мне сказал об этом Владимир Георгиевич. До встречи! -- простилась
Юля, и связь оборвалась.
-- Владимир Георгиевич? -- машинально переспросил Кольцов. И вдруг его
осенило: "Ну да, значит, поверил в меня". -- Теперь понятно: До встречи!: --
повторил Кольцов, но Юля уже не слышала этих слов.
Кольцов положил трубку и выглянул в окно. Над городком уже опускалась
ночь. В ворота бокса заехал последний танк и выключил свет. В боксе стало
темно.
Ачкасов прищурился от непривычно яркого солнечного света и полез в
карман за темными очками. Больше месяца он проболел гриппом. В первых числах
февраля он простудился. У него начался насморк. А закончилось все это
воспалением легких. Пока врачи прослушивали его, ставили банки и кололи,
зима сменилась весной. Весна наступала решительно и уже в середине марта, за
какую-нибудь неделю, почти наполовину согнала в городе снег, и теперь на
асфальте, повсюду, словно после дождя, стояли лужи. Солнце отражалось в них
бесчисленными бликами, и от этого и без того светлый день стал совсем
искрящимся.
Ачкасов сел в машину.
-- Наконец-то, Владимир Георгиевич, давно пора выздоравливать, --
поприветствовал его водитель.
-- Да. Некстати разболелся, не вовремя получилось, -- словно
оправдываясь, ответил Ачкасов. -- Но, кажется, все обошлось.
-- В министерство?
-- Нет. Поедемте на стройку к Кулешову. Помните, в новый район?
-- Куда осенью ездили?
Ачкасов утвердительно кивнул и закашлялся. Кашель был тяжелый, глухой.
Генерал сразу вспотел.
-- Вот вам и "обошлось", -- укоризненно проговорил водитель и завел
двигатель. -- Вы уж, пожалуйста, ветровое стекло-то не открывайте.
Новенькая черная "Волга" плавно тронулась с места и, быстро набирая
принимал решения, но и сам претворял их в жизнь. Его инициатива на учениях
чаще, чем обычно, находила поддержку. И еще он любил учения за то, что на
маршах, при выполнении боевых задач, когда неожиданно и резко менялась
обстановка, когда экипажам приходилось напрягать все свои силы и нередко
выручать друг друга из сложных ситуаций, у людей необычайно обострялось
чувство ответственности за порученное им дело, а сами они преображались до
неузнаваемости, раскрывая лучшие качества своих характеров, ярко и
устремленно проявляя способности. В такие минуты и Кольцов испытывал
необычайный прилив энергии, забывал все свои неурядицы и сомнения.
На исходе вторых суток, когда рота заправлялась топливом, к Кольцову
подошел старшина Доля и протянул письмо. На конверте стояли штампы:
"Заказное", "Авиа". "Кому это так не терпится?" -- подумал Кольцов. Почерк
отправителя, однако, был незнаком. Кольцов взглянул на обратный адрес. И
тоже ничего не понял. И вдруг его осенило: "Да это же квартира Кулешова! От
Юли!" Сердце у него взволнованно забилось. Он хотел было вскрыть конверт и
тут же прочитать письмо. Но так же быстро передумал, сунул конверт в карман
и, стараясь не выдавать волнения, спросил старшину:
-- Давно пришло?
-- Только что заправщик привез.
-- Я хотел напомнить тебе, Иван Семенович, -- сменил тему разговора
Кольцов, -- что, когда вчера второй взвод перетаскивал через болото машины и
ребята возились с тросами, у кого-нибудь наверняка промокли ноги. Но сами
солдаты в этом ввек не признаются. Так ты проверь:
-- Напрасно беспокоитесь. Две пары сапог еще утром заменил, -- поджав
губы, с обидой доложил старшина. -- Это ж надо ухитриться: так грязи было по
щиколотку, а они через голенища ее начерпали... Нарочно, что ли?
-- Старались:
-- То-то и видно. А сапоги я потом специально в воде проверял. Как
паяные, хоть бы каплю где пропустили.
-- Хорошо, -- одобрил действия Доли Кольцов. -- Проследи, чтобы при
заправке второпях чего-нибудь не оставили на дороге. Бывает:
Доля козырнул и побежал к роте. А Кольцов, оставшись один, с
нетерпением вытащил письмо из кармана.
"Сергей Дмитриевич" -- писала Юля. -- Мне очень жаль, что я опоздала к
отходу поезда и не смогла проводить вас. Мне кажется, что вы уехали
обиженным. И я, поверьте, расстроена этим. Конечно, я не имела права
отпускать вас, не сказав несколько теплых слов. Но вы настоящий мужчина и
простите меня. По крайней мере, мне этого очень хочется:"
Далее Юля писала о себе. Она здорова, хотя и устала. Год выдался
напряженным. Было бы неплохо в конце концов уехать отдохнуть. Но a(bc f(o
складывается так, что, пока не будет закончена работа, об отпуске можно
только мечтать. В связи с этим настроение у нее не ахти какое бодрое и даже
выглядит она не очень хорошо. Не так уж, конечно, чтобы плохо. Но и совсем
не так, как, допустим, летом или даже тогда, когда они ходили в театр.
Дочитав до этого места, Кольцов невольно улыбнулся. Юля раньше никогда
не была так с ним откровенна. А он никак не мог представить себе, как это
Юля может выглядеть неважно.
"Тем не менее все это мелочи. И никакого серьезного значения я им не
придаю, -- заключила она. -- Куда больше меня интересует и волнует ваше
настроение и то, чем вы теперь заняты. Я не получила от вас еще ни одной
весточки, хотя вы и обещали писать часто. Ладно. Наверно, и без меня дел
много. Однако, несмотря на это, и мысли не допускаю, что вы забросили работу
над прибором. Конечно, продолжать ее в ваших условиях неимоверно трудно. Но
я помню, как горячо отстаивали вы свою идею во время нашей беседы на
балконе, на дне рождения вашего друга, кстати, передайте им всем от меня
самый большой привет, помню записи в вашей тетради, которую тогда же вы
передали мне, и очень хочу надеяться на то, что вы эту идею воплотите в
жизнь. Не берусь предугадывать, каким путем вам это удастся, но я твердо
верб в ваши силы, в ваше будущее. Не разочаровывайте меня. Если вы не
дойдете до финиша, мы все потеряем нечто гораздо большее, чем просто новая
система. Учитывая вашу занятость, мне не хотелось бы отрывать вас от вашего
основного поиска и на минуту. И тем не менее обращаюсь к вам с просьбой: не
предавайте забвению и того, о чем говорили у нас на разборе. Нам, во всяком
случае молодым специалистам, ясно, что самое оригинальное и перспективное
решение проблемы намечено вами. Скоро у вас отпуск. Вы будете в Москве.
Непременно дайте знать о себе. Нам очень нужна ваша консультация. И пишите
мне. Не забывайте, пишите:"
Заканчивалось письмо коротким "Юля" и небольшой припиской: "Вчера
разговаривала с вашим Братом по телефону. Он звонил Ирине. Не знаю, пишет ли
он вам. Но мне он сказал, что у него все в порядке. Того и вам желаю".
Кольцов аккуратно свернул письмо и убрал в карман. Он знал, что
перечитает его еще и еще раз, что время для этого будет, еще раз все
обдумает, прочувствует. Но и сейчас уже он чувствовал огромное
удовлетворение от сознания, что Юля все же была на вокзале. Если бы он знал
об этом раньше!.. Тяжелый, как танковый каток, груз скатился у него с души.
Ему даже показалось, что много светлее стало в воздухе, ослепительнее и ярче
заблестел снег. Напрасно она беспокоится, он и не думал останавливаться на
половине дистанции. И если у него в эти дни совершенно не было времени,
чтобы присесть за свои записи, то мозг не прекращал работы ни на минуту.
Иногда Кольцову казалось, что он даже во сне продолжает напряженный поиск,
так как по утрам совершенно неожиданно находил ответы на те вопросы, которые
еще поздно вечером накануне казались почти неразрешимыми.
"А буду в Москве, конечно, позвоню и дам не только консультацию, а всю
трансформированную схему "Совы" с вариантом "дельта". Теперь после встречи с
Владиславом Андреевичем она стала совершенно мне ясна, -- подумал он. Ему
захотелось ответить Юле немедленно. Он огляделся, подыскивая удобное
местечко, чтобы присесть, и неожиданно услыхал голос Звягина:
-- Товарищ капитан, вас вызывает Десятый.
Это был позывной Семина. Кольцов подошел к своему танку, включился в
сеть.
-- Я -- Ноль-первый. Прием! -- доложил он.
-- Я -- Десятый. Заправку закончили? -- спросил Семин.
-- Заканчиваем.
-- Возьмите карту! -- приказал Семин. -- Слушайте задачу.
Кольцов быстро раскрыл планшет.
-- Готовы? -- торопил Семин.
-- Так точно.
-- Немедленно вышлите взвод для разведки переправы в изгибе реки.
Oонятно?
-- Так точно!
-- Там их будут ждать саперы. Понятно?
-- Понятно.
-- Переправу разведать в трех, минимум в двух местах. Ясно?
-- Так точно!
-- Самому в десять тридцать быть на западной опушке леса, квадрат
двадцать четыре ноль-семь. Нашли?
-- Нашел.
-- Повторите!
Кольцов повторил задачу.
-- Кого высылаете в разведку?
-- Старшего лейтенанта Аверочкина.
-- Высылайте!
Кольцов переключил переговорное устройство и скомандовал:
-- Аверочкин, ко мне!
Чтобы выиграть время и уложиться в срок, Аверочкин повел свой взвод
напрямик через высоту. Танки легко перевалили через гребень высоты и
проворно скатились по ее западному склону к ледяной ленте Кульи. Аверочкин
выглянул из люка башни и увидел, что почти одновременно со взводом по
дороге, тянувшейся по склону, к берегу подъехал газик. Из него вылезли два
офицера и направились к реке. Это были проверяющие. В одном из них Аверочкин
сразу же узнал Ланового. Аверочкин понял, что прибыл именно в ту точку, в
какую надо, и приказал остановиться. Механик-водитель завел танк в кусты
погуще и заглушил двигатель. А Аверочкин спрыгнул с брони на снег и побежал
к саперам, работавшим на льду.
-- Ну что тут получается? -- нетерпеливо окликнул он их на бегу.
-- Спуски, товарищ старший лейтенант, более или менее подходящие нашли.
Дооборудовать можно. А лед тонок, -- доложил командир отделения.
-- Сколько?
-- Где десять, а где только восемь сантиметров.
-- Жидковато, -- согласился Аверочкин.
Метрах в пяти от берега саперы сверлили очередную лунку. Вытащили из
бура ледяной цилиндрик, замерили.
-- Десять, товарищ старший лейтенант! -- доложил командир отделения.
-- Глубину проверяли? -- спросил Аверочкин.
-- Сейчас начнем. По дну хотите?
-- Это не мне решать. Наше дело -- ко всему быть готовым.
Саперы достали трос с метками, опустили в лунку. И замерли. Над рекой,
над разбегающимися во все стороны от высоты снежными просторами с гулом
пронеслась пара легкокрылых, как стрелы, самолетов. Они неожиданно появились
над Кульей откуда-то из-за леса, сквозь который только что пробивались танки
Аверочкина, и, обгоняя звук, растаяли в голубом мареве.
-- Чьи? -- спросил командир отделения саперов.
Аверочкин пожал плечами:
-- Как их разберешь:
Когда глубину реки промерили на середине, в том же направлении в небе
прошла вторая пара. А потом из-за леса донеслось тяжелое громыхание, будто
тысячепудовые жернова начали перемалывать огромные серые валуны, принесенные
в долину Кульи еще древним ледником. Прислушавшись к этому грохоту,
Аверочкин сказал:
-- Вот теперь похоже, что это были "восточные". Наверно, обрабатывают
десант.
Саперы ничего не ответили и только быстрей закрутили ручки своих буров.
Надо было спешить. Это поняли все. На плацдарме, захваченном десантом, было
жарко.
К Аверочкину подошел полковник Лановой. Разговор с проверяющим обычно
бывает предельно деловым. Вопрос -- ответ. Но Лановой был не просто
проверяющим. И Аверочкин не удержался, расплылся в улыбке.
-- Здравия желаю, товарищ полковник. Вот и вернулись вы к нам! -- b%/+.
приветствовал старший лейтенант бывшего командира полка.
-- А как же! Хочу точно знать, в чем вы тут преуспели, -- поздоровался
за руку с Аверочкиным полковник. -- Звание давно присвоили?
-- В прошлом месяце.
-- Поздравляю!
-- Служу Советскому Союзу! -- отчеканил Аверочкин.
-- Ну докладывайте, старший лейтенант, какую взвод получил задачу?
Аверочкин доложил. Полковник поинтересовался результатами промеров,
записал ответы Аверочкина в свой блокнот.
-- Действуйте! -- подбодрил он в конце разговора Аверочкина и отошел к
своему напарнику.
Грохот за лесом теперь не умолкал ни на минуту. Он лишь становился то
глуше -- и тогда казалось, что вместе с мерзлой землей дрожит и морозный
воздух, -- то звонче -- словно били по большим железным листам.
Когда река была промерена на всю ширину по трем коридорам, на скатах
высоты появился штабной бронетранспортер. Семин начал рекогносцировку.
Выслушав доклад Аверочкина, он переспросил:
-- Дно проверяли шестами?
-- Так точно, товарищ майор, -- подтвердил Аверочкин. -- Дно илистое,
вязкое. Глубина почти на пределе преодоления.
-- Понятно. Пойдем по льду. Лед усилим. Готовьте настил, -- принял
решение Семин.
-- Разрешите, товарищ майор? -- неожиданно обратился к Семину Кольцов.
Семин неохотно кивнул:
-- Что такое?
-- Может, стоит рискнуть? Разрешите, я проведу роту по дну? --
предложил Кольцов.
Семин поморщился. Мельком взглянул на проверяющих, щелкнул пальцем по
клапану планшета. Вопрос командира первой роты был, по его мнению,
совершенно неуместным. Объяснять это Кольцову он, естественно, не стал, но
всем своим видом показал, что инициативой капитана он недоволен.
-- Вы же слышали данные разведки, -- заметил он.
-- У меня люди натренированные, -- не отступал Кольцов.
-- Увязнуть любые могут.
-- Не страшно. Вытянем. Зато при удаче время выиграть сумеем, --
уверенно продолжал Кольцов.
Такая настойчивость уже переходила все границы и на какую-то
секунду-другую даже поколебала майора. "Конечно выиграем, да еще сколько!"
-- согласился он невольно с предложением Кольцова. Но уже в следующий момент
натура взяла свое, и мысли Семина заработали в привычном направлении.
"только ордена за это мне все равно не дадут, -- подумал он. -- А вот если
твоих натренированных потом полдня придется из или тросами тянуть -- за это
командир полка стружку снимет именно с меня". Семин метнул на Кольцова
пронзительный взгляд и резко сказал:
-- Будете выполнять, товарищ капитан, то, что вам прикажут!
-- Есть! -- осекся Кольцов и, отступив на шаг в сторону, взглянул
сквозь просвет деревьев на небо. Над рекой снова пролетела пара серебристых
самолетов. На этот раз они пролетели так низко, что, казалось, зазевайся
летчики хоть на секунду -- и оба самолета неминуемо врежутся в крутой правый
берег Кульи. Но все обошлось благополучно. Только с деревьев от гула и ветра
посыпался снег. Да еще не укрылось от наблюдательных глаз Кольцова то, что
проверяющие, взглянув на часы, что-то записали в своих кондуитах.
Семин поставил задачу каждой роте, и на реке началась работа. На лед
укладывали настил, утрамбовывали снег, заливали его водой. Воду черпали из
прорубей, пробитых несколько поодаль от настила.
В самом начале работ на опушку леса, сползавшего к берегу, прибыло
подразделение зенитчиков. Очередную пару самолетов они "ab`%b(+( дружным
огнем. Грохот их стрельбы слился с грохотом, доносившимся с плацдарма.
Все три танковые роты батальона уже выдвинулись к реке и заняли позиции
-- каждая неподалеку от подготовленного для нее съезда. Экипажи ждали
команды "Вперед!". Но команда не поступала. Мороз быстро схватывал мокрую
снежную массу снаружи. Но внутри снежного бурта вода застывала медленно.
Надежного цементирования не получалось. Настил легко разъезжался. Его
приходилось крепить скобами, а лед усиливать бревнами. Но их на берегу было
не так уж много. А валить лес, как всегда, категорически запрещалось.
Семин нервничал, суетился, подгонял командиров. Но дело спорилось
медленно. Кольцов по опыту чувствовал, что добром это не кончится. И
оказался прав. На плацдарме с новой силой загрохотали взрывы, и Семина
потребовал на связь командир полка. Семин поспешил к штабной рации, не зная
о том, что у Фомина только что состоялся неприятный разговор с командиром
дивизии.
-- Где ваши танки? Я спрашиваю: где ваши танки? -- гремел в эфире
генеральский бас. -- Из десанта последний дух вышибают! А вы топчетесь у
паршивой речушки!
Фомину ничего не оставалось, как пообещать, что он ускорит дело.
-- Немедленно доложите мне, в чем там загвоздка! -- потребовал генерал.
-- И не дожидайтесь, когда я сам приеду на берег.
Поэтому ничего не было удивительного в том, что всегда сдержанный Фомин
на сей раз говорил очень раздраженно:
-- Что вы там делаете? Почему до сих пор не слышу доклада о переправе?
-- Усиливаем лед. Работы еще на час, не меньше! -- доложил Семин.
-- Нету у нас столько времени! -- кричал по рации Фомин.
-- Лед очень тонок. А мороз слаб! -- попытался объяснить задержку
Семин.
-- Какое мне дело! -- ничего не желал слушать Фомин. -- Головой
отвечаете за выполнение задачи! Понятно?
-- Есть! -- ответил Семин и вышел из бронетранспортера. Он не
преувеличивал Фомину свои трудности. Лед на реке действительно не выдержал
бы танки. А мороз, как назло, не хотел быстро сковывать воедино лед и
дерево. И только через час, не раньше, протянувшиеся от берега к берегу
настилы могли надежно принять на себя все три роты. И это тоже было верно.
Но с этими обстоятельствами никто не хотел считаться. И надо было срочно
что-то предпринимать. Что-то эффективное... И вдруг Семин вспомнил о
предложении Кольцова. "Может, верно, рискнуть? Двинуть одну роту по дну? --
подумал он. -- Другого выхода просто нет!"
Он вернулся к рации и, связавшись с Кольцовым, передал приказ:
-- Вы, товарищ Кольцов, хвастались своей натренированностью. Так вот
вам приказ: герметизируйте танки! И о готовности немедленно докладывайте
мне!
Кольцов от неожиданности даже оторопел: пожалуй, только этим можно было
объяснить наступившую в их разговоре паузу. Майор частенько менял свое
мнение, Кольцов это знал. Но такого шараханья из стороны в сторону он не
замечал за ним никогда. Ведь только час назад Семин и слышать ничего не
желал о подводном варианте. И вдруг на тебе: "Герметизируйте!"
-- Вы что, не поняли? -- нетерпеливо запрашивал Семин.
-- Да нет, понял, -- все еще не очень четко ответил Кольцов.
-- Тогда о чем же думаете?
"Думаю о том, как наверстать потерянный час! -- чуть было не сорвалось
у Кольцова с языка. -- Если бы тогда потолковей взвесил, что к чему, сейчас
уже можно было бы лезть под воду!" Но он сказал совсем другое:
-- Разрешите пробить во льду сразу два коридора?
-- Почему два? -- сразу насторожился Семин.
-- По двум проходам быстрее пройдем. Да и надежней будет: вдруг все же
в одном коридоре остановка получится.
-- Пробивайте хоть три, хоть четыре! Только не теряйте ни минуты! Hх
нет! -- требовал Семин.
-- Понял! -- ответил Кольцов и переключил переговорное устройство на
связь с командирами взводов. Но прежде чем дать им команду, не сдержался и
проговорил: -- Вот уж теперь-то ни в коем случае горячку пороть нельзя.
Сухие взрывы, как клинки, разрубили ледяное покрывало реки. В небо
взметнулись снежная пыль, осколки льда, серебристые фонтаны воды.
В морозном воздухе, перекрывая друг друга, вспыхнули две лучистые
радуги. И прежде чем ветер унес их за поворот реки и осыпал ледяными
искорками у обрыва высокого правого берега, с низкого левого в воду поползли
танки первой роты. Подминая битый лед, они уверенно все глубже и глубже
уходили под воду, и скоро на ее волнующейся поверхности остались видны
только воздухозаборные трубы.
За их неторопливым движением с волнением наблюдали все, кто в ожидании
команды на переправу находился в это время на левом берегу. Пробитые в воде
коридоры были достаточно широкими. И все же потеряй механик-водитель
направление хоть на минуту, лед срезал бы трубы как ножом. Без подачи
воздуха двигатели заглохнут, танки встанут под водой. И тогда начнется
трудная для зимних условий, кропотливая работа по эвакуации из-под воды
людей и техники. А это неминуемо осложнило бы выполнение боевой задачи... Но
танки двигались вдоль коридоров, словно по шнуру, словно шли они не своим
ходом, а их тащили с берега на берег на буксирах, так четко выдерживали курс
экипажи. Направляющие машины благополучно достигли противоположного берега,
и под воду ушли два очередных танка.
Когда первая рота была уже полностью на правом берегу и стремительно
продвигалась вперед на помощь окруженному десанту, Семин дал команду начать
переправу по настилам. Но война, даже учебная, развивается по своим законам,
которые не всегда вовремя умеют предвидеть ее участники. Так случилось и на
этот раз.
Едва первые танки второй и третьей роты вползли на настил, в воздухе
снова появились самолеты. На этот раз их было шесть. Они парами пронеслись
на бреющем полете над рекой и улетели за синий лес. А к Семину подошел
Лановой и недовольным тоном, словно с обидой, потребовал:
-- Остановите роты, товарищ майор. Переправы уничтожены. Часть танков
тоже. Зря, что ли, час назад тут летали разведчики? Надо было делать из
этого правильные выводы.
Семину ничего не оставалось делать, как выполнить эту команду и
доложить о сложившейся обстановке командиру полка. Принимая доклад, Фомин
поначалу было встрепенулся.
-- Что значит рота Кольцова? Где лично вы? Где батальон? -- негодующе
потребовал он полного отчета. Но потом умолк. И, уже выслушав все сообщение
до конца, тяжело вздохнул. -- Эх, Семин! Я, наверно, вас самого переведу в
ремонтную мастерскую, -- сказал он и дал короткий приказ: -- Герметизируйте
оставшиеся танки! Продолжайте выполнять задачу!
В военный городок штаб полка вернулся еще засветло. Фомин вместе с
Дорониным прошли в кабинет. Фомин разделся, с удовольствием прижал ладони к
горячей печке. Доронин присел на диван, закурил. Учения закончились, полк
получил высокую оценку. Были выявлены некоторые недочеты в управлении
подразделениями, особенно в динамике боя, ряд других недостатков. Но в целом
полк действовал как единый, хорошо слаженный механизм. Командир дивизии
остался доволен полком, работой его штаба, его командиром.
"Считайте, что вам повезло: только вступили в командование -- и сразу
такие большие учения! -- сказал он Фомину. -- Лучше узнали людей и на что
каждый из них способен. Да и мне, не скрою, представилась возможность
получше познакомиться с вами. Экзамен, одним словом, вы выдержали.
Поздравляю!"
Фомин подошел к столу, перевернул на откидном календаре несколько
+(ab.g*.".
Дверь кабинета открылась, на пороге, с неразлучной папкой под мышкой,
появился начальник штаба.
Подполковник Лыков заметно осунулся. За дни учений ему досталось
больше, чем кому бы то ни было. Но, как обычно, он был собран, сосредоточен.
Сказал, словно извиняясь:
-- Бумаг тут накопилось, словно их год не разбирали! -- и положил на
стол Фомина целый ворох писем и документов.
-- А как же ты думал, писари тоже не дремали! -- усмехнулся Фомин,
усаживаясь в кресло.
-- Наверно, можно будет отправлять в отпуск тех, кто еще не гулял? --
спросил Лыков.
-- Первым делом, -- кивнул Фомин. -- Много у нас таких?
-- Человек шесть:
-- Кое-кого из солдат надо будет тоже отпусками поощрить, -- предложил
Доронин.
-- Обязательно, -- согласился Фомин.
Доронин, хитровато улыбнувшись, сказал:
-- Проверяющие особо отметили роту капитана Кольцова.
Фомин обернулся к Доронину и сказал с теплой улыбкой:
-- Я думаю, в самом недалеком времени у нас будет новый комбат.
-- Будет ли? -- задумчиво усмехнулся вдруг Доронин.
-- Вне всякого сомнения! -- решительно заверил Фомин. -- А что?
-- Не только от нас это зависит:
-- Командир дивизии меня поддержит!
-- Я не об этом, -- сказал Доронин и встал.
В городок начала возвращаться техника.
Поздно вечером, когда танки уже перегоняли с мойки в боксы, Кольцов
подозвал Аверочкина и попросил:
-- Проследи, чтобы все было в порядке. А мне надо позвонить.
-- Буду тут до конца! -- заверил Аверочкин.
-- Давай, -- пожал ему руку Кольцов и направился домой. Ответ Юле он
написал. Но отправить его так и не смог. И теперь решил не отправлять его
вовсе, а позвонить ей. Учитывая разницу во времени, в Москве был еще рабочий
день, и он вполне мог застать Юлю в КБ.
У себя на квартире Кольцов сразу же, не раздеваясь, снял трубку
телефона. Спросил дежурившего на коммутаторе связиста:
-- Дорогой, Москву долго ждать?
-- Пока заказов нет, -- ответил дежурный. -- Давайте номер.
Кольцов назвал номер. Добавил:
-- Попроси Юлию Александровну Руденко.
-- Понял. Ждите, -- принял заказ дежурный.
Кольцов разделся. Подошел к зеркалу. Взглянул на себя. Он почернел,
скулы подвело, глаза воспалились, но смотрели весело. "Не удастся поговорить
толково, хотя бы объясню, почему задержался с ответом. А то неудобно
получается", -- подумал он. А поговорить всласть обо всем хотелось ой как!..
И о работе, и о себе, и о ней:
Однако время шло. На кухне вскипел чайник. Кольцов приготовил ванну.
Достал чистое белье. И вдруг раздался звонок, требовательный, резкий.
Кольцов с волнением схватил трубку и сразу услыхал голос Юли.
Слышимость была хорошей. Юля, казалось, была совсем рядом.
-- Наконец-то объявились, пропавшая душа! Откуда вы говорите? --
спросила она.
-- Из дому. Но слышу вас очень хорошо! -- обрадовался Кольцов.
-- Почему из дому? Разве вы не получили приказ? -- снова спросила Юля.
-- Какой приказ? Мы только что вернулись с учений. Я не мог отправить
вам письмо и решил позвонить: -- начал объяснять Кольцов.
-- Значит, вы ничего не знаете. Ну что ж, рада вам сообщить, --
прервала его Юля. -- Вас перевели в Москву. Будете работать у нас в КБ.
Поздравляю.
-- Вы шутите? -- не поверил Кольцов.
-- И не думаю.
-- Ничего не понимаю: -- растерялся Кольцов.
-- Мне сказал об этом Владимир Георгиевич. До встречи! -- простилась
Юля, и связь оборвалась.
-- Владимир Георгиевич? -- машинально переспросил Кольцов. И вдруг его
осенило: "Ну да, значит, поверил в меня". -- Теперь понятно: До встречи!: --
повторил Кольцов, но Юля уже не слышала этих слов.
Кольцов положил трубку и выглянул в окно. Над городком уже опускалась
ночь. В ворота бокса заехал последний танк и выключил свет. В боксе стало
темно.
Ачкасов прищурился от непривычно яркого солнечного света и полез в
карман за темными очками. Больше месяца он проболел гриппом. В первых числах
февраля он простудился. У него начался насморк. А закончилось все это
воспалением легких. Пока врачи прослушивали его, ставили банки и кололи,
зима сменилась весной. Весна наступала решительно и уже в середине марта, за
какую-нибудь неделю, почти наполовину согнала в городе снег, и теперь на
асфальте, повсюду, словно после дождя, стояли лужи. Солнце отражалось в них
бесчисленными бликами, и от этого и без того светлый день стал совсем
искрящимся.
Ачкасов сел в машину.
-- Наконец-то, Владимир Георгиевич, давно пора выздоравливать, --
поприветствовал его водитель.
-- Да. Некстати разболелся, не вовремя получилось, -- словно
оправдываясь, ответил Ачкасов. -- Но, кажется, все обошлось.
-- В министерство?
-- Нет. Поедемте на стройку к Кулешову. Помните, в новый район?
-- Куда осенью ездили?
Ачкасов утвердительно кивнул и закашлялся. Кашель был тяжелый, глухой.
Генерал сразу вспотел.
-- Вот вам и "обошлось", -- укоризненно проговорил водитель и завел
двигатель. -- Вы уж, пожалуйста, ветровое стекло-то не открывайте.
Новенькая черная "Волга" плавно тронулась с места и, быстро набирая