Страница:
гостиницы "Дружба" и скоро остановились на краю широкого оврага. Тут стоял и
дом, в котором Сергею дали квартиру. Дом был многоэтажный, красивый, с
удобными просторными подъездами. Он давно уже был заселен, и Сергей получил
в нем квартиру, как говорят в таких случаях, за выездом. Скоростной лифт
стремительно подбросил всех троих на девятый этаж.
-- Чистое катапультирование, -- заметил Владимир, выходя из кабины.
Открыли дверь. В квартире горел свет.
-- Ну и ну, даже не выключил, -- проворчал Владимир и спустил с поводка
Занду.
-- Экстренный выезд. Знаете, как иногда бывает? -- начала было
объяснять Ирина.
-- Знаю. Что вы за него заступаетесь? -- усмехнулся Владимир. --
Наверняка одурел от радости, что обзавелся наконец собственным углом, до
электричества ли тут было? Посмотрим еще, как прикрутил краны:
Но газ и вода оказались закрытыми по всем правилам. А вот мебель, * *
Сергей внес ее в дом, обернутую бумагой и обитую планками, так она и стояла
посреди комнаты, неразвернутая и нерасколоченная.
-- Это уже не экстренность, а прямо какая-то паника, -- покачал головой
Владимир. -- Что у вас такое случилось?
-- Ничего. Просто шеф любит сверхоперативность. Он говорит, что на
войне быстрота и стремительность тысячам людей жизнь спасли.
-- Стало быть, он у вас до сих пор воюет? Силен дед:
-- Ну и что мы будем делать? -- спросила Ирина.
-- Наводить порядок, -- не задумываясь ответил Владимир. -- Поможете
мне?
-- Помогу, -- согласилась Ирина. -- Только немного. Мне еще заниматься
надо. Да, откровенно говоря, в магазин еще надо забежать, купить что-нибудь
на завтрак. Вы же знаете, я живу, как и вы, по- холостяцки.
-- Ирочка! -- обрадовался Владимир. -- Так давайте воспроизведем
классическое разделение труда: вы отправляетесь за покупками и обеспечиваете
себя и меня, как говорит наш начпрод, пищевым довольствием, а я крушу эту
тару и выбрасываю ее в место сбора вторсырья!
-- А что я вам куплю?
-- Я скажу. Колбасы. Десять сантиметров по двадцать в диаметре,
двадцать -- по десять и метр сосисок. Любых. А впрочем, что ни купите -- за
все спасибо.
-- И вы будете сыты?
-- Вместе с Зандой.
Ирина не сдержала улыбки.
-- Ваша жена будет самой счастливой женщиной на свете.
-- Так почему бы вам не занять эту должность?
Ирина добродушно прищурила глаз.
-- Боюсь, что столько счастья я просто не вмещу. А разделение труда --
это выход из положения.
-- В таком случае возьмите эти знаки самовыражения, -- протянул ей
Владимир деньги.
-- Зачем так много? -- удивилась Ирина.
-- Их не обязательно тратить все, -- успокоил ее Владимир.
Ирина ушла. А он быстро переоделся в спортивный костюм Сергея и
принялся за дело.
С тех давних пор как Ирина вместе с Сергеем и Юлей побывали в гостях у
Владимира в Есино, видеть ее, встречаться с ней стало самым большим и
постоянным желанием Кольцова-младшего. Все свои взаимоотношения с братом
Владимир с тех пор старался строить так, чтобы в них хоть какое-нибудь
участие принимала и Ирина. Надо ли было переговорить с Сергеем по телефону,
Владимир в первую очередь звонил Ирине, узнавал, где Сергей, как его найти,
а потом уж выходил на брата. Требовалось ли что-либо передать
Кольцову-старшему -- это тоже не обходилось без Ирины. Он старался увидеть
ее и безо всяких поводов. Такое случалось, когда они втроем, а иногда и
вместе с Юлей где-нибудь ужинали, заваливались на чашку кофе к Ирининому
брату- художнику, в его творческую мастерскую, или ходили в театры. Владимир
был бы рад видеть ее чаще, но у Ирины всегда находились какие-нибудь причины
для отказов. Она и впрямь сильно была занята. Владимир это знал: четыре раза
в неделю она после работы ходила в институт, два раза посещала какие-то
курсы совершенствования языка при одном министерстве. Свободным у нее
практически оставалось лишь воскресенье, да и то относительно. В Москве
Ирина жила одна, родители -- мать и отец -- работали в Ленинграде. И в этот
день у нее, естественно, немало набиралось всяких дел по хозяйству. Этот год
и эта весна у нее были особенно напряженными, так как летом она заканчивала
всю свою учебу. Получала диплом в институте, справку на курсах и могла
искать себе любую, связанную с французским и английским языками работу.
Владимир все понимал. Но легче ему от этого не было. Ни изменить, ни
исправить в создавшейся ситуации он не мог ничего. Однако невесело на душе у
него было даже не из-за того, что он редко видел Ирину. В конце концов, до
государственных m*' ,%-." не так уж было и далеко. Можно было и подождать
той поры, когда Ирина все сдаст и будет гораздо свободней. Но что сулила ему
эта ее свобода? Владимир с каждой встречей увлекался ею все сильней. А она
оставалась все такой же, какой он увидел ее при их знакомстве:
непосредственной, приветливой, отзывчивой. Но не более. Похоже было: исчезни
он с ее горизонта, перестань ее звонить, напоминать о себе, -- и она его тут
же забудет, будто и не знала никогда. Но, появись он опять, она снова будет
приветливой, дружески внимательной. Получалось так, что в какой-то степени
младший брат повторял в личном плане историю старшего. С той лишь разницей,
что если отношения Сергея и Юли были более или менее определенны, то у
Владимира с Ириной они даже не были выяснены. А выяснять их, несмотря на
бесспорную решительность и твердость своего характера, Владимир не хотел,
предпочитая волнующую сладкую неопределенность ясной и быстрой развязке.
Что поделаешь, так уж видно на роду было написано обоим Кольцовым в
чем-то быть первыми, не умеющими отступать и уступать своих позиций, а в
чем-то не по времени робкими и даже по-детски беспомощными. Впрочем, и этому
можно было найти объяснение: братья ни в чем не искали для себя выгоды, ни в
делах, ни в жизни не ловчили, как щитами, от житейских перипетий своими
сильными характерами не закрывались.
Когда через час Ирина вернулась, квартиру уже нельзя было узнать.
Теперь ту стену, к которой ближе подходила дверь лоджии, от пола до потолка
закрывали стеллажи из темного полированного дерева. В нише напротив окна
расположилась обтянутая красным материалом широкая, с тремя квадратными
подушками тахта. Возле нее на ножках, такого же темного цвета, как и
стеллажи, стоял телевизор и орал по меньшей мере наполовину мощности своих
динамиков. Транслировался очередной хоккейный матч из Лужников. Занда
вертелась возле Ирины в коридоре, а Владимир со сноровкой забойщика дырявил
пробойником стену на кухне.
Как Владимир успел сделать все это -- для Ирины осталось тайной. Но что
ее поразило больше всего, так это чистота, немыслимая обычно в квартирах при
такой работе.
-- Когда же вы успели вынести весь мусор? -- с удивлением спросила она.
-- А я и не думал его выносить, -- продолжая долбить кирпич, признался
Владимир. -- Я его в шкаф засунул. Все равно пока там пусто.
-- Вот оно что? Тогда давайте я его вынесу:
-- Нет уж, Ирочка. Не о том забота, -- категорически запротестовал
Владимир. -- Берите-ка в руки сковородку и вставайте к плите. А я тем
временем навешу этот шкаф да соберу стол. И мы с вами по-человечески
поужинаем. Надеюсь, вы догадались купить чего-нибудь этакого, категорически
запрещенного в наших гарнизонах?
-- Нет, не догадалась:
-- Зря. Но, на счастье, я нашел это кое-что у бывшего танкиста. Для
аппетита нам хватит.
Ирина приняла и это предложение. В конце концов, ужинать было надо. Но
прежде чем начать готовить, она решила накормить Занду и спросила Владимира:
-- А что ест эта красавица?
-- Да, в общем-то, все. И в то же время ничего. Черный хлеб она любит.
-- Правда?
-- Я тоже долго удивлялся. Мясо есть не станет, а кусок черняшки утащит
с собой. Потом врач объяснил: кислотности у нее не хватает.
-- И у них такое бывает? -- еще больше удивилась Ирина.
-- Абсолютно все как у нас. Памятник-то в Колтушах собаке стоит, а не
шимпанзе и не корове.
-- А шоколад она будет есть?
-- Дайте немного. Только учтите, она к тому же еще порядочная дрянь. С
рук, может, и возьмет кусочек. А на пол положите, даже -ne bl не будет.
-- С рук, конечно, с рук. Пусть ест на здоровье! -- обрадовалась Ирина
и, достав из сумки плитку шоколада, отломила от нее дольку и протянула
Занде. Лайка с удовольствием съела лакомство. Потом еще, еще:
Когда Владимир повесил на стенку облицованный белым пластиком шкаф и
расставил у стенки возле холодильника стулья, Ирина закончила выгружать та
стол то, что принесла к ужину. Владимир глянул на закуску и заморгал, будто
не веря собственным глазам. И было чему дивиться. На столе, в целлофановом
пакете, пересыпанные мелкими ломтиками жареного картофеля, красовались
котлеты по-киевски, стояли два стакана еще теплых, расточавших аппетитнейший
аромат грибов в сметане, лежала завернутая в пергамент икра и лососина с
лимоном, пара припудренных мукою свежих калачей и бутылка боржома.
-- Это откуда же все? -- едва выговорил он.
-- Из ресторана.
-- Да?
-- Конечно же не в магазин отправилась я ради такого случая. Ведь
отмечаем что-то вроде новоселья!
-- Какой же вы тут нашли ресторан?
-- Не тут, а на Ленинском, -- поправилась Ирина.
-- Как же вы тогда так быстро обернулись?
-- Взяла левака.
-- Так сразу и нашли? -- снова усомнился Владимир.
-- Разве это проблема? Стоит только проголосовать -- и желающих
познакомиться хоть пруд пруди.
-- И вы смело подсаживаетесь?
-- К двоим -- никогда. А к одному -- к кому угодно. Во-первых, водитель
занят рулем. А во-вторых, не зря же я целый год занималась самбо. Еще
неизвестно, кому кого надо бояться, -- засмеялась Ирина.
-- И все-таки, Ирочка, мало ли что:
-- Ерунда. Я по натуре не трусиха. Другое дело, когда в качестве
расплаты просят телефон. Тогда я пасую и даю номер зоопарка. И говорю:
попросите Эльвиру. Есть там такая очаровательная бегемотиха.
-- И-го-го! Вы, Ирочка, самая необыкновенная девушка на свете! --
выразил свой бурный восторг Владимир. -- А завтра вы мне сможете помочь?
Люстру еще надо повесить:
-- Завтра у меня курсовая, -- уже серьезно сказала Ирина. -- Ну, где
ваше запрещенное снадобье?
-- В холодильнике.
-- Я не нашла.
-- Как? Я лично препроводил его в морозилку.
Ирина открыла "Юрюзань", заглянула в морозилку и извлекла оттуда слегка
запотевшую бутылку "Петровской" водки.
-- Зачем же я, однако, приходила? -- присаживаясь к столу, спросила
она. -- Вы работали, а я? Получается: "Мы пахали!"
-- Окститесь, Ирочка! -- оторопел Владимир. -- Да вы такое сделали!..
Да если меня каждый вечер будут кормить такими ужинами, я завтра же спишусь
из испытателей в подсобные рабочие в ближайший мебельный магазин! А вы
говорите: "Пахали"! Ударная, Ирочка, работа в тылу всегда была залогом
победы на фронте. Разве ваш шеф так не говорит?
-- Нет, -- засмеялась Ирина.
-- Зря он не прививает вам любовь к этому, я бы сказал, исключительно
важному делу.
Владимир разлил водку по стопкам.
-- За что же? -- спросила Ирина.
-- Только за вас!
-- Давайте лучше за хозяина дома!
-- Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него
пить?
-- Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я
уверена в этом. Он ведь иначе не может: -- поправилась Ирина.
-- Это на него похоже, -- не стал возражать Владимир. -- Вы $c, %b%,
ему там трудно?
-- Очень.
-- Сложная работа?
-- Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него
наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже
очень горячая пора.
-- Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого
послать?
-- В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может
ему лучшую службу сослужить -- он тоже определяет точно. Так что за Сергея?
-- Черт с ним. За него!
Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина
спросила:
-- Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой?
-- А чего бояться?
-- Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик.
-- Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты
испытывали:
-- И что?
-- Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил.
-- Да ну вас, -- улыбнулась Ирина. -- Я серьезно.
Владимир поднял стопку.
-- Давайте за вас выпьем, тогда скажу. -- Ирина чокнулась и выпила. И
затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: -- Страшно,
Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например,
попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может,
брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что
предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает,
проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему- то в
расчет не принимается.
-- А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки,
заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от
сознания того, что они есть, не бывает страшно?
-- Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе
ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о
которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто
работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы,
системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном
корабле?
Ирина отрицательно покачала головой.
-- Если сейчас начать перечислять -- до полночи хватит, -- пошутил
Владимир. -- Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это
все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и
меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я
набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего
КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю.
-- Знаю. То, что сконструировал Сергей.
-- Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня
интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после
окончания института. Куда вас собираются отправить?
-- Никуда. Я -- вечерница. У меня распределение свободное. Наверное,
останусь здесь.
-- А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле?
-- Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду
работать в школе.
-- Да: А почему не в институте каком-нибудь?
-- Это не то.
-- Почему? Труднее?
-- Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных
заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию $(af(/+(-k. А мне
хочется быть еще и воспитателем.
-- Неужели тянет?
-- Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к
выпуску.
-- Ирочка, да вы же Гаганова:
Ирина засмеялась.
-- Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в
другом вижу. Воспитывать -- это значит помимо всего прочего окружить
человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам
участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: "самый шумный
класс". Правильнее было бы -- самый трудный, детей без нормального детства.
Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я
сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня,
если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал,
водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной
уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он
для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот
таким детям, которым дома не додали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и
полезна. Путь к ним я найду.
-- Вот вы какая, -- с любопытством посмотрел на Ирину Владимир.
-- Какая?
-- Пацанов любите: А впрочем, об этом я сам, наверно, мог бы
догадаться. Вы же добрая. Занда вон как к вам ластится. Чувствует, что вы ей
уши не надерете. А ее не обманешь: Значит, скоро в школу?
-- Скоро, но не сразу. Надо сначала укрепить второй язык, серьезно
заняться переводами. Так что на первое время, быть может, даже останусь в
нашем КБ. Только перейду в отдел информации. А зачем вам понадобился такой
вопрос?
-- Хотел знать ваши планы.
-- Зачем?
-- На всякий случай.
-- Неправда, -- не поверила Ирина.
-- Чтоб у меня "нога" на посадке не вышла! -- поклялся Владимир.
-- Фу, какая глупость! Сейчас же постучите по дереву, -- не на шутку
рассердилась Ирина.
Владимир послушно постучал.
-- Хватит?
-- Хватит. Давайте еще по одной за то, чтобы никогда с вами такого не
случалось. И я пойду. Тайм из ап! Время истекло! -- сказала Ирина и налила
Владимиру и себе.
В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать.
Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу.
Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол
ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в
должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал
представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров:
-- Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность
полковника-инженера Бочкарева!
Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего
объяснить Ачкасову не смог.
-- Насколько мне известно, товарищ генерал-лейтенант, то решение уже
утратило силу, -- доложил он.
-- Почему?
-- Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили
в проект приказа.
Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и
удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это
значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не
звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то
сделать по-своему. А если это было $ &% и так, то тем более не его самого в
первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом,
снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров:
-- Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться.
-- Слушаюсь, -- ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат
заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту
знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а
чтобы все уяснить -- в первую очередь поговорить с Бочкаревым.
В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в
ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись
поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного
загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все
же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог
вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И
выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не
совсем удобно:
Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем
пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом.
Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и
сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому.
На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с
широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь
размещалась лаборатория отдела.
Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг
показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория,
мелькнула фигура Руденко. "Быстро, однако, Александр Петрович дела делает",
-- подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял
возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек
уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев
Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о
деле.
-- Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? -- спросил он.
-- Да, он давно уже здесь.
-- Прислали вам в помощь? -- будто ничего не зная, продолжал Ачкасов.
-- Игорь Тарасович руководит нашей группой, -- спокойно объяснил
Бочкарев.
-- А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность.
-- А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, --
добродушно улыбнулся Бочкарев. -- И еле-еле упросил Александра Петровича
освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я,
признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет
упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда
Руденко я ему посоветовал:
-- Да что случилось, Юрий Михайлович? -- не выдержав, прервал его
Ачкасов. -- Чего ради у вас вдруг такая смена настроения?
-- Не вдруг. Отнюдь. Постепенно подошел к этому. А когда наконец
решился -- сразу поставил об этом в известность Александра Петровича.
-- Вы меня извините, но вы говорите загадками.
-- Все просто, Владимир Георгиевич. Я решил перейти на
преподавательскую работу. Меня приглашают в академию. Дают кафедру. Буду
читать лекции.
-- Вы уйдете из КБ, -- не поверил Ачкасов, -- проработав тут четверть
века, вместе с Кулешовым создавая его?! И вы уйдете? Почему?
-- Отвечу очень откровенно. Мне стало тут трудно работать. Нет, не с
Кулешовым. Совсем нет. С ним у меня чудесные деловые отношения. По головке
друг друга не гладим, но дело делаем как надо. Рядом вот с такими, как
Кольцов, как Окунев, трудно. Ладить я, конечно, с ними могу. И лажу
великолепно. Но работать мне с ними трудно. Разные у - a уровни. Они в самом
прямом смысле наша смена, и она пришла. И надо на это дело смотреть честно,
себя не обманывать, да и у них в ногах не путаться. А на преподавательской
работе я еще буду на месте.
-- И вы думаете, что Руденко лучше вас справится с группой? И не просто
справится, поведет ее?
-- Уверен.
-- Данные?
-- Интереснее мыслит. Конструктор он со своим почерком. Характер
потверже. Да и моложе он.
-- Не убедительно.
-- Но это так.
-- А ваш опыт? Огромный опыт! Он что, уже ничего не стоит? Вы
участвовали в создании десятков интереснейших проектов. Ваша школа
проектирования тоже больше не нужна? В конце концов, ваша принципиальность
человека, ученого, конструктора, которая не раз оказывала самое решительное
действие на ход дела! Ее, вы считаете, также передавать никому не следует?
-- даже повысил голос Ачкасов.
Бочкарев вдруг засуетился, пододвинул Ачкасову от соседнего стола стул,
извинился:
-- Садитесь, ради бога, Владимир Георгиевич. Разговор получился как-то
вдруг, и я совсем обо всем забыл. Прошу.
Ачкасов сел.
-- Спасибо. Но вы меня уже так расстроили, что мне теперь впору только
метаться из угла в угол. Так как же, Юрий Михайлович, все, о чем я говорил,
это долой со счетов?
-- Думаю, что да, -- после некоторой паузы ответил Бочкарев. -- Потому
что, хотя все это и очень важно, главное не в этом. А в том, что надо идти
даже не в ногу со временем, а чуть опережая его. А это под силу лишь тому,
кто не отягощен инерцией привычных суждений, свободен от плена привычек, кто
вообще при решении вопросов смотрит вперед, а не назад, на свой опыт, свой
субъективизм, да мало ли пут на наших ногах, мало ли появилось с годами
связок на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для
пользы дела не только понять, но и поддержать меня.
-- И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! -- хлопнул по столу рукой
Ачкасов. И уже примирительно добавил: -- Во всяком случае до окончания
работы над "Фотоном". И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили.
Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их
приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но
выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы
ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих
проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю:
по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже
чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря
конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы,
работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему
Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с
людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов
многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из
лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его?
-- Не рано ли, Владимир Георгиевич? -- в раздумье высказал сомнение
Бочкарев. -- Опыта работы в КБ у него еще маловато:
-- Рано? А когда возглавили конструкторские бюро Яковлев, Лавочкин,
Котин, Калашников? В двадцать пять лет Сергей Павлович Королев руководил
группой изучения реактивного движения. А в двадцать шесть уже был
заместителем директора Реактивного института по научной чсти. А опыт придет.
Дело наживное.
-- Так это Королев, Яковлев. Вершины советской конструкторской мысли!
-- Правильно. Но если мы хотим держать эту самую конструкторскую мысль
так же высоко и впредь, талантливых людей надо выдвигать на !.+lhcn дорогу
скорее, а не ставить их в очередь на выдвижение за кем-то и не дожидаться,
когда их наградят за выслугу лет медалью первой степени. И тут вы снова сто
раз правы, когда говорите, что такие, как Кольцов, -- наша смена и она уже
пришла. Да, как ни прискорбно, но и вы, и Александр Петрович, и я, и многие
повыше меня чином, в общем-то, свое дело уже сделали. А факел надо нести
дальше. Эстафету надо передавать. Но в надежные руки. И потому я прошу вас,
Юрий Михайлович, не спешить с уходом. Закончите работу. Она послужит
дом, в котором Сергею дали квартиру. Дом был многоэтажный, красивый, с
удобными просторными подъездами. Он давно уже был заселен, и Сергей получил
в нем квартиру, как говорят в таких случаях, за выездом. Скоростной лифт
стремительно подбросил всех троих на девятый этаж.
-- Чистое катапультирование, -- заметил Владимир, выходя из кабины.
Открыли дверь. В квартире горел свет.
-- Ну и ну, даже не выключил, -- проворчал Владимир и спустил с поводка
Занду.
-- Экстренный выезд. Знаете, как иногда бывает? -- начала было
объяснять Ирина.
-- Знаю. Что вы за него заступаетесь? -- усмехнулся Владимир. --
Наверняка одурел от радости, что обзавелся наконец собственным углом, до
электричества ли тут было? Посмотрим еще, как прикрутил краны:
Но газ и вода оказались закрытыми по всем правилам. А вот мебель, * *
Сергей внес ее в дом, обернутую бумагой и обитую планками, так она и стояла
посреди комнаты, неразвернутая и нерасколоченная.
-- Это уже не экстренность, а прямо какая-то паника, -- покачал головой
Владимир. -- Что у вас такое случилось?
-- Ничего. Просто шеф любит сверхоперативность. Он говорит, что на
войне быстрота и стремительность тысячам людей жизнь спасли.
-- Стало быть, он у вас до сих пор воюет? Силен дед:
-- Ну и что мы будем делать? -- спросила Ирина.
-- Наводить порядок, -- не задумываясь ответил Владимир. -- Поможете
мне?
-- Помогу, -- согласилась Ирина. -- Только немного. Мне еще заниматься
надо. Да, откровенно говоря, в магазин еще надо забежать, купить что-нибудь
на завтрак. Вы же знаете, я живу, как и вы, по- холостяцки.
-- Ирочка! -- обрадовался Владимир. -- Так давайте воспроизведем
классическое разделение труда: вы отправляетесь за покупками и обеспечиваете
себя и меня, как говорит наш начпрод, пищевым довольствием, а я крушу эту
тару и выбрасываю ее в место сбора вторсырья!
-- А что я вам куплю?
-- Я скажу. Колбасы. Десять сантиметров по двадцать в диаметре,
двадцать -- по десять и метр сосисок. Любых. А впрочем, что ни купите -- за
все спасибо.
-- И вы будете сыты?
-- Вместе с Зандой.
Ирина не сдержала улыбки.
-- Ваша жена будет самой счастливой женщиной на свете.
-- Так почему бы вам не занять эту должность?
Ирина добродушно прищурила глаз.
-- Боюсь, что столько счастья я просто не вмещу. А разделение труда --
это выход из положения.
-- В таком случае возьмите эти знаки самовыражения, -- протянул ей
Владимир деньги.
-- Зачем так много? -- удивилась Ирина.
-- Их не обязательно тратить все, -- успокоил ее Владимир.
Ирина ушла. А он быстро переоделся в спортивный костюм Сергея и
принялся за дело.
С тех давних пор как Ирина вместе с Сергеем и Юлей побывали в гостях у
Владимира в Есино, видеть ее, встречаться с ней стало самым большим и
постоянным желанием Кольцова-младшего. Все свои взаимоотношения с братом
Владимир с тех пор старался строить так, чтобы в них хоть какое-нибудь
участие принимала и Ирина. Надо ли было переговорить с Сергеем по телефону,
Владимир в первую очередь звонил Ирине, узнавал, где Сергей, как его найти,
а потом уж выходил на брата. Требовалось ли что-либо передать
Кольцову-старшему -- это тоже не обходилось без Ирины. Он старался увидеть
ее и безо всяких поводов. Такое случалось, когда они втроем, а иногда и
вместе с Юлей где-нибудь ужинали, заваливались на чашку кофе к Ирининому
брату- художнику, в его творческую мастерскую, или ходили в театры. Владимир
был бы рад видеть ее чаще, но у Ирины всегда находились какие-нибудь причины
для отказов. Она и впрямь сильно была занята. Владимир это знал: четыре раза
в неделю она после работы ходила в институт, два раза посещала какие-то
курсы совершенствования языка при одном министерстве. Свободным у нее
практически оставалось лишь воскресенье, да и то относительно. В Москве
Ирина жила одна, родители -- мать и отец -- работали в Ленинграде. И в этот
день у нее, естественно, немало набиралось всяких дел по хозяйству. Этот год
и эта весна у нее были особенно напряженными, так как летом она заканчивала
всю свою учебу. Получала диплом в институте, справку на курсах и могла
искать себе любую, связанную с французским и английским языками работу.
Владимир все понимал. Но легче ему от этого не было. Ни изменить, ни
исправить в создавшейся ситуации он не мог ничего. Однако невесело на душе у
него было даже не из-за того, что он редко видел Ирину. В конце концов, до
государственных m*' ,%-." не так уж было и далеко. Можно было и подождать
той поры, когда Ирина все сдаст и будет гораздо свободней. Но что сулила ему
эта ее свобода? Владимир с каждой встречей увлекался ею все сильней. А она
оставалась все такой же, какой он увидел ее при их знакомстве:
непосредственной, приветливой, отзывчивой. Но не более. Похоже было: исчезни
он с ее горизонта, перестань ее звонить, напоминать о себе, -- и она его тут
же забудет, будто и не знала никогда. Но, появись он опять, она снова будет
приветливой, дружески внимательной. Получалось так, что в какой-то степени
младший брат повторял в личном плане историю старшего. С той лишь разницей,
что если отношения Сергея и Юли были более или менее определенны, то у
Владимира с Ириной они даже не были выяснены. А выяснять их, несмотря на
бесспорную решительность и твердость своего характера, Владимир не хотел,
предпочитая волнующую сладкую неопределенность ясной и быстрой развязке.
Что поделаешь, так уж видно на роду было написано обоим Кольцовым в
чем-то быть первыми, не умеющими отступать и уступать своих позиций, а в
чем-то не по времени робкими и даже по-детски беспомощными. Впрочем, и этому
можно было найти объяснение: братья ни в чем не искали для себя выгоды, ни в
делах, ни в жизни не ловчили, как щитами, от житейских перипетий своими
сильными характерами не закрывались.
Когда через час Ирина вернулась, квартиру уже нельзя было узнать.
Теперь ту стену, к которой ближе подходила дверь лоджии, от пола до потолка
закрывали стеллажи из темного полированного дерева. В нише напротив окна
расположилась обтянутая красным материалом широкая, с тремя квадратными
подушками тахта. Возле нее на ножках, такого же темного цвета, как и
стеллажи, стоял телевизор и орал по меньшей мере наполовину мощности своих
динамиков. Транслировался очередной хоккейный матч из Лужников. Занда
вертелась возле Ирины в коридоре, а Владимир со сноровкой забойщика дырявил
пробойником стену на кухне.
Как Владимир успел сделать все это -- для Ирины осталось тайной. Но что
ее поразило больше всего, так это чистота, немыслимая обычно в квартирах при
такой работе.
-- Когда же вы успели вынести весь мусор? -- с удивлением спросила она.
-- А я и не думал его выносить, -- продолжая долбить кирпич, признался
Владимир. -- Я его в шкаф засунул. Все равно пока там пусто.
-- Вот оно что? Тогда давайте я его вынесу:
-- Нет уж, Ирочка. Не о том забота, -- категорически запротестовал
Владимир. -- Берите-ка в руки сковородку и вставайте к плите. А я тем
временем навешу этот шкаф да соберу стол. И мы с вами по-человечески
поужинаем. Надеюсь, вы догадались купить чего-нибудь этакого, категорически
запрещенного в наших гарнизонах?
-- Нет, не догадалась:
-- Зря. Но, на счастье, я нашел это кое-что у бывшего танкиста. Для
аппетита нам хватит.
Ирина приняла и это предложение. В конце концов, ужинать было надо. Но
прежде чем начать готовить, она решила накормить Занду и спросила Владимира:
-- А что ест эта красавица?
-- Да, в общем-то, все. И в то же время ничего. Черный хлеб она любит.
-- Правда?
-- Я тоже долго удивлялся. Мясо есть не станет, а кусок черняшки утащит
с собой. Потом врач объяснил: кислотности у нее не хватает.
-- И у них такое бывает? -- еще больше удивилась Ирина.
-- Абсолютно все как у нас. Памятник-то в Колтушах собаке стоит, а не
шимпанзе и не корове.
-- А шоколад она будет есть?
-- Дайте немного. Только учтите, она к тому же еще порядочная дрянь. С
рук, может, и возьмет кусочек. А на пол положите, даже -ne bl не будет.
-- С рук, конечно, с рук. Пусть ест на здоровье! -- обрадовалась Ирина
и, достав из сумки плитку шоколада, отломила от нее дольку и протянула
Занде. Лайка с удовольствием съела лакомство. Потом еще, еще:
Когда Владимир повесил на стенку облицованный белым пластиком шкаф и
расставил у стенки возле холодильника стулья, Ирина закончила выгружать та
стол то, что принесла к ужину. Владимир глянул на закуску и заморгал, будто
не веря собственным глазам. И было чему дивиться. На столе, в целлофановом
пакете, пересыпанные мелкими ломтиками жареного картофеля, красовались
котлеты по-киевски, стояли два стакана еще теплых, расточавших аппетитнейший
аромат грибов в сметане, лежала завернутая в пергамент икра и лососина с
лимоном, пара припудренных мукою свежих калачей и бутылка боржома.
-- Это откуда же все? -- едва выговорил он.
-- Из ресторана.
-- Да?
-- Конечно же не в магазин отправилась я ради такого случая. Ведь
отмечаем что-то вроде новоселья!
-- Какой же вы тут нашли ресторан?
-- Не тут, а на Ленинском, -- поправилась Ирина.
-- Как же вы тогда так быстро обернулись?
-- Взяла левака.
-- Так сразу и нашли? -- снова усомнился Владимир.
-- Разве это проблема? Стоит только проголосовать -- и желающих
познакомиться хоть пруд пруди.
-- И вы смело подсаживаетесь?
-- К двоим -- никогда. А к одному -- к кому угодно. Во-первых, водитель
занят рулем. А во-вторых, не зря же я целый год занималась самбо. Еще
неизвестно, кому кого надо бояться, -- засмеялась Ирина.
-- И все-таки, Ирочка, мало ли что:
-- Ерунда. Я по натуре не трусиха. Другое дело, когда в качестве
расплаты просят телефон. Тогда я пасую и даю номер зоопарка. И говорю:
попросите Эльвиру. Есть там такая очаровательная бегемотиха.
-- И-го-го! Вы, Ирочка, самая необыкновенная девушка на свете! --
выразил свой бурный восторг Владимир. -- А завтра вы мне сможете помочь?
Люстру еще надо повесить:
-- Завтра у меня курсовая, -- уже серьезно сказала Ирина. -- Ну, где
ваше запрещенное снадобье?
-- В холодильнике.
-- Я не нашла.
-- Как? Я лично препроводил его в морозилку.
Ирина открыла "Юрюзань", заглянула в морозилку и извлекла оттуда слегка
запотевшую бутылку "Петровской" водки.
-- Зачем же я, однако, приходила? -- присаживаясь к столу, спросила
она. -- Вы работали, а я? Получается: "Мы пахали!"
-- Окститесь, Ирочка! -- оторопел Владимир. -- Да вы такое сделали!..
Да если меня каждый вечер будут кормить такими ужинами, я завтра же спишусь
из испытателей в подсобные рабочие в ближайший мебельный магазин! А вы
говорите: "Пахали"! Ударная, Ирочка, работа в тылу всегда была залогом
победы на фронте. Разве ваш шеф так не говорит?
-- Нет, -- засмеялась Ирина.
-- Зря он не прививает вам любовь к этому, я бы сказал, исключительно
важному делу.
Владимир разлил водку по стопкам.
-- За что же? -- спросила Ирина.
-- Только за вас!
-- Давайте лучше за хозяина дома!
-- Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него
пить?
-- Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я
уверена в этом. Он ведь иначе не может: -- поправилась Ирина.
-- Это на него похоже, -- не стал возражать Владимир. -- Вы $c, %b%,
ему там трудно?
-- Очень.
-- Сложная работа?
-- Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него
наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже
очень горячая пора.
-- Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого
послать?
-- В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может
ему лучшую службу сослужить -- он тоже определяет точно. Так что за Сергея?
-- Черт с ним. За него!
Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина
спросила:
-- Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой?
-- А чего бояться?
-- Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик.
-- Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты
испытывали:
-- И что?
-- Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил.
-- Да ну вас, -- улыбнулась Ирина. -- Я серьезно.
Владимир поднял стопку.
-- Давайте за вас выпьем, тогда скажу. -- Ирина чокнулась и выпила. И
затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: -- Страшно,
Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например,
попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может,
брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что
предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает,
проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему- то в
расчет не принимается.
-- А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки,
заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от
сознания того, что они есть, не бывает страшно?
-- Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе
ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о
которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто
работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы,
системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном
корабле?
Ирина отрицательно покачала головой.
-- Если сейчас начать перечислять -- до полночи хватит, -- пошутил
Владимир. -- Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это
все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и
меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я
набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего
КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю.
-- Знаю. То, что сконструировал Сергей.
-- Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня
интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после
окончания института. Куда вас собираются отправить?
-- Никуда. Я -- вечерница. У меня распределение свободное. Наверное,
останусь здесь.
-- А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле?
-- Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду
работать в школе.
-- Да: А почему не в институте каком-нибудь?
-- Это не то.
-- Почему? Труднее?
-- Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных
заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию $(af(/+(-k. А мне
хочется быть еще и воспитателем.
-- Неужели тянет?
-- Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к
выпуску.
-- Ирочка, да вы же Гаганова:
Ирина засмеялась.
-- Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в
другом вижу. Воспитывать -- это значит помимо всего прочего окружить
человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам
участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: "самый шумный
класс". Правильнее было бы -- самый трудный, детей без нормального детства.
Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я
сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня,
если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал,
водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной
уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он
для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот
таким детям, которым дома не додали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и
полезна. Путь к ним я найду.
-- Вот вы какая, -- с любопытством посмотрел на Ирину Владимир.
-- Какая?
-- Пацанов любите: А впрочем, об этом я сам, наверно, мог бы
догадаться. Вы же добрая. Занда вон как к вам ластится. Чувствует, что вы ей
уши не надерете. А ее не обманешь: Значит, скоро в школу?
-- Скоро, но не сразу. Надо сначала укрепить второй язык, серьезно
заняться переводами. Так что на первое время, быть может, даже останусь в
нашем КБ. Только перейду в отдел информации. А зачем вам понадобился такой
вопрос?
-- Хотел знать ваши планы.
-- Зачем?
-- На всякий случай.
-- Неправда, -- не поверила Ирина.
-- Чтоб у меня "нога" на посадке не вышла! -- поклялся Владимир.
-- Фу, какая глупость! Сейчас же постучите по дереву, -- не на шутку
рассердилась Ирина.
Владимир послушно постучал.
-- Хватит?
-- Хватит. Давайте еще по одной за то, чтобы никогда с вами такого не
случалось. И я пойду. Тайм из ап! Время истекло! -- сказала Ирина и налила
Владимиру и себе.
В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать.
Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу.
Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол
ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в
должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал
представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров:
-- Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность
полковника-инженера Бочкарева!
Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего
объяснить Ачкасову не смог.
-- Насколько мне известно, товарищ генерал-лейтенант, то решение уже
утратило силу, -- доложил он.
-- Почему?
-- Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили
в проект приказа.
Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и
удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это
значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не
звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то
сделать по-своему. А если это было $ &% и так, то тем более не его самого в
первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом,
снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров:
-- Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться.
-- Слушаюсь, -- ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат
заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту
знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а
чтобы все уяснить -- в первую очередь поговорить с Бочкаревым.
В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в
ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись
поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного
загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все
же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог
вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И
выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не
совсем удобно:
Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем
пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом.
Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и
сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому.
На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с
широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь
размещалась лаборатория отдела.
Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг
показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория,
мелькнула фигура Руденко. "Быстро, однако, Александр Петрович дела делает",
-- подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял
возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек
уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев
Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о
деле.
-- Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? -- спросил он.
-- Да, он давно уже здесь.
-- Прислали вам в помощь? -- будто ничего не зная, продолжал Ачкасов.
-- Игорь Тарасович руководит нашей группой, -- спокойно объяснил
Бочкарев.
-- А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность.
-- А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, --
добродушно улыбнулся Бочкарев. -- И еле-еле упросил Александра Петровича
освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я,
признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет
упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда
Руденко я ему посоветовал:
-- Да что случилось, Юрий Михайлович? -- не выдержав, прервал его
Ачкасов. -- Чего ради у вас вдруг такая смена настроения?
-- Не вдруг. Отнюдь. Постепенно подошел к этому. А когда наконец
решился -- сразу поставил об этом в известность Александра Петровича.
-- Вы меня извините, но вы говорите загадками.
-- Все просто, Владимир Георгиевич. Я решил перейти на
преподавательскую работу. Меня приглашают в академию. Дают кафедру. Буду
читать лекции.
-- Вы уйдете из КБ, -- не поверил Ачкасов, -- проработав тут четверть
века, вместе с Кулешовым создавая его?! И вы уйдете? Почему?
-- Отвечу очень откровенно. Мне стало тут трудно работать. Нет, не с
Кулешовым. Совсем нет. С ним у меня чудесные деловые отношения. По головке
друг друга не гладим, но дело делаем как надо. Рядом вот с такими, как
Кольцов, как Окунев, трудно. Ладить я, конечно, с ними могу. И лажу
великолепно. Но работать мне с ними трудно. Разные у - a уровни. Они в самом
прямом смысле наша смена, и она пришла. И надо на это дело смотреть честно,
себя не обманывать, да и у них в ногах не путаться. А на преподавательской
работе я еще буду на месте.
-- И вы думаете, что Руденко лучше вас справится с группой? И не просто
справится, поведет ее?
-- Уверен.
-- Данные?
-- Интереснее мыслит. Конструктор он со своим почерком. Характер
потверже. Да и моложе он.
-- Не убедительно.
-- Но это так.
-- А ваш опыт? Огромный опыт! Он что, уже ничего не стоит? Вы
участвовали в создании десятков интереснейших проектов. Ваша школа
проектирования тоже больше не нужна? В конце концов, ваша принципиальность
человека, ученого, конструктора, которая не раз оказывала самое решительное
действие на ход дела! Ее, вы считаете, также передавать никому не следует?
-- даже повысил голос Ачкасов.
Бочкарев вдруг засуетился, пододвинул Ачкасову от соседнего стола стул,
извинился:
-- Садитесь, ради бога, Владимир Георгиевич. Разговор получился как-то
вдруг, и я совсем обо всем забыл. Прошу.
Ачкасов сел.
-- Спасибо. Но вы меня уже так расстроили, что мне теперь впору только
метаться из угла в угол. Так как же, Юрий Михайлович, все, о чем я говорил,
это долой со счетов?
-- Думаю, что да, -- после некоторой паузы ответил Бочкарев. -- Потому
что, хотя все это и очень важно, главное не в этом. А в том, что надо идти
даже не в ногу со временем, а чуть опережая его. А это под силу лишь тому,
кто не отягощен инерцией привычных суждений, свободен от плена привычек, кто
вообще при решении вопросов смотрит вперед, а не назад, на свой опыт, свой
субъективизм, да мало ли пут на наших ногах, мало ли появилось с годами
связок на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для
пользы дела не только понять, но и поддержать меня.
-- И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! -- хлопнул по столу рукой
Ачкасов. И уже примирительно добавил: -- Во всяком случае до окончания
работы над "Фотоном". И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили.
Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их
приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но
выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы
ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих
проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю:
по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже
чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря
конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы,
работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему
Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с
людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов
многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из
лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его?
-- Не рано ли, Владимир Георгиевич? -- в раздумье высказал сомнение
Бочкарев. -- Опыта работы в КБ у него еще маловато:
-- Рано? А когда возглавили конструкторские бюро Яковлев, Лавочкин,
Котин, Калашников? В двадцать пять лет Сергей Павлович Королев руководил
группой изучения реактивного движения. А в двадцать шесть уже был
заместителем директора Реактивного института по научной чсти. А опыт придет.
Дело наживное.
-- Так это Королев, Яковлев. Вершины советской конструкторской мысли!
-- Правильно. Но если мы хотим держать эту самую конструкторскую мысль
так же высоко и впредь, талантливых людей надо выдвигать на !.+lhcn дорогу
скорее, а не ставить их в очередь на выдвижение за кем-то и не дожидаться,
когда их наградят за выслугу лет медалью первой степени. И тут вы снова сто
раз правы, когда говорите, что такие, как Кольцов, -- наша смена и она уже
пришла. Да, как ни прискорбно, но и вы, и Александр Петрович, и я, и многие
повыше меня чином, в общем-то, свое дело уже сделали. А факел надо нести
дальше. Эстафету надо передавать. Но в надежные руки. И потому я прошу вас,
Юрий Михайлович, не спешить с уходом. Закончите работу. Она послужит