Страница:
Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии
наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а
он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие
научные открытия, которые мне и не снились.
-- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать
один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще
в девятнадцать. И стал известен на весь мир!
-- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня
гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над
результатами собственной работы.
Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.
-- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и
половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она.
-- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!
Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.
-- И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что
непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы
были у каждого свои, а я уверен -- каждый из них в свое время не побоялся
переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти
против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А
мы-то как раз этого и боимся.
-- Это ты-то боишься? -- с любопытством взглянула Юля на Сергея.
-- Наверно.
-- В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам
не знаешь, чего хочешь.
-- Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.
-- Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, --
уже серьезно сказала Юля.
Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, "%`-%%,
продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было
ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.
-- Почему ты все же не поехала ко мне?
-- Приеду в следующий раз, -- спокойно сказала она.
-- Когда это будет?
-- Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.
-- Я уже не верю тебе.
-- Напрасно.
-- Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с
мышкой.
-- Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять:
-- Чего именно? Того, что ты замужем?
-- Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять
главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются
глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже
выбранного мною пути? Заладил одно: "Идем ко мне! Идем ко мне!"
-- Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше
света нужна.
-- Для этого любить надо. Очень любить.
-- Я люблю. Разве ты этого не знаешь?
-- А я?
-- Ты тоже.
-- Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо,
прежде чем я скажу "да". И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не
входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и
превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только
так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по
нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не
хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла
замуж -- и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве
ты не знал всего этого?
-- Нет, -- мрачно ответил Сергей.
-- Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно.
-- Что же влечет тебя в этой жизни?
-- Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо
одеваться, люблю свою работу. Я люблю, наконец, удовольствия, которые может
мне предоставить эта жизнь. И почему, во имя чего должна я от них
отказываться? И хватит говорить об этом. Поедем домой. Поздно уже. Пора, --
сказала Юля и указала на зеленый огонек такси.
Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял
совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В
твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то
решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь
новой обидой отозвалось у него в душе.
На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила
попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей
смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого
горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: "Париж, как сковородку
желтком, заливал электрический ток". За окном был не Париж, а Москва. Но и о
ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц,
вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот
огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки
мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия
направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться
в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня,
всего каких-нибудь десять-- пятнадцать минут назад, не только в их
отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для
него ясный перелом. И a."a%, не было никакого желания ни о чем говорить. Но
Юля, очевидно, была настроена иначе.
-- Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? -- напомнила она.
Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на
одном с ним сиденье "Волги", а там, среди этих огоньков- булавок, и был он
не родным и мягким, а чужим и чеканным.
-- Ты слышишь? -- снова спросила она.
Он опять ответил не сразу.
-- Да говори же ты в конце концов! -- затормошила она его.
-- И да, и нет.
-- Что -- да? Что -- нет?
-- Я думал, ты меня больше любишь.
-- Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, -- сухо ответила Юля
и тоже отвернулась к окну.
Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему
уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по
комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее
обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не
привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему
сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что
она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала
-- и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же
бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне
любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало
дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм,
за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту
женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в
душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в
нем сомнения, ему хотелось теперь только одного -- как можно быстрее вернуть
их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как
это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер
Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор
собственным желаниям практически было очень трудно.
Выручил Сергея телефонный звонок. Звонил Владимир.
-- Названиваю тебе весь вечер, а тебя нет и нет. Думал, уж не махнул ли
ты обратно туда, в свою командировку! -- бодро прокричал он в трубку.
-- День рождения у Остапа отмечали, -- объяснил Сергей.
-- А, тоже дело. А завтра чем намерен заниматься?
-- Наверняка дома буду.
-- А венесуэльцев не хочешь посмотреть?
-- Каких еще венесуэльцев?
-- Национальный ансамбль. Впервые в Союзе. И всего один день. Сомбреро.
Пончо. Гитары:
-- А почему их надо смотреть?
-- Да потому, что они танцоры, а не певцы. Неужели афиш не видел? А еще
в столичном гарнизоне служит!
-- Делать мне больше нечего, как по заборам афиши разглядывать, - -
фыркнул Сергей. -- Короче. Что ты предлагаешь?
-- Это самое, смотреть. Понимаешь, есть у меня четыре билета. С трудом,
но достал. Вот и предлагаю: берем Ирину, Юлю -- и вперед.
-- Юля? А она пойдет?
-- Как пить дать. Она же не такая зануда, как ты. К тому же любит
танцы.
-- Балет она любит, -- поправил Сергей.
-- Какая разница? Пляшут, и ладно.
Сергей задумался. Юля любила ходить на концерты. Она не пропускала ни
одной выставки, не оставляла без внимания ни одной приезжей знаменитости.
Конечно, на балет она пошла бы с большим c$.".+lab"(%,. Это Сергей знал. Но
она охотно смотрела и танцы. И если бы согласилась побывать и на этом
концерте, это уже был бы добрый шаг к примирению. В предложении брата Сергей
увидел что-то вроде спасательной соломинки.
-- А как же я ее приглашу? Я ее до понедельника не увижу, --
забеспокоился он вдруг.
-- Позвони.
-- Домой я ей не звоню.
-- Ну я позвоню. Подумаешь, проблема. Ты-то "за"?
-- Конечно. Только не звони сейчас. Сегодня уже поздно.
-- Ладно. Жди сообщения утром.
Ночь Сергей спал плохо: ворочался и, что с ним бывало крайне редко,
просыпался. И окончательно очнулся ото сна гораздо раньше обычного. Он с
нетерпением ждал, что скажет Владимир. Но тот почему- то не звонил. Часам к
одиннадцати терпение у Сергея лопнуло, и он сам попытался вызвать Владимира.
Но квартира Кольцова-младшего в Есино тоже не отвечала. "Взбудоражил, балда,
а теперь жди его как у моря погоды", -- недовольно ворчал Сергей. Однако
ждать долго не пришлось. Часов в двенадцать неожиданно позвонила Ирина.
-- Сережа, это я, -- сказала она. -- Так мы сегодня идем?
-- Да, Ирочка! -- обрадовался он ее приветливому, ласковому голосу.
-- А Юля, кажется, уехала на дачу. Я звонила ей, звонила шефу -- ни
там, ни тут никто не отвечает.
-- Жаль, -- сразу сник Сергей.
-- Но билет не пропадет. Я уже пригласила брата. Послушаем гитары, а
потом пойдем к нему в мастерскую. Он только что вернулся из
Переславля-Залесского. Работал там в Горицком монастыре. Вы, конечно, бывали
там?
-- Нет, Ирочка, не довелось.
-- И Плещеева озера не видели?
-- Естественно.
-- И ботик Петра Первого? И Спасо-Преображенский собор, котором
крестился Александр Невский?
-- Ирочка, клянусь вам, я все это увижу.
-- А я ездила туда с Женькой сто раз. Интересней Переслявля, по- моему,
только Суздаль. Мне там так нравится, что одно время я совершенно серьезно
хотела стать историком. И даже подавала документы на исторический в МГУ. А
потом вдруг почему-то передумала.
"Наверно, Володька потому и молчит, что не мог дозвониться до Юли, --
подумал Сергей. -- Надо же как не везет:"
-- Попросите брата. Пусть он вас свозит в Переславль. И меня возьмите.
Я буду очень рада. И все-все вам там покажу и обо всем расскажу.
-- Хорошо, Ирочка, -- пообещал Сергей.
А примерно через еще час раздался звонок в дверях. И на пороге появился
Владимир собственной персоной. Сергей взглянул на него и сразу понял, что
тот чем-то расстроен.
-- Вот так, -- многозначительно проговорил он и выложил на стол четыре
розовых билета. -- Чтоб служба не казалась медом, сегодня улетаю.
-- Да ты что? -- опешил Сергей.
-- Так точно! Приказ в зубы, керосин в бак -- и Сто второй просит
взлет!
-- На черта же ты тогда все это затевал? Юля уехала на дачу. Ты
улетаешь. А я -- извольте бриться:
-- Ничего, брат, приобщайся к мировой, можно сказать, культуре.
-- Шел бы ты знаешь куда? -- не сдержавшись, огрызнулся Сергей. - -
Вечно с тобой какая-нибудь ерунда получается. Тысячу раз зарекался
связываться:
-- Известное дело, когда господь-бог наводил порядок на земле, авиация
была в воздухе, -- виновато усмехнулся Владимир. -- Разве ж сам я думал, что
так получится? Приказ, Сережа!
Он хлопнул брата по плечу и повернулся к выходу.
-- И все? -- остановил его Сергей. -- Ты хоть посиди. Может, съешь
что-нибудь? Кофе выпей:
Владимир остановился.
-- Не хочу. Сидеть тоже некогда. Мне ведь еще до дому надо добраться. А
вот насчет отпуска, пожалуй, поговорить стоит. Ты когда думаешь отдыхать?
-- Ничего не знаю и не думаю! -- решительно закрутил головой Сергей. --
Знаю лишь, что надо сдать прибор. Так что раньше чем в декабре вряд ли
получится.
-- Жаль.
-- А сам?
-- У меня график железный. Подойдет сентябрь -- отдай не греши. Занду в
машину, ружье в чехол -- и к старцам. Ох уж и отведу душу!
-- Что значит "сентябрь"? Ты же с нами работаешь. А мы к сентябрю никак
не управимся, -- заметил Сергей.
-- Я говорю, у нас порядки свои. На отпуск меня подменят. Полетаете с
другим. Вот так! -- объяснил ситуацию Владимир и продолжил свой путь к
двери.
Сергей проводил его до лифта, вернулся в квартиру и взглянул на часы.
Было около часа. "Полдня словно кошке под хвост! -- недовольно подумал он.
-- Дел чертова уйма, и хоть бы за одно взялся! Ждал, видите ли: А чего
ждал?" И опять он почувствовал обиду, но не только на Юлю, а уже, кажется,
на весь белый свет. И в первую очередь на Владимира. И больше всего -- на
самого себя. В таком мрачном настроении он принялся разбирать и
устанавливать на полки книги, приводить в порядок свои записи. В три часа
снова позвонила Ира.
-- Сережа, билеты уже у вас? -- деловито осведомилась она.
-- Давным-давно, Ирочка, -- успокоил ее Сергей и удивился тому, что
нисколько не рассердился на то, что она оторвала его от работы.
-- Тогда где мы встретимся?
-- Где скажете. Мне все равно. Могу заехать за вами.
-- А на чем вы поедете?
-- Закажу такси.
-- Не так-то просто это сделать.
-- Попробую.
-- Тогда начинайте прямо сейчас.
Ирина оказалась права. Почти час дозванивался он до диспетчерского
пункта. Но когда дозвонился, заказ у него приняли сразу. Записали его адрес,
телефон и предупредили, что машина, возможно, прибудет даже чуть-чуть
раньше, чем он просил. Потом он крепил на лоджии антенну для приемника. Но
вскоре в третий раз позвонила Ирина.
-- Не ешьте ничего, -- предупредила она.
-- Вообще? -- не понял он.
-- Сегодня. Женя съездил в "Прагу", купил цыплят, заливной осетрины,
салаты, знаете, в таких тарталеточках? Еще чего-то. Так что ужинать будем у
него.
-- А обедать?
-- Совершенно не обязательно. Выпейте соку. У вас есть дома какой-
нибудь сок?
-- Рассол из-под капусты есть.
-- Это не совсем то, но лучше всякого обеда. Во всяком случае, вам
полезней. А то вы скоро начнете толстеть.
-- Мне, Ирочка, это не грозит.
-- И еще как. Тем более что ужинаете вы наверняка как Женька: в лучшем
случае -- пельмени. В худшем -- колбаса, хлеб с маслом и чай. Угадала?
-- На сто процентов.
-- А хлеб вы любите?
-- Естественно. Я крестьянский сын. Полбатона московского и бутылка
молока уничтожаются мгновенно в порядке легкой закуски. Я даже те же
пельмени без хлеба в рот не беру.
-- Фу, и еще хвастаетесь! Неужели нельзя ограничиться яблоком, или
творогом, или просто нежирным кефиром? Вы хотите быть таким, как Nстап?
-- Он уверяет, что у него полнота наследственная.
-- У него жена -- начальник экспериментального цеха на кондитерской
фабрике. И дома она печет ему такие пироги, что от одного их вида совершенно
спокойно можно лопнуть. Что с ним, кстати сказать, в один прекрасный момент
и произойдет.
Сергей от души расхохотался.
-- Вы правду говорите?
-- Очень мне надо вас надувать.
-- А я вчера весь вечер таращил на нее глаза, и мне она почему-то
казалась учительницей русского языка или литературы.
-- Вам, мужчинам, всегда кажется не то, что надо, -- закончила разговор
Ирина.
Сергей наводил в новом доме порядок еще с чс. Но теперь он был уже в
лучшем настроении. Шутливый разговор с Ириной не выходил у него из головы,
и, пожалуй, даже не столько сам разговор, сколько то хорошее впечатление,
которое после него осталось. И, возможно забыв на какой-то момент о Юле и
успокоившись, он вспомнил о вчерашнем разговоре с Кулешовым и о его наказе
"думать и решать". Вопрос перед ним был поставлен очень серьезный, и от
решения его зависело многое. Вплоть до ухода из КБ. Ведь Кулешов никак не
ограничивал его намерения, не оговаривал заранее никакими условиями то
решение, которое он должен был принять. Значит, он допускал такой вариант,
что Сергей на два года поступит в адъюнктуру одной из академий. Сергей даже
удивился тому, что так легко мог забыть обо всем этом. Совершенно неожиданно
перед ним открылась новая перспектива. После защиты диссертации он мог
вернуться в КБ. А мог и не возвращаться. Мог остаться на преподавательской
работе в академии. И тут он снова вспомнил о Юле, о том, что она говорила
ему вчера вечером, что, пока они работают под одной крышей, ни о каких
по-настоящему серьезных отношениях между ними не может быть и речи. Она
уходить из КБ, естественно, не собиралась. Ну а если это сделает он? Тем
более что случай представился более чем подходящий. Уйдет он, что тогда? На
этот вопрос могла ответить только Юля. А для этого ему непременно надо было
с ней увидеться. А перед этим еще следовало и помириться. Сергей вздохнул и
закурил. И тогда у него появилась совсем иная мысль: а может, даже и хорошо,
что вопрос придется решать ему самому, безо всяких советчиков, в том числе и
без Юли. Но, что бы она ему ни сказала, к ее словам он прислушался бы
непременно:
В этот момент раздался телефонный звонок. На этот раз звонил водитель
такси. Сергей взглянул на часы, предупредил Ирину, что он выезжает, и
спустился вниз.
День простоял солнечный, но нежаркий. И сейчас воздух был чист и свеж.
Сергей назвал адрес, и машина двинулась к университету и далее вниз по
метромосту, на Комсомольский проспект. Впрочем, дороги он не заметил. И
только когда увидел пламенеющие в лучах вечернего солнца золотые купола
церкви святого Николая, понял, что уже миновал большую часть пути и что
дорога и машина нисколько не мешали ему обдумывать свои дела. Он еще не
принял никакого решения. Но уже знал совершенно четко, что, когда его
найдет, не откажется от него ни за что на свете. Как не отказался, когда три
года назад, еще в полку, сбил своим танком с рельсов горящую цистерну, как
не отказался открыто и прямо высказать свое мнение на разборе испытаний
"Совы", как не отступил от решения провести роту по дну замерзшей реки.
Провел и тем самым добился успеха в том учебном бою:
Ирина вместе с братом уже стояли возле дома. Сергей вылез из машины и
открыл перед Ириной переднюю дверцу кабины. Но она ловко усадила туда брата,
а сама села сзади, рядом с Сергеем.
-- Вы везучий. Заказали все-таки: -- сказала она.
-- И потерял на это всего час, -- ответил Сергей.
-- И зря, -- заметил брат Ирины. -- Это все великолепно могла сделать
она сама. Делать ей сегодня совершенно было нечего.
-- И вам не стыдно? -- всплеснула руками Ирина. -- Вы же мужчины!
-- Лично я -- брат, -- поправил ее Евгений.
-- А я выполнил свой долг честно. Кстати, что мы будем смотреть?
Кто-нибудь слышал хоть что-нибудь об этом ансамбле, -- спросил Сергей.
-- Мне все равно, что они будут представлять. Мне просто хочется на
публику, -- ответил Евгений.
-- Уши вянут, -- вздохнула Ирина.
-- А я в танцах разбираюсь чуть больше, чем свинья в апельсине, - -
признался Сергей.
-- Вы просто скверно воспитанные молодые люди. Или еще того хуже --
жалкие снобы! -- не сдержалась Ирина.
-- Для снобов мы слишком послушны, -- заметил Сергей. -- Вы позвали --
и мы пошли.
-- Это ничего не доказывает. Вы потом целый год можете вспоминать о
потере драгоценного времени. А ты! -- погрозила Ирина брату пальцем. -- Кто
меня все время просит, чтобы я везде брала тебя с собой? Больше ему, видите
ли, ни с кем ходить не хочется.
-- Да у меня же просто нет другой такой интересной партнерши. У тебя же
ноги от самой шеи растут. А то, что ты моя сестра, никому не известно, --
простодушно признался Евгений.
Ирина укоризненно покачала головой и повернулась к Сергею, явно надеясь
на его поддержку.
-- А портрета моего ни одного не написал:
-- Я же не портретист, сколько можно это тебе объяснять? -- взмолился
Евгений. -- Вот постареешь, я мигом тебя подмоложу. Я реставратор! И
морщинки разглажу и румянец восстановлю и подшпаклюю, где надо.
-- Спасибо, -- не захотела слушать Ирина. -- Постараюсь сохраниться
подольше.
Такси свернуло на Петровку и остановилось напротив "Эрмитажа", почти у
Лихова переулка. Народу в саду было много. Билеты начали спрашивать еще
перед входом в сад. У Сергея был один лишний. И он уступил его высокому
лейтенанту-моряку, справедливо решив, что лейтенант наверняка в Москве или в
отпуске, или в командировке, или, того хуже, всего лишь проездом, и другого
случая побывать на концерте ему уже, может, не представится вовсе.
Концерт на Сергея особого впечатления не произвел. Танцы венесуэльцев,
несмотря на всю их зажигательность, показались ему несколько однообразными.
Да и музыка их, в общем-то и мелодичная и напевная, тоже в конце концов
наскучила. Но в целом его настроение тем не менее поднялось и было совсем
уже не похоже на то, в каком он пребывал утром. Ирина и Евгений, он заметил
это уже давно, относились друг к другу очень любовно и даже
предупредительно, хотя Евгений никогда не упускал случая пошутить над
сестрой. И эта, царившая в их отношениях, атмосфера доброжелательности,
тепла и настоящей дружбы и вернула Сергею спокойствие души и умиротворение.
Он слушал их непринужденную болтовню и откровенно отдыхал.
После концерта они все трое отправились в мастерскую Евгения. Сергею
доводилось бывать тут и раньше. И всегда он получал искреннее удовольствие
от посещения этой большой, очень чистой и светлой, оборудованной, как
хорошая лаборатория, комнаты, с тремя выходящими на Москву-реку окнами.
Комната эта условно, но в то же время вполне заметно была разделена на
две части. В одной, большой, Евгений работал. Здесь стоял массивный, широкий
стол, над которым висели два светильника, дававших очень яркий и в то же
время мягкий свет. В другой, меньшей по размеру и более темной, Евгений
отдыхал. Эта часть была оборудована совершенно иначе: она была обставлена
мягкой мебелью, на ее стенах висели полки с книгами и альбомами иконописи,
настенной росписи и архитектурных памятников седой старины.
И везде, как в той, так и в другой части комнаты, висело много икон,
почерневших от времени досок со следами древней русской темперной живописи,
образцов неповторимой по своей красоте и изяществу резьбы по дереву, детали
киотов, иконостасов, окладов икон.
Немало было тут этюдов и готовых картин, написанных и самим хозяином
мастерской. И Евгений был неплохим пейзажистом. И сейчас, пока Ирина
разогревала на электроплитке цыплят, показал Сергею свои зарисовки.
-- Ну вот, как всегда, у тебя нет ни соли, ни перца, -- нарушила
неожиданно беседу мужчин Ирина.
Сергей и Евгений оглянулись на ее голос. Стол уже был накрыт. Все
угощения были поданы, и даже посредине стола стоял кувшин с пунцовыми
гладиолусами.
-- Как нет? -- не поверил Евгений. -- Посмотри на полке.
-- Пусто, -- сказала Ирина и перевернула солонку вверх дном. То же
самое она проделала и с перечницей -- пусто!
-- А зачем соль? Она вроде даже вредна, -- попытался заступиться за
хозяина Сергей.
-- Нет уж, все должно быть как надо, -- решительно отрезала Ирина и
направилась к двери. -- Придется опять к соседям идти.
-- Ира! -- шагнул следом за ней Сергей.
-- Пусть идет, -- остановил его Евгений. -- Ради вас она не только что
на этаж ниже, а в дежурный гастроном на Смоленской с радостью сбегает.
-- Ради меня? -- удивился Сергей.
-- Конечно. И стол этот накрыт ради вас. И цветы:
-- Почему же ради меня? -- еще больше удивился Сергей.
-- Да потому, что она вас любит. И уже не первый год. А вы что, не
знали?
-- Вы шутите, Женя! -- даже смутился Сергей.
-- И в мыслях нет. Я очень серьезно.
-- Но я даю вам честное слово, думать об этом не думал.
-- Я вам верю. Однако это так. И началось это, пожалуй, с того самого
лета, когда вы жили в моей квартире. Я вернулся тогда с этюдов и не узнал
своей сестры. Она, в отличии от многих, человек скрытный. И чувства свои
напоказ не выставляет. А тут ее. Знаете ли, словно прорвало. Одним словом, я
считал своим долгом вам об этом сказать. И очень надеюсь на вашу
порядочность.
Евгений говорил, а у Сергея было такое ощущение, будто под ним начал
покачиваться пол и мастерская вместе со всем ее содержанием медленно вдруг
поплыла вдоль набережной, как гондола какого-нибудь фантастического
дирижабля. "Ну и денек выдался, -- почему-то подумал он четко и увидел перед
собой прищуренные, насмешливые глаза Юли. -- Ну и денек", -- повторил он,
увидев Владимира. Брат постоял перед ним какой-то момент, словно выжидая
чего-то, повернулся и шагнул к двери. А в дверях вместо него появилась
Ирина. Только не рисованная, не воображаемая, а живая и улыбающаяся.
Очевидно, она спешила, бегом поднималась по лестнице, бегом влетела в дверь,
открыв ее коленом. От этого короткая замшевая юбка задралась у нее на ноге
совсем высоко, и он, волей-неволей взглянул на эту почти целиком обнаженную
ногу, совершенно непонятно почему, увидел вдруг Ирину голой -- по- девичьи
изящную, гибкую и сильную. И потому, как радостно горели, глядя на него, ее
глаза, он понял, что Евгений сказал ему сущую правду, что шагни он сейчас
Ирине навстречу, протяни ей руки -- и для него может начаться совсем новая,
неизвестная ему еще доселе жизнь. Но он не сделал шага вперед, а устыдившись
своего воображения, лишь смутился еще больше. Густой, как маков цвет,
румянец залил ему шею, разукрасил щеки, зажег уши. Ирина заметила это и, не
зная, чем объяснить такое его состояние, в нерешительности остановилась и
наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а
он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие
научные открытия, которые мне и не снились.
-- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать
один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще
в девятнадцать. И стал известен на весь мир!
-- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня
гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над
результатами собственной работы.
Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.
-- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и
половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она.
-- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!
Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.
-- И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что
непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы
были у каждого свои, а я уверен -- каждый из них в свое время не побоялся
переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти
против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А
мы-то как раз этого и боимся.
-- Это ты-то боишься? -- с любопытством взглянула Юля на Сергея.
-- Наверно.
-- В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам
не знаешь, чего хочешь.
-- Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.
-- Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, --
уже серьезно сказала Юля.
Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, "%`-%%,
продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было
ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.
-- Почему ты все же не поехала ко мне?
-- Приеду в следующий раз, -- спокойно сказала она.
-- Когда это будет?
-- Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.
-- Я уже не верю тебе.
-- Напрасно.
-- Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с
мышкой.
-- Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять:
-- Чего именно? Того, что ты замужем?
-- Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять
главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются
глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже
выбранного мною пути? Заладил одно: "Идем ко мне! Идем ко мне!"
-- Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше
света нужна.
-- Для этого любить надо. Очень любить.
-- Я люблю. Разве ты этого не знаешь?
-- А я?
-- Ты тоже.
-- Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо,
прежде чем я скажу "да". И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не
входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и
превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только
так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по
нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не
хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла
замуж -- и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве
ты не знал всего этого?
-- Нет, -- мрачно ответил Сергей.
-- Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно.
-- Что же влечет тебя в этой жизни?
-- Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо
одеваться, люблю свою работу. Я люблю, наконец, удовольствия, которые может
мне предоставить эта жизнь. И почему, во имя чего должна я от них
отказываться? И хватит говорить об этом. Поедем домой. Поздно уже. Пора, --
сказала Юля и указала на зеленый огонек такси.
Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял
совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В
твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то
решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь
новой обидой отозвалось у него в душе.
На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила
попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей
смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого
горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: "Париж, как сковородку
желтком, заливал электрический ток". За окном был не Париж, а Москва. Но и о
ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц,
вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот
огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки
мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия
направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться
в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня,
всего каких-нибудь десять-- пятнадцать минут назад, не только в их
отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для
него ясный перелом. И a."a%, не было никакого желания ни о чем говорить. Но
Юля, очевидно, была настроена иначе.
-- Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? -- напомнила она.
Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на
одном с ним сиденье "Волги", а там, среди этих огоньков- булавок, и был он
не родным и мягким, а чужим и чеканным.
-- Ты слышишь? -- снова спросила она.
Он опять ответил не сразу.
-- Да говори же ты в конце концов! -- затормошила она его.
-- И да, и нет.
-- Что -- да? Что -- нет?
-- Я думал, ты меня больше любишь.
-- Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, -- сухо ответила Юля
и тоже отвернулась к окну.
Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему
уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по
комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее
обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не
привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему
сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что
она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала
-- и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же
бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне
любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало
дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм,
за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту
женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в
душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в
нем сомнения, ему хотелось теперь только одного -- как можно быстрее вернуть
их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как
это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер
Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор
собственным желаниям практически было очень трудно.
Выручил Сергея телефонный звонок. Звонил Владимир.
-- Названиваю тебе весь вечер, а тебя нет и нет. Думал, уж не махнул ли
ты обратно туда, в свою командировку! -- бодро прокричал он в трубку.
-- День рождения у Остапа отмечали, -- объяснил Сергей.
-- А, тоже дело. А завтра чем намерен заниматься?
-- Наверняка дома буду.
-- А венесуэльцев не хочешь посмотреть?
-- Каких еще венесуэльцев?
-- Национальный ансамбль. Впервые в Союзе. И всего один день. Сомбреро.
Пончо. Гитары:
-- А почему их надо смотреть?
-- Да потому, что они танцоры, а не певцы. Неужели афиш не видел? А еще
в столичном гарнизоне служит!
-- Делать мне больше нечего, как по заборам афиши разглядывать, - -
фыркнул Сергей. -- Короче. Что ты предлагаешь?
-- Это самое, смотреть. Понимаешь, есть у меня четыре билета. С трудом,
но достал. Вот и предлагаю: берем Ирину, Юлю -- и вперед.
-- Юля? А она пойдет?
-- Как пить дать. Она же не такая зануда, как ты. К тому же любит
танцы.
-- Балет она любит, -- поправил Сергей.
-- Какая разница? Пляшут, и ладно.
Сергей задумался. Юля любила ходить на концерты. Она не пропускала ни
одной выставки, не оставляла без внимания ни одной приезжей знаменитости.
Конечно, на балет она пошла бы с большим c$.".+lab"(%,. Это Сергей знал. Но
она охотно смотрела и танцы. И если бы согласилась побывать и на этом
концерте, это уже был бы добрый шаг к примирению. В предложении брата Сергей
увидел что-то вроде спасательной соломинки.
-- А как же я ее приглашу? Я ее до понедельника не увижу, --
забеспокоился он вдруг.
-- Позвони.
-- Домой я ей не звоню.
-- Ну я позвоню. Подумаешь, проблема. Ты-то "за"?
-- Конечно. Только не звони сейчас. Сегодня уже поздно.
-- Ладно. Жди сообщения утром.
Ночь Сергей спал плохо: ворочался и, что с ним бывало крайне редко,
просыпался. И окончательно очнулся ото сна гораздо раньше обычного. Он с
нетерпением ждал, что скажет Владимир. Но тот почему- то не звонил. Часам к
одиннадцати терпение у Сергея лопнуло, и он сам попытался вызвать Владимира.
Но квартира Кольцова-младшего в Есино тоже не отвечала. "Взбудоражил, балда,
а теперь жди его как у моря погоды", -- недовольно ворчал Сергей. Однако
ждать долго не пришлось. Часов в двенадцать неожиданно позвонила Ирина.
-- Сережа, это я, -- сказала она. -- Так мы сегодня идем?
-- Да, Ирочка! -- обрадовался он ее приветливому, ласковому голосу.
-- А Юля, кажется, уехала на дачу. Я звонила ей, звонила шефу -- ни
там, ни тут никто не отвечает.
-- Жаль, -- сразу сник Сергей.
-- Но билет не пропадет. Я уже пригласила брата. Послушаем гитары, а
потом пойдем к нему в мастерскую. Он только что вернулся из
Переславля-Залесского. Работал там в Горицком монастыре. Вы, конечно, бывали
там?
-- Нет, Ирочка, не довелось.
-- И Плещеева озера не видели?
-- Естественно.
-- И ботик Петра Первого? И Спасо-Преображенский собор, котором
крестился Александр Невский?
-- Ирочка, клянусь вам, я все это увижу.
-- А я ездила туда с Женькой сто раз. Интересней Переслявля, по- моему,
только Суздаль. Мне там так нравится, что одно время я совершенно серьезно
хотела стать историком. И даже подавала документы на исторический в МГУ. А
потом вдруг почему-то передумала.
"Наверно, Володька потому и молчит, что не мог дозвониться до Юли, --
подумал Сергей. -- Надо же как не везет:"
-- Попросите брата. Пусть он вас свозит в Переславль. И меня возьмите.
Я буду очень рада. И все-все вам там покажу и обо всем расскажу.
-- Хорошо, Ирочка, -- пообещал Сергей.
А примерно через еще час раздался звонок в дверях. И на пороге появился
Владимир собственной персоной. Сергей взглянул на него и сразу понял, что
тот чем-то расстроен.
-- Вот так, -- многозначительно проговорил он и выложил на стол четыре
розовых билета. -- Чтоб служба не казалась медом, сегодня улетаю.
-- Да ты что? -- опешил Сергей.
-- Так точно! Приказ в зубы, керосин в бак -- и Сто второй просит
взлет!
-- На черта же ты тогда все это затевал? Юля уехала на дачу. Ты
улетаешь. А я -- извольте бриться:
-- Ничего, брат, приобщайся к мировой, можно сказать, культуре.
-- Шел бы ты знаешь куда? -- не сдержавшись, огрызнулся Сергей. - -
Вечно с тобой какая-нибудь ерунда получается. Тысячу раз зарекался
связываться:
-- Известное дело, когда господь-бог наводил порядок на земле, авиация
была в воздухе, -- виновато усмехнулся Владимир. -- Разве ж сам я думал, что
так получится? Приказ, Сережа!
Он хлопнул брата по плечу и повернулся к выходу.
-- И все? -- остановил его Сергей. -- Ты хоть посиди. Может, съешь
что-нибудь? Кофе выпей:
Владимир остановился.
-- Не хочу. Сидеть тоже некогда. Мне ведь еще до дому надо добраться. А
вот насчет отпуска, пожалуй, поговорить стоит. Ты когда думаешь отдыхать?
-- Ничего не знаю и не думаю! -- решительно закрутил головой Сергей. --
Знаю лишь, что надо сдать прибор. Так что раньше чем в декабре вряд ли
получится.
-- Жаль.
-- А сам?
-- У меня график железный. Подойдет сентябрь -- отдай не греши. Занду в
машину, ружье в чехол -- и к старцам. Ох уж и отведу душу!
-- Что значит "сентябрь"? Ты же с нами работаешь. А мы к сентябрю никак
не управимся, -- заметил Сергей.
-- Я говорю, у нас порядки свои. На отпуск меня подменят. Полетаете с
другим. Вот так! -- объяснил ситуацию Владимир и продолжил свой путь к
двери.
Сергей проводил его до лифта, вернулся в квартиру и взглянул на часы.
Было около часа. "Полдня словно кошке под хвост! -- недовольно подумал он.
-- Дел чертова уйма, и хоть бы за одно взялся! Ждал, видите ли: А чего
ждал?" И опять он почувствовал обиду, но не только на Юлю, а уже, кажется,
на весь белый свет. И в первую очередь на Владимира. И больше всего -- на
самого себя. В таком мрачном настроении он принялся разбирать и
устанавливать на полки книги, приводить в порядок свои записи. В три часа
снова позвонила Ира.
-- Сережа, билеты уже у вас? -- деловито осведомилась она.
-- Давным-давно, Ирочка, -- успокоил ее Сергей и удивился тому, что
нисколько не рассердился на то, что она оторвала его от работы.
-- Тогда где мы встретимся?
-- Где скажете. Мне все равно. Могу заехать за вами.
-- А на чем вы поедете?
-- Закажу такси.
-- Не так-то просто это сделать.
-- Попробую.
-- Тогда начинайте прямо сейчас.
Ирина оказалась права. Почти час дозванивался он до диспетчерского
пункта. Но когда дозвонился, заказ у него приняли сразу. Записали его адрес,
телефон и предупредили, что машина, возможно, прибудет даже чуть-чуть
раньше, чем он просил. Потом он крепил на лоджии антенну для приемника. Но
вскоре в третий раз позвонила Ирина.
-- Не ешьте ничего, -- предупредила она.
-- Вообще? -- не понял он.
-- Сегодня. Женя съездил в "Прагу", купил цыплят, заливной осетрины,
салаты, знаете, в таких тарталеточках? Еще чего-то. Так что ужинать будем у
него.
-- А обедать?
-- Совершенно не обязательно. Выпейте соку. У вас есть дома какой-
нибудь сок?
-- Рассол из-под капусты есть.
-- Это не совсем то, но лучше всякого обеда. Во всяком случае, вам
полезней. А то вы скоро начнете толстеть.
-- Мне, Ирочка, это не грозит.
-- И еще как. Тем более что ужинаете вы наверняка как Женька: в лучшем
случае -- пельмени. В худшем -- колбаса, хлеб с маслом и чай. Угадала?
-- На сто процентов.
-- А хлеб вы любите?
-- Естественно. Я крестьянский сын. Полбатона московского и бутылка
молока уничтожаются мгновенно в порядке легкой закуски. Я даже те же
пельмени без хлеба в рот не беру.
-- Фу, и еще хвастаетесь! Неужели нельзя ограничиться яблоком, или
творогом, или просто нежирным кефиром? Вы хотите быть таким, как Nстап?
-- Он уверяет, что у него полнота наследственная.
-- У него жена -- начальник экспериментального цеха на кондитерской
фабрике. И дома она печет ему такие пироги, что от одного их вида совершенно
спокойно можно лопнуть. Что с ним, кстати сказать, в один прекрасный момент
и произойдет.
Сергей от души расхохотался.
-- Вы правду говорите?
-- Очень мне надо вас надувать.
-- А я вчера весь вечер таращил на нее глаза, и мне она почему-то
казалась учительницей русского языка или литературы.
-- Вам, мужчинам, всегда кажется не то, что надо, -- закончила разговор
Ирина.
Сергей наводил в новом доме порядок еще с чс. Но теперь он был уже в
лучшем настроении. Шутливый разговор с Ириной не выходил у него из головы,
и, пожалуй, даже не столько сам разговор, сколько то хорошее впечатление,
которое после него осталось. И, возможно забыв на какой-то момент о Юле и
успокоившись, он вспомнил о вчерашнем разговоре с Кулешовым и о его наказе
"думать и решать". Вопрос перед ним был поставлен очень серьезный, и от
решения его зависело многое. Вплоть до ухода из КБ. Ведь Кулешов никак не
ограничивал его намерения, не оговаривал заранее никакими условиями то
решение, которое он должен был принять. Значит, он допускал такой вариант,
что Сергей на два года поступит в адъюнктуру одной из академий. Сергей даже
удивился тому, что так легко мог забыть обо всем этом. Совершенно неожиданно
перед ним открылась новая перспектива. После защиты диссертации он мог
вернуться в КБ. А мог и не возвращаться. Мог остаться на преподавательской
работе в академии. И тут он снова вспомнил о Юле, о том, что она говорила
ему вчера вечером, что, пока они работают под одной крышей, ни о каких
по-настоящему серьезных отношениях между ними не может быть и речи. Она
уходить из КБ, естественно, не собиралась. Ну а если это сделает он? Тем
более что случай представился более чем подходящий. Уйдет он, что тогда? На
этот вопрос могла ответить только Юля. А для этого ему непременно надо было
с ней увидеться. А перед этим еще следовало и помириться. Сергей вздохнул и
закурил. И тогда у него появилась совсем иная мысль: а может, даже и хорошо,
что вопрос придется решать ему самому, безо всяких советчиков, в том числе и
без Юли. Но, что бы она ему ни сказала, к ее словам он прислушался бы
непременно:
В этот момент раздался телефонный звонок. На этот раз звонил водитель
такси. Сергей взглянул на часы, предупредил Ирину, что он выезжает, и
спустился вниз.
День простоял солнечный, но нежаркий. И сейчас воздух был чист и свеж.
Сергей назвал адрес, и машина двинулась к университету и далее вниз по
метромосту, на Комсомольский проспект. Впрочем, дороги он не заметил. И
только когда увидел пламенеющие в лучах вечернего солнца золотые купола
церкви святого Николая, понял, что уже миновал большую часть пути и что
дорога и машина нисколько не мешали ему обдумывать свои дела. Он еще не
принял никакого решения. Но уже знал совершенно четко, что, когда его
найдет, не откажется от него ни за что на свете. Как не отказался, когда три
года назад, еще в полку, сбил своим танком с рельсов горящую цистерну, как
не отказался открыто и прямо высказать свое мнение на разборе испытаний
"Совы", как не отступил от решения провести роту по дну замерзшей реки.
Провел и тем самым добился успеха в том учебном бою:
Ирина вместе с братом уже стояли возле дома. Сергей вылез из машины и
открыл перед Ириной переднюю дверцу кабины. Но она ловко усадила туда брата,
а сама села сзади, рядом с Сергеем.
-- Вы везучий. Заказали все-таки: -- сказала она.
-- И потерял на это всего час, -- ответил Сергей.
-- И зря, -- заметил брат Ирины. -- Это все великолепно могла сделать
она сама. Делать ей сегодня совершенно было нечего.
-- И вам не стыдно? -- всплеснула руками Ирина. -- Вы же мужчины!
-- Лично я -- брат, -- поправил ее Евгений.
-- А я выполнил свой долг честно. Кстати, что мы будем смотреть?
Кто-нибудь слышал хоть что-нибудь об этом ансамбле, -- спросил Сергей.
-- Мне все равно, что они будут представлять. Мне просто хочется на
публику, -- ответил Евгений.
-- Уши вянут, -- вздохнула Ирина.
-- А я в танцах разбираюсь чуть больше, чем свинья в апельсине, - -
признался Сергей.
-- Вы просто скверно воспитанные молодые люди. Или еще того хуже --
жалкие снобы! -- не сдержалась Ирина.
-- Для снобов мы слишком послушны, -- заметил Сергей. -- Вы позвали --
и мы пошли.
-- Это ничего не доказывает. Вы потом целый год можете вспоминать о
потере драгоценного времени. А ты! -- погрозила Ирина брату пальцем. -- Кто
меня все время просит, чтобы я везде брала тебя с собой? Больше ему, видите
ли, ни с кем ходить не хочется.
-- Да у меня же просто нет другой такой интересной партнерши. У тебя же
ноги от самой шеи растут. А то, что ты моя сестра, никому не известно, --
простодушно признался Евгений.
Ирина укоризненно покачала головой и повернулась к Сергею, явно надеясь
на его поддержку.
-- А портрета моего ни одного не написал:
-- Я же не портретист, сколько можно это тебе объяснять? -- взмолился
Евгений. -- Вот постареешь, я мигом тебя подмоложу. Я реставратор! И
морщинки разглажу и румянец восстановлю и подшпаклюю, где надо.
-- Спасибо, -- не захотела слушать Ирина. -- Постараюсь сохраниться
подольше.
Такси свернуло на Петровку и остановилось напротив "Эрмитажа", почти у
Лихова переулка. Народу в саду было много. Билеты начали спрашивать еще
перед входом в сад. У Сергея был один лишний. И он уступил его высокому
лейтенанту-моряку, справедливо решив, что лейтенант наверняка в Москве или в
отпуске, или в командировке, или, того хуже, всего лишь проездом, и другого
случая побывать на концерте ему уже, может, не представится вовсе.
Концерт на Сергея особого впечатления не произвел. Танцы венесуэльцев,
несмотря на всю их зажигательность, показались ему несколько однообразными.
Да и музыка их, в общем-то и мелодичная и напевная, тоже в конце концов
наскучила. Но в целом его настроение тем не менее поднялось и было совсем
уже не похоже на то, в каком он пребывал утром. Ирина и Евгений, он заметил
это уже давно, относились друг к другу очень любовно и даже
предупредительно, хотя Евгений никогда не упускал случая пошутить над
сестрой. И эта, царившая в их отношениях, атмосфера доброжелательности,
тепла и настоящей дружбы и вернула Сергею спокойствие души и умиротворение.
Он слушал их непринужденную болтовню и откровенно отдыхал.
После концерта они все трое отправились в мастерскую Евгения. Сергею
доводилось бывать тут и раньше. И всегда он получал искреннее удовольствие
от посещения этой большой, очень чистой и светлой, оборудованной, как
хорошая лаборатория, комнаты, с тремя выходящими на Москву-реку окнами.
Комната эта условно, но в то же время вполне заметно была разделена на
две части. В одной, большой, Евгений работал. Здесь стоял массивный, широкий
стол, над которым висели два светильника, дававших очень яркий и в то же
время мягкий свет. В другой, меньшей по размеру и более темной, Евгений
отдыхал. Эта часть была оборудована совершенно иначе: она была обставлена
мягкой мебелью, на ее стенах висели полки с книгами и альбомами иконописи,
настенной росписи и архитектурных памятников седой старины.
И везде, как в той, так и в другой части комнаты, висело много икон,
почерневших от времени досок со следами древней русской темперной живописи,
образцов неповторимой по своей красоте и изяществу резьбы по дереву, детали
киотов, иконостасов, окладов икон.
Немало было тут этюдов и готовых картин, написанных и самим хозяином
мастерской. И Евгений был неплохим пейзажистом. И сейчас, пока Ирина
разогревала на электроплитке цыплят, показал Сергею свои зарисовки.
-- Ну вот, как всегда, у тебя нет ни соли, ни перца, -- нарушила
неожиданно беседу мужчин Ирина.
Сергей и Евгений оглянулись на ее голос. Стол уже был накрыт. Все
угощения были поданы, и даже посредине стола стоял кувшин с пунцовыми
гладиолусами.
-- Как нет? -- не поверил Евгений. -- Посмотри на полке.
-- Пусто, -- сказала Ирина и перевернула солонку вверх дном. То же
самое она проделала и с перечницей -- пусто!
-- А зачем соль? Она вроде даже вредна, -- попытался заступиться за
хозяина Сергей.
-- Нет уж, все должно быть как надо, -- решительно отрезала Ирина и
направилась к двери. -- Придется опять к соседям идти.
-- Ира! -- шагнул следом за ней Сергей.
-- Пусть идет, -- остановил его Евгений. -- Ради вас она не только что
на этаж ниже, а в дежурный гастроном на Смоленской с радостью сбегает.
-- Ради меня? -- удивился Сергей.
-- Конечно. И стол этот накрыт ради вас. И цветы:
-- Почему же ради меня? -- еще больше удивился Сергей.
-- Да потому, что она вас любит. И уже не первый год. А вы что, не
знали?
-- Вы шутите, Женя! -- даже смутился Сергей.
-- И в мыслях нет. Я очень серьезно.
-- Но я даю вам честное слово, думать об этом не думал.
-- Я вам верю. Однако это так. И началось это, пожалуй, с того самого
лета, когда вы жили в моей квартире. Я вернулся тогда с этюдов и не узнал
своей сестры. Она, в отличии от многих, человек скрытный. И чувства свои
напоказ не выставляет. А тут ее. Знаете ли, словно прорвало. Одним словом, я
считал своим долгом вам об этом сказать. И очень надеюсь на вашу
порядочность.
Евгений говорил, а у Сергея было такое ощущение, будто под ним начал
покачиваться пол и мастерская вместе со всем ее содержанием медленно вдруг
поплыла вдоль набережной, как гондола какого-нибудь фантастического
дирижабля. "Ну и денек выдался, -- почему-то подумал он четко и увидел перед
собой прищуренные, насмешливые глаза Юли. -- Ну и денек", -- повторил он,
увидев Владимира. Брат постоял перед ним какой-то момент, словно выжидая
чего-то, повернулся и шагнул к двери. А в дверях вместо него появилась
Ирина. Только не рисованная, не воображаемая, а живая и улыбающаяся.
Очевидно, она спешила, бегом поднималась по лестнице, бегом влетела в дверь,
открыв ее коленом. От этого короткая замшевая юбка задралась у нее на ноге
совсем высоко, и он, волей-неволей взглянул на эту почти целиком обнаженную
ногу, совершенно непонятно почему, увидел вдруг Ирину голой -- по- девичьи
изящную, гибкую и сильную. И потому, как радостно горели, глядя на него, ее
глаза, он понял, что Евгений сказал ему сущую правду, что шагни он сейчас
Ирине навстречу, протяни ей руки -- и для него может начаться совсем новая,
неизвестная ему еще доселе жизнь. Но он не сделал шага вперед, а устыдившись
своего воображения, лишь смутился еще больше. Густой, как маков цвет,
румянец залил ему шею, разукрасил щеки, зажег уши. Ирина заметила это и, не
зная, чем объяснить такое его состояние, в нерешительности остановилась и