Страница:
что-нибудь подбросят из жилплощади. И если заранее этот вопрос не решить,
потом будет уже поздно. А мы:
-- Кому это "нам"? -- не дал договорить Александр Петрович.
-- Я имею в виду КБ.
И тут Александр Петрович перешел в контратаку.
-- Думаете о трехкомнатной квартире, а лучше бы задумались над тем, что
за все лето я ни от кого из вас не получил ни одного дельного
конструкторского предложения.
-- Так я, кстати сказать, подавала. И оно уже воплощено в "Сове", --
сказала Юля.
-- Этого мало.
-- Другие и того не сделали, -- зметил Игорь.
-- Другие ничего и не просят.
-- Да, но вся новая "Сова", в конце концов, это мой проект, -- возразил
Игорь.
-- Твой: Вот именно! -- буркнул Александр Петрович. -- Был бы твой. А
из КБ за год ушло пять человек. И их кем-то надо заменить.
-- Заменим.
-- А новичков всех надо будет обеспечить жилплощадью.
-- Обязательно. Кого-то можно будет поселить в нашу квартиру. А нам
выделить новую. Мы еще ни разу не улучшали свои условия, -- высказал наконец
Игорь свой главный аргумент.
-- Мне нужны, дорогой зять, мозги, а не квартиры. И я жилплощадь
распределяю исключительно в интересах КБ, -- подвел итог Александр Петрович
и встал из-за стола.
Когда он скрылся на веранде и за ним закрылась массивная дубовая дверь
с декоративными под старину медными накладными петлями, Маргарита Андреевна
глубокомысленно проговорила:
-- Ну, ничего. Это его Рощин расстроил. Я это знаю наверняка. Отойдет.
-- И я так думаю, -- согласился Игорь. -- И хочет он того или не хочет,
а у нас вполне законные претензии. Всем улучшают.
-- А я тоже не понимаю, на что вы рассчитываете. И вообще странно,
зачем завели этот разговор? -- сказала вдруг Юля.
-- То есть как это? -- даже привстал со своего места от возмущения
Игорь.
-- А так. На тебя одного -- трехкомнатную квартиру не дадут, даже если
ты сконструируешь еще две такие "Совы". А я выписываться с Котельнической не
собираюсь.
-- Но это несерьезно.
-- Очень серьезно. Кому нужна эта новая комната?
-- Да в первую очередь тебе!
-- Мне? С утра до вечера ходить по ней с тряпкой в руках и вытирать
пыль? Не собираюсь:
-- Да пойми! Нам просто уже неудобно жить в нашей квартиришке. Мы даже
гостей не можем принять как следует.
-- Из-за гостей перебираться куда-то к чертям на кулички глупо.
-- Но я в конце концов хочу иметь дома свой кабинет:
-- Вот что, Игорь. Лежать на тахте и читать журналы ты отлично можешь и
в нашей сегодняшней, так называемой общей, комнате. А если ты хочешь
приковать меня там на все вечера к телевизору, то меня такая перспектива не
устраивает. Ни в трех-, ни в четырех-, ни в пятикомнатную квартиру я из
старой Москвы не поеду. И вообще, найди сначала домработницу, а потом думай
о большой квартире! -- решительно заявила Юля, взяла ракетку и отправилась
на теннисную площадку потренировать удар. Это занятие ей не надоедало
никогда.
И Маргарита Андреевна, которая до сей поры в этом вопросе проявляла
достаточно деловую активность и, больше того, даже явилась инициатором
данного разговора, тоже поднялась из-за стола следом за дочерью.
-- Н-да: вот насчет ее, это я уж не знаю. Ее, пожалуйста, уговаривай
сам, -- сказала она.
-- Как? Она же ни с кем, даже со мной, ни в чем не желает считаться! --
взорвался Игорь.
-- И ничего удивительного. Юленька выросла на сливках, я ее буквально
выкормила ими. И угодить ее совсем не просто, -- урезонила зятя Маргарита
Андреевна и направилась в свою комнату.
В Есино Сергей возвращался вместе со всей группой. Бочкарев вызвал
машину, и она быстро доставила конструкторов к инженерному домику. По дороге
говорили только о делах, так что к концу пути Сергею уже была ясна вся
обстановка. Через два-три дня должен был закончиться монтаж, и надо было
немедля приступать к испытаниям. Oрощаясь в пятницу с Бочкаревым, Кулешов не
забыл напомнить ему об этом:
-- Мы уже затянули сроки сдачи, Юрий Михайлович. Я непременно жду от
вас в конце недели первые пробы.
-- Пробы будут, -- уверенно заверил Бочкарев. Но подумал и добавил уже
менее бодро: -- Только что они покажут:
-- Вот и увидим, -- не нашел причины для беспокойства Кулешов. --
Начинается новый этап в работе. Это главное.
Сейчас в машине Бочкарев тоже сказал об этом.
-- А почему мы вылетели из графика? -- недоуменно спросил Сергей. --
Ведь двигались совершенно нормально.
-- В этом не одни мы виноваты. Как начали монтировать, так и пошли
споры с самолетчиками за каждый квадратный сантиметр, за каждую гайку: тут
поставить нельзя, то передвинуть невозможно. Приедешь -- сам разберешься, --
за всех ответил Заруба.
-- А зачем что-то надо передвигать? -- не понял Сергей. -- Мы же не
наобум работали. Нам же с самого начала были известны все параметры. Неужели
в чем-нибудь ошиблись?
-- Никакой ошибки нет, -- успокоил его Бочкарев. -- Все гораздо
сложнее. Отстаем не только мы. Самолетчики тоже в сроки не уложились. И та
модель, для которой мы готовим "Фотон", тоже только еще испытывается.
Поэтому, естественно, нам ее предоставить не могли. Дали для испытаний
другую -- с той же скоростью, но несколько иной конструкции. Отсюда и весь
сыр-бор.
-- И так бывает? -- удивился Сергей.
-- А ты думаешь, только американцы по десять лет свои самолеты
конструируют? А у нас все с первого захода получается? -- усмехнулся
Бочкарев.
-- Нет, не думаю, -- смутился Сергей и больше до конца пути в разговоры
не вступал. Мрачное, сумбурное настроение, накатившее на него, как тяжелая
волна, еще в пятницу, так по-настоящему до конца не рассеялось. Ведь с Юлей
он не встретился, не поговорил и не восстановил хотя бы тех отношений,
которые были между ними до его возвращения. Он знал по опыту прошлых
подобных размолвок, что у него теперь плохое настроение будет не день и не
два, оно будет мешать ему работать и не даст отдыхать. Но что он мог
поделать? Об Ирине он почти не думал. А если и вспоминал, то лишь мельком,
не выделяя ее из общей цепи событий последних дней. И не удивлялся этому.
Знал, так бывает. Случается в жизни что-нибудь этакое, необычное, яркое, что
вроде и взволнует, всколыхнет душу, даже вызовет в ней отзыв. Но пройдет
совсем немного времени, и это яркое забудется иногда вовсе, а иногда оставит
о себе хоть и приятное, но лишь призрачное, как сиреневая мгла белых ночей,
воспоминание.
В Есино, уже на месте, в инженерном домике, Бочкарев спросил Сергея:
-- С чего начнешь?
-- Покажите чертежи. Надо знать, как вы завершили дело, -- попросил
Сергей.
-- Резонно, -- не стал возражать Бочкарев, извлек из вместительного
сейфа и выложил на стол тугой рулон ватмана. -- Здесь все.
Сергей углубился в чертежи. Читал он их не очень быстро. Ему в этом
деле явно не хватало практики. Но разобрался во всем безо всякой посторонней
помощи. И даже, как ему показалось, сумел различить то, что внес в
конструкцию Окунев и что не обошлось без руки Бочкарева. Зато с цифрами он
справился куда как скоро. Математические выкладки, формулы, расчеты он
глотал как упоительную поэзию. Легко мог бы подметить ошибки, нашел бы
места, которые требовали более веской доказательности. Но его коллеги по
группе потрудились очень добросовестно. И никаких вопросов их работа у него
не вызвала. Все было так, как задумано, оговорено, согласовано.
"Фотон" создавался как прибор нового поколения. И в отличие от своих
более ранних собратьев должен был стать качественно новой ступенью в
развитии приборов ночного видения. В нем применялось ,-.#.% такое, от
использования чего ожидался большой эффект. Но это было еще не все.
Особенности "Фотона" вовсе не ограничивались только этими техническими
новинками или даже примененными в нем оригинальными конструкторскими
решениями. "Фотон" не был просто прибором. В сущности, это была очень
сложная система, способная не только воспринимать изображение в темноте или
в условиях ограниченной видимости, но умеющая передавать полученную
информацию на свой аэродром и одновременно записывать ее для контроля на
особую пленку. Сергей смотрел на чертежи, испытывая смешанное чувство
удовлетворения и ревности. Удовлетворения -- от того, что нашел в них
воплощение всех своих мыслей. Ревности -- по той причине, что многое было
сделано без него. Когда он уезжал, большинство узлов существовали как бы
сами по себе. Теперь же все они были объединены в одно целое.
На этом заключительном этапе работы, завершившемся сведением всех
разрозненных компонентов схемы в одно общее, особо проявился талант и опыт
Бочкарева. Сергей всем нутром чувствовал, что мог бы многому научиться у
него в этот период, и сейчас больше чем когда-либо жалел о том, что Кулешов
сорвал тогда его с работы здесь и отправил "латать дыры" в Речинск. Досада
по этому поводу была большой и серьезной. И ощущалась тем острее, чем глубже
вникал он в чертежи. Потом неожиданно появилось беспокойство: "На бумаге все
гладко. А как окажется на деле?" Бочкареву словно передалась эта его мысль.
-- Что скажешь? -- дождавшись, когда Сергей закончил просмотр
последнего листа, спросил он.
Сергей ответил откровенно то, что думал:
-- Вроде все на месте. А в общем, как говорят медики, вскрытие покажет.
Бочкарев добродушно усмехнулся:
-- Они еще говорят, что предупредить болезнь легче, чем ее лечить.
-- Тоже правильно, -- согласился Сергей.
-- Ну а раз правильно, иди в ангар, посмотри еще там, может, и
придумаешь что-нибудь.
Сергей вышел на улицу. Полетов в этот час не было, и над городком
стояла томительная тишина знойного летнего дня. Сергей обогнул инженерный
дом, миновал перекресток, зеленой, тенистой улочкой прошел к летному полю.
Аэродром выглядел непривычно. Когда Сергей уезжал отсюда в Речинск, он был
покрыт снегом невероятной чистоты и искрился под солнцем миллионами
разноцветных блесток. Теперь на нем буйствовали травы. Над ними, как
колокольчики, тут и там висели жаворонки, оглашая воздух звонкими
прерывистыми трелями. Лишь взлетно-посадочная полоса, не меняющая своего
облика ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной, выглядела все той же
застывшей каменной рекой, незримо мчавшейся мимо командно-диспетчерского
пункта, мимо домика, в котором отдыхали пилоты, и терявшейся из глаз где-то
у кромки леса.
Вид аэродрома почему-то успокаивал. И Сергей почти уверенно подумал,
что все должно быть хорошо, что испытания должны пройти успешно. С этой
мыслью он и появился в ангаре, где стояла спарка, на которой монтировали
"Фотон". Возле нее копошились люди. Тут был Окунев, Заруба, еще несколько
человек из КБ и еще кто-то, кого Сергей не знал. А сам самолет, точнее,
передняя часть его фюзеляжа была полуразобрана и очень напоминала
взлетавшего жука, у которого взъерошились не только крылья, но и подкрылки.
-- Где ты запропастился? -- вопросом встретил его Окунев.
-- Смотрел чертежи, -- ответил Сергей.
-- Что их смотреть? Тут давно уже все перемешалось: начнешь сравнивать
-- ничего не найдешь похожего, -- вмешался в их разговор Заруба.
-- Шутишь? -- не поверил Сергей.
-- А ты залезай сюда, -- пригласил Сергея в кабину пилота Заруба.
-- Подожди. Дай я его познакомлю с кем надо, -- остановил Остапа
Окунев. -- Дальше вкалывать вместе будем. Вон, например, старший по a
,.+qb-.) части, арбузного вида подполковник минус инженер, товарищ с
парадоксальной фамилией Жердев. Он же Николай Филиппович. За пределами
ангара -- человек добрейшей души. Даже животных любит. Частенько гуляет с
Володиной собакой. В ангаре -- вредней не найдешь. Уже не арбуз, а просто
упырь. До самолета, практически, дотрагиваться не разрешает, не то что там
его сверлить или как- нибудь разбирать:
Сергей знал Жердева уже давно. Правда, встречался с ним всего несколько
раз. Но сейчас слушал Олега больше из любопытства, наблюдая, как реагирует
на всю это болтовню сам Жердев. А тот и виду не подавал, что разговор идет о
нем. Но потом, вдруг отмахнувшись от Олега, как от назойливой мухи, рукой,
сказал:
-- Кончай травить. Делом пора заниматься.
-- Так и я о том же, -- быстро нашелся Олег. -- Хочу представить вас
друг другу.
-- Мы и без тебя сто лет знакомы. Пойдем, Сергей Дмитриевич, на
солнышко. Покурим. У нас только там разрешается спички зажигать, --
предложил Жердев и взял Сергея под руку. -- Покурим и заодно потолкуем.
-- Ах, знакомы: -- нарочито удивленно развел руками Окунев. -- Тогда,
конечно, чего уж тут мне стараться!
Сергей принял приглашение, хотя курить ему совершенно не хотелось.
-- Ребята они, конечно, мозговитые и с воображением, -- усаживаясь на
скамейке, сразу перешел к делу Жердев, -- Но одного не могут взять в толк:
ни вы, прибористы, не рассчитывали ставить свой прибор на эту спарку, ни мы,
самолетчики, не предвидели, что ее придется вооружать такой техникой. Вот и
спорим: места-то лишнего в самолете нет. Как ни старались, как ни ругались,
а установить прибор так, каким вы его скомпоновали, не удалось. Остап правду
сказал, пришлось снова на части его разбирать и по частям монтировать. Один
узел тут, другой там:
Жердев рассказывал долго, подробно и доходчиво. Но еще лучше он
показывал. Его пальцы, совершенно уверовал Сергей, могли изобразить все. Так
что в конце беседы Сергей, хотя устройство самолета он знал лишь в самых
общих чертах, мог довольно четко представить, как же теперь выглядит их
детище. И все же когда они вернулись в ангар и он заглянул в кабину спарки,
ему стало не по себе. От той ладно скомпонованной системы, которую он видел
на чертежах, действительно не осталось и следа. Но еще больше его поразило
обилие приборов и полное отсутствие какого-либо лишнего свободного места в
кабине. Всю ее, по всем направлениям, пересекали сейчас провода. Во всех,
как казалось Сергею, самых неподходящих местах, явно нарушая созданный
конструкторами самолета порядок, крепились узлы и блоки системы "Фотона".
Сергей многозначительно присвистнул.
-- Не нравится? -- спросил Заруба.
-- Боюсь, что дизайнеры нас не похвалили бы, -- откровенно ответил
Сергей.
-- Черт с ними, с дизайнерами. Забота была другая: обеспечить в
устроенном нами бедламе нормальные условия для работы пилоту.
-- А он уже видел все это?
-- Сказал: "Пойдет". Володька твой парень покладистый. Характерец у
него получше твоего.
-- Ничего удивительного, родители учли рекламацию и усовершенствовали
модель, -- отшутился Сергей. -- Что еще осталось монтировать?
-- Передатчик. И дешифратор.
-- Куда же вы думаете их пристраивать?
-- Жердев нашел место под обшивкой фюзеляжа. Но дешифратор тоже надо
разбрасывать на части. Так он не влезет.
-- Можно и не делить. Но тогда надо уменьшить его примерно вдвое. А
главное, сделать его плоским, -- уточнил Жердев.
-- Где это место?
-- Снаружи смотреть надо.
Сергей вылез из кабины. Жердев показал ему небольшую треугольную
камеру, ограниченную воздушным шлангом и электрокабелем.
-- Но сделать его таким плоским просто невозможно, -- измерив
отведенное для дешифратора пространство, возразил Сергей.
-- Таким и не надо. Мы прорежем внутреннюю обшивку и углубимся на
несколько сантиметров в кабину. Там есть место за приборной доской. Но это
все, что позволяет данная конструкция, -- предупредил Жердев.
-- Еще плюс десять? -- переспросил Сергей.
-- И не на сантиметр больше.
-- Тогда еще можно поломать голову, -- согласился Сергей.
-- У меня уже есть кой-какие соображения, как его лучше перекорежить,
-- сказал Окунев.
-- Юрий Михайлович видел?
-- Видел. Но когда узнал о твоем возвращении, решили без тебя не
начинать. Вещь-то все-таки твоя.
-- Нечего было ждать. Все мы одинаково за нее в ответе, -- заметил
Сергей. -- Но раз дождались -- показывай.
Они направились в инженерный дом. В рабочей комнате долго и нудно
звонил телефон. Сергею мучительно захотелось снять трубку. Почему-то
подумалось, что это мог быть звонок из Москвы и могла звонить Юля. Но он не
бросился к аппарату. И даже сделал вид, что вовсе не обращает на него
никакого внимания. Трубку снял Олег. Оказалось, что звонили из гостиницы,
интересовались, где будет размещаться Кольцов.
-- У Володьки я остановлюсь. Зачем мне гостиница, -- разочарованно
ответил Сергей.
-- Понятно, -- кивнул Олег и кому-то назидательно сказал: -- Поставьте
сначала в номер цветной телевизор, а потом приглашайте гостей. Что? Денег
нет? Ну, знаете:
-- Оставь их в покое, давай делом заниматься! -- остановил его Сергей.
-- Давай, -- покорно согласился Олег и полез в сейф за чертежами. План,
который он предложил, был разумным. Сергей оценил его сразу. И сразу принял.
Хотя и нашел то, над чем еще стоило подумать. В комнату зашел Бочкарев.
Посмотрел на чертежи, прослушал короткий разговор конструкторов и положил
поверху ватмана продолговатый лист, испещренный красными и синими значками.
-- Что это? -- не понял Окунев.
-- План целей, которые должен будет заснять "Фотон", -- пояснил
Бочкарев.
-- А почему такое разноцветье?
-- Два варианта. Только снимай. Так что дело за нами.
-- Если все предложения Олега подтвердятся расчетами, в четверг монтаж
будет закончен и можно испытывать, -- уверенно сказал Сергей и невольно
посмотрел на телефон. У него внутри все горело от желания снять трубку и
набрать знакомый номер КБ. Но и на этот раз он поборол в себе это желание,
взял ручку, свою рабочую тетрадь и уселся за компьютер. Отключаться в работе
от всего прочего он умел всегда. И теперь ему тоже удалось это без особого
труда. Но на сей раз дело было даже не столько в его умении
сосредоточиваться на чем- то одном, сколько в том, хотя он и не отдавал себе
в этом отчета, что в душе у него наступило некоторое равновесие. Ему еще по-
прежнему хотелось и видеть, и слышать Юлю. Но уже встало на пути этого
желания много раз уязвленное самолюбие. И Сергей не позвонил ни в тот день,
ни на следующий. И через день не позвонил. К тому же переделка дешифратора
оказалась не такой уж простой. Та схема, которую предложил Окунев и которая
при беглом знакомстве так понравилась Сергею, при более тщательном ее
изучении показала себя куда менее совершенной, чем представлялась. И, хотя
Сергей, проверяя ее, никакой ошибки не заметил, он тем не менее чутьем
почувствовал - - она все же дефектна. И, просидев над расчетами почти сутки,
нашел в конце концов то, мимо чего спокойно прошли и Бочкарев, и Олег. Потом
еще сутки ушли на работу с деталями, на их установку, подгонку, крепежку. А
в четверг, уже вечером, Юля неожиданно позвонила сама. И как ни в чем не
бывало спросила:
-- Куда же ты пропал?
Сергей в это время был в комнате один и мог разговаривать свободно,
никого не стесняясь.
-- Никуда. Сижу здесь и работаю.
-- И не можешь позвонить?
-- Могу, конечно.
-- Так в чем же дело?
-- Ты все уже забыла. Ты так легко ко всему относишься. Ты же знаешь, в
каком настроении я остался в тот вечер. Ты: -- словно прорвало Сергея.
-- Ну конечно, как всегда, во всем виновата я, -- не дала договорить
ему Юля. -- Извиняюсь.
-- Да нет же, Юленька. Разве я в чем-нибудь тебя виню? Да и вообще,
разве в этом дело? -- обескураженный и даже несколько шокированный ее бодрым
настроением, смутился Сергей. -- Ты завтра уедешь на дачу?
-- Скорее всего, в субботу.
-- Не уезжай. Завтра я буду в Москве и очень хочу видеть тебя.
-- Когда же ты приедешь?
-- Прямо с утра. Привезу пленку.
-- Как? Уже есть снимки? -- живо заинтересовалась Юля.
-- Еще нет, но сегодня будут. Мы свое дело, кажется, сделали.
-- Бочкарев уже докладывал шефу?
-- Пошел еще раз лично во всем увериться и будет звонить.
-- Поздравляю, на сутки опередили сами себя. Что ж, где Кольцов - - там
победа. Иначе не скажешь, -- почти серьезно проговорила Юля.
-- А днем ты будешь на месте? -- не обратил на ее тон внимания Сергей.
-- Днем я буду в НИИ.
-- Я боюсь, если вдруг задержусь, то в КБ тебя уже не встречу.
-- В таком случае я приду прямо к тебе.
-- Я буду ждать тебя. Очень буду ждать, -- сказал Сергей и положил
трубку, потому что в этот момент зазвонил другой телефон, внутренний, и
необычно возбужденный голос Зарубы сообщил:
-- Можешь к чертям выбрасывать все свои перерасчеты. Бочкарев уже
доложил, и шеф уже дал команду на взлет!
-- Откуда же он звонил? -- не поверил Сергей.
-- С командно-диспетчерского. Там связь получше, чем наша.
-- Да я давно уж ничего не высчитываю:
-- Тогда чего там торчишь? Ну что ты за человек?! Тут живое дело, мы
все ходим, приплясывая, техники последний лист обшивки на место ставят -- и
можно в воздух. А он от ватмана оторваться не может, въелся в него -- как
клещ в собачье ухо. Вот увидишь, без тебя Володька взлетит! -- пригрозил
Заруба.
-- Что вы, братцы! Побойтесь бога! Бегу! -- мгновенно заразился общим
воодушевлением Сергей. -- Все бросаю и бегу!
Он быстро рассовал по несгораемым шкафам чертежи, схватил с вешалки
фуражку и выбежал на лестницу. Момент, которого они так долго ждали, к
которому готовились так упорно, наступил. Сергей прыгал через три-четыре
ступеньки, не чувствуя своего веса. Но ясно чувствовал, как наполняется
легкостью все его большое и сильное тело. И не только тело -- светло и
радостно стало на душе. И наступила эта легкость совсем неожиданно. Ее
принесли два звонка: один из Москвы, другой из ангара. Они были совсем
разные. А слились в одно прекрасное настроение, и появилось такое ощущение,
будто ему самому предстояло сейчас взмыть в фиолетовую вечернюю мглу на
стремительном, с треугольным, как письмо с адресом полевой почты, крылом
истребителе.
Когда Сергей выбежал на поле, легкий тягач уже вытаскивал самолет из
ангара. Рядом с ним, поддерживая его за плоскости, шли Бочкарев,
Кольцов-младший, Заруба, Окунев и еще несколько человек. Тягач выкатил
самолет, отцепил буксир и укатил. А самолет остался стоять на дорожке,
нацелившись приемником воздушного давления, как пикой, на розовую полоску
вечерней зари. Залюбовавшись им, Сергей невольно "a/.,-(+ свои танки, когда
они, уставив в небо стволы орудий, замирали на исходном положении перед
началом ночных стрельб. Но танки, даже незамаскированные, казались вросшими
в землю. А истребитель и с неработающим двигателем выглядел несущимся в
заоблачную высь. Зажглись огни взлетно-посадочной полосы. Мгла раздвинулась,
стало совсем празднично.
-- Я думаю, Владимир Дмитриевич, инструктировать вас больше нет
необходимости, -- обращаясь к Кольцову-младшему, спросил Бочкарев.
-- Все ясно, товарищ полковник, -- заверил Бочкарева Владимир. -- Выйти
на рубеж полигона и заснять его с заданных высот. Я боюсь, товарищ
полковник, только того, что с такими заданиями скоро всякую классность
потеряю.
-- А вы не бойтесь, -- успокоил его Бочкарев.
-- Приходится, товарищ полковник. Это же не работа -- курорт.
-- Будет, Владимир Дмитриевич, непогода.
-- Обещаете? -- усмехнулся Владимир и взглянул на светящийся циферблат
своих часов. -- Однако пора. Разрешите готовиться?
-- Пожалуйста. Мы вас тут подождем, -- кивнул в знак согласия Бочкарев
и, уже обращаясь к Сергею, продолжил: -- Шеф, выслушав мой доклад, так
засуетился, что только и успел сказать: замечательный подарок летчикам ко
Дню авиации. И бросил трубку. Наверняка начал названивать Ачкасову: --
Бочкарев добродушно рассмеялся.
-- Вряд ли он его сейчас найдет: -- засомневался Заруба.
-- Шеф? Владимира Георгиевича? Да я уверен, что он еще и Алексею
Кузьмичу доложит.
-- А о чем докладывать-то? -- вмешался в разговор Жердев. -- Добро бы
завтра. Сегодня-то о чем?
-- Ну это вам кажется, что не о чем. А Александру Петровичу, если он на
самом деле решил проинформировать начальство, и в час не уложиться. А
впрочем, я на его месте тоже не стал бы торопиться, -- признался Бочкарев.
-- Сколько раз так было: вроде бы все проверишь- перепроверишь, а потом
окажется:
-- Вы накаркаете, Юрий Михайлович! -- предупредил Окунев.
-- Чего уж там, -- вздохнул Заруба. -- Ясно, что се волнуемся. Моя
жинка еще утром звонила, сказала, что она и то сегодня спать не будет.
Одному Володьке, кажется, хоть трава не расти. Вот нервы!
-- Да, у него закваска погуще нашей, -- согласился Бочкарев.
Прошло еще несколько минут, и на поле в сопровождении техника снова
появился Владимир. Но теперь он уже был облачен в высотный костюм. Он
направился прямо к "носорогу", так в шутку он называл свой истребитель. Но
прежде чем забраться в кабину, повернулся к конструкторам и приветливо
помахал им рукой. Вся группа ответила ему тем же.
Потом Владимир сел в самолет. Техник убрал лестницу. Владимир захлопнул
откидную часть фонаря. И почти сразу же запустил двигатель. Под хвостовой
частью фюзеляжа метнулся сноп ослепительно белого пламени, и истребитель
небыстро и плавно начал выруливать на взлетную полосу. Там, развернувшись
антенной локатора в сторону леса, он замер. Гул работающего на полных
оборотах двигателя превратился в могучий рев. Конструкторы не слышали
переговоров Владимира с руководителем полетов. Но, очевидно, разрешение на
взлет он получил сразу, потому что истребитель вдруг устремился вперед и, с
каждой секундой набирая скорость, умчался в ночное небо. Скоро он совершенно
растворился в темноте. И только горячее пламя турбины еще долго светилось
вдали.
-- Пойдемте на командный пункт. Минут через пятнадцать начнет поступать
информация, -- сказал Бочкарев.
Ему никто не ответил. Но все как по команде поспешили к невысокому
зданию командно-диспетчерского пункта. В нем, по соседству с помещением
потом будет уже поздно. А мы:
-- Кому это "нам"? -- не дал договорить Александр Петрович.
-- Я имею в виду КБ.
И тут Александр Петрович перешел в контратаку.
-- Думаете о трехкомнатной квартире, а лучше бы задумались над тем, что
за все лето я ни от кого из вас не получил ни одного дельного
конструкторского предложения.
-- Так я, кстати сказать, подавала. И оно уже воплощено в "Сове", --
сказала Юля.
-- Этого мало.
-- Другие и того не сделали, -- зметил Игорь.
-- Другие ничего и не просят.
-- Да, но вся новая "Сова", в конце концов, это мой проект, -- возразил
Игорь.
-- Твой: Вот именно! -- буркнул Александр Петрович. -- Был бы твой. А
из КБ за год ушло пять человек. И их кем-то надо заменить.
-- Заменим.
-- А новичков всех надо будет обеспечить жилплощадью.
-- Обязательно. Кого-то можно будет поселить в нашу квартиру. А нам
выделить новую. Мы еще ни разу не улучшали свои условия, -- высказал наконец
Игорь свой главный аргумент.
-- Мне нужны, дорогой зять, мозги, а не квартиры. И я жилплощадь
распределяю исключительно в интересах КБ, -- подвел итог Александр Петрович
и встал из-за стола.
Когда он скрылся на веранде и за ним закрылась массивная дубовая дверь
с декоративными под старину медными накладными петлями, Маргарита Андреевна
глубокомысленно проговорила:
-- Ну, ничего. Это его Рощин расстроил. Я это знаю наверняка. Отойдет.
-- И я так думаю, -- согласился Игорь. -- И хочет он того или не хочет,
а у нас вполне законные претензии. Всем улучшают.
-- А я тоже не понимаю, на что вы рассчитываете. И вообще странно,
зачем завели этот разговор? -- сказала вдруг Юля.
-- То есть как это? -- даже привстал со своего места от возмущения
Игорь.
-- А так. На тебя одного -- трехкомнатную квартиру не дадут, даже если
ты сконструируешь еще две такие "Совы". А я выписываться с Котельнической не
собираюсь.
-- Но это несерьезно.
-- Очень серьезно. Кому нужна эта новая комната?
-- Да в первую очередь тебе!
-- Мне? С утра до вечера ходить по ней с тряпкой в руках и вытирать
пыль? Не собираюсь:
-- Да пойми! Нам просто уже неудобно жить в нашей квартиришке. Мы даже
гостей не можем принять как следует.
-- Из-за гостей перебираться куда-то к чертям на кулички глупо.
-- Но я в конце концов хочу иметь дома свой кабинет:
-- Вот что, Игорь. Лежать на тахте и читать журналы ты отлично можешь и
в нашей сегодняшней, так называемой общей, комнате. А если ты хочешь
приковать меня там на все вечера к телевизору, то меня такая перспектива не
устраивает. Ни в трех-, ни в четырех-, ни в пятикомнатную квартиру я из
старой Москвы не поеду. И вообще, найди сначала домработницу, а потом думай
о большой квартире! -- решительно заявила Юля, взяла ракетку и отправилась
на теннисную площадку потренировать удар. Это занятие ей не надоедало
никогда.
И Маргарита Андреевна, которая до сей поры в этом вопросе проявляла
достаточно деловую активность и, больше того, даже явилась инициатором
данного разговора, тоже поднялась из-за стола следом за дочерью.
-- Н-да: вот насчет ее, это я уж не знаю. Ее, пожалуйста, уговаривай
сам, -- сказала она.
-- Как? Она же ни с кем, даже со мной, ни в чем не желает считаться! --
взорвался Игорь.
-- И ничего удивительного. Юленька выросла на сливках, я ее буквально
выкормила ими. И угодить ее совсем не просто, -- урезонила зятя Маргарита
Андреевна и направилась в свою комнату.
В Есино Сергей возвращался вместе со всей группой. Бочкарев вызвал
машину, и она быстро доставила конструкторов к инженерному домику. По дороге
говорили только о делах, так что к концу пути Сергею уже была ясна вся
обстановка. Через два-три дня должен был закончиться монтаж, и надо было
немедля приступать к испытаниям. Oрощаясь в пятницу с Бочкаревым, Кулешов не
забыл напомнить ему об этом:
-- Мы уже затянули сроки сдачи, Юрий Михайлович. Я непременно жду от
вас в конце недели первые пробы.
-- Пробы будут, -- уверенно заверил Бочкарев. Но подумал и добавил уже
менее бодро: -- Только что они покажут:
-- Вот и увидим, -- не нашел причины для беспокойства Кулешов. --
Начинается новый этап в работе. Это главное.
Сейчас в машине Бочкарев тоже сказал об этом.
-- А почему мы вылетели из графика? -- недоуменно спросил Сергей. --
Ведь двигались совершенно нормально.
-- В этом не одни мы виноваты. Как начали монтировать, так и пошли
споры с самолетчиками за каждый квадратный сантиметр, за каждую гайку: тут
поставить нельзя, то передвинуть невозможно. Приедешь -- сам разберешься, --
за всех ответил Заруба.
-- А зачем что-то надо передвигать? -- не понял Сергей. -- Мы же не
наобум работали. Нам же с самого начала были известны все параметры. Неужели
в чем-нибудь ошиблись?
-- Никакой ошибки нет, -- успокоил его Бочкарев. -- Все гораздо
сложнее. Отстаем не только мы. Самолетчики тоже в сроки не уложились. И та
модель, для которой мы готовим "Фотон", тоже только еще испытывается.
Поэтому, естественно, нам ее предоставить не могли. Дали для испытаний
другую -- с той же скоростью, но несколько иной конструкции. Отсюда и весь
сыр-бор.
-- И так бывает? -- удивился Сергей.
-- А ты думаешь, только американцы по десять лет свои самолеты
конструируют? А у нас все с первого захода получается? -- усмехнулся
Бочкарев.
-- Нет, не думаю, -- смутился Сергей и больше до конца пути в разговоры
не вступал. Мрачное, сумбурное настроение, накатившее на него, как тяжелая
волна, еще в пятницу, так по-настоящему до конца не рассеялось. Ведь с Юлей
он не встретился, не поговорил и не восстановил хотя бы тех отношений,
которые были между ними до его возвращения. Он знал по опыту прошлых
подобных размолвок, что у него теперь плохое настроение будет не день и не
два, оно будет мешать ему работать и не даст отдыхать. Но что он мог
поделать? Об Ирине он почти не думал. А если и вспоминал, то лишь мельком,
не выделяя ее из общей цепи событий последних дней. И не удивлялся этому.
Знал, так бывает. Случается в жизни что-нибудь этакое, необычное, яркое, что
вроде и взволнует, всколыхнет душу, даже вызовет в ней отзыв. Но пройдет
совсем немного времени, и это яркое забудется иногда вовсе, а иногда оставит
о себе хоть и приятное, но лишь призрачное, как сиреневая мгла белых ночей,
воспоминание.
В Есино, уже на месте, в инженерном домике, Бочкарев спросил Сергея:
-- С чего начнешь?
-- Покажите чертежи. Надо знать, как вы завершили дело, -- попросил
Сергей.
-- Резонно, -- не стал возражать Бочкарев, извлек из вместительного
сейфа и выложил на стол тугой рулон ватмана. -- Здесь все.
Сергей углубился в чертежи. Читал он их не очень быстро. Ему в этом
деле явно не хватало практики. Но разобрался во всем безо всякой посторонней
помощи. И даже, как ему показалось, сумел различить то, что внес в
конструкцию Окунев и что не обошлось без руки Бочкарева. Зато с цифрами он
справился куда как скоро. Математические выкладки, формулы, расчеты он
глотал как упоительную поэзию. Легко мог бы подметить ошибки, нашел бы
места, которые требовали более веской доказательности. Но его коллеги по
группе потрудились очень добросовестно. И никаких вопросов их работа у него
не вызвала. Все было так, как задумано, оговорено, согласовано.
"Фотон" создавался как прибор нового поколения. И в отличие от своих
более ранних собратьев должен был стать качественно новой ступенью в
развитии приборов ночного видения. В нем применялось ,-.#.% такое, от
использования чего ожидался большой эффект. Но это было еще не все.
Особенности "Фотона" вовсе не ограничивались только этими техническими
новинками или даже примененными в нем оригинальными конструкторскими
решениями. "Фотон" не был просто прибором. В сущности, это была очень
сложная система, способная не только воспринимать изображение в темноте или
в условиях ограниченной видимости, но умеющая передавать полученную
информацию на свой аэродром и одновременно записывать ее для контроля на
особую пленку. Сергей смотрел на чертежи, испытывая смешанное чувство
удовлетворения и ревности. Удовлетворения -- от того, что нашел в них
воплощение всех своих мыслей. Ревности -- по той причине, что многое было
сделано без него. Когда он уезжал, большинство узлов существовали как бы
сами по себе. Теперь же все они были объединены в одно целое.
На этом заключительном этапе работы, завершившемся сведением всех
разрозненных компонентов схемы в одно общее, особо проявился талант и опыт
Бочкарева. Сергей всем нутром чувствовал, что мог бы многому научиться у
него в этот период, и сейчас больше чем когда-либо жалел о том, что Кулешов
сорвал тогда его с работы здесь и отправил "латать дыры" в Речинск. Досада
по этому поводу была большой и серьезной. И ощущалась тем острее, чем глубже
вникал он в чертежи. Потом неожиданно появилось беспокойство: "На бумаге все
гладко. А как окажется на деле?" Бочкареву словно передалась эта его мысль.
-- Что скажешь? -- дождавшись, когда Сергей закончил просмотр
последнего листа, спросил он.
Сергей ответил откровенно то, что думал:
-- Вроде все на месте. А в общем, как говорят медики, вскрытие покажет.
Бочкарев добродушно усмехнулся:
-- Они еще говорят, что предупредить болезнь легче, чем ее лечить.
-- Тоже правильно, -- согласился Сергей.
-- Ну а раз правильно, иди в ангар, посмотри еще там, может, и
придумаешь что-нибудь.
Сергей вышел на улицу. Полетов в этот час не было, и над городком
стояла томительная тишина знойного летнего дня. Сергей обогнул инженерный
дом, миновал перекресток, зеленой, тенистой улочкой прошел к летному полю.
Аэродром выглядел непривычно. Когда Сергей уезжал отсюда в Речинск, он был
покрыт снегом невероятной чистоты и искрился под солнцем миллионами
разноцветных блесток. Теперь на нем буйствовали травы. Над ними, как
колокольчики, тут и там висели жаворонки, оглашая воздух звонкими
прерывистыми трелями. Лишь взлетно-посадочная полоса, не меняющая своего
облика ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной, выглядела все той же
застывшей каменной рекой, незримо мчавшейся мимо командно-диспетчерского
пункта, мимо домика, в котором отдыхали пилоты, и терявшейся из глаз где-то
у кромки леса.
Вид аэродрома почему-то успокаивал. И Сергей почти уверенно подумал,
что все должно быть хорошо, что испытания должны пройти успешно. С этой
мыслью он и появился в ангаре, где стояла спарка, на которой монтировали
"Фотон". Возле нее копошились люди. Тут был Окунев, Заруба, еще несколько
человек из КБ и еще кто-то, кого Сергей не знал. А сам самолет, точнее,
передняя часть его фюзеляжа была полуразобрана и очень напоминала
взлетавшего жука, у которого взъерошились не только крылья, но и подкрылки.
-- Где ты запропастился? -- вопросом встретил его Окунев.
-- Смотрел чертежи, -- ответил Сергей.
-- Что их смотреть? Тут давно уже все перемешалось: начнешь сравнивать
-- ничего не найдешь похожего, -- вмешался в их разговор Заруба.
-- Шутишь? -- не поверил Сергей.
-- А ты залезай сюда, -- пригласил Сергея в кабину пилота Заруба.
-- Подожди. Дай я его познакомлю с кем надо, -- остановил Остапа
Окунев. -- Дальше вкалывать вместе будем. Вон, например, старший по a
,.+qb-.) части, арбузного вида подполковник минус инженер, товарищ с
парадоксальной фамилией Жердев. Он же Николай Филиппович. За пределами
ангара -- человек добрейшей души. Даже животных любит. Частенько гуляет с
Володиной собакой. В ангаре -- вредней не найдешь. Уже не арбуз, а просто
упырь. До самолета, практически, дотрагиваться не разрешает, не то что там
его сверлить или как- нибудь разбирать:
Сергей знал Жердева уже давно. Правда, встречался с ним всего несколько
раз. Но сейчас слушал Олега больше из любопытства, наблюдая, как реагирует
на всю это болтовню сам Жердев. А тот и виду не подавал, что разговор идет о
нем. Но потом, вдруг отмахнувшись от Олега, как от назойливой мухи, рукой,
сказал:
-- Кончай травить. Делом пора заниматься.
-- Так и я о том же, -- быстро нашелся Олег. -- Хочу представить вас
друг другу.
-- Мы и без тебя сто лет знакомы. Пойдем, Сергей Дмитриевич, на
солнышко. Покурим. У нас только там разрешается спички зажигать, --
предложил Жердев и взял Сергея под руку. -- Покурим и заодно потолкуем.
-- Ах, знакомы: -- нарочито удивленно развел руками Окунев. -- Тогда,
конечно, чего уж тут мне стараться!
Сергей принял приглашение, хотя курить ему совершенно не хотелось.
-- Ребята они, конечно, мозговитые и с воображением, -- усаживаясь на
скамейке, сразу перешел к делу Жердев, -- Но одного не могут взять в толк:
ни вы, прибористы, не рассчитывали ставить свой прибор на эту спарку, ни мы,
самолетчики, не предвидели, что ее придется вооружать такой техникой. Вот и
спорим: места-то лишнего в самолете нет. Как ни старались, как ни ругались,
а установить прибор так, каким вы его скомпоновали, не удалось. Остап правду
сказал, пришлось снова на части его разбирать и по частям монтировать. Один
узел тут, другой там:
Жердев рассказывал долго, подробно и доходчиво. Но еще лучше он
показывал. Его пальцы, совершенно уверовал Сергей, могли изобразить все. Так
что в конце беседы Сергей, хотя устройство самолета он знал лишь в самых
общих чертах, мог довольно четко представить, как же теперь выглядит их
детище. И все же когда они вернулись в ангар и он заглянул в кабину спарки,
ему стало не по себе. От той ладно скомпонованной системы, которую он видел
на чертежах, действительно не осталось и следа. Но еще больше его поразило
обилие приборов и полное отсутствие какого-либо лишнего свободного места в
кабине. Всю ее, по всем направлениям, пересекали сейчас провода. Во всех,
как казалось Сергею, самых неподходящих местах, явно нарушая созданный
конструкторами самолета порядок, крепились узлы и блоки системы "Фотона".
Сергей многозначительно присвистнул.
-- Не нравится? -- спросил Заруба.
-- Боюсь, что дизайнеры нас не похвалили бы, -- откровенно ответил
Сергей.
-- Черт с ними, с дизайнерами. Забота была другая: обеспечить в
устроенном нами бедламе нормальные условия для работы пилоту.
-- А он уже видел все это?
-- Сказал: "Пойдет". Володька твой парень покладистый. Характерец у
него получше твоего.
-- Ничего удивительного, родители учли рекламацию и усовершенствовали
модель, -- отшутился Сергей. -- Что еще осталось монтировать?
-- Передатчик. И дешифратор.
-- Куда же вы думаете их пристраивать?
-- Жердев нашел место под обшивкой фюзеляжа. Но дешифратор тоже надо
разбрасывать на части. Так он не влезет.
-- Можно и не делить. Но тогда надо уменьшить его примерно вдвое. А
главное, сделать его плоским, -- уточнил Жердев.
-- Где это место?
-- Снаружи смотреть надо.
Сергей вылез из кабины. Жердев показал ему небольшую треугольную
камеру, ограниченную воздушным шлангом и электрокабелем.
-- Но сделать его таким плоским просто невозможно, -- измерив
отведенное для дешифратора пространство, возразил Сергей.
-- Таким и не надо. Мы прорежем внутреннюю обшивку и углубимся на
несколько сантиметров в кабину. Там есть место за приборной доской. Но это
все, что позволяет данная конструкция, -- предупредил Жердев.
-- Еще плюс десять? -- переспросил Сергей.
-- И не на сантиметр больше.
-- Тогда еще можно поломать голову, -- согласился Сергей.
-- У меня уже есть кой-какие соображения, как его лучше перекорежить,
-- сказал Окунев.
-- Юрий Михайлович видел?
-- Видел. Но когда узнал о твоем возвращении, решили без тебя не
начинать. Вещь-то все-таки твоя.
-- Нечего было ждать. Все мы одинаково за нее в ответе, -- заметил
Сергей. -- Но раз дождались -- показывай.
Они направились в инженерный дом. В рабочей комнате долго и нудно
звонил телефон. Сергею мучительно захотелось снять трубку. Почему-то
подумалось, что это мог быть звонок из Москвы и могла звонить Юля. Но он не
бросился к аппарату. И даже сделал вид, что вовсе не обращает на него
никакого внимания. Трубку снял Олег. Оказалось, что звонили из гостиницы,
интересовались, где будет размещаться Кольцов.
-- У Володьки я остановлюсь. Зачем мне гостиница, -- разочарованно
ответил Сергей.
-- Понятно, -- кивнул Олег и кому-то назидательно сказал: -- Поставьте
сначала в номер цветной телевизор, а потом приглашайте гостей. Что? Денег
нет? Ну, знаете:
-- Оставь их в покое, давай делом заниматься! -- остановил его Сергей.
-- Давай, -- покорно согласился Олег и полез в сейф за чертежами. План,
который он предложил, был разумным. Сергей оценил его сразу. И сразу принял.
Хотя и нашел то, над чем еще стоило подумать. В комнату зашел Бочкарев.
Посмотрел на чертежи, прослушал короткий разговор конструкторов и положил
поверху ватмана продолговатый лист, испещренный красными и синими значками.
-- Что это? -- не понял Окунев.
-- План целей, которые должен будет заснять "Фотон", -- пояснил
Бочкарев.
-- А почему такое разноцветье?
-- Два варианта. Только снимай. Так что дело за нами.
-- Если все предложения Олега подтвердятся расчетами, в четверг монтаж
будет закончен и можно испытывать, -- уверенно сказал Сергей и невольно
посмотрел на телефон. У него внутри все горело от желания снять трубку и
набрать знакомый номер КБ. Но и на этот раз он поборол в себе это желание,
взял ручку, свою рабочую тетрадь и уселся за компьютер. Отключаться в работе
от всего прочего он умел всегда. И теперь ему тоже удалось это без особого
труда. Но на сей раз дело было даже не столько в его умении
сосредоточиваться на чем- то одном, сколько в том, хотя он и не отдавал себе
в этом отчета, что в душе у него наступило некоторое равновесие. Ему еще по-
прежнему хотелось и видеть, и слышать Юлю. Но уже встало на пути этого
желания много раз уязвленное самолюбие. И Сергей не позвонил ни в тот день,
ни на следующий. И через день не позвонил. К тому же переделка дешифратора
оказалась не такой уж простой. Та схема, которую предложил Окунев и которая
при беглом знакомстве так понравилась Сергею, при более тщательном ее
изучении показала себя куда менее совершенной, чем представлялась. И, хотя
Сергей, проверяя ее, никакой ошибки не заметил, он тем не менее чутьем
почувствовал - - она все же дефектна. И, просидев над расчетами почти сутки,
нашел в конце концов то, мимо чего спокойно прошли и Бочкарев, и Олег. Потом
еще сутки ушли на работу с деталями, на их установку, подгонку, крепежку. А
в четверг, уже вечером, Юля неожиданно позвонила сама. И как ни в чем не
бывало спросила:
-- Куда же ты пропал?
Сергей в это время был в комнате один и мог разговаривать свободно,
никого не стесняясь.
-- Никуда. Сижу здесь и работаю.
-- И не можешь позвонить?
-- Могу, конечно.
-- Так в чем же дело?
-- Ты все уже забыла. Ты так легко ко всему относишься. Ты же знаешь, в
каком настроении я остался в тот вечер. Ты: -- словно прорвало Сергея.
-- Ну конечно, как всегда, во всем виновата я, -- не дала договорить
ему Юля. -- Извиняюсь.
-- Да нет же, Юленька. Разве я в чем-нибудь тебя виню? Да и вообще,
разве в этом дело? -- обескураженный и даже несколько шокированный ее бодрым
настроением, смутился Сергей. -- Ты завтра уедешь на дачу?
-- Скорее всего, в субботу.
-- Не уезжай. Завтра я буду в Москве и очень хочу видеть тебя.
-- Когда же ты приедешь?
-- Прямо с утра. Привезу пленку.
-- Как? Уже есть снимки? -- живо заинтересовалась Юля.
-- Еще нет, но сегодня будут. Мы свое дело, кажется, сделали.
-- Бочкарев уже докладывал шефу?
-- Пошел еще раз лично во всем увериться и будет звонить.
-- Поздравляю, на сутки опередили сами себя. Что ж, где Кольцов - - там
победа. Иначе не скажешь, -- почти серьезно проговорила Юля.
-- А днем ты будешь на месте? -- не обратил на ее тон внимания Сергей.
-- Днем я буду в НИИ.
-- Я боюсь, если вдруг задержусь, то в КБ тебя уже не встречу.
-- В таком случае я приду прямо к тебе.
-- Я буду ждать тебя. Очень буду ждать, -- сказал Сергей и положил
трубку, потому что в этот момент зазвонил другой телефон, внутренний, и
необычно возбужденный голос Зарубы сообщил:
-- Можешь к чертям выбрасывать все свои перерасчеты. Бочкарев уже
доложил, и шеф уже дал команду на взлет!
-- Откуда же он звонил? -- не поверил Сергей.
-- С командно-диспетчерского. Там связь получше, чем наша.
-- Да я давно уж ничего не высчитываю:
-- Тогда чего там торчишь? Ну что ты за человек?! Тут живое дело, мы
все ходим, приплясывая, техники последний лист обшивки на место ставят -- и
можно в воздух. А он от ватмана оторваться не может, въелся в него -- как
клещ в собачье ухо. Вот увидишь, без тебя Володька взлетит! -- пригрозил
Заруба.
-- Что вы, братцы! Побойтесь бога! Бегу! -- мгновенно заразился общим
воодушевлением Сергей. -- Все бросаю и бегу!
Он быстро рассовал по несгораемым шкафам чертежи, схватил с вешалки
фуражку и выбежал на лестницу. Момент, которого они так долго ждали, к
которому готовились так упорно, наступил. Сергей прыгал через три-четыре
ступеньки, не чувствуя своего веса. Но ясно чувствовал, как наполняется
легкостью все его большое и сильное тело. И не только тело -- светло и
радостно стало на душе. И наступила эта легкость совсем неожиданно. Ее
принесли два звонка: один из Москвы, другой из ангара. Они были совсем
разные. А слились в одно прекрасное настроение, и появилось такое ощущение,
будто ему самому предстояло сейчас взмыть в фиолетовую вечернюю мглу на
стремительном, с треугольным, как письмо с адресом полевой почты, крылом
истребителе.
Когда Сергей выбежал на поле, легкий тягач уже вытаскивал самолет из
ангара. Рядом с ним, поддерживая его за плоскости, шли Бочкарев,
Кольцов-младший, Заруба, Окунев и еще несколько человек. Тягач выкатил
самолет, отцепил буксир и укатил. А самолет остался стоять на дорожке,
нацелившись приемником воздушного давления, как пикой, на розовую полоску
вечерней зари. Залюбовавшись им, Сергей невольно "a/.,-(+ свои танки, когда
они, уставив в небо стволы орудий, замирали на исходном положении перед
началом ночных стрельб. Но танки, даже незамаскированные, казались вросшими
в землю. А истребитель и с неработающим двигателем выглядел несущимся в
заоблачную высь. Зажглись огни взлетно-посадочной полосы. Мгла раздвинулась,
стало совсем празднично.
-- Я думаю, Владимир Дмитриевич, инструктировать вас больше нет
необходимости, -- обращаясь к Кольцову-младшему, спросил Бочкарев.
-- Все ясно, товарищ полковник, -- заверил Бочкарева Владимир. -- Выйти
на рубеж полигона и заснять его с заданных высот. Я боюсь, товарищ
полковник, только того, что с такими заданиями скоро всякую классность
потеряю.
-- А вы не бойтесь, -- успокоил его Бочкарев.
-- Приходится, товарищ полковник. Это же не работа -- курорт.
-- Будет, Владимир Дмитриевич, непогода.
-- Обещаете? -- усмехнулся Владимир и взглянул на светящийся циферблат
своих часов. -- Однако пора. Разрешите готовиться?
-- Пожалуйста. Мы вас тут подождем, -- кивнул в знак согласия Бочкарев
и, уже обращаясь к Сергею, продолжил: -- Шеф, выслушав мой доклад, так
засуетился, что только и успел сказать: замечательный подарок летчикам ко
Дню авиации. И бросил трубку. Наверняка начал названивать Ачкасову: --
Бочкарев добродушно рассмеялся.
-- Вряд ли он его сейчас найдет: -- засомневался Заруба.
-- Шеф? Владимира Георгиевича? Да я уверен, что он еще и Алексею
Кузьмичу доложит.
-- А о чем докладывать-то? -- вмешался в разговор Жердев. -- Добро бы
завтра. Сегодня-то о чем?
-- Ну это вам кажется, что не о чем. А Александру Петровичу, если он на
самом деле решил проинформировать начальство, и в час не уложиться. А
впрочем, я на его месте тоже не стал бы торопиться, -- признался Бочкарев.
-- Сколько раз так было: вроде бы все проверишь- перепроверишь, а потом
окажется:
-- Вы накаркаете, Юрий Михайлович! -- предупредил Окунев.
-- Чего уж там, -- вздохнул Заруба. -- Ясно, что се волнуемся. Моя
жинка еще утром звонила, сказала, что она и то сегодня спать не будет.
Одному Володьке, кажется, хоть трава не расти. Вот нервы!
-- Да, у него закваска погуще нашей, -- согласился Бочкарев.
Прошло еще несколько минут, и на поле в сопровождении техника снова
появился Владимир. Но теперь он уже был облачен в высотный костюм. Он
направился прямо к "носорогу", так в шутку он называл свой истребитель. Но
прежде чем забраться в кабину, повернулся к конструкторам и приветливо
помахал им рукой. Вся группа ответила ему тем же.
Потом Владимир сел в самолет. Техник убрал лестницу. Владимир захлопнул
откидную часть фонаря. И почти сразу же запустил двигатель. Под хвостовой
частью фюзеляжа метнулся сноп ослепительно белого пламени, и истребитель
небыстро и плавно начал выруливать на взлетную полосу. Там, развернувшись
антенной локатора в сторону леса, он замер. Гул работающего на полных
оборотах двигателя превратился в могучий рев. Конструкторы не слышали
переговоров Владимира с руководителем полетов. Но, очевидно, разрешение на
взлет он получил сразу, потому что истребитель вдруг устремился вперед и, с
каждой секундой набирая скорость, умчался в ночное небо. Скоро он совершенно
растворился в темноте. И только горячее пламя турбины еще долго светилось
вдали.
-- Пойдемте на командный пункт. Минут через пятнадцать начнет поступать
информация, -- сказал Бочкарев.
Ему никто не ответил. Но все как по команде поспешили к невысокому
зданию командно-диспетчерского пункта. В нем, по соседству с помещением