Страница:
захода.
-- А он как узнал о них? -- еще больше удивился Сергей.
-- Шеф, милый мой, обладает особым чутьем. Ему по этой части равных
нет. Я в этом тысячу раз убеждался, -- усмехнулся Олег. -- Сам посуди:
только наш дешифратор эти данные выдал, как он звонит. "Ну, что там у вас
новенького?" Бочкарев, естественно, все и бухнул.
-- Зря. Поспешил, -- с досадой поморщился Сергей.
-- По--моему, тоже. Но у начальства логика своя. Так что можешь мотнуть
в Москву, -- подвел итог Олег.
Сергей покачал головой:
-- Устал.
Они зашли в ангар, и Сергею помогли снять летный костюм.
-- А то машина наготове, -- сказал Олег.
-- Нет, -- повторил Сергей. -- Отправляй с кем-нибудь другим, а я пойду
к Володьке. А шеф, значит, тоже не спит?
-- Значит, не до сна: У него ведь тоже есть своя версия: -- напомнил
Олег. -- На командный пункт зайдешь?
-- Сказал, спать пойду! -- упрямо повторил Сергей. -- Укачал меня
сверхзвук как маленького. Завтра во всем разберусь:
-- Завтра так завтра, -- дружески хлопнул его по плечу Олег. -- Утро
вечера мудренее. А мы с Остапом снимем кассеты.
Сергей пошел к дому напрямик -- по полю аэродрома. Трава, обильно
смоченная недавними дождями, мягко мялась под ногами. Сладковато пахло
клевером и еще чем-то густым и медовым. Впереди сквозь листву деревьев ярко
поблескивали огни уличных фонарей. Света же в окнах домов не было видно. Но
зато за деревьями, по всему горизонту, уже расползлась мутная, белесая и
лиловая, полоса рассвета. Было тихо и душновато. Только тонко и заунывно
звенели комары. Сергею почему-то вспомнилось то время, когда вдвоем с
Владимиром, еще будучи мальчишками, они выходили в этот сумеречный,
предрассветный час из дому на рыбалку. К озеру шли напрямик, лугом,
пробирались через камыши к песчаной косе, острым клином вдававшейся в
голубой плес. Несли с собой удочки, червей, кузнечиков и для приманки загодя
распаренный ячмень. Шли торопливо, не разговаривая, время от времени
поглядывая на светлеющий край неба, боясь опоздать на зорьку. Было это вроде
совсем недавно. И в то же время давным-давно. И еще Сергей подумал о том,
что, пожалуй, Володька прав, решив отпуск провести дома у стариков. И что,
наверно, и ему было бы хорошо после .*.-g -(o работы тоже заглянуть к ним.
Но уже скоро не приученный к праздным размышлениям ум его перестроился на
привычную и обычную для него рабочую тему, и он уже снова стал думать о том,
что, кто бы из его коллег и что бы ни предполагал, а если верить фактам, он
к истине ближе всех.
И именно он, а не кто-нибудь другой первым найдет причину их неудачи, и
не только найдет, но и устранит ее. Хотя, очевидно, для этого придется
создавать что-то совершенно новое, потому что все, что есть, и даже самое
совершенное, не обеспечивает того, что требуется. В этом они уже убедились.
И нужно будет конструировать что-то принципиально новое:
На полпути его догнал Владимир.
-- Устал? -- участливо спросил он Сергея.
-- Трудно двигаемся вперед, -- ответил Сергей. -- Каждый шаг приходится
делать на ощупь, а это ужасно изматывает, -- признался Сергей. -- Но слетали
мы с тобой очень хорошо. Даже здорово. И еще полетим не раз.
-- Полетим, если надо.
-- И придумал ты тоже все толково.
-- Рады стараться!
-- Я серьезно.
-- Я тоже. И еще, стало быть, придумаем.
Сергей почувствовал в голосе брата усмешку и нахмурился. Он не находил
в этом разговоре ничего шуточного.
-- Да-да, конечно! -- согласился он и тоже не без иронии добавил: --
Если ты снова не пропадешь, как накануне.
Владимир совершенно неожиданно обнял его и, заглянув ему в глаза,
добродушно улыбнулся.
-- И в этом ты можешь больше не сомневаться. Зачем мне пропадать? Я уже
выздоровел.
-- От чего?
-- В данном конкретном случае, брат, от любви.
-- Что ж она, по-твоему, болезнь?
-- Предполагаю, что хуже. Болеть я, как ты знаешь, еще сроду ничем не
болел. А тут вдруг и колени задрожали, и в голосе хрипота появилась, и душа
наружу запросилась, будто я без перегрузочного костюма из пике вышел.
-- Как же ты выздоровел?
-- А так! Прошла она, эта любовь. Унесло ее, как лед в половодье. Сдуло
словно снег с косогора:
-- Не будь пошляком.
-- Ни с какого боку, брат! Только страдать, канючить и чахнуть я тоже
не намерен.
Сергей меньше всего был сейчас настроен продолжать тот разговор,
который они начали на взлете. Он действительно устал. Да и мысли его давно
уже работали совершенно в ином направлении. Но разговор вдруг принял совсем
неожиданный поворот. Угадывалось что-то новое, вовсе для Сергея во Владимире
незнакомое. И Сергей, не желал да и побоявшись это новое упустить, пересилив
себя, продолжал:
-- По-моему, ты что-то не то говоришь. Да, пожалуй, и не о том.
-- Почему?
-- Я считал, что ты серьезно увлечен Ириной. Кстати, она этого вполне
достойна. Человек она очень незаурядный. И встретишь ли ты такую вторую --
еще неизвестно.
-- Наверняка не встречу, -- согласился Владимир.
Он сказал это твердо, будто знал точно, что ждет его впереди. Но в
голосе его Сергей услышал нотки сожаления. И он ухватился за них.
-- А если все это правда, то к чему же такие крайности? Сегодня - -
влюблен. Завтра -- знать не желаю! Ты уже не мальчик и давно должен
научиться управлять своими поступками. Да и взвешивать их надо критически.
Думал ли ты: а все ли уже сделано, чтобы считать себя побежденным?
-- Не думал.
-- Почему?
-- Не хочу.
-- Глупо.
-- Ты все на извилины меришь, брат, -- усмехнулся Владимир. -- А ведь
есть еще и характер. Так вот он не велит хотеть. А велит другое: с глаз
долой -- из сердца вон. И если даже придется встретиться -- ничего уже не
повернется. Я по отношению к Ирине вел себя как полагается: не хамил, не
темнил, не хитрил. Долго терпел, рта не раскрывал. Честно сказать, не
вовремя сунуться со своими признаниями боялся. А когда все же сказал "да" и
получил в ответ "нет", понял: мне тут не светит и, стало быть, надо делать
разворот и идти на посадку.
-- Мудро, нечего сказать, -- покачал головой Сергей.
-- Как хочешь суди, -- не обижаясь, продолжал Владимир. -- Но в этом
деле ты мне не пример.
-- Это почему же? -- даже остановился от неожиданности Сергей. Он
привычным жестом пошарил по карманам, стараясь нащупать сигареты. Но их
почему-то не оказалось. Владимир заметил это и достал свои. Они закурили, и
Сергей снова спросил: -- Что же, по-твоему, я делаю не так?
-- Многое, брат.
-- Что именно?
-- Наверно, я не все знаю. Ты для меня уже давно вещь в себе, --
подумав, продолжал Владимир. -- Ну хотя бы не по душе мне та
неопределенность, в которой ты живешь. Я же вижу, как она тебя давит.
Выжимает сильнее всякой работы. Разве это неправда?
Сергей ничего не ответил.
-- Точно, брат. И ты терпишь. Мучаешься, а терпишь. А я больше терпеть
не желаю. Не желаю блуждать в потемках, ждать случая, травить душу и тратить
время. Меня зло берет, что я и эти-то два года просидел как на привязи. Но
больше -- точка, брат. Характер не позволяет... -- И Владимир, решительно
переступив порог, шагнул в раскрытую дверь парадного.
Сергею захотелось его остановить, но что-то не позволило сделать это.
Он только посмотрел Владимиру вслед и почувствовал, как в душе у него все
содрогнулось. Сергей бросил под ногу окурок, раздавил его и вошел в парадное
за братом.
Познакомив Ачкасова с результатами первого испытания "Фотона", Кулешов
больше ему не звонил и с докладами в его кабинете тоже не появлялся. И вовсе
не потому, что ему нечего было показать или не о чем доложить. Но Александру
Петровичу хотелось, да и надо было, во многом еще самому хорошенько
разобраться и сделать хотя бы для себя какие-то определенные выводы. И в
этом была его тактика: он предпочитал, чтобы звонили ему и вызывали его. Тем
более в данном случае, а ему это было известно, Ачкасов, отобрав часть
наиболее удачных снимков, уже на следующий день показал их Алексею Кузьмичу.
Маршал авиации остался доволен ходом работы и попросил Ачкасова с этого дня
регулярно докладывать ему обо всем, что будет делаться по линии "Фотона", и
вообще, желательно, все интересное о результатах испытаний. Однако время
шло, а Ачкасов не звонил. А Александр Петрович не терял времени даром. С
Бочкаревым он разговаривал каждый день по нескольку раз, требуя подробных
отчетов. Он создал для обработки снимков специальную группу, в которую
включил и Юлю, и занялся скрупулезным анализом представленных ею данных.
Информация, поступавшая от Бочкарева, обнадеживала. Впрочем, Александр
Петрович уже по первым снимкам понял, что работа удалась. И надо было лишь
довести ее до конца.
Александр Петрович скоро, почти одновременно с Кольцовым, пришел к
мысли, что слабым звеном в новой системе является ее объектив, его малый
угол зрения. Каждое последующее испытание, каждая очередная серия снимков
укрепляла его в этом предположении. Он поделился своей мыслью с Юлей. Но она
не спешила с ним согласиться.
-- Еще так мало проб, а ты уже делаешь выводы, -- резонно ' ,%b(+ она.
-- Не выводы. Это лишь впечатление, причем первое, -- поправил дочь
Александр Петрович. -- Но оно уже подсказывает мне, как усложнять испытания.
После этого он дал команду Бочкареву сфотографировать полосу с разных
высот. Это задание было выполнено. Снимки были обработаны. Кулешов
просмотрел их и еще больше уверился в своем предположении. И снова спросил
Юлю.
-- Ну а теперь что скажешь?
-- То же самое. Потому что я думаю совсем о другом, -- на своем стояла
Юля. -- Ты же знаешь, все эти снимки, все эти пленки мы используем лишь для
контроля. Когда система будет полностью отработана, вся эта фотолаборатория
с нее вообще будет снята. И данные мы будем получать только от дешифратора.
А как ты можешь судить о нем, если мы не сделали еще ни одной пробы ни в
условиях помех, ни при плохой погоде? Никак!
-- Никак.
-- Так зачем же ты все-таки спешишь?
Александр Петрович не удостоил дочь ответом. Он только молча
переворошил снимки, отобрал из них несколько, сел за свой стол и, закрыв
глаза, потер ладонью лоб. Он молчал не потому, что ему нечего было сказать.
Наоборот. Причин для этого было слишком много. Ну вот хотя бы одна из них --
он уже давно не работал с таким творческим интересом, как теперь. И
неспроста. Не много в его конструкторской практике было удач, когда новая
система, да еще столь сложная, как "Фотон", даже на первых испытаниях
показывала такие обнадеживающие результаты. Предшественница "Фотона" --
"Сова" далась КБ куда труднее: Александр Петрович невольно думал об этом
очень часто и иногда при этом радовался. Как заметно вырос, творчески созрел
руководимый им коллектив! Иногда откровенно испытывал прилив ревности. Его
ли, Кулешова, в этом заслуга? И так ли уж надежно, как прежде, держит он
этот коллектив в своих руках? Спору нет, внешне в его большом и сложном
хозяйстве все обстоит совершено благополучно. Его слово -- закон. Его
приказы выполняются беспрекословно. Его всегда поддерживает партком. У него
никогда не было конфликтов с месткомом. Для них он, как и прежде,
непререкаемый авторитет. Но именно в их коллективе не эта внешняя сторона
определила истинное взаимоотношения между ним и его подчиненными.
Получилось как-то так, что именно в процессе работы над "Фотоном" с ним
вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию
его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому
пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским
характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания.
Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая
связь у него с Бочкаревым. Датчик "БВК-4" фактически стал финишем в их
совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе
уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут
появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы
обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал
ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах,
которые ведутся по поводу снимков, сделанных "Фотоном", в инженерном доме в
Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их
итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в
результате которых к этим итогам пришли.
Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой
системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас
переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович
хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство
работой над "Фотоном", да еще особенно на ее последней, завершающей стадии.
Об это1 стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не
обмолвился Юле.
-- Разреши мне на той неделе съездить в Есино? -- не дождавшись .b"%b
на свой вопрос, попросила Юля.
-- Что за нужда? -- поднял взгляд на дочь Кулешов.
-- Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить,
как ты знаешь, ни о чем нельзя:
-- Поговори по моему аппарату, -- посоветовал Александр Петрович.
-- Это не всегда удобно. К тому же мне просто интересно увидеть все это
своими глазами, -- продолжала Юля.
-- Ты мне здесь нужна, -- ответил Александр Петрович и выпроводил дочь
из кабинета.
Вскоре в КБ поступили снимки, которые браться сделали в совместном
полете. Кулешов уже знал о них от Бочкарева и ждал с нетерпением. Снимки,
как и все предыдущие, были обработаны и представлены ему. Александр Петрович
окончательно убедился в правоте своей версии. Конечно, была права и Юля. Но
что бы им ни предстояло в случае необходимости менять и переделывать в
дешифраторе, Александру Петровичу стало совершенно очевидно: увеличения угла
зрения "Фотона" не миновать. А как только он это понял, так тут же решил,
что настало время действовать. Он вызвал Юлю и, попыхивая сигарой, сказал:
-- Ты, кажется, просилась в командировку?
Юля уверенно кивнула:
-- Да.
-- Вот и поезжай. Выписывай документы и отправляйся в Речинск.
-- Я же хотела быть в Есино! -- оторопела Юля.
-- Там и без тебя народу пруд пруди.
-- А в Речинске Игорь.
-- А вот ему в понедельник утром необходимо быть здесь.
-- Ничего не понимаю:
-- Объясняю, -- выпустил изо рта густое кольцо дыма Александр Петрович.
-- Он мне нужен тут, и нужен немедленно. Прими у него дела и сама все
закругляй.
-- Когда же мне выезжать?
-- Я думаю, сегодня. Повторяю, в понедельник он должен быть у меня.
Сказав это, Александр Петрович снова углубился в изучение снимков. Юля
поняла, что никаких разъяснений она больше не получит, и направилась к
двери. Решительность отца ее ошеломила. А еще больше -- расстроила. Юля
очень хотела повидать Сергея, но возражать отцу не решилась -- она знала его
характер. Но прежде чем она открыла дверь, Александр Петрович остановил ее.
-- Ты даже так постарайся, чтобы он успел в воскресенье к обеду на
дачу, -- попросил он.
-- Хорошо, -- пообещала Юля и вышла из кабинета.
А Александр Петрович подошел к окну и долго смотрел на причудливые
завитки облаков, медленно плывущих над городом. Облака были белые, легкие,
мягкие. Они предвещали жаркий день и тихую, безветренную погоду. Для конца
августа это было нечасто. Лето продолжалось и никак не желало уступать своих
прав осени. Во всяком случае, никаких признаков этого перехода заметить было
нельзя. Даже ночи стояли теплыми и ясными. Александр Петрович невольно
подумал, что такая погода очень устраивает тех, кто занят сейчас уборкой
урожая. Ей радуются и те, кто в эти дни отдыхает в средней полосе России. До
сих пор по субботам и воскресеньям на берегах канала полно народу. Купаются
все -- и мал, и велик. И лишь его эта погода не устраивала. Испытания
"Фотона" вступали в новую фазу, и над полигоном нужны были дожди, туманы.
Поэтому, приглядываясь к облакам, Александр Петрович даже обрадовался,
заметив на горизонте одинокую серую, со свинцовым отливом, тучу. Конечно,
одна эта тучка погоды еще не меняла. Но, как знать, за ней могли приплыть и
другие:
Александр Петрович вызвал Ирину и попросил, чтобы она соединила его с
Бочкаревым. Через несколько минут он уже разговаривал с дежурным и, пока
искали Бочкарева, принял от него метеосводку: узнал и температуру, и силу
ветра, и давление.
-- Значит, пошло на снижение? -- обрадовался Александр Петрович.
-- Поползло, -- уточнил дежурный, -- и мы надеемся:
-- Должно, должно измениться, -- подтвердил Александр Петрович. - - Я
тут тоже сейчас наблюдал: появились тучки. Появились.
Подошел Бочкарев. Они обменялись приветствиями, после чего Бочкарев
коротко доложил о делах. Александр Петрович остался доволен докладом.
-- Ну а как личное настроение? -- спросил он вдруг после некоторой
паузы.
Бочкарев, казалось, тоже задумался. Во всяком случае, прежде чем
ответить, даже переспросил:
-- Личное?
-- Я имею в виду твою просьбу, -- для большей убедительности перешел на
"ты" Кулешов, хотя обычно предпочитал в разговорах вежливое и официальное
"вы", -- Новый семестр, можно сказать, уже на носу. А так ведь время упустим
-- и через год-другой я тебе ничем помочь уже не смогу.
-- Это верно. Время работает не на нас, -- все так же в раздумье
ответил Бочкарев.
Александр Петрович, уловив в его голосе нотки неопределенности,
насторожился.
-- Ты передумал? Так я буду только рад, -- поспешил он заверить
Бочкарева.
-- Думай не думай -- лет не убавишь, -- усмехнулся Бочкарев. --
Получится ли только то, что задумано? Ачкасов-то против. Просил подождать:
-- Знаю. Помню.
-- Так как?
-- А так. Возможно, тогда весной Ачкасов в чем-то и был прав. А теперь
все выглядит совершенно иначе. Теперь, я считаю, дело в основном сделано.
Испытания идут вполне успешно. Доработки не страшны. И ждать больше нечего.
Работу ты нашел себе по душе сам, и, пока тебя на нее берут, надо этим
воспользоваться. Ибо что последует в дальнейшем -- толком никто не знает.
Потом и Ачкасов будет "за", и я буду стараться, а вакансии подходящей может
уже не оказаться. И тогда дорога, как и для всех нас, останется одна: на
дачу, огород, грядки под клубнику копать.
-- Этого-то и не хочется. Рановато вроде бы, -- вздохнул Бочкарев.
-- А раз не хочется, то и поезжай в академию на переговоры.
Окончательно все утрясай и пиши рапорт. Владимиру Георгиевичу мы и говорить
ничего не станем. Учебными заведениями он, слава тебе господи, пока не
командует. А у нас в кадрах меня поймут правильно.
-- Хорошо, -- согласился Бочкарев. -- Когда можно поехать в академию?
-- Тянуть нечего. Понедельник можешь посвятить своим делам.
-- Тогда у меня все, -- подытожил разговор Бочкарев.
-- До вторника, -- попрощался с ним Александр Петрович.
Остаток дня он не выходил из кабинета. Никого не принимал. Ни к кому ни
за чем не обращался. Работал над чертежами "Совы" и "Фотона". На дачу
приехал поздно, уже после того как машина отвезла на вокзал Юлю. Маргариту
Андреевну это несколько удивило, и она спросила:
-- Что-нибудь случилось?
-- Как есть ничего, -- успокоил ее Александр Петрович.
-- Почему же Юля сказала, что ты что-то выдумал?
-- Выдумал? -- вопросительно посмотрел на жену Александр Петрович. -- Я
вот ее прижму там хвост на месяц, тогда она поговорит! Выдумал!..
-- Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре, -- заметила Маргарита
Андреевна.
-- И не вижу необходимости его менять, -- буркнул в ответ Александр
Петрович.
-- Очень мило, -- согласилась Маргарита Андреевна. -- Значит, зять
будет жить дома, а дочь -- в заводской гостинице.
-- Маргошенька, я тебе уже тысячу раз объяснял, что у меня в КБ нет ни
сестер, ни племянников, ни зятьев, ни дочерей, а есть сотрудники, -- смягчил
тон Александр Петрович. -- И кого из них куда посылать предоставь решать
мне. Я вот и сам, например, завтра весь день буду работать.
-- В субботу? -- не поверила Маргарита Андреевна.
-- В субботу.
-- Значит, так оно и есть, что-то все же случилось, -- вздохнула
Маргарита Андреевна и поставила на стол салатницу со свежими огурцами и
помидорами.
Александр Петрович работал еще и после ужина. И на следующий день, в
субботу, как и объявил супруге, с утра уехал в город и вернулся из КБ только
под вечер. Аппетитно пообедал, хотя и отказался от своей обычной рюмки
коньяку, и, забрав на руки своего любимца -- огромного с янтарными глазами
сибирского кота Жюля, которого все домашние называли за его пушистые усы не
иначе как "мосье" Жюль, -- отправился бродить по участку. И воздержание от
спиртного, и кот на руках, -- а кстати, Александр Петрович неоднократно
утверждал, что "мосье" Жюль -- единственное живое существо на свете, которое
своим присутствием не мешает ему думать, -- подсказали Маргарите Андреевне,
что Александр Петрович хотя и вернулся домой, но мысленно из работы еще не
выключился. И потому она его не отвлекала, а только спросила:
-- Когда же приедет Игорь?
-- Жду к обеду, -- лаконично ответил Александр Петрович.
Часов в семь "мосье" Жюль вернулся с прогулки домой. А Александр
Петрович еще долго ходил вдоль забора под развесистыми соснами.
В воскресенье, к обеду, на дачу приехал Игорь. Вид у него был усталый и
недовольный. "Опять, наверное, что-нибудь с Юлей не поделили", -- сразу
решила Маргарита Андреевна. И на сей раз угадала совершенно точно. Едва
поздоровавшись с тещей и тестем, Игорь сразу же спросил Александра
Петровича:
-- Неужели, кроме Юли, некого было послать мне на смену?
-- А чем она плоха? -- невозмутимо задал вопрос в свою очередь
Александр Петрович.
-- Она приехала туда как фурия. С ней абсолютно ни о чем нельзя
разговаривать. Через неделю я бы все закончил сам. А теперь:
-- Что теперь? -- пытливо взглянул на зятя Александр Петрович.
-- А теперь я не удивлюсь, если придется все начинать сначала.
-- Не беспокойся. Тебе не придется.
-- Кому же тогда?
-- КБ большое. Но не для того я тебя вызвал сюда, чтобы обсуждать этот
вопрос, -- резонно заметил Александр Петрович. -- Есть дело поинтересней.
Большего пока на первых порах Александр Петрович ничего зятю не сказал.
И за обедом тоже о делах не говорил ни слова. Но после обеда на стал терять
ни минуты. Он увлек его к себе в кабинет и, усадив в кресло напротив себя,
подробно и обстоятельно начал рассказывать ему о результатах испытаний
"Фотона" и о тех выводах, которые на основании этих результатов сделал.
-- У меня нет сомнений, угол зрения "Фотона" придется увеличивать. И
выполним мы это за счет объектива "Совы". По предварительным прикидкам, это
обеспечит выигрыш во времени, в стоимости, в надежности. Правда, такая, с
позволения сказать, трансплантация потребует целого ряда конструкторских
решений. Но в целом она и экономически и технически выгодна. Вот над чем
тебе предстоит думать и зачем я тебя вызвал сюда.
-- А что мыслит по этому поводу Кольцов? -- первым делом пожелал узнать
Руденко.
-- Не знаю, что он мыслит. Да и мыслит ли вообще, -- сухо ответил
Александр Петрович. -- Во всяком случае, никаких предложений от него на этот
счет до сих пор не поступило.
-- А Бочкарев?
-- От Бочкарева тоже. К тому же на днях он уйдет из КБ.
-- Уйдет? А Ачкасов? -- совсем растерялся Руденко.
-- Ачкасов не уйдет никуда. Что еще интересует тебя в связи с
предстоящей работой? -- иронически прищурил глаза Александр Петрович.
-- Значит, мне надо будет ехать в Есино?
-- Когда-нибудь -- да. Но не завтра и не послезавтра. Пока ты будешь
работать в КБ, и, желательно, без лишних разговоров, -- предупредил
Александр Петрович. -- И хватит вводных, хватит! Давай- ка займемся
непосредственно делом. Я, как видишь, времени даром не терял. У меня есть
кой-какие соображения. И тебе надо о них знать.
В начале сентября погода резко изменилась. Маленькая серая тучка, за
появлением которой Александр Петрович наблюдал из окна своего служебного
кабинета, не обманула его надежд. Она привела с собой целый флот пепельных и
свинцовых туч. Они расплылись по небу, закрыли солнце, принесли дожди и
туманы. И лето, не думавшее уходить (ни на одном дереве нельзя было найти
пожелтевшего листика), вдруг сразу отступило перед ненастной порой.
Ирина стояла возле окна в приемной Кулешова и смотрела на лужи, в
которые, не переставая, сыпались и сыпались мелкие капли дождя. Она еще не
была в этом году в отпуске, а отпуск тем не менее ей положен, и было бы
очень кстати удрать от этого дождя куда-нибудь на юг: можно в Гагру. А еще
лучше в Пицунду, где она отдыхала почти каждый год, великолепно устраиваясь
дикарем. Если бы она попросилась, Кулешов, наверно, отпустил бы ее, ибо
обещал дать отпуск после окончания экзаменов. Но она не спешила с просьбой,
желая прежде окончательно уладить свои дела с переходом в отдел информации,
а также побывать в Есино. Она не знала, когда это случится. Но почему- то
была уверена, что такой случай непременно представится и рано или поздно шеф
пошлет ее к Бочкареву с какой-нибудь оказией и она приедет туда и увидит
Сергея. Она не знала наверняка, был ли у братьев о ней разговор. Но это и не
имело значения. То, что она намеревалась сказать Сергею, она скажет. О
Сергее она теперь думала постоянно. И даже очень часто мысленно разговаривал
с ним. О переходе на новую работу вспомнила потому, что только лишь по
приказанию шефа вызвала к нему кадровика..
Мысли ее прервали. В дверях приемной действительно появился куратор КБ
по линии кадров, невысокий, плотный, с залысиной почти до самого затылка,
-- А он как узнал о них? -- еще больше удивился Сергей.
-- Шеф, милый мой, обладает особым чутьем. Ему по этой части равных
нет. Я в этом тысячу раз убеждался, -- усмехнулся Олег. -- Сам посуди:
только наш дешифратор эти данные выдал, как он звонит. "Ну, что там у вас
новенького?" Бочкарев, естественно, все и бухнул.
-- Зря. Поспешил, -- с досадой поморщился Сергей.
-- По--моему, тоже. Но у начальства логика своя. Так что можешь мотнуть
в Москву, -- подвел итог Олег.
Сергей покачал головой:
-- Устал.
Они зашли в ангар, и Сергею помогли снять летный костюм.
-- А то машина наготове, -- сказал Олег.
-- Нет, -- повторил Сергей. -- Отправляй с кем-нибудь другим, а я пойду
к Володьке. А шеф, значит, тоже не спит?
-- Значит, не до сна: У него ведь тоже есть своя версия: -- напомнил
Олег. -- На командный пункт зайдешь?
-- Сказал, спать пойду! -- упрямо повторил Сергей. -- Укачал меня
сверхзвук как маленького. Завтра во всем разберусь:
-- Завтра так завтра, -- дружески хлопнул его по плечу Олег. -- Утро
вечера мудренее. А мы с Остапом снимем кассеты.
Сергей пошел к дому напрямик -- по полю аэродрома. Трава, обильно
смоченная недавними дождями, мягко мялась под ногами. Сладковато пахло
клевером и еще чем-то густым и медовым. Впереди сквозь листву деревьев ярко
поблескивали огни уличных фонарей. Света же в окнах домов не было видно. Но
зато за деревьями, по всему горизонту, уже расползлась мутная, белесая и
лиловая, полоса рассвета. Было тихо и душновато. Только тонко и заунывно
звенели комары. Сергею почему-то вспомнилось то время, когда вдвоем с
Владимиром, еще будучи мальчишками, они выходили в этот сумеречный,
предрассветный час из дому на рыбалку. К озеру шли напрямик, лугом,
пробирались через камыши к песчаной косе, острым клином вдававшейся в
голубой плес. Несли с собой удочки, червей, кузнечиков и для приманки загодя
распаренный ячмень. Шли торопливо, не разговаривая, время от времени
поглядывая на светлеющий край неба, боясь опоздать на зорьку. Было это вроде
совсем недавно. И в то же время давным-давно. И еще Сергей подумал о том,
что, пожалуй, Володька прав, решив отпуск провести дома у стариков. И что,
наверно, и ему было бы хорошо после .*.-g -(o работы тоже заглянуть к ним.
Но уже скоро не приученный к праздным размышлениям ум его перестроился на
привычную и обычную для него рабочую тему, и он уже снова стал думать о том,
что, кто бы из его коллег и что бы ни предполагал, а если верить фактам, он
к истине ближе всех.
И именно он, а не кто-нибудь другой первым найдет причину их неудачи, и
не только найдет, но и устранит ее. Хотя, очевидно, для этого придется
создавать что-то совершенно новое, потому что все, что есть, и даже самое
совершенное, не обеспечивает того, что требуется. В этом они уже убедились.
И нужно будет конструировать что-то принципиально новое:
На полпути его догнал Владимир.
-- Устал? -- участливо спросил он Сергея.
-- Трудно двигаемся вперед, -- ответил Сергей. -- Каждый шаг приходится
делать на ощупь, а это ужасно изматывает, -- признался Сергей. -- Но слетали
мы с тобой очень хорошо. Даже здорово. И еще полетим не раз.
-- Полетим, если надо.
-- И придумал ты тоже все толково.
-- Рады стараться!
-- Я серьезно.
-- Я тоже. И еще, стало быть, придумаем.
Сергей почувствовал в голосе брата усмешку и нахмурился. Он не находил
в этом разговоре ничего шуточного.
-- Да-да, конечно! -- согласился он и тоже не без иронии добавил: --
Если ты снова не пропадешь, как накануне.
Владимир совершенно неожиданно обнял его и, заглянув ему в глаза,
добродушно улыбнулся.
-- И в этом ты можешь больше не сомневаться. Зачем мне пропадать? Я уже
выздоровел.
-- От чего?
-- В данном конкретном случае, брат, от любви.
-- Что ж она, по-твоему, болезнь?
-- Предполагаю, что хуже. Болеть я, как ты знаешь, еще сроду ничем не
болел. А тут вдруг и колени задрожали, и в голосе хрипота появилась, и душа
наружу запросилась, будто я без перегрузочного костюма из пике вышел.
-- Как же ты выздоровел?
-- А так! Прошла она, эта любовь. Унесло ее, как лед в половодье. Сдуло
словно снег с косогора:
-- Не будь пошляком.
-- Ни с какого боку, брат! Только страдать, канючить и чахнуть я тоже
не намерен.
Сергей меньше всего был сейчас настроен продолжать тот разговор,
который они начали на взлете. Он действительно устал. Да и мысли его давно
уже работали совершенно в ином направлении. Но разговор вдруг принял совсем
неожиданный поворот. Угадывалось что-то новое, вовсе для Сергея во Владимире
незнакомое. И Сергей, не желал да и побоявшись это новое упустить, пересилив
себя, продолжал:
-- По-моему, ты что-то не то говоришь. Да, пожалуй, и не о том.
-- Почему?
-- Я считал, что ты серьезно увлечен Ириной. Кстати, она этого вполне
достойна. Человек она очень незаурядный. И встретишь ли ты такую вторую --
еще неизвестно.
-- Наверняка не встречу, -- согласился Владимир.
Он сказал это твердо, будто знал точно, что ждет его впереди. Но в
голосе его Сергей услышал нотки сожаления. И он ухватился за них.
-- А если все это правда, то к чему же такие крайности? Сегодня - -
влюблен. Завтра -- знать не желаю! Ты уже не мальчик и давно должен
научиться управлять своими поступками. Да и взвешивать их надо критически.
Думал ли ты: а все ли уже сделано, чтобы считать себя побежденным?
-- Не думал.
-- Почему?
-- Не хочу.
-- Глупо.
-- Ты все на извилины меришь, брат, -- усмехнулся Владимир. -- А ведь
есть еще и характер. Так вот он не велит хотеть. А велит другое: с глаз
долой -- из сердца вон. И если даже придется встретиться -- ничего уже не
повернется. Я по отношению к Ирине вел себя как полагается: не хамил, не
темнил, не хитрил. Долго терпел, рта не раскрывал. Честно сказать, не
вовремя сунуться со своими признаниями боялся. А когда все же сказал "да" и
получил в ответ "нет", понял: мне тут не светит и, стало быть, надо делать
разворот и идти на посадку.
-- Мудро, нечего сказать, -- покачал головой Сергей.
-- Как хочешь суди, -- не обижаясь, продолжал Владимир. -- Но в этом
деле ты мне не пример.
-- Это почему же? -- даже остановился от неожиданности Сергей. Он
привычным жестом пошарил по карманам, стараясь нащупать сигареты. Но их
почему-то не оказалось. Владимир заметил это и достал свои. Они закурили, и
Сергей снова спросил: -- Что же, по-твоему, я делаю не так?
-- Многое, брат.
-- Что именно?
-- Наверно, я не все знаю. Ты для меня уже давно вещь в себе, --
подумав, продолжал Владимир. -- Ну хотя бы не по душе мне та
неопределенность, в которой ты живешь. Я же вижу, как она тебя давит.
Выжимает сильнее всякой работы. Разве это неправда?
Сергей ничего не ответил.
-- Точно, брат. И ты терпишь. Мучаешься, а терпишь. А я больше терпеть
не желаю. Не желаю блуждать в потемках, ждать случая, травить душу и тратить
время. Меня зло берет, что я и эти-то два года просидел как на привязи. Но
больше -- точка, брат. Характер не позволяет... -- И Владимир, решительно
переступив порог, шагнул в раскрытую дверь парадного.
Сергею захотелось его остановить, но что-то не позволило сделать это.
Он только посмотрел Владимиру вслед и почувствовал, как в душе у него все
содрогнулось. Сергей бросил под ногу окурок, раздавил его и вошел в парадное
за братом.
Познакомив Ачкасова с результатами первого испытания "Фотона", Кулешов
больше ему не звонил и с докладами в его кабинете тоже не появлялся. И вовсе
не потому, что ему нечего было показать или не о чем доложить. Но Александру
Петровичу хотелось, да и надо было, во многом еще самому хорошенько
разобраться и сделать хотя бы для себя какие-то определенные выводы. И в
этом была его тактика: он предпочитал, чтобы звонили ему и вызывали его. Тем
более в данном случае, а ему это было известно, Ачкасов, отобрав часть
наиболее удачных снимков, уже на следующий день показал их Алексею Кузьмичу.
Маршал авиации остался доволен ходом работы и попросил Ачкасова с этого дня
регулярно докладывать ему обо всем, что будет делаться по линии "Фотона", и
вообще, желательно, все интересное о результатах испытаний. Однако время
шло, а Ачкасов не звонил. А Александр Петрович не терял времени даром. С
Бочкаревым он разговаривал каждый день по нескольку раз, требуя подробных
отчетов. Он создал для обработки снимков специальную группу, в которую
включил и Юлю, и занялся скрупулезным анализом представленных ею данных.
Информация, поступавшая от Бочкарева, обнадеживала. Впрочем, Александр
Петрович уже по первым снимкам понял, что работа удалась. И надо было лишь
довести ее до конца.
Александр Петрович скоро, почти одновременно с Кольцовым, пришел к
мысли, что слабым звеном в новой системе является ее объектив, его малый
угол зрения. Каждое последующее испытание, каждая очередная серия снимков
укрепляла его в этом предположении. Он поделился своей мыслью с Юлей. Но она
не спешила с ним согласиться.
-- Еще так мало проб, а ты уже делаешь выводы, -- резонно ' ,%b(+ она.
-- Не выводы. Это лишь впечатление, причем первое, -- поправил дочь
Александр Петрович. -- Но оно уже подсказывает мне, как усложнять испытания.
После этого он дал команду Бочкареву сфотографировать полосу с разных
высот. Это задание было выполнено. Снимки были обработаны. Кулешов
просмотрел их и еще больше уверился в своем предположении. И снова спросил
Юлю.
-- Ну а теперь что скажешь?
-- То же самое. Потому что я думаю совсем о другом, -- на своем стояла
Юля. -- Ты же знаешь, все эти снимки, все эти пленки мы используем лишь для
контроля. Когда система будет полностью отработана, вся эта фотолаборатория
с нее вообще будет снята. И данные мы будем получать только от дешифратора.
А как ты можешь судить о нем, если мы не сделали еще ни одной пробы ни в
условиях помех, ни при плохой погоде? Никак!
-- Никак.
-- Так зачем же ты все-таки спешишь?
Александр Петрович не удостоил дочь ответом. Он только молча
переворошил снимки, отобрал из них несколько, сел за свой стол и, закрыв
глаза, потер ладонью лоб. Он молчал не потому, что ему нечего было сказать.
Наоборот. Причин для этого было слишком много. Ну вот хотя бы одна из них --
он уже давно не работал с таким творческим интересом, как теперь. И
неспроста. Не много в его конструкторской практике было удач, когда новая
система, да еще столь сложная, как "Фотон", даже на первых испытаниях
показывала такие обнадеживающие результаты. Предшественница "Фотона" --
"Сова" далась КБ куда труднее: Александр Петрович невольно думал об этом
очень часто и иногда при этом радовался. Как заметно вырос, творчески созрел
руководимый им коллектив! Иногда откровенно испытывал прилив ревности. Его
ли, Кулешова, в этом заслуга? И так ли уж надежно, как прежде, держит он
этот коллектив в своих руках? Спору нет, внешне в его большом и сложном
хозяйстве все обстоит совершено благополучно. Его слово -- закон. Его
приказы выполняются беспрекословно. Его всегда поддерживает партком. У него
никогда не было конфликтов с месткомом. Для них он, как и прежде,
непререкаемый авторитет. Но именно в их коллективе не эта внешняя сторона
определила истинное взаимоотношения между ним и его подчиненными.
Получилось как-то так, что именно в процессе работы над "Фотоном" с ним
вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию
его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому
пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским
характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания.
Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая
связь у него с Бочкаревым. Датчик "БВК-4" фактически стал финишем в их
совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе
уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут
появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы
обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал
ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах,
которые ведутся по поводу снимков, сделанных "Фотоном", в инженерном доме в
Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их
итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в
результате которых к этим итогам пришли.
Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой
системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас
переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович
хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство
работой над "Фотоном", да еще особенно на ее последней, завершающей стадии.
Об это1 стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не
обмолвился Юле.
-- Разреши мне на той неделе съездить в Есино? -- не дождавшись .b"%b
на свой вопрос, попросила Юля.
-- Что за нужда? -- поднял взгляд на дочь Кулешов.
-- Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить,
как ты знаешь, ни о чем нельзя:
-- Поговори по моему аппарату, -- посоветовал Александр Петрович.
-- Это не всегда удобно. К тому же мне просто интересно увидеть все это
своими глазами, -- продолжала Юля.
-- Ты мне здесь нужна, -- ответил Александр Петрович и выпроводил дочь
из кабинета.
Вскоре в КБ поступили снимки, которые браться сделали в совместном
полете. Кулешов уже знал о них от Бочкарева и ждал с нетерпением. Снимки,
как и все предыдущие, были обработаны и представлены ему. Александр Петрович
окончательно убедился в правоте своей версии. Конечно, была права и Юля. Но
что бы им ни предстояло в случае необходимости менять и переделывать в
дешифраторе, Александру Петровичу стало совершенно очевидно: увеличения угла
зрения "Фотона" не миновать. А как только он это понял, так тут же решил,
что настало время действовать. Он вызвал Юлю и, попыхивая сигарой, сказал:
-- Ты, кажется, просилась в командировку?
Юля уверенно кивнула:
-- Да.
-- Вот и поезжай. Выписывай документы и отправляйся в Речинск.
-- Я же хотела быть в Есино! -- оторопела Юля.
-- Там и без тебя народу пруд пруди.
-- А в Речинске Игорь.
-- А вот ему в понедельник утром необходимо быть здесь.
-- Ничего не понимаю:
-- Объясняю, -- выпустил изо рта густое кольцо дыма Александр Петрович.
-- Он мне нужен тут, и нужен немедленно. Прими у него дела и сама все
закругляй.
-- Когда же мне выезжать?
-- Я думаю, сегодня. Повторяю, в понедельник он должен быть у меня.
Сказав это, Александр Петрович снова углубился в изучение снимков. Юля
поняла, что никаких разъяснений она больше не получит, и направилась к
двери. Решительность отца ее ошеломила. А еще больше -- расстроила. Юля
очень хотела повидать Сергея, но возражать отцу не решилась -- она знала его
характер. Но прежде чем она открыла дверь, Александр Петрович остановил ее.
-- Ты даже так постарайся, чтобы он успел в воскресенье к обеду на
дачу, -- попросил он.
-- Хорошо, -- пообещала Юля и вышла из кабинета.
А Александр Петрович подошел к окну и долго смотрел на причудливые
завитки облаков, медленно плывущих над городом. Облака были белые, легкие,
мягкие. Они предвещали жаркий день и тихую, безветренную погоду. Для конца
августа это было нечасто. Лето продолжалось и никак не желало уступать своих
прав осени. Во всяком случае, никаких признаков этого перехода заметить было
нельзя. Даже ночи стояли теплыми и ясными. Александр Петрович невольно
подумал, что такая погода очень устраивает тех, кто занят сейчас уборкой
урожая. Ей радуются и те, кто в эти дни отдыхает в средней полосе России. До
сих пор по субботам и воскресеньям на берегах канала полно народу. Купаются
все -- и мал, и велик. И лишь его эта погода не устраивала. Испытания
"Фотона" вступали в новую фазу, и над полигоном нужны были дожди, туманы.
Поэтому, приглядываясь к облакам, Александр Петрович даже обрадовался,
заметив на горизонте одинокую серую, со свинцовым отливом, тучу. Конечно,
одна эта тучка погоды еще не меняла. Но, как знать, за ней могли приплыть и
другие:
Александр Петрович вызвал Ирину и попросил, чтобы она соединила его с
Бочкаревым. Через несколько минут он уже разговаривал с дежурным и, пока
искали Бочкарева, принял от него метеосводку: узнал и температуру, и силу
ветра, и давление.
-- Значит, пошло на снижение? -- обрадовался Александр Петрович.
-- Поползло, -- уточнил дежурный, -- и мы надеемся:
-- Должно, должно измениться, -- подтвердил Александр Петрович. - - Я
тут тоже сейчас наблюдал: появились тучки. Появились.
Подошел Бочкарев. Они обменялись приветствиями, после чего Бочкарев
коротко доложил о делах. Александр Петрович остался доволен докладом.
-- Ну а как личное настроение? -- спросил он вдруг после некоторой
паузы.
Бочкарев, казалось, тоже задумался. Во всяком случае, прежде чем
ответить, даже переспросил:
-- Личное?
-- Я имею в виду твою просьбу, -- для большей убедительности перешел на
"ты" Кулешов, хотя обычно предпочитал в разговорах вежливое и официальное
"вы", -- Новый семестр, можно сказать, уже на носу. А так ведь время упустим
-- и через год-другой я тебе ничем помочь уже не смогу.
-- Это верно. Время работает не на нас, -- все так же в раздумье
ответил Бочкарев.
Александр Петрович, уловив в его голосе нотки неопределенности,
насторожился.
-- Ты передумал? Так я буду только рад, -- поспешил он заверить
Бочкарева.
-- Думай не думай -- лет не убавишь, -- усмехнулся Бочкарев. --
Получится ли только то, что задумано? Ачкасов-то против. Просил подождать:
-- Знаю. Помню.
-- Так как?
-- А так. Возможно, тогда весной Ачкасов в чем-то и был прав. А теперь
все выглядит совершенно иначе. Теперь, я считаю, дело в основном сделано.
Испытания идут вполне успешно. Доработки не страшны. И ждать больше нечего.
Работу ты нашел себе по душе сам, и, пока тебя на нее берут, надо этим
воспользоваться. Ибо что последует в дальнейшем -- толком никто не знает.
Потом и Ачкасов будет "за", и я буду стараться, а вакансии подходящей может
уже не оказаться. И тогда дорога, как и для всех нас, останется одна: на
дачу, огород, грядки под клубнику копать.
-- Этого-то и не хочется. Рановато вроде бы, -- вздохнул Бочкарев.
-- А раз не хочется, то и поезжай в академию на переговоры.
Окончательно все утрясай и пиши рапорт. Владимиру Георгиевичу мы и говорить
ничего не станем. Учебными заведениями он, слава тебе господи, пока не
командует. А у нас в кадрах меня поймут правильно.
-- Хорошо, -- согласился Бочкарев. -- Когда можно поехать в академию?
-- Тянуть нечего. Понедельник можешь посвятить своим делам.
-- Тогда у меня все, -- подытожил разговор Бочкарев.
-- До вторника, -- попрощался с ним Александр Петрович.
Остаток дня он не выходил из кабинета. Никого не принимал. Ни к кому ни
за чем не обращался. Работал над чертежами "Совы" и "Фотона". На дачу
приехал поздно, уже после того как машина отвезла на вокзал Юлю. Маргариту
Андреевну это несколько удивило, и она спросила:
-- Что-нибудь случилось?
-- Как есть ничего, -- успокоил ее Александр Петрович.
-- Почему же Юля сказала, что ты что-то выдумал?
-- Выдумал? -- вопросительно посмотрел на жену Александр Петрович. -- Я
вот ее прижму там хвост на месяц, тогда она поговорит! Выдумал!..
-- Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре, -- заметила Маргарита
Андреевна.
-- И не вижу необходимости его менять, -- буркнул в ответ Александр
Петрович.
-- Очень мило, -- согласилась Маргарита Андреевна. -- Значит, зять
будет жить дома, а дочь -- в заводской гостинице.
-- Маргошенька, я тебе уже тысячу раз объяснял, что у меня в КБ нет ни
сестер, ни племянников, ни зятьев, ни дочерей, а есть сотрудники, -- смягчил
тон Александр Петрович. -- И кого из них куда посылать предоставь решать
мне. Я вот и сам, например, завтра весь день буду работать.
-- В субботу? -- не поверила Маргарита Андреевна.
-- В субботу.
-- Значит, так оно и есть, что-то все же случилось, -- вздохнула
Маргарита Андреевна и поставила на стол салатницу со свежими огурцами и
помидорами.
Александр Петрович работал еще и после ужина. И на следующий день, в
субботу, как и объявил супруге, с утра уехал в город и вернулся из КБ только
под вечер. Аппетитно пообедал, хотя и отказался от своей обычной рюмки
коньяку, и, забрав на руки своего любимца -- огромного с янтарными глазами
сибирского кота Жюля, которого все домашние называли за его пушистые усы не
иначе как "мосье" Жюль, -- отправился бродить по участку. И воздержание от
спиртного, и кот на руках, -- а кстати, Александр Петрович неоднократно
утверждал, что "мосье" Жюль -- единственное живое существо на свете, которое
своим присутствием не мешает ему думать, -- подсказали Маргарите Андреевне,
что Александр Петрович хотя и вернулся домой, но мысленно из работы еще не
выключился. И потому она его не отвлекала, а только спросила:
-- Когда же приедет Игорь?
-- Жду к обеду, -- лаконично ответил Александр Петрович.
Часов в семь "мосье" Жюль вернулся с прогулки домой. А Александр
Петрович еще долго ходил вдоль забора под развесистыми соснами.
В воскресенье, к обеду, на дачу приехал Игорь. Вид у него был усталый и
недовольный. "Опять, наверное, что-нибудь с Юлей не поделили", -- сразу
решила Маргарита Андреевна. И на сей раз угадала совершенно точно. Едва
поздоровавшись с тещей и тестем, Игорь сразу же спросил Александра
Петровича:
-- Неужели, кроме Юли, некого было послать мне на смену?
-- А чем она плоха? -- невозмутимо задал вопрос в свою очередь
Александр Петрович.
-- Она приехала туда как фурия. С ней абсолютно ни о чем нельзя
разговаривать. Через неделю я бы все закончил сам. А теперь:
-- Что теперь? -- пытливо взглянул на зятя Александр Петрович.
-- А теперь я не удивлюсь, если придется все начинать сначала.
-- Не беспокойся. Тебе не придется.
-- Кому же тогда?
-- КБ большое. Но не для того я тебя вызвал сюда, чтобы обсуждать этот
вопрос, -- резонно заметил Александр Петрович. -- Есть дело поинтересней.
Большего пока на первых порах Александр Петрович ничего зятю не сказал.
И за обедом тоже о делах не говорил ни слова. Но после обеда на стал терять
ни минуты. Он увлек его к себе в кабинет и, усадив в кресло напротив себя,
подробно и обстоятельно начал рассказывать ему о результатах испытаний
"Фотона" и о тех выводах, которые на основании этих результатов сделал.
-- У меня нет сомнений, угол зрения "Фотона" придется увеличивать. И
выполним мы это за счет объектива "Совы". По предварительным прикидкам, это
обеспечит выигрыш во времени, в стоимости, в надежности. Правда, такая, с
позволения сказать, трансплантация потребует целого ряда конструкторских
решений. Но в целом она и экономически и технически выгодна. Вот над чем
тебе предстоит думать и зачем я тебя вызвал сюда.
-- А что мыслит по этому поводу Кольцов? -- первым делом пожелал узнать
Руденко.
-- Не знаю, что он мыслит. Да и мыслит ли вообще, -- сухо ответил
Александр Петрович. -- Во всяком случае, никаких предложений от него на этот
счет до сих пор не поступило.
-- А Бочкарев?
-- От Бочкарева тоже. К тому же на днях он уйдет из КБ.
-- Уйдет? А Ачкасов? -- совсем растерялся Руденко.
-- Ачкасов не уйдет никуда. Что еще интересует тебя в связи с
предстоящей работой? -- иронически прищурил глаза Александр Петрович.
-- Значит, мне надо будет ехать в Есино?
-- Когда-нибудь -- да. Но не завтра и не послезавтра. Пока ты будешь
работать в КБ, и, желательно, без лишних разговоров, -- предупредил
Александр Петрович. -- И хватит вводных, хватит! Давай- ка займемся
непосредственно делом. Я, как видишь, времени даром не терял. У меня есть
кой-какие соображения. И тебе надо о них знать.
В начале сентября погода резко изменилась. Маленькая серая тучка, за
появлением которой Александр Петрович наблюдал из окна своего служебного
кабинета, не обманула его надежд. Она привела с собой целый флот пепельных и
свинцовых туч. Они расплылись по небу, закрыли солнце, принесли дожди и
туманы. И лето, не думавшее уходить (ни на одном дереве нельзя было найти
пожелтевшего листика), вдруг сразу отступило перед ненастной порой.
Ирина стояла возле окна в приемной Кулешова и смотрела на лужи, в
которые, не переставая, сыпались и сыпались мелкие капли дождя. Она еще не
была в этом году в отпуске, а отпуск тем не менее ей положен, и было бы
очень кстати удрать от этого дождя куда-нибудь на юг: можно в Гагру. А еще
лучше в Пицунду, где она отдыхала почти каждый год, великолепно устраиваясь
дикарем. Если бы она попросилась, Кулешов, наверно, отпустил бы ее, ибо
обещал дать отпуск после окончания экзаменов. Но она не спешила с просьбой,
желая прежде окончательно уладить свои дела с переходом в отдел информации,
а также побывать в Есино. Она не знала, когда это случится. Но почему- то
была уверена, что такой случай непременно представится и рано или поздно шеф
пошлет ее к Бочкареву с какой-нибудь оказией и она приедет туда и увидит
Сергея. Она не знала наверняка, был ли у братьев о ней разговор. Но это и не
имело значения. То, что она намеревалась сказать Сергею, она скажет. О
Сергее она теперь думала постоянно. И даже очень часто мысленно разговаривал
с ним. О переходе на новую работу вспомнила потому, что только лишь по
приказанию шефа вызвала к нему кадровика..
Мысли ее прервали. В дверях приемной действительно появился куратор КБ
по линии кадров, невысокий, плотный, с залысиной почти до самого затылка,