Страница:
-- Куда?
-- Не в Нью-Йорк, конечно. В Речинск. Хотя сегодня и до Нью-Йорка
дозвониться особого труда не составляет. Так что же молчишь?
-- Честное слово, не знаю. Думал о тебе все время, а почему не позвонил
-- не помню.
-- Я могу сказать наверняка: занят был. Голова была занята не мной, а
делом, потому и не позвонил. Я ведь тебя знаю и не сержусь. А вот я
соскучилась по-настоящему. И очень хочу к вам приехать.
-- Когда?
-- Завтра буду. Подвернулась оказия, и шеф разрешил. Хочу сама увидеть,
чем вы там занимаетесь. А заодно и на тебя посмотрю. Как ты себя чувствуешь?
Устал?
-- Наверно, но об отпуске пока не думаю.
-- Почему?
-- Приедешь -- все станет ясно.
-- Хорошо. Тогда до завтра, -- попрощалась Юля.
Остаток дня и вечер прошли для Сергея под впечатлением этого разговора.
Юля снова была близко, а завтра и вообще обещала быть совсем рядом. Правда,
некстати услужливая память подсказала ему, что она уже не раз вот так
обещала навестить его. И ни разу тем не менее не приехала. Но сегодня он
совершенно не хотел об этом думать, ибо все во второй половине дня сегодня
складывалось удачно. Им не нужно было много естественного света. И небо
снова заволокло облаками, закрыв землю от мерцания звезд. Они давно уже
хотели опробовать "Фотон" в тумане. И седые космы скопившегося водяного пара
повисли над низинами. Но еще больше Сергей радовался тому, что ему после
многочасовой работы над своими записями удалось в конце концов закончить
вчерне разработку схемы нового объектива. Он понимал: схема еще слишком
далека от совершенства и над ней еще надо корпеть и корпеть. Но принцип в
ней уже был выражен четко. А это уже означало реальную позицию, которую
можно было защищать в самой серьезной дискуссии.
Надвигавшаяся осень брала свое. И им уже не надо было ожидать
наступления ночи, дабы избежать подсвета от длинных и ясных летних вечерних
зорь. Сейчас темнело гораздо раньше и быстрее.
И к десяти часам вечера Владимир, полностью экипированный в свои летные
доспехи, уже был готов к вылету. Его, как и обычно, провожала в полет вся
группа. Все собрались в ангаре и ждали разрешения командного пункта. А
командный пункт почему-то тянул и не давал разрешения на вылет.
Перед самым уходом из инженерного дома Сергей показал свою рабочую
тетрадь Бочкареву. Тот долго и внимательно просматривал записи, потом
задумчиво проговорил:
-- У вас все наоборот -- два ума хорошо, а ум лучше.
Сергей смутился.
-- Все еще очень сыро. Тут еще все надо уточнять, столько доделывать:
-- словно оправдываясь, проговорил он.
Но Бочкарев тогда больше не сказал ничего. Теперь же, в ангаре, он
вернулся к их разговору.
-- Уточнять и доделывать, Сергей Дмитриевич, совсем не ваша работа. Вы
не имеете права тратить на нее время. И если бы я был на месте Кулешова, я
никогда бы не разрешил вам ею заниматься, -- сказал он.
-- Кто же ее будет делать за меня? -- откровенно спросил Сергей.
-- Любой конструктор нашей группы, а возможно, и КБ, -- не задумываясь
ответил Бочкарев. -- Но, повторяю, не вы. Я смотрю на вас и все больше
убеждаюсь, насколько вам нужна полная раскованность. Вы по природе свободный
художник. Над вами ничто не должно давлеть. Иначе вам всегда будет трудно.
Очень трудно. Труднее, чем всем. Потому что вам всегда будут только мешать и
завидовать. А зависть, Сергей Дмитриевич, самая страшная сила не земле.
-- Почему вы говорите мне об этом сегодня? -- удивился Сергей.
-- Раньше повода не было. А сегодня вы снова на высоте. Если хотите, на
большой высоте. Владимир Георгиевич знает о вашей работе?
-- Откуда?
-- Познакомьте его с ней. Непременно познакомьте. И чем скорее это
сделаете, тем будет лучше.
Сергей слушал Бочкарева и воспринимал его советы как - /cbab"%--cn
речь. Бочкарев был человеком искренним и говорил, вне всякого сомнения, то,
что думал. И хотя говорил он много приятного, слушать его было грустно.
Сергея так и подмывало спросить: "Значит, все-таки уходите? И дело до конца
вместе так и не доведем?" И он, возможно, изменил бы уже принятое им решение
ждать естественного развития событий и ни о чем Бочкарева не спрашивать и
задал бы этот, не на шутку волновавший его вопрос. Но их разговор неожиданно
прервал Жердев. Он появился в ангаре незаметно для всех. Подошел к
конструкторам бесшумно, словно подкрался. А потом вдруг сразу отчетливо и
громко сказал, обращаясь ко всем сразу:
-- Труба дело.
К нему все обернулись.
-- Могут не выпустить, -- пояснил Жердев и, увидев, что его, очевидно,
не понимают, добавил: -- Кажется, там, на небе, малость перестарались. Туман
такой -- хоть глаз коли. Дышать будет нечем.
Не сговариваясь, все поспешили к воротам, а точнее, к маленькой двери,
врезанной в одну из створок ворот. Аэродром был чист. Но дальняя его
граница, которую сейчас, в темноте, можно было определить только по огням
ВПП, уже тонула в полупрозрачной мякоти. Самых дальних огней не было видно
совсем. Ближние казались неясными, расплывчатыми пятнами.
-- А приглушил-то все как, даже электричек не слышно, -- заметил
Окунев.
-- Да. Но ведь это именно то, что нам надо, -- решительно проговорил
Бочкарев.
-- Этот тип, между прочим, тоже чего-то стоит, -- кивнул в сторону
Владимира Жердев.
-- Ладно, Филиппыч, не каркай! -- усмехнулся Владимир.
-- Видали орла! Забыл, как тебя молния причесала? -- вскинулся Жердев.
-- Не забыл. Ну и что? Дело-то надо делать. Взлететь-то можно.
-- А куда садиться будешь?
-- Куда-нибудь посадят.
-- Ну вот, если найдут куда, тогда полетишь.
-- Надо, чтобы нашли, -- сказал Бочкарев и направился на командный
пункт.
Вернулся он примерно через полчаса. Объяснил:
-- Выпустят. Сводка обнадеживающая.
-- А я бы не выпустил, -- упрямо буркнул Жердев и пошел к ангару.
Сергей впервые присутствовал при такой ситуации, когда в их работу
вмешивались явно неподвластные всем им силы. Но ведь именно их и предстояло
в известном смысле обуздать. И хотя ему были понятны опасения Жердева, не
менее правомерным казались и возражения Бочкарева. Чтобы представить себе
данную ситуацию еще яснее, он попытался мысленно на место Владимира
поставить самого себя. И задал вопрос себе: "А ты бы полетел?" И не
колеблясь ответил: "Раз надо, о чем разговор!" Очевидно, точно так же
рассуждал и Владимир. И все же у Сергея скребануло где-то в душе, когда
динамик в ангаре пробасил:
-- Сто второй, вылет разрешаю! Вам -- старт!
-- Давно бы так, -- облегченно вздохнул Владимир.
И все сразу пришло в движение. Водитель запустил двигатель тягача.
Владимир сел на свое место в кабину самолета. Истребитель выкатили из ангара
и потащили на взлетную полосу. Конструкторы, уже по привычке, пошли его
провожать.
-- А бандуру свою зарядить не забыли? -- шутил Владимир.
-- Сам не забудь вовремя щелкнуть, -- ответил ему Заруба.
-- У нас не заржавеет! -- все так же весело заверил Владимир.
Последовали очередные команды, которые теперь принимал уже один
Владимир, и спарка унеслась в небо. Все было как обычно. Только горячее
пламя турбины, едва спарка ворвалась в туман, сразу вдруг стало желтоватым,
потом оранжевым, а потом так же неожиданно погасло, и мощный гул, всегда
сопутствующий истребителю при взлете, тоже вдруг ослаб и уже слышался
откуда-то издалека, как эхо невидимого обвала.
-- Ничего. Раз выпустили, -- значит, ничего страшного нет, -- проводив
взглядом оранжевую точку, сказал Бочкарев и добавил, посчитав, очевидно,
необходимым: -- Я ведь их не уговаривал. Я только объяснил еще раз нашу
задачу.
-- А по-моему, перестарались все, -- снова сказал Жердев. -- Никто в
этих туманах толком ничего не понимает, и вот увидите:
-- Что? -- в один голос спросили Сергей и Заруба.
-- А: -- безнадежно махнул рукой Жердев. -- Пойдемте на КП, послушаем,
что будут говорить:
Руководитель полетов заранее предупредил Владимира, что ему, возможно,
придется садиться на чужой аэродром. Владимир отнесся к этому как к делу
вполне знакомому. На чужие, соседние и дальние, посадочные полосы ему уже
приходилось садиться не раз. И еще его предупредили: если уже знакомые ему
маяки, которые до сей поры выводили его на полигон каждую ночь, сегодня не
будут видны, границы коридора ему обозначат ракетами. Их будут пускать по
команде с КП, как только он выйдет на полигон.
-- Две красные -- справа, две зеленые -- слева. Не перепутай, --
напомнил руководитель полетов.
-- Во всяком случае, не прозеваю, -- ответил Владимир и попытался
припомнить особенности тех аэродромов, на одном из которых мог сегодня
очутиться. Получив разрешение, он взлетел. И пока поднимался до облаков,
успел отметить: пелена тумана прикрыла довольно большой район, во всяком
случае гораздо более широкий, чем предполагалось на КП. Владимир определил
это по световым пятнам, видневшимся внизу. Там, где тумана не было, знакомые
ему по многим полетам и всегда служившие надежными ориентирами огни сияли
ясно и были четко видны на фоне черной земли. Там же, где их заволокло
туманом, они были расплывчатыми и тусклыми. Владимир сообщил о своих
наблюдениях на КП и вошел в облака. А когда пробил их, увидел над фонарем на
ночном небе тысячи спокойно мерцающих звезд. Здесь он чувствовал себя как
рыба в воде. И не случайно. В свое время Владимиру поручили испытывать
"Фотон" не потому, что кому-то пришла в голову светлая мысль объединить над
разработкой новой системы усилия обоих братьев, а потому, что еще до работы
испытателем Владимир был не просто истребителем, а
истребителем-перехватчиком. Ночные полеты и посадки, полеты в темном ночном
небе, перехваты невидимой цели, пуски по ней ракет, -- все это было для него
привычным делом. И потому выработанные еще в училище и закрепленные на
практической работе в части навыки ориентировки ночью оказались теперь очень
кстати, как никогда.
Команды с земли привели его в район испытательного полигона. Он
запросил у КП высоту облачности и, получив ответ: "Триста метров", спокойно
нырнул вниз. И снова, как при взлете, очутился в прослойке между облаками и
туманом. Он определил это по точкам огоньков на горизонте, ибо все, что
лежало прямо под ним и ближе горизонта, было закрыто густой и непроглядной
завесой тумана.
-- Сто второй! Доложите обстановку! -- запросил командный пункт.
Владимир ответил не сразу. Он не узнал района, над которым летал
десятки раз. Все внизу представлялось ему сейчас абсолютной чернотой, словно
он летел над бездонной пропастью, над выжженной пустыней.
-- "Сирень"! Я -- Сто второй. Вас слышу. Подо мной сплошная чернота.
Давайте ориентиры, --попросил он.
-- Даем, -- ответил КП.
И через считанные секунды черноту ночи прорезали две трассы, зеленая и
красная. Они взлетели далеко позади и справа, Владимир увидел их боковым
зрением.
-- Сто второй, доложите обстановку! -- потребовал КП.
-- Выводить надо точнее! -- огрызнулся Владимир. -- Пошел на разворот.
-- Заканчивайте разворот, даем повторные сигналы, -- бесстрастно
.b"%b(+ КП.
"В полк бы вас, на стажировку! -- сердито подумал Владимир. -- Там бы
вас научили, как надо наводить. Я же не картошку лечу опылять:"
Он развернулся, стараясь не залетать в облака, и на сей раз точно
нацелил спарку в разрыв между ракетами.
-- Сто второй, начинайте работу с верхнего эшелона! -- приказал
командный пункт. И повторил: -- Начинайте работу с верхнего эшелона!
Это было уже серьезное предупреждение. КП на всякий случай хотел
застраховаться, и, если по какой-либо причине получить снимки с заданных,
более нижних, высот Владимиру бы не удалось, снимки с "потолка" все равно
были бы обеспечены.
"Я бы тоже так решил. Начинаем с верхнего", -- подумал Владимир и отдал
ручку управления от себя. Спарка, слегка качнувшись, пошла книзу. Сколько
раз вот так уверенно Владимир посылал машину к земле и в небо, валил их в
пике, закручивал в штопор. И никогда не испытывал такого чувства, как
сейчас.
Он оглядел свою кабину. Вся она, от пола до самого фонаря, была
заполнена точнейшими приборами управления, которые определяли различные
параметры, показывали, что можно делать и что нельзя. Он верил им без
колебаний, хотя знал, что помимо них ему всегда на выручку был готов прийти
командный пункт и, если надо, выработать за него готовое решение. Но сейчас
командный пункт не мог определить высоту его полета. И ошибка в сотню метров
могла стать для него катастрофой. Нет, он не испугался. Вся его работа была
сплошным риском. Но на сей раз что-то все же его покоробило, когда он,
ворвавшись в облако тумана, потерял из виду золотую россыпь огней на
горизонте. Он включил "Фотон" и выключил его только тогда, когда по времени
проскочил над полигоном. И тотчас же испытал облегчение: "БВК-4" немедленно
отметил изменение высоты. Прибор работал очень четко. Значит, и нижнюю
границу он тоже определял безошибочно. И это успокаивало больше всего.
Очередной заход оказался неудачным. Владимир опять поздно заметил
ракеты. И поругался с КП.
-- Что они там опаздывают с ракетами? -- кричал он в эфир. -- Жалко им
этих хлопушек?
Зато при следующем заходе направление высветили ему заранее. Он
своевременно сориентировался и точно прошел над полосой, заметно снизив
высоту.
Ему предстояло сделать последние две серии снимков, когда в кабине
перед ним неожиданно зажглась красная лампочка -- горючего в баках
оставалось на пятнадцать минут полета. Его не напугало это -- столько
времени вполне хватало на то, чтобы закончить все дела и благополучно
приземлиться, -- но несколько удивило. Значит, не заметил, как сжег горючее.
Он сделал очередной разворот, попросил КП еще раз обозначить коридор,
еще уменьшить высоту и благополучно завершил предпоследнюю серию. И снова
пошел по кругу, чтобы теперь уж точно испытать "Фотон" на предельно малой
высоте. То ли от усталости, то ли от напряжения ему показалось, будто
лампочка стала гореть еще ярче. Но он взял себя в руки и заставил не
обращать на нее внимания. Он не могла светить ни ярче, ни слабее.
В этом последнем заходе он точно выдержал направление. Но не успел
снизиться и пролетел над полосой, даже не включая "Фотона". И заход пришлось
повторить еще раз. Вот сейчас он почувствовал, что нервы его напряжены до
предела, а спина уже взмокла от пота. Но он собрал воедино и волю и силы,
казалось, совершенно слился с машиной и еще на подходе к полосе опустился до
заданной высоты. Земля, невидимая, была сейчас совсем рядом, под ним. Он
очень четко увидел траекторию ракет, слегка довернул в их сторону машину и
включил систему. А когда полоса целей осталась позади и он с разворотом
начал набирать высоту, чувствуя, как спадает державшее его словно в тисках
напряжение, КП вдруг предупредило его:
-- Сто второй, рассчитывайте садиться на первый запасной в *" $` b%
"Д". Мы вас принять не сможем.
"Этого мне еще не хватало! Накаркал-таки толстый черт!" -- вспомнил
опасения Жердева Владимир.
КП три раза повторил свое распоряжение и каждый раз запрашивал ответ,
желая убедиться, что он понял и принял его указание. А он, молча,
разглядывал показания топливомера, соображал: в квадрате "Д" -- по прямой
почти триста километров -- был гражданский аэродром. И ему доводилось на нем
садиться. Бетонка там была неплохая. Но оператор системы посадки, если бы
пришлось приземляться при низкой облачности или, еще того хуже, в тумане,
ему доверия не внушал. Но главное было даже не в этом. До квадрата "Д" он
попросту мог не дотянуть.
-- Я -- Сто второй. Вас понял, -- ответил он наконец. -- А что у вас
стряслось?
-- Все неожиданно затянуло туманом. Видимость -- ноль! -- объяснил КП.
-- Выходи на связь с квадратом "Д" и проси пеленг.
-- Я могу туда не дотянуть, -- доложил Владимир.
-- По времени горючего должно хватить, -- подсчитал КП.
-- У меня уже пять минут как горит красный свет.
КП на какое-то время замолчал. А потом его словно прорвало:
-- А что же ты молчал? Ты в своем уме?
-- А я почем знал, что вы меня будете куда-то перепихивать! Дайте
дополнительное освещение. Попробую сесть дома.
-- Это исключается! Не трать время! Проси пеленг. Они тебя уже ищут.
Владимир стиснул зубы, дабы не сказать лишнего, и принялся настраивать
приемник на волну запасного аэродрома. И почти сразу же услыхал позывные.
Его действительно уже разыскивали в ночном небе. Ему сообщили новый курс. Он
вывел на него машину и, прислушиваясь к далеким незнакомым голосам,
посмотрел вниз. Все под ним тонуло во мраке, словно он летел над бездной,
или над океаном, или над дремучей тайгой, а не над районом, где поселки
следовали один за другим. "Проклятые облака! Нагнало вас тут некстати", -- в
сердцах подумал он. И вдруг увидел впереди и справа огни. Немного. Но
совершенно четко. Это был какой-то населенный пункт. Владимир обрадовался
ему, как старому знакомому ориентиру. Во всяком случае, он принял россыпь
огней как хорошее предзнаменование. А оно сейчас тоже было очень ему нужно.
Еще через несколько минут полета огни появились уже с обеих сторон, а
голос чужого аэродрома стал чище. Потом внизу из тьмы выплыла дорога.
Владимир определил ее по движущимся огням машины. Убедился еще раз и сообщил
о своем местоположении на запасной аэродром.
-- Вы ровно на полпути до нас, -- ответили с запасного аэродрома.
-- Как вы меня собираетесь сажать? -- спросил Владимир.
-- С небольшим доворотом. Постараемся вывести на полосу точно.
Просветов внизу становилось все больше. И это успокаивало, ибо, в
случае если бы пришлось катапультироваться, он сумел бы направить самолет на
пустой, незаселенный участок. Мысль об этом пришла ему сейчас почти
подсознательно.
-- Туман у вас есть? -- спросил Владимир.
-- Отдельные полосы. Но мы включим все освещение. Вы сядете! -- заверил
его запасной аэродром.
"Я должен сесть! -- машинально про себя подтвердил Владимир. -- Надо
просто быть свиньей, чтобы бросить эту умную, послушную машину. Бросить и не
попытаться ее спасти! Она ведь вся в моих руках!"
"Сколько же еще осталось до вас?" -- хотел спросить Владимир, но не
спросил. В кабине зажегся еще один красный сигнал. Последний
предупреждающий. Топлива осталось совсем немного, лишь в расходном бачке.
Дотянуть до запасного аэродрома -- уже нечего и думать, и надо было или
немедленно садиться, или прыгать. Прыгать очень не хотелось, но и садиться
было некуда: И вдруг Владимира осенило: а шоссе?
Он только что пролетел над ним. Отдельные участки его было .a"%i%-k, и
он неплохо разглядел их. Машин на них было немного: Владимир молниеносно
вспомнил все это, а руки его уже делали свое дело. Машина с разворотом пошла
на снижение. В наушниках снова раздался голос с запасного аэродрома. Но
Владимир уже ничего не слышал. Он весь превратился сейчас в зрение. Где была
она, эта узенькая лента асфальта, которая могла спасти машину! Проглядеть,
проскочить ей он не имел права. И он ее нашел. И сразу же включил фару в
посадочное положение. Луч, как ракета, рванулся вперед и заскользил по белым
пятнам тумана, по черным клочкам земли. А вот и асфальт. Участок, на его
счастье, оказался ровным, словно специально выпрямленным для этого случая.
Но впереди, навстречу ему, двигалось несколько машин. "Ничего. Перетяну" --
подумал Владимир. И в тот же момент заглох двигатель. И если бы теперь он
даже и захотел, катапультироваться было уже поздно.
Около часу ночи с аэродрома в квадрате "Д" сообщили на КП в Есино, что
Сто второй на посадку не вышел и связь с ним неожиданно оборвалась.
На КП поняли: не дотянул.
-- Какая у него была высота, когда он говорил с вами последний раз? --
спросил руководитель полетов.
-- Примерно двести пятьдесят, -- ответили с запасного аэродрома.
-- Вполне можно было катапультироваться, -- больше себе, чем уже
кому-либо другому, сказал руководитель полетов.
-- Так, может, он и катапультировался? -- спросил Бочкарев.
-- Будем надеяться, что так оно и есть, -- ответил руководитель полетов
и снова запросил аэродром в квадрате "Д": -- Где он был в тот момент?
Ему сообщили координаты района. Руководитель полетов передал их
штурману наведения. Тот сейчас же обвел на карте небольшой район.
-- Населенных пунктов много? -- спросил руководитель полетов.
-- Слава богу, нет, -- ответил штурман.
-- А если? -- пожелал уточнить руководитель.
-- Два каких-то заводишка, естественно, с поселками. И совхоз с тремя
усадьбами.
Руководитель полетов сообщил о случившемся в Москву.
Все, кто был в это время на КП, с нетерпением ждали окончания его
переговоров, будто Москва могла сообщить нечто утешительное. Но руководитель
полетов, положив трубку, сказал коротко:
-- Приказано немедленно начать поиски.
-- Да, но ведь, возможно, все обошлось благополучно, -- не желая верить
в трагический исход, возразил Окунев.
-- Разве только для него, -- мрачно заметил Жердев. -- Он-то, может, и
выбирается сейчас откуда-нибудь из лесу. А от машины, точно, и заклепок не
соберешь. У меня сердце чувствовало:
-- Ты. Филиппыч, как та старая бабка! То тебе кажется, то тебе
слышится: -- вздохнул Заруба. -- Будто он к теще на блины летел: Он же
задание выполнял.
Жердев отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он переживал
случившееся больше всех. Он знал, с чего надо начинать поиски, и стал
звонить в дежурное подразделение.
Сергей, с того момента как Владимира перенацелили на соседний аэродром,
пребывал в каком-то странном оцепенении. Он понимал всю серьезность
сложившейся ситуации и в то же время упорно не хотел допустить мысли, что с
Владимиром может что-то случиться. Владимир был прекрасно подготовлен как
летчик, это он знал по отзывам многих его начальников, смел, в конце концов,
удачлив: И думать, что так вот, раз-два -- и крышка: Да ему такое просто в
голову не могло прийти! Но время бежало. Потом оно мчалось. Потом понеслось
как вихрь, и счет его пошел на секунды. А эыир молчал. И Сергей не говорил
ни слова. А все рядом что-то говорили, высказывали. И чем позднее, тем
резче. Люди нервничали. И он тоже нервничал. Но внешне не показывал этого
никак, разве только курил не переставая одну a(# `%bc за другой.
Оцепенение вдруг прошло, когда Жердев заговорил по телефону.
-- Я тоже поеду, -- сказал тогда Сергей.
-- Куда? -- остановил его Бочкарев.
-- Поеду искать.
-- Мы все поедем, -- сказал Бочкарев.
На КП зазвонил другой, как его называли, местный телефон. Сначала все
решили, что кого-нибудь, как чаще всегда и бывало, разыскивают домочадцы.
Поэтому к телефону никто не хотел подходить. Потом трубку снял штурман и
почти сердито спросил:
-- Ну кого вам? -- и почти сейчас же переспросил еще недовольней: --
Какая милиция?
Он вдруг замолчал, и все увидели, как медленно расплылось его лицо в
широкой улыбке. Штурман задал тому, кто был на другом конце провода, еще
несколько вопросов и, положив трубку на рычаг телефона, крикнул:
-- Сел он на шоссе!
Снаряд, разорвавшийся за окном, не произвел бы такого эффекта, как этот
крик. Все бросились к Сергею, что-то кричали, хлопали его по спине, по
рукам, будто он совершил эту невероятную посадку. Только Жердев, просветлев
от радости, остался сидеть на своем месте. Сидел, не переставая повторять:
-- Ну, дает сосед! Ну, дает!
Наконец общий гвалт перекрыл голос руководителя полетов:
-- Да расскажи же толком, где он?
Все сразу замолчали. И штурман доложил. Звонили с поста ГАИ. Сообщили,
что звонят по просьбе летчика капитана Кольцова. Машина целехонька. Он цел и
просит побыстрее привезти горючее. Он взлетит, как только заправится.
Милиция гарантирует при взлете полную безопасность.
-- Одним словом, дело за нами, -- закончил штурман.
-- Не тут-то было, -- усмехнулся руководитель полетов. -- Как бы не
стало взлетать трудней, чем садиться. Послушаем, что скажет Москва. И он
передал в Москву новое сообщение, со всеми известными ему подробностями.
Москва, как и предполагал руководитель полетов, ответила, что она
должна подумать и посоветоваться с кем надо, прежде чем решить вопрос,
возвращаться ли спарке самостоятельно или на буксире, за тягачом.
-- Ее же надо тогда демонтировать, снимать крылья, -- сразу настроился
на деловой лад Жердев.
-- Снимем. Было бы что снимать, -- ответил руководитель полетов.
Часа через полтора Москва дала четкие указания: создать комиссию,
которой выехать на место посадки и там решить, каким способом возвращать
спарку на свой аэродром. Всех присутствующих на КП это почему-то рассмешило,
хотя указание было вполне разумным. Но смеялись, очевидно, потому, что всем
просто было весело.
Пили кофе. Без конца курили. До рассвета никто и не подумал о сне. А на
рассвете две машины -- одна с комиссией, другая, на всякий случай, с
бригадой техников -- и заправщик топливом двинулись из Есино на шоссе.
Сергей вначале тоже хотел поехать, но его отговорил Бочкарев.
-- Что вам там делать? -- резонно спросил он. -- Только время
потеряете. Лучше отдохните.
Сергей послушался. Практически пользы он действительно не мог там
принести никакой. Мог там задержаться. Возможно, даже до вечера. А утром в
Есино могла приехать Юля. Она ведь обещала. Да и Занду надо было выгулять. И
Сергей остался и пошел домой. Уснул он скоро. И спал так крепко, как,
казалось, не спал никогда. Но едва над городком послышался гул самолета,
немедленно поднялся на ноги и, натянув на ходу пижамные брюки, выскочил на
балкон. Аэродрома с балкона не было видно. Мешал соседний дом. Но все пути
-- Не в Нью-Йорк, конечно. В Речинск. Хотя сегодня и до Нью-Йорка
дозвониться особого труда не составляет. Так что же молчишь?
-- Честное слово, не знаю. Думал о тебе все время, а почему не позвонил
-- не помню.
-- Я могу сказать наверняка: занят был. Голова была занята не мной, а
делом, потому и не позвонил. Я ведь тебя знаю и не сержусь. А вот я
соскучилась по-настоящему. И очень хочу к вам приехать.
-- Когда?
-- Завтра буду. Подвернулась оказия, и шеф разрешил. Хочу сама увидеть,
чем вы там занимаетесь. А заодно и на тебя посмотрю. Как ты себя чувствуешь?
Устал?
-- Наверно, но об отпуске пока не думаю.
-- Почему?
-- Приедешь -- все станет ясно.
-- Хорошо. Тогда до завтра, -- попрощалась Юля.
Остаток дня и вечер прошли для Сергея под впечатлением этого разговора.
Юля снова была близко, а завтра и вообще обещала быть совсем рядом. Правда,
некстати услужливая память подсказала ему, что она уже не раз вот так
обещала навестить его. И ни разу тем не менее не приехала. Но сегодня он
совершенно не хотел об этом думать, ибо все во второй половине дня сегодня
складывалось удачно. Им не нужно было много естественного света. И небо
снова заволокло облаками, закрыв землю от мерцания звезд. Они давно уже
хотели опробовать "Фотон" в тумане. И седые космы скопившегося водяного пара
повисли над низинами. Но еще больше Сергей радовался тому, что ему после
многочасовой работы над своими записями удалось в конце концов закончить
вчерне разработку схемы нового объектива. Он понимал: схема еще слишком
далека от совершенства и над ней еще надо корпеть и корпеть. Но принцип в
ней уже был выражен четко. А это уже означало реальную позицию, которую
можно было защищать в самой серьезной дискуссии.
Надвигавшаяся осень брала свое. И им уже не надо было ожидать
наступления ночи, дабы избежать подсвета от длинных и ясных летних вечерних
зорь. Сейчас темнело гораздо раньше и быстрее.
И к десяти часам вечера Владимир, полностью экипированный в свои летные
доспехи, уже был готов к вылету. Его, как и обычно, провожала в полет вся
группа. Все собрались в ангаре и ждали разрешения командного пункта. А
командный пункт почему-то тянул и не давал разрешения на вылет.
Перед самым уходом из инженерного дома Сергей показал свою рабочую
тетрадь Бочкареву. Тот долго и внимательно просматривал записи, потом
задумчиво проговорил:
-- У вас все наоборот -- два ума хорошо, а ум лучше.
Сергей смутился.
-- Все еще очень сыро. Тут еще все надо уточнять, столько доделывать:
-- словно оправдываясь, проговорил он.
Но Бочкарев тогда больше не сказал ничего. Теперь же, в ангаре, он
вернулся к их разговору.
-- Уточнять и доделывать, Сергей Дмитриевич, совсем не ваша работа. Вы
не имеете права тратить на нее время. И если бы я был на месте Кулешова, я
никогда бы не разрешил вам ею заниматься, -- сказал он.
-- Кто же ее будет делать за меня? -- откровенно спросил Сергей.
-- Любой конструктор нашей группы, а возможно, и КБ, -- не задумываясь
ответил Бочкарев. -- Но, повторяю, не вы. Я смотрю на вас и все больше
убеждаюсь, насколько вам нужна полная раскованность. Вы по природе свободный
художник. Над вами ничто не должно давлеть. Иначе вам всегда будет трудно.
Очень трудно. Труднее, чем всем. Потому что вам всегда будут только мешать и
завидовать. А зависть, Сергей Дмитриевич, самая страшная сила не земле.
-- Почему вы говорите мне об этом сегодня? -- удивился Сергей.
-- Раньше повода не было. А сегодня вы снова на высоте. Если хотите, на
большой высоте. Владимир Георгиевич знает о вашей работе?
-- Откуда?
-- Познакомьте его с ней. Непременно познакомьте. И чем скорее это
сделаете, тем будет лучше.
Сергей слушал Бочкарева и воспринимал его советы как - /cbab"%--cn
речь. Бочкарев был человеком искренним и говорил, вне всякого сомнения, то,
что думал. И хотя говорил он много приятного, слушать его было грустно.
Сергея так и подмывало спросить: "Значит, все-таки уходите? И дело до конца
вместе так и не доведем?" И он, возможно, изменил бы уже принятое им решение
ждать естественного развития событий и ни о чем Бочкарева не спрашивать и
задал бы этот, не на шутку волновавший его вопрос. Но их разговор неожиданно
прервал Жердев. Он появился в ангаре незаметно для всех. Подошел к
конструкторам бесшумно, словно подкрался. А потом вдруг сразу отчетливо и
громко сказал, обращаясь ко всем сразу:
-- Труба дело.
К нему все обернулись.
-- Могут не выпустить, -- пояснил Жердев и, увидев, что его, очевидно,
не понимают, добавил: -- Кажется, там, на небе, малость перестарались. Туман
такой -- хоть глаз коли. Дышать будет нечем.
Не сговариваясь, все поспешили к воротам, а точнее, к маленькой двери,
врезанной в одну из створок ворот. Аэродром был чист. Но дальняя его
граница, которую сейчас, в темноте, можно было определить только по огням
ВПП, уже тонула в полупрозрачной мякоти. Самых дальних огней не было видно
совсем. Ближние казались неясными, расплывчатыми пятнами.
-- А приглушил-то все как, даже электричек не слышно, -- заметил
Окунев.
-- Да. Но ведь это именно то, что нам надо, -- решительно проговорил
Бочкарев.
-- Этот тип, между прочим, тоже чего-то стоит, -- кивнул в сторону
Владимира Жердев.
-- Ладно, Филиппыч, не каркай! -- усмехнулся Владимир.
-- Видали орла! Забыл, как тебя молния причесала? -- вскинулся Жердев.
-- Не забыл. Ну и что? Дело-то надо делать. Взлететь-то можно.
-- А куда садиться будешь?
-- Куда-нибудь посадят.
-- Ну вот, если найдут куда, тогда полетишь.
-- Надо, чтобы нашли, -- сказал Бочкарев и направился на командный
пункт.
Вернулся он примерно через полчаса. Объяснил:
-- Выпустят. Сводка обнадеживающая.
-- А я бы не выпустил, -- упрямо буркнул Жердев и пошел к ангару.
Сергей впервые присутствовал при такой ситуации, когда в их работу
вмешивались явно неподвластные всем им силы. Но ведь именно их и предстояло
в известном смысле обуздать. И хотя ему были понятны опасения Жердева, не
менее правомерным казались и возражения Бочкарева. Чтобы представить себе
данную ситуацию еще яснее, он попытался мысленно на место Владимира
поставить самого себя. И задал вопрос себе: "А ты бы полетел?" И не
колеблясь ответил: "Раз надо, о чем разговор!" Очевидно, точно так же
рассуждал и Владимир. И все же у Сергея скребануло где-то в душе, когда
динамик в ангаре пробасил:
-- Сто второй, вылет разрешаю! Вам -- старт!
-- Давно бы так, -- облегченно вздохнул Владимир.
И все сразу пришло в движение. Водитель запустил двигатель тягача.
Владимир сел на свое место в кабину самолета. Истребитель выкатили из ангара
и потащили на взлетную полосу. Конструкторы, уже по привычке, пошли его
провожать.
-- А бандуру свою зарядить не забыли? -- шутил Владимир.
-- Сам не забудь вовремя щелкнуть, -- ответил ему Заруба.
-- У нас не заржавеет! -- все так же весело заверил Владимир.
Последовали очередные команды, которые теперь принимал уже один
Владимир, и спарка унеслась в небо. Все было как обычно. Только горячее
пламя турбины, едва спарка ворвалась в туман, сразу вдруг стало желтоватым,
потом оранжевым, а потом так же неожиданно погасло, и мощный гул, всегда
сопутствующий истребителю при взлете, тоже вдруг ослаб и уже слышался
откуда-то издалека, как эхо невидимого обвала.
-- Ничего. Раз выпустили, -- значит, ничего страшного нет, -- проводив
взглядом оранжевую точку, сказал Бочкарев и добавил, посчитав, очевидно,
необходимым: -- Я ведь их не уговаривал. Я только объяснил еще раз нашу
задачу.
-- А по-моему, перестарались все, -- снова сказал Жердев. -- Никто в
этих туманах толком ничего не понимает, и вот увидите:
-- Что? -- в один голос спросили Сергей и Заруба.
-- А: -- безнадежно махнул рукой Жердев. -- Пойдемте на КП, послушаем,
что будут говорить:
Руководитель полетов заранее предупредил Владимира, что ему, возможно,
придется садиться на чужой аэродром. Владимир отнесся к этому как к делу
вполне знакомому. На чужие, соседние и дальние, посадочные полосы ему уже
приходилось садиться не раз. И еще его предупредили: если уже знакомые ему
маяки, которые до сей поры выводили его на полигон каждую ночь, сегодня не
будут видны, границы коридора ему обозначат ракетами. Их будут пускать по
команде с КП, как только он выйдет на полигон.
-- Две красные -- справа, две зеленые -- слева. Не перепутай, --
напомнил руководитель полетов.
-- Во всяком случае, не прозеваю, -- ответил Владимир и попытался
припомнить особенности тех аэродромов, на одном из которых мог сегодня
очутиться. Получив разрешение, он взлетел. И пока поднимался до облаков,
успел отметить: пелена тумана прикрыла довольно большой район, во всяком
случае гораздо более широкий, чем предполагалось на КП. Владимир определил
это по световым пятнам, видневшимся внизу. Там, где тумана не было, знакомые
ему по многим полетам и всегда служившие надежными ориентирами огни сияли
ясно и были четко видны на фоне черной земли. Там же, где их заволокло
туманом, они были расплывчатыми и тусклыми. Владимир сообщил о своих
наблюдениях на КП и вошел в облака. А когда пробил их, увидел над фонарем на
ночном небе тысячи спокойно мерцающих звезд. Здесь он чувствовал себя как
рыба в воде. И не случайно. В свое время Владимиру поручили испытывать
"Фотон" не потому, что кому-то пришла в голову светлая мысль объединить над
разработкой новой системы усилия обоих братьев, а потому, что еще до работы
испытателем Владимир был не просто истребителем, а
истребителем-перехватчиком. Ночные полеты и посадки, полеты в темном ночном
небе, перехваты невидимой цели, пуски по ней ракет, -- все это было для него
привычным делом. И потому выработанные еще в училище и закрепленные на
практической работе в части навыки ориентировки ночью оказались теперь очень
кстати, как никогда.
Команды с земли привели его в район испытательного полигона. Он
запросил у КП высоту облачности и, получив ответ: "Триста метров", спокойно
нырнул вниз. И снова, как при взлете, очутился в прослойке между облаками и
туманом. Он определил это по точкам огоньков на горизонте, ибо все, что
лежало прямо под ним и ближе горизонта, было закрыто густой и непроглядной
завесой тумана.
-- Сто второй! Доложите обстановку! -- запросил командный пункт.
Владимир ответил не сразу. Он не узнал района, над которым летал
десятки раз. Все внизу представлялось ему сейчас абсолютной чернотой, словно
он летел над бездонной пропастью, над выжженной пустыней.
-- "Сирень"! Я -- Сто второй. Вас слышу. Подо мной сплошная чернота.
Давайте ориентиры, --попросил он.
-- Даем, -- ответил КП.
И через считанные секунды черноту ночи прорезали две трассы, зеленая и
красная. Они взлетели далеко позади и справа, Владимир увидел их боковым
зрением.
-- Сто второй, доложите обстановку! -- потребовал КП.
-- Выводить надо точнее! -- огрызнулся Владимир. -- Пошел на разворот.
-- Заканчивайте разворот, даем повторные сигналы, -- бесстрастно
.b"%b(+ КП.
"В полк бы вас, на стажировку! -- сердито подумал Владимир. -- Там бы
вас научили, как надо наводить. Я же не картошку лечу опылять:"
Он развернулся, стараясь не залетать в облака, и на сей раз точно
нацелил спарку в разрыв между ракетами.
-- Сто второй, начинайте работу с верхнего эшелона! -- приказал
командный пункт. И повторил: -- Начинайте работу с верхнего эшелона!
Это было уже серьезное предупреждение. КП на всякий случай хотел
застраховаться, и, если по какой-либо причине получить снимки с заданных,
более нижних, высот Владимиру бы не удалось, снимки с "потолка" все равно
были бы обеспечены.
"Я бы тоже так решил. Начинаем с верхнего", -- подумал Владимир и отдал
ручку управления от себя. Спарка, слегка качнувшись, пошла книзу. Сколько
раз вот так уверенно Владимир посылал машину к земле и в небо, валил их в
пике, закручивал в штопор. И никогда не испытывал такого чувства, как
сейчас.
Он оглядел свою кабину. Вся она, от пола до самого фонаря, была
заполнена точнейшими приборами управления, которые определяли различные
параметры, показывали, что можно делать и что нельзя. Он верил им без
колебаний, хотя знал, что помимо них ему всегда на выручку был готов прийти
командный пункт и, если надо, выработать за него готовое решение. Но сейчас
командный пункт не мог определить высоту его полета. И ошибка в сотню метров
могла стать для него катастрофой. Нет, он не испугался. Вся его работа была
сплошным риском. Но на сей раз что-то все же его покоробило, когда он,
ворвавшись в облако тумана, потерял из виду золотую россыпь огней на
горизонте. Он включил "Фотон" и выключил его только тогда, когда по времени
проскочил над полигоном. И тотчас же испытал облегчение: "БВК-4" немедленно
отметил изменение высоты. Прибор работал очень четко. Значит, и нижнюю
границу он тоже определял безошибочно. И это успокаивало больше всего.
Очередной заход оказался неудачным. Владимир опять поздно заметил
ракеты. И поругался с КП.
-- Что они там опаздывают с ракетами? -- кричал он в эфир. -- Жалко им
этих хлопушек?
Зато при следующем заходе направление высветили ему заранее. Он
своевременно сориентировался и точно прошел над полосой, заметно снизив
высоту.
Ему предстояло сделать последние две серии снимков, когда в кабине
перед ним неожиданно зажглась красная лампочка -- горючего в баках
оставалось на пятнадцать минут полета. Его не напугало это -- столько
времени вполне хватало на то, чтобы закончить все дела и благополучно
приземлиться, -- но несколько удивило. Значит, не заметил, как сжег горючее.
Он сделал очередной разворот, попросил КП еще раз обозначить коридор,
еще уменьшить высоту и благополучно завершил предпоследнюю серию. И снова
пошел по кругу, чтобы теперь уж точно испытать "Фотон" на предельно малой
высоте. То ли от усталости, то ли от напряжения ему показалось, будто
лампочка стала гореть еще ярче. Но он взял себя в руки и заставил не
обращать на нее внимания. Он не могла светить ни ярче, ни слабее.
В этом последнем заходе он точно выдержал направление. Но не успел
снизиться и пролетел над полосой, даже не включая "Фотона". И заход пришлось
повторить еще раз. Вот сейчас он почувствовал, что нервы его напряжены до
предела, а спина уже взмокла от пота. Но он собрал воедино и волю и силы,
казалось, совершенно слился с машиной и еще на подходе к полосе опустился до
заданной высоты. Земля, невидимая, была сейчас совсем рядом, под ним. Он
очень четко увидел траекторию ракет, слегка довернул в их сторону машину и
включил систему. А когда полоса целей осталась позади и он с разворотом
начал набирать высоту, чувствуя, как спадает державшее его словно в тисках
напряжение, КП вдруг предупредило его:
-- Сто второй, рассчитывайте садиться на первый запасной в *" $` b%
"Д". Мы вас принять не сможем.
"Этого мне еще не хватало! Накаркал-таки толстый черт!" -- вспомнил
опасения Жердева Владимир.
КП три раза повторил свое распоряжение и каждый раз запрашивал ответ,
желая убедиться, что он понял и принял его указание. А он, молча,
разглядывал показания топливомера, соображал: в квадрате "Д" -- по прямой
почти триста километров -- был гражданский аэродром. И ему доводилось на нем
садиться. Бетонка там была неплохая. Но оператор системы посадки, если бы
пришлось приземляться при низкой облачности или, еще того хуже, в тумане,
ему доверия не внушал. Но главное было даже не в этом. До квадрата "Д" он
попросту мог не дотянуть.
-- Я -- Сто второй. Вас понял, -- ответил он наконец. -- А что у вас
стряслось?
-- Все неожиданно затянуло туманом. Видимость -- ноль! -- объяснил КП.
-- Выходи на связь с квадратом "Д" и проси пеленг.
-- Я могу туда не дотянуть, -- доложил Владимир.
-- По времени горючего должно хватить, -- подсчитал КП.
-- У меня уже пять минут как горит красный свет.
КП на какое-то время замолчал. А потом его словно прорвало:
-- А что же ты молчал? Ты в своем уме?
-- А я почем знал, что вы меня будете куда-то перепихивать! Дайте
дополнительное освещение. Попробую сесть дома.
-- Это исключается! Не трать время! Проси пеленг. Они тебя уже ищут.
Владимир стиснул зубы, дабы не сказать лишнего, и принялся настраивать
приемник на волну запасного аэродрома. И почти сразу же услыхал позывные.
Его действительно уже разыскивали в ночном небе. Ему сообщили новый курс. Он
вывел на него машину и, прислушиваясь к далеким незнакомым голосам,
посмотрел вниз. Все под ним тонуло во мраке, словно он летел над бездной,
или над океаном, или над дремучей тайгой, а не над районом, где поселки
следовали один за другим. "Проклятые облака! Нагнало вас тут некстати", -- в
сердцах подумал он. И вдруг увидел впереди и справа огни. Немного. Но
совершенно четко. Это был какой-то населенный пункт. Владимир обрадовался
ему, как старому знакомому ориентиру. Во всяком случае, он принял россыпь
огней как хорошее предзнаменование. А оно сейчас тоже было очень ему нужно.
Еще через несколько минут полета огни появились уже с обеих сторон, а
голос чужого аэродрома стал чище. Потом внизу из тьмы выплыла дорога.
Владимир определил ее по движущимся огням машины. Убедился еще раз и сообщил
о своем местоположении на запасной аэродром.
-- Вы ровно на полпути до нас, -- ответили с запасного аэродрома.
-- Как вы меня собираетесь сажать? -- спросил Владимир.
-- С небольшим доворотом. Постараемся вывести на полосу точно.
Просветов внизу становилось все больше. И это успокаивало, ибо, в
случае если бы пришлось катапультироваться, он сумел бы направить самолет на
пустой, незаселенный участок. Мысль об этом пришла ему сейчас почти
подсознательно.
-- Туман у вас есть? -- спросил Владимир.
-- Отдельные полосы. Но мы включим все освещение. Вы сядете! -- заверил
его запасной аэродром.
"Я должен сесть! -- машинально про себя подтвердил Владимир. -- Надо
просто быть свиньей, чтобы бросить эту умную, послушную машину. Бросить и не
попытаться ее спасти! Она ведь вся в моих руках!"
"Сколько же еще осталось до вас?" -- хотел спросить Владимир, но не
спросил. В кабине зажегся еще один красный сигнал. Последний
предупреждающий. Топлива осталось совсем немного, лишь в расходном бачке.
Дотянуть до запасного аэродрома -- уже нечего и думать, и надо было или
немедленно садиться, или прыгать. Прыгать очень не хотелось, но и садиться
было некуда: И вдруг Владимира осенило: а шоссе?
Он только что пролетел над ним. Отдельные участки его было .a"%i%-k, и
он неплохо разглядел их. Машин на них было немного: Владимир молниеносно
вспомнил все это, а руки его уже делали свое дело. Машина с разворотом пошла
на снижение. В наушниках снова раздался голос с запасного аэродрома. Но
Владимир уже ничего не слышал. Он весь превратился сейчас в зрение. Где была
она, эта узенькая лента асфальта, которая могла спасти машину! Проглядеть,
проскочить ей он не имел права. И он ее нашел. И сразу же включил фару в
посадочное положение. Луч, как ракета, рванулся вперед и заскользил по белым
пятнам тумана, по черным клочкам земли. А вот и асфальт. Участок, на его
счастье, оказался ровным, словно специально выпрямленным для этого случая.
Но впереди, навстречу ему, двигалось несколько машин. "Ничего. Перетяну" --
подумал Владимир. И в тот же момент заглох двигатель. И если бы теперь он
даже и захотел, катапультироваться было уже поздно.
Около часу ночи с аэродрома в квадрате "Д" сообщили на КП в Есино, что
Сто второй на посадку не вышел и связь с ним неожиданно оборвалась.
На КП поняли: не дотянул.
-- Какая у него была высота, когда он говорил с вами последний раз? --
спросил руководитель полетов.
-- Примерно двести пятьдесят, -- ответили с запасного аэродрома.
-- Вполне можно было катапультироваться, -- больше себе, чем уже
кому-либо другому, сказал руководитель полетов.
-- Так, может, он и катапультировался? -- спросил Бочкарев.
-- Будем надеяться, что так оно и есть, -- ответил руководитель полетов
и снова запросил аэродром в квадрате "Д": -- Где он был в тот момент?
Ему сообщили координаты района. Руководитель полетов передал их
штурману наведения. Тот сейчас же обвел на карте небольшой район.
-- Населенных пунктов много? -- спросил руководитель полетов.
-- Слава богу, нет, -- ответил штурман.
-- А если? -- пожелал уточнить руководитель.
-- Два каких-то заводишка, естественно, с поселками. И совхоз с тремя
усадьбами.
Руководитель полетов сообщил о случившемся в Москву.
Все, кто был в это время на КП, с нетерпением ждали окончания его
переговоров, будто Москва могла сообщить нечто утешительное. Но руководитель
полетов, положив трубку, сказал коротко:
-- Приказано немедленно начать поиски.
-- Да, но ведь, возможно, все обошлось благополучно, -- не желая верить
в трагический исход, возразил Окунев.
-- Разве только для него, -- мрачно заметил Жердев. -- Он-то, может, и
выбирается сейчас откуда-нибудь из лесу. А от машины, точно, и заклепок не
соберешь. У меня сердце чувствовало:
-- Ты. Филиппыч, как та старая бабка! То тебе кажется, то тебе
слышится: -- вздохнул Заруба. -- Будто он к теще на блины летел: Он же
задание выполнял.
Жердев отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он переживал
случившееся больше всех. Он знал, с чего надо начинать поиски, и стал
звонить в дежурное подразделение.
Сергей, с того момента как Владимира перенацелили на соседний аэродром,
пребывал в каком-то странном оцепенении. Он понимал всю серьезность
сложившейся ситуации и в то же время упорно не хотел допустить мысли, что с
Владимиром может что-то случиться. Владимир был прекрасно подготовлен как
летчик, это он знал по отзывам многих его начальников, смел, в конце концов,
удачлив: И думать, что так вот, раз-два -- и крышка: Да ему такое просто в
голову не могло прийти! Но время бежало. Потом оно мчалось. Потом понеслось
как вихрь, и счет его пошел на секунды. А эыир молчал. И Сергей не говорил
ни слова. А все рядом что-то говорили, высказывали. И чем позднее, тем
резче. Люди нервничали. И он тоже нервничал. Но внешне не показывал этого
никак, разве только курил не переставая одну a(# `%bc за другой.
Оцепенение вдруг прошло, когда Жердев заговорил по телефону.
-- Я тоже поеду, -- сказал тогда Сергей.
-- Куда? -- остановил его Бочкарев.
-- Поеду искать.
-- Мы все поедем, -- сказал Бочкарев.
На КП зазвонил другой, как его называли, местный телефон. Сначала все
решили, что кого-нибудь, как чаще всегда и бывало, разыскивают домочадцы.
Поэтому к телефону никто не хотел подходить. Потом трубку снял штурман и
почти сердито спросил:
-- Ну кого вам? -- и почти сейчас же переспросил еще недовольней: --
Какая милиция?
Он вдруг замолчал, и все увидели, как медленно расплылось его лицо в
широкой улыбке. Штурман задал тому, кто был на другом конце провода, еще
несколько вопросов и, положив трубку на рычаг телефона, крикнул:
-- Сел он на шоссе!
Снаряд, разорвавшийся за окном, не произвел бы такого эффекта, как этот
крик. Все бросились к Сергею, что-то кричали, хлопали его по спине, по
рукам, будто он совершил эту невероятную посадку. Только Жердев, просветлев
от радости, остался сидеть на своем месте. Сидел, не переставая повторять:
-- Ну, дает сосед! Ну, дает!
Наконец общий гвалт перекрыл голос руководителя полетов:
-- Да расскажи же толком, где он?
Все сразу замолчали. И штурман доложил. Звонили с поста ГАИ. Сообщили,
что звонят по просьбе летчика капитана Кольцова. Машина целехонька. Он цел и
просит побыстрее привезти горючее. Он взлетит, как только заправится.
Милиция гарантирует при взлете полную безопасность.
-- Одним словом, дело за нами, -- закончил штурман.
-- Не тут-то было, -- усмехнулся руководитель полетов. -- Как бы не
стало взлетать трудней, чем садиться. Послушаем, что скажет Москва. И он
передал в Москву новое сообщение, со всеми известными ему подробностями.
Москва, как и предполагал руководитель полетов, ответила, что она
должна подумать и посоветоваться с кем надо, прежде чем решить вопрос,
возвращаться ли спарке самостоятельно или на буксире, за тягачом.
-- Ее же надо тогда демонтировать, снимать крылья, -- сразу настроился
на деловой лад Жердев.
-- Снимем. Было бы что снимать, -- ответил руководитель полетов.
Часа через полтора Москва дала четкие указания: создать комиссию,
которой выехать на место посадки и там решить, каким способом возвращать
спарку на свой аэродром. Всех присутствующих на КП это почему-то рассмешило,
хотя указание было вполне разумным. Но смеялись, очевидно, потому, что всем
просто было весело.
Пили кофе. Без конца курили. До рассвета никто и не подумал о сне. А на
рассвете две машины -- одна с комиссией, другая, на всякий случай, с
бригадой техников -- и заправщик топливом двинулись из Есино на шоссе.
Сергей вначале тоже хотел поехать, но его отговорил Бочкарев.
-- Что вам там делать? -- резонно спросил он. -- Только время
потеряете. Лучше отдохните.
Сергей послушался. Практически пользы он действительно не мог там
принести никакой. Мог там задержаться. Возможно, даже до вечера. А утром в
Есино могла приехать Юля. Она ведь обещала. Да и Занду надо было выгулять. И
Сергей остался и пошел домой. Уснул он скоро. И спал так крепко, как,
казалось, не спал никогда. Но едва над городком послышался гул самолета,
немедленно поднялся на ноги и, натянув на ходу пижамные брюки, выскочил на
балкон. Аэродрома с балкона не было видно. Мешал соседний дом. Но все пути