Страница:
подполковник запаса Боровиков. Они были знакомы много лет. Но, несмотря на
это Боровиков, если им приходилось встречаться где-нибудь в коридоре или на
лестнице, никогда с ней первым не здоровался. На ее приветствия отвечал
сухо, еле заметным поклоном. Но если случай сводил их, как в данный момент,
в приемной, Боровиков был необычайно любезен. Он просто преображался,
высказывая всем своим видом удовольствие видеть ее. При этом он никогда не
упускал случая дать ее какой-нибудь добрый совет или от чего-нибудь
предостеречь. Предметом особого внимания Боровикова чаще всего в таких
случаях были не в меру, как ему казалось, короткие юбки, которые носила
Ирина. В приемной Главного Боровиков тем не менее не засиживался -- боялся
опаздывать к начальству. Поговорить с ним удавалось лишь в тех случаях,
когда в кабинет к Александру Петровичу кто-нибудь врывался без вызова раньше
его. Сегодня Александр Петрович был один. Ирина учла это и решительно встала
на пути у Боровикова.
-- Когда будете решать мой вопрос?
-- Не за мной было дело! -- поклялся Боровиков.
-- А за кем же? Александр Петрович давно уже сказал, что дал вам
команду.
-- А вы к нему обращались? -- укоризненно покачал головой Боровиков.
-- Неужели нет?
-- Да вот же оно, -- скосив глаза на свою папку и обходя Ирину
стороной, заверил Боровиков.
-- Что "оно"?
-- Представление.
Ирина поспешно освободила перед ним дорогу.
-- Надо же: не успела окончить -- и уже: хоть стой хоть падай, --
вздохнул Боровиков.
-- Зачем же падать? -- чуть не расхохоталась Ирина, почувствовав вдруг
прилив неудержимого веселья.
-- А затем: То тянул, как голодное лето, а то вдруг заторопил, словно
тут пожар: "Немедленно! Почему до сих пор нет?.." И пошел! И понесло! И
теперь уже не младшего, а сразу научного давай. И оклад сразу давай -- выше
давай.
Боровиков бесшумно проскользнул в кабинет и плотно закрыл за собой
дверь. А Ирина снова вернулась на свое место возле окна. Дождь все так же
моросил, рябил лужи, причудливыми витиеватыми струйками скатывался по
стеклу. Но Ирине почему-то уже не хотелось удирать на юг. Но еще больше
захотелось в Есино. Она поехала бы туда хоть сейчас, если бы был хоть
какой-нибудь, хоть самый пустяковый предлог для того, чтобы там появиться.
Она так задумалась об этом, что даже не сразу услышала нетерпеливый и
требовательный звонок. Ее требовал к себе Кулешов. Ирина очнулась, рванулась
в дверь кабинета и чуть было не сшибла с ног улыбающегося Боровикова. Он
что-то шептал, и моргал, многозначительно таращил глаза на свою папку. Ирина
шагнула мимо него и вошла в кабинет. Александр Петрович поднялся из-за стола
ей навстречу и протянул руку, словно хотел поздороваться, будто видел ее
впервые. Она тоже протянула ему свою руку. А он пожал ее и сказал:
-- Вы просто блестяще перевели мне две эти статьи. Я очень вас
благодарю:
-- Пожалуйста, -- выслушала, как должное, похвалу Ирина, пытаясь
освободить свою руку. Но Александр Петрович и не думал ее освобождать.
-- И еще я вас поздравляю, -- продолжал он. -- Я только что назначил
вас научным сотрудником. Но очень прошу вас, Ирина Николаевна, никуда пока
из приемной не уходите. Считайте себя моим референтом, порученцем, кем
хотите, но поработайте пока здесь. Отныне давать задания вам буду только я.
И только их вам придется выполнять. Вот, пожалуйста, переведите поскорее еще
и эту статью. Она мне крайне нужна. -- С этими словами Александр Петрович
взял со своего стола американский журнал "Авиейшен уик" и протянул его
Ирине. -- Если будут какие-нибудь затруднения с переводом технических
терминов, не стесняйтесь, немедленно обращайтесь за консультацией ко мне. А
не будет меня на месте -- к Руденко. И еще, задайте головомойку нашим
аховцам, а то они, кажется, решили по случаю дождя оставить меня без
боржома.
-- Я сейчас к ним схожу, -- принимая журнал, с готовностью ответила
Ирина.
Но Александр Петрович вдруг поднял брови:
-- А вот этого не делайте больше никогда! -- строго сказал он. -- У вас
есть для этого телефон и совершенно нет времени, которое вы могли бы тратить
на такую ерунду. Вызовите их к себе и потребуйте все, что надо. И последнее,
попросите ко мне Руденко. Он почему-то не отвечает по своему телефону.
Ирина быстро нашла Руденко. Решительно выразила хозяйственникам
неудовольствие шефа по поводу их нерасторопности и раскрыла "Авиейшин уик".
"Значит, мои переводы понравились, -- вспомнила она похвалу Александра
Петровича. -- Вот и понятно, почему он так заторопился с назначением.
Значит, я могу быть ему полезна. Значит, вынь да положь представление! Что и
говорить: в оперативности и хватке шефу не откажешь:" Новая статья была из
той же серии работ, посвященных ночному видению. Текст был нетрудным. И
Ирина сразу села за машинку. Но вдруг передумала, сняла трубку и позвонила в
мастерскую брату. Тот, очевидно, был очень занят, потому что ответил не
сразу и сердито:
-- Да-да! Я слушаю!
-- Не кричи! -- остудила его Ирина.
-- Ах, это ты, -- сразу смягчился Евгений.
-- Я. Поздравь меня.
-- С чем?
-- Я больше не разносчица чертежей.
-- А кто же ты?
-- Научный сотрудник. Референт шефа. Хватит тебе?
-- Мне никогда не достичь и одной из этих высочайших ступеней. Конечно,
я тебя поздравляю. Но это как, приснилось тебе?
-- Ха! Меня только что поздравил сам шеф.
-- Я буду тобой гордиться до конца моих дней, сестра! -- поклялся
Евгений.
-- Этого мало.
-- Чего же ты хочешь еще?
-- Сегодня же пригласи меня в домжур на ужин! -- потребовала Ирина.
-- Боюсь, что туда по моему билету не пустят. Там теперь стало строго,
-- предупредил Евгений.
-- Попроси своих друзей. Пусть проведут. Кстати, мне будет веселей, --
быстро нашла выход из положения Ирина.
-- Хорошо, -- не стал возражать Евгений. -- Но старикам в Ленинград ты
позвонишь сама. Я думаю, это их обрадует. Дочь так лихо пошла в гору!
-- Ладно. Когда вернемся. Позвоню из дому, -- пообещала Ирина и
уточнила время: -- Сиди на месте. В семь я у тебя.
Она вернулась к переводу статьи. Но не успела отстучать и несколько
предложений, как раздались частые короткие звонки междугородней связи. Ирина
сняла трубку. Звонила из Речинска Юля. Она, кажется, искренне обрадовалась,
услыхав голос Ирины, и, не скрывая, сказала ей об этом. И спросила:
-- Где Игорь? Я звоню ему уже третий раз и не могу найти.
-- Это знаю только я! -- засмеялась Ирина.
-- Я так и решила, -- согласилась Юля. -- Где же он?
-- Сейчас появится здесь. Я только что вызвала его к шефу. А ты еще
долго собираешься там сидеть?
-- Уехала бы немедленно. Погода изменилась, и тут стало совершенно
невыносимо. Терпеть не могу унылые загородные пейзажи, -- призналась Юля.
-- Так в чем же дело?
-- Это я и хочу высказать Игорю.
-- А может, пока соединить тебя с шефом? -- предложила Ирина.
Юля немного подумала и согласилась. Ирина сейчас же впорхнула к
Александру Петровичу в кабинет.
-- Ну что, нашли Руденко? -- не отрываясь от бумаг, спросил Александр
Петрович.
-- Они сейчас оба будут тут, -- доложила Ирина.
-- Оба? -- Александр Петрович даже заморгал.
-- Он -- собственной персоной, а она ждет вас на проводе! -- улыбнулась
Ирина.
-- А? -- усмехнулся Александр Петрович, взял трубку и, видя, что Ирина
собралась уходить, жестом остановил ее. Ирина стала невольной свидетельницей
разговора отца с дочерью. Впрочем, слушать их разговоры ей неоднократно
приходилось и раньше, поэтому она не удивилась непреклонности Кулешова.
-- Здравствуй, Юленька: -- сказал Александр Петрович и пожурил дочь за
то, что она редко звонит. Потом некоторое время Александр Петрович молчал,
только чуть заметно кивал головой. Потом похвалил Юлю: -- Ну и молодец.
А потом брови его сдвинулись к переносице и голос стал совсем другим.
-- Нет! -- категорически отказал он. -- Игоря я посылать не стану. Могу
прислать кого хочешь другого. Могу, в конце концов, приехать сам. Но Игорь
мне нужен здесь. И хватит об этом. Ты все можешь великолепно сама. Вот и
заканчивай.
Александр Петрович положил трубку и, вспомнив вдруг об Ирине, взял со
стола бумаги, которые так внимательно разглядывал перед звонком Юли.
-- Ирина Николаевна, голубушка, -- протянул он ей эти бумаги, -- вот
чертежи к тексту. Они, правда, из другой публикации, но это неважно. Чертежи
-- по вашей части. Вы в них разберетесь.
Ирина снова вернулась к своей машинке, а в кабинет зашел Руденко. Ирина
не слышала, о чем они разговаривали. Да их разговор и не очень ее
интересовал. Она неожиданно подумала о Юле. Между ними всегда были хорошие
приятельские отношения. И в то же время обстоятельства складывались так, что
именно Юля становилась единственным препятствием у нее на пути. Из подруги
она вдруг превратилась в соперницу, сильную, умную, красивую соперницу, лишь
с разницей в положении: Ирина знала об этом, а Юля, по всей вероятности,
даже не подозревала. Когда Ирина подумала обо всем, ей стало не по себе. Ибо
даже вот сейчас, когда они только что разговаривали, Юля была полна
доброжелательности и участия в делах, касавшихся ее, Ирины. Почему- то
раньше Ирина никогда не думала о ней как о сопернице. Хотя она знала о
взаимоотношениях Юли и Сергея. Юля, правда, никогда о них с ней не говорила,
тем более ни по какому поводу о них не советовалась. Но и никогда не
старалась их скрыть от нее. Ирина поняла: то, что она намеревалась теперь
сделать, а именно встать между Юлей и Сергеем, выглядит по отношению к Юле
по меньшей мере как предательство. От такой мысли ей стало еще больше не по
себе. Она почувствовала жар на щеках. И внутренне вся сжалась в комок. Но
взяла себя в руки и долго неподвижным взглядом смотрела в одну точку, пока
не улеглось душевное смятение. Корить себя у нее не было причин. В том, что
она полюбила, она была не виновата. И имела на это такое же право, как Юля и
как все окружающие ее. Она полюбила искренне, самозабвенно: Хотя никогда и
не предполагала, что любовь будет без взаимности и ее в прямом смысле слова
еще придется завоевывать. Все представлялось ей неожиданным, ибо самое ее
постоянно кто-нибудь и любил, и боготворил, и ухаживал за ней. И она,
естественно, никогда и не предполагала, что любовь окажется когда-нибудь для
нее самой источником всяческих переживаний, почти бедой, почти злом. Но
именно так почти и случилось: Она задумалась о том, что же сможет
противопоставить Юле? Свою молодость? Но не такая уж большая разница была у
них в возрасте. Свою девичью независимость? Но столь ли уж она так
притягательна в наш век перемешавшихся понятий и суждений? А что еще? Не ум
-- сердце подсказало ответ. Женой и подругой для Сергея она бы стала лучшей,
чем Юля. И хозяйкой отменной -- все умеет: Она жила бы для него и ради него.
И детей бы ему нарожала, и уже видела их, непременно почему-то троих: двух
мальчишек, сероглазых, как все Кольцовы, и вихрастых, и девчонку белокурую и
длинноногую. И от всех лишних забот оберегала бы его, дав ему полную
возможность посвятить себя исключительно конструкторским делам. Она подумала
так, и ей сразу сделалось легче, словно у нее выросли крылья, словно спали
путы, вязавшие душу. Неясным теперь оставался только один вопрос: как вести
себя с Юлей дальше? Может, стоило рассказать ей обо всем? Она умная, поймет
и, возможно, сама сойдет с дороги? Ведь для нее это только игра. Пусть
приятная, пусть даже захватывающая, но все равно игра. Ирина никак не могла
себе представить, что можно любить двоих или, более того, делить себя между
Сергеем и кем-то: Но немного погодя от этой мысли Ирина отказалась. Ей даже
стало неприятно, что она должна у кого-то, пусть даже у Юли, просить о
чем-то совершенно для нее сокровенном. И она решила: пусть будет как есть и
все идет своим чередом, а ей -- полагаться и надеяться должно только на себя
и на свое сердце.
Слабый шорох открываемой двери кабинета вернул ее к действительности.
Дверь чуть слышно хлопнула, и Ирина снова увидела перед собой до сих пор не
прочитанную статью из "Авиейшен уик". "Что же это я, однако:" -- с упреком
подумала она и услыхала голос Руденко:
-- Получается?
-- Вы о чем? -- не поняла Ирина.
-- Перевод.
-- Получится.
-- Хорошо бы сегодня к концу дня, -- сказал Руденко и добавил, как бы
подкрепляя свои слова: -- У вас теперь энергии должно быть вдвойне.
Ирина поняла намек. Но ей не понравился тон, которым все было сказано.
Руденко всегда говорил покровительственно. Именно так прозвучал его голос и
сейчас, словно он сам подписал час назад приказ о назначении Ирины научным
сотрудником и ему, а не кому- нибудь другому должна она быть благодарна за
заботу о ней:
-- От шефа я такого указания не получала, -- ответила Ирина и поспешила
на вызов в кабинет Александра Петровича.
-- Позвоните, пожалуйста, в Есино, -- безо всякого предисловия сердито
попросил Кулешов. -- Напомните им, они там не на отдыхе. Есть план
проведения испытаний, и его надо выполнять. А от них уже второй день не
поступает новых снимков. Они, кажется, совсем забыли, что систему надо
проверять и на четкость, и на чувствительность, и на помехи: Одним словом,
еще раз повторяю, напомните им, они там не на отдыхе.
Первым версию Сергея принял Бочкарев. Он не просто отказался от своего
предположения, он убедился, все глубже вдаваясь в результаты испытаний, что
Сергей и на сей раз оказался прозорливее их всех. Несколько позднее к
аналогичному выводу пришли Заруба и Окунев. Сергей был рад: они снова, все
четверо, могли работать сообща. А сейчас это было особенно важно. У него
появились кое-какие конкретные мысли по переделке объектива "Фотона". Но
только все вместе смогли бы они осуществить такую работу в кратчайшие сроки.
Кстати, на мысли эти его неожиданно натолкнул Владимир. Случилось это как-то
после их очередного совместного полета. Вернувшись на аэродром, они, как
обычно, обменивались впечатлениями. Сергей посетовал на то, что прибор
слишком мало времени находится над целью.
-- Ты хочешь, чтобы я сбавил скорость? -- спросил Владимир.
-- Не знаю, -- признался Сергей.
-- Ну так я тебе скажу: никто ее сбавлять не станет. Боком такая затея
в два счета выйдет, если, конечно, летать придется не над испытательным
полигоном.
-- Да дело даже не во времени, -- уточнил свою мысль Сергей. -- Хорошо
бы, одним словом, захватывать цель в объектив еще на подлете.
-- Видеть вперед?
-- И назад:
-- Ну, милый, для этого надо было стрекозой родиться, -- усмехнулся
Владимир.
-- Почему стрекозой? -- не понял Сергей.
-- Только она на все триста шестьдесят видит. Ты вспомни, какие у нее
фары:
-- При чем тут фары? Я тебе о деле говорю, -- буркнул тогда, вроде бы
даже обидевшись, Сергей и сразу забыл об их разговоре. Но уже под утро он
вдруг увидел эти глаза во сне, сначала неясно, сквозь дымку каких-то других
ночных видений, потом совершенно отчетливо: огромные, желтоватые, с зеленым
отливом, полусферы, утыканные сотнями бусинок-фасеток. Сон оборвало, словно
кто-то сдернул с Сергея одеяло и окатил холодной водой. Он вскочил и сел на
постели. Мысль работала необычайно четко: "Не один объектив, а много
маленьких, как фасетки, сделать, как у стрекозы, скопировать природу...
Спасибо Володьке, натолкнул на мысль..."
С тех пор Сергей был занят только этой идеей. По достоинству ее оценила
и вся группа. Конструкторы с увлечением взялись за дело. И как-то сам собой
интерес к проводившимся испытаниям ослаб. Александр Петрович высказал группе
по сему поводу замечание. Владимир сделал -."cn серию снимков. Но когда в
испытаниях наступила очередная пауза, шеф разразился уже уже негодованием.
На сей раз он приказал Ирине передать непосредственно Бочкареву или, в конце
концов, Кольцову, что считает такое их отношение к делу возмутительным.
Ирина немедленно села за телефон. Ибо помимо этого у нее было и еще кое-что,
о чем следовало рассказать Сергею. С Бочкаревым она, естественно,
связываться не стала, а соединившись с Есино раз- другой, все же напала на
Сергея. Она справедливо решила, что больше всего шансов отыскать его в
инженерном доме. И именно рабочие кабинеты конструкторов взяла под
телефонный обстрел.
Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А
главное -- получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем
перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне,
каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же
почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась
нелегко. Она сказала ему об этом.
-- Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем
спим.
-- Значит, я вас разбудила? -- приняла его тон Ирина.
-- К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас
красные, как у белых кроликов.
-- По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки?
-- снова спросила она.
-- Нет. По другой.
-- По какой же?
-- А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно
горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно.
-- Кому?
-- Нам.
-- А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его
не устроило.
-- Да? -- задумался Сергей. -- Ему там, конечно, видней, чем нам здесь
заниматься, а чем -- нет.
-- Так что ему передать?
-- Завтра получит все необходимое, -- пообещал Сергей. -- Скажите: не
летали -- ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И
мы это не упустим.
-- Хорошо, Сережа, -- похвалила его Ирина.
-- А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, --
как бы между делом заметил Сергей.
Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не
выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше:
-- Она в Речинске.
-- Когда же она туда уехала? -- явно удивился Сергей.
-- Почти две недели, как там.
-- И долго еще пробудет?
-- Дня через два вернется.
-- Понятно, Ирочка. Будет звонить -- передайте привет, -- попросил
Сергей и уже хотел было попрощаться, как Ирина неожиданно объявила:
-- А у меня для вас новость.
-- Какая же?
-- А разве Юрий Михайлович вам ничего не говорил?
-- Нет:
-- Так вот, он уходит от вас. И вообще от нас.
-- Кто сказал? -- не поверил Сергей.
-- Известно кто. Наш кадр. Он теперь со мной очень дружит.
-- Он что, совсем ополоумел? -- оторопел Сергей.
-- Не думаю. Я видела подписанный приказ.
-- Вы меня убили, Ирочка, -- признался Сергей. -- А кого же к нам?
-- Этого я не знаю, -- призналась Ирина.
-- А Бочкарев об этом знает?
-- Вряд ли шеф успел ему сказать:
Новость ошеломила Сергея и обидела, хотя она и не явилась для него
полной неожиданностью. Бочкарев еще весной говорил ему о своем намерении
уйти на учебную работу. Но дальше разговора тогда дело не пошло. А вскоре о
том разговоре и вовсе забыли. А если иногда Сергей и вспоминал, то уже никак
не думал, что Бочкарев исполнит свое намерение, не закончив работу над
"Фотоном", оставив группу на полпути, в самый ответственный период
испытаний. Но коли верить Ирине, а не верить он не мог, именно так все и
случилось. Для Сергея это было не просто неприятность. Это был удар. После
Юли Бочкарев был для него самым близким в КБ человеком. С ним Сергей охотно
делился всеми своими планами. С ним быстрее, чем с кем-либо другим, находил
общий язык и взаимопонимание при решении самых сложных вопросов. К его
советам и замечаниям всегда прислушивался с охотой и готовностью.
-- Так когда же вы будете отдыхать? -- услышал Сергей сразу вдруг
ставший глухим голос Ирины.
-- Не знаю, Ирочка. Теперь я ничего не знаю. Я вам позвоню, -- ответил
он и положил трубку.
Первым его намерением после этого сообщения было немедленно отыскать
Бочкарева и все выяснить у него. Сергей даже выбежал из комнаты, спустился
по лестнице. Но на крыльце остановился, решив: "Что толку от всех
разговоров, если приказ уже подписан?" Он вернулся в свою комнату, сел за
стол и закурил. "Значит, будем заканчивать работу втроем, -- подумал он. --
Ну что ж, Остап и Олег -- ребята толковые. Правда, оба ершистые и не всегда
и не обо всем с ними можно договориться. Но это уже детали. А главное --
надеяться теперь следует только на себя. И надо спешить, спешить и скорее
оформить предложение. Еще две-три серии снимков -- и Кулешов вызовет с
отчетом. И ехать тогда, очевидно, уже придется мне. И очень может тогда
случиться скверно, если что-нибудь не будет готово". И опять он подумал, что
за широкой спиной умного, доброго Бочкарева, который, несмотря на свою
принципиальность, отлично умел ладить со всеми, работать и ему и всей группе
было куда как спокойно. Но дело было даже не только в этом. Теперь, впервые
за все время его работы в КБ, ему предстояло решать все вопросы
непосредственно с Кулешовым: ему докладывать, перед ним отчитываться, от
него получать задания, выслушивать замечания, с ним советоваться. Но вот
именно этого-то, последнего, без чего совершенно немыслима какая бы то ни
была творческая работа, Сергей абсолютно себе не представлял. И в первую
очередь потому, что еще никогда, ни разу их точки зрения не совпадали. И
наоборот, все, что представлялось значительным и интересным одному, как
правило, решительно отвергалось другим.
Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию, склонился над своими записями,
которые с каждым днем обретали все более конкретный характер. Он буквально
заставил себя отключиться от всего и слиться со своими расчетами. Он знал
одну свою особенность, главную, ту, которая определяла его характер: в деле
он забывал обо всем, в том числе и о самом себе. А сейчас как раз это ему и
надо было. Ведь сколько раз вот так, за работой, он спасался от иссушающей
сердце и душу тоски о Юле! Он разумно решил, что ни о чем Бочкарева
спрашивать не станет. Сделает вид, что знать ни о чем не знает. Надо будет,
Бочкарев все расскажет сам. А его дело -- не упустить время.
Два дня шел мелкий дождь. Дважды Владимир поднимался в воздух и
привозил новые пленки. Оба раза, как и обычно, их отправляли в КБ. Бочкарев
звонил в Москву, разговаривал с Кулешовым, интересовался качеством
результатов. Все шло нормально. Сергей ждал, что после какого-нибудь
очередного такого разговора он объявит им о своем уходе. Но Бочкарев молчал.
После третьего полета Владимир спросил:
-- Надолго у вас такая волынка?
-- Неужто уже надоело? -- усмехнулся Заруба.
-- В отпуск пора. У меня отпуск по плану, -- объявил Владимир. -- H
вообще:
-- Что "вообще"? -- поинтересовался Окунев.
-- Испытывать ваши фотоаппараты -- словно молоко возить: того и гляди
прокиснешь вместе с ним.
-- Ясно. Не хватает остроты ощущений, -- уточнил Заруба.
-- Летать разучишься.
-- Перестань канючить. Без тебя тошно! -- не сдержался Сергей. -- Как
будто нужно делать, лишь что хочется.
Владимир вздохнул:
-- Брат, сдаюсь. Ты всегда прав. Но с отпуском-то как?
-- Поедешь. Закончим съемку -- и поедешь, -- пообещал Сергей. И
посмотрел на Бочкарева. Хотел от него услышать подтверждение своих слов. Но
Бочкарев почему-то воздержался от каких бы то ни было высказываний. Сергею
это не понравилось. И тогда он высказал предположение, которое должно было
исходить от Бочкарева как от руководителя группы: -- В четверг закончим
вчерне разработку нового объектива. Доложим свои соображения шефу. И надо
думать, на время дальнейшие испытания прекратим. Вот и твой отпуск.
-- А сегодня, между прочим, мы, кажется, получим тот вариант, которого
давно ждем, -- глядя в окно, проговорил вдруг Бочкарев.
Все посмотрели на него.
-- Да, да, -- подтвердил он. -- Вот уже и дождь кончился. И ветер
переменился. И потеплело. Значит, к ночи наверняка наползет туман.
Теперь все стали смотреть в окно. И хотя по лужам на асфальте еще
барабанили капли, а ветер и вовсе стих и мокрый конус беспомощно повис над
домиком у полосы, всем очень захотелось поверить в предсказание Бочкарева.
-- Я тоже дума, может наползти, -- сказал Владимир. -- Точно, теплом
дохнуло. Пойду-ка я к своему коню.
-- Давно бы так, -- буркнул ему Сергей и снова уселся за свои записи.
Вскоре в комнате никого не оказалось. У всех нашлись какие-то дела, и
коллеги его разошлись кто куда. Сергей несколько раз перечитал лежавшую
перед ним на столе страницу, но понял, что на сей раз сосредоточиться не
сможет, и снова взглянул в окно. То ли он не заметил этого несколько минут
назад, то ли погода действительно менялась буквально на глазах, но сейчас он
увидел совершенно ясно, как сплошную пелену туч во многих местах уже
разорвало и сквозь образовавшиеся проемы проглядывает голубое, теплое небо.
А где-то совсем у горизонта через проемы уже пробились на землю солнечные
лучи, и оттого край аэродрома у леса необычно просветлел и словно бы даже
приблизился к инженерному дому. Такое быстрое и неожиданное потепление
могло, весьма кстати, вызвать туманы. Но Сергей подумал сейчас не о
представившейся возможности испытать "Фотон" в новой и сложной погодной
обстановке, а о том, что Бочкарев фактически самоустранился от разработки
нового объектива. А это можно было объяснить только тем, что ему также уже
было известно о приказе:
Зазвонил телефон. Сергей машинально снял трубку, ответил в своей
обычной манере:
-- Я слушаю.
И тотчас услыхал голос Юли:
-- Не может быть:
Он сразу же обрадовался.
-- Может, Юленька. Откуда ты?
-- Уже из Москвы. Ну и как мы живем?
-- Без тебя всегда плохо.
-- Так я и поверила.
-- Правда, Юленька. Я безумно скучал.
-- А почему же ни разу не позвонил?
это Боровиков, если им приходилось встречаться где-нибудь в коридоре или на
лестнице, никогда с ней первым не здоровался. На ее приветствия отвечал
сухо, еле заметным поклоном. Но если случай сводил их, как в данный момент,
в приемной, Боровиков был необычайно любезен. Он просто преображался,
высказывая всем своим видом удовольствие видеть ее. При этом он никогда не
упускал случая дать ее какой-нибудь добрый совет или от чего-нибудь
предостеречь. Предметом особого внимания Боровикова чаще всего в таких
случаях были не в меру, как ему казалось, короткие юбки, которые носила
Ирина. В приемной Главного Боровиков тем не менее не засиживался -- боялся
опаздывать к начальству. Поговорить с ним удавалось лишь в тех случаях,
когда в кабинет к Александру Петровичу кто-нибудь врывался без вызова раньше
его. Сегодня Александр Петрович был один. Ирина учла это и решительно встала
на пути у Боровикова.
-- Когда будете решать мой вопрос?
-- Не за мной было дело! -- поклялся Боровиков.
-- А за кем же? Александр Петрович давно уже сказал, что дал вам
команду.
-- А вы к нему обращались? -- укоризненно покачал головой Боровиков.
-- Неужели нет?
-- Да вот же оно, -- скосив глаза на свою папку и обходя Ирину
стороной, заверил Боровиков.
-- Что "оно"?
-- Представление.
Ирина поспешно освободила перед ним дорогу.
-- Надо же: не успела окончить -- и уже: хоть стой хоть падай, --
вздохнул Боровиков.
-- Зачем же падать? -- чуть не расхохоталась Ирина, почувствовав вдруг
прилив неудержимого веселья.
-- А затем: То тянул, как голодное лето, а то вдруг заторопил, словно
тут пожар: "Немедленно! Почему до сих пор нет?.." И пошел! И понесло! И
теперь уже не младшего, а сразу научного давай. И оклад сразу давай -- выше
давай.
Боровиков бесшумно проскользнул в кабинет и плотно закрыл за собой
дверь. А Ирина снова вернулась на свое место возле окна. Дождь все так же
моросил, рябил лужи, причудливыми витиеватыми струйками скатывался по
стеклу. Но Ирине почему-то уже не хотелось удирать на юг. Но еще больше
захотелось в Есино. Она поехала бы туда хоть сейчас, если бы был хоть
какой-нибудь, хоть самый пустяковый предлог для того, чтобы там появиться.
Она так задумалась об этом, что даже не сразу услышала нетерпеливый и
требовательный звонок. Ее требовал к себе Кулешов. Ирина очнулась, рванулась
в дверь кабинета и чуть было не сшибла с ног улыбающегося Боровикова. Он
что-то шептал, и моргал, многозначительно таращил глаза на свою папку. Ирина
шагнула мимо него и вошла в кабинет. Александр Петрович поднялся из-за стола
ей навстречу и протянул руку, словно хотел поздороваться, будто видел ее
впервые. Она тоже протянула ему свою руку. А он пожал ее и сказал:
-- Вы просто блестяще перевели мне две эти статьи. Я очень вас
благодарю:
-- Пожалуйста, -- выслушала, как должное, похвалу Ирина, пытаясь
освободить свою руку. Но Александр Петрович и не думал ее освобождать.
-- И еще я вас поздравляю, -- продолжал он. -- Я только что назначил
вас научным сотрудником. Но очень прошу вас, Ирина Николаевна, никуда пока
из приемной не уходите. Считайте себя моим референтом, порученцем, кем
хотите, но поработайте пока здесь. Отныне давать задания вам буду только я.
И только их вам придется выполнять. Вот, пожалуйста, переведите поскорее еще
и эту статью. Она мне крайне нужна. -- С этими словами Александр Петрович
взял со своего стола американский журнал "Авиейшен уик" и протянул его
Ирине. -- Если будут какие-нибудь затруднения с переводом технических
терминов, не стесняйтесь, немедленно обращайтесь за консультацией ко мне. А
не будет меня на месте -- к Руденко. И еще, задайте головомойку нашим
аховцам, а то они, кажется, решили по случаю дождя оставить меня без
боржома.
-- Я сейчас к ним схожу, -- принимая журнал, с готовностью ответила
Ирина.
Но Александр Петрович вдруг поднял брови:
-- А вот этого не делайте больше никогда! -- строго сказал он. -- У вас
есть для этого телефон и совершенно нет времени, которое вы могли бы тратить
на такую ерунду. Вызовите их к себе и потребуйте все, что надо. И последнее,
попросите ко мне Руденко. Он почему-то не отвечает по своему телефону.
Ирина быстро нашла Руденко. Решительно выразила хозяйственникам
неудовольствие шефа по поводу их нерасторопности и раскрыла "Авиейшин уик".
"Значит, мои переводы понравились, -- вспомнила она похвалу Александра
Петровича. -- Вот и понятно, почему он так заторопился с назначением.
Значит, я могу быть ему полезна. Значит, вынь да положь представление! Что и
говорить: в оперативности и хватке шефу не откажешь:" Новая статья была из
той же серии работ, посвященных ночному видению. Текст был нетрудным. И
Ирина сразу села за машинку. Но вдруг передумала, сняла трубку и позвонила в
мастерскую брату. Тот, очевидно, был очень занят, потому что ответил не
сразу и сердито:
-- Да-да! Я слушаю!
-- Не кричи! -- остудила его Ирина.
-- Ах, это ты, -- сразу смягчился Евгений.
-- Я. Поздравь меня.
-- С чем?
-- Я больше не разносчица чертежей.
-- А кто же ты?
-- Научный сотрудник. Референт шефа. Хватит тебе?
-- Мне никогда не достичь и одной из этих высочайших ступеней. Конечно,
я тебя поздравляю. Но это как, приснилось тебе?
-- Ха! Меня только что поздравил сам шеф.
-- Я буду тобой гордиться до конца моих дней, сестра! -- поклялся
Евгений.
-- Этого мало.
-- Чего же ты хочешь еще?
-- Сегодня же пригласи меня в домжур на ужин! -- потребовала Ирина.
-- Боюсь, что туда по моему билету не пустят. Там теперь стало строго,
-- предупредил Евгений.
-- Попроси своих друзей. Пусть проведут. Кстати, мне будет веселей, --
быстро нашла выход из положения Ирина.
-- Хорошо, -- не стал возражать Евгений. -- Но старикам в Ленинград ты
позвонишь сама. Я думаю, это их обрадует. Дочь так лихо пошла в гору!
-- Ладно. Когда вернемся. Позвоню из дому, -- пообещала Ирина и
уточнила время: -- Сиди на месте. В семь я у тебя.
Она вернулась к переводу статьи. Но не успела отстучать и несколько
предложений, как раздались частые короткие звонки междугородней связи. Ирина
сняла трубку. Звонила из Речинска Юля. Она, кажется, искренне обрадовалась,
услыхав голос Ирины, и, не скрывая, сказала ей об этом. И спросила:
-- Где Игорь? Я звоню ему уже третий раз и не могу найти.
-- Это знаю только я! -- засмеялась Ирина.
-- Я так и решила, -- согласилась Юля. -- Где же он?
-- Сейчас появится здесь. Я только что вызвала его к шефу. А ты еще
долго собираешься там сидеть?
-- Уехала бы немедленно. Погода изменилась, и тут стало совершенно
невыносимо. Терпеть не могу унылые загородные пейзажи, -- призналась Юля.
-- Так в чем же дело?
-- Это я и хочу высказать Игорю.
-- А может, пока соединить тебя с шефом? -- предложила Ирина.
Юля немного подумала и согласилась. Ирина сейчас же впорхнула к
Александру Петровичу в кабинет.
-- Ну что, нашли Руденко? -- не отрываясь от бумаг, спросил Александр
Петрович.
-- Они сейчас оба будут тут, -- доложила Ирина.
-- Оба? -- Александр Петрович даже заморгал.
-- Он -- собственной персоной, а она ждет вас на проводе! -- улыбнулась
Ирина.
-- А? -- усмехнулся Александр Петрович, взял трубку и, видя, что Ирина
собралась уходить, жестом остановил ее. Ирина стала невольной свидетельницей
разговора отца с дочерью. Впрочем, слушать их разговоры ей неоднократно
приходилось и раньше, поэтому она не удивилась непреклонности Кулешова.
-- Здравствуй, Юленька: -- сказал Александр Петрович и пожурил дочь за
то, что она редко звонит. Потом некоторое время Александр Петрович молчал,
только чуть заметно кивал головой. Потом похвалил Юлю: -- Ну и молодец.
А потом брови его сдвинулись к переносице и голос стал совсем другим.
-- Нет! -- категорически отказал он. -- Игоря я посылать не стану. Могу
прислать кого хочешь другого. Могу, в конце концов, приехать сам. Но Игорь
мне нужен здесь. И хватит об этом. Ты все можешь великолепно сама. Вот и
заканчивай.
Александр Петрович положил трубку и, вспомнив вдруг об Ирине, взял со
стола бумаги, которые так внимательно разглядывал перед звонком Юли.
-- Ирина Николаевна, голубушка, -- протянул он ей эти бумаги, -- вот
чертежи к тексту. Они, правда, из другой публикации, но это неважно. Чертежи
-- по вашей части. Вы в них разберетесь.
Ирина снова вернулась к своей машинке, а в кабинет зашел Руденко. Ирина
не слышала, о чем они разговаривали. Да их разговор и не очень ее
интересовал. Она неожиданно подумала о Юле. Между ними всегда были хорошие
приятельские отношения. И в то же время обстоятельства складывались так, что
именно Юля становилась единственным препятствием у нее на пути. Из подруги
она вдруг превратилась в соперницу, сильную, умную, красивую соперницу, лишь
с разницей в положении: Ирина знала об этом, а Юля, по всей вероятности,
даже не подозревала. Когда Ирина подумала обо всем, ей стало не по себе. Ибо
даже вот сейчас, когда они только что разговаривали, Юля была полна
доброжелательности и участия в делах, касавшихся ее, Ирины. Почему- то
раньше Ирина никогда не думала о ней как о сопернице. Хотя она знала о
взаимоотношениях Юли и Сергея. Юля, правда, никогда о них с ней не говорила,
тем более ни по какому поводу о них не советовалась. Но и никогда не
старалась их скрыть от нее. Ирина поняла: то, что она намеревалась теперь
сделать, а именно встать между Юлей и Сергеем, выглядит по отношению к Юле
по меньшей мере как предательство. От такой мысли ей стало еще больше не по
себе. Она почувствовала жар на щеках. И внутренне вся сжалась в комок. Но
взяла себя в руки и долго неподвижным взглядом смотрела в одну точку, пока
не улеглось душевное смятение. Корить себя у нее не было причин. В том, что
она полюбила, она была не виновата. И имела на это такое же право, как Юля и
как все окружающие ее. Она полюбила искренне, самозабвенно: Хотя никогда и
не предполагала, что любовь будет без взаимности и ее в прямом смысле слова
еще придется завоевывать. Все представлялось ей неожиданным, ибо самое ее
постоянно кто-нибудь и любил, и боготворил, и ухаживал за ней. И она,
естественно, никогда и не предполагала, что любовь окажется когда-нибудь для
нее самой источником всяческих переживаний, почти бедой, почти злом. Но
именно так почти и случилось: Она задумалась о том, что же сможет
противопоставить Юле? Свою молодость? Но не такая уж большая разница была у
них в возрасте. Свою девичью независимость? Но столь ли уж она так
притягательна в наш век перемешавшихся понятий и суждений? А что еще? Не ум
-- сердце подсказало ответ. Женой и подругой для Сергея она бы стала лучшей,
чем Юля. И хозяйкой отменной -- все умеет: Она жила бы для него и ради него.
И детей бы ему нарожала, и уже видела их, непременно почему-то троих: двух
мальчишек, сероглазых, как все Кольцовы, и вихрастых, и девчонку белокурую и
длинноногую. И от всех лишних забот оберегала бы его, дав ему полную
возможность посвятить себя исключительно конструкторским делам. Она подумала
так, и ей сразу сделалось легче, словно у нее выросли крылья, словно спали
путы, вязавшие душу. Неясным теперь оставался только один вопрос: как вести
себя с Юлей дальше? Может, стоило рассказать ей обо всем? Она умная, поймет
и, возможно, сама сойдет с дороги? Ведь для нее это только игра. Пусть
приятная, пусть даже захватывающая, но все равно игра. Ирина никак не могла
себе представить, что можно любить двоих или, более того, делить себя между
Сергеем и кем-то: Но немного погодя от этой мысли Ирина отказалась. Ей даже
стало неприятно, что она должна у кого-то, пусть даже у Юли, просить о
чем-то совершенно для нее сокровенном. И она решила: пусть будет как есть и
все идет своим чередом, а ей -- полагаться и надеяться должно только на себя
и на свое сердце.
Слабый шорох открываемой двери кабинета вернул ее к действительности.
Дверь чуть слышно хлопнула, и Ирина снова увидела перед собой до сих пор не
прочитанную статью из "Авиейшен уик". "Что же это я, однако:" -- с упреком
подумала она и услыхала голос Руденко:
-- Получается?
-- Вы о чем? -- не поняла Ирина.
-- Перевод.
-- Получится.
-- Хорошо бы сегодня к концу дня, -- сказал Руденко и добавил, как бы
подкрепляя свои слова: -- У вас теперь энергии должно быть вдвойне.
Ирина поняла намек. Но ей не понравился тон, которым все было сказано.
Руденко всегда говорил покровительственно. Именно так прозвучал его голос и
сейчас, словно он сам подписал час назад приказ о назначении Ирины научным
сотрудником и ему, а не кому- нибудь другому должна она быть благодарна за
заботу о ней:
-- От шефа я такого указания не получала, -- ответила Ирина и поспешила
на вызов в кабинет Александра Петровича.
-- Позвоните, пожалуйста, в Есино, -- безо всякого предисловия сердито
попросил Кулешов. -- Напомните им, они там не на отдыхе. Есть план
проведения испытаний, и его надо выполнять. А от них уже второй день не
поступает новых снимков. Они, кажется, совсем забыли, что систему надо
проверять и на четкость, и на чувствительность, и на помехи: Одним словом,
еще раз повторяю, напомните им, они там не на отдыхе.
Первым версию Сергея принял Бочкарев. Он не просто отказался от своего
предположения, он убедился, все глубже вдаваясь в результаты испытаний, что
Сергей и на сей раз оказался прозорливее их всех. Несколько позднее к
аналогичному выводу пришли Заруба и Окунев. Сергей был рад: они снова, все
четверо, могли работать сообща. А сейчас это было особенно важно. У него
появились кое-какие конкретные мысли по переделке объектива "Фотона". Но
только все вместе смогли бы они осуществить такую работу в кратчайшие сроки.
Кстати, на мысли эти его неожиданно натолкнул Владимир. Случилось это как-то
после их очередного совместного полета. Вернувшись на аэродром, они, как
обычно, обменивались впечатлениями. Сергей посетовал на то, что прибор
слишком мало времени находится над целью.
-- Ты хочешь, чтобы я сбавил скорость? -- спросил Владимир.
-- Не знаю, -- признался Сергей.
-- Ну так я тебе скажу: никто ее сбавлять не станет. Боком такая затея
в два счета выйдет, если, конечно, летать придется не над испытательным
полигоном.
-- Да дело даже не во времени, -- уточнил свою мысль Сергей. -- Хорошо
бы, одним словом, захватывать цель в объектив еще на подлете.
-- Видеть вперед?
-- И назад:
-- Ну, милый, для этого надо было стрекозой родиться, -- усмехнулся
Владимир.
-- Почему стрекозой? -- не понял Сергей.
-- Только она на все триста шестьдесят видит. Ты вспомни, какие у нее
фары:
-- При чем тут фары? Я тебе о деле говорю, -- буркнул тогда, вроде бы
даже обидевшись, Сергей и сразу забыл об их разговоре. Но уже под утро он
вдруг увидел эти глаза во сне, сначала неясно, сквозь дымку каких-то других
ночных видений, потом совершенно отчетливо: огромные, желтоватые, с зеленым
отливом, полусферы, утыканные сотнями бусинок-фасеток. Сон оборвало, словно
кто-то сдернул с Сергея одеяло и окатил холодной водой. Он вскочил и сел на
постели. Мысль работала необычайно четко: "Не один объектив, а много
маленьких, как фасетки, сделать, как у стрекозы, скопировать природу...
Спасибо Володьке, натолкнул на мысль..."
С тех пор Сергей был занят только этой идеей. По достоинству ее оценила
и вся группа. Конструкторы с увлечением взялись за дело. И как-то сам собой
интерес к проводившимся испытаниям ослаб. Александр Петрович высказал группе
по сему поводу замечание. Владимир сделал -."cn серию снимков. Но когда в
испытаниях наступила очередная пауза, шеф разразился уже уже негодованием.
На сей раз он приказал Ирине передать непосредственно Бочкареву или, в конце
концов, Кольцову, что считает такое их отношение к делу возмутительным.
Ирина немедленно села за телефон. Ибо помимо этого у нее было и еще кое-что,
о чем следовало рассказать Сергею. С Бочкаревым она, естественно,
связываться не стала, а соединившись с Есино раз- другой, все же напала на
Сергея. Она справедливо решила, что больше всего шансов отыскать его в
инженерном доме. И именно рабочие кабинеты конструкторов взяла под
телефонный обстрел.
Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А
главное -- получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем
перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне,
каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же
почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась
нелегко. Она сказала ему об этом.
-- Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем
спим.
-- Значит, я вас разбудила? -- приняла его тон Ирина.
-- К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас
красные, как у белых кроликов.
-- По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки?
-- снова спросила она.
-- Нет. По другой.
-- По какой же?
-- А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно
горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно.
-- Кому?
-- Нам.
-- А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его
не устроило.
-- Да? -- задумался Сергей. -- Ему там, конечно, видней, чем нам здесь
заниматься, а чем -- нет.
-- Так что ему передать?
-- Завтра получит все необходимое, -- пообещал Сергей. -- Скажите: не
летали -- ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И
мы это не упустим.
-- Хорошо, Сережа, -- похвалила его Ирина.
-- А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, --
как бы между делом заметил Сергей.
Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не
выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше:
-- Она в Речинске.
-- Когда же она туда уехала? -- явно удивился Сергей.
-- Почти две недели, как там.
-- И долго еще пробудет?
-- Дня через два вернется.
-- Понятно, Ирочка. Будет звонить -- передайте привет, -- попросил
Сергей и уже хотел было попрощаться, как Ирина неожиданно объявила:
-- А у меня для вас новость.
-- Какая же?
-- А разве Юрий Михайлович вам ничего не говорил?
-- Нет:
-- Так вот, он уходит от вас. И вообще от нас.
-- Кто сказал? -- не поверил Сергей.
-- Известно кто. Наш кадр. Он теперь со мной очень дружит.
-- Он что, совсем ополоумел? -- оторопел Сергей.
-- Не думаю. Я видела подписанный приказ.
-- Вы меня убили, Ирочка, -- признался Сергей. -- А кого же к нам?
-- Этого я не знаю, -- призналась Ирина.
-- А Бочкарев об этом знает?
-- Вряд ли шеф успел ему сказать:
Новость ошеломила Сергея и обидела, хотя она и не явилась для него
полной неожиданностью. Бочкарев еще весной говорил ему о своем намерении
уйти на учебную работу. Но дальше разговора тогда дело не пошло. А вскоре о
том разговоре и вовсе забыли. А если иногда Сергей и вспоминал, то уже никак
не думал, что Бочкарев исполнит свое намерение, не закончив работу над
"Фотоном", оставив группу на полпути, в самый ответственный период
испытаний. Но коли верить Ирине, а не верить он не мог, именно так все и
случилось. Для Сергея это было не просто неприятность. Это был удар. После
Юли Бочкарев был для него самым близким в КБ человеком. С ним Сергей охотно
делился всеми своими планами. С ним быстрее, чем с кем-либо другим, находил
общий язык и взаимопонимание при решении самых сложных вопросов. К его
советам и замечаниям всегда прислушивался с охотой и готовностью.
-- Так когда же вы будете отдыхать? -- услышал Сергей сразу вдруг
ставший глухим голос Ирины.
-- Не знаю, Ирочка. Теперь я ничего не знаю. Я вам позвоню, -- ответил
он и положил трубку.
Первым его намерением после этого сообщения было немедленно отыскать
Бочкарева и все выяснить у него. Сергей даже выбежал из комнаты, спустился
по лестнице. Но на крыльце остановился, решив: "Что толку от всех
разговоров, если приказ уже подписан?" Он вернулся в свою комнату, сел за
стол и закурил. "Значит, будем заканчивать работу втроем, -- подумал он. --
Ну что ж, Остап и Олег -- ребята толковые. Правда, оба ершистые и не всегда
и не обо всем с ними можно договориться. Но это уже детали. А главное --
надеяться теперь следует только на себя. И надо спешить, спешить и скорее
оформить предложение. Еще две-три серии снимков -- и Кулешов вызовет с
отчетом. И ехать тогда, очевидно, уже придется мне. И очень может тогда
случиться скверно, если что-нибудь не будет готово". И опять он подумал, что
за широкой спиной умного, доброго Бочкарева, который, несмотря на свою
принципиальность, отлично умел ладить со всеми, работать и ему и всей группе
было куда как спокойно. Но дело было даже не только в этом. Теперь, впервые
за все время его работы в КБ, ему предстояло решать все вопросы
непосредственно с Кулешовым: ему докладывать, перед ним отчитываться, от
него получать задания, выслушивать замечания, с ним советоваться. Но вот
именно этого-то, последнего, без чего совершенно немыслима какая бы то ни
была творческая работа, Сергей абсолютно себе не представлял. И в первую
очередь потому, что еще никогда, ни разу их точки зрения не совпадали. И
наоборот, все, что представлялось значительным и интересным одному, как
правило, решительно отвергалось другим.
Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию, склонился над своими записями,
которые с каждым днем обретали все более конкретный характер. Он буквально
заставил себя отключиться от всего и слиться со своими расчетами. Он знал
одну свою особенность, главную, ту, которая определяла его характер: в деле
он забывал обо всем, в том числе и о самом себе. А сейчас как раз это ему и
надо было. Ведь сколько раз вот так, за работой, он спасался от иссушающей
сердце и душу тоски о Юле! Он разумно решил, что ни о чем Бочкарева
спрашивать не станет. Сделает вид, что знать ни о чем не знает. Надо будет,
Бочкарев все расскажет сам. А его дело -- не упустить время.
Два дня шел мелкий дождь. Дважды Владимир поднимался в воздух и
привозил новые пленки. Оба раза, как и обычно, их отправляли в КБ. Бочкарев
звонил в Москву, разговаривал с Кулешовым, интересовался качеством
результатов. Все шло нормально. Сергей ждал, что после какого-нибудь
очередного такого разговора он объявит им о своем уходе. Но Бочкарев молчал.
После третьего полета Владимир спросил:
-- Надолго у вас такая волынка?
-- Неужто уже надоело? -- усмехнулся Заруба.
-- В отпуск пора. У меня отпуск по плану, -- объявил Владимир. -- H
вообще:
-- Что "вообще"? -- поинтересовался Окунев.
-- Испытывать ваши фотоаппараты -- словно молоко возить: того и гляди
прокиснешь вместе с ним.
-- Ясно. Не хватает остроты ощущений, -- уточнил Заруба.
-- Летать разучишься.
-- Перестань канючить. Без тебя тошно! -- не сдержался Сергей. -- Как
будто нужно делать, лишь что хочется.
Владимир вздохнул:
-- Брат, сдаюсь. Ты всегда прав. Но с отпуском-то как?
-- Поедешь. Закончим съемку -- и поедешь, -- пообещал Сергей. И
посмотрел на Бочкарева. Хотел от него услышать подтверждение своих слов. Но
Бочкарев почему-то воздержался от каких бы то ни было высказываний. Сергею
это не понравилось. И тогда он высказал предположение, которое должно было
исходить от Бочкарева как от руководителя группы: -- В четверг закончим
вчерне разработку нового объектива. Доложим свои соображения шефу. И надо
думать, на время дальнейшие испытания прекратим. Вот и твой отпуск.
-- А сегодня, между прочим, мы, кажется, получим тот вариант, которого
давно ждем, -- глядя в окно, проговорил вдруг Бочкарев.
Все посмотрели на него.
-- Да, да, -- подтвердил он. -- Вот уже и дождь кончился. И ветер
переменился. И потеплело. Значит, к ночи наверняка наползет туман.
Теперь все стали смотреть в окно. И хотя по лужам на асфальте еще
барабанили капли, а ветер и вовсе стих и мокрый конус беспомощно повис над
домиком у полосы, всем очень захотелось поверить в предсказание Бочкарева.
-- Я тоже дума, может наползти, -- сказал Владимир. -- Точно, теплом
дохнуло. Пойду-ка я к своему коню.
-- Давно бы так, -- буркнул ему Сергей и снова уселся за свои записи.
Вскоре в комнате никого не оказалось. У всех нашлись какие-то дела, и
коллеги его разошлись кто куда. Сергей несколько раз перечитал лежавшую
перед ним на столе страницу, но понял, что на сей раз сосредоточиться не
сможет, и снова взглянул в окно. То ли он не заметил этого несколько минут
назад, то ли погода действительно менялась буквально на глазах, но сейчас он
увидел совершенно ясно, как сплошную пелену туч во многих местах уже
разорвало и сквозь образовавшиеся проемы проглядывает голубое, теплое небо.
А где-то совсем у горизонта через проемы уже пробились на землю солнечные
лучи, и оттого край аэродрома у леса необычно просветлел и словно бы даже
приблизился к инженерному дому. Такое быстрое и неожиданное потепление
могло, весьма кстати, вызвать туманы. Но Сергей подумал сейчас не о
представившейся возможности испытать "Фотон" в новой и сложной погодной
обстановке, а о том, что Бочкарев фактически самоустранился от разработки
нового объектива. А это можно было объяснить только тем, что ему также уже
было известно о приказе:
Зазвонил телефон. Сергей машинально снял трубку, ответил в своей
обычной манере:
-- Я слушаю.
И тотчас услыхал голос Юли:
-- Не может быть:
Он сразу же обрадовался.
-- Может, Юленька. Откуда ты?
-- Уже из Москвы. Ну и как мы живем?
-- Без тебя всегда плохо.
-- Так я и поверила.
-- Правда, Юленька. Я безумно скучал.
-- А почему же ни разу не позвонил?