Алекс Гарридо. В сердце роза

   - ... что она не богиня! - в сердцах воскликнул Эртхиа. - Прости. Да, не говори ей ничего. И, знаешь, она все равно не поверит. Так что не стоит и тревожить ее понапрасну.
   Об Атакире и Атарике
   Переполох в доме Атакира Элесчи был краток и бесшумен. Узнав в незваном госте царя, купец пал на колени, и все домочадцы следом.
   - Гони отсюда лишних, - распорядился Эртхиа, и добавил, увидав, что Элесчи делает знаки управителю дома: - Не до угощений теперь. Угостил уже нас твой сын... Вот он пусть и останется.
   Юноша, с виду - ровесник Эртхиа, вернулся от двери. Эртхиа полюбовался на его упрямые брови, надвинутые низко над опущенными глазами.
   - Ты Атарик?
   Он кивнул, не решаясь говорить без позволения отца.
   - Что ж он у тебя единственный? - удивился Эртхиа. Аттанцы женились один раз, но держали помногу наложниц, и сыновья от наложниц считались вполне сыновьями.
   Атакир виновато пожал плечами.
   - Это уж у кого сколько получится, государь. Я старался. Только он и остался из всех. Да еще дочь.
   - Вот-вот, - насупился Эртхиа, усаживаясь в подставленное купцом кресло. - Ты готов отдать ее как возмещение за обиду, нанесенную твоим сыном?
   Купец помрачнел.
   - Прикажешь - куда мы денемся?
   - Прикажу? А не прикажу - что делать будешь? Как помирить Аттан со степью? Почему не спустил шкуру со своего молодого дурака?
   - Уже...
   Эртхиа ахнул про себя, глянул на купеческого сына. Тот еще ниже опустил голову, но плечи держал твердо.
   - И много ты этим делу помог? - смутился Эртхиа. И снова обернулся к юноше.
   - Что это тебе в голову взбрело, с отцом не посоветовавшись?
   - Советовался... - с досадой ответил за сына отец.
   Эртхиа отмахнулся от него.
   - Ты сам отвечай, - велел молодому.
   - Я советовался, - признался виновник, покосившись на отца. - Он сказал: отступись.
   - Еще не хватало! Или мне не на ком было женить единственного сына? К таким людям сватов заслал, такую невесту высватал - все насмарку, - ворчал купец в бороду.
   - Погоди, купец, - осадил его царь. - Дай виноватого расспросить. Скажи, сам ты ведь не увез бы девушку? Кто тебе помогал?
   Атарик насупился, глянул исподлобья.
   - Ишь ты! - рассмеялся царь. - Клянусь своим счастьем, я его не выдам. Назови.
   - Джуши, - неохотно вымолвил Атарик.
   - Это который же Джуши? - привстал царь, не обращая внимания на задохнувшегося от негодования купца. - Это покойного Джуэра-вождя сын, племянник вождя Урмджина? Он?
   Атарик кивнул.
   - А с чего это он тебе помогать вздумал в таком деле?
   - Побратимы мы.
   Купец снова завел бранную речь, из которой Эртхиа узнал, что Элесчи сам же и брал сына в стойбище удо сразу после мира с Хайром, когда надо было заново поднимать торговлю, и ездил тогда старший Элесчи по стойбищам и кочевьям, менял медную посуду, масло и вино, просо и пшеницу, и ткани на войлоки, баранов, бараньи шкуры и шерсть, мех степных лис и волков. И узнавал у кочевников, какие узоры им приятны на рукоятях мечей и ножнах, колчанах и налучах, каковы должны быть золотые и серебряные бляшки для украшения одежды, обуви и конской сбруи, какого цвета везти стеклянные бусины, из каких самоцветов - каменные, как перекручивать гривны, каких везти подвесок к височным кольцам... Собирал заказы и вез в город, мастерам, а после скупал их товар и вез в степь, сам и со всеми своими доверенными слугами и приказчиками. Жил сам как кочевник. Тогда-то и сдружились Джуши и Атарик, обменялись поясами. А теперь такое разорение учинили всему делу Элесчи-старшего.
   Эртхиа похлопал ладонями по подлокотникам. Вот как оно выходило: молодому Атарику не мог не сочувствовать Эртхиа, сам женившийся без позволения отца, по любви. К тому же по названным братьям приходились купеческий сын и царь аттанский друг другу вроде как роднёй. Но женитьба Атарика грозила разрушить то, что Эртхиа заботливо возводил: царство, в котором мирно уживаются пастухи-кочевники и оседлые земледельцы, горожане, торговцы и мастера. И все бы просто: выкупить невесту сестрой, как и сам Эртхиа когда-то сделал. Но старший Элесчи, хоть и согласится, понимая необходимость, - купец! - но доволен не будет. А - первый купец, одна из опор всего царства. И вообще не хотелось Эртхиа думать о таком исходе...
   - Подарки предлагал? - резко обернулся он к Элесчи.
   - Предлагал, - сокрушенно вздохнул купец. - Не берут.
   - Мало предлагал! - отрезал Эртхиа.
   Купец возмутился было, но Эртхиа хмуро кивнул, подтверждая справедливость своих слов.
   - Не торгуйся. Сейчас сколько ни предложи - мало. Я сам еду теперь к Черным Лисицам. Много тебе чести, что сам царь за тебя послом послужит. Но речь идет о мире в Аттане и о торговых путях - на торговле Аттан стоит. А ты, пока я с удо договариваться буду, собери подарки такие, чтобы мне, царю, не стыдно было. Вдвое, втрое, вдесятеро против того, что заплатил бы за высватанную тобой невесту. А разоришься - твоя беда, не всего Аттана. Да ты и не разоришься...
   Купец стал мрачнее прежнего.
   - Или дочь отдавай, - равнодушно предложил Эртхиа и рывком поднялся из кресла. Не успел он сделать и трех шагов к двери, Элесчи забежал вперед, упал на колени.
   - Соберу... сколько скажешь, соберу!
   Эртхиа коротко кивнул. Обернулся на побледневшего Атарика.
   - Видишь, что натворил? Запомни - ради отца твоего стараюсь. А что, Атакир, - обратился он уже к отцу, - если нам его пастушку продать за хорошую цену? Все меньше тебе платить придется ...
   Как полыхнул глазами купеческий сын! Эртхиа покачал головой.
   - И стоило бы, да не стану. Собирайся, поедешь со мной. Выезжай срочно, жди меня на первом постоялом дворе по дороге на Хайр. А ты, Элесчи, вели все-таки своему управителю накрывать на стол. Да не торопи его - пусть у повара времени будет вдоволь. А я пока погуляю в саду. И не беспокоить меня!
   О влюбленных
   Заняв таким образом купца и его сына, Эртхиа прошествовал в сад. Там была беседка, к которой он хорошо знал дорогу, но с другой стороны - от высокой кованой ограды, от того места, где несколько штырей свободновынимались и так же вставлялись на место.
   В большом доме всегда найдется пара глаз, которые углядят то, чего им и не положено. И отцова любимица, кудрявая Атарика-нана, конечно, видела, куда направился царственный гость. И поспешила следом.
   Не упрекнула, но позволила налюбоваться надутыми губками, пока Эртхиа первый не заговорил:
   - Да что ты, радость! Разве я позволил бы?
   - Меня - за пастуха! - поддержала его Атарика.
   Эртхиа обнял ее, поцеловал.
   С того самого дня, когда Эртхиа вернулся в Аттан и впервые утолил жажду и голод на хлопотливом, крикливом, смешливом городском базаре, изо всех сил прячущем деловитость и хватку за прибаутками, нараспев выкликаемыми названиями редкостных товаров, звонкими переливами голосов проворных водоносов, Эртхиа влюбился в этот никогда не прекращающийся праздник. Дома у себя Эртхиа базара не посещал - негоже это царевичу, хайарды-всадники с пренебрежением относились к торговому люду. С тем большим пылом он отдался новой страсти: нет-нет да и улизнет из дворца, переодевшись по-здешнему в бархатную безрукавку поверх белой рубахи; а косы, которая отличала бы хайарда от подданных-аттанцев, Эртхиа давно не носил.
   Да что толку!
   Вскоре весь базар знал, кто этот невысокий, коренастый, в алой безрукавке, что подолгу сидит в харчевнях и, управившись с огромным блюдом щедро приправленного пряностями мяса, заказывает одну за другой медные чашечки с обжигающе-горьким мурра, платит, не скупясь, а после яростно торгуется в оружейных лавках, - опять же не от скупости, лишь обоюдного удовольствия ради, чтобы был у разгоряченного хозяина веский повод исполнить торжественную песнь о несравненных достоинствах приглянувшегося кинжала, меча с клинком в муаровых разводах, кривой степной сабли или могучего, гудящего в руке лука. Весь базар знал, но уж так полюбился молодой царь своим подданным, что никто ни словом, ни взглядом, ни неуместной почтительностью не нарушил игры. Уж так гордился торговый люд караванного Аттана, что полюбился царю-иноземцу их базар...
   И то: столетие за столетием правили Аттаном боги, те же чужеземцы, иной, не аттанской крови, не снисходившие до своих подданных, не покидавшие храма-дворца.
   А новый владыка радостно любил свою столицу и ее предприимчивых, умелых, расчетливых, но в последний момент - удалых, и в неудаче залихватски беспечных жителей.
   И однажды, прогуливаясь по базару, щурясь от удовольствия, пожевывая длинный кривой кровавый стручок жгучего, дух занимающего перца, Эртхиа увидел Атарику Элесчи. Она шла в лавку своего отца, кто ее знает, по какому делу, или просто вышла из дома, чтобы порадовать людей свежей, полнокровной красотой, любовно взлелеянной в роскоши и довольстве купеческого дома. На то и красота, чтобы людей радовать.
   Эртхиа увидел: плывет сквозь толпу девушка, вроде бы и не особенно расступаются перед ней, не слишком заглядываются и оборачиваются вслед - не то чтобы так, но там, где она проходит, меняются лица, весело разгораются глаза, мужчины подбочениваются и улыбаются важно, приглушая голоса до самых мужских, бархатистых нот.
   А она идет, горделиво покачивая крутыми бедрами, и грудь ее над гибкой талией - как тяжелые плоды на тонкой ветке. И фата на лице прозрачная, сквозь нее алеют улыбчивые губы, а глаза над узорчатой каймой лучатся радостью, оттого, видно, что она есть - вот такая девушка, и бровь изогнута горделиво, и прядь, тяжелым завитком упавшая на плечо, не нарочно ли выбилась из-под головной повязки, скрученной из желтых и бирюзовых жгутов айзанского шелка.
   Так и шел за ней Эртхиа до самой лавки почтенного купца Атакира Элесчи, а потом обратно, до синего дома с малиновой плоской крышей, едва проглядывавшей сквозь густые кроны тутовника.
   Базар заметил - и одобрил. Не такого ли жениха была достойна первая красавица Аттана, дочьпервейшего из купцов?
   Но с женитьбой Эртхиа не спешил. Не то чтобы он боялся Ханнар - боялся ее огорчить. О других женах он не беспокоился - только рады были бы новой подруге, зная, что их Эртхиа на всех хватит. Но Ханнар... Сам не мог себе Эртхиа объяснить, почему во всем уступал ей, даже зная, что для женщины это вредно, и с трудом смиряя уязвленную гордость мужа, царя, удачливого полководца, а вот...
   Но любви прекословить не умел. И сначала проводил ночи у Атарикиной ограды, пока, вспугнутый ночным сторожем, однажды не перелетел через кованые прутья (не позорить же девушку!) и не был привечен - сначала робко, вздохами и пугливыми взглядами, а уж потом и поцелуями, и жаркими объятиями - в маленькой, увитой зеленью беседке, украшении купеческого сада.
   Обещал себе, что, пока не решится ввести новую жену в дом, пока не переговорит с купцом, и думать не будет о большем... И сам верил своим обещаниям. Но темны ночи в Аттане, а зимы холодны. И когда оказался в покоях Атарики, сделал то, чего не сделать не мог, он, Эртхиа. Если б она воспротивилась, ну хоть словечком, а он ведь подумал: от отца отказа не будет, успею с этим!
   Но до сих пор не решился. И Атарика, умница, не торопила его: царя не торопят. Только вздыхала: а вдруг отец надумает отдать за другого? Эртхиа успокаивал: не бойся ничего. И не боялась.
   - Что ты, радость! Никому не отдам, подожди немного еще. Вернусь из степи - пошлю сватов к твоему отцу. То-то ему радости будет. Она красивая хоть, жена твоего брата?
   - Красивая, - ревниво прищурилась Атарика. Эртхиа засмеялся.
   - У меня уже есть одна степнячка. И хватит.
   Крепче обнял Атарику.
   - Я ненадолго уезжаю. Вернусь - и сразу... Слышишь? Уже ничего не бойся. Не бойся ничего. Я знаю, ты боялась. Теперь все. И все будет хорошо.
   Атарика пытливо посмотрела ему в глаза.
   - А богиня не будет против?
   Эртхиа отвел было взгляд, но приструнил себя.
   - И ее не бойся. Ничего тебе не сделает. А другие примут как сестру. Радость, царица моя, каких сыновей ты мне родишь!
   Атарика потянулась губами к его уху, будто хотела шепнуть, но заробела, поцеловала только.
   - Скоро ты вернешься?
   - Вот новая луна народится, а я уже здесь буду!
   В кустах зашелестело, поспешные шаги приблизились к беседке. Атарика вздрогнула, прижалась к Эртхиа, но он отстранил ее, положил руку на меч.
   - Атарика, доченька, - послышался тревожный голос, - госпожа, уходи скорей, сам хозяин сюда идет, звать государя обедать.
   - Иду, няня!
   Атарика прижалась щекой к щеке Эртхиа.
   - Возвращайся скорее! - и порхнула из беседки, только кусты, прошелестев, сомкнулись за ней.
   О беде
   Столб дыма на горизонте они увидели на пятый день пути, на закате. Дым был большой и стоял ровно посередине оснеженной каймы Хайрских гор. Как знал Эртхиа, именно в той стороне должно было располагаться нынешнее стойбище Черных Лисиц. На следующий день к обеду Эртхиа полагал быть уже там.
   Он гневно обернулся к Атарику Элесчи.
   - Видишь?! Если это из-за тебя, всей твоей крови не хватит залить огонь!
   И ожег коня плетью. Обиженный Руш прянул, храпя и скаля зубы, Веселый рванулся за ним. Элесчи погнал своих коней следом. Через час или около того Эртхиа придержал коня. Нагнав его, Элесчи осмелился спорить:
   - Государь, купцы на такое не пойдут!
   - Отдышись, - остановил его Эртхиа. - Что это там такое?
   - Там? - Элесчи пригляделся.
   По дороге навстречу им мчался всадник. Когда он оказался ближе, Эртхиа разглядел на нем особую шапку и ярко-красную безрукавку, развевающуюся поверх кафтана.
   - Гонец, - определил и Атарик.
   - Подождем.
   Останови попробуй гонца царской почты!
   Загородили конями дорогу. Не сбавляя хода, гонец раскрутил над головой тяжелый бич. Гудел свинец в оконечнике, вспарывая воздух. Руш унес из-под удара, грудью в грудь ударил гонцова скакуна. Эртхиа подлым приемом, вздернув стремя, выкинул всадника из седла, как его самого когда-то спешил Дэнеш. Гонец прокатился по дороге, гася удар, вскочил на ноги, рванул меч из ножен.
   - Царь, царь! - закричал Атарик, указывая на Эртхиа, сберегая гонца от смертной казни, неминуемой для всякого, обнажившего сталь против государя. Так ему и поверили! Тогда, по наитию, Атарик выпрыгнул из седла, бросился на колени под копыта Руша, пал лицом в утрамбованную караванами сухую землю.
   - Спокойно, Гаменди, - узнав гонца, позвал его по имени Эртхиа. Спрячь свой меч, пока я его не видел, - добавил он, поднимая глаза к небу.
   Гаменди облизнул сухие губы, вдвинул меч, сглотнул - и опустился на колени.
   - Государь...
   - Все в порядке, ты выполнял свой долг и заслуживаешь награды, а не наказания. Раз уж я здесь, поведай мне скорее, с какой вестью ты торопился к подножию трона. Не касается ли она вот того? - Эртхиа махнул рукой в сторону дымного горизонта. Элесчи приподнял голову, ловя каждое слово гонца, не веря, но готовясь к худшему.
   - Повелитель, там... там уже ничего нет. И никого. Там смерть. Зараза. Все умерли. Последний поджег стойбище и добрался до постоялого двора в Ороте. Он тоже умер сегодня утром.
   - В Ороте мы собирались ночевать ... - Эртхиа оглянулся на Атарика. Тот изменился в лице. Гонец замотал головой:
   - Там нельзя, государь. Там трое больны.
   - Как ты там оказался?
   - Я еду из Аз-Захры с письмами от государя Акамие.
   - Срочность?
   - Чрезвычайная.
   - Ты останавливался в Ороте?
   - Даже с коня не сходил!
   - Письма! - потребовал Эртхиа. Сломал печати, пробежал глазами. - Оно и есть. Ашананшеди предупреждают, что будет мор в степи, принять меры... Что тут сделаешь? Так... эт-то еще что такое? - Эртхиа несколько раз про себя перечел загадочные слова.
   "Она прошла мимо и не подала мне знака". И подпись: Акамие, царь Хайра и прочая. И печать.
   - Ты коня води, - велел Эртхиа гонцу. А сам задумался.
   Повернувшись к Атарику, махнул ему рукой, чтобы поднимался с колен.
   - Спас ты свою пастушку... У смерти украл. И все само собой теперь решилось. Домой скачи. Сколько вам теперь отпущено - кто знает? Так... Первым делом во дворец, вот мой перстень - с ним тебя пропустят к государю Ханису. Отдашь письма, расскажешь, что видел и узнал. Обо мне скажи, что я вернусь скоро.
   - Куда ты, государь, один...
   - Не спорить! - отрезал Эртхиа. - Гаменди, ты возвращаешься в Хайр.
   Выбрал одно из писем, достал из-за отворота рукава заточенный обломок черного камня, ниже, под странными словами, приписал пару фраз.
   - Отвезешь это царю Акамие, на словах передашь благодарность. Караваны сюда не пропускать, отсюда не выпускать, ну да он сам знает, и лазутчики ему вперед твоего донесут... Но ты передай благодарность. И - если! - по дороге почувствуешь себя плохо, сверх обычной усталости, не смей продолжать путь. Умирай в степи, один.
   - Знаю, повелитель, - выдохнул гонец.
   Эртхиа кивнул одобрительно.
   - Так что не спеши. Срочного в моем письме ничего нет. Поезжай в объезд, длинной дорогой. Вот и тебе перстень - за службу. И, если что, прощай.
   Гаменди ждал только знака - Эртхиа кивнул ему, и гонец умчался. Эртхиа посмотрел ему вслед, вздохнул.
   - И ты тоже, Элесчи. Отцу передай, пусть... - Эртхиа прикусил губу. За ним долг, так пусть бережет дочь, пусть и не думает ее замуж отдавать до моего возвращения. А еще лучше - скажи государю Ханису, пусть заплатит твоему отцу цену невесты. Понял? - он подмигнул оторопевшему Атарику, с трудом осознававшему, что становится и царским сватом, и родичем царя. Его сестра будет взята во дворец - первая из аттанок за многие сотни лет!
   И пока он и так и сяк вертел эту мысль, на время заслонившую даже грозные новости этого вечера, Эртхиа развернул коня в сторону Хайрских гор.
   Знал он одно место, куда ему путь заказан, но где, он надеялся, обитают ответы на все вопросы. Судьбу не умолишь, не выпросишь ни крохи сверх отпущенного, не встанешь с ней лицом к лицу, не посмотришь в глаза. Но есть Сирин, кем бы он ни был, с виду - человек. Может быть, и по сердцу человек? И даже если просьбы твои не будут услышаны, кто запретит просить? И даже если тебе не ответят на вопросы, кто запретит задать их?
   А если все это не по душе Судьбе и покарает она страшной карой - чего бояться Эртхиа, что терять? Когда страшный степной мор врывается в города, кто спасется? И не остановить его теперь.
   Эртхиа гнал и гнал коня, прямо на столб дыма, уже растворявшийся в темнеющем небе, и закат из-за его спины длинной тенью указывал им самим избранный путь. Там, впереди, лежало пепелище, все, что осталось от стойбища Черных Лисиц, племени, в котором он был приемным сыном и военным вождем, в котором знал в лицо и по имени всех, всех - даже детей старше пяти лет, кроме народившихся после его воцарения в Аттане. Там, впереди, сухой степной ветер развеивал их пепел, и пепел Аэши, побратима-анды, связанного с Эртхиа и жизнью, и смертью.
   Он гнал коней день и ночь, на ходу пересаживаясь с Веселого на Руша, все надеясь, что степной ветер осушит, сотрет с лица неостановимые слезы.
   О шагате ашананшеди
   По щиколотку в густой абрикосовой мякоти пританцовывал шагата ашананшеди, изредка взмахивая руками, отгоняя ос от лица. И не надеялся отогнать, но... щекотно. Вытянув кверху нижнюю губу, он дул на нос, моргал ресницами, встряхивал головой, и выбившиеся из-под платка прямые пряди мотались перед лицом.
   Он мог бы и не обращать на ос внимания, но в детстве он всегда отгонял их, когда не видел дед. В детстве он боялся ос. Правда, деда боялся больше.
   А давить абрикосы в чане всегда было его делом. Дед брал его под мышки и ставил в чан, куда одну за другой вываливал полные корзины. Шагата (он не был тогда шагатой) брал один-другой абрикос, вдыхал аромат, целовал бархатистые щечки, прежде чем заплясать, завозиться босыми пятками, поцокивая языком, когда острая косточка царапала нежную кожу под сводом стопы. Дед хмурился и недовольно качал головой.
   Бабушка ковшом вычерпывала давленую массу, выбирала косточки из нее и выливала на плоские камни, под горячее солнышко. А косточки высыпала в корзину - вечером по селению стоял частый стук. Извлеченные из скорлупы и высушенные зернышки в полотняных мешочках подвешивали к стропилам, готовя легкий и питательный запас в дорогу. Надолго ли задерживаются дома мужчины в селении ашананшеди?
   Теперь давно уже некому было бранить мальчика, который и вырос, и уцелел во многих и многих странствиях по делам повелителей Хайра, и стал шагатой. А шагата, на языке ашананшеди, значит больше чем старший брат и больше чем отец. Когда-то значило - царь, но последним царем был Ашанан, и с тех пор нет царей у маленького народа, кроме повелителя Хайра.
   Кроме повелителя Хайра, кроме Акамие, про которого Дэнеш не хотел знать, что он - царь.
   Мальчик из соседнего дома весь день подносил корзины с абрикосами и опрокидывал их в чан под ноги шагате, и смотрел на его измазанные сладкой жижей худые мускулистые ноги. У мальчика был обманчиво рассеянный взгляд и мягкие губы, и беспечная повадка - из него вырастет хороший лазутчик. Дэнеш проводил его взглядом, когда он пошел за новой корзиной - как раз вовремя, так что ни ждать не придется, ни спешить. Лопатки выступали на спине двумя уголками, чуть двигаясь в такт шагам, линии шеи подходили к коротко стриженому затылку так нежно и ладно, как бывает только у красивых мальчиков.
   Дэнеш смотрел на него.
   Когда мальчик вернулся, Дэнеш снова смотрел на него, на его разведенные руки с напрягшимися мускулами, на край корзины, тершийся о втянутый живот. Мальчик посмотрел на Дэнеша, остановился. С тем же рассеянным взглядом поставил корзину на землю, повернулся и пошел к колодцу: принести воды, дать шагате умыться, выполнить его желание - это и любое другое. Ашананшеди готов ко всему - всегда. И смерть - самое последнее и самое простое из того, к чему он готов. И ты ашананшеди, если ты им родился, и послушание старшим твой первый закон. Думать тут не о чем. В смерти - только конец. Начало - в послушании.
   А Дэнеш думал, и думал так: а ты (нет, не о мальчике) ты думаешь, я знаю, ты так думаешь сейчас там, далеко, в своем дворце, на своем троне: он горяч, он жаден, как пламя гудящее, - и это правда; но только ты, только ты. И не потому, что другие не могут утолить мою жажду, нет, не потому: могут. Но ты сам пламя, я знаю, и не хочу быть неравным тебе. Ты носишь свой огонь внутри себя, не давая и язычку вырваться наружу. Так знай, я не понимаю, зачем тебе это нужно (понимаю - но не хочу понимать), но я тоже так могу. Видишь? А ты и не видишь. Но достаточно того, что это вижу я.
   И он махнул рукой мальчику, принесшему в тазу воду омыть ноги от абрикосовой жижи:
   - Сыпь еще! - и бархатные, смуглые, румяные абрикосы покатились из опрокинутой корзины. И Дэнеш завозил пятками осторожно, не шлепая, не разбрызгивая из чана. Мальчик с тем же безмятежным видом понес пустую корзину прочь. И Дэнеш, ухмыльнувшись себе, решил, что на этого надо обратить внимание: будет толк. Подняв из чана пару целых абрикосов, Дэнеш подбросил их на ладони, давая мальчику шанс, поймал и сразу метнул, нацелившись точно в коротко стриженый затылок одним и точно посередине между лопаток - другим.
   Мальчик нагнулся, завернув ногу так, чтобы рассмотреть что-то на подошве: должно быть, занозу, или впившийся осколок абрикосовой скорлупы. Дэнешевы метательные снаряды мелькнули над ним, один разбился о ствол дерева поодаль, второй задел волосы на затылке, упал в траву. Мальчик выпрямился, чуть повернув голову, скосил глаз. Дэнеш одобрительно свистнул. Мальчик поднял корзину над головой обеими руками и бегом скрылся за деревьями.
   - Айе, шагата. Твоя невеста выросла.
   Дэнеш оглянулся. У дома стоял Хаст - отец его невесты по колыбельному сговору. Последнее, что сделал дед перед смертью - сговорил за Дэнеша новорожденную дочь Хаста. Дэнеша самого и в селении не было, а и был бы никто б его не спросил. На много поколений вперед решено было, кому с кем родниться и кого сторониться, чтобы дети были всегда живучи и смышлены в немногочисленном народе Ашанана.
   Был Хаст ровесником Дэнешу - в два месяца разница - но не потому не женился раньше Дэнеш, что дожидался Хастовой дочери. Были и раньше подходящие невесты, но уже давно все повязали головы платками, родили не по одному ребенку, некоторые и овдовели.
   Если б не дед - не женился бы вовсе.
   Женился бы. Не принято в малочисленном роде Шур, чтобы умирали мужчины, не оставив наследника. А уж из такой семьи - и подавно.
   Или, скажем, раньше - беспрекословно подчинился бы обычаю. Не обуза жена тому, кто под крышей родного дома переночует считанные разы за всю жизнь...
   - Выросла, говоришь?
   Предложить вместо себя двоюродного брата? Смертно обидится Хаст. Да и нельзя: по матери своей не подходит брат в мужья Хастовой Шите.
   - Выросла. И ты дома. Как мы узнали - так и в путь. Вот и приехали, невесту тебе привезли. Подходящий случай. Не торопишься в Аз-Захру?
   Дэнеш покачал головой, посмотрел на небо. Солнце наполовину уже за горой, птицы откружили, устроились на ночлег, только одна вдалеке видна мелькающей точкой. Голубь летит, торопится гонец. Еще далеко, не узнать, откуда, кому несет весть. Сегодня, значит, свадьба, а что скажет Акамие? Скажет: так хотела Судьба, и все. Не упрекнет, не пожалуется. А то и не узнает ничего. Зачем Дэнешу говорить о своей женитьбе? Никогда его жена не покинет затерянного в горах селения, никогда Акамие не спросит...
   - Невесту привезли? А к свадьбе не готово ничего. Дом пустой. Вчера только приехал. Как быть?
   - Ну что же, шагата, по-простому, по дедовски: обвяжем ее косу вокруг срединной опоры - и готово.