Страница:
В словах леди Гвварин определенно содержалась доля истины, и правота её доводов подействовала на слабых духом отрезвляюще.
Ранх просунул черенок в щель образованную усилиями Хелит, чтобы использовать лопату как рычаг. Втроем они надавили на него и сдвинули крышку саркофага, открыв содержимое каменного гроба. Хелит оказалась совершенно права. Внутри лежал скелет в остатках доспехов. Пластинки панциря, похожие на рыбьи чешуйки, заполняли пустую грудную клетку. Кости черепа обрамляли длинные, иссиня-черные волосы красиво. Они были тщательно заплетены в толстые косы и уложены на грудь. Хелит показалось, что у скелета сохранились ногти, но, приглядевшись, она поняла, что это золотые колечки в форме соколиных когтей, надетые на кончик каждого пальца. Понять с первого взгляда, мужчина то был или женщина, Хелит не смогла. Униэн носили косы вне зависимости от пола и возраста. И только совсем недавно вошло в моду завязывать волосы в хвост на макушке или стричь челку.
— Посвети мне, — попросила Хелит.
Она не хотела сбрасывать на пол крышку. Они потом ни за что не смогли поставить её на место. А разглядеть вожделенный горшочек с золотишком или шкатулочку с драгоценностями ей слишком уж нетерпелось.
— Там что-то есть! — обрадовалась девушка и безо всякого страха засунула руку в глубину гроба.
— Не надо! — хором завизжали девчонки.
— Да там все высохло давным-давно, — фыркнула Хелит и с самым сосредоточенным видом начала ковыряться в останках.
Ранх взирал на свою госпожу с нескрываемым восторгом. Еще бы! Такой бесстрашной женщины он никогда еще не встречал, не говоря уж о том, что ангайку и под страхом смерти в подземелье не загонишь.
— Ну, и что тут у нас? — пробормотала леди Хелит, извлекая на свет прямоугольную коробочку длиной в полторы мужские ладони.
Она осторожно обтерла находку подолом юбки. Это был пенал из кости, покрытый тончайшей резьбой, что походила на изысканное кружево. Снежинки, листочки, цветы, птичьи перья, вырезанные с бесподобной точностью, так, чтобы была видна каждая прожилочка, вместе образовывали затейливый узор, от которого невозможно было оторвать взгляд. Сбоку у пенала имелся крошечный золотой замочек — крючок, продетый в петельку.
— Откроем? — спросила Хелит и улыбнулась.
Улыбка у леди вышла хищная и опасная.
«Такая, как миледи Гвварин, открыла бы и врата в бездны Тэнома просто из чистого любопытства», — подумалось внезапно Ранху.
Она подцепила ноготком крючочек.
— О-о-ох!
Вздох полнейшего восхищения вырвался из глотки дружинника, его единодушно подхватили фрейлины. И тут не было ничего удивительного. Ведь если уж быть честным до конца, то все обитатели алаттского дворца жили точно в казарме, независимо от того, что именно они надевали на чресла — штаны или юбку. Сопливые девчонки Бессет и Флин разбирались в оружии не хуже любого из ветеранов.
На ладонь Хелит легла вещь, которой смело можно было бы украсить костюм короля. Хотя более всего она напоминала наконечник копья, который, в общем-то, сложно назвать бесполезной цацкой. И все же не оторвать глаз от синевато-серого стального острия. Чистые линии граней, бесконечная мощь, вложенная в металл неведомым мастером. Нет ничего удивительного в том, что такую сумасшедшую красоту уложили в гроб к доблестному воителю… или воительнице. Кожу на ладонях Хелит пощипывало настолько велика была магическая сила найденного артефакта. И еще неизвестно, чего могло стоить это прикосновение, если бы девушка не была настолько устойчива к волшебству.
— Вы как хотите, а я эту штуку забираю, — заявила Хелит. — И только попробуйте мне хоть словечко на сторону молвить!
Мэй мог бы гордиться своей невольной ученицей. Девушка точно скопировала его интонации и жесткий взгляд.
— К тебе, Бессет, это относится прежде всего. Запомнила?
Девочка завороженно поглядела в яркие серо-голубые глаза своей госпожи и поняла, что скорее даст себя разрезать на сто кусков, чем выдаст тайну их находки.
— А теперь задвинем крышку и возвращаемся обратно, пока нас не хватилась моддрон Гвирис, — приказала Хелит.
Разумеется, отважную четверку кладоискателей никто и не думал искать. Мадд Хефейд был в отъезде, а достойная дама Гвирис как раз прилегла отдохнуть.
Той же ночью Хелит снова отправилась к тайной гробнице, но уже не мародерничать, а тщательно перерисовать надпись на саркофаге. Одно из слов показалось ей знакомым.
Летний вечер сжимал в страстных объятиях разомлевший от жары город. Но тот, уже которое столетие безнадежно влюбленный в беспокойное море, принимал ласки как должное, словно знаки внимания давно опостылевшего поклонника, но не отвечал взаимностью. Он печально глядел тысячами окон в закат, безо всякой причины ожидая чуда. Звали его Лот-Алхави — Гора Бессмертных Воинов. За три тысячи лет город растерял свою изначальную воинственность, постепенно превращаясь в изысканный монумент былому величию. Не осталось даже намека на то, что когда-то на высоком скальном уступе искусные униэн возвели могучую грозную крепость, державшую в повиновении все побережье от устья Дон-Сирроны до отрогов Ангайских Белых гор. Впоследствии все эти земли стали называться Тир-Луниэном, а крепость превратилась в трепетно хранимое сердце страны и всего народа. Великие поэты называли Лот-Алхави «устремленным в океан каменным кораблем», сравнивали с золотым цветком, выпавшим из руки Ито Перворожденной. А с чем еще можно было сравнить столицу униэн в час заката, когда каждый камень, каждая стена и каждое окно окрашивались во все оттенки солнечного золота? Сколько странников, оказавшись волей случая в этот миг на улицах Лот-Алхави, навеки прикипели к нему всем сердцем и никогда больше не покинули пределы городских стен! Сколько гордецов и честолюбцев, впервые глядя на белые стены Города Королей, говорили себе: «Ты будешь моим! Ты покоришься моей воле!» Но Лот-Алхави горазд на сюрпризы и никогда не оправдывал чужих ожиданий. Только тот, кто сумеет полюбить его извилистые улицы, его дома-крепости и дома-шкатулки, его жесткие нравы и печальные песни, только тот, кто добровольно откажется от своей сущности и примет его в себя целиком, может рассчитывать на благосклонность древней столицы.
Лот-Алхави отберет у своего неофита всё: таланты, знания, веру и любовь, а взамен даст лишь сладкое и хрупкое чувство причащения от даров вечности.
«Ах, град златой, ты подобен мечте вечно юного бога. Ты — птица, летящая в бездну морскую. Славой и древнею тайною путь твой увенчан. Услышь, Лот-Алхави, как сердце в разлуке тоскует!» — говорил древний поэт, чье имя не сохранили дотошные историки.
Зря воображение потрясенных и сломленных столичными красотами путников рисует роскошества королевского дворца. Золото, серебро, мрамор, яшма и малахит, шелк, атласы… Ха! Это было бы слишком… м-м-м… банально, что ли. Нет там никаких мозаик из самоцветов, нет причудливой резьбы, не найдет придирчивый глаз и никаких архитектурных излишеств. Лишь прямые строгие линии колонн, пронизанные светом анфилады парадных залов, белоснежный искристый камень на полу, бледно-зеленые шелка тончайших занавесей, струящихся меж пальцами вечных сквозняков. По такому дворцу надо не ходить, а летать.
Где же твои сверкающие крылья, Альмар Верховный Король? Где твоя свобода? Ушла, убежала вприпрыжку, ускользнула, словно неверная возлюбленная. Не зови её, Верховный Король, она не вернется. От тех, кто надел строгий платиновый венец, непокорная дева-Воля сбегает первой. Точь-в-точь, как последний предрассветный сон утекает меж ресниц, потревоженный первыми солнечными лучами. Захочешь — не поймаешь.
Глаза у Верховного Короля темные и жесткие, словно не смотрит, а живьем снимает кожу. И пусть никого не введет в заблуждение белизна его рук и расслабленная поза мечтателя: под легкой одеждой скрывается тело закаленного бойца, готового в любую минуту отразить внезапный удар. А потом чужеземцы удивляются, отчего рядом с Владыкой униэн никогда не увидишь хотя бы парочки телохранителей. Да он сам кого хочешь защитит от подлого удара. И только от самого себя, как известно, нет спасения.
Они сидели в глубоких креслах на широком, открытом всем ветрам балконе, и делали вид, что любуются закатом. Спору нет — закат выдался восхитительный.
— Интересно, она действительно так похожа на Ллефел? — размышлял вслух Верховный Король униэн.
Хрупкая полупрозрачная красота супруги Оллеса будила у Альмара слишком грустные воспоминания. Некоторые, невидимые постороннему взгляду раны никогда не заживают. А леди Ллефел, к сожалению, принадлежала к той породе женщин, которых забыть невозможно.
— А каково впечатление лорда Тайгерна? — деликатно полюбопытствовал Риадд ир'Брайн.
— Сказал, что красота леди Хелит чрезмерно холодна и схожа не с цветком, а с ледяным кинжалом.
— Но она в самом деле дочь Оллеса, а не оборотень? История, приключившаяся по дороге в Эр-Иррин, представляется мне слишком подозрительной для того, чтобы быть правдой, государь.
— Рэвинду не удалось пробиться через броню её разума, но никаких признаков колдовской подмены, по словам Тайго, он не нашел, — молвил король.
— Вы так доверяете словам младшего брата Отступника? — подозрительно сощурился Риадд. — Слишком много странностей для обычного приключения. Судите сами, государь: на девушку нападают разбойники, всех убивают, а её лишь ранят, после чего она полностью теряет память; её спасает Мэй-Отступник, он увозит леди Хелит в Эр-Иррин. К тому же все эти слухи о предсказании Читающей-по-Нитям…
— Это провокация дэй'ном! — резко бросил Альмар.
Внезапный порыв ветра унес прочь его слова, развеяв их над утесом, словно пригоршню пепла.
— Даже если это провокация, речь идет о короне Тир-Луниэна. Не более, но и не менее, — вкрадчиво мурлыкнул ир'Брайн.
Король оторвал свой взор от линии горизонта и пронзил придворного своими черными зеницами.
— Верховный вигил Эйген специально подкинул эту сплетню, чтобы навлечь на леди Хелит неприятности.
— Возможно. Даже не исключаю, что так оно и есть, — нехотя сдался легат. — Я выполню вашу просьбу и отвезу леди Хелит приглашение на осенний праздник Равноденствия. Заодно передам ей небольшую сумму денег. Только, боюсь, она пустит их на укрепление крепостных стен, а не на покупку достойных нарядов.
— Значит, она настоящая дочь Оллеса, — облегченно вздохнул Верховный Король.
— Слишком настоящая. И у неё чересчур тесные отношения с Мэем.
— То есть? — пожелал уточнения король.
— Они регулярно обмениваются письмами. Между Алаттом и Эр-Иррином гонцы протоптали настоящую дорогу. Разве лорд Тайгерн вам об этом не доложил, мой государь?
Мало кто в Лот-Алхави питал к Отступнику хоть малую толику приязненных чувств, и подобных настроений от Владыки никогда не скрывали.
— В этих письмах есть что-то предосудительное? — прямо спросил Альмар.
Он ни на миг не усомнился, что переписку леди Хелит и Рыжего Мэя перехватывают и читают специальные агенты. В ответ Риадд легким движением извлек из рукава сложенный вчетверо листочек дешевой бумаги и протянул его королю.
— Я не вмешиваюсь в методы твоей работы, ир'Брайн, но тебе не кажется, что всему есть или должна быть мера?
— А я так и не знаю, можно ли верить Отступнику, мой государь.
— Ты ничего не знаешь. Никто ничего не знает, — резко бросил Альмар и встал из кресла, давая ветру подхватить черную гриву волос. — Оставь воеводе Хефейду деньги, потребные для ремонта крепостных стен, а леди Хелит привези в Лот-Алхави. Под любым предлогом, любой хитростью, но замани её в столицу. Главное не злоупотребляй властью и не угрожай ей. Дочь Оллеса и наследница Эйркела и Ридвен достойна уважения. Таков будет мой приказ.
Риадд ир'Брайн с тревогой поглядел в спину удаляющемуся королю. Иногда Альмар умел сделать совершенно непредсказуемый ход, последствия которого невозможно ни предсказать, ни просчитать. Ведь и вправду никто доподлинно не знает, что же приключилось в ночь перед битвой в Мор-Хъерике пятьдесят семь лет назад. Или знает?
…— Сколько можно спать?! Вставай!
Голос безжалостно вырвал Мэя из теплого уютного сна. После вчерашнего утреннего боя, когда они с Идором отбили атаку дэй'ном в Каменном урочище, он свалился на походное одеяло, не раздеваясь, в чем был.
— Поднимайся! Нам нужно поговорить. Срочно!
— Королевская дружина уже на подходе? — пробормотал сквозь сон Мэй, пытаясь отмахнуться от требовательной руки отца, теребившей его за плечо. — Возьми Сэнхана… Отстань, ради всех Богов!
Но от Финигаса невозможно отбрыкаться, особенно если ему что-то нужно. Он будет терзать свою жертву, точно боевой пес, пока не добьется своего.
— Чего тебе надобно, отец? — прорычал Мэй, окончательно пробуждаясь.
Он быстро сполоснул лицо холодной водой, чтобы взбодриться, но лишь размазал грязь по щекам. «Ну и ладно, в лагере все равно не перед кем особо красоваться», — решил Мэй и кое-как собрал перепутанные, слипшиеся от пота волосы в хвост, чтоб в глаза не лезли.
Финигас небрежно бросил на край стола свой широкий плащ, подбитый рысьим мехом, и по-хозяйски расположился в Мэевом кресле. Он прекрасно знал, что сына раздражает такая манера обращения: словно с маленьким мальчиком, у которого нет смысла испрашивать согласия ни в каком деле, ибо нос не дорос. Знал и продолжал делать назло.
— Что-то твой Альмар не торопится к нам на подмогу, — сказал отец и протянул руки к огню. — Видимо, надеется, что пока суд да дела, дэй'ном избавят его еще от одного Джэрэт'лига.
— Ты это сам придумал или тебе Идор нашептал?
Мэй устал спорить и доказывать невиновность Альмара в гибели Моргена. Он сам тяжело переживал смерть младшего из братьев, но не понимал неистового желания отца найти виновника в ком-то еще, кроме дэй'ном. Если бы Мэй в тот злополучный день не сражался под стенами Эмасса, то, по всей видимости, отец бы возложил всю вину на первенца.
— Альмар никогда не был честен с нами. Он хочет извести всю нашу семью под корень, — упрямо твердил Финигас. — Я ему Моргена никогда не прощу.
И не простит. Кто бы сомневался.
— Мы должны раз и навсегда покончить с предательством Гваэхардов, — продолжал настаивать князь. — Эти выскочки как кость в горле у всего Тир-Луниэна вот уже двести лет. Я устал терпеть его заносчивость и обман.
— Отец! — взорвался Мэй, швыряя об пол чашку с водой. — Я не обязан слушать твои безумные речи.
— Ты обязан и будешь!
Они уже много лет разговаривали исключительно криком. Иногда слугам приходилось разнимать их в драке, вернее, оттаскивать Финигаса, норовившего кулаком учить сына уму разуму. Такова была странная любовь могущественного униэнского князя — сурового отца. А в том, что это именно любовь — они оба не сомневались.
— Ты по-прежнему мой сын и связан клятвой верности! Так что ты будешь слушать меня, даже если я буду нести пьяный бред, — отчеканил Финигас, глядя Мэю прямо в глаза. — И ты будешь делать то, что я прикажу.
Но тот, против обыкновения, не стал отводить взор.
— И что же ты хочешь мне приказать, отец? — спросил Рыжий, наклонившись к отцу так, чтобы находиться лицом к лицу.
Пусть смотрит в свое отражение, пусть узнает свой собственный упрямый взгляд, пусть учится признавать чужую правоту.
— Мы должны запереть Альмара в Барсовом ущелье, не дать ему пройти к Мор-Хъерике и отобрать нашу победу, как он привык делать, — сказал спокойно Финигас.
Чтобы никто не смог их подслушать, князь говорил на дамсине — редком наречье восходных ангай, специально разученном для подобных случаев.
— В Барсовом ущелье негде спрятаться от стрел дэй'ном. Они разорвут королевскую дружину в клочья.
— Это не наша печаль.
— Но очень напоминает предательство, которое ты так люто ненавидишь в других, — прорычал Рыжий, скалясь по-волчьи.
Его трясло от гнева и разочарования. Лойс раздери, Альмар был Мэю другом. Другом! Сколько раз Рыжий приходил на выручку, сколько раз Альмар насмерть загонял своего коня, чтобы поспеть на помощь Мэйтианну.
— Он оставил Моргена умирать на Лебяжьем перевале. Бросил на растерзание грязным скотам. На забаву живодерам Верховного Вигила! — Финигас кричал не помня себя, брызгая слюной, давясь своим ужасным горем. — Моего Моргена больше нет! Его убили! Убили из-за того, что нашему Верховному Королю было лень оторвать свою тощую задницу от кресла!
Рыжий с трудом опознал брата в груде окровавленной плоти, ему становилось дурно от одной мысли о том, что с Моргеном сотворили дэй'ном. Он помнил, как взахлеб рыдал над трупом, прикрывая ладонью зияющие раны вырванных глазниц. Несколько дней выпали из памяти Мэя навсегда, и только из сторонних разговоров он узнал, что вместе со своим отрядом вырезал несколько поселений дэй'ном, не щадя никого — ни младенца в колыбели, ни древней старухи. Разум Рыжего поглотило безумие мести.
Но беспощадному убийце необязательно становиться еще и предателем.
— Решай, сын, прямо сейчас решай. Ты со мной? — совершенно спокойно спросил вдруг Финигас.
— Нет, — сказал Мэй. — Я — против! Никогда!
— Отступник!
Стража снаружи подумала, что кто-то из спорщиков хватил мечом по столешнице. По идее следующий удар должен был раскроить чей-то череп. И этот меч держал в руке Мэйтианн'илли. Крылатый, словно сам по себе, скользнул в руку Рыжему, когда отец одним ударом смел со стола все, что там было: письменные принадлежности, карты и донесения. Воины замерли у входа, не зная, что предпринять.
— Ты мне не сын более! Нет у меня сына! Отступник!
— Ты спишь с открытыми глазами, мой лорд, — сочувственно сказал Дайнар, когда от легчайшего прикосновения к плечу Мэй всем телом вздрогнул и едва не выпал из седла.
Рыжий сдержанно отстранился, продолжая пребывать в плену своих видений. В такие моменты к нему не стоило прикасаться без особой нужды.
Наверное, солнце сильно напекло голову. Только так и можно объяснить нынешнее странное состояние: сны наяву, оцепенение, звон в ушах. По щеке ползала муха, а Мэй не чувствовал, как накануне не реагировал на тонкие намеки бурмийского посла. Старый хитрый аристократ-нэсс спал и видел построить свою крепость на южном берегу Лаэг-Фарр. Обещал он щедро и много, но Мэя не проведешь на сладких сказочках. Жадность нэсс, еще в незапамятные времена вышедшая им боком, недаром стала поговоркой. Даже объевшись сладким медом Смерти, они не переставали посматривать на чужое добро. Переговоры длились трое суток без перерыва. Все вымотались до предела, но не разъехались до тех пор, пока не скрепили подписями оборонительный договор. Униэн, ангай и нэсс прекрасно понимали, что, скорее всего, это последняя возможность о чем-то договориться перед тем, как Верховный Вигил Чардэйка отдаст приказ наступать.
— Пожалуй, надо сделать привал, — разумно решил Мэй. — Что-то я устал.
Редчайшее признание, которое, казалось, пытками из Рыжего не вырвать. Переписка с леди Хелит подействовала на князя самым наилучшим образом. Он и раньше любил предаться радостям эпистолярного жанра, предпочитая излагать свои мысли посредством чернил и листа бумаги, но вся переписка быстро свелась к официальным отчетам, обмену новостями с Сэнханом и редким, как радуга в пустыне, письмам из Лот-Алхави. Что может быть лучше, чем сесть в удобное кресло и неспешно поскрипеть обкусанным перышком, отливая в серебро слов золотые запасы многолетних размышлений? Совершенно отдельное удовольствие — читать адресованное тебе послание, гадать о недосказанном и оставшемся между строк. От писем Хелит пахло цветами из алаттского сада, от писем Мэйтианна… наверное, костром или свечным воском. И ни разу Рыжий не спросил у гонца о Хелит, словно страшился спугнуть радость сюрприза, притаившегося в каждом полученном письме. Дайнар неоднократно замечал, как его господин ради достоверности ответа на поставленный алатткой вопрос часами рылся в книгах, оттачивая аргументы и контраргументы в заочном споре.
— Ты просто никогда не пробовал дружить с женщинами, — рассмеялась Даугир, когда он поделился своими наблюдениями. — Порадуйся за нашего князя. У него появился кто-то, кому он доверяет свои мысли.
Не стал Дайнар ир'Сагар спорить с женщиной, но призадумался. Ведь никому в Эр-Иррине даже в голову не пришло мыслить о чем-то непристойном или, паче того, скабрезном, когда речь шла о Мэйтианне и Хелит, об их отношениях и частой переписке. До такой степени важной оказалась призрачная вероятность того, что Мэй оживет и снова станет человеком, а не пустым сосудом для яда сражений.
Они все как один, без малейшего колебания, без доли сомнения отправились за Рыжим в бессрочную опалу, поменяв комфорт и покой Исконного Тир-Луниена на суровую жизнь Приграничья. Мужчины, женщины, и даже подростки. А ведь Мэй никогда не просил о поддержке. Отвернись от него все униэн, он бы собрал под свои знамена нэсс и ангай. То-то позора было бы для всего народа! Не отмыться вовек.
Они отстроили Эр-Иррин, они поднялись на ноги и без стыда могли глядеть в лицо самому королю — все те, кто преклонил колено перед опустошенным, опозоренным, униженным, отвергнутым родней и обществом Мэем-Отступником. Они сказали ему: «Будь нашим князем. Веди нас, ибо мы верим в тебя и в твою невиновность», — не пожалев о содеянном, хотя никто ничего не приобрел — только потерял. Дайнара бросила невеста, Даугир развелась с мужем, Ликнар лишился всей семьи. Да что вспоминать… одна маета и расстройство.
А пока парни честно уминали за обе щеки копченое мясо с зеленью, запивая его ключевой водицей, Мэй задремал уже по настоящему, положив расслабленную ладонь на холку Ро.
Попробуй теперь подойди к хозяину! Сразу доведется отведать острых зубов верной мохнатой стражницы. Ведь только делает вид, что дремлет, хитрюга, то и дело приподнимает веко, сверкая изумрудами зорких глаз:
« Не сметь! Не сметь будить моего Господина!»
Не волнуйся, Храбрая, никто его не тронет. Пусть спит, пока есть такая возможность.
…— …Мэй! Мэй! Где отец?! — хрипло проорал Сэнхан.
Он окончательно сорвал голос, и только родственник мог разобрать смысл в ломком клёкоте, на котором Сэнхан изъяснялся. Княжичу подали свежего коня, теперь он был озабочен поиском отца в гуще битвы.
Мэй отправил в бездны еще одного дэй'ном и тоже осмотрелся. Как ни старался, сине-белого личного штандарта Финигаса он взглядом не нашел.
И тут обоих княжичей настигла весть о внезапном прорыве Желтых Повязок с фланга. Положение армии униэн усугублялось еще и тем обстоятельством, что войска из Лот-Алхави, отборные и свежие силы подкрепления, задерживались. Глаза Финигаса сверкали торжеством и мстительным превосходством, когда он официально передавал все права на Галан Май Сэнхану. По большому счету, Мэю было уже все равно. Роковые слова сказаны, публично названный «отступником» лишается всех прав наследника навсегда, пусть он сто раз первенец. Все сразу вспомнили о пророчестве ангайской вещуньи, а, самое главное — о дне рождения Мэйтианна'илли. Как говорится, Лойс клеймит не глядя, но всегда приходит по душу своего помазанника. Иначе как бы сын осмелился поднять меч на отца? Мэй не стал никого разочаровывать и молча отрекся, как требовали традиции. Но войну никто по такому ничтожному поводу отменять не стал, разумеется. Гибнуть в первом же бою, чтобы избежать позора, Рыжий тоже не собирался. С отеческим благословением или без оного, а жить ему не разонравилось.
— Я его не вижу! — отозвался Мэй.
Зато он увидел раненого, истекающего кровью Дайнара, из последних сил цепляющегося за гриву взмыленной лошади.
— Милорд! Мэй! Там… окружили… спасите… князь ранен…
Сэнхан и Мэй не раздумывая бросились на подмогу Финигасову отряду, который собственными телами закрыл брешь, образовавшуюся в обороне униэн. Идор должен был удерживать центр, пока они не вытащат отца. Он и держался, пока мог.
Ранх просунул черенок в щель образованную усилиями Хелит, чтобы использовать лопату как рычаг. Втроем они надавили на него и сдвинули крышку саркофага, открыв содержимое каменного гроба. Хелит оказалась совершенно права. Внутри лежал скелет в остатках доспехов. Пластинки панциря, похожие на рыбьи чешуйки, заполняли пустую грудную клетку. Кости черепа обрамляли длинные, иссиня-черные волосы красиво. Они были тщательно заплетены в толстые косы и уложены на грудь. Хелит показалось, что у скелета сохранились ногти, но, приглядевшись, она поняла, что это золотые колечки в форме соколиных когтей, надетые на кончик каждого пальца. Понять с первого взгляда, мужчина то был или женщина, Хелит не смогла. Униэн носили косы вне зависимости от пола и возраста. И только совсем недавно вошло в моду завязывать волосы в хвост на макушке или стричь челку.
— Посвети мне, — попросила Хелит.
Она не хотела сбрасывать на пол крышку. Они потом ни за что не смогли поставить её на место. А разглядеть вожделенный горшочек с золотишком или шкатулочку с драгоценностями ей слишком уж нетерпелось.
— Там что-то есть! — обрадовалась девушка и безо всякого страха засунула руку в глубину гроба.
— Не надо! — хором завизжали девчонки.
— Да там все высохло давным-давно, — фыркнула Хелит и с самым сосредоточенным видом начала ковыряться в останках.
Ранх взирал на свою госпожу с нескрываемым восторгом. Еще бы! Такой бесстрашной женщины он никогда еще не встречал, не говоря уж о том, что ангайку и под страхом смерти в подземелье не загонишь.
— Ну, и что тут у нас? — пробормотала леди Хелит, извлекая на свет прямоугольную коробочку длиной в полторы мужские ладони.
Она осторожно обтерла находку подолом юбки. Это был пенал из кости, покрытый тончайшей резьбой, что походила на изысканное кружево. Снежинки, листочки, цветы, птичьи перья, вырезанные с бесподобной точностью, так, чтобы была видна каждая прожилочка, вместе образовывали затейливый узор, от которого невозможно было оторвать взгляд. Сбоку у пенала имелся крошечный золотой замочек — крючок, продетый в петельку.
— Откроем? — спросила Хелит и улыбнулась.
Улыбка у леди вышла хищная и опасная.
«Такая, как миледи Гвварин, открыла бы и врата в бездны Тэнома просто из чистого любопытства», — подумалось внезапно Ранху.
Она подцепила ноготком крючочек.
— О-о-ох!
Вздох полнейшего восхищения вырвался из глотки дружинника, его единодушно подхватили фрейлины. И тут не было ничего удивительного. Ведь если уж быть честным до конца, то все обитатели алаттского дворца жили точно в казарме, независимо от того, что именно они надевали на чресла — штаны или юбку. Сопливые девчонки Бессет и Флин разбирались в оружии не хуже любого из ветеранов.
На ладонь Хелит легла вещь, которой смело можно было бы украсить костюм короля. Хотя более всего она напоминала наконечник копья, который, в общем-то, сложно назвать бесполезной цацкой. И все же не оторвать глаз от синевато-серого стального острия. Чистые линии граней, бесконечная мощь, вложенная в металл неведомым мастером. Нет ничего удивительного в том, что такую сумасшедшую красоту уложили в гроб к доблестному воителю… или воительнице. Кожу на ладонях Хелит пощипывало настолько велика была магическая сила найденного артефакта. И еще неизвестно, чего могло стоить это прикосновение, если бы девушка не была настолько устойчива к волшебству.
— Вы как хотите, а я эту штуку забираю, — заявила Хелит. — И только попробуйте мне хоть словечко на сторону молвить!
Мэй мог бы гордиться своей невольной ученицей. Девушка точно скопировала его интонации и жесткий взгляд.
— К тебе, Бессет, это относится прежде всего. Запомнила?
Девочка завороженно поглядела в яркие серо-голубые глаза своей госпожи и поняла, что скорее даст себя разрезать на сто кусков, чем выдаст тайну их находки.
— А теперь задвинем крышку и возвращаемся обратно, пока нас не хватилась моддрон Гвирис, — приказала Хелит.
Разумеется, отважную четверку кладоискателей никто и не думал искать. Мадд Хефейд был в отъезде, а достойная дама Гвирис как раз прилегла отдохнуть.
Той же ночью Хелит снова отправилась к тайной гробнице, но уже не мародерничать, а тщательно перерисовать надпись на саркофаге. Одно из слов показалось ей знакомым.
«… А еще в одном старинном свитке я нашла упоминание о некоей Ридвен из Аун-Хот, по прозвищу Ястребица. Редкий пример, когда женщина стала прославленной воительницей.»
Из письма Хелит к Мэю
«Ридвен Ястребица — первая жена того самого Эйркела Воителя. Говорят, она была великой волшебницей. Интересно, где ты сумела найти упоминание о ней, ведь её имя вытерто из всех хроник?»
Ответ Мэйтианна'илли
Летний вечер сжимал в страстных объятиях разомлевший от жары город. Но тот, уже которое столетие безнадежно влюбленный в беспокойное море, принимал ласки как должное, словно знаки внимания давно опостылевшего поклонника, но не отвечал взаимностью. Он печально глядел тысячами окон в закат, безо всякой причины ожидая чуда. Звали его Лот-Алхави — Гора Бессмертных Воинов. За три тысячи лет город растерял свою изначальную воинственность, постепенно превращаясь в изысканный монумент былому величию. Не осталось даже намека на то, что когда-то на высоком скальном уступе искусные униэн возвели могучую грозную крепость, державшую в повиновении все побережье от устья Дон-Сирроны до отрогов Ангайских Белых гор. Впоследствии все эти земли стали называться Тир-Луниэном, а крепость превратилась в трепетно хранимое сердце страны и всего народа. Великие поэты называли Лот-Алхави «устремленным в океан каменным кораблем», сравнивали с золотым цветком, выпавшим из руки Ито Перворожденной. А с чем еще можно было сравнить столицу униэн в час заката, когда каждый камень, каждая стена и каждое окно окрашивались во все оттенки солнечного золота? Сколько странников, оказавшись волей случая в этот миг на улицах Лот-Алхави, навеки прикипели к нему всем сердцем и никогда больше не покинули пределы городских стен! Сколько гордецов и честолюбцев, впервые глядя на белые стены Города Королей, говорили себе: «Ты будешь моим! Ты покоришься моей воле!» Но Лот-Алхави горазд на сюрпризы и никогда не оправдывал чужих ожиданий. Только тот, кто сумеет полюбить его извилистые улицы, его дома-крепости и дома-шкатулки, его жесткие нравы и печальные песни, только тот, кто добровольно откажется от своей сущности и примет его в себя целиком, может рассчитывать на благосклонность древней столицы.
Лот-Алхави отберет у своего неофита всё: таланты, знания, веру и любовь, а взамен даст лишь сладкое и хрупкое чувство причащения от даров вечности.
«Ах, град златой, ты подобен мечте вечно юного бога. Ты — птица, летящая в бездну морскую. Славой и древнею тайною путь твой увенчан. Услышь, Лот-Алхави, как сердце в разлуке тоскует!» — говорил древний поэт, чье имя не сохранили дотошные историки.
Зря воображение потрясенных и сломленных столичными красотами путников рисует роскошества королевского дворца. Золото, серебро, мрамор, яшма и малахит, шелк, атласы… Ха! Это было бы слишком… м-м-м… банально, что ли. Нет там никаких мозаик из самоцветов, нет причудливой резьбы, не найдет придирчивый глаз и никаких архитектурных излишеств. Лишь прямые строгие линии колонн, пронизанные светом анфилады парадных залов, белоснежный искристый камень на полу, бледно-зеленые шелка тончайших занавесей, струящихся меж пальцами вечных сквозняков. По такому дворцу надо не ходить, а летать.
Где же твои сверкающие крылья, Альмар Верховный Король? Где твоя свобода? Ушла, убежала вприпрыжку, ускользнула, словно неверная возлюбленная. Не зови её, Верховный Король, она не вернется. От тех, кто надел строгий платиновый венец, непокорная дева-Воля сбегает первой. Точь-в-точь, как последний предрассветный сон утекает меж ресниц, потревоженный первыми солнечными лучами. Захочешь — не поймаешь.
Глаза у Верховного Короля темные и жесткие, словно не смотрит, а живьем снимает кожу. И пусть никого не введет в заблуждение белизна его рук и расслабленная поза мечтателя: под легкой одеждой скрывается тело закаленного бойца, готового в любую минуту отразить внезапный удар. А потом чужеземцы удивляются, отчего рядом с Владыкой униэн никогда не увидишь хотя бы парочки телохранителей. Да он сам кого хочешь защитит от подлого удара. И только от самого себя, как известно, нет спасения.
Они сидели в глубоких креслах на широком, открытом всем ветрам балконе, и делали вид, что любуются закатом. Спору нет — закат выдался восхитительный.
— Интересно, она действительно так похожа на Ллефел? — размышлял вслух Верховный Король униэн.
Хрупкая полупрозрачная красота супруги Оллеса будила у Альмара слишком грустные воспоминания. Некоторые, невидимые постороннему взгляду раны никогда не заживают. А леди Ллефел, к сожалению, принадлежала к той породе женщин, которых забыть невозможно.
— А каково впечатление лорда Тайгерна? — деликатно полюбопытствовал Риадд ир'Брайн.
— Сказал, что красота леди Хелит чрезмерно холодна и схожа не с цветком, а с ледяным кинжалом.
— Но она в самом деле дочь Оллеса, а не оборотень? История, приключившаяся по дороге в Эр-Иррин, представляется мне слишком подозрительной для того, чтобы быть правдой, государь.
— Рэвинду не удалось пробиться через броню её разума, но никаких признаков колдовской подмены, по словам Тайго, он не нашел, — молвил король.
— Вы так доверяете словам младшего брата Отступника? — подозрительно сощурился Риадд. — Слишком много странностей для обычного приключения. Судите сами, государь: на девушку нападают разбойники, всех убивают, а её лишь ранят, после чего она полностью теряет память; её спасает Мэй-Отступник, он увозит леди Хелит в Эр-Иррин. К тому же все эти слухи о предсказании Читающей-по-Нитям…
— Это провокация дэй'ном! — резко бросил Альмар.
Внезапный порыв ветра унес прочь его слова, развеяв их над утесом, словно пригоршню пепла.
— Даже если это провокация, речь идет о короне Тир-Луниэна. Не более, но и не менее, — вкрадчиво мурлыкнул ир'Брайн.
Король оторвал свой взор от линии горизонта и пронзил придворного своими черными зеницами.
— Верховный вигил Эйген специально подкинул эту сплетню, чтобы навлечь на леди Хелит неприятности.
— Возможно. Даже не исключаю, что так оно и есть, — нехотя сдался легат. — Я выполню вашу просьбу и отвезу леди Хелит приглашение на осенний праздник Равноденствия. Заодно передам ей небольшую сумму денег. Только, боюсь, она пустит их на укрепление крепостных стен, а не на покупку достойных нарядов.
— Значит, она настоящая дочь Оллеса, — облегченно вздохнул Верховный Король.
— Слишком настоящая. И у неё чересчур тесные отношения с Мэем.
— То есть? — пожелал уточнения король.
— Они регулярно обмениваются письмами. Между Алаттом и Эр-Иррином гонцы протоптали настоящую дорогу. Разве лорд Тайгерн вам об этом не доложил, мой государь?
Мало кто в Лот-Алхави питал к Отступнику хоть малую толику приязненных чувств, и подобных настроений от Владыки никогда не скрывали.
— В этих письмах есть что-то предосудительное? — прямо спросил Альмар.
Он ни на миг не усомнился, что переписку леди Хелит и Рыжего Мэя перехватывают и читают специальные агенты. В ответ Риадд легким движением извлек из рукава сложенный вчетверо листочек дешевой бумаги и протянул его королю.
«Ты пишешь о своем духовном увечье, словно о чем-то неизменном. Будто это приговор, навеки отдаляющий тебя от остальных людей. Но всем ранам, если они не смертельны, свойственно затягиваться. Даже безногий калека, с которым ты так любишь себя сравнивать, в конце концов находит способ как-то компенсировать свой недостаток. У слепца развивается острейший слух, а глухой учится понимать речь по губам. Чем же ты хуже, Мэй? Ты же сам говоришь, что чувствуешь себя полноценным и целостным только в битве, что ты способен испытывать радость победы, тебя охватывает ярость и гнев, как и всех остальных людей. Так, может быть, тебе стоит попытаться научиться смотреть на любовь, творчество и вдохновение с иной точки зрения? Мне отчего-то кажется, что это вполне тебе по силам.»— прочитал Альмар и нахмурился:
— Я не вмешиваюсь в методы твоей работы, ир'Брайн, но тебе не кажется, что всему есть или должна быть мера?
— А я так и не знаю, можно ли верить Отступнику, мой государь.
— Ты ничего не знаешь. Никто ничего не знает, — резко бросил Альмар и встал из кресла, давая ветру подхватить черную гриву волос. — Оставь воеводе Хефейду деньги, потребные для ремонта крепостных стен, а леди Хелит привези в Лот-Алхави. Под любым предлогом, любой хитростью, но замани её в столицу. Главное не злоупотребляй властью и не угрожай ей. Дочь Оллеса и наследница Эйркела и Ридвен достойна уважения. Таков будет мой приказ.
Риадд ир'Брайн с тревогой поглядел в спину удаляющемуся королю. Иногда Альмар умел сделать совершенно непредсказуемый ход, последствия которого невозможно ни предсказать, ни просчитать. Ведь и вправду никто доподлинно не знает, что же приключилось в ночь перед битвой в Мор-Хъерике пятьдесят семь лет назад. Или знает?
…— Сколько можно спать?! Вставай!
Голос безжалостно вырвал Мэя из теплого уютного сна. После вчерашнего утреннего боя, когда они с Идором отбили атаку дэй'ном в Каменном урочище, он свалился на походное одеяло, не раздеваясь, в чем был.
— Поднимайся! Нам нужно поговорить. Срочно!
— Королевская дружина уже на подходе? — пробормотал сквозь сон Мэй, пытаясь отмахнуться от требовательной руки отца, теребившей его за плечо. — Возьми Сэнхана… Отстань, ради всех Богов!
Но от Финигаса невозможно отбрыкаться, особенно если ему что-то нужно. Он будет терзать свою жертву, точно боевой пес, пока не добьется своего.
— Чего тебе надобно, отец? — прорычал Мэй, окончательно пробуждаясь.
Он быстро сполоснул лицо холодной водой, чтобы взбодриться, но лишь размазал грязь по щекам. «Ну и ладно, в лагере все равно не перед кем особо красоваться», — решил Мэй и кое-как собрал перепутанные, слипшиеся от пота волосы в хвост, чтоб в глаза не лезли.
Финигас небрежно бросил на край стола свой широкий плащ, подбитый рысьим мехом, и по-хозяйски расположился в Мэевом кресле. Он прекрасно знал, что сына раздражает такая манера обращения: словно с маленьким мальчиком, у которого нет смысла испрашивать согласия ни в каком деле, ибо нос не дорос. Знал и продолжал делать назло.
— Что-то твой Альмар не торопится к нам на подмогу, — сказал отец и протянул руки к огню. — Видимо, надеется, что пока суд да дела, дэй'ном избавят его еще от одного Джэрэт'лига.
— Ты это сам придумал или тебе Идор нашептал?
Мэй устал спорить и доказывать невиновность Альмара в гибели Моргена. Он сам тяжело переживал смерть младшего из братьев, но не понимал неистового желания отца найти виновника в ком-то еще, кроме дэй'ном. Если бы Мэй в тот злополучный день не сражался под стенами Эмасса, то, по всей видимости, отец бы возложил всю вину на первенца.
— Альмар никогда не был честен с нами. Он хочет извести всю нашу семью под корень, — упрямо твердил Финигас. — Я ему Моргена никогда не прощу.
И не простит. Кто бы сомневался.
— Мы должны раз и навсегда покончить с предательством Гваэхардов, — продолжал настаивать князь. — Эти выскочки как кость в горле у всего Тир-Луниэна вот уже двести лет. Я устал терпеть его заносчивость и обман.
— Отец! — взорвался Мэй, швыряя об пол чашку с водой. — Я не обязан слушать твои безумные речи.
— Ты обязан и будешь!
Они уже много лет разговаривали исключительно криком. Иногда слугам приходилось разнимать их в драке, вернее, оттаскивать Финигаса, норовившего кулаком учить сына уму разуму. Такова была странная любовь могущественного униэнского князя — сурового отца. А в том, что это именно любовь — они оба не сомневались.
— Ты по-прежнему мой сын и связан клятвой верности! Так что ты будешь слушать меня, даже если я буду нести пьяный бред, — отчеканил Финигас, глядя Мэю прямо в глаза. — И ты будешь делать то, что я прикажу.
Но тот, против обыкновения, не стал отводить взор.
— И что же ты хочешь мне приказать, отец? — спросил Рыжий, наклонившись к отцу так, чтобы находиться лицом к лицу.
Пусть смотрит в свое отражение, пусть узнает свой собственный упрямый взгляд, пусть учится признавать чужую правоту.
— Мы должны запереть Альмара в Барсовом ущелье, не дать ему пройти к Мор-Хъерике и отобрать нашу победу, как он привык делать, — сказал спокойно Финигас.
Чтобы никто не смог их подслушать, князь говорил на дамсине — редком наречье восходных ангай, специально разученном для подобных случаев.
— В Барсовом ущелье негде спрятаться от стрел дэй'ном. Они разорвут королевскую дружину в клочья.
— Это не наша печаль.
— Но очень напоминает предательство, которое ты так люто ненавидишь в других, — прорычал Рыжий, скалясь по-волчьи.
Его трясло от гнева и разочарования. Лойс раздери, Альмар был Мэю другом. Другом! Сколько раз Рыжий приходил на выручку, сколько раз Альмар насмерть загонял своего коня, чтобы поспеть на помощь Мэйтианну.
— Он оставил Моргена умирать на Лебяжьем перевале. Бросил на растерзание грязным скотам. На забаву живодерам Верховного Вигила! — Финигас кричал не помня себя, брызгая слюной, давясь своим ужасным горем. — Моего Моргена больше нет! Его убили! Убили из-за того, что нашему Верховному Королю было лень оторвать свою тощую задницу от кресла!
Рыжий с трудом опознал брата в груде окровавленной плоти, ему становилось дурно от одной мысли о том, что с Моргеном сотворили дэй'ном. Он помнил, как взахлеб рыдал над трупом, прикрывая ладонью зияющие раны вырванных глазниц. Несколько дней выпали из памяти Мэя навсегда, и только из сторонних разговоров он узнал, что вместе со своим отрядом вырезал несколько поселений дэй'ном, не щадя никого — ни младенца в колыбели, ни древней старухи. Разум Рыжего поглотило безумие мести.
Но беспощадному убийце необязательно становиться еще и предателем.
— Решай, сын, прямо сейчас решай. Ты со мной? — совершенно спокойно спросил вдруг Финигас.
— Нет, — сказал Мэй. — Я — против! Никогда!
— Отступник!
Стража снаружи подумала, что кто-то из спорщиков хватил мечом по столешнице. По идее следующий удар должен был раскроить чей-то череп. И этот меч держал в руке Мэйтианн'илли. Крылатый, словно сам по себе, скользнул в руку Рыжему, когда отец одним ударом смел со стола все, что там было: письменные принадлежности, карты и донесения. Воины замерли у входа, не зная, что предпринять.
— Ты мне не сын более! Нет у меня сына! Отступник!
— Ты спишь с открытыми глазами, мой лорд, — сочувственно сказал Дайнар, когда от легчайшего прикосновения к плечу Мэй всем телом вздрогнул и едва не выпал из седла.
Рыжий сдержанно отстранился, продолжая пребывать в плену своих видений. В такие моменты к нему не стоило прикасаться без особой нужды.
Наверное, солнце сильно напекло голову. Только так и можно объяснить нынешнее странное состояние: сны наяву, оцепенение, звон в ушах. По щеке ползала муха, а Мэй не чувствовал, как накануне не реагировал на тонкие намеки бурмийского посла. Старый хитрый аристократ-нэсс спал и видел построить свою крепость на южном берегу Лаэг-Фарр. Обещал он щедро и много, но Мэя не проведешь на сладких сказочках. Жадность нэсс, еще в незапамятные времена вышедшая им боком, недаром стала поговоркой. Даже объевшись сладким медом Смерти, они не переставали посматривать на чужое добро. Переговоры длились трое суток без перерыва. Все вымотались до предела, но не разъехались до тех пор, пока не скрепили подписями оборонительный договор. Униэн, ангай и нэсс прекрасно понимали, что, скорее всего, это последняя возможность о чем-то договориться перед тем, как Верховный Вигил Чардэйка отдаст приказ наступать.
— Пожалуй, надо сделать привал, — разумно решил Мэй. — Что-то я устал.
Редчайшее признание, которое, казалось, пытками из Рыжего не вырвать. Переписка с леди Хелит подействовала на князя самым наилучшим образом. Он и раньше любил предаться радостям эпистолярного жанра, предпочитая излагать свои мысли посредством чернил и листа бумаги, но вся переписка быстро свелась к официальным отчетам, обмену новостями с Сэнханом и редким, как радуга в пустыне, письмам из Лот-Алхави. Что может быть лучше, чем сесть в удобное кресло и неспешно поскрипеть обкусанным перышком, отливая в серебро слов золотые запасы многолетних размышлений? Совершенно отдельное удовольствие — читать адресованное тебе послание, гадать о недосказанном и оставшемся между строк. От писем Хелит пахло цветами из алаттского сада, от писем Мэйтианна… наверное, костром или свечным воском. И ни разу Рыжий не спросил у гонца о Хелит, словно страшился спугнуть радость сюрприза, притаившегося в каждом полученном письме. Дайнар неоднократно замечал, как его господин ради достоверности ответа на поставленный алатткой вопрос часами рылся в книгах, оттачивая аргументы и контраргументы в заочном споре.
— Ты просто никогда не пробовал дружить с женщинами, — рассмеялась Даугир, когда он поделился своими наблюдениями. — Порадуйся за нашего князя. У него появился кто-то, кому он доверяет свои мысли.
Не стал Дайнар ир'Сагар спорить с женщиной, но призадумался. Ведь никому в Эр-Иррине даже в голову не пришло мыслить о чем-то непристойном или, паче того, скабрезном, когда речь шла о Мэйтианне и Хелит, об их отношениях и частой переписке. До такой степени важной оказалась призрачная вероятность того, что Мэй оживет и снова станет человеком, а не пустым сосудом для яда сражений.
Они все как один, без малейшего колебания, без доли сомнения отправились за Рыжим в бессрочную опалу, поменяв комфорт и покой Исконного Тир-Луниена на суровую жизнь Приграничья. Мужчины, женщины, и даже подростки. А ведь Мэй никогда не просил о поддержке. Отвернись от него все униэн, он бы собрал под свои знамена нэсс и ангай. То-то позора было бы для всего народа! Не отмыться вовек.
Они отстроили Эр-Иррин, они поднялись на ноги и без стыда могли глядеть в лицо самому королю — все те, кто преклонил колено перед опустошенным, опозоренным, униженным, отвергнутым родней и обществом Мэем-Отступником. Они сказали ему: «Будь нашим князем. Веди нас, ибо мы верим в тебя и в твою невиновность», — не пожалев о содеянном, хотя никто ничего не приобрел — только потерял. Дайнара бросила невеста, Даугир развелась с мужем, Ликнар лишился всей семьи. Да что вспоминать… одна маета и расстройство.
А пока парни честно уминали за обе щеки копченое мясо с зеленью, запивая его ключевой водицей, Мэй задремал уже по настоящему, положив расслабленную ладонь на холку Ро.
Попробуй теперь подойди к хозяину! Сразу доведется отведать острых зубов верной мохнатой стражницы. Ведь только делает вид, что дремлет, хитрюга, то и дело приподнимает веко, сверкая изумрудами зорких глаз:
« Не сметь! Не сметь будить моего Господина!»
Не волнуйся, Храбрая, никто его не тронет. Пусть спит, пока есть такая возможность.
…— …Мэй! Мэй! Где отец?! — хрипло проорал Сэнхан.
Он окончательно сорвал голос, и только родственник мог разобрать смысл в ломком клёкоте, на котором Сэнхан изъяснялся. Княжичу подали свежего коня, теперь он был озабочен поиском отца в гуще битвы.
Мэй отправил в бездны еще одного дэй'ном и тоже осмотрелся. Как ни старался, сине-белого личного штандарта Финигаса он взглядом не нашел.
И тут обоих княжичей настигла весть о внезапном прорыве Желтых Повязок с фланга. Положение армии униэн усугублялось еще и тем обстоятельством, что войска из Лот-Алхави, отборные и свежие силы подкрепления, задерживались. Глаза Финигаса сверкали торжеством и мстительным превосходством, когда он официально передавал все права на Галан Май Сэнхану. По большому счету, Мэю было уже все равно. Роковые слова сказаны, публично названный «отступником» лишается всех прав наследника навсегда, пусть он сто раз первенец. Все сразу вспомнили о пророчестве ангайской вещуньи, а, самое главное — о дне рождения Мэйтианна'илли. Как говорится, Лойс клеймит не глядя, но всегда приходит по душу своего помазанника. Иначе как бы сын осмелился поднять меч на отца? Мэй не стал никого разочаровывать и молча отрекся, как требовали традиции. Но войну никто по такому ничтожному поводу отменять не стал, разумеется. Гибнуть в первом же бою, чтобы избежать позора, Рыжий тоже не собирался. С отеческим благословением или без оного, а жить ему не разонравилось.
— Я его не вижу! — отозвался Мэй.
Зато он увидел раненого, истекающего кровью Дайнара, из последних сил цепляющегося за гриву взмыленной лошади.
— Милорд! Мэй! Там… окружили… спасите… князь ранен…
Сэнхан и Мэй не раздумывая бросились на подмогу Финигасову отряду, который собственными телами закрыл брешь, образовавшуюся в обороне униэн. Идор должен был удерживать центр, пока они не вытащат отца. Он и держался, пока мог.