Страница:
Тогда почему так отчаянно зовет на помощь звонкая медь, разбиваясь тысячей отголосков внутри черепа? Почему заходится от жуткого предчувствия сердце?
«Беда, дурак! Вот что случилось!» — сказал себе Мэй.
Откуда только взялись силы, чтобы сжимать бока мчащейся галопом Сванни? Куда подевались боль и усталость?
— Стреляйте в гадов! Стреляйте! — подбадривала Хелит лучников, хотя в том уже не было ни малейшей необходимости.
Даже убедившись, что большинство защитников очнулись и пришли в себя, она продолжала звонить в колокол, чтобы закрепить эффект. А то вдруг их опять заколдует жуткая песня дэй'ном?
Подгонять лишний раз никого не требовалось. Первую атаку эр-ирринцы кое-как отбили, не дав дэй'ном приблизиться к стенам крепости. Спасенные от чар лучники с перепугу наполнили воздух вокруг тысячами стрел. Несколько метких выстрелов из катапульты внесли хаос в ряды атакующих, но самое главное, чья-то меткая рука сумела послать каленую стрелу в Водительницу Мертвых. Убить Йагра'су не так-то просто, но петь она больше не смогла. Оно и понятно, с раной в груди не шибко попоешь.
Саму Хелит пришлось силой отдирать от веревки, только весть о ранении колдуньи-дэй'ном помогла разжать её пальцы.
— Теперь мы точно отобьемся, не переживай, — успокаивал её Гвифин, смазывая раны на ладонях своим целебным снадобьем.
Но сначала он отпаивал Хелит какой-то пахучей настойкой, чтобы не икала от страха и не тряслась всем телом.
— Ты настоящая героиня. Если бы не ты, все бы кончилось плохо, очень плохо, — уверяла её Даугир.
Но девушка вовсе не чувствовала себя героиней. Она натерпелась такого лютого страху, что никакие похвалы и почести не могли истереть жуткие воспоминания о пережитом ужасе. Лорд Рэвинд вообще умер, попытавшись отразить магическое нападение. Гвифин чудом остался жив, попросту не успев в полную силу воспротивиться чарам Йагра'су.
— Что бы они с нами сделали? — спросила Хелит.
— Тебе лучше не знать, — уверил девушку Гвифин, мрачнея лицом. — Леди Даугир права. Нам просто повезло, что у тебя хватило ума взяться за колокол, и что ты оказалась настолько схожей с нашим князем.
— Чем схожей? — полюбопытствовала она.
— Лорд Мэйтианн'илли невосприимчив к магии. Совсем.
Её пробрало внутренним холодом до самых костей.
— А это плохо или хорошо?
— Как тебе сказать… С одной стороны, вредоносные чары ему не страшны, а с другой, раны его не вылечить магией. Теперь я понимаю, почему мои настои никак не сказались на твоей памяти.
Хелит через силу улыбнулась. От снадобий Гвифина ей всегда так сладко спалось, что даже снов не снилось. Какая уж тут память? Но все же приятно, что приютившие её люди не остались равнодушны к её беде. Словами не описать, до чего противно ничего не помнить о себе, о том, каковы твои привычки и наклонности. Воспоминания и есть та точка опоры, которая делает человека тем, кто он есть.
— Ну не плачь, все уже кончилось, — погладил её по голове ведун.
Хелит сама не заметила, когда начала тихонько всхлипывать. От пережитого потрясения, от жалости к себе, от невозможности вернуть себе личность.
«Ты никакая, ты — пустое место, чистый лист. Каждый напишет в твоей душе, что пожелает. Насколько же мало оказалось тебя, когда от прошлого ничего не осталось! Значит, там и не было ничего стоящего!» — жестоко объявила себе Хелит, закрывая лицо ладонями.
Она не видела, как многозначительно посмотрел на Дайгир ведун. Мол, эти мне благородные утонченные девицы, сами не знают чего им надо.
— Я тебе руки перевяжу осторожненько, и пойдешь помогать девушкам, — сварливо заявил Гвифин, полагая, что полезное занятие и помощь другим — лучшее средство от меланхолии.
Не будь у Мэя руки заняты мечом и кинжалом, они бы дрожали от ярости и гнева.
«Да как…»
Коварный удар от бедра, перерубивший врага пополам.
«Как они посмели?!»
Он насадил дэйном на меч как жука, буквально чувствуя, как сталь взрезает кишки и вонзается в позвоночник.
«…Посмели напасть на его крепость?! Получайте, твари! Получайте!»
С полуоборота, сильно и мощно прямо по шее. Кровь хлещет фонтаном. Хорошо!
«А так не хотите?»
Мэй ушел от контрудара, крутанулся вокруг оси, а потом ударил за спину, скорее угадывая, чем замечая нужное направление.
Он бился в пешем строю. Так Рыжему было привычнее, и не хотелось зазря губить Сванни. «Умная лошадь в наше скорбное время большая редкость», — любил говаривать Финигас. В данном вопросе Мэй мнение отца всегда разделял. Тем более, что к Сванни он относился, как к другу. А друзей предавать нельзя.
Дэй'ном словно затеяли какую-то непонятную новую игру. Они вели себя неправильно. Небольшое войско, пришедшее под стены Эр-Иррина, разделилось на две неравные части. Одна — меньшая, спешно бежала в сторону гор, другая — большая, осталась прикрывать отход первой. Дэй'ном, не жалея себя, решительно мостили заслон из собственных тел, лишь бы не дать униэн догнать своих бежавших сородичей.
«Неспроста это», — подумалось Мэю, но он отложил поиск ответа до окончания боя.
Всю накопившуюся ненависть за разоренные земли, за гибель неповинных поселенцев, за смерть своих воинов Рыжий выместил на дэй'ном, кроша их черепа, выпуская кишки, рубя хребты и конечности. И только когда рядом не осталось ни одного живого врага, а только горы окровавленных остатков, Мэй утер мокрое лицо и вспомнил, что у него зверски болит колено. Приволакивая ногу, он побрел к распахнутым воротам своего замка.
— Х-э-хэ-х…
Это хрипел немолодой уже дэй'ном, если судить не по смуглому хищному лицу, а по седым прядям волос, слипшимся на виске от крови. Из его живота торчало древко копья. Нэсс — воин Рыжего сумел приколотить вражину к земле, прежде чем его самого сразила чужая булава. Ударом человеку снесло полчерепа, и Мэй сумел опознать мертвого лишь по кожаному доспеху. У Бэнна-Птицелова осталась вдова, семеро детей и недостроенная ферма.
— Сдохни, наконец, — прошипел сквозь стиснутые зубы Рыжий, выдергивая из раненого острие копья, вместе с кусками внутренностей.
— Ещ-щ-щ-ще встретимс-с-с-ся, — выдохнул дэй'ном, умирая.
У них считалось, что убийца и его жертва будут продолжать сражаться и после смерти. До бесконечности, целую вечность. По идее, Мэя на том свете уже поджидала небольшая армия. Одном больше, одним меньше — какая разница?
— Милорд, я вам помогу!
Хельх подставил господину плечо, чтобы тот смог опереться на него и не упасть. Упражнения с копьем отняли у Рыжего последние силы. Он всем телом навалился на оруженосца, пытаясь удержать равновесие. Поэтому возвращение в Эр-Иррин получилось далеко не триумфальное, невзирая на одержанную славную победу. Иначе и быть не может, когда полководец добирается в замковый двор едва ли не ползком. Гордость весьма накладное чувство. А гордыня так вовсе смертный грех.
— Хочешь сказать, я тебе чем-то обязан? — холодно спросил Мэй. — За жизнь брата, за спасение остальных от Йагра'су?
Хелит не осталась в долгу. Она нехорошо сузила светлые красивые глаза, став на миг похожей на злую птицу. Или кошку.
— Если я кого и спасала, то, прежде всего, себя.
— Откровенно. Ты неплохо научилась говорить на НАШЕМ языке, — усмехнулся князь.
— На ВАШЕМ языке, — резко поправила его девушка.
Рыжий снова всех потряс. На это раз своей неблагодарностью и черствостью. Даже пристрастный Дайнар отказывался понимать своего друга и соратника. Вместо положенной обычаем и обычным здравым смыслом благодарности храброй девушке, Мэй изводил её придирками и подозрениями во всех прегрешениях. А главное, винил Хелит в нападении дэй'ном.
— Я готов заложить дрова собственного погребального костра, что они явились сюда из-за тебя, — заявил Мэйтианн, как только они остались наедине. — Не пожалели даже Йагра'су. Ты знаешь, кто это такая?
— Знаю. Просветили, — огрызнулась Хелит.
— Ничего ты не знаешь. Они живут по триста лет, и ни разу с момента рождения не видят солнечного света. Их появление предсказывают с точностью до мгновения, заранее зная, где, когда и у кого может родиться подходящая девочка. Подозреваю, что их вообще не бывает больше трех одновременно. Ты понимаешь, какая они редкость?
Рассказывая все это, Мэй упорно смотрел мимо собеседницы, словно за окном видел еще что-то, кроме затянутого тучами неба. Он устроился в кресле, аккуратно водрузив опухшую ногу с синюшным коленом на низкий табурет. И никому не признавался, до какой степени у него болит крестец от постоянного ёрзанья на неудобном сидении. От этого и столь мерзопакостное настроение. Ему просто чесалось бросить что-то тяжелое в стену, как можно ближе к Хелит.
— И вдруг, ни с того ни с сего, дэй'ном волокут Водительницу Мертвых на мои земли, заранее зная, что встретят решительный отпор. Тебе это не кажется странным?
— Мне пойти повеситься? — спросила она с нескрываемым вызовом.
Надо было видеть эти сложенные под грудью руки, этот гневный взгляд.
— Как ты разговариваешь с князем? — нахмурился Рыжий.
— Так же, как он со мной, — развела Хелит руками, мол, какие могут быть вопросы. — Прикажешь смиренно ползать у тебя в ногах? Не дождешься. Я не прошу почестей, но и унижать меня не стоит.
Внезапно Мэй удовлетворенно ухмыльнулся.
— Ну вот, наконец-то я смог поговорить с тобой Настоящей. Мне своих масок достаточно, чтоб созерцать твою кислую озабоченную физиономию, леди Хелит. Что сделано, то сделано. Но тебе не мешает узнать еще кое о чем…
Рыжий вкратце изложил сильно урезанную версию того, что рассказал ему мадд Хефейд, почти ничего не прибавив от себя, кроме, разве что, крошечного дополнения:
— Если ты думаешь, что дэй'ном забудут о тебе и после давешнего поражения побояться сунуть к нам нос, то ты глубоко и жестоко ошибаешься.
— А если мне поехать в Алатт?
— Пока тебе лучше оставаться здесь. Хеф тоже так считает. Придется тебе терпеть мое общество еще какое-то время…
— Считаешь, нам лучше заранее поругаться?
— Не поругаться, а договориться…
Мэй улыбнулся. Такой замечательной, открытой, искренней улыбки Хелит еще ни разу не видела на его лице. И, по всей видимости, она являлась лишь бледной тенью той, прежней, которая раньше постоянно жила на его губах и на дне зеленых глаз.
— Я хочу видеть рядом не Хелит из Алатта, а ту девушку, которая… смогла заткнуть глотку Йагра'су и позвать меня на помощь из такой дали. Окажешь мне такую честь?
— А что же взамен?
— Проси чего хочешь, — великодушно дозволил князь Приграничья.
Хелит думала недолго.
— Тогда и ты будь со мной настоящим. Без масок.
Усмешка сползла с физиономии Мэя, как змеиная кожа с рептилии во время линьки, уродливым выползком, повиснув на расквашенной в бою нижней губе.
— Тебя ждет неприглядное зрелище, Хелит, — прошептал Рыжий.
— Ничуть не лучшее, чем напускная любезность, от которой мороз по коже, и наигранное добродушие без капли искренности, — парировала девушка.
— Это потому, что я злой и нелюбезный.
— Вот и оставайся таким, — молвила Хелит.
А про себя подумала: «Лучше уж быть злым и вредным, чем вообще никаким».
Откровенно говоря, её сейчас в меньшей степени волновали смутные пророчества дэй'ном, да и они сами тоже, и гораздо больше — гнетущее чувство пустоты, нарастающее изнутри. А интуиция настойчиво подсказывала, что рядом с Мэем можно стать кем-то. Стать настоящей.
— Тогда исчезни с моих глаз, и позови Хельха и Гвифина, я спать хочу, — пробурчал Рыжий и сладко-пресладко зевнул.
Этой ночью он впервые за полгода спал крепко и спокойно. А главное, ему снились сны. Цветные, яркие, волшебные. Живые сны живого человека.
Глава 5
«Беда, дурак! Вот что случилось!» — сказал себе Мэй.
Откуда только взялись силы, чтобы сжимать бока мчащейся галопом Сванни? Куда подевались боль и усталость?
— Стреляйте в гадов! Стреляйте! — подбадривала Хелит лучников, хотя в том уже не было ни малейшей необходимости.
Даже убедившись, что большинство защитников очнулись и пришли в себя, она продолжала звонить в колокол, чтобы закрепить эффект. А то вдруг их опять заколдует жуткая песня дэй'ном?
Подгонять лишний раз никого не требовалось. Первую атаку эр-ирринцы кое-как отбили, не дав дэй'ном приблизиться к стенам крепости. Спасенные от чар лучники с перепугу наполнили воздух вокруг тысячами стрел. Несколько метких выстрелов из катапульты внесли хаос в ряды атакующих, но самое главное, чья-то меткая рука сумела послать каленую стрелу в Водительницу Мертвых. Убить Йагра'су не так-то просто, но петь она больше не смогла. Оно и понятно, с раной в груди не шибко попоешь.
Саму Хелит пришлось силой отдирать от веревки, только весть о ранении колдуньи-дэй'ном помогла разжать её пальцы.
— Теперь мы точно отобьемся, не переживай, — успокаивал её Гвифин, смазывая раны на ладонях своим целебным снадобьем.
Но сначала он отпаивал Хелит какой-то пахучей настойкой, чтобы не икала от страха и не тряслась всем телом.
— Ты настоящая героиня. Если бы не ты, все бы кончилось плохо, очень плохо, — уверяла её Даугир.
Но девушка вовсе не чувствовала себя героиней. Она натерпелась такого лютого страху, что никакие похвалы и почести не могли истереть жуткие воспоминания о пережитом ужасе. Лорд Рэвинд вообще умер, попытавшись отразить магическое нападение. Гвифин чудом остался жив, попросту не успев в полную силу воспротивиться чарам Йагра'су.
— Что бы они с нами сделали? — спросила Хелит.
— Тебе лучше не знать, — уверил девушку Гвифин, мрачнея лицом. — Леди Даугир права. Нам просто повезло, что у тебя хватило ума взяться за колокол, и что ты оказалась настолько схожей с нашим князем.
— Чем схожей? — полюбопытствовала она.
— Лорд Мэйтианн'илли невосприимчив к магии. Совсем.
Её пробрало внутренним холодом до самых костей.
— А это плохо или хорошо?
— Как тебе сказать… С одной стороны, вредоносные чары ему не страшны, а с другой, раны его не вылечить магией. Теперь я понимаю, почему мои настои никак не сказались на твоей памяти.
Хелит через силу улыбнулась. От снадобий Гвифина ей всегда так сладко спалось, что даже снов не снилось. Какая уж тут память? Но все же приятно, что приютившие её люди не остались равнодушны к её беде. Словами не описать, до чего противно ничего не помнить о себе, о том, каковы твои привычки и наклонности. Воспоминания и есть та точка опоры, которая делает человека тем, кто он есть.
— Ну не плачь, все уже кончилось, — погладил её по голове ведун.
Хелит сама не заметила, когда начала тихонько всхлипывать. От пережитого потрясения, от жалости к себе, от невозможности вернуть себе личность.
«Ты никакая, ты — пустое место, чистый лист. Каждый напишет в твоей душе, что пожелает. Насколько же мало оказалось тебя, когда от прошлого ничего не осталось! Значит, там и не было ничего стоящего!» — жестоко объявила себе Хелит, закрывая лицо ладонями.
Она не видела, как многозначительно посмотрел на Дайгир ведун. Мол, эти мне благородные утонченные девицы, сами не знают чего им надо.
— Я тебе руки перевяжу осторожненько, и пойдешь помогать девушкам, — сварливо заявил Гвифин, полагая, что полезное занятие и помощь другим — лучшее средство от меланхолии.
Не будь у Мэя руки заняты мечом и кинжалом, они бы дрожали от ярости и гнева.
«Да как…»
Коварный удар от бедра, перерубивший врага пополам.
«Как они посмели?!»
Он насадил дэйном на меч как жука, буквально чувствуя, как сталь взрезает кишки и вонзается в позвоночник.
«…Посмели напасть на его крепость?! Получайте, твари! Получайте!»
С полуоборота, сильно и мощно прямо по шее. Кровь хлещет фонтаном. Хорошо!
«А так не хотите?»
Мэй ушел от контрудара, крутанулся вокруг оси, а потом ударил за спину, скорее угадывая, чем замечая нужное направление.
Он бился в пешем строю. Так Рыжему было привычнее, и не хотелось зазря губить Сванни. «Умная лошадь в наше скорбное время большая редкость», — любил говаривать Финигас. В данном вопросе Мэй мнение отца всегда разделял. Тем более, что к Сванни он относился, как к другу. А друзей предавать нельзя.
Дэй'ном словно затеяли какую-то непонятную новую игру. Они вели себя неправильно. Небольшое войско, пришедшее под стены Эр-Иррина, разделилось на две неравные части. Одна — меньшая, спешно бежала в сторону гор, другая — большая, осталась прикрывать отход первой. Дэй'ном, не жалея себя, решительно мостили заслон из собственных тел, лишь бы не дать униэн догнать своих бежавших сородичей.
«Неспроста это», — подумалось Мэю, но он отложил поиск ответа до окончания боя.
Всю накопившуюся ненависть за разоренные земли, за гибель неповинных поселенцев, за смерть своих воинов Рыжий выместил на дэй'ном, кроша их черепа, выпуская кишки, рубя хребты и конечности. И только когда рядом не осталось ни одного живого врага, а только горы окровавленных остатков, Мэй утер мокрое лицо и вспомнил, что у него зверски болит колено. Приволакивая ногу, он побрел к распахнутым воротам своего замка.
— Х-э-хэ-х…
Это хрипел немолодой уже дэй'ном, если судить не по смуглому хищному лицу, а по седым прядям волос, слипшимся на виске от крови. Из его живота торчало древко копья. Нэсс — воин Рыжего сумел приколотить вражину к земле, прежде чем его самого сразила чужая булава. Ударом человеку снесло полчерепа, и Мэй сумел опознать мертвого лишь по кожаному доспеху. У Бэнна-Птицелова осталась вдова, семеро детей и недостроенная ферма.
— Сдохни, наконец, — прошипел сквозь стиснутые зубы Рыжий, выдергивая из раненого острие копья, вместе с кусками внутренностей.
— Ещ-щ-щ-ще встретимс-с-с-ся, — выдохнул дэй'ном, умирая.
У них считалось, что убийца и его жертва будут продолжать сражаться и после смерти. До бесконечности, целую вечность. По идее, Мэя на том свете уже поджидала небольшая армия. Одном больше, одним меньше — какая разница?
— Милорд, я вам помогу!
Хельх подставил господину плечо, чтобы тот смог опереться на него и не упасть. Упражнения с копьем отняли у Рыжего последние силы. Он всем телом навалился на оруженосца, пытаясь удержать равновесие. Поэтому возвращение в Эр-Иррин получилось далеко не триумфальное, невзирая на одержанную славную победу. Иначе и быть не может, когда полководец добирается в замковый двор едва ли не ползком. Гордость весьма накладное чувство. А гордыня так вовсе смертный грех.
— Хочешь сказать, я тебе чем-то обязан? — холодно спросил Мэй. — За жизнь брата, за спасение остальных от Йагра'су?
Хелит не осталась в долгу. Она нехорошо сузила светлые красивые глаза, став на миг похожей на злую птицу. Или кошку.
— Если я кого и спасала, то, прежде всего, себя.
— Откровенно. Ты неплохо научилась говорить на НАШЕМ языке, — усмехнулся князь.
— На ВАШЕМ языке, — резко поправила его девушка.
Рыжий снова всех потряс. На это раз своей неблагодарностью и черствостью. Даже пристрастный Дайнар отказывался понимать своего друга и соратника. Вместо положенной обычаем и обычным здравым смыслом благодарности храброй девушке, Мэй изводил её придирками и подозрениями во всех прегрешениях. А главное, винил Хелит в нападении дэй'ном.
— Я готов заложить дрова собственного погребального костра, что они явились сюда из-за тебя, — заявил Мэйтианн, как только они остались наедине. — Не пожалели даже Йагра'су. Ты знаешь, кто это такая?
— Знаю. Просветили, — огрызнулась Хелит.
— Ничего ты не знаешь. Они живут по триста лет, и ни разу с момента рождения не видят солнечного света. Их появление предсказывают с точностью до мгновения, заранее зная, где, когда и у кого может родиться подходящая девочка. Подозреваю, что их вообще не бывает больше трех одновременно. Ты понимаешь, какая они редкость?
Рассказывая все это, Мэй упорно смотрел мимо собеседницы, словно за окном видел еще что-то, кроме затянутого тучами неба. Он устроился в кресле, аккуратно водрузив опухшую ногу с синюшным коленом на низкий табурет. И никому не признавался, до какой степени у него болит крестец от постоянного ёрзанья на неудобном сидении. От этого и столь мерзопакостное настроение. Ему просто чесалось бросить что-то тяжелое в стену, как можно ближе к Хелит.
— И вдруг, ни с того ни с сего, дэй'ном волокут Водительницу Мертвых на мои земли, заранее зная, что встретят решительный отпор. Тебе это не кажется странным?
— Мне пойти повеситься? — спросила она с нескрываемым вызовом.
Надо было видеть эти сложенные под грудью руки, этот гневный взгляд.
— Как ты разговариваешь с князем? — нахмурился Рыжий.
— Так же, как он со мной, — развела Хелит руками, мол, какие могут быть вопросы. — Прикажешь смиренно ползать у тебя в ногах? Не дождешься. Я не прошу почестей, но и унижать меня не стоит.
Внезапно Мэй удовлетворенно ухмыльнулся.
— Ну вот, наконец-то я смог поговорить с тобой Настоящей. Мне своих масок достаточно, чтоб созерцать твою кислую озабоченную физиономию, леди Хелит. Что сделано, то сделано. Но тебе не мешает узнать еще кое о чем…
Рыжий вкратце изложил сильно урезанную версию того, что рассказал ему мадд Хефейд, почти ничего не прибавив от себя, кроме, разве что, крошечного дополнения:
— Если ты думаешь, что дэй'ном забудут о тебе и после давешнего поражения побояться сунуть к нам нос, то ты глубоко и жестоко ошибаешься.
— А если мне поехать в Алатт?
— Пока тебе лучше оставаться здесь. Хеф тоже так считает. Придется тебе терпеть мое общество еще какое-то время…
— Считаешь, нам лучше заранее поругаться?
— Не поругаться, а договориться…
Мэй улыбнулся. Такой замечательной, открытой, искренней улыбки Хелит еще ни разу не видела на его лице. И, по всей видимости, она являлась лишь бледной тенью той, прежней, которая раньше постоянно жила на его губах и на дне зеленых глаз.
— Я хочу видеть рядом не Хелит из Алатта, а ту девушку, которая… смогла заткнуть глотку Йагра'су и позвать меня на помощь из такой дали. Окажешь мне такую честь?
— А что же взамен?
— Проси чего хочешь, — великодушно дозволил князь Приграничья.
Хелит думала недолго.
— Тогда и ты будь со мной настоящим. Без масок.
Усмешка сползла с физиономии Мэя, как змеиная кожа с рептилии во время линьки, уродливым выползком, повиснув на расквашенной в бою нижней губе.
— Тебя ждет неприглядное зрелище, Хелит, — прошептал Рыжий.
— Ничуть не лучшее, чем напускная любезность, от которой мороз по коже, и наигранное добродушие без капли искренности, — парировала девушка.
— Это потому, что я злой и нелюбезный.
— Вот и оставайся таким, — молвила Хелит.
А про себя подумала: «Лучше уж быть злым и вредным, чем вообще никаким».
Откровенно говоря, её сейчас в меньшей степени волновали смутные пророчества дэй'ном, да и они сами тоже, и гораздо больше — гнетущее чувство пустоты, нарастающее изнутри. А интуиция настойчиво подсказывала, что рядом с Мэем можно стать кем-то. Стать настоящей.
— Тогда исчезни с моих глаз, и позови Хельха и Гвифина, я спать хочу, — пробурчал Рыжий и сладко-пресладко зевнул.
Этой ночью он впервые за полгода спал крепко и спокойно. А главное, ему снились сны. Цветные, яркие, волшебные. Живые сны живого человека.
Глава 5
Дети Кошмаров
Наверное, Эйген разглядывал этот кинжал раз триста. Просто так — ради удовольствия созерцать прекрасную вещь. Другой разговор, что он сделан руками злейшего врага. Смертоносное лезвие, сталь ледяная на ощупь, хищная впадина кровостока и по контрасту почти теплая рукоять из поделочного камня. Переплетенные кисти рук — мужская и женская. Женская, словно ласкает мужскую, в которой зажато лезвие. Как это похоже на Мэйтианна. Было похоже. Раньше.
Эйген улыбнулся. В свое время он не пожалел серебра, чтобы выкупить у коллекционера сей образчик униэнского искусства. Пожалуй, если бы Рыжий узнал, кто владеет его замечательным охотничьим кинжалом, его бы разорвало от возмущения. Он ведь сделал его в подарок своему зятю — мужу младшей сестры, а тот поторопился сбыть с рук творение опального родича. Экая неблагодарность, однако.
С гораздо большим удовольствием Верховный Вигил пополнил бы свою коллекцию раритетов флейтой выточенной, ну предположим, из берцовой кости Рыжего. Но пока это лишь несбыточная мечта. Князь Мэй пребывал в добром здравии и, должно быть, праздновал очередную победу над дэй'ном.
Эйген с огромнейшим трудом подавил желание метнуть кинжал в слугу, замершего возле двери в ожидании указаний. И вовсе не из жалости к последнему. Любой из высокородных дэй'фа [4]при всем желании не сумел бы упомнить те многочисленные случаи, когда раздражение незамедлительно вымещалось на бессловесной прислуге. Эйген всю свою долгую жизнь культивировал несвойственную дэй'ном сдержанность, заслуженно считаясь чуть ли не аскетом. От его рационализма остальным сородичам веяло чем-то нездоровым. В рамках своего происхождения и звания Эйген мог творить что угодно, особенно с дэй'о [5], но слишком редко пользовался привилегиями.
— Убирайся, — буркнул хан'анх [6]. — Скажешь, что я никого не желаю видеть до самого утра.
Чудом уцелевший слуга выскользнул за дверь, оставив господина наедине с кинжалом и мыслями. Теперь его основная задача донести волю Эйгена до остальных домочадцев. Тяжка доля дэй'о, но винить, кроме собственных родителей, тут некого. Разве что — саму Судьбу. Если ты уродился подобным мулу — бесплодным, значит, годен лишь для работы и услужения, а жизнь твоя ничего не стоит. Зря, что ли, жрецы заранее определяют пары из подходящих друг другу мужчин и женщин, дабы избежать подобного несчастья? И то — даже у них порой случаются ошибки. Дары Богов распределились в народе настолько причудливо, что лишь посвященные могли вычислить вероятность рождения полноценного потомства — долгоживущего, плодовитого и не слишком подверженного хворям. Слава Богам, сам Эйген относился именно к таковым — к благородным. И ему не приходилось чаще, чем раз в десять лет задумываться, отчего нэсс, ангай и униэн столь однородны. Нэсс поголовно плодовиты, униэн — долгожители, а крепче телом, чем ангай, вряд ли кого найдешь. Доискиваться ответов — дело ученых или богословов, а великий Эйген был воином, как сорок поколений его предков.
Как это водится, через несколько минут Эйген передумал относительно своего решения провести ночь в одиночестве. После жестокого разноса, полученного утром от Повелителя, неплохо было бы все-таки выпустить пар. Например, с Хиннгой. Жениться хан'анху совсем необязательно, его семя и так дало немалое потомство у благородных дэй'га [7]. Но зачем же содержать десяток наложниц из числа худородных, если не давать воли своей плоти?
— Дэй'о!
Слуга прекрасно знал привычки хозяина. Он всегда после получения приказа немного ждал под дверью, — вдруг Эйген изменит свои намерения. И ведь никогда не ошибался, шельма!
— Зови Хиннгу!
— Слушаюсь!
На этот раз хан'анх не передумал. Дэй'о его вполне понимал. От такой женщины, как Хиннга невозможно отказаться.
Высокая, как мужчина, но тонкокостная, с огромными синими глазами, она могла зажечь в любом мужчине бешеную страсть, настолько искусно владела методами изысканного обольщения. От того, как она покачивала бедрами при ходьбе, сходили с ума даже евнухи. А этот пронзительный взгляд, а груди, а черные гладкие длинные волосы, мягкие и тонкие…
— Я соскучилась, — мягко улыбнулась Хиннга. — Ты так давно не посылал за мной.
— Я был занят, — молвил Эйген, с предвкушением глядя, как женщина снимает с себя одну за другой полупрозрачные юбки. — Меня вызывал к себе Повелитель.
— В последнее время он довольно часто нуждается в твоем совете, мой господин.
«Скорее, Олаканн нуждается в мишени для угроз и обвинений», — подумал хан'анх, но невеселые мысли не помешали ему возжелать наложницу, как только она избавилась от последней юбки.
И не только пожелать, но тут же воплотить все свои желания в реальность. Тем более, что Хиннга ничуть не возражала против любых прихотей господина хан'анха. Даже, если они были… не совсем привычны. Постельные утехи с Эйгеном таили в себе серьезную опасность. От трогательной нежности он мог сразу же перейти в состояние безудержной злости, и тогда… держись Хиннга! Его пощечины и тумаки отольются на нежной коже лиловыми кровоподтеками, которые не под силу свести даже колдовством. Рука, привыкшая к мечу, даже вполсилы бьет очень и очень больно.
Впрочем, все дэй'фа таковы. Некоторые могут и убить под влиянием внезапного порыва. А потом долго сожалеть и лить слезы, которые, как известно, мертвых не воскрешают.
— Повелитель недоволен. Рыжий снова на голову разбил отряд Согана. Йагра'су едва не погибла, — пожаловался Эйген.
После хорошего секса он становился говорлив. А Хиннга, напротив, вся обращалась в слух. В этом заключалось её основное достоинство, а вовсе не там, где оно располагается у остальных женщин.
— Рыжий так силен?
— Силен, — признал Эйген. — Его люди — отважные и умелые воины. Да и сам он в бою стоит многих и многих. Если ты не забыла, то он и меня сумел победить.
Женщина прикусила язычок, опасаясь спровоцировать вспышку гнева. Но Эйген вовсе не склонен был вновь переживать из-за той давней истории. Тогда горечь поражения испытали все, даже Повелитель. Пример Рыжего оказался заразителен, униэн воодушевились и, объединив усилия, отбросили армию дэй'ном за горы. И все же хан'анх вспоминал ту войну с удовольствием. Именно тогда погиб Финигас, а его старший сын ославил себя отступничеством, лишился всего, что только способен потерять униэн. Не только власти, не только чести, не только благоволения Верховного короля. Это, в общем-то, сущие мелочи. Он перестал быть Волшебником и Созидателем. Как такое могло случиться, Мэйтианн'илли хранил в строжайшей тайне. Но факт остается фактом. Мысль о бесконечном страдании, на которое обрек себя заклятый враг, грела Верховного Вигила — хан'анха Эйгена в самую суровую зиму и не давала отчаяться после очередной жестокой выволочки Повелителя. Рыжему все равно хуже.
— Он красив? — полюбопытствовала Хиннга.
— О, женщины! Вы готовы всё простить за смазливую мордашку, — добродушно рассмеялся Эйген. — Не особенно. Лицо как лицо. Только яркие волосы делают его облик памятным.
Самому хан'анху больше всего запомнились доспехи униэн: нагрудник, инкрустированный малахитом и серебром, мельчайшего плетения кольчуга, идеально подогнанные пластинчатые наплечники. И, разумеется, не забыть его знаменитое Крыло. Свой великолепный меч Рыжий небрежно положил на правое плечо. Полированное лезвие блестело, как зеркало, отбрасывая яркие блики на небритую щеку униэн.
«Неужели ты считаешь, что мы примем ваши условия?» — спросил он тогда. — «За кого ты меня принимаешь? За одного из твоих дэй'о? Таких, как ты, хан'анх, я убивал, убиваю и буду убивать».
И эта ухмылка во весь его немалый рот еще долго снилась Эйгену в кошмарах. Потому что в тот миг Верховный Вигил посчитал слова княжича униэн похвальбой и бравадой, а оказалось, что Мэй умеет и может побеждать. Лойсов вышкварок! Порой Эйген чуть ли не наяву грезил о том, чтобы сойтись с ним в поединке. Даже, если результат непредсказуем. Не имеет значение, кто победит — униэн или дэй'ном, но это угнетающее противостояние закончится с гибелью одного их них.
— Ты красивее всех, мой господин, — пропела наложница, жадно припадая к губам хозяина, лишний раз выказывая преданность и любовь.
Эйген предпочитал верить собственным глазам и отражению в зеркале, а не льстивым словам женщины. К сожалению, согласно воинскому канону ему приходилось стричь волосы чуть выше плеч и собирать их в маленький хвостик на затылке, но зато лицо хан'анха отличалось правильностью и соразмерностью черт. Разве только подбородок воинственно выступал вперед, придавая Эйгену слишком суровый вид. Подкачал только цвет глаз — желтоватый, как у дикого лесного кота. Красивыми у дэй'ном считались голубые глаза.
— Неужели ты так расстроен? — удивилась женщина. — Подошли к униэн наемного убийцу. Из нэсс или ангай.
— В Эр-Иррин чужих не пускают, а за стенами Рыжий крайне внимателен и осторожен. Последнего отравителя он удавил собственными руками, — пояснил хан'анх.
— Не отчаивайся. Если твой униэн не из числа бессмертных, то рано или поздно ты найдешь на него управу, мой господин, — заверила его Хиннга. — Ты ведь такой умный.
«Сладкоголосая сучка», — мысленно хмыкнул Эйген.
— Сейчас князь униэн не самое главное. Повелитель обеспокоен…
Эйген вовремя остановился. Если из-за его болтовни потом придется казнить чересчур просвещенную наложницу, он себе этого никогда не простит. О униэн Хелит из семьи Гвварин лучше лишний раз промолчать. Казалось бы, ну что сложного может быть в том, чтобы подстеречь и убить беззащитную девчонку? На взгляд Эйгена — ничего. Нэсс принесли в доказательство её платье и сапожки, Арра'су [8]подтвердила, что одежда снята с мертвой. Словом, все устроилось наилучшим образом, а девчонка возьми и оживи. Когда разведка донесла о эр-ирринской гостье, Эйген впервые схлопотал оплеуху от Повелителя. Тогда хан'анх решил немного опередить события и расшевелить самих униэн. Это ведь Эйген придумал сдать Хефельду атамана-нэсс, чтоб слухи о предсказании Читающей постепенно дошли до Лот-Алхави. Надо лишь немного подождать, да умело подтолкнуть кое-кого из униэн к расправе над девицей Гвварин. Так, нет же! Соган настоял послать в Тир-Луинен Желтые Повязки и Йагра'су в придачу. Отвлекающий маневр тоже он придумал. Стратег Лойсов! Если Водительница Мертвых умрет, голова хан'нага Согана увенчает собой наконечник копья на лобном месте перед дворцом. Но кому от этого станет легче?
— Не нужно быть таким грустным, мой господин. Хочешь, я станцую для тебя? — ласково мурлыкнула Хиннга.
— Спляши-ка лучше на моем…
Но закончить фразу Эйгену не дал звонкий голос гонца, раздавшийся из приемной.
— Повелитель срочно требует Верховного Вигила во дворец! Не медли, хан'анх!
«Лойсовы шуточки!» — мысленно воскликнул Эйген, поспешно выталкивая наложницу из постели.
— Вон! — приказал он и начал поспешно одеваться.
Белая длинная рубашка, широкие черные штаны, короткие сапожки, из оружия только короткий меч, а сверху теплый плащ. Что-то прохладно нынче на улице.
Повелитель не любит ждать ни днем, ни ночью. Тем более, ночью.
Ночная Хикмайя — зрелище незабываемое в любое время года. Но весной… «Ах, весна! Что ты делаешь с крылатым сердцем? Почему плачет оно при виде ветвей, покрытых цветами? Ведь зима уже кончилась…»
Эйгену неожиданно припомнились стихи великого, но непонятого поэта древности. Согласно легенде, Ттимур написал эти строки кровью возлюбленной, им же убитой в приступе ревности.
Каждый дом, каждый дворец, как маленькая, укрепленная по все правилам крепость. Аккуратно подстриженные деревья еще не загораживают листвой редкие светящиеся окна и крошечные лампадки выставленные в специальных нишах. Жить в Хикмайе — честь и привилегия. Большинство дэй'ном благородного сословия прозябают в своих замках в провинции и до безумия завидуют своим сородичам, обитающим в непосредственной близости от самого Повелителя. Жить в Хикмайе — опасное занятие. Здесь каждый камень пронизан интригами и пропитан кровью. Впрочем, столица любого королевства есть вместилище всевозможных пороков. О нравах униэнской Лот-Алхави тоже ходят недобрые слухи, но все равно до Хикмайи никому не дотянуться. Здесь, если власть — то абсолютная, если роскошь — то вопиющая, если страсть — то безумная, а если смерть — то мучительная и ужасная. Вот и выбирай, что больше по душе — относительная безопасность в какой-нибудь дыре, или каждодневный риск возвышения? Эйгену выбирать не пришлось. Он родился и вырос в тени дворца Повелителя, впитывая каждой порой атмосферу вечного отсутствия определенности. Жизнь на лезвии меча меж триумфом и позором — вот, что ему было по нраву.
Столица дэй'ном мирно почивала на дне долины со всех сторон окруженной горами. Поэтому здесь, гораздо раньше, чем в других землях, зацветали сады. В разгар цветения долина казалось миской полной топленым молоком. Вид, заставляющий придворных дам падать в обморок от избытка чувств. Эйген презрительно поморщился. Ему еще предстоит это редкостное «удовольствие» — сопровождать благородных дэй'га в традиционных увеселительных прогулках-пикниках на склоны гор. Даром, что все эти дамы произвели на свет полноценных детей, но общаться с ними — тяжкое бремя. Лет двести назад эти пикнички заканчивались грандиозной оргией, но с той поры нравы дэй'ном стали скромнее. В крайнем случае, особо настырная фрейлина проберется в палатку к охранникам, дабы вкусить запретного плода — жестокой любви суровых воинов. Ну и отдерут её суровые воины в лучших традициях казармы. А Эйгену только потом и забот, что отбиваться от наговоров анонимов, которые завалят канцелярию Повелителя доносами и жалобами.
Эйген улыбнулся. В свое время он не пожалел серебра, чтобы выкупить у коллекционера сей образчик униэнского искусства. Пожалуй, если бы Рыжий узнал, кто владеет его замечательным охотничьим кинжалом, его бы разорвало от возмущения. Он ведь сделал его в подарок своему зятю — мужу младшей сестры, а тот поторопился сбыть с рук творение опального родича. Экая неблагодарность, однако.
С гораздо большим удовольствием Верховный Вигил пополнил бы свою коллекцию раритетов флейтой выточенной, ну предположим, из берцовой кости Рыжего. Но пока это лишь несбыточная мечта. Князь Мэй пребывал в добром здравии и, должно быть, праздновал очередную победу над дэй'ном.
Эйген с огромнейшим трудом подавил желание метнуть кинжал в слугу, замершего возле двери в ожидании указаний. И вовсе не из жалости к последнему. Любой из высокородных дэй'фа [4]при всем желании не сумел бы упомнить те многочисленные случаи, когда раздражение незамедлительно вымещалось на бессловесной прислуге. Эйген всю свою долгую жизнь культивировал несвойственную дэй'ном сдержанность, заслуженно считаясь чуть ли не аскетом. От его рационализма остальным сородичам веяло чем-то нездоровым. В рамках своего происхождения и звания Эйген мог творить что угодно, особенно с дэй'о [5], но слишком редко пользовался привилегиями.
— Убирайся, — буркнул хан'анх [6]. — Скажешь, что я никого не желаю видеть до самого утра.
Чудом уцелевший слуга выскользнул за дверь, оставив господина наедине с кинжалом и мыслями. Теперь его основная задача донести волю Эйгена до остальных домочадцев. Тяжка доля дэй'о, но винить, кроме собственных родителей, тут некого. Разве что — саму Судьбу. Если ты уродился подобным мулу — бесплодным, значит, годен лишь для работы и услужения, а жизнь твоя ничего не стоит. Зря, что ли, жрецы заранее определяют пары из подходящих друг другу мужчин и женщин, дабы избежать подобного несчастья? И то — даже у них порой случаются ошибки. Дары Богов распределились в народе настолько причудливо, что лишь посвященные могли вычислить вероятность рождения полноценного потомства — долгоживущего, плодовитого и не слишком подверженного хворям. Слава Богам, сам Эйген относился именно к таковым — к благородным. И ему не приходилось чаще, чем раз в десять лет задумываться, отчего нэсс, ангай и униэн столь однородны. Нэсс поголовно плодовиты, униэн — долгожители, а крепче телом, чем ангай, вряд ли кого найдешь. Доискиваться ответов — дело ученых или богословов, а великий Эйген был воином, как сорок поколений его предков.
Как это водится, через несколько минут Эйген передумал относительно своего решения провести ночь в одиночестве. После жестокого разноса, полученного утром от Повелителя, неплохо было бы все-таки выпустить пар. Например, с Хиннгой. Жениться хан'анху совсем необязательно, его семя и так дало немалое потомство у благородных дэй'га [7]. Но зачем же содержать десяток наложниц из числа худородных, если не давать воли своей плоти?
— Дэй'о!
Слуга прекрасно знал привычки хозяина. Он всегда после получения приказа немного ждал под дверью, — вдруг Эйген изменит свои намерения. И ведь никогда не ошибался, шельма!
— Зови Хиннгу!
— Слушаюсь!
На этот раз хан'анх не передумал. Дэй'о его вполне понимал. От такой женщины, как Хиннга невозможно отказаться.
Высокая, как мужчина, но тонкокостная, с огромными синими глазами, она могла зажечь в любом мужчине бешеную страсть, настолько искусно владела методами изысканного обольщения. От того, как она покачивала бедрами при ходьбе, сходили с ума даже евнухи. А этот пронзительный взгляд, а груди, а черные гладкие длинные волосы, мягкие и тонкие…
— Я соскучилась, — мягко улыбнулась Хиннга. — Ты так давно не посылал за мной.
— Я был занят, — молвил Эйген, с предвкушением глядя, как женщина снимает с себя одну за другой полупрозрачные юбки. — Меня вызывал к себе Повелитель.
— В последнее время он довольно часто нуждается в твоем совете, мой господин.
«Скорее, Олаканн нуждается в мишени для угроз и обвинений», — подумал хан'анх, но невеселые мысли не помешали ему возжелать наложницу, как только она избавилась от последней юбки.
И не только пожелать, но тут же воплотить все свои желания в реальность. Тем более, что Хиннга ничуть не возражала против любых прихотей господина хан'анха. Даже, если они были… не совсем привычны. Постельные утехи с Эйгеном таили в себе серьезную опасность. От трогательной нежности он мог сразу же перейти в состояние безудержной злости, и тогда… держись Хиннга! Его пощечины и тумаки отольются на нежной коже лиловыми кровоподтеками, которые не под силу свести даже колдовством. Рука, привыкшая к мечу, даже вполсилы бьет очень и очень больно.
Впрочем, все дэй'фа таковы. Некоторые могут и убить под влиянием внезапного порыва. А потом долго сожалеть и лить слезы, которые, как известно, мертвых не воскрешают.
— Повелитель недоволен. Рыжий снова на голову разбил отряд Согана. Йагра'су едва не погибла, — пожаловался Эйген.
После хорошего секса он становился говорлив. А Хиннга, напротив, вся обращалась в слух. В этом заключалось её основное достоинство, а вовсе не там, где оно располагается у остальных женщин.
— Рыжий так силен?
— Силен, — признал Эйген. — Его люди — отважные и умелые воины. Да и сам он в бою стоит многих и многих. Если ты не забыла, то он и меня сумел победить.
Женщина прикусила язычок, опасаясь спровоцировать вспышку гнева. Но Эйген вовсе не склонен был вновь переживать из-за той давней истории. Тогда горечь поражения испытали все, даже Повелитель. Пример Рыжего оказался заразителен, униэн воодушевились и, объединив усилия, отбросили армию дэй'ном за горы. И все же хан'анх вспоминал ту войну с удовольствием. Именно тогда погиб Финигас, а его старший сын ославил себя отступничеством, лишился всего, что только способен потерять униэн. Не только власти, не только чести, не только благоволения Верховного короля. Это, в общем-то, сущие мелочи. Он перестал быть Волшебником и Созидателем. Как такое могло случиться, Мэйтианн'илли хранил в строжайшей тайне. Но факт остается фактом. Мысль о бесконечном страдании, на которое обрек себя заклятый враг, грела Верховного Вигила — хан'анха Эйгена в самую суровую зиму и не давала отчаяться после очередной жестокой выволочки Повелителя. Рыжему все равно хуже.
— Он красив? — полюбопытствовала Хиннга.
— О, женщины! Вы готовы всё простить за смазливую мордашку, — добродушно рассмеялся Эйген. — Не особенно. Лицо как лицо. Только яркие волосы делают его облик памятным.
Самому хан'анху больше всего запомнились доспехи униэн: нагрудник, инкрустированный малахитом и серебром, мельчайшего плетения кольчуга, идеально подогнанные пластинчатые наплечники. И, разумеется, не забыть его знаменитое Крыло. Свой великолепный меч Рыжий небрежно положил на правое плечо. Полированное лезвие блестело, как зеркало, отбрасывая яркие блики на небритую щеку униэн.
«Неужели ты считаешь, что мы примем ваши условия?» — спросил он тогда. — «За кого ты меня принимаешь? За одного из твоих дэй'о? Таких, как ты, хан'анх, я убивал, убиваю и буду убивать».
И эта ухмылка во весь его немалый рот еще долго снилась Эйгену в кошмарах. Потому что в тот миг Верховный Вигил посчитал слова княжича униэн похвальбой и бравадой, а оказалось, что Мэй умеет и может побеждать. Лойсов вышкварок! Порой Эйген чуть ли не наяву грезил о том, чтобы сойтись с ним в поединке. Даже, если результат непредсказуем. Не имеет значение, кто победит — униэн или дэй'ном, но это угнетающее противостояние закончится с гибелью одного их них.
— Ты красивее всех, мой господин, — пропела наложница, жадно припадая к губам хозяина, лишний раз выказывая преданность и любовь.
Эйген предпочитал верить собственным глазам и отражению в зеркале, а не льстивым словам женщины. К сожалению, согласно воинскому канону ему приходилось стричь волосы чуть выше плеч и собирать их в маленький хвостик на затылке, но зато лицо хан'анха отличалось правильностью и соразмерностью черт. Разве только подбородок воинственно выступал вперед, придавая Эйгену слишком суровый вид. Подкачал только цвет глаз — желтоватый, как у дикого лесного кота. Красивыми у дэй'ном считались голубые глаза.
— Неужели ты так расстроен? — удивилась женщина. — Подошли к униэн наемного убийцу. Из нэсс или ангай.
— В Эр-Иррин чужих не пускают, а за стенами Рыжий крайне внимателен и осторожен. Последнего отравителя он удавил собственными руками, — пояснил хан'анх.
— Не отчаивайся. Если твой униэн не из числа бессмертных, то рано или поздно ты найдешь на него управу, мой господин, — заверила его Хиннга. — Ты ведь такой умный.
«Сладкоголосая сучка», — мысленно хмыкнул Эйген.
— Сейчас князь униэн не самое главное. Повелитель обеспокоен…
Эйген вовремя остановился. Если из-за его болтовни потом придется казнить чересчур просвещенную наложницу, он себе этого никогда не простит. О униэн Хелит из семьи Гвварин лучше лишний раз промолчать. Казалось бы, ну что сложного может быть в том, чтобы подстеречь и убить беззащитную девчонку? На взгляд Эйгена — ничего. Нэсс принесли в доказательство её платье и сапожки, Арра'су [8]подтвердила, что одежда снята с мертвой. Словом, все устроилось наилучшим образом, а девчонка возьми и оживи. Когда разведка донесла о эр-ирринской гостье, Эйген впервые схлопотал оплеуху от Повелителя. Тогда хан'анх решил немного опередить события и расшевелить самих униэн. Это ведь Эйген придумал сдать Хефельду атамана-нэсс, чтоб слухи о предсказании Читающей постепенно дошли до Лот-Алхави. Надо лишь немного подождать, да умело подтолкнуть кое-кого из униэн к расправе над девицей Гвварин. Так, нет же! Соган настоял послать в Тир-Луинен Желтые Повязки и Йагра'су в придачу. Отвлекающий маневр тоже он придумал. Стратег Лойсов! Если Водительница Мертвых умрет, голова хан'нага Согана увенчает собой наконечник копья на лобном месте перед дворцом. Но кому от этого станет легче?
— Не нужно быть таким грустным, мой господин. Хочешь, я станцую для тебя? — ласково мурлыкнула Хиннга.
— Спляши-ка лучше на моем…
Но закончить фразу Эйгену не дал звонкий голос гонца, раздавшийся из приемной.
— Повелитель срочно требует Верховного Вигила во дворец! Не медли, хан'анх!
«Лойсовы шуточки!» — мысленно воскликнул Эйген, поспешно выталкивая наложницу из постели.
— Вон! — приказал он и начал поспешно одеваться.
Белая длинная рубашка, широкие черные штаны, короткие сапожки, из оружия только короткий меч, а сверху теплый плащ. Что-то прохладно нынче на улице.
Повелитель не любит ждать ни днем, ни ночью. Тем более, ночью.
Ночная Хикмайя — зрелище незабываемое в любое время года. Но весной… «Ах, весна! Что ты делаешь с крылатым сердцем? Почему плачет оно при виде ветвей, покрытых цветами? Ведь зима уже кончилась…»
Эйгену неожиданно припомнились стихи великого, но непонятого поэта древности. Согласно легенде, Ттимур написал эти строки кровью возлюбленной, им же убитой в приступе ревности.
Каждый дом, каждый дворец, как маленькая, укрепленная по все правилам крепость. Аккуратно подстриженные деревья еще не загораживают листвой редкие светящиеся окна и крошечные лампадки выставленные в специальных нишах. Жить в Хикмайе — честь и привилегия. Большинство дэй'ном благородного сословия прозябают в своих замках в провинции и до безумия завидуют своим сородичам, обитающим в непосредственной близости от самого Повелителя. Жить в Хикмайе — опасное занятие. Здесь каждый камень пронизан интригами и пропитан кровью. Впрочем, столица любого королевства есть вместилище всевозможных пороков. О нравах униэнской Лот-Алхави тоже ходят недобрые слухи, но все равно до Хикмайи никому не дотянуться. Здесь, если власть — то абсолютная, если роскошь — то вопиющая, если страсть — то безумная, а если смерть — то мучительная и ужасная. Вот и выбирай, что больше по душе — относительная безопасность в какой-нибудь дыре, или каждодневный риск возвышения? Эйгену выбирать не пришлось. Он родился и вырос в тени дворца Повелителя, впитывая каждой порой атмосферу вечного отсутствия определенности. Жизнь на лезвии меча меж триумфом и позором — вот, что ему было по нраву.
Столица дэй'ном мирно почивала на дне долины со всех сторон окруженной горами. Поэтому здесь, гораздо раньше, чем в других землях, зацветали сады. В разгар цветения долина казалось миской полной топленым молоком. Вид, заставляющий придворных дам падать в обморок от избытка чувств. Эйген презрительно поморщился. Ему еще предстоит это редкостное «удовольствие» — сопровождать благородных дэй'га в традиционных увеселительных прогулках-пикниках на склоны гор. Даром, что все эти дамы произвели на свет полноценных детей, но общаться с ними — тяжкое бремя. Лет двести назад эти пикнички заканчивались грандиозной оргией, но с той поры нравы дэй'ном стали скромнее. В крайнем случае, особо настырная фрейлина проберется в палатку к охранникам, дабы вкусить запретного плода — жестокой любви суровых воинов. Ну и отдерут её суровые воины в лучших традициях казармы. А Эйгену только потом и забот, что отбиваться от наговоров анонимов, которые завалят канцелярию Повелителя доносами и жалобами.