Астахова Людмила Викторовна. Злое счастье

   — Ага! Именно! Я полагаю, кое-кто знает, где сейчас находится Аллфин и Хелит.
   Высокие лорды, не сговариваясь, синхронно повернули головы и посмотрели на ир'Брайна. Даже король. Сэнхан встал.
   — Если с моим сыном и невесткой что-то случится… я сожгу тебя заживо, Риадд. И… — желваки на скулах князя Тир-Галана ходили ходуном. — Мне не нужен Верховный король, предающий своих друзей и воюющий с невинной юной женщиной.
   Альмар ответил самым будничным и спокойным тоном, на какой был способен.
   — Ты понимаешь, что твои слова означают — мятеж, лорд Джэрэт?
   В этот самый миг, когда Сэнхан уже успел открыть рот для отповеди, дверь в кабинет разлетелась на мелкие щепочки. В освободившемся дверном проеме стояла Ридвен Ястребица.
   У Риадда ир'Брайна нервно дернулась щека, Сэнхан закашлялся, а Лайхин стал нащупывать под собой опрокинутый стул.
   Нет, разумеется, сама воительница не поднялась из гробницы, но её неистовый дух глядел из светлых ярких глаз леди Хелит Гвварин, прадочери великой королевы. Растрепанная, перемазанная грязью с ног до головы, с шелушащимися пятнами на лице, она, тем не менее, крепко и недвусмысленно сжимала в руках мерцающее серебристым светом копье, нацеленное в сердце Верховного короля Тир-Луниэна. Золотые когти на красных распухших пальцах, перекошенные в усмешке потрескавшиеся, кровоточащие губы. А рядом с ней рыжий княжич, обмороженный ангай и жуткий красноглазый дэй'ном — маленькая, но непокоренная армия отчаяния.
   — Где Мэй? — спросила она у Альмара хриплым простуженным голосом.
   — Он в плену, — тихо ответил он, прощаясь с жизнью.

Глава 18
Хелит идет на войну

    Акстимма
 
   — ТЫ?! — прорычал ир'Брайн, звонко впечатывая ладонь в инкрустированную яшмой столешницу. — Взять её! — крикнул он ошеломленным стражникам, топтавшимся позади нарушительницы спокойствия.
   Не тут-то было. Дворец алаттских владетелей уже какое-то время стоял на ушах. Стремительное продвижение Хелит к месту проведения Королевского Совета сопровождалось немыслимым переполохом. Поначалу кое-кто даже решил, будто это нападение лазутчиков дэй'ном. Но остановить девушку никто так и не сумел. Все препятствия, начиная от закрытых дверей и заканчивая скрещенными алебардами стражников, отскакивали от неё, как капли воды от поверхности раскаленной докрасна сковороды. Какая-то невидимая сила отбрасывала здоровенных воинов в разные стороны, словно кожаные мячики для игры в шлой ^[24]Ястребица на мелочи не разменивалась, когда выбирала для себя оружие.
   — Заткнись! — взвизгнула алаттка.
   Тонкая молния прорезала воздух прямо возле левого уха Риадда. В комнате сразу же запахло паленым волосом.
   Предупреждение произвело на собравшихся сильное впечатление. У многих в головах всплыли строки из многочисленных хроник, тайно гуляющих по всему Тир-Луниэну, где через раз упоминалось сверхъестественное волшебство Ридвен Ястребицы. Ушлые летописцы наперебой твердили, что отчаянная воительница не то купила, не то выкрала секрет всесокрушающего заклинания у Читающей-по-Нитям. Старым пердунам-хронистам, помешанным на дурацких фантазиях, естественно, давно никто уже не верил. А зря.
   — У кого он в плену? — переспросила недоверчиво Хелит.
   — У Верховного вигила, — невозмутимо ответствовал король.
   Для Высоких Лордов его слова тоже оказались неприятной новостью. Однако вскакивать с мест, кричать или другим способом демонстрировать свою некомпетентность они не стали. Несолидно как-то, да еще и от женщины с легендарным артефактом наперевес можно с легкостью получить молнией в лоб.
   Всем несказанно повезло, в особенности Альмару. Причем, по двум причинам сразу. Во-первых, Хелит просто не поверила королю, а во-вторых, её представления о плене ограничивались кинохроникой времен Великой Отечественной и войны в Афганистане. В противном случае, от Королевского Совета осталась бы только груда пепла.
   — Ложь! Мэй никогда не сдался бы в плен! Придумай что-нибудь поубедительнее, государь, — жестко попросила алаттка и добавила, глядя в упор на ир'Брайна: — Только посмей пальцем пошевелить!
   — Миледи, послы дэй'ном принесли в доказательство его одежду, — пояснил терпеливо Альмар, не сводя глаз со зловеще мерцающего наконечника. — Наши маги утверждают, что кольчуга и куртка сняты прямо с тела Отступника.
   — Это — не доказательство, — не унималась девушка. — Мэй мог… выбросить пришедший в негодность доспех.
   — А головы Дайнара и Ллотаса он тоже выбросил за негодностью? — прошипел Риадд.
   — И ты ничего не сказал?! — прокричал Сэнхан королю. — Мой брат в плену, а ты молчишь?!
   Все краски сползли с его красивого лица. Если это правда… если Рыжий попался в руки дэй'ном… Сэнхану не надо рассказывать о том, какая участь ждет его старшего брата.
   — Ты веришь? — требовательно спросила Хелит у тир-галанского владетеля. — Ты допускаешь такую возможность? Мэй мог сдаться?
   — Я не знаю… — выдавил из себя Сэнхан и отвел глаза. — Его могли захватить тяжело раненым… Морген тоже не собирался сдаваться и свято верил в свою удачу.
   — Когда это стало известно? Когда?
   Хелит едва сдержалась, чтобы не проткнуть Альмара насквозь.
   — Вчера, — ответствовал король. — Маги всю ночь изучали доказательства.
   — И когда ты собирался нас посвятить, государь? — зло бросил Волчара. — После Дня Безымянных?
   — Тогда, когда счел бы нужным, — отрезал тот, с трудом сдерживая раздражение и гнев. — Я действую из высших интересов!
   — Стало быть, Эр-Иррин пал, — мрачно молвил Золотой Лебедь. — Боюсь, теперь дэй'ном не станут ждать до Дня Безымянных.
   — Проклятье! Сколько будут продолжаться недомолвки?! — взорвался негодованием Орэр'илли.
   Высокие Лорды подняли такой шум, что у Хелит заложило уши. Разумеется, о судьбе Отступника они думали меньше всего.
   — Тихо! — приказала девушка и для острастки хлестанула над головами нобилей ярко-голубой молнией.
   С потолка обильно посыпалась штукатурка.
   — Я хочу видеть эти ваши… доказательства. Я все равно не верю.
   — Зрелище не для глаз женщины, — уверенно предупредил Альмар.
   Он оказался прав. Слуги принесли кольчугу, уже начавшую ржаветь от крови, и жуткую изуродованную голову, чертами отдаленно напоминавшую Дайнара ир'Сагана. Черные смоляные волосы слиплись от крови, один глаз вытек, без ушей… Хелит сама не поняла, как нашла силы глядеть в мертвый глаз человека, которого помнила живым, зная, что он погиб страшной смертью.
   — Дайн…
   Она не заплакала. Не получилось.
   — Проклятые дэйном! Смерть им! — хрипло взвыл Орэр'илли.
   — Смерть! — подхватили Лорды.
   Итки закрыл глаза руками. Сейчас они разорвут его на куски, столько ненависти и бешенства в диком животном вопле разгневанных униэн.
   — Что же вы собираетесь сделать для освобождения Рыжего? — спросила алаттка. — Им нужен выкуп? Земли?
   В комнате повисло гнетущее молчание.
   — Верховному вигилу и Повелителю Чардэйка нужна ты, моя леди! — звонко отчеканил Риадд.
   Злорадству ир'Брайна не было предела и меры. А Высокие Лорды Тир-Луниэна молчали. Даже Сэнхан.
   — Ах, им нужна я! Отлично! — заявила Хелит. — Они меня получат.
   И развернувшись на каблуках, пошла прочь. Дэйном, ангай и княжич заковыляли следом. Против ожидания, Аллфин не кинулся в объятия к отцу. Он не мог бросить женщину, которую отчаянно защищал, пусть и вырезанной из ветки глирна палкой. Сэнхан мог гордиться своим первенцем.
 
   Хелит била крупная дрожь. Такая сильная, что она не могла без посторонней помощи вынуть ногу из штанины, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно снять сапоги или пуговицу расстегнуть. Моддрон Гвирис пришлось раздевать госпожу, как маленькую. Она брезгливо отбрасывала в сторону грязные вонючие тряпки и только дивилась отваге былой проказницы и хохотушки, выросшей на глазах у них с Хефейдом. Теперь даже воевода смотрит на девушку с плохо скрываемым восхищением. Про обычных дружинников вообще говорить нечего — они за свою бесстрашную госпожу умрут безо всякого приказа. Они окружили апартаменты владетельницы живой стеной и приготовились отразить любое покушение на жизнь и покой леди Хелит Гвварин. Даже Сэнхана не пускают. Никого, пока благородная госпожа будет приводить себя в порядок.
   Будь на то воля самой Хелит, она бы просто упала бы на кровать лицом вниз и поплакала от усталости и обиды за Рыжего. От злости на короля и его советников у неё и так закладывало уши, а руки чесались разнести весь дворец по кирпичику. Сволочи, сволочи, сволочи! Мэй столько сделал для всей страны, для всех униен, ангай и нэсс, а они, паразиты наглые, и пальцем не пошевелили, чтобы ему помочь.
   — Что с Ранхом? — спросила девушка у моддрон.
   — В лазарете.
   — А Итки?
   — Кто?
   — Красноглазый дэй'о.
   — Спит на полу возле твоей постели, миледи. Я ему миску с кашей поставила.
   Критиковать выбор Хелит никто не осмелился. Наследница Оллеса и Ястребицы, возлюбленная Отступника в своем праве. Хочет, заводит лошадь, хочет — гончую, а пожелает дэй'о приютить — никто не осудит. Вот моддрон Гвирис и относилась к пареньку, как к экзотическому домашнему животному. Пусть себе живет, разве кто возражает? Лишь бы не шкодил.
   — Он поел?
   — Аж за ушами трещало, — усмехнулась женщина.
   — Это хорошо. Передай княжичу Аллфину — пусть к отцу возвращается.
   — Непременно, миледи.
   «Надеюсь, Сэнхан простит меня», — тоскливо думала Хелит, забираясь в огромную бадью полную горячей воды.
 
   Аллфин множество раз представлял себе, что скажет отцу при встрече. Мысленно повторял доводы, каждый раз напоминая себе, что обязан держаться с достоинством, не показывать своего страха перед наказанием. Его жажда приключений и славы была утолена. Теперь следовало поступить так, как полагается.
   Странное дело. Всё, что до сих пор казалось Аллфину пустой формальностью и дурацкими правилами вдруг обрело подлинный смысл и реальную цену. Он действительно виноват, но как сказать об этом отцу, чтобы не уронить ни его, ни своего достоинства? Как верно и недвусмысленно выразить степень своей вины и не скатиться к глупому и никому не нужному самобичеванию?
   Княжич высоко поднял подбородок, сделал четыре широких шага от порога комнаты и опустился на одно колено. Взгляд на отцовы руки, скрещенные на груди, и ни на мизинец выше.
   — Я — плоть твоя от плоти, я — кровь твоя и продолжение, признаю свою вину. Воля твоя наказывать и прощать, отец мой и господин, — ровным голосом произнес мальчик.
   Только так — несколькими суровыми ритуальными фразами, за которыми спрятаны раскаяние, надежда и откровенность.
   Сказать по правде, Сэнхан немного растерялся. Он ожидал всего чего угодно — истерики, пряток и даже громогласного обвинения в недостатке родительского внимания. Но только не соблюдения архаичного ритуала, которому Аллфина приходилось учить из-под палки. Но сын Финигаса взял себя в руки, чтобы не нарушить церемоний неуместными проявлениями родительских чувств, и ответил в том же духе:
   — Ты — плоть моя от плоти, сын. Я прощаю твой жестокий и необдуманный поступок…
   В конце концов, тир-галанскому князю жаловаться не приходилось. Из Галан Мая сбежал взбалмошный мальчишка, а вернулся — мужчина и боец. Именно эти качества увидел он, когда мальчик старательно прикрывал собой спину Хелит, воинственно выставив вперед, точно фамильный меч, жалкую палку. Аллфин настроен был сражаться не на жизнь, а на смерть, не взирая на усталость и страх. А значит, он прошел испытание на прочность. Пройдет еще немало времени, пока княжич станет достоин своих великих предков, прежде чем научится отвечать за поступки. Но первый шаг в этом направлении он уже сделал.
   — Но знай, сын мой, ты будешь примерно наказан, дабы искупить свою вину, — добавил Сэнхан, с горечью понимая, что так никогда и не слышал этого окончания из уст своего отца.
   Финигас никогда до конца не прощал своих сыновей, годами напоминая о былой промашке бесконечными упреками.
   Проступок влечет за собой покаяние, покаяние — прощение, а наказание ставит точку и покрывает степень вины — таков естественный ход вещей. Но не для Финигаса.
   Сэнхан серьезно и честно пожал руку своему мальчику, признавая за ним право быть услышанным и понятым. Право, которого они с Мэем всегда были лишены.
   «Ничего, Рыжик, у тебя в жизни все будет иначе», — мысленно пообещал он сыну.
   Все ошибаются в юности, да не все вырастают настолько, чтобы признавать ошибки и искренне попросить прощение.
 
   Холод пропитал Хелит насквозь, точь-в-точь, как мед горбушку белого пшеничного хлеба, забытую в блюдечке с золотым сладким лакомством. Холод проник в каждый капилляр, забрался в каждую клеточку, и казалось, стал неотъемлемой частью плоти. Совсем как золотые когти, которые не желали сниматься с пальцев. Мешать, они не мешали, но и привыкнуть к их невесомому присутствию девушка никак не могла. Хотя смотрелось здорово, даже как-то стильно, что ли. Мэю бы понравилось…
   Хелит гнала прочь любые мысли о его возможной смерти. Она сказала себе: «Он жив!» — и плотно закрыла доступ любым страхам. Испытанный метод из прошлой жизни. Если она будет бояться, то ничем и никому помочь не сможет. Страх уничтожает, потрошит изнутри, обессиливает, сковывает по рукам и ногам хуже цепей и кандалов.
   Когда-то, там в другой жизни, после короткой, но яростной истерики над выпиской из истории болезни, женщина с темными волосами и карими с золотистыми крапинками глазами заставила себя встать с кровати, подошла к зеркалу и, пристально посмотрев на себя, официально объявила войну своей болезни. Войну на уничтожение: с раком, с жалостью, с ленью, со страхом. Она боролась, честно и бескомпромиссно, и не её вина, что битва оказалась бесславно проиграна.
   Пускай теперь из тусклых зеркальных глубин смотрит на Хелит совсем иное лицо, пусть враг ныне другой, но душа…, душа осталась прежней, а значит, она будет бороться. Привычка, знаете ли.
   — Хватит валяться, — сурово заявила моддрон Гвирис. — Так вот уснешь в горячей воде и потонешь. Давай я тебя помою.
   — Я сама, — вяло воспротивилась девушка.
   — Лежи, — ласково мурлыкнула домоправительница. — Справлюсь как-нибудь с твоими костями. Отдыхай и получай удовольствие.
   О, да! То было истинное наслаждение. Самое большее, на что сподобилась Хелит за последнюю дюжину дней — растереться снегом, раздевшись до пояса. Приятного, само собой, в такой помывке мало. А у моддрон такие сильные и мягкое руки, мыло пахнет цветами, а вода горяча в самую меру, чтобы не обжигать, а греть, изгоняя из каждой поры грязь и холод.
   — Что же нам делать с твоими волосами, уан? — печально вздохнула моддрон Гвирис.
   Волосам и, впрямь, пришел… как бы это выразиться поприличнее — абзац. Копна длинных роскошных волос перепуталась, слежалась под шапкой, сбилась в колтуны.
   — Придется срезать, — решила Хелит и, поймав на себе изумленный взгляд домоправительницы, утешила бедную женщину: — Не под корень, конечно. По плечи.
   Моддрон не стала всплескивать руками, а тем более причитать и ужасаться во всеуслышание. Это дело среди женщин-униэн не в почете. Жалко, конечно. Таких длинных и пушистых кос по всему Тир-Луниэну бескрайнему еще поискать. Но иного выхода здесь не придумаешь. Не ходить же благородной деве нечесаной, словно бродячей грязнуле-нэсс.
   Так они и шлепнулись на пол — двумя неопрятными бурыми жгутами. Не свои — не жалко?
   Зато теперь можно как следует помыть голову и причесаться. А Мэй и без кос будет её любить. Ну, разве что удивится чуть-чуть. Изогнет красивую тонкую бровь, бросит на губы ироническую полуулыбку и скажет что-то вроде: «Это мода теперь такая пошла? Хм… Старею, должно быть».
   Лойс бы с ними, с косами, вернуть бы Рыжего. А там видно будет…
 
   Как ни ругалась Гвирис, как ни злилась на «чурбана» и «самодура», но мадда Хефейда в светелку владетельницы допустила. Вернее, была вынуждена пропустить. Хелит сама пожелала говорить с воеводой. Насчет Мэя, разумеется.
   — Да уж! Навела ты у нас шороху, красота моя, — усмехнулся тот, присаживаясь в кресло напротив госпожи, завернутой в огромное пуховое одеяло.
   Наружу торчали только худенькая девичья мордашка да когтистая ручонка.
   — Давно я ир'Брайна в такой ярости не видел. Потешила ты старика, ох и потешила. Мое старое черствое сердце чуть не разорвалось от радости при виде его перекошенной рожи.
   — Почему ты не с Мэем? — тихо, но отчетливо спросила девушка.
   Хефейд покаянно сник седой головой.
   — Так вышло, моя добрая госпожа. Он сам не пожелал меня видеть у Бобрового ручья. Ужель винить теперь меня станешь?
   — Стану, обязательно стану, — жестоко заявила Хелит. — Если не пойдешь со мной Рыжего вызволять.
   Воевода вскинул на алаттску владетельницу круглые от удивления глаза:
   — Что за чушь ты порешь, миледи? Я за тобой — хоть куда, хоть к Лойсу в когти, хоть на пирушку к Тэному пойду, и парни мои, все как один, следом увяжутся с развернутым знаменем и с песней. Но ведомо ли тебе, что легче вырвать душу Бездн, чем отобрать у вигила Эйгена его добычу? Уж не надумала ли ты отдать себя взамен Рыжего? И не думай! И себя погубишь, и его не спасешь!
   — Ты видел мое оружие, мадд Хефейд?
   — Копьецо у Ястребицы было знатное, — согласился воевода. — Но им целое войско не разгонишь.
   — А зачем тогда армия тир-луниэнская? Чтобы обжирать потихоньку алаттских обывателей? — зло бросила Хелит. — Я Мэя в беде не оставлю. Пусть Альмар не надеется.
   — Я гляжу, у тебя не только коготки прорезались, госпожа, — с вздохом заметил Хефейд.
   — Эти? — девушка продемонстрировала свое приобретение. — Отличная у Ридвен получилась шутка. Во всяком случае, чесаться теперь будет гораздо удобнее.
   — Чесаться — да! — рассмеялся невесело старый воин. — Драться с Чардэйком — нет. Маловато будет. Что-то я не помню, чтоб Ястребица одним махом сметала с поля боя армии врагов. Даже если будет за твоей спиной все униэнское войско, ты сама подумай, как найти одного единственного пленника в Чардэйке? Рыжего давно в Хикмайю отвезли на потеху к Повелителю.
   Хелит упрямо сжала губы, но в душе признала правоту воеводы.
   — А если захватить хан'анха Эйгена, а потом поменять на Мэя?
   — Хм… Плевать Олаканн на вигила хотел. Нового поставит. Ну, разве что Канангу пленить… Спроси у своего красноглазого приятеля, сколь высоко ценятся родственные узы меж самих дэй'ном. Если Повелителю в башку стукнет, то он из сестриных потрохов суп сварит.
   И чем дольше говорил Хефейд, тем тоскливее становилось на душе у леди Гвварин. По всему выходило, что Мэю нельзя ничем помочь, а остается лишь ждать и надеяться. Причем надеяться исключительно ради самого процесса, потому что никаких оснований верить в милосердие дэй'ном нет. Хотелось жалобно скулить, как безвинно побитой дворовой псине. Скулить и ползать на брюхе, авось сжалится судьба-злодейка.
   — Хеф, что же мне делать?
   — С чем? С кем?
   — С копьем этим кошмарным, с бедой моей — Мэевым пленом, с государем Альмаром… Веришь, — еще мгновение и я бы его вместе с ир'Брайном насквозь…
   Воевода задумчиво подергал себя за толстую косу, пожевал губами, поскреб ногтями небритую щеку, словно запуская мыслительный процесс с новой силой.
   — Копье — твое законное наследство, государь наш тоже вроде бы не совсем дурень, чтобы с ним невозможно было договориться, а касательно Мэя… Так я тебе скажу, дева… Чует мое сердце: не все так плохо, как мы все думаем.
   Девушка выпростала из одеяла руку и легонько, чтоб не поранить когтями, коснулась запястья старого воина. Рядом с Хефейдом было так покойно. Почти как возле Мэя. Почти…
   — Ты уверен? Ты что-то чувствуешь? Скажи мне, пожалуйста, что ты не врешь моего утешения ради, — с мольбой и тайной надеждой спросила Хелит.
   — Не вру, маленькая госпожа, — срывающимся шепотом ответил Хефейд и по-отечески коротко поцеловал владетельницу в лоб. — Ложись спать, а утром все решится, так как ты хочешь.
   Сказал просто, не подозревая, до какой степени прав окажется.
 
   Голоса униэн усыпляюще журчали из соседнего покоя, струились в щелочку под дверью, сочились в уши Итки. В кои-то веки дэй'о нормально поел, помылся, переоделся в чистую, теплую и сухую одежду. Вот бы ему теперь спать и видеть яркие сказочные сны, посылаемые Заступницей детям своим в утешение. Но не получалось у Итки ни глаз сомкнуть, ни забыться. Пока госпожа Хелит плескалась, смывая дорожную грязь, он успел не только тарелку с кашей опустошить, но и сгрызть до мяса все ногти на руках. Глупая детская привычка, с которой он всеми силами боролся, насколько это только возможно для дэй'ном, возвращалась с новой силой, едва Итки начинал терзаться сомнениями. Сказать — не сказать? Поверит, или не поверит? А главное, помогут ли его знания девушке и её рыжему князю? Ну как тут заснуть бедному красноглазому дэй'о, когда мучает куча вопросов, и ни на один нет ответа?
 
   Не до сновидений было и Верховному королю Альмару, который безо всякой понятной цели наматывал круги по сильно натопленному покою, маясь от духоты и рискуя окончательно сгубить драгоценный шастский ковер о двадцати пяти оттенках синего цвета в хитроумном рисунке. А ведь густой и мягкий ворс предназначался специально, чтобы приятно ласкать голые государевы пятки. Однако же было Альмару совсем не до услаждения чувств. Стены давили со всех сторон, а время, столь щедро отмеренное богами неторопливым униэн, стремительно утекало в никуда, увлекая за собой королевское спокойствие и душевное равновесие. Оставить без последствий для леди Гвварин утреннее происшествие государь не мог, но и обрушить на Хелит всю мощь своего гнева он не осмелился. Кто бы мог подумать, что семя Оллеса и чрево Лллефел породят такое отчаянное существо, способное взять в руки легендарное копье Ридвен? А может быть, правду говорят нэсские жрецы, когда твердят, будто души униэн обречены без конца возвращаться в этот мир? Тогда получается, что дух Ястребицы воплотился снова, и Читающая-по-Нитям предрекла смену династий вовсе неспроста. Как теперь, спрашивается, заснуть Верховному королю Тир-Луниэна, осознавшему собственную обреченность?
 
   — Ито Благая, Всесветлая! Не оставь нас… и в силе своей… брата моего убереги…от нестерпимых мук…
   Сэнхан молился впервые за последние пятьдесят лет. Не спал и молился, уронив голову на широкий каменный подоконник. Молился так истово, так исступленно, как будто стояла пред ним сама Перворожденная и Всеблагая, и из всех смертных внимала только ему одному. Как не молил Великих Духов с тех пор со дня смерти Моргена. При одной мысли о том, каково Мэю в плену Сэнхан начинал задыхаться и плакать. Не взахлеб и подвывая, как делают женщины, а по-мужски — страшно и сдавленно. Его рыжий братец — недосягаемый идеал детства, образец для подражания в юности, опора в бою, защита от отцовского гнева, вечный укор последних лет — сейчас страдал в руках чардэйкских палачей. И никто не в силах был ему помочь. Никто. Даже всё тир-луниэнское войско. Даже Хелит со своим чародейским копьем. И это было несправедливо! Несправедливо!
 
   Не спал той ночью хитроумный Риадд ир'Брайн, строя тысячи коварных и далекоидущих планов. Так и не лег в кровать удрученный мадд Хефейд. Пил всю ночь и не пьянел мрачный Лайхин Волчара. Мучился от боли в ногах верный ангайский воин Ранх. До самого рассвета предавалась плотским утехам с красивым офицером тайной службы ненаследная принцесса Кананга; напряженно размышлял над планом грядущего сражения Верховный вигил Эйген; переводила господские свечки, укрывшись в кладовке и читая захватывающий любовный роман, тонконогая слезливая девица Бассет. До рези в глазах смотрела в увеличительную трубу на далекие звезды Читаяющая-по-Нитям униэн. Алаттские дружинники всю ночь простояли плечом к плечу, храня покой госпожи. Короче, мало кому удалось поспать этой ночью.
   Снег сыпал, не переставая. Выл ветер, ему в холмах вторили волки. Скрипели ставни, стонали деревья в саду. Древний алаттский дворец, растревоженный бесцеремонным вторжением чужаков, тоже бодрствовал. Близкая война растеребила его долгую и жестокую память. Негромко перешептывались меж собой статуи бывших владельцев — бесстрашных воинов, шуршали тяжелыми парчовыми далматиками суровые дамы из семейства Гвварин на картинах и фресках, поскрипывали ржавые насквозь древние доспехи, плакали горячим воском свечи…
   И только Хелит из рода Гвварин провалилась в сон, едва очутившись в собственной постели. Её ресницы сомкнулись так стремительно, что чуть не прихлопнули первый из снов.
   То был замечательный сон… К Хелит пришел Мэй: простоволосый, в тонкой длинной камизе, с такой многообещающей улыбкой на губах, что только снежная баба не растаяла бы от сладостного предвкушения. Они медленно и осторожно переплели пальцы…
   «Люблю тебя! Люблю», — беззвучно шептал он, прокладывая поцелуями дорожку от уголка губ все ниже по шее к ключице, и еще ниже…
   Совсем как тогда, в их последнюю ночевку на постоялом дворе у границ Тир-Галана, когда Мэй был так ненасытен, а Хелит настолько бесстыдна, что они даже… Впрочем, какая разница, если двое любят и желают, без конца возрождаясь друг в друге из пламени страсти и самоотречения?
   Что может быть лучше, чем заснуть в объятиях любимого, единственного и неповторимого, свернуться клубочком в тесной колыбели его бесконечной нежности?