Страница:
Хелит старалась говорить громко, четко, чтобы никому не дать вставить в свою речь даже крошечного словечка, не дать себя перебить, а тем более сбить с мысли.
— Мы должны защитить наш город и нашу землю от захватчиков. Перво-наперво, придется уделить внимание полуразрушенной крепостной стене. Ее потребно не только подлатать, но и оборудовать хотя бы парочкой катапульт. И поэтому я сначала хочу услышать от вас дельные предложения, прежде чем выскажу собственные требования к каждому, — нагло заявила Хелит.
Народ, как водится, безмолвствовал. Риадд ир'Брайн, само собой, откровенно злорадствовал. А мадд Хефейд уставился на девушку, будто увидел по-настоящему впервые. Если раньше он списывал фокусы Хелит на влияние Рыжего — ну, насмотрелась девчонка на настоящего властелина, который в своем праве! Мэй мог творить, что душа пожелает, и не нашелся еще тот смельчак, который посмел бы дать ему отпор. Попроси Рыжий у своих фиани что угодно: хоть отстроить еще одну крепость подобную Эр-Иррину, пустив на это дело кладку собственных домов, хоть отдать на нужды армии все средства и сбережения, никто бы и не пикнул супротив. А тут какая-то… При всем хорошем и добром отношении воеводы к Хелит, она оставалась для него скорее символом, чем живым существом со своими желаниями. Символу он присягал на верность, символу клялись дружинники, на чело символа лег венец властительницы. Кто же мог предположить, что у девочки, более всего любившей наряжать кукол, окажется душа воина. И откровенно говоря, мадд Хефейд не знал: радоваться ему или горевать. Оллес бы гордился наследницей, а воеводу ТАКАЯ Хелит страшила. Бывший алаттскому владыке проще, он давно присягнул иному господину, заняв свое место в строю Небесного Воинства. А что делать Хефейду…
— Я не слышу ответа, — неожиданно резко отчеканила Хелит.
Посланник Риадд вздрогнул и воззрился на леди Гвварин, словно на восставшее из могилы подобие Ридвен-Ястребицы. Такой тон он слышал лишь у одного единственного человека — от покойного Финигаса, упокой его Тэном.
Из толпы подданных вперед вышел заносчивый в'етт Алгерт — самый богатый человек в Алатте, с чьими дерзкими прихотями приходилось считаться даже Оллесу. На его тонких губах змеилась весьма ехидная усмешечка, а уж за поклон, который он отвесил Хелит, можно было смело вызывать на поединок чести. Мэй бы такого наглеца просто-напросто зарубил бы на месте, чтоб другим неповадно было.
— Простите, миледи, не проще ли доверить защиту наших жизней доблестным воинам мадда Хефейда? Или вы сомневаетесь в их силе?
Но Хелит не поддалась на столь откровенную провокацию. Она пропустила вопрос мимо ушей.
— Мне бы хотелось узнать, сколько серебра вы готовы выделить на оборону Алатта, ветт Алгерт? — строго спросила девушка.
Но хитрющий аристократ сделал вид, что потрясен до глубины души.
— А разве у леди Гвварин не хватает собственных средств? Благородный лорд Оллес никогда не позволял себе залезать в кошельки своих фиани.
Хефейд с тревогой посмотрел на Хелит. Что же она ответит?
— Я — не мой отец! Я могу себе позволить гораздо больше, в'етт Алгерт, чем вам кажется. И я хочу, чтобы благородные жители Алатта приняли не просто посильное участие в обороне города, но проявили подлинный патриотизм.
— Вы так много хотите, миледи, — пробурчал себе под нос тот.
Хелит огляделась вокруг. Ни капельки энтузиазма, ни отблеска понимания. Хеф полон сочувствия, ир'Брайн уже потирает ручонки, а в'етт Алгерт презрительно ухмыляется. Вот когда стоит пожалеть, что не родилась на свет мужчиной. Чтобы наподдать всем и каждому так, чтоб по гроб жизни вспоминали и навеки закаялись перечить. Сразу же вспомнился Мэй, умеющий одним движением бровей размазать по стене. Опять же, была бы блажь какая, глупые причуды, а тем паче без всякой существенной причины… Так нет же! Всем хочется жить себе припеваючи за широкой спиной Отступника, который за чужое благополучие платит собственной кровью.
— Кто еще из присутствующих считает, что может обойтись без защитной стены? — спросила Хелит самым неприязненным тоном…
Подданные зашевелились, подавая признаки жизни. А то ведь так недолго и в статуи обратиться от избытка впечатлений!
— Миледи, вы зря думаете, что Алатт настолько беззащитен, — отозвался черноволосый сероглазый господин в малиновом плаще, накинутом поверх скромно украшенного колета. — К примеру, ваш батюшка всегда полагался на помощь соседей. За последние триста лет…
— Кто это? — тихо переспросила Хелит у Флин, стоящей за её спиной.
— В'етт Кирит, — шепнула фрейлина.
— …Враги ни разу не брали Алатт приступом, и каждый раз ваши благородные родичи отважно его защищали.
— Замечательно, — процедила сквозь зубы Хелит. — Вот вы штурмовым отрядам дэйном и расскажете про триста лет взаимопомощи, в'етт Кирит!
Благородный лорд Алгерт мгновенно скинул личину сдержанности:
— Вам-то какая печаль до нашей обороны, леди Хелит? Вы вскоре покинете эти владения, спокойно себе уедете в столицу под защиту лот-алхавских стен и королевской гвардии.
Он кивнул на безучастного ир'Брайна, разглядывающего оружейную коллекцию на стенах.
— С чего вы взяли? Разве я уже укладываю свои вещи? — деланно изумилась Хелит. — Лорд Риадд привез послание от нашего государя. Я остаюсь в Алатте.
Посол подавился вздохом и гневно уставился на владетельницу. Негодяйка умудрилась выскользнуть, точно змееглавая рыба из рук рыбака. Того и гляди, укусит!
— Я остаюсь в Алатте защищать отчий дом, даже если останусь в полном одиночестве.
— Это будет забавное зрелище, — ухмыльнулся ядовито лорд Алгерт.
Дочка Оллеса сжала в нитку бледные губы.
— Вы его точно не увидите, в'етт, — посулила Хелит. Гордо выпрямилась и строго молвила:
— Отныне я освобождаю вас от омажа.
Она не зря полночи накануне провела над толстенным и тяжелым, как дорожный сундук, «Сводом законов», выуживая крохи здравого смысла из до предела запутанных правил и уложений, регулирующих, а скорее — неимоверно запутывающих жизнь униэн. И где-то между пунктом о недопустимости брака между двоюродными родичами и расчетом виры за потраву чужих полей, Хелит обнаружила раздел с перечислением мер воздействия на нерадивых вассалов. К слову, владетель мог даже выпороть особо строптивых, но мысль о том, что придется лицезреть такое количество филейных частей, девушке не понравилась.
«Будем бить по мордасам», — решила она.
Лорд Алгерт проглотил свой длинный язык, покрылся смертельной бледностью и бегом выбежал из Парадного зала, провожаемый отнюдь не сочувствующими взглядами. Он умудрился насолить огромному числу сограждан, и его позорная опала порадовала и согрела немало сердец.
— Я не стану терпеть оскорблений! Ни сейчас, ни впредь! Кто еще жаждет обрести свободу от данного слова?
Желающих не нашлось, но идти навстречу своенравной владетельнице не менее гордые униэн не хотели. Они собирались в случае опасности спрятаться под крылышко князя Тиншера и переждать лихую годину. А что там станется с Алаттом — отдельный разговор… В лучшем случае, в карликовом владении каждому из ним принадлежало по небольшому дому. Честь считаться вассалами потомков Эйркела-Воителя стоила дороже любых богатств. Был бы властитель из этого рода, а город и отстроить недолго.
Поторговавшись до хрипоты за каждую медную монетку, потребную на ремонт стен, Хелит утратила всякое терпение.
— Разговор окончен!
Уйти с достоинством с длинным мечом наперевес есть великое искусство, и Хелит оно далось лишь частично. Чтобы не волочь клинок за собой по полу, она возложила тяжелый меч на плечо и таким манером удалилась.
— Наглые сволочи! Даже пальцем не хотят пошевелить! — возмущалась Хелит, оставшись наедине со своими фрейлинами.
От ношения кольчуги у неё разболелись плечи, к тому же девушка чувствовала себя проигравшей в столкновении со строптивыми подданными.
— Экие суки, — пискнула исполненная сочувствия Бессет и тут же схлопотала от госпожи по губам.
Движение получилось само по себе, словно Хелит только и делала всю жизнь, что раздавала подзатыльники непослушным детишкам.
— Я запрещала говорить плохие слова!
— А сама?! — ревела соплячка, громогласно трубя мокрым носом.
Нельзя сказать, что однажды произнеся в момент душевного смятения пресловутое «твойумать» Хелит сразу же разнообразила арсенал местных ругательств, но в устах мрачных дружинников оно звучало весьма колоритно. Воины и без того порой выражали свои мысли достаточно витиевато, чтобы новое слово кого-то смутило.
— Бессет, поди вон, — отрезала Хелит, указывая на дверь.
Ей нужно было срочно придумать, как склонить на свою сторону горожан. И Хелит придумала.
Это только кажется, что в мире снов нет законов и правил, будто там дозволено всё. Когда во сне под ногами проваливается балкон, то, падая, никто не вспоминает о возможности летать. Если по пятам гонится убийца с огромным ножом, то на ум никогда не придет прикинуться невидимкой. Ничто, никакое чудо не поразит воображение сновидца, настолько крепка вера в естественность происходящего. Поэтому Хелит ничуть не удивилась, обнаружив себя в тесных, никогда ранее не виденных лабиринтах подземелья. Коридоры ветвились, то сужаясь, то расширяясь, и оказалось, что Хелит прекрасно видит в кромешной тьме. Краешек темно-фиолетового одеяния, мелькавшего впереди, она, конечно, старалась не упускать из виду, но все равно, совершенно точно знала, куда идет, ничуть не смущаясь количеством поворотов, спусков и подъемов. Во снах время течет быстро. Раз — и путь окончился в исполинском темном зале, чей свод терялся в густом шевелящемся мраке. Заманившая сюда Хелит женщина обернулась и поманила девушку когтистыми пальцами. С золотых ястребиных когтей осыпалась на пол сверкающая пыль, ложась на полированные до зеркального блеска плиты хитроумным рисунком. Бескрылые птицы на глазах превращались в волшебные цветы, а те — в яркие письмена и ажурные паутины. Образы мелькали пестрым калейдоскопом, смуглая высокая женщина с черными косами пела чистым высоким голосом, выводя изумительной красоты мелодию. Завороженная пением и чарующей прелестью чернокосой, Хелит приблизилась и замерла на расстоянии вытянутой руки.
— Ты знаешь, кто я такая?
Точеные черты лица, узкий с едва заметной горбинкой нос, золотисто-карие глаза удивительного разреза — такую не забыть во веки вечные. Её точеную и сильную фигуру облекал роскошный доспех — панцирь из мелких пластинок, похожих на блестящую рыбью чешую…
— Ты — Ридвен по прозвищу Ястребица! — сразу, как оно водится в снах, догадалась Хелит.
— Я ждала тебя тысячу лет! Тысячу лет искала родственную душу во всех Мирах.
В черно-лиловых зрачках древней воительницы сияли миллионы звезд. Солнца тысяч мирозданий. Неужели она действительно потратила на поиски целых десять веков?
— Смешно, но ты всегда была рядом…
— Рядом?
Ястребица рассмеялась. Сверкнула идеальным жемчугом ровных зубов.
— Неважно. Главное, я тебя нашла. Мое оружие попало в достойные руки.
— Оружие? Какое оружие?
— Не перебивай, — строго предупредила Ридвен. — Тебе надо быть готовой, ибо опасность поджидает тебя в грозовом небе, в бушующем море и на льду замерзшей реки. Крепче сжимай копье и ничего не бойся!
Налетевший откуда ни возьмись ветер развеял призрак древней воительницы, угрожающе взвыл и подхватил в крепкие объятия саму Хелит. Она стала легче птичьего перышка, тоньше цветочного лепестка и невесомее паутинки. Ветер кричал от восторга и ужаса, когда кружил девушку с бешеной скоростью, унося из мира снов в пасмурное алаттское утро…
К счастью для Хелит, новый день выдался хмурым. Иначе её новой задумке суждено было бы умереть, не родившись. Напрасно мадд Хефейд и моддрон Гвирис буквально умоляли девушку оставить безумную затею. Напрасно язвил ир'Брайн, специально расположившийся в самом мягком и удобном кресле — Хелит осталась непреклонна. Она отправилась собирать выпавшие из кладки камни и складывать их ровными рядами возле мест, нуждающихся в починке.
Отчаянный демарш властительницы вызвал в Алатте подлинный переполох. Хрупкая девушка-тростиночка в самом обыкновенном платье, которая носила булыжники, пускай даже не слишком большие, произвела ошеломительное впечатление. Тонкий венец на её льняных волосах не просто сиял, он слепил и язвил глаза алаттцев. Первым не выдержал Ранх. Ангай демонстративно разделся до исподней рубахи и принялся помогать своей храброй госпоже. К нему присоединилась Флин. Девушку восхитила редкостная возможность прославиться и войти в историю города. Пройдет двести лет, а повесть о том, как верные фрейлины вслед за леди Гвварин таскали тяжелые камни будут пересказывать долгими зимними вечерами всем благородным девицам. Мол, вот были времена и люди — верные слову, не то что нынешние!
Конечно же, под весом булыжников энтузиазм юной девы испарился так же быстро, как тает последний снег на южных склонах холмов. Но где вы видели униэн, хоть юницу, хоть парня, которые бы уступили первенство в соревновании по упрямству с ангай или нэсс? Да Флин скорее бы сгрызла костяной гребень моддрон Гвирис, чем выказала пред дерзким воином свою слабость. Тем более, что воин этот бросает на неё восхищенные, полные обожания взоры.
И тут-то самообладанию пристыженных алаттцев был нанесен сокрушительный удар. Небо потемнело, тучи сгустились, и на город обрушился проливной дождь. Разумеется, не такой холодный, как это бывает осенью. Все-таки лето на дворе, нет особого риска простудиться насмерть. Но от этого одежда и волосы Хелит не стали суше. На владетельницу стало больно смотреть даже бессердечному ир'Брайну, настолько жалко она выглядела в мокром платьице, облепившем тело. Моддрон Гвирис начала рыдать в голос, к ней присоединилось еще пара сердобольных женщин. Кончилось тем, что дружинники побросали оружие и бросились помогать.
Риадду ир'Брайну осталось только признаться себе, что более хитрой и расчетливой девицы, чем леди Хелит, ему встречать не приходилось. Какая там Ллефел?! Это сама Ридвен-Ястребица в новом воплощении!
— Я буду работать на стене до тех пор, пока в горожанах не проснется совесть, — заявила упрямая девчонка в ответ требование мадда Хефейда прекратить издеваться над собой.
— В тебя словно сам Лойс вселился! — в сердцах воскликнул воевода.
Лойс там, или еще кто, но раньше за дочкой Оллеса не водилось ничего похожего на волю и характер. Подозрения, которыми полнилось сердце Хефейда, окрепли и обрели большую определенность. Бледная девочка, которой можно доверить лишь котенка кормить — и то не каждый день, на глазах творила такие вещи, что поневоле становилось жутко.
А дальше что будет?
Хелит продолжала собирать камни, заставляя себя не обращать внимание на струйки воды, стекающие между лопатками. Ей не было холодно, наоборот, даже стало жарко. От злости на всё мироустройство, несправедливое и безжалостное к тем, кто готов жертвовать собой во имя общей цели, и покровительствующее исключительно трусам и бездарям, привыкших прятаться за чужими спинами.
«Если я и сумею чем-то отблагодарить тебя, Рыжий, то только тем, что ты не будешь одинок в своей битве», — думала Хелит.
Она и сама удивлялась, откуда берется внутренняя убежденность в своей правоте, словно всю предыдущую жизнь эта сила копилась, не имея достойного выхода. К тому же пример Мэйтианна, сумевшего заставить себя уважать даже тех, кто его всем сердцем ненавидел, вдохновлял Хелит на столь своеобразный подвиг.
— Миледи, вы позорите нас!
Девушка распрямилась пружиной, чтобы увидеть того, кто это сказал.
— Ах, это вы — в'етт Кирит! — голос Хелит звенел над толпой. — Да! Я вас всех опозорю! Смешаю с грязью и дерьмом! Чтоб неповадно было остальным трусливым псам, которые не могут и не хотят защитить свои дома!
Пальцы судорогой свело в кулаки и девушка едва сдержалась, чтобы не врезать по первой же попавшейся надменной морде.
— Вы — не униэн, не потомки отважных и бесстрашных людей, сумевших обуздать кровожадных дэйном, выгнать их со своих земель. Вы — не наследники великих воинов, славных мастеров и грозных королей! Да я сама подожгу этот город, чтобы он не достался никому — ни вам, ни дэй'ном!
— Мокрая мышь, рычащая на кошку, — ухмыльнулся, выскользнувший из-за плеча опешившего господина Кирита, изгнанный накануне лорд Алгерт.
Пощечина, которую отвесила наглецу леди Гвварин, получилась не столько болезненная, сколько звонкая и оскорбительная.
— Вы пожалеете, — прошипел Алгерт, держась за пылающую щеку.
— Я уже пожалела. Что вынуждена править такими людьми, — с нескрываемой горечью сказала девушка.
Она намеренно отказалась от поддержки мадда Хефейда и не позволила накрыть свои плечи плащом Ранха. Теперь ей уже и самой казалось, что такая активная попытка разбудить совесть горожан отнюдь не помогла, а скорее навредила общему делу. Алаттцы станут над ней потешаться и вообще сбегут из города при первой же возможности.
Ведь и вправду, точь-в-точь мокрая белая мышь, с какой стороны не посмотри. Мокрая жалкая глупышка-девчонка, пытавшаяся сравняться с неистовым рыжим князем, который не умел сдаваться.
До сей поры королевскому гонцу ни разу не доводилось встречаться с князем Мэйтианном лично. Слышать-то в'етт Уйрэл слышал… и немало, а вот видеть не пришлось. Очень уж молод был вестник Верховного Короля, а оттого навыдумывал себе небылиц и страхов больше, чем сам весил вместе с седлом и сумкой. Народное творчество традиционно приписывало Отступнику богатырское сложение, звериный оскал и львиный хвост. Ожидания гонца оказались удовлетворены частично. При определенной доле фантазии вообразить могучую мускулатуру под доспехами Рыжего не сложно, зверской на лице Мэя была лишь щетина, а с хвостом вообще промашка вышла. Огненно-рыжая шевелюра — это да, тут людская молва не врет, если не обращать внимания на то, что волосы потемнели и слиплись от пота. Но в остальном — ничего демонического в Рыжем князе гонец не нашел: ни в манере общения, ни в голосе. Мэй разговаривал тихо, вежливо и безупречно корректно. В'етту Уйрелу вменялось бдить о каждом слове, жесте или намеке, которые могут исходить от князя-приграничника, все запоминать и пересказать дословно о том, что делается в лагере защитников Тир-Луниэна. Особенно тщательно инструктировали гонца относительно реакции Мэя на послание от короля. Содержание документа, разумеется, оставалось секретом от юного вестника.
— Извольте ознакомиться, милорд, — церемонно поклонился Уйрэл, протягивая запечатанную тубу со свитком. — Я подожду вашего ответа здесь.
Рыжий невозмутимо указал на табурет возле стола, мол, не обессудь, но в военном лагере не до удобств. И пока Голос Короны с интересом разглядывал скромное убранство палатки командующего, Мэй сломал печать и углубился в чтение.
Впоследствии, в'етт Уйрэл мамой клялся и присягу давал, что на осунувшейся небритой физиономии Отступника не проступило даже намека на эмоции. Улыбаться Мэй, конечно, не улыбался, но его и не перекосило от злости, как мечталось кое-кому в Лот-Алхави. Он обмакнул перо в чернила и вывел чуть ниже королевского росчерка всего одну фразу: « Я все понял».
— Пожалуй, не стану вас дольше задерживать, в'етт Уйрэл, — молвил он, протягивая гонцу свиток.
— А подписаться? — растерялся юноша.
— Государь прекрасно знает мой почерк. Вам не о чем беспокоиться, — заверил его Мэй, и, как ни в чем ни бывало, вернулся к прерванному чтению какого-то скучного документа на гайши — языке нэсс.
Исписанный сверху донизу мелким бисерным почерком лист, к тому же разделенный на множество пунктов, никак не мог считаться интересным чтивом. Гонец не сдвинулся с места. Он сам не мог объяснить, чего ожидал от Рыжего князя. Столичные доброжелатели настоятельно советовали дождаться, когда Мэй пожелает высказаться. По их ухмылкам даже такой простодушный юнец, как Уйрэл, догадывался: Отступник должен, как минимум, возмутиться.
— Вы можете идти, — напомнил Мэй, не поднимая взгляда на гонца.
И что оставалось делать бедному юноше, кроме как убираться восвояси?
Едва за его спиной колыхнулось полотнище, заменяющее в шатре дверь, Рыжий откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Невесело так рассмеялся. Утер носы столичным стервятникам и не дал насладиться очередным унижением, но не более того. Если бы сдержанность и самообладание сумели защитить его воинов на поле битвы, то Мэй обязательно отправился бы в столицу с визитами вежливости ко всем своим явным и тайным недоброжелателям и там бы явил всему высшему свету силу собственных нервов. Если бы все было так просто.
— Можно? — спросил Дайнар, засовывая внутрь шатра голову. — Чем обрадуешь?
— Ничем. Государь решил подождать, чем у нас тут кончится дело.
Глаза Дайнара нехорошо блеснули. Он вошел и плюхнулся на освободившийся табурет.
— Как он это пояснил? — спросил он, разглядывая накопившуюся грязь под ногтями.
— Что-то там о второй линии обороны. Если честно, я не вчитывался, мне хватило общих фраз, — равнодушно молвил Мэй. — Нечто подобное я предполагал изначально.
— У Альмара уже вошло в привычку предавать друзей, — прошипел Дайнар.
— Какая разница? Он-то, может, и хотел бы помочь, но кто в Лот-Алхави ему позволит следовать зову сердца и совести? Ты таких знаешь? Я — нет.
— Ты снова его оправдываешь? — взвился соратник, окончательно теряя терпение.
Возмущение Дайнара достигло апогея, он вскочил и заметался по грязному вытоптанному множеством ног ковру.
— Я не понимаю! — кричал он. — Мэй, я отказываюсь понимать! Видимо, прав был Финигас, когда подозревал Альмара в коварных замыслах! Наш государь вновь и вновь отказывается от своего слова. Как это называть?
— Прекрати истерику! — жестко рявкнул Рыжий. — Ты можешь винить Альмара во всех прегрешениях, но от этого никому не станет легче. Прежде всего, нам с тобой.
Но Дайнар и не подумал униматься. Его просто трясло от злости и обиды.
— Ты думал, что, служа беззаветно своему народу, сумеешь вернуть честное имя? Надеялся, что однажды Альмар покается перед тобой за поруганную честь? На что ты рассчитывал?!
Мэй нахмурился, по-отцовски сдвинув густые брови. Нельзя сказать, что соратник был настолько далек от истины, а в чем-то Дайнар бил в самое больное место. Что скрывать, поначалу именно таковы были мотивы. До определенной степени, разумеется. Рыжий никогда не обольщался относительно великодушия Верховного Короля, никогда не ждал публичного покаяния. Но где-то в глубине покалеченной души верил в то, что однажды… когда-нибудь Альмар скажет: «Прости меня за Мор-Хъерике». Этого будет вполне достаточно.
Надо все-таки помнить, что Финигас никогда не страдал паранойей, и когда он клял подозрительную неторопливость Верховного Короля, то вовсе не из жажды лишний раз оклеветать ненавистного Гваэхард'лига.
… Мир почти утратил краски, обесцветился до блеклых полутонов, хотя разумом Мэй прекрасно понимал, что это лишь последствия произошедшей с ним метаморфозы. Он хотел поплакать над отцовским телом, но не мог даже глаза сощурить для вида. Дым погребального костра выедал роговицу, а слез все равно не было.
Стремительное падение от прославленного героя до отверженного отцеубийцы для другого стало бы подлинной катастрофой и окончательно сломило, но Рыжий благополучно утратил способность горевать и стыдиться. У него отобрали меч — ну и пусть, заключили под стражу — ничего страшного. Странным Мэю показалась лишь отстраненность Альмара. Король не пожелал встретиться с Отступником, не попытался поговорить откровенно, возложив эту обязанность на дознавателей. Даже на погребение Рыжего привели под конвоем, разве только не связанным и не в кандалах.
«Серебряные» гвардейцы косились на Отступника с опаской и недоумением. В самый бы раз просить о милости, дабы государь даровал право совершить над собой ритуальное самоубийство. Глядишь, в знак былой дружбы Альмар сделает одолжение. Напротив, Рыжий словно вознамерился доказать всем собственное преступное равнодушие и жестокосердие. И доказал.
Кто видел его на прощании с Финигасом, до сих пор убеждены, что Мэйтианн не скрывал своей радости. Как же! С таким отцом — неведомо, что лучше: его любовь или пренебрежение. Тайгерн вырос в тени своих братьев, почти невидимкой для папаши, и на загляденье, насколько он приятнее остальных! Умница, красавец, кавалер, каких поискать еще.
Мэю же было глубоко наплевать на весь мир, пусть думают, что хотят. Разве не твердят мудрецы всех времен и народов, что истина рано или поздно торжествует и каждому воздастся по делам и свершениям? Разве он не сделал все, что было в его скромных силах? Сделал! А доказывать кому-то свою невиновность, и, паче того, оправдываться он и не подумал.
— Мы должны защитить наш город и нашу землю от захватчиков. Перво-наперво, придется уделить внимание полуразрушенной крепостной стене. Ее потребно не только подлатать, но и оборудовать хотя бы парочкой катапульт. И поэтому я сначала хочу услышать от вас дельные предложения, прежде чем выскажу собственные требования к каждому, — нагло заявила Хелит.
Народ, как водится, безмолвствовал. Риадд ир'Брайн, само собой, откровенно злорадствовал. А мадд Хефейд уставился на девушку, будто увидел по-настоящему впервые. Если раньше он списывал фокусы Хелит на влияние Рыжего — ну, насмотрелась девчонка на настоящего властелина, который в своем праве! Мэй мог творить, что душа пожелает, и не нашелся еще тот смельчак, который посмел бы дать ему отпор. Попроси Рыжий у своих фиани что угодно: хоть отстроить еще одну крепость подобную Эр-Иррину, пустив на это дело кладку собственных домов, хоть отдать на нужды армии все средства и сбережения, никто бы и не пикнул супротив. А тут какая-то… При всем хорошем и добром отношении воеводы к Хелит, она оставалась для него скорее символом, чем живым существом со своими желаниями. Символу он присягал на верность, символу клялись дружинники, на чело символа лег венец властительницы. Кто же мог предположить, что у девочки, более всего любившей наряжать кукол, окажется душа воина. И откровенно говоря, мадд Хефейд не знал: радоваться ему или горевать. Оллес бы гордился наследницей, а воеводу ТАКАЯ Хелит страшила. Бывший алаттскому владыке проще, он давно присягнул иному господину, заняв свое место в строю Небесного Воинства. А что делать Хефейду…
— Я не слышу ответа, — неожиданно резко отчеканила Хелит.
Посланник Риадд вздрогнул и воззрился на леди Гвварин, словно на восставшее из могилы подобие Ридвен-Ястребицы. Такой тон он слышал лишь у одного единственного человека — от покойного Финигаса, упокой его Тэном.
Из толпы подданных вперед вышел заносчивый в'етт Алгерт — самый богатый человек в Алатте, с чьими дерзкими прихотями приходилось считаться даже Оллесу. На его тонких губах змеилась весьма ехидная усмешечка, а уж за поклон, который он отвесил Хелит, можно было смело вызывать на поединок чести. Мэй бы такого наглеца просто-напросто зарубил бы на месте, чтоб другим неповадно было.
— Простите, миледи, не проще ли доверить защиту наших жизней доблестным воинам мадда Хефейда? Или вы сомневаетесь в их силе?
Но Хелит не поддалась на столь откровенную провокацию. Она пропустила вопрос мимо ушей.
— Мне бы хотелось узнать, сколько серебра вы готовы выделить на оборону Алатта, ветт Алгерт? — строго спросила девушка.
Но хитрющий аристократ сделал вид, что потрясен до глубины души.
— А разве у леди Гвварин не хватает собственных средств? Благородный лорд Оллес никогда не позволял себе залезать в кошельки своих фиани.
Хефейд с тревогой посмотрел на Хелит. Что же она ответит?
— Я — не мой отец! Я могу себе позволить гораздо больше, в'етт Алгерт, чем вам кажется. И я хочу, чтобы благородные жители Алатта приняли не просто посильное участие в обороне города, но проявили подлинный патриотизм.
— Вы так много хотите, миледи, — пробурчал себе под нос тот.
Хелит огляделась вокруг. Ни капельки энтузиазма, ни отблеска понимания. Хеф полон сочувствия, ир'Брайн уже потирает ручонки, а в'етт Алгерт презрительно ухмыляется. Вот когда стоит пожалеть, что не родилась на свет мужчиной. Чтобы наподдать всем и каждому так, чтоб по гроб жизни вспоминали и навеки закаялись перечить. Сразу же вспомнился Мэй, умеющий одним движением бровей размазать по стене. Опять же, была бы блажь какая, глупые причуды, а тем паче без всякой существенной причины… Так нет же! Всем хочется жить себе припеваючи за широкой спиной Отступника, который за чужое благополучие платит собственной кровью.
— Кто еще из присутствующих считает, что может обойтись без защитной стены? — спросила Хелит самым неприязненным тоном…
Подданные зашевелились, подавая признаки жизни. А то ведь так недолго и в статуи обратиться от избытка впечатлений!
— Миледи, вы зря думаете, что Алатт настолько беззащитен, — отозвался черноволосый сероглазый господин в малиновом плаще, накинутом поверх скромно украшенного колета. — К примеру, ваш батюшка всегда полагался на помощь соседей. За последние триста лет…
— Кто это? — тихо переспросила Хелит у Флин, стоящей за её спиной.
— В'етт Кирит, — шепнула фрейлина.
— …Враги ни разу не брали Алатт приступом, и каждый раз ваши благородные родичи отважно его защищали.
— Замечательно, — процедила сквозь зубы Хелит. — Вот вы штурмовым отрядам дэйном и расскажете про триста лет взаимопомощи, в'етт Кирит!
Благородный лорд Алгерт мгновенно скинул личину сдержанности:
— Вам-то какая печаль до нашей обороны, леди Хелит? Вы вскоре покинете эти владения, спокойно себе уедете в столицу под защиту лот-алхавских стен и королевской гвардии.
Он кивнул на безучастного ир'Брайна, разглядывающего оружейную коллекцию на стенах.
— С чего вы взяли? Разве я уже укладываю свои вещи? — деланно изумилась Хелит. — Лорд Риадд привез послание от нашего государя. Я остаюсь в Алатте.
Посол подавился вздохом и гневно уставился на владетельницу. Негодяйка умудрилась выскользнуть, точно змееглавая рыба из рук рыбака. Того и гляди, укусит!
— Я остаюсь в Алатте защищать отчий дом, даже если останусь в полном одиночестве.
— Это будет забавное зрелище, — ухмыльнулся ядовито лорд Алгерт.
Дочка Оллеса сжала в нитку бледные губы.
— Вы его точно не увидите, в'етт, — посулила Хелит. Гордо выпрямилась и строго молвила:
— Отныне я освобождаю вас от омажа.
Она не зря полночи накануне провела над толстенным и тяжелым, как дорожный сундук, «Сводом законов», выуживая крохи здравого смысла из до предела запутанных правил и уложений, регулирующих, а скорее — неимоверно запутывающих жизнь униэн. И где-то между пунктом о недопустимости брака между двоюродными родичами и расчетом виры за потраву чужих полей, Хелит обнаружила раздел с перечислением мер воздействия на нерадивых вассалов. К слову, владетель мог даже выпороть особо строптивых, но мысль о том, что придется лицезреть такое количество филейных частей, девушке не понравилась.
«Будем бить по мордасам», — решила она.
Лорд Алгерт проглотил свой длинный язык, покрылся смертельной бледностью и бегом выбежал из Парадного зала, провожаемый отнюдь не сочувствующими взглядами. Он умудрился насолить огромному числу сограждан, и его позорная опала порадовала и согрела немало сердец.
— Я не стану терпеть оскорблений! Ни сейчас, ни впредь! Кто еще жаждет обрести свободу от данного слова?
Желающих не нашлось, но идти навстречу своенравной владетельнице не менее гордые униэн не хотели. Они собирались в случае опасности спрятаться под крылышко князя Тиншера и переждать лихую годину. А что там станется с Алаттом — отдельный разговор… В лучшем случае, в карликовом владении каждому из ним принадлежало по небольшому дому. Честь считаться вассалами потомков Эйркела-Воителя стоила дороже любых богатств. Был бы властитель из этого рода, а город и отстроить недолго.
Поторговавшись до хрипоты за каждую медную монетку, потребную на ремонт стен, Хелит утратила всякое терпение.
— Разговор окончен!
Уйти с достоинством с длинным мечом наперевес есть великое искусство, и Хелит оно далось лишь частично. Чтобы не волочь клинок за собой по полу, она возложила тяжелый меч на плечо и таким манером удалилась.
— Наглые сволочи! Даже пальцем не хотят пошевелить! — возмущалась Хелит, оставшись наедине со своими фрейлинами.
От ношения кольчуги у неё разболелись плечи, к тому же девушка чувствовала себя проигравшей в столкновении со строптивыми подданными.
— Экие суки, — пискнула исполненная сочувствия Бессет и тут же схлопотала от госпожи по губам.
Движение получилось само по себе, словно Хелит только и делала всю жизнь, что раздавала подзатыльники непослушным детишкам.
— Я запрещала говорить плохие слова!
— А сама?! — ревела соплячка, громогласно трубя мокрым носом.
Нельзя сказать, что однажды произнеся в момент душевного смятения пресловутое «твойумать» Хелит сразу же разнообразила арсенал местных ругательств, но в устах мрачных дружинников оно звучало весьма колоритно. Воины и без того порой выражали свои мысли достаточно витиевато, чтобы новое слово кого-то смутило.
— Бессет, поди вон, — отрезала Хелит, указывая на дверь.
Ей нужно было срочно придумать, как склонить на свою сторону горожан. И Хелит придумала.
Это только кажется, что в мире снов нет законов и правил, будто там дозволено всё. Когда во сне под ногами проваливается балкон, то, падая, никто не вспоминает о возможности летать. Если по пятам гонится убийца с огромным ножом, то на ум никогда не придет прикинуться невидимкой. Ничто, никакое чудо не поразит воображение сновидца, настолько крепка вера в естественность происходящего. Поэтому Хелит ничуть не удивилась, обнаружив себя в тесных, никогда ранее не виденных лабиринтах подземелья. Коридоры ветвились, то сужаясь, то расширяясь, и оказалось, что Хелит прекрасно видит в кромешной тьме. Краешек темно-фиолетового одеяния, мелькавшего впереди, она, конечно, старалась не упускать из виду, но все равно, совершенно точно знала, куда идет, ничуть не смущаясь количеством поворотов, спусков и подъемов. Во снах время течет быстро. Раз — и путь окончился в исполинском темном зале, чей свод терялся в густом шевелящемся мраке. Заманившая сюда Хелит женщина обернулась и поманила девушку когтистыми пальцами. С золотых ястребиных когтей осыпалась на пол сверкающая пыль, ложась на полированные до зеркального блеска плиты хитроумным рисунком. Бескрылые птицы на глазах превращались в волшебные цветы, а те — в яркие письмена и ажурные паутины. Образы мелькали пестрым калейдоскопом, смуглая высокая женщина с черными косами пела чистым высоким голосом, выводя изумительной красоты мелодию. Завороженная пением и чарующей прелестью чернокосой, Хелит приблизилась и замерла на расстоянии вытянутой руки.
— Ты знаешь, кто я такая?
Точеные черты лица, узкий с едва заметной горбинкой нос, золотисто-карие глаза удивительного разреза — такую не забыть во веки вечные. Её точеную и сильную фигуру облекал роскошный доспех — панцирь из мелких пластинок, похожих на блестящую рыбью чешую…
— Ты — Ридвен по прозвищу Ястребица! — сразу, как оно водится в снах, догадалась Хелит.
— Я ждала тебя тысячу лет! Тысячу лет искала родственную душу во всех Мирах.
В черно-лиловых зрачках древней воительницы сияли миллионы звезд. Солнца тысяч мирозданий. Неужели она действительно потратила на поиски целых десять веков?
— Смешно, но ты всегда была рядом…
— Рядом?
Ястребица рассмеялась. Сверкнула идеальным жемчугом ровных зубов.
— Неважно. Главное, я тебя нашла. Мое оружие попало в достойные руки.
— Оружие? Какое оружие?
— Не перебивай, — строго предупредила Ридвен. — Тебе надо быть готовой, ибо опасность поджидает тебя в грозовом небе, в бушующем море и на льду замерзшей реки. Крепче сжимай копье и ничего не бойся!
Налетевший откуда ни возьмись ветер развеял призрак древней воительницы, угрожающе взвыл и подхватил в крепкие объятия саму Хелит. Она стала легче птичьего перышка, тоньше цветочного лепестка и невесомее паутинки. Ветер кричал от восторга и ужаса, когда кружил девушку с бешеной скоростью, унося из мира снов в пасмурное алаттское утро…
К счастью для Хелит, новый день выдался хмурым. Иначе её новой задумке суждено было бы умереть, не родившись. Напрасно мадд Хефейд и моддрон Гвирис буквально умоляли девушку оставить безумную затею. Напрасно язвил ир'Брайн, специально расположившийся в самом мягком и удобном кресле — Хелит осталась непреклонна. Она отправилась собирать выпавшие из кладки камни и складывать их ровными рядами возле мест, нуждающихся в починке.
Отчаянный демарш властительницы вызвал в Алатте подлинный переполох. Хрупкая девушка-тростиночка в самом обыкновенном платье, которая носила булыжники, пускай даже не слишком большие, произвела ошеломительное впечатление. Тонкий венец на её льняных волосах не просто сиял, он слепил и язвил глаза алаттцев. Первым не выдержал Ранх. Ангай демонстративно разделся до исподней рубахи и принялся помогать своей храброй госпоже. К нему присоединилась Флин. Девушку восхитила редкостная возможность прославиться и войти в историю города. Пройдет двести лет, а повесть о том, как верные фрейлины вслед за леди Гвварин таскали тяжелые камни будут пересказывать долгими зимними вечерами всем благородным девицам. Мол, вот были времена и люди — верные слову, не то что нынешние!
Конечно же, под весом булыжников энтузиазм юной девы испарился так же быстро, как тает последний снег на южных склонах холмов. Но где вы видели униэн, хоть юницу, хоть парня, которые бы уступили первенство в соревновании по упрямству с ангай или нэсс? Да Флин скорее бы сгрызла костяной гребень моддрон Гвирис, чем выказала пред дерзким воином свою слабость. Тем более, что воин этот бросает на неё восхищенные, полные обожания взоры.
И тут-то самообладанию пристыженных алаттцев был нанесен сокрушительный удар. Небо потемнело, тучи сгустились, и на город обрушился проливной дождь. Разумеется, не такой холодный, как это бывает осенью. Все-таки лето на дворе, нет особого риска простудиться насмерть. Но от этого одежда и волосы Хелит не стали суше. На владетельницу стало больно смотреть даже бессердечному ир'Брайну, настолько жалко она выглядела в мокром платьице, облепившем тело. Моддрон Гвирис начала рыдать в голос, к ней присоединилось еще пара сердобольных женщин. Кончилось тем, что дружинники побросали оружие и бросились помогать.
Риадду ир'Брайну осталось только признаться себе, что более хитрой и расчетливой девицы, чем леди Хелит, ему встречать не приходилось. Какая там Ллефел?! Это сама Ридвен-Ястребица в новом воплощении!
— Я буду работать на стене до тех пор, пока в горожанах не проснется совесть, — заявила упрямая девчонка в ответ требование мадда Хефейда прекратить издеваться над собой.
— В тебя словно сам Лойс вселился! — в сердцах воскликнул воевода.
Лойс там, или еще кто, но раньше за дочкой Оллеса не водилось ничего похожего на волю и характер. Подозрения, которыми полнилось сердце Хефейда, окрепли и обрели большую определенность. Бледная девочка, которой можно доверить лишь котенка кормить — и то не каждый день, на глазах творила такие вещи, что поневоле становилось жутко.
А дальше что будет?
Хелит продолжала собирать камни, заставляя себя не обращать внимание на струйки воды, стекающие между лопатками. Ей не было холодно, наоборот, даже стало жарко. От злости на всё мироустройство, несправедливое и безжалостное к тем, кто готов жертвовать собой во имя общей цели, и покровительствующее исключительно трусам и бездарям, привыкших прятаться за чужими спинами.
«Если я и сумею чем-то отблагодарить тебя, Рыжий, то только тем, что ты не будешь одинок в своей битве», — думала Хелит.
Она и сама удивлялась, откуда берется внутренняя убежденность в своей правоте, словно всю предыдущую жизнь эта сила копилась, не имея достойного выхода. К тому же пример Мэйтианна, сумевшего заставить себя уважать даже тех, кто его всем сердцем ненавидел, вдохновлял Хелит на столь своеобразный подвиг.
— Миледи, вы позорите нас!
Девушка распрямилась пружиной, чтобы увидеть того, кто это сказал.
— Ах, это вы — в'етт Кирит! — голос Хелит звенел над толпой. — Да! Я вас всех опозорю! Смешаю с грязью и дерьмом! Чтоб неповадно было остальным трусливым псам, которые не могут и не хотят защитить свои дома!
Пальцы судорогой свело в кулаки и девушка едва сдержалась, чтобы не врезать по первой же попавшейся надменной морде.
— Вы — не униэн, не потомки отважных и бесстрашных людей, сумевших обуздать кровожадных дэйном, выгнать их со своих земель. Вы — не наследники великих воинов, славных мастеров и грозных королей! Да я сама подожгу этот город, чтобы он не достался никому — ни вам, ни дэй'ном!
— Мокрая мышь, рычащая на кошку, — ухмыльнулся, выскользнувший из-за плеча опешившего господина Кирита, изгнанный накануне лорд Алгерт.
Пощечина, которую отвесила наглецу леди Гвварин, получилась не столько болезненная, сколько звонкая и оскорбительная.
— Вы пожалеете, — прошипел Алгерт, держась за пылающую щеку.
— Я уже пожалела. Что вынуждена править такими людьми, — с нескрываемой горечью сказала девушка.
Она намеренно отказалась от поддержки мадда Хефейда и не позволила накрыть свои плечи плащом Ранха. Теперь ей уже и самой казалось, что такая активная попытка разбудить совесть горожан отнюдь не помогла, а скорее навредила общему делу. Алаттцы станут над ней потешаться и вообще сбегут из города при первой же возможности.
Ведь и вправду, точь-в-точь мокрая белая мышь, с какой стороны не посмотри. Мокрая жалкая глупышка-девчонка, пытавшаяся сравняться с неистовым рыжим князем, который не умел сдаваться.
«Мэй, я была дурой. Ты себе представить себе не можешь, насколько глупо и нелепо я выглядела. Королевский посол всячески уламывает меня ехать в Лот-Алхави, клянется, что Алатт никак не пострадает, потому что скоро тебе на помощь подойдут и королевские войска, и армия крупнейших владетелей Тир-Луниэна. Ты тоже настаиваешь на визите в столицу, но знаешь… мне что-то не очень верится в искренность лорда ир'Брайна, как и в дружеское расположение короля. Считай это женскими предрассудками, но я готова поклясться, что все они лгут и задумали что-то недоброе. Да, мне надо с тобой посоветоваться по одному очень важному и секретному делу…»Ответа не было.
Из письма Хелит к Мэю
До сей поры королевскому гонцу ни разу не доводилось встречаться с князем Мэйтианном лично. Слышать-то в'етт Уйрэл слышал… и немало, а вот видеть не пришлось. Очень уж молод был вестник Верховного Короля, а оттого навыдумывал себе небылиц и страхов больше, чем сам весил вместе с седлом и сумкой. Народное творчество традиционно приписывало Отступнику богатырское сложение, звериный оскал и львиный хвост. Ожидания гонца оказались удовлетворены частично. При определенной доле фантазии вообразить могучую мускулатуру под доспехами Рыжего не сложно, зверской на лице Мэя была лишь щетина, а с хвостом вообще промашка вышла. Огненно-рыжая шевелюра — это да, тут людская молва не врет, если не обращать внимания на то, что волосы потемнели и слиплись от пота. Но в остальном — ничего демонического в Рыжем князе гонец не нашел: ни в манере общения, ни в голосе. Мэй разговаривал тихо, вежливо и безупречно корректно. В'етту Уйрелу вменялось бдить о каждом слове, жесте или намеке, которые могут исходить от князя-приграничника, все запоминать и пересказать дословно о том, что делается в лагере защитников Тир-Луниэна. Особенно тщательно инструктировали гонца относительно реакции Мэя на послание от короля. Содержание документа, разумеется, оставалось секретом от юного вестника.
— Извольте ознакомиться, милорд, — церемонно поклонился Уйрэл, протягивая запечатанную тубу со свитком. — Я подожду вашего ответа здесь.
Рыжий невозмутимо указал на табурет возле стола, мол, не обессудь, но в военном лагере не до удобств. И пока Голос Короны с интересом разглядывал скромное убранство палатки командующего, Мэй сломал печать и углубился в чтение.
Впоследствии, в'етт Уйрэл мамой клялся и присягу давал, что на осунувшейся небритой физиономии Отступника не проступило даже намека на эмоции. Улыбаться Мэй, конечно, не улыбался, но его и не перекосило от злости, как мечталось кое-кому в Лот-Алхави. Он обмакнул перо в чернила и вывел чуть ниже королевского росчерка всего одну фразу: « Я все понял».
— Пожалуй, не стану вас дольше задерживать, в'етт Уйрэл, — молвил он, протягивая гонцу свиток.
— А подписаться? — растерялся юноша.
— Государь прекрасно знает мой почерк. Вам не о чем беспокоиться, — заверил его Мэй, и, как ни в чем ни бывало, вернулся к прерванному чтению какого-то скучного документа на гайши — языке нэсс.
Исписанный сверху донизу мелким бисерным почерком лист, к тому же разделенный на множество пунктов, никак не мог считаться интересным чтивом. Гонец не сдвинулся с места. Он сам не мог объяснить, чего ожидал от Рыжего князя. Столичные доброжелатели настоятельно советовали дождаться, когда Мэй пожелает высказаться. По их ухмылкам даже такой простодушный юнец, как Уйрэл, догадывался: Отступник должен, как минимум, возмутиться.
— Вы можете идти, — напомнил Мэй, не поднимая взгляда на гонца.
И что оставалось делать бедному юноше, кроме как убираться восвояси?
Едва за его спиной колыхнулось полотнище, заменяющее в шатре дверь, Рыжий откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Невесело так рассмеялся. Утер носы столичным стервятникам и не дал насладиться очередным унижением, но не более того. Если бы сдержанность и самообладание сумели защитить его воинов на поле битвы, то Мэй обязательно отправился бы в столицу с визитами вежливости ко всем своим явным и тайным недоброжелателям и там бы явил всему высшему свету силу собственных нервов. Если бы все было так просто.
— Можно? — спросил Дайнар, засовывая внутрь шатра голову. — Чем обрадуешь?
— Ничем. Государь решил подождать, чем у нас тут кончится дело.
Глаза Дайнара нехорошо блеснули. Он вошел и плюхнулся на освободившийся табурет.
— Как он это пояснил? — спросил он, разглядывая накопившуюся грязь под ногтями.
— Что-то там о второй линии обороны. Если честно, я не вчитывался, мне хватило общих фраз, — равнодушно молвил Мэй. — Нечто подобное я предполагал изначально.
— У Альмара уже вошло в привычку предавать друзей, — прошипел Дайнар.
— Какая разница? Он-то, может, и хотел бы помочь, но кто в Лот-Алхави ему позволит следовать зову сердца и совести? Ты таких знаешь? Я — нет.
— Ты снова его оправдываешь? — взвился соратник, окончательно теряя терпение.
Возмущение Дайнара достигло апогея, он вскочил и заметался по грязному вытоптанному множеством ног ковру.
— Я не понимаю! — кричал он. — Мэй, я отказываюсь понимать! Видимо, прав был Финигас, когда подозревал Альмара в коварных замыслах! Наш государь вновь и вновь отказывается от своего слова. Как это называть?
— Прекрати истерику! — жестко рявкнул Рыжий. — Ты можешь винить Альмара во всех прегрешениях, но от этого никому не станет легче. Прежде всего, нам с тобой.
Но Дайнар и не подумал униматься. Его просто трясло от злости и обиды.
— Ты думал, что, служа беззаветно своему народу, сумеешь вернуть честное имя? Надеялся, что однажды Альмар покается перед тобой за поруганную честь? На что ты рассчитывал?!
Мэй нахмурился, по-отцовски сдвинув густые брови. Нельзя сказать, что соратник был настолько далек от истины, а в чем-то Дайнар бил в самое больное место. Что скрывать, поначалу именно таковы были мотивы. До определенной степени, разумеется. Рыжий никогда не обольщался относительно великодушия Верховного Короля, никогда не ждал публичного покаяния. Но где-то в глубине покалеченной души верил в то, что однажды… когда-нибудь Альмар скажет: «Прости меня за Мор-Хъерике». Этого будет вполне достаточно.
Надо все-таки помнить, что Финигас никогда не страдал паранойей, и когда он клял подозрительную неторопливость Верховного Короля, то вовсе не из жажды лишний раз оклеветать ненавистного Гваэхард'лига.
… Мир почти утратил краски, обесцветился до блеклых полутонов, хотя разумом Мэй прекрасно понимал, что это лишь последствия произошедшей с ним метаморфозы. Он хотел поплакать над отцовским телом, но не мог даже глаза сощурить для вида. Дым погребального костра выедал роговицу, а слез все равно не было.
Стремительное падение от прославленного героя до отверженного отцеубийцы для другого стало бы подлинной катастрофой и окончательно сломило, но Рыжий благополучно утратил способность горевать и стыдиться. У него отобрали меч — ну и пусть, заключили под стражу — ничего страшного. Странным Мэю показалась лишь отстраненность Альмара. Король не пожелал встретиться с Отступником, не попытался поговорить откровенно, возложив эту обязанность на дознавателей. Даже на погребение Рыжего привели под конвоем, разве только не связанным и не в кандалах.
«Серебряные» гвардейцы косились на Отступника с опаской и недоумением. В самый бы раз просить о милости, дабы государь даровал право совершить над собой ритуальное самоубийство. Глядишь, в знак былой дружбы Альмар сделает одолжение. Напротив, Рыжий словно вознамерился доказать всем собственное преступное равнодушие и жестокосердие. И доказал.
Кто видел его на прощании с Финигасом, до сих пор убеждены, что Мэйтианн не скрывал своей радости. Как же! С таким отцом — неведомо, что лучше: его любовь или пренебрежение. Тайгерн вырос в тени своих братьев, почти невидимкой для папаши, и на загляденье, насколько он приятнее остальных! Умница, красавец, кавалер, каких поискать еще.
Мэю же было глубоко наплевать на весь мир, пусть думают, что хотят. Разве не твердят мудрецы всех времен и народов, что истина рано или поздно торжествует и каждому воздастся по делам и свершениям? Разве он не сделал все, что было в его скромных силах? Сделал! А доказывать кому-то свою невиновность, и, паче того, оправдываться он и не подумал.