Астахова Людмила Викторовна. Злое счастье

   — Не радуйся, княжич. Не ровен час с тобой что случится — миледи себе никогда не простит. Но геройствовать я тебе не дам — так и знай, — великодушно предупредил ангай.
   Аллфин только зубами скрипнул, очень уж ему не хотелось упускать своего шанса побывать в знаменитом городе, где живут самые настоящие пророки. Глядишь, напророчат великую судьбу. Как у дядюшки Мэя, например.
   Согревшись, наевшись и кое-как отойдя от пережитого страха, Хелит попросила у кухарки несколько яблок, чтобы поблагодарить строптивую Пэрис. По большому счету, если бы ни она вся история могла кончиться очень плачевно. Подношение кобыла приняла как должное и без единого слова выразила удивление скромностью дара. Как и далекая двуногая тезка, Пэрис оказалась непростой такой штучкой.
   — Будешь хорошо себя вести — выдам замуж за Дайнарова Танакки, — пообещала Хелит.
   Красавец игреневый, на котором ездил сподвижник Рыжего, даже у дилетанта вызывал припадок восхищения. Дайнар мог часами говорить о достоинствах своего жеребца, но и без узкоспециальных подробностей на коня было просто приятно смотреть. Пэрис он тоже обязательно понравится.
 
   Благодушие Хелит испарилось в то же миг, когда она вернулась обратно в трапезную. Сцена маслом — посередь залы огромного роста воин-униэн держит на весу за шкирку юного княжича Аллфина и в самых доступных выражениях рассказывает, что сделает с малолетним наглецом в ближайшем будущем. Его сотоварищи громко хохочут, а Ранх преспокойно попивает пиво и делает вид, что никакого отношения к юнцу не имеет.
   — У-у-у-Ы!
   — Чего ты там пищишь, рыжий крысёныш? — прорычал воин, потрясая дрыгающим ногами князенком.
   — Я-е-я-у-ю! — взвизгнул Аллфин.
   — Чего? Это ты меня убьешь? Ты — сопливец? Меня?
   Видя, что воин потянулся за кухонным ножом, Хелит решила вмешаться:
   — Что здесь происходит, благородный в'етт? — прощебетала она.
   Тот метнул на девушку подозрительный взгляд из-под густых бровей, сощурился и, буркнув под нос ругательство, разжал кулак, выпуская на волю свою жертву.
   — Прощения прошу, благородная леди. Малец попался чересчур языкатый. Да к тому же рыжий!
   — Что натворил мой… хм… племянник? Если он вас чем-то оскорбил, благородный в'етт, то я готова принести должные извинения, — сообщила Хелит. — Отрок не хотел вас обидеть.
   Вышеозначенный отрок в это время сидел на полу, тер шею и пытался каркнуть очередную непристойность. Финигасова кровь давала о себе знать в самый неподходящий момент.
   — Чтоб у тебя… Ай!!!
   Хелит с огромным удовольствием наступила каблуком «племяннику» на пальцы. Пусть займется чем-то более безопасным. Например, подует на отдавленное место.
   — Юноша не в себе с самого утра. Мы едва спаслись от целой банды оборванцев с арканами. Вы не должны сердиться на бедного ребенка, — проворковала она.
   Хамить человеку, которому ты едва достаешь макушкой до плеча, весящему под 120 килограммов да еще при огромном мече, не слишком разумно в любом из миров. Махни он случайно рукой, Хелит отлетела бы к стене, как мячик, и не собрала бы потом костей. В отличие от данного выдающегося экземпляра, большинство виденных ею мужчин-униэн, не отличались каким-то особенным богатырским сложением. В волчьей дохе поверх кожаного доспеха, с недельной щетиной на щеках, лохматый и злой — на вид просто сущий зверь. Он пристально разглядывал заступницу малолетних забияк, словно прикидывая, стоит ли с ней связываться.
   — Ребенок? Ха! Обложил меня такими словами, каких я, до седых волос дожив, ни разу не слышал. Держите своего родича на привязи, благородная леди, иначе я за себя не отвечаю, — пригрозил воин и добавил: — Голосистые дети пошли, да еще и рыжие, к тому же.
   На рыжих у волкообразного господина, определенно, имелся зуб и немалый. И пока Аллфин не припомнил своего знаменитого родственника, следовало что-то предпринять.
   — Ранх! Тащи нашего… ребенка в комнату! — приказала Хелит.
   — Я не…
   Против всякой куртуазности дядюшкина невеста сунула парню под нос кулак и прошипела сквозь зубы:
   — Язык выдеру, если хоть ещё слово молвишь!
   Они с ангаем под конвоем отвели княжича в комнату, и там Ранх его связал по рукам и ногам.
   — Что вы делаете? — только и смог спросить потрясенный мальчишка. — Миледи! Он первый начал. Зашел и сразу сказал, что ненавидит рыжих.
   — Таких как ты, я уже тоже ненавижу! Он мог тебе двумя пальцами голову оторвать, точно цыпленку!
   — А ваш телохранитель сидел и глядел, вместо того чтобы вмешаться, — тут же наябедничал Аллфин.
   — И правильно. В следующий раз я так же сделаю вид, что не знаю тебя, — пообещала Хелит. — Пускай тебя хоть раз по-настоящему проучат.
   Конечно же княжич ей ни капельки не верил на слово, как не верил собственный сын несколько лет назад. А когда она и в самом деле отказалась решать за Игоря проблемы, возникшие с одноклассниками, то, сколько же было обид и непонимания. «Ты же моя мать! Ты должна меня защищать!» — кричал он, до тошноты напоминая родного отца, привыкшего нападать первым, а потом, получив достойный отпор сразу же прятаться за мамочкину юбку.
   — Совершая взрослые поступки, вам придется отвечать за них по-взрослому, лорд Аллфин, — заявила Хелит холодно и жестко. — Я вам не мать, чтобы бесконечно опекать, потакать вашим капризам и покровительствовать. Можете оставаться с нами или ехать в Приграничье, либо же возвращаться в Тир-Галан — воля ваша, милорд. Я не несу ответственности за ваши поступки, но при удобном случае отпишу вашим родителям и все расскажу. Я понятно высказалась?
   Аллфин нехотя кивнул.
   — Развяжи его, Ранх, пусть спит на полу.
   Умиление умилением, тоска тоскою, но садиться себе на шею Хелит не позволяла никому. Ни прежде, ни сейчас.
 
   Аллфин спал, по-детски подложив ладошки под щеку. Сначала он демонстративно сопел, потом громко вздыхал, а когда убедился, что сочувствием к нему никто проникаться не торопится, все-таки уснул. На тощем неравномерно набитом соломой тюфячке — дело мудреное, но никак не отражающееся на крепком молодом организме княжича. Будет знать, как и кому показывать норов. Хрена с два он чего-то понял, но, по крайней мере, еще пару деньков никаких подвохов, кроме возмущенного фырканья, от Аллфина можно не ожидать. И то хорошо.
   Ранх истребовал у кастелянши для своей госпожи чистое покрывало на кровать и натаскал из кухни горячей воды для мытья. В походных условиях, да еще после езды верхом, очень быстро превращаешься чумазую замарашку. А пока Хелит смывала с шеи грязь, ангай вычистил её плащ и сапоги. И даже положил аккуратную заплатку на рукав порванной куртки.
   — Ты такой заботливый! — смущенно улыбнулась Хелит.
   — Это мой долг, миледи, — просто ответил Ранх, не отрываясь от шитья.
   Ангай — серьезные ребята, это всем известно. Потому владетели-униэн, без всякого сомнения, брали их на службу. Знали — ангайская клятва нерушима. Ни перекупить, ни соблазнить, ни отговорить такого наемника не получится.
   — Хочу тебя спросить, Ранх…
   — Да, моя госпожа.
   — Скажи мне, почему ты отправился со мной.
   — Честно? — переспросил телохранитель.
   — Если можно. Ты ведь ангай.
   У народа, к которому принадлежал Ранх — честность считалась высшей добродетелью, а ложь под присягой — худшим из преступлений.
   — Отчего же нельзя? Можно. Я очень рассчитываю на награду от князя Приграничья. Мэйтианн'илли оценит то, что я сделаю для его жены, и одарит меня землей.
   — Ранх, я ему не жена, — настойчиво поправила его Хелит.
   — Вы делили ложе и по законам ангай он ваш муж, миледи.
   — Но я — униэн. И он тоже.
   — Это не имеет никакого значения. Для меня, по крайней мере.
   Очень по-ангайски — честно и предельно откровенно. Вот и делай с ответом что хочешь. Можно даже обижаться. Но Хелит не обижалась. Зачем? На родине, в доме отца Ранху ничего не светило — ни наследства, ни земли, ни достойной невесты. Вот и отправился он искать счастья на чужбине, у чужаков. И, по его глубокому убеждению, сумел таки ухватить удачу за хвост. Ранх рассчитывал за верную службу обрести землю и достаток — что тут плохого? Начни он рассказывать про благородный и высокий порыв, Хелит бы непременно усомнилась и стала бы подозревать в лицемерии.
   — В Лог-Йокуле живет моя близкая родня — троюродный брат четвертой жены моего дяди Илога, — доверительно сообщил телохранитель. — И не надо так улыбаться, миледи. Это для униэн — дальний родич, а для нас — почти брат единокровный. Ангайский клан примет нас под свое покровительство, даст надежного вестника, чтобы сообщить князю Мэю о вашем здравии и месте пребывания. В Лог-Йокуле мы спокойно переждем опалу и немилость государя Альмара.
   Ангай говорил так уверенно, что Хелит поверила. Очень захотела поверить. В конце концов, надо же кому-то верить безоговорочно?
   — Мэю там совсем не понравилось. Он мне рассказывал про вонь и комаров.
   — Пахнет там действительно не очень хорошо, зато ир'Брайн не дотянется, — лукаво подмигнул Ранх. — Зато там живут самые сильные аньи-вещуньи. Скоро сюда придет караван, вот мы к нему пристанем, и тогда никакие разбойники нам не будут страшны, — успокаивающе журчал голос Ранха.
   — Ты как кот-баюн — так складно все рассказываешь.
   — Кот-баюн?
   — Волшебный кот. Он сказки рассказывает и усыпляет слушателя.
   — Я вам чистую правду говорю. Ложитесь спать, миледи, сегодня был долгий день.
   В плотно прикрытые ставни твердым кулаком стучал ветер, из трапезной доносился звон кружек и гул нестройных голосов, подгулявшие постояльцы снова и снова затягивали позабытую песню, и от одной только мысли, что лежишь в теплой постели, а не бредешь по замерзшей дороге, тяжелели и сладко слипались веки. Хелит быстро заснула и не видела, как Ранх еще долго молился Ито-Перворожденной и всем её трем аватарам о ниспослании милости и защиты. Леди Хелит он успокоил. Как теперь самому уверовать в благополучный исход путешествия? Нет, Ранх ни капельки не соврал относительно ангайской общины, но что-то непостижимое умом подсказывало, нашептывало ему о том, что всё, абсолютно все в его жизни, в жизнях Хелит и Аллфина сложится иначе, а не так как спланировано. А еще говорят, что ангай не склонны к излишней мистике. Совершая необходимый обряд и обращаясь в молитве к Ито Защитнице, Ранх, к своему ужасу, едва не сбился с канонических слов, словно ему кто-то дышал в затылок или толкал под руку. Это ли не верный знак?
 
   Ждать пришлось всего лишь два дня. Все это время Хелит развлекала своих спутников, пересказывая содержание фильма «Трудная мишень» со столь полюбившимся Ранху и Аллфину бельгийским актером-кикбоксером в главной роли. Сюжеты других кинолент в его исполнении она позабыла, а потому славному Жан-Клоду досталась слава Шварценеггера, Чака Норриса и иже с ними. Слушатели стонали от восторга и требовали продолжения саги о великом герое Какдамме. К счастью, утром третьего дня, как и обещали корчмарь Кериах и вторящие ему в один голос оба сына — светловолосые быстроногие парни, до икоты смущавшиеся присутствия Хелит, прибыл обоз. Многолюдный, состоящий по большей части из ангай, с вооруженной до зубов умелой охраной. Самая лучшая компания для леди с племянником, решившими в самом начале зимы отправиться в паломничество. Ранх хмыкая, «по секрету» рассказал хозяину обоза, что его госпоже был вещий сон относительно любимого племянника, и она мучила родню до тех пор, пока позволили ехать в Лог-Йокуль за разъяснением к ангайской вещунье. Для обитателей этого мира — вполне подходящая причина.
   Среди ангай затесалось несколько униэн, чьей род занятий Хелит определила, как что-то близкое к банковскому делу. Они везли в дочернее отделение своего финансового учреждения какие-то важные документы, подтверждающие кредитоспособность крупного подрядчика, строящего в Лог-Йокуле большой храм. И видимо не только бумажки везли, потому что при трех клерках имелся внушающий трепет, одним лишь видом своего оружия, молчаливый наемник. Хелит заподозрила, что в одном из мешков, с которых воин не спускал глаз, были золото или драгоценные камушки, но делиться своими наблюдениями ни с кем, даже с Ранхом, не стала. Униэн весьма обрадовались, что к их маленькому обществу присоединится красивая молодая дама. Пусть даже и с племянником. Аллфину к тому времени было строго настрого запрещено упоминать о своей семье, даже в связи со столь заметным цветом волос. Внушение производилось попеременно Ранхом и Хелит практически круглосуточно, методом долбления в одну точку с упорством бешеных дятлов, чтобы хоть какие-то слова сумели проникнуть в молодой мозг сквозь броню черепной кости и толстый слой глупости.
   На отдых, еду и помывку хозяин обоза — красивый молодой мужик-ангай, похожий на Садко из старого советского фильма, — выделил сутки, чтобы еще до рассвета отправиться в путь.
   — В моем обозе есть женщина из моего народа, — сказал он Хелит. — Она едет в фургоне. Там тепло и уютно. Она просит вас разделить с ней путь.
   Анагайка ехала в отдельном фургоне, не показывая наружу и кончика пальцев, но сразу было заметно, что ей повинуется даже хозяин. Он то и дело подъезжал ближе, прислушивался к невнятному голосу, доносившемуся изнутри, сдержанно кивал и тут же исполнял требуемое.
   Хелит оглянулась на Ранха. Тот согласно кивнул, мол, не бойтесь ничего и соглашайтесь, ибо таким просьбам не отказывают.
   — Хорошо! Я с удовольствием познакомлюсь с госпожой…
   — Просто с Госпожой, — многозначительно улыбнулся «Садко».
   Хелит спешилась, отдала поводья Ранху и полезла внутрь фургона, застеленного изнутри яркими ангайскими коврами. Там среди многочисленных шелковых и меховых подушек в чернильно-черном глухом платье, расшитом золотыми узорами сидела Ридвен Ястребица.

Глава 15
Колдуны и убийцы

    Акстимма
 
   Тишина и, запутавшиеся в ней, как в толстом слое паутины, глухие удары сердца. Те же черные толстые косы, пальцы с золотыми когтями вместо ногтей, и кипящая тьма на дне расширенных зрачков. Ридвен улыбнулась, краешком губ, чуть иронично и совсем капельку грустно. Потом взмахнула унизанной медными браслетами рукой, развеивая искусную иллюзию. Разумеется, кости древней воительницы, мирно покоящиеся в подземельях алаттского дворца, не могли обрасти живой плотью. Но до чего реально…
   — Я не знаю, кого ты видела, уан, но не стоит так пугаться, — тихо сказала немолодая уже ангайка.
   На толстой мягкой ткани её странного строгого одеяния роскошная золотая вязь сложного узора казалась колдовскими письменами, начертанными огнем на безлунном ночном небе. Хотя, кто знает, может быть, так оно и было? Большие печальные глаза, тонкий нос и узкие маленькие губы — иконописная красота в стиле Андрея Рублева. Волосы ангайки были тщательно спрятаны по круглую пышную остроконечную шапку из ярких полос парчи. Точь-в-точь, маковка православной церкви. Аккуратно подстриженные ногти выкрашены в золотой цвет.
   — Кто вы, моддрон? — спросила Хелит сиплым от волнения голосом.
   — Мое настоящее имя ничего не скажет тебе, — ответила снисходительно ангайка и, предупреждая следующую фразу, добавила: — Твое мне тоже нет нужды знать. Я лишь вижу, что ты отчаянно нуждаешься в совете.
   Загадочная женщина казалась сотканной из тончайших нитей света и воздуха, горячих и ледяных, чудесным образом уравновешенных меж собой так, чтобы они не могли ни обжечь, ни заморозить. Такой её «видела» Хелит.
   — Тебе не суждено доехать до Лог-Йокуля, да и делать там тебе нечего, если честно. Да ты садись поудобнее, садись, не смущайся! Возьми вот мягкую подушечку! — негромко рассмеялась ангайка, видя, что Хелит никак не может устроиться. — Угощайся! Давно не ела сладкого?
   И протянула девушке блюдо с горкой маленьких колобков, липких на вид. Ангайские сласти отличались запредельной сладостью, их варили из меда и кисло-сладкой смоле какого-то южного дерева. Больше одной конфеты захочешь — не съешь. А потом еще и руки не отмыть. Но Хелит не стала обижать волшебницу (а кого же еще?) и попробовала предложенное угощение. На удивление вкус оказался тонкий и нежный, а по телу разлилось уютное тепло.
   — Понравилось? — требовательно спросила ангайка.
   — Очень.
   — Так и в жизни бывает. Ждешь одного, а получаешь совсем другое. Кому-то не позволишь к себе прикоснуться, а из чьих-то незнакомых рук принимаешь пищу, даже не задумываясь о последствиях.
   Хелит насторожилась.
   — Не переживай, уан, я просто рассуждаю. Забыла, ты — моя гостья, а значит, существо священное и неприкосновенное? То-то же! Для того чтобы убить ядом, существуют отравленные стрелы, которыми стреляют из-за угла в ночи.
   Что верно, то верно. Гость в традициях ангай считался равным кровному родичу, нет страшнее позора — обидеть гостя. А убивать Утренние действительно предпочитали бесшумно и тайно. Отравленная стрела или удавка на горло уведут из жизни тихо, почти на цыпочках, как по толстому мягкому ковру, не потревожив ничей сон, не оскорбив слуха громкими предсмертными воплями.
   — Ешь, уан, ешь. Согреешься и отдохнешь заодно, — напомнила ангайка.
   Откуда-то из подушек она достала темную, отполированную до блеска доску с натянутыми струнами, похожую на гусли, уложила поудобнее на колени и тихонько заиграла прихотливую мелодию: нежную, немного приторную, струящуюся меж пальцами, как шелковая лента. Мысленно Хелит отчего-то назвала её — прикаспийской. Что-то степное определенно было в этой непривычной музыке.
   — Ты пытаешься меня околдовать, моддрон? — улыбнулась девушка. — Не получится.
   — Я знаю, — кивнула хозяйка. — Просто пытаюсь настроить тебя на нужный лад.
   Ангай запела на гайши —красивом мелодичном языке, которого Хелит совсем не понимала. Его звуки навевали необъяснимую, светлую грусть. Однажды еще в Эр-Иррине Мэй читал стихи на гайши, и даже без перевода было понятно, что они о любви и смерти. Ангай в принципе пели и писали только об этих двух вещах. Вряд ли песня колдуньи-сластены в черном платье было о чем-то ином.
   Хелит даже начала подпевать, катая на языке чарующие незнакомые слова, словно черешневые косточки. Вспомнилось вдруг, в то последнее лето и как они с Алинкой покупали килограммами спелые желтые ягоды и объедались, набивая полный рот их водянистой сладостью. А в детстве так здоровски было плеваться мелкими косточками из латунной трубочки. За соседским домом росла огромная черешня с блестящими полосами коры и пузырьками прозрачной золотисто-коричневой смолы. Весной дерево из корявой старухи превращалось в вечно-юную невесту, одетую в кипень белого наряда, а едва созревали на его ветках желтоватые гроздья, как на них слетались со всей округи дети и воробьи. Воробьям доставались самые сладкие ягодки с самой верхушки. Там, где горячее солнце… Казалось, пустяки какие, в сравнении с иными событиями. Ан нет. В самые тяжелые мгновения жизни, на больничной койке, именно эти воспоминания согревали и придавали сил.
   М-да… Все вообще познается в сравнении. Сколько ни ругай продажных политиков, паршивую экологию и вездесущую коррупцию, а все же развитая цивилизация — дело хорошее. Одна горячая вода в кране, чего стоит. Не говоря уже про зубную пасту и прочие средства личной гигиены.
   — Не надо грустить, уан, прошлого не вернешь… — молвила ангайка, не обрывая мелодии. — Жаль, я не знаю тропы ведущей в утраченное.
   — А кто знает? — спросила Хелит.
   Она вся подобралась, как перед прыжком в прорубь. Аж во рту пересохло.
   — Читающие-по-Нитям. Иногда им под силу невозможное, а иногда…
   Анагайка сделала долгую многозначительную паузу, внимательно изучая реакцию на свои слова. Хелит и не скрывала, насколько они поразили и заинтересовали её, хотя от Читающих она не ждала ничего хорошего. Лично для себя.
   — Читающая может исполнить любое желание?
   — Может…, а может и не исполнить. Смотря, что за желание, и выполнены ли все потребные условия. Ты ведь не думаешь, что великая волшебница, чья сила зачастую равна силе Великих Духов, станет облагодетельствовать каждого просителя? — ангайка приблизила свое лицо и испытующе заглянула в светлые глаза гостьи. — Нет, ведь?! Только тот, кто силен духом и устремлен к заветной цели, способен воззвать к Читающей.
   — А что же нужно сделать? — не отставала Хелит.
   — Почем мне знать? Спроси у Ктали-Руо — отшельницы из Пещеры. Только она поможет узнать.
   — А где, где она живет? Как её найти?
   — Завтра на утром обоз достигнет перекрестка йокульской дороги и лталавского тракта. Тебе надо ехать на восход до Каменного леса. Это недалеко. Самое большее в двух-трех днях пути и в любом трактире тебе укажут дорогу к пещере Ктали-Руо, — обстоятельно рассказывала ангайка, в задумчивости перебирая струны «гуслей».
   У Хелит появилось острое чувство нереальности происходящего. Эта странная колдунья, её музыка, трогательно-мучительные воспоминания о прежней жизни, рассказ о возможностях Читающих — все это неспроста. Что если все это ловушка?
   — Именно поэтому мне не суждено попасть в Лог-Йокуль? Потому что ты мне рассказала про отшельницу? — подозрительно полюбопытствовала девушка.
   — Ошибаешься, уан, — покачала головой колдунья, — не скажи я тебе о Ктали-Руо, нить твоей судьбы просто сделала бы лишнюю петлю, совершенно тебе не нужную. Хочешь я еще спою?
   — Давай! — махнула рукой Хелит.
   Нужно еще обдумать речь призванную убедить Ранха свернуть с дороги, а сладкие колобки еще не закончились.
   А что, если ангайская ведьма права и есть возможность вернуться. Как-то раньше эта мысль даже не закрадывалась в голову и казалась абсолютно невозможной. Смерть разделила две жизни острым хирургическим скальпелем. Но вдруг…?
   Долго уламывать Ранха совсем не потребовалось. Едва Хелит рассказала о своем странном приключении, как лицо ангайского воина вытянулось, а губы задрожали. Телохранитель в очередной раз убедился, что его подопечная необычайная женщина. А как же иначе, если с Хелит говорила сама батти-бу — Зрячая? Более того, волшебница, видящая то, что скрыто от иных смертных — направление судьбоносных событий, сама позвала в гости, спела и открыла истинную цель. Игнорировать такое предупреждение более чем глупо, ибо дважды повстречаться с батти-бу не удавалось никому. Обычно те избранные, кому довелось говорить со Зрячей, видят лишь иллюзию, но не настоящее лицо, ведь считается, что у неё нет ни собственного имени, ни подлинного облика.
   — Не хочу я быть избранной, — проворчала Хелит. — Они все плохо заканчивают.
   И рассказала адаптированную к местным условиям вариацию на тему «Матрицы». Об опасных и удобных иллюзиях, участи Избранных и пророчествах, которые сбываются только, когда в них веришь. Или не веришь.
   Если считать нашу жизнь заранее спланированной цепью событий, то есть большой шанс усомниться в милосердии Высших сил и самого Творца. Вспомнились вдруг слова Ридвен Ястребицы. Она тысячу лет искала, тысячу лет ждала, когда родится в другом мире подходящая девочка, которая затем вырастит, родит детей, что-то поймет, а в чем-то останется дура дурой, а потом заболеет раком и умрет в муках и страхе. И тогда Ястребица подхватила ускользающую душу и запихнула в мертвое тело леди Гвварин. И все это ради предсказания безумной колдуньи дэй'ном? Да чихать Хелит хотела на трон и корону Тир-Луниэна!
   «Ридвен! Если всё было именно так, то я тебя с того света достану и зажарю твою душу на медленном огне», — решила Хелит, кипя от злости на хитрожопую мертвую тетку. — «Тысячу лет лежит в гробу, а туда же — королей новых на троны повадилась сажать! Призрак… коммунизма — ты, а не женщина!»
   Разумеется, это было лишь предположение, но вполне имеющее право на жизнь. Может быть, такая бесцеремонность свойственна духам всех великих покойников? Они привыкли кроить чужие судьбы по своему усмотрению при жизни, и после смерти не могут никак успокоиться.
   Что если, в самом деле, попытаться вернуться обратно в свой мир и заодно обломать Читающую дэйном вместе с её гадским пророчеством?! Пусть не получится, но попробовать-то можно. Попытка, как говорил товарищ Берия, не пытка.
   Спать, кстати, пришлось в холодной палатке. Впрочем, назвать кратковременные провалы в дрему, под звонкий цокот зубов замерзших спутников, сном было бы явным преувеличением. Зато Хелит впервые за много дней приснился настоящий сон о прошлой жизни.
   Проливной дождь после жаркого летнего дня, мокрое шоссе, нервный ритм неспящего ни днем, ни ночью большого города, его неспокойное пульсирующее сердце. Она мчалась по дороге в потоке машин, свет фар выхватывал из тьмы потоки ливня, разделительную полосу и силуэты встречных автомобилей. А навстречу прямо по белой блестящей полосе шел Мэй — грязный, мокрый, голый. Она ударила по тормозам, с ужасом понимая, что еще мгновение и железная махина врежется в беззащитное тело…
 
   Ночь, дождь, мокрая твердая земля под ногами, гарь, чад, жуткие неживые создания, проносящиеся мимо, обдают грязными теплыми брызгами, их огромные золотые глаза слепят, их резкие пронзительные голоса рвут барабанные перепонки. Он идет по белой полосе, нарисованной на земле, между бесконечными потоками горячих железных «тварей», нагой и беззащитный, как в час своего рождения. Ядовитый воздух, чудные письмена, начертанные в ночи холодным колдовским огнем, гул и грохот, гирлянды желтых огоньков. И вдруг белая вспышка, оглушительный визг и…