Страница:
стихотворение, в котором он полемизирует с ходячей формулой, утверждающей,
что "никогда, никогда англичанин не будет рабом".
Англичане, вы - рабы!
Толку нет от похвальбы,
Что в Британии свобода -
Достояние народа.
Англичане, вы - рабы!
Нет для вас иной судьбы,
Как работа, пот и раны,
А плоды пожнут тираны.
. . . . . . . . . . . .
Англичане, вы - рабы!
Крепнет грозный гул борьбы;
Раздается глас народа, -
Это близится свобода!
Недостаточная социальная конкретность образов в стихах и песнях,
зовущих народ на борьбу, объяснялась в значительной мере тем, что сама
действительность не давала еще четко ограниченного в социальном плане
материала, на который могли бы опереться чартистские поэты.
Помимо этого отвлеченный характер ранней чартистской поэзии в
значительной мере был связан, видимо, и с романтической традицией
чартистской поэзии. Большинство поэтов-чартистов объективно и субъективно
было учениками и последователями Байрона и особенно Шелли. Приняв боевую,
революционную направленность поэзии Шелли, они усвоили вместе с тем и
некоторые специфические особенности его романтического художественного
метода: отвлеченность, аллегоризм, прямое олицетворение отвлеченных идей и
человеческих чувств. Постепенно эти черты отмирали в чартистской поэзии, но
на раннем этапе они были еще сильны.
Эта близость к художественному методу революционного романтизма
объяснялась тем, что вся чартистская поэзия, а тем более поэзия 1838-1842
гг., отразила р_а_н_н_и_й этап рабочего движения в Англии, отразила уровень
сознания пролетариата в эпоху борьбы за демократическое преобразование
общественного строя. Будущее представлялось чартистам в весьма
фантастическом облике. Некоторые представляли его себе в духе оуэновского
утопического коммунизма, но и в этом случае определяющие его черты
формулировались по негативному принципу. Чартисты хорошо знали и много
говорили и писали о том, чего не будет после победы чартизма. Так, в
стихотворении "Хартия" Джозеф Рэдфорд (Radford) пишет:
Когда упадут горделивые троны,
Чертоги погибнут в дыму и огне
И символы царства - златые короны -
Исчезнут в свободной разумной стране,
И даже о лордах с их гнусною властью,
Какую дает им мандат короля,
Вспомянут как будто о прошлом несчастье,
Которого больше не знает земля, -
Тогда наша хартия в истинном свете
Предстанет как веха грядущих столетий.
Положительные же стороны будущего общественного строя угадывались лишь
в самой общей форме. Об этом свидетельствует, например, стихотворение Джоты
(Jota), крупнейшего мастера чартистского сонета.
Избыток и довольство всем открыты;
Они - и в тесной хижине труда
И во дворце сверкающем, куда
Лишь герцог иль вельможа именитый
Вступают гордо. Гнев, борьба забыты:
Любовь и мир их скрыли навсегда.
Закон, в котором нету и следа
Несправедливости, - залог защиты
Для каждого, кто б ни был он. Отваги
Исполнен судия; он чтит закон
И добродетель; на его решенье
Не могут повлиять ни денег звон,
Ни похвала, ни брань, ни устрашенье -
Вот патриота мысль о высшем благе!
У значительной части чартистских поэтов представление о будущем
преломлялось в идиллическом свете мелкобуржуазных патриархальных идеалов.
Наиболее типичным выразителем идей этой группы поэтов был Вильям Хик,
выступивший в 1841 г. со стихотворением "Пятиакровый коттедж в зеленой
тени", где он рисует счастливую жизнь, которая должна была бы наступить
после торжества свободы над тиранией:
В ясный день пробуждения древней свободы,
Когда люди, оставив раздор и вражду,
Позабудут тиранства постыдные годы,
И довольство навеки изгонит нужду,
Одного б я хотел - нет сильнее желаний, -
Чтобы в мирном труде я провел свои дни,
И вершина моих сокровенных мечтаний -
Скромный маленький коттедж в зеленой тени...
Что же касается вопроса об организации этого нового общества и о
тактике борьбы за него, то в этот период даже наиболее революционно
настроенные чартисты не шли дальше завоевания хартии. За исключением
незначительного количества представителей лондонской демократической
ассоциации, все чартисты верили, что завоевание хартии принесет с собой
необходимые социальные преобразования. Именно поэтому огромное количество
стихотворений посвящено хартии и ее основному пункту - всеобщему
избирательному праву.
Представления чартистов о формах социальной борьбы, о социальной
революции, о социальных преобразованиях были противоречивыми и имели
абстрактный, утопический характер. Естественно, поэтому, что эти
представления и идеи не могли быть воплощены в конкретных, реалистических
образах, так же как в силу классовой неоднородности движения на его раннем
этапе не мог быть углубленно разработан реалистический образ рабочего-борца
за социальную и политическую справедливость.
Ранняя чартистская поэзия в значительной своей части по идейной
направленности, по проблематике и особенно по своей поэтике (включая в это
понятие специфику системы образов, поэтическую лексику, структуру стиха)
находилась в русле революционно-романтической поэзии. Разумеется,
чартистская поэзия по своему методу даже в этот ранний период несколько
отличалась от поэзии революционных романтиков. Жизнь выдвигала новые
проблемы, давала поэтам новый материал. Реалистические тенденции, возникшие
в творчестве Шелли и Байрона, нашли более прочную общественную основу в
период чартизма и составляли новый элемент в чартистской поэзии. И хотя
чартистские поэты еще не отказываются от абстрактно-символической,
аллегорической манеры повествования, сами абстракции и символы стали у них
гораздо больше насыщены социальным содержанием.
Особое место в ранней чартистской поэзии занимают произведения,
разоблачающие социальные пороки и политическое лицемерие правящих классов.
Как правило, это - сатирические стихи. На раннем этапе движения чартисты не
умели еще с достаточной отчетливостью определить расположение сил в лагере
противников. Многие из них, находясь в плену идей буржуазного радикализма,
видели главного врага пролетариата не в буржуазии, а в аристократии и в
королевской власти. Поэтому разоблачение пороков аристократического общества
занимает в этой группе стихотворений центральное место. Обычно поэты раннего
чартизма нападают на институт наследственной аристократии с
абстрактно-гуманистических и религиозно-этических позиций. Они берут под
обстрел прежде всего развращенность, порочность современной аристократии. В
анонимном стихотворении "Как стать знатным лордом" автор дает читателю,
желающему стать "знатным лордом", ряд советов, которые в сущности сводятся к
нарушению библейских десяти заповедей. Свое стихотворение он заключает
следующими словами:
Коль звания лорда добыть не удастся,
Уж, верно, заслужишь ты имя мерзавца.
Понятия "лорд" и "мерзавец" здесь уравниваются, что вполне
соответствует традициям буржуазно-радикальной сатирической литературы конца
XVIII - начала XIX века, на которые во многом опиралась чартистская поэзия.
Как правило, в чартистской поэзии слова "лорд", "пэр", "сквайр",
"джентльмен" употреблялись только как понятия отрицательные. Особенно ярко
об этом свидетельствует анонимная шуточная "Песенка рабочего":
Нет, я не джентльмен, друзья!
Не враль я, не буян,
На скачках не играю я,
Не напиваюсь пьян.
Не стану джентльменом я
Вовек, вовек, вовек!
Скорей умрет, чем так падет
Рабочий человек!
Однако не всегда критика аристократии имела в ранней чартистской поэзии
только этический характер. Отдельные поэты поднимались до понимания
социальной сущности аристократии. Образцом такого рода поэзии может служить
превосходное сатирическое стихотворение "Что такое пэр?", появившееся в 1842
г. без подписи в "Северной звезде".
Пэр - это гнусный паразит,
Фигляр, которого творит
Монарх себе в угоду.
Пэр - бесполезнейшая вещь,
На теле общества он - клещ,
Сосущий кровь народа.
Пэр - королевского двора
Раскрашенная мишура,
Игрушка для забавы;
Надменный и спесивый хлыщ,
Богат деньгами, духом нищ,
Без чести и без славы.
Но знайте, подлости сыны,
Проклятье собственной страны,
Всему есть срок и мера:
Недолго ваш продлится век,
Ведь богом создан человек,
Но бог не делал пэра.
Хотя автор этого стихотворения, говоря о никчемности пэров, ссылался на
"господа бога", тем не менее разоблачение аристократии как паразитического
класса, эксплуатирующего народ, представляло значительную политическую
ценность.
Наряду с этим уже в ранней чартистской поэзии появляются иногда
стихотворения, имеющие ярко выраженную антибуржуазную направленность.
Некоторые чартистские авторы, главным образом из числа членов Лондонской
демократической ассоциации, правильно поняли суть "демократических"
претензий промышленной буржуазии, ее стремление подчинить чартизм
собственным интересам. То, что стало понятным большинству чартистов лишь
после 1842 г., было сформулировано наиболее передовыми, революционными
представителями движения значительно ранее. Так, например, еще весной 1841
г. один из соратников Гарни, Райдер (Rider), напечатал стихотворение "Лига".
Речь в нем идет о знаменитой "Лиге борьбы против хлебных законов", задача
которой состояла в том, чтобы путем отмены высоких пошлин на хлеб сокрушить
экономическую мощь земельной аристократии, удешевить цены на хлеб (и тем
самым на рабочую силу) и в ходе агитации ввести чартистское движение в русло
борьбы за отмену хлебных законов. Таковы были подлинные цели вожаков лиги.
Официально же она "боролась" против высоких цен на хлеб из "сострадания" к
голодающим беднякам. Стихотворение Райдера свидетельствует о том, что
известной части чартистов уже с самого начала удалось проникнуть в истинные
намерения промышленной буржуазии.
Кто этот благодетель новый,
Кто посулил нам хлеб дешевый,
Чтоб срезать наш доход грошовый?
- Лига.
Кто поднимает крик и вой:
"Законы хлебные долой!"
А сам барыш считает свой?
- Лига.
Кто зло несет нам и несчастье,
Кто б Хартию порвал на части,
Когда б достиг желанной власти?
- Лига.
Однако в поэзии 1838-1842 гг. подобные прозрения встречаются еще
сравнительно редко.
Поскольку чартистская агитация в первый период движения имела главным
образом политический характер, острие сатирической поэзии этой поры было
направлено в первую очередь против политических учреждений Англии: против
кабинета министров, парламента, премьер-министра, против законодательства и
судопроизводства и т. д.
Сатирические стихотворения чартистов весьма разнообразны по жанру.
Некоторые написаны в духе религиозных притч, иные - в форме колыбельных
песен и аллегорических повествований. Так, например, в большом стихотворении
"Поклонник нового закона о бедных" главным действующим лицом является
Дьявол. Начало выдержано в элегических тонах. Дьяволу грустно, что нет более
на земле грешников и богохульников. То ли дело было раньше, когда на всех
дорогах бесчинствовали рыцари и попирались все божеские законы. Теперь все
ведут праведный образ жизни, и у бедного Дьявола совсем нет работы.
Сохраняя все тот же элегический тон, автор жалеет близорукого Дьявола:
Ах, Дьявол бедняга, откуда он знал
В своей преисподней глубокой,
Что церкви на небо забыли пути,
А люди стараются изобрести
Грехи, неизвестные прежде.
Вернувшись на землю и присмотревшись к тому, что творится в Англии,
Дьявол преисполняется чувством глубочайшего удовлетворения. Его
самодовольная речь, резко контрастирующая с элегическим настроением первой
части стихотворения, подчеркивает острую сатирическую мысль поэта:
Не надобны лорды вам больше, друзья,
Они за меня потрудились.
Пошлите ко мне их, я место им дам;
Пусть Мельбурн, и Рассел, и Пальмерстон сам
Приходят, их встретят с почетом.
Наиболее часто в сатирической поэзии чартистов высмеивается
премьер-министр Джон Рассел, непримиримый враг чартизма, делавший все от
него зависящее, чтобы потушить движение. В свое время Рассел громогласно
заявил, что реформа 1832 г. - это "предельная точка" конституционного
развития Англии, благодаря чему заслужил прозвище "Finality-Jack" ("Джек -
предельная точка"), заключавшее в себе и намек на его карликовый рост. Для
чартистов Рассел был прежде всего олицетворением политического
консерватизма. В многочисленных сатирических стихах чартисты обычно нападали
на политику Рассела (не забывая при этом и личности министра, которого Маркс
сравнил с "жалким пигмеем, карликом, танцующим на вершине пирамиды" {К.
Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 397.}).
Одним из наиболее типичных является сатирическое стихотворение "Малютка
Джон - предельная точка" ("Little John Finality"), в котором анонимный автор
обыгрывает предельное ничтожество ума и внешнего вида "героя", узкие пределы
его политической программы и беспредельность его прославления в кругах
вигов.
В ироническом отношении автора к "малютке Расселу" чувствуется его
уверенность в мощи рабочего класса, которому принадлежит будущее. В
стихотворении появляется символический образ быка (Bull), которому надоели
проделки "малютки Джона". Совершенно очевидно, что по замыслу автора этот
образ ассоциируется с традиционной фигурой "Джона Булля" и является
олицетворением сил английского народа, терпение которого подходит к концу.
Критикуя политическую деятельность Рассела, чартистские поэты не
забывают о том, что сам он - не более как наемный слуга правящих классов.
Эта мысль составляет идейный стержень небольшого анонимного стихотворения
"Детская песенка":
Малютка Джек Рассел подсел к своей кассе
И вновь подсчитал свой оклад;
В кармашек жилетки собрал все монетки
И молвил: "Я денежкам рад".
Джек любит оклады, он знает, что надо
Держаться за место свое;
Пришел он в палату в надежде на плату,
Чтоб денег добыть на житье.
Таковы были первые, еще не очень глубокие попытки сатирического
разоблачения политики правящих классов. Как можно судить на основании
приведенных примеров, элемент социальной критики здесь сравнительно невелик.
По мере развития чартистской поэзии этот элемент непрестанно усиливался,
пока не занял в зрелой чартистской поэзии центральное место.
Значительную группу произведений в ранней чартистской поэзии составляют
стихотворения, связанные с конкретными событиями чартистского движения.
Иногда это - стихотворные описания чартистских митингов в разных городах
Англии, чаще - стихи чартистов, заключенных в тюрьмы за участие в
чартистском движении, обращенные к друзьям на воле. Немало стихотворений
посвящено руководителям чартистского движения - О'Коннору и особенно Фросту,
осужденному на пожизненное изгнание за организацию восстания в Ньюпорте.
Наибольший интерес в этой группе стихотворений представляют песни,
распевавшиеся на массовых митингах протеста против несправедливых судебных
приговоров над чартистами, осужденными за участие в движении. Нередко эти
митинги собирались тут же возле здания суда, где происходило разбирательство
дела. В подобных песнях выражалось негодование но поводу пристрастности
судей и несправедливости закона; а иногда авторы их хотели и припугнуть
присяжных заседателей. Отсюда - язвительность и озорная удаль этих песен,
издевающихся над "почтенными буржуазными слугами закона". Одна из
популярнейших песен 1840 г. "Судьи пойдут за решетки" начинается с
"ниспровержения" закона и парламента:
Закон наш преступен,
Парламент подкупен.
Засадим судей за решетки!
Прославим народ!
Юрист - идиот,
А судьи пойдут за решетки!
и заканчивается дерзким призывом "перебить стекла", "перецеловать всех
красоток", "ограбить всех прохожих" и "засадить судей в тюрьму".
Жестокий экономический кризис, потрясший Англию в 1842 г.,
способствовал широкому подъему чартизма, который именно в это время достиг
наибольшего размаха. На короткий период экономическая и политическая борьба
пролетариата слилась воедино, что привело к грандиозной политической стачке,
охватившей почти все северные промышленные округа Англии. Национальная
Чартистская Ассоциация (партия, основанная в 1840 г. на манчестерской
конференции чартистских делегатов) оказалась неподготовленной к этому
стремительному росту рабочего движения и не сумела воспользоваться им.
В "Письмах из Англии" Энгельс указывал, что "движение не было ни
подготовлено, ни организовано, ни руководимо... Отсюда и получилось, что при
малейшем сопротивлении со стороны властей они (рабочие. - Ю. К.) становились
нерешительны и не могли преодолеть в себе уважение к закону. Когда чартисты
овладели движением и стали провозглашать перед собиравшимися толпами
"народную хартию" (people's charter), было слишком поздно. Единственной
руководящей идеей, рисовавшейся рабочим, как и чартистам, которым она,
собственно, и принадлежит, являлась революция законным путем - противоречие
само в себе, практическая невозможность, на проведении которой они потерпели
неудачу" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр. 272-273.}. Правительство
двинуло против забастовщиков войска. Движение было подавлено.
После разгрома забастовки 1842 г. чартистское движение подверглось
существенным внутренним переменам. Наступление реакции привело к временному
ослаблению деятельности чартистов. Этому способствовал и кратковременный
экономический подъем, начавшийся после 1842 г. Вместе с тем изменился состав
участников движения. Радикальная и либеральная буржуазия начала быстро
покидать ряды чартистов. Таким образом, движение после 1842 г. стало более
единым, более однородным. В период 1846-1848 гг., т. е. после отмены
"хлебных законов", процесс отхода буржуазии от чартизма еще более усилился.
Особую роль сыграло ренегатство мелкой буржуазии, напуганной
социалистическими лозунгами парижских рабочих и предательски отрекшейся от
чартизма в один из самых критических моментов в истории движения - в апреле
1848 г.
Все эти явления широко отразились в массовой чартистской поэзии
1843-1848 гг. Она отличается от поэзии раннего чартизма гораздо большей
идейно-политической зрелостью, значительно более острой антибуржуазной
направленностью и художественной глубиной. Многие буржуазно-гуманистические
иллюзии преодолеваются поэтами-чартистами на этом этапе. Но при всех своих
достижениях массовая чартистская поэзия 1843-1848 гг. не сумела стать
носительницей революционно-пролетарской идеологии, хотя в творчестве
некоторых поэтов, например Джонса, отдельные черты этой идеологии ощущаются
совершенно отчетливо.
Поэзия 1843-1848 гг., так же как и ранняя чартистская поэзия, сохраняет
необычайно сложный и противоречивый характер. Тем не менее ведущие ее
тенденции упорно пробивают себе путь сквозь строй противоречий, случайных
явлений, через сложные переплетения различных идеологических направлений.
Проблема бедственного положения народа, занимавшая в ранней чартистской
поэзии столь значительное место, рассматривается теперь под несколько иным
углом зрения. Среди стихотворений, помещенных в эти годы в чартистских
журналах и газетах, почти не встречается таких, где описание страданий
бедняков не носило бы характера противопоставления бедности богатству,
трудящихся классов - эксплуататорам. Чартистские поэты все чаще подходят к
выводу о необходимости уничтожения существующего социального строя как
первопричины всякой эксплуатации.
В одном из писем, написанных незадолго до смерти, чартистский поэт Джон
Бремвич (Bramwich), погибший от туберкулеза, - профессиональной болезни
вязальщиков, говорил: "Вы знаете, раб без легкого ничего не стоит сегодня на
британском невольничьем рынке. Уверяю вас, надо быть Самсоном и Голиафом
вместе, чтобы работать на современных чулочных машинах. Я смотрю на себя,
как на человека, убитого системой. Я не одинок. Мою судьбу разделяют тысячи,
а миллионы уже отправились на тот свет, даже не поняв, почему".
Мысль о том, что всякое богатство есть результат эксплуатации,
результат несправедливого присвоения продуктов труда промышленных и
сельскохозяйственных пролетариев, получает широкое распространение в
чартистской поэзии.
Так, в стихотворении лейстерского чартиста Вильяма Джонса (W. Jones)
"Работай" говорится:
Пусть все у тебя на свете
Отнимет тиран, - работай!
В таком же плане ставит эту проблему и другой чартистский поэт Джеймс
Тэйлор (Taylor) в стихотворении "Жалоба бедняка":
Увы! я не имею скудной пищи,
А в роскоши ленивцы утопают,
Не зная бед, и яства поглощают,
Добытые моим трудом...
Стихи этого периода редко имеют целью вызвать "сострадание" правящих
классов. Их задача в том, чтобы показать причину бедности. Отсюда один шаг
до призыва к борьбе, и подавляющее большинство чартистских поэтов делает
этот шаг.
Однако попрежнему, там, где речь заходит о борьбе, поэты редко выходят
за рамки призывов "сбросить оковы" и "победить тиранов". Даже в одном из
наиболее острых стихотворений этого периода, в песне Мак-Оуэна (McOwen)
"Отец! Кто такие чартисты?", где автор пытается показать классовый характер
рабочего движения, он ограничивается абстрактным утверждением, что цель
чартистов - "сделать людей друзьями" и добиться "одинаковых законов для
всех". На вопрос - "кто такие чартисты?" - автор отвечает:
Миллионы, кто пашут и ткут, дитя,
Чьи руки способны на труд, дитя,
Их плуты с попами
Считают рабами,
Их тираны нещадно гнетут, дитя.
Миллионы, чья воля тверда, дитя,
Которых сплотила нужда, дитя,
Их цель - не богатство,
А общее братство
И равенство всех и всегда, дитя.
Только в условиях нового революционного подъема 1847-1848 гг. в
чартистской поэзии отчетливо прозвучала идея завоевания хартии
насильственным путем, путем вооруженного восстания. В связи с этим в
творчестве отдельных поэтов, и прежде всего в творчестве Джонса, начинает
складываться тот образ, которому суждено было занять центральное место в
зрелой чартистской поэзии - образ рабочего-борца за социальную
справедливость.
* * *
Наступление реакции, последовавшее за подъемом 1842 г., выразившееся в
массовых арестах участников и руководителей чартистского движения, в
многочисленных судебных процессах, нередко завершавшихся чудовищными по
своей жестокости приговорами, и в запрещении ряда чартистских изданий,
оказало весьма существенное воздействие на развитие чартистской поэзии.
Специфической особенностью этого периода было резкое сокращение
чартистской агитации; борьба между стороннинами "моральной силы" и
"физической силы" приобретала все большую остроту. В ходе этой борьбы
выковывалось мировоззрение левых чартистов.
Идеологическая борьба левых чартистов шла в этот период в двух
направлениях: против откровенно антипролетарских теорий манчестерской школы
и против элементов буржуазной идеологии внутри чартизма. Эта борьба не
ограничивалась областью публицистики. Она проникала во все жанры чартистской
прозы и поэзии. Но она не вытесняла при этом прежнего содержания литературы
чартистов. Особенностью гражданской поэзии чартистов было то, что
социально-философское содержание воплощалось, как правило, не в отвлеченных
риторических рассуждениях и монологах (хотя изредка встречаются и такие
образцы), но в конкретных, злободневных стихах, исходной темой которых было
какое-нибудь животрепещущее событие.
Существовавшие прежде формы чартистской поэзии: гимн, маршевая песня,
сатирические стихи, сонет - приобретают нередко философско-полемический
характер, не утрачивая при этом прежней целенаправленности.
что "никогда, никогда англичанин не будет рабом".
Англичане, вы - рабы!
Толку нет от похвальбы,
Что в Британии свобода -
Достояние народа.
Англичане, вы - рабы!
Нет для вас иной судьбы,
Как работа, пот и раны,
А плоды пожнут тираны.
. . . . . . . . . . . .
Англичане, вы - рабы!
Крепнет грозный гул борьбы;
Раздается глас народа, -
Это близится свобода!
Недостаточная социальная конкретность образов в стихах и песнях,
зовущих народ на борьбу, объяснялась в значительной мере тем, что сама
действительность не давала еще четко ограниченного в социальном плане
материала, на который могли бы опереться чартистские поэты.
Помимо этого отвлеченный характер ранней чартистской поэзии в
значительной мере был связан, видимо, и с романтической традицией
чартистской поэзии. Большинство поэтов-чартистов объективно и субъективно
было учениками и последователями Байрона и особенно Шелли. Приняв боевую,
революционную направленность поэзии Шелли, они усвоили вместе с тем и
некоторые специфические особенности его романтического художественного
метода: отвлеченность, аллегоризм, прямое олицетворение отвлеченных идей и
человеческих чувств. Постепенно эти черты отмирали в чартистской поэзии, но
на раннем этапе они были еще сильны.
Эта близость к художественному методу революционного романтизма
объяснялась тем, что вся чартистская поэзия, а тем более поэзия 1838-1842
гг., отразила р_а_н_н_и_й этап рабочего движения в Англии, отразила уровень
сознания пролетариата в эпоху борьбы за демократическое преобразование
общественного строя. Будущее представлялось чартистам в весьма
фантастическом облике. Некоторые представляли его себе в духе оуэновского
утопического коммунизма, но и в этом случае определяющие его черты
формулировались по негативному принципу. Чартисты хорошо знали и много
говорили и писали о том, чего не будет после победы чартизма. Так, в
стихотворении "Хартия" Джозеф Рэдфорд (Radford) пишет:
Когда упадут горделивые троны,
Чертоги погибнут в дыму и огне
И символы царства - златые короны -
Исчезнут в свободной разумной стране,
И даже о лордах с их гнусною властью,
Какую дает им мандат короля,
Вспомянут как будто о прошлом несчастье,
Которого больше не знает земля, -
Тогда наша хартия в истинном свете
Предстанет как веха грядущих столетий.
Положительные же стороны будущего общественного строя угадывались лишь
в самой общей форме. Об этом свидетельствует, например, стихотворение Джоты
(Jota), крупнейшего мастера чартистского сонета.
Избыток и довольство всем открыты;
Они - и в тесной хижине труда
И во дворце сверкающем, куда
Лишь герцог иль вельможа именитый
Вступают гордо. Гнев, борьба забыты:
Любовь и мир их скрыли навсегда.
Закон, в котором нету и следа
Несправедливости, - залог защиты
Для каждого, кто б ни был он. Отваги
Исполнен судия; он чтит закон
И добродетель; на его решенье
Не могут повлиять ни денег звон,
Ни похвала, ни брань, ни устрашенье -
Вот патриота мысль о высшем благе!
У значительной части чартистских поэтов представление о будущем
преломлялось в идиллическом свете мелкобуржуазных патриархальных идеалов.
Наиболее типичным выразителем идей этой группы поэтов был Вильям Хик,
выступивший в 1841 г. со стихотворением "Пятиакровый коттедж в зеленой
тени", где он рисует счастливую жизнь, которая должна была бы наступить
после торжества свободы над тиранией:
В ясный день пробуждения древней свободы,
Когда люди, оставив раздор и вражду,
Позабудут тиранства постыдные годы,
И довольство навеки изгонит нужду,
Одного б я хотел - нет сильнее желаний, -
Чтобы в мирном труде я провел свои дни,
И вершина моих сокровенных мечтаний -
Скромный маленький коттедж в зеленой тени...
Что же касается вопроса об организации этого нового общества и о
тактике борьбы за него, то в этот период даже наиболее революционно
настроенные чартисты не шли дальше завоевания хартии. За исключением
незначительного количества представителей лондонской демократической
ассоциации, все чартисты верили, что завоевание хартии принесет с собой
необходимые социальные преобразования. Именно поэтому огромное количество
стихотворений посвящено хартии и ее основному пункту - всеобщему
избирательному праву.
Представления чартистов о формах социальной борьбы, о социальной
революции, о социальных преобразованиях были противоречивыми и имели
абстрактный, утопический характер. Естественно, поэтому, что эти
представления и идеи не могли быть воплощены в конкретных, реалистических
образах, так же как в силу классовой неоднородности движения на его раннем
этапе не мог быть углубленно разработан реалистический образ рабочего-борца
за социальную и политическую справедливость.
Ранняя чартистская поэзия в значительной своей части по идейной
направленности, по проблематике и особенно по своей поэтике (включая в это
понятие специфику системы образов, поэтическую лексику, структуру стиха)
находилась в русле революционно-романтической поэзии. Разумеется,
чартистская поэзия по своему методу даже в этот ранний период несколько
отличалась от поэзии революционных романтиков. Жизнь выдвигала новые
проблемы, давала поэтам новый материал. Реалистические тенденции, возникшие
в творчестве Шелли и Байрона, нашли более прочную общественную основу в
период чартизма и составляли новый элемент в чартистской поэзии. И хотя
чартистские поэты еще не отказываются от абстрактно-символической,
аллегорической манеры повествования, сами абстракции и символы стали у них
гораздо больше насыщены социальным содержанием.
Особое место в ранней чартистской поэзии занимают произведения,
разоблачающие социальные пороки и политическое лицемерие правящих классов.
Как правило, это - сатирические стихи. На раннем этапе движения чартисты не
умели еще с достаточной отчетливостью определить расположение сил в лагере
противников. Многие из них, находясь в плену идей буржуазного радикализма,
видели главного врага пролетариата не в буржуазии, а в аристократии и в
королевской власти. Поэтому разоблачение пороков аристократического общества
занимает в этой группе стихотворений центральное место. Обычно поэты раннего
чартизма нападают на институт наследственной аристократии с
абстрактно-гуманистических и религиозно-этических позиций. Они берут под
обстрел прежде всего развращенность, порочность современной аристократии. В
анонимном стихотворении "Как стать знатным лордом" автор дает читателю,
желающему стать "знатным лордом", ряд советов, которые в сущности сводятся к
нарушению библейских десяти заповедей. Свое стихотворение он заключает
следующими словами:
Коль звания лорда добыть не удастся,
Уж, верно, заслужишь ты имя мерзавца.
Понятия "лорд" и "мерзавец" здесь уравниваются, что вполне
соответствует традициям буржуазно-радикальной сатирической литературы конца
XVIII - начала XIX века, на которые во многом опиралась чартистская поэзия.
Как правило, в чартистской поэзии слова "лорд", "пэр", "сквайр",
"джентльмен" употреблялись только как понятия отрицательные. Особенно ярко
об этом свидетельствует анонимная шуточная "Песенка рабочего":
Нет, я не джентльмен, друзья!
Не враль я, не буян,
На скачках не играю я,
Не напиваюсь пьян.
Не стану джентльменом я
Вовек, вовек, вовек!
Скорей умрет, чем так падет
Рабочий человек!
Однако не всегда критика аристократии имела в ранней чартистской поэзии
только этический характер. Отдельные поэты поднимались до понимания
социальной сущности аристократии. Образцом такого рода поэзии может служить
превосходное сатирическое стихотворение "Что такое пэр?", появившееся в 1842
г. без подписи в "Северной звезде".
Пэр - это гнусный паразит,
Фигляр, которого творит
Монарх себе в угоду.
Пэр - бесполезнейшая вещь,
На теле общества он - клещ,
Сосущий кровь народа.
Пэр - королевского двора
Раскрашенная мишура,
Игрушка для забавы;
Надменный и спесивый хлыщ,
Богат деньгами, духом нищ,
Без чести и без славы.
Но знайте, подлости сыны,
Проклятье собственной страны,
Всему есть срок и мера:
Недолго ваш продлится век,
Ведь богом создан человек,
Но бог не делал пэра.
Хотя автор этого стихотворения, говоря о никчемности пэров, ссылался на
"господа бога", тем не менее разоблачение аристократии как паразитического
класса, эксплуатирующего народ, представляло значительную политическую
ценность.
Наряду с этим уже в ранней чартистской поэзии появляются иногда
стихотворения, имеющие ярко выраженную антибуржуазную направленность.
Некоторые чартистские авторы, главным образом из числа членов Лондонской
демократической ассоциации, правильно поняли суть "демократических"
претензий промышленной буржуазии, ее стремление подчинить чартизм
собственным интересам. То, что стало понятным большинству чартистов лишь
после 1842 г., было сформулировано наиболее передовыми, революционными
представителями движения значительно ранее. Так, например, еще весной 1841
г. один из соратников Гарни, Райдер (Rider), напечатал стихотворение "Лига".
Речь в нем идет о знаменитой "Лиге борьбы против хлебных законов", задача
которой состояла в том, чтобы путем отмены высоких пошлин на хлеб сокрушить
экономическую мощь земельной аристократии, удешевить цены на хлеб (и тем
самым на рабочую силу) и в ходе агитации ввести чартистское движение в русло
борьбы за отмену хлебных законов. Таковы были подлинные цели вожаков лиги.
Официально же она "боролась" против высоких цен на хлеб из "сострадания" к
голодающим беднякам. Стихотворение Райдера свидетельствует о том, что
известной части чартистов уже с самого начала удалось проникнуть в истинные
намерения промышленной буржуазии.
Кто этот благодетель новый,
Кто посулил нам хлеб дешевый,
Чтоб срезать наш доход грошовый?
- Лига.
Кто поднимает крик и вой:
"Законы хлебные долой!"
А сам барыш считает свой?
- Лига.
Кто зло несет нам и несчастье,
Кто б Хартию порвал на части,
Когда б достиг желанной власти?
- Лига.
Однако в поэзии 1838-1842 гг. подобные прозрения встречаются еще
сравнительно редко.
Поскольку чартистская агитация в первый период движения имела главным
образом политический характер, острие сатирической поэзии этой поры было
направлено в первую очередь против политических учреждений Англии: против
кабинета министров, парламента, премьер-министра, против законодательства и
судопроизводства и т. д.
Сатирические стихотворения чартистов весьма разнообразны по жанру.
Некоторые написаны в духе религиозных притч, иные - в форме колыбельных
песен и аллегорических повествований. Так, например, в большом стихотворении
"Поклонник нового закона о бедных" главным действующим лицом является
Дьявол. Начало выдержано в элегических тонах. Дьяволу грустно, что нет более
на земле грешников и богохульников. То ли дело было раньше, когда на всех
дорогах бесчинствовали рыцари и попирались все божеские законы. Теперь все
ведут праведный образ жизни, и у бедного Дьявола совсем нет работы.
Сохраняя все тот же элегический тон, автор жалеет близорукого Дьявола:
Ах, Дьявол бедняга, откуда он знал
В своей преисподней глубокой,
Что церкви на небо забыли пути,
А люди стараются изобрести
Грехи, неизвестные прежде.
Вернувшись на землю и присмотревшись к тому, что творится в Англии,
Дьявол преисполняется чувством глубочайшего удовлетворения. Его
самодовольная речь, резко контрастирующая с элегическим настроением первой
части стихотворения, подчеркивает острую сатирическую мысль поэта:
Не надобны лорды вам больше, друзья,
Они за меня потрудились.
Пошлите ко мне их, я место им дам;
Пусть Мельбурн, и Рассел, и Пальмерстон сам
Приходят, их встретят с почетом.
Наиболее часто в сатирической поэзии чартистов высмеивается
премьер-министр Джон Рассел, непримиримый враг чартизма, делавший все от
него зависящее, чтобы потушить движение. В свое время Рассел громогласно
заявил, что реформа 1832 г. - это "предельная точка" конституционного
развития Англии, благодаря чему заслужил прозвище "Finality-Jack" ("Джек -
предельная точка"), заключавшее в себе и намек на его карликовый рост. Для
чартистов Рассел был прежде всего олицетворением политического
консерватизма. В многочисленных сатирических стихах чартисты обычно нападали
на политику Рассела (не забывая при этом и личности министра, которого Маркс
сравнил с "жалким пигмеем, карликом, танцующим на вершине пирамиды" {К.
Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 397.}).
Одним из наиболее типичных является сатирическое стихотворение "Малютка
Джон - предельная точка" ("Little John Finality"), в котором анонимный автор
обыгрывает предельное ничтожество ума и внешнего вида "героя", узкие пределы
его политической программы и беспредельность его прославления в кругах
вигов.
В ироническом отношении автора к "малютке Расселу" чувствуется его
уверенность в мощи рабочего класса, которому принадлежит будущее. В
стихотворении появляется символический образ быка (Bull), которому надоели
проделки "малютки Джона". Совершенно очевидно, что по замыслу автора этот
образ ассоциируется с традиционной фигурой "Джона Булля" и является
олицетворением сил английского народа, терпение которого подходит к концу.
Критикуя политическую деятельность Рассела, чартистские поэты не
забывают о том, что сам он - не более как наемный слуга правящих классов.
Эта мысль составляет идейный стержень небольшого анонимного стихотворения
"Детская песенка":
Малютка Джек Рассел подсел к своей кассе
И вновь подсчитал свой оклад;
В кармашек жилетки собрал все монетки
И молвил: "Я денежкам рад".
Джек любит оклады, он знает, что надо
Держаться за место свое;
Пришел он в палату в надежде на плату,
Чтоб денег добыть на житье.
Таковы были первые, еще не очень глубокие попытки сатирического
разоблачения политики правящих классов. Как можно судить на основании
приведенных примеров, элемент социальной критики здесь сравнительно невелик.
По мере развития чартистской поэзии этот элемент непрестанно усиливался,
пока не занял в зрелой чартистской поэзии центральное место.
Значительную группу произведений в ранней чартистской поэзии составляют
стихотворения, связанные с конкретными событиями чартистского движения.
Иногда это - стихотворные описания чартистских митингов в разных городах
Англии, чаще - стихи чартистов, заключенных в тюрьмы за участие в
чартистском движении, обращенные к друзьям на воле. Немало стихотворений
посвящено руководителям чартистского движения - О'Коннору и особенно Фросту,
осужденному на пожизненное изгнание за организацию восстания в Ньюпорте.
Наибольший интерес в этой группе стихотворений представляют песни,
распевавшиеся на массовых митингах протеста против несправедливых судебных
приговоров над чартистами, осужденными за участие в движении. Нередко эти
митинги собирались тут же возле здания суда, где происходило разбирательство
дела. В подобных песнях выражалось негодование но поводу пристрастности
судей и несправедливости закона; а иногда авторы их хотели и припугнуть
присяжных заседателей. Отсюда - язвительность и озорная удаль этих песен,
издевающихся над "почтенными буржуазными слугами закона". Одна из
популярнейших песен 1840 г. "Судьи пойдут за решетки" начинается с
"ниспровержения" закона и парламента:
Закон наш преступен,
Парламент подкупен.
Засадим судей за решетки!
Прославим народ!
Юрист - идиот,
А судьи пойдут за решетки!
и заканчивается дерзким призывом "перебить стекла", "перецеловать всех
красоток", "ограбить всех прохожих" и "засадить судей в тюрьму".
Жестокий экономический кризис, потрясший Англию в 1842 г.,
способствовал широкому подъему чартизма, который именно в это время достиг
наибольшего размаха. На короткий период экономическая и политическая борьба
пролетариата слилась воедино, что привело к грандиозной политической стачке,
охватившей почти все северные промышленные округа Англии. Национальная
Чартистская Ассоциация (партия, основанная в 1840 г. на манчестерской
конференции чартистских делегатов) оказалась неподготовленной к этому
стремительному росту рабочего движения и не сумела воспользоваться им.
В "Письмах из Англии" Энгельс указывал, что "движение не было ни
подготовлено, ни организовано, ни руководимо... Отсюда и получилось, что при
малейшем сопротивлении со стороны властей они (рабочие. - Ю. К.) становились
нерешительны и не могли преодолеть в себе уважение к закону. Когда чартисты
овладели движением и стали провозглашать перед собиравшимися толпами
"народную хартию" (people's charter), было слишком поздно. Единственной
руководящей идеей, рисовавшейся рабочим, как и чартистам, которым она,
собственно, и принадлежит, являлась революция законным путем - противоречие
само в себе, практическая невозможность, на проведении которой они потерпели
неудачу" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр. 272-273.}. Правительство
двинуло против забастовщиков войска. Движение было подавлено.
После разгрома забастовки 1842 г. чартистское движение подверглось
существенным внутренним переменам. Наступление реакции привело к временному
ослаблению деятельности чартистов. Этому способствовал и кратковременный
экономический подъем, начавшийся после 1842 г. Вместе с тем изменился состав
участников движения. Радикальная и либеральная буржуазия начала быстро
покидать ряды чартистов. Таким образом, движение после 1842 г. стало более
единым, более однородным. В период 1846-1848 гг., т. е. после отмены
"хлебных законов", процесс отхода буржуазии от чартизма еще более усилился.
Особую роль сыграло ренегатство мелкой буржуазии, напуганной
социалистическими лозунгами парижских рабочих и предательски отрекшейся от
чартизма в один из самых критических моментов в истории движения - в апреле
1848 г.
Все эти явления широко отразились в массовой чартистской поэзии
1843-1848 гг. Она отличается от поэзии раннего чартизма гораздо большей
идейно-политической зрелостью, значительно более острой антибуржуазной
направленностью и художественной глубиной. Многие буржуазно-гуманистические
иллюзии преодолеваются поэтами-чартистами на этом этапе. Но при всех своих
достижениях массовая чартистская поэзия 1843-1848 гг. не сумела стать
носительницей революционно-пролетарской идеологии, хотя в творчестве
некоторых поэтов, например Джонса, отдельные черты этой идеологии ощущаются
совершенно отчетливо.
Поэзия 1843-1848 гг., так же как и ранняя чартистская поэзия, сохраняет
необычайно сложный и противоречивый характер. Тем не менее ведущие ее
тенденции упорно пробивают себе путь сквозь строй противоречий, случайных
явлений, через сложные переплетения различных идеологических направлений.
Проблема бедственного положения народа, занимавшая в ранней чартистской
поэзии столь значительное место, рассматривается теперь под несколько иным
углом зрения. Среди стихотворений, помещенных в эти годы в чартистских
журналах и газетах, почти не встречается таких, где описание страданий
бедняков не носило бы характера противопоставления бедности богатству,
трудящихся классов - эксплуататорам. Чартистские поэты все чаще подходят к
выводу о необходимости уничтожения существующего социального строя как
первопричины всякой эксплуатации.
В одном из писем, написанных незадолго до смерти, чартистский поэт Джон
Бремвич (Bramwich), погибший от туберкулеза, - профессиональной болезни
вязальщиков, говорил: "Вы знаете, раб без легкого ничего не стоит сегодня на
британском невольничьем рынке. Уверяю вас, надо быть Самсоном и Голиафом
вместе, чтобы работать на современных чулочных машинах. Я смотрю на себя,
как на человека, убитого системой. Я не одинок. Мою судьбу разделяют тысячи,
а миллионы уже отправились на тот свет, даже не поняв, почему".
Мысль о том, что всякое богатство есть результат эксплуатации,
результат несправедливого присвоения продуктов труда промышленных и
сельскохозяйственных пролетариев, получает широкое распространение в
чартистской поэзии.
Так, в стихотворении лейстерского чартиста Вильяма Джонса (W. Jones)
"Работай" говорится:
Пусть все у тебя на свете
Отнимет тиран, - работай!
В таком же плане ставит эту проблему и другой чартистский поэт Джеймс
Тэйлор (Taylor) в стихотворении "Жалоба бедняка":
Увы! я не имею скудной пищи,
А в роскоши ленивцы утопают,
Не зная бед, и яства поглощают,
Добытые моим трудом...
Стихи этого периода редко имеют целью вызвать "сострадание" правящих
классов. Их задача в том, чтобы показать причину бедности. Отсюда один шаг
до призыва к борьбе, и подавляющее большинство чартистских поэтов делает
этот шаг.
Однако попрежнему, там, где речь заходит о борьбе, поэты редко выходят
за рамки призывов "сбросить оковы" и "победить тиранов". Даже в одном из
наиболее острых стихотворений этого периода, в песне Мак-Оуэна (McOwen)
"Отец! Кто такие чартисты?", где автор пытается показать классовый характер
рабочего движения, он ограничивается абстрактным утверждением, что цель
чартистов - "сделать людей друзьями" и добиться "одинаковых законов для
всех". На вопрос - "кто такие чартисты?" - автор отвечает:
Миллионы, кто пашут и ткут, дитя,
Чьи руки способны на труд, дитя,
Их плуты с попами
Считают рабами,
Их тираны нещадно гнетут, дитя.
Миллионы, чья воля тверда, дитя,
Которых сплотила нужда, дитя,
Их цель - не богатство,
А общее братство
И равенство всех и всегда, дитя.
Только в условиях нового революционного подъема 1847-1848 гг. в
чартистской поэзии отчетливо прозвучала идея завоевания хартии
насильственным путем, путем вооруженного восстания. В связи с этим в
творчестве отдельных поэтов, и прежде всего в творчестве Джонса, начинает
складываться тот образ, которому суждено было занять центральное место в
зрелой чартистской поэзии - образ рабочего-борца за социальную
справедливость.
* * *
Наступление реакции, последовавшее за подъемом 1842 г., выразившееся в
массовых арестах участников и руководителей чартистского движения, в
многочисленных судебных процессах, нередко завершавшихся чудовищными по
своей жестокости приговорами, и в запрещении ряда чартистских изданий,
оказало весьма существенное воздействие на развитие чартистской поэзии.
Специфической особенностью этого периода было резкое сокращение
чартистской агитации; борьба между стороннинами "моральной силы" и
"физической силы" приобретала все большую остроту. В ходе этой борьбы
выковывалось мировоззрение левых чартистов.
Идеологическая борьба левых чартистов шла в этот период в двух
направлениях: против откровенно антипролетарских теорий манчестерской школы
и против элементов буржуазной идеологии внутри чартизма. Эта борьба не
ограничивалась областью публицистики. Она проникала во все жанры чартистской
прозы и поэзии. Но она не вытесняла при этом прежнего содержания литературы
чартистов. Особенностью гражданской поэзии чартистов было то, что
социально-философское содержание воплощалось, как правило, не в отвлеченных
риторических рассуждениях и монологах (хотя изредка встречаются и такие
образцы), но в конкретных, злободневных стихах, исходной темой которых было
какое-нибудь животрепещущее событие.
Существовавшие прежде формы чартистской поэзии: гимн, маршевая песня,
сатирические стихи, сонет - приобретают нередко философско-полемический
характер, не утрачивая при этом прежней целенаправленности.