Страница:
заговоре было для Эсмонда скорее данью монархическим традициям, чем
следствием его личных убеждений. Эсмонд в глубине души - республиканец. Но
он считает, что английский народ не подготовлен к осуществлению
республиканских идеалов и, таким образом, не предпринимает ничего для того,
чтобы претворить свой республиканизм в общественную жизнь.
"В глазах мистера Эсмонда Ричард Кромвель, а прежде отец его, будь они
коронованы и миропомазаны (а нашлось бы довольно епископов, готовых
совершить этот обряд), явились бы монархами столь же законными, как любой
Плантагенет, Тюдор или Стюарт; но раз уж страна отдавала бесспорное
предпочтение наследственной власти, Эсмонд полагал, что английский король из
Сен-Жермена более подходящий правитель для нее, нежели немецкий принц из
Герренгаузена; в случае же, если б он не оправдал народных чаяний, можно
было найти другого англичанина на его место...".
Не менее характерен и следующий диалог между героем романа и его
воспитателем, иезуитом Холтом, шпионом и тайным агентом Стюартов,
принимающим самое деятельное участие в международных интригах в период войны
за испанское наследство.
" - Боюсь, полковник, что вы самый настоящий республиканец в душе, - со
вздохом заметил иезуит.
- Я англичанин, - ответил Гарри, - и принимаю свою родину такою, какой
ее вижу. Воля народа гласит: церковь и король; вот я и стою за церковь и
короля, но только за английского короля и английскую церковь".
Есть основания думать, что Теккерей вложил в образ Эсмонда, над которым
работал с особой любовью, кое-что из собственных убеждений. Позиция Эсмонда
отличается противоречивостью, сходной с противоречиями во взглядах самого
Теккерея. Подобно Теккерею, созданный им герой приходит к охранительным
выводам и мирится с существующим положением вещей не потому, что оно
удовлетворяет его, но лишь потому, что не видит путей к его изменению. С
этим связана горечь, окрашивающая всю "Историю Генри Эсмонда". Это история
человека, чьи попытки активного участия в общественной жизни привели его
лишь к глубокому разочарованию и чье стоическое спокойствие основано не на
внутреннем мире и гармонии, а лишь на чувстве бессилия перед
обстоятельствами.
В образе положительного героя нельзя не заметить черт ущербности.
Попытка создания положительного героя, которая потерпела крушение в романах
"Ньюкомы" и "Пенденнис", где Теккерей предпринял ее на материале
современности, терпит крушение и в "Истории Генри Эсмонда", где она
предпринята на материале истории.
Характерно, что едва ли не самым ярким образом в "Истории Генри
Эсмонда" оказалась фигура Беатрисы Эсмонд, кузины героя. У Беатрисы Эсмонд
есть некоторое сходство с Бекки Шарп из "Ярмарки тщеславия", лишь с той
разницей, что ее карьера совершается с большей легкостью, ибо по рождению
она принадлежит к правящим классам и избавлена от каждодневной борьбы за
кусок хлеба. Едва ли не основной особенностью характера Беатрисы Эсмонд
является ее беспринципность. С мастерством большого художника-реалиста
Теккерей показывает, как это свойство с раннего детства прививается Беатрисе
в силу социальных обстоятельств, в которые она поставлена. Сознание
привилегированности своего положения в обществе, надменное самодовольство,
властный эгоизм - все эти черты характера Беатрисы определяют направление ее
жизненного пути. Она принимает поклонение окружающих как естественную и само
собой разумеющуюся дань ее знатности и красоте и, отдавая себе отчет в
глубине и благородстве любви, которую питает к ней Эсмонд, не в состоянии
ответить ему на это чувство, ибо в сущности сама она и не умеет любить.
Крушение заговора, который должен был возвести на престол принца Иакова
Стюарта, приводит ее в отчаяние больше всего потому, что нарушает ее планы
стать фавориткой нового короля. В романе "Виргинцы" Теккерей сатирически
изобразил дальнейший жизненный путь Беатрисы, которая от интриг с принцем
Стюартом без труда переходит к интригам с королем Георгом и кончает свой век
как куртизанка в отставке, попрежнему гордая и надменная, несмотря на всю ту
грязь, через которую ей пришлось пройти.
"История Генри Эсмонда" и теперь представляет ценность правдивым
критическим изображением правящих кругов Англии XVIII века, разоблачением
своекорыстных пружин внешней и внутренней политики английского
правительства, сатирическими картинами из жизни королевского двора и
верховного командования британской армии. Следует отметить, в частности,
выразительный образ герцога Мальборо (родоначальника семейства Черчиллей),
которого Теккерей, вразрез с официальной буржуазной историографией,
изображает как беспринципного карьериста, изменника и взяточника, всего
менее заботившегося об интересах своей страны. Но в "Истории Генри Эсмонда"
при всей яркости картин из жизни господствующих классов отрицательным
образом сказывается отсутствие народа как движущей силы истории. Отсюда
проистекает и известная холодность всего романа, отличающая его в
художественном отношении от менее точных в деталях, но гораздо более
динамичных, эпических по своему размаху романов В. Скотта. По сравнению с
ними, "История Генри Эсмонда" кажется застывшим неподвижным слепком
прошлого; и соответственно с этим в самой повествовательной манере Теккерея
отчетливо проступает нарочитая литературная стилизация.
В "Истории Генри Эсмонда" проявляются и сильные и слабые стороны
историзма Теккерея. Он отказывается сводить историю общественного развития к
действиям "завоевателей" и "покорителей", но, отражая отчасти точку зрения
народа на эти действия, не становится сам, однако, историком трудящихся
масс. Отсюда и то впечатление неподвижности, бесперспективности, которое при
всех ее художественных достоинствах оставляет у читателя "История Генри
Эсмонда". Отсюда и то компромиссное направление, которое чувствуется и в
трактовке английской истории у Теккерея в лекциях о "Четырех Георгах" и в
особенности об английских юмористах XVIII века. Лекции о "Четырех Георгах"
открываются острым полемическим опровержением реакционных представлений о
монархических режимах XVIII века. Теккерей напоминает о том, что "за всем
этим королевским великолепием стоит порабощенная и разоренная нация; народ,
ограбленный, лишенный своих прав, - опустошенные местности, - растоптанные
вера, справедливость, коммерция...". Величию монархов он противопоставляет
бедствия умирающих от голода крестьян. Но начатая в столь резко критическом
тоне серия лекций Теккерея завершается сентиментальными рассуждениями о
горестной судьбе Георга III и панегириком достоинствам королевы Виктории. В
еще большей мере проявляется апологетическое отношение Теккерея к буржуазной
Англии в последнем цикле его лекций. Творчество английских юмористов XVIII
века от Свифта до Гольдсмита Теккерей анализирует с его обычным блеском, но
без его прежней глубины и сатирической заостренности. Если в "Истории Генри
Эсмонда" он еще сравнивал Свифта с одиноким Прометеем, то теперь он
обнаруживает возрастающую настороженную отчужденность в своей оценке
творчества этого великого сатирика. Он мало и глухо говорит о сатирическом
направлении творчества Фильдинга и Смоллета, хотя был многим обязан им в
своих лучших реалистических произведениях, отдавая предпочтение таким
поверхностным и компромиссным литераторам английского Просвещения, как Стиль
и Аддисон.
Слабые стороны исторической концепции Теккерея обнаруживаются особенно
заметно в продолжении "Истории Генри Эсмонда" - в "Виргинцах, повести из
жизни прошлого столетия" (The Virginians; a Tale of the Last Century), -
опубликованном в 1857-1859 гг. Главными героями этого произведения являются
внуки Эсмонда - братья-близнецы Джордж и Гарри Уоррингтоны. Действие,
начинаясь в 50-х годах XVIII века, охватывает период англо-французских
колониальных распрей и войны за независимость Соединенных Штатов, а
заключительные главы книги, написанные в форме воспоминаний Джорджа
Уоррингтона, датированных 1793 г., заключают в себе и некоторые размышления
героя о событиях французской революции.
Эта кажущаяся широта исторического диапазона, однако, обманчива. Она
вступает в резкое противоречие с бедностью исторических обобщений и выводов,
содержащихся в романе.
Теккерей-реалист и сатирик временами заявляет о себе и в "Виргинцах".
Прежнее уничтожающее презрение к мнимым доблестям и заслугам британской
аристократии руководит им в изображении последышей из рода Каслвудов -
мотов, трусов и подлецов, готовых на все, от шулерства до поджога, чтобы
приумножить свое состояние.
С сатирической иронией характеризует Теккерей и хваленые патриархальные
"добродетели" английских помещиков средней руки, вроде сэра Майлса
Уоррингтона. "Сей благороднейший образец человеческого рода, кому и песни и
люди воздают хвалу, добрый старый английский джентльмен" оказывается на деле
скрягой и лицемером, одним из тех, которые "покупают добродетель по дешевке
и не сомневаются, что делают ей честь этим приобретением".
Сэр Майлс, разыгрывающий роль независимого и простодушного сквайра,
дугой гнет спину на всех придворных приемах, а его достойная супруга,
ханжа-методистка леди Уоррингтон, готова на любые хитрости, лишь бы
просватать свою дочь в любовницы дряхлому королю Георгу II. Теккерей
разрушает, как карточный домик, лживую легенду об английском помещике, как
"благодетеле прихода", покровителе бедняков, "исправно получающем свою ренту
от обожающих его фермеров, которые благодарят судьбу за то, что она послала
им такого барина...". Он приоткрывает читателям неофициальную изнанку
британской политической истории, приводя, например, ядовитый анекдот о лорде
Клайве, поработителе Индии, прославленном буржуазными историками, и в
частности Маколеем, посвятившим ему свой насквозь апологетический "Эссей о
Клайве". Один из персонажей "Виргинцев" вспоминает, что когда лорда Клайва,
по возвращении из Индии, упрекали в том, что он чересчур бесцеремонно
обошелся с индийским золотом, тот цинично ответил: "Клянусь жизнью,... когда
я вспоминаю, какие у меня были возможности, я удивляюсь, что взял так
мало!".
Саркастические замечания писателя о колониальной политике
Великобритании XVIII века, разбросанные в "Виргинцах", сохраняли всю свою
остроту и для его времени. Встречая в записках Джорджа Уоррингтона
язвительные суждения относительно "обычной наглости англичан ко всем
иностранцам, ко всем колонистам" и воспоминания о том, как "жадная рука
Британии, ухватив Канаду, выронила Соединенные Штаты", читатель не мог не
чувствовать, что насмешки Теккерея над "нашим надменным властолюбивым духом"
и "поразительными промахами принятой в Англии системы" были нацелены не
только против министров Георга III, но и против Пальмерстона и Дизраэли,
заправил агрессивной международной политики Великобритании XIX столетия. Сам
Теккерей своими авторскими отступлениями не раз подводил читателей к
подобным сопоставлениям. Недаром, например, он прерывает свои иронические
похвалы отечественному прогрессу внезапным прямым вопросом: "А в отношении
общественной и личной морали, что лучше - нынешний 1858 год или его
предшественник, год 1758? Джентльмены из Палаты общин мистера Дизраэли!
Правда ли, что у каждого из вас тоже есть своя цена, как бывало во времена
Уолполя или Ньюкасла, - или же (и это - деликатный вопрос) она была почти у
каждого из вас?".
Но вместе с тем в "Виргинцах" с особенной очевидностью обнаруживается
слабейшая сторона мировоззрения Теккерея - непонимание движущих сил истории,
недооценка роли народа в развитии общества. Высмеивая ревнителей
аристократических привилегий и апологетов хищнической буржуазной
"цивилизации", Теккерей становится втупик перед лицом революционных
выступлений народных масс, действительно двигавших вперед общественное
развитие. Наглядное свидетельство этого - его трактовка событий войны за
независимость, которые могли бы составить кульминационный пункт "Виргинцев",
но в действительности лишь послужили поводом для нескольких наиболее вялых и
скучных глав романа.
От Теккерея, столь проницательного в его разоблачении захватнических,
несправедливых войн, ускользает принципиальное отличие этих войн от
освободительной борьбы американского народа. Именно народа-то и не видит он
в войне за независимость американских колоний, а потому события 1776-1783
гг. предстают у него в виде беспорядочной, лишенной внутреннего смысла
хроники отдельных стычек, наступлений и отступлений, которые завершились
так, а не иначе, лишь в силу случайных и частных причин.
Личность Вашингтона (в начале романа, впрочем, обрисованного в
несколько иронических тонах, в виде чопорного и самодовольного виргинского
помещика) здесь, в изображении войны за независимость, заслоняет собой
народные массы, вынесшие на себе тяжелое бремя войны. "Во всех сомнениях, во
мраке, в опасностях и в долгих бурях войны, мне кажется, только непобедимая
душа американского вождя оставалась совершенно тверда", - пишет в своих
записках Джорж Уоррингтон, и автор романа не оспаривает его слов.
Интересно отметить, что в гл. 92 "Виргинцев" Теккерей затрагивает
мимоходом события, связанные с восстанием 1781 г. в американской армии, те
самые события, которые в наше время положил в основу своего романа "Гордые и
свободные" американский прогрессивный писатель Говард Фаст. Теккерей
приводит некоторые из тех фактов, на которые опирается и Фаст; он также
рассказывает, в частности, о том, как восставшие пенсильванские солдаты не
только отказались от переговоров с британским командованием, которое
надеялось склонить их к измене, но казнили как шпионов подосланных к ним
английских агентов. Но в романе Фаста этот исторический факт, как и вся
история восстания, служит развитию той мысли, что именно трудовой народ,
составлявший солдатскую массу армии Вашингтона, и был носителем подлинного
революционного патриотизма, в противоположность офицерским верхам, связанным
с собственническими, эксплуататорскими классами американского общества. В
романе Теккерея восстание пенсильванской пехоты упоминается в одном абзаце
лишь для того, чтобы объяснить обстоятельства бесславного конца забияки,
мошенника и авантюриста Вильяма Эсмонда, которому в фамильном склепе была
водружена мемориальная доска за его мнимые воинские заслуги. В
действительности же он был казнен как английский шпион американскими бойцами
и умер как презренный трус, тщетно пытаясь вымолить помилование.
Для своего времени позиция, занятая Теккереем в "Виргинцах" в
изображении войны за независимость США, имела некоторые относительные
преимущества по сравнению с лжепатриотическими реакционными легендами,
которые сочинялись на эту тему как американскими, так и английскими
буржуазно-националистическими историками. Теккерей совлекает героический
ореол с американских плантаторов, воевавших против короля Георга III, так же
как и с британских генералов. Местами, в последних главах "Виргинцев", он
подходит очень близко к пониманию внутреннего разрыва между декларациями
американской буржуазной революции и ее реальными общественными результатами.
Джордж Уоррингтон подмечает, что виргинские рабовладельцы, ставшие на
сторону Вашингтона, прекращают свои декламации о свободе и приходят в
ярость, едва заходит речь о том, чтобы распространить эту свободу на
чернокожих рабов. Но вместе с тем сам писатель склонен изображать положение
порабощенных негров и их отношение к хозяевам в тонах патриархальной
идиллии. Теккерей не понимал всей глубины революционного конфликта,
назревавшего в эту пору, накануне гражданской войны в Соединенных Штатах,
именно в связи с вопросом о рабстве; и его политическая близорукость в
отношении к современной ему политической борьбе сказалась и на его
размышлениях о значении прошлых событий.
Теккерей не идеализирует буржуазную революционность, в эту пору в
Европе себя уже исчерпавшую. Но он отказывается вообще признать значение
народно-освободительной борьбы, и это лишает его возможности правильно
понять и оценить смысл изображаемых им событий.
"Дай бог, чтобы мои дети прожили свой век, не будучи ни свидетелями, ни
участниками великих революций, - вроде той, например, которая бушует сейчас
в отечестве наших злополучных соседей - французов, - пишет Джордж Уоррингтон
в записках, датированных 1793 г. - За очень, очень немногими исключениями,
актеры, занятые в этих великих трагедиях, не выдерживают слишком
внимательного рассмотрения; вожди зачастую - не более, как крикливые
шарлатаны; герои - бесчестные марионетки; героини отнюдь не отличаются
чистотой...". Философия Джорджа Уоррингтона - этого "тори среди патриотов и
республиканца среди тори" - в этом отношении довольно близка и самому
Теккерею этого периода.
Его философско-историческая мысль бьется в замкнутом круге, поскольку
от него ускользают подлинные закономерности исторического развития. "Какая
героическая нация не сражалась, не побеждала, не удирала и не хвасталась в
свой черед?" - иронически вопрошает он. Но это уже не ирония воинствующая и
разоблачительная, а ирония разоружающая. В истории нет правых и виноватых,
враждующие лагери ст_о_ят друг друга, уныло заявляет писатель. "Разве в
нашей великой американской распре обе стороны не призывали небо в свидетели
своей правоты, не пели Те Deum в благодарение за одержанные победы и не
выражали твердую уверенность в том, что победит правое дело? Если Америка
победила, значит ли это, что она была права?".
Этот скептицизм Теккерея отражается и в системе образов, и в сюжете
"Виргинцев", лишая роман внутреннего движения и огня. Сам Теккерей был
неудовлетворен "Виргинцами". "Книга умело написана, но скучна; это - факт, -
признается он в письме м-сс Бакстер в апреле 1858 г., в разгар работы над
романом - С каждым днем я все больше ненавижу фабульные инциденты,
неожиданности, любовные объяснения и т. д. Вот уже написана треть большой
вещи, равная двум третям обыкновенного романа, а в сущности, ничего не
произошло, за исключением того, что один молодой джентльмен явился из
Америки в Англию...".
Если развитие сюжета "Виргинцев" давалось Теккерею, по его собственному
признанию, с таким трудом, то это объяснялось именно тем, что задуманный в
качестве исторического романа, роман этот, в сущности, так и не смог стать
им, ибо не заключал в себе необходимого условия подлинно исторического
произведения - значительного исторического конфликта. В "Истории Генри
Эсмонда" это условие было налицо: Теккерею удалось показать бесплодность
попыток реставрации феодально-абсолютистской монархии Стюартов, отнюдь не
идеализируя, вместе с тем, пришедшего к власти после 1688 г. блока
землевладельческой аристократии и финансового капитала. В "Виргинцах"
исторические события, включая даже и войну за независимость США, не только
не служат внутренней мотивировке сюжетного действия и не определяют
соотношения действующих лиц, но, напротив, даются как второстепенные частные
обстоятельства частной биографии героев.
Братья Уоррингтоны оказываются в годы войны за независимость в
противоположных, враждующих лагерях: Гарри становится сподвижником
Вашингтона, генералом американской армии, Джордж участвует в военных
действиях британских войск. Но эта противоположность является чисто внешней:
братьев не разделяет ни различие интересов, ни разность убеждений, и они
остаются и во время войны и после нее такими же друзьями, какими были и
ранее. Поставив своих героев в такие отношения, враждебные по форме, но
миролюбивые по существу, Теккерей как бы подчеркивает проводимую им через
весь роман мысль о превосходстве частной жизни над жизнью общественной.
Сатирик, беспощадно анатомировавший ранее - в "Книге снобов" и "Ярмарке
тщеславия" - буржуазную семью и показавший, что в ней, как в клеточке
буржуазного общества, гнездятся все его пороки, теперь цепляется за семейное
счастье, как за единственную надежную опору в жизни. "Можешь ли ты,
друг-читатель, рассчитывать на преданность одного-двух бесхитростных и
нежных сердец?.. На колени, на колени, благодари за благословение, тебе
ниспосланное! Все дары жизни - ничто по сравнению с этим. Все награды
честолюбия, богатства, наслаждения - лишь суета и разочарование, - так жадно
за них хватаются, так яростно за них борются и, снова и снова, познают их
ничтожность усталые победители. Но любовь, кажется, переживает жизнь и
достигает иных пределов. Мне кажется, что мы сохраняем ее и за могилой...".
"Эта проповедь", как именует процитированное нами отступление сам
Теккерей, типична для "Виргинцев". Беда Теккерея не в том, что он выступает
в "Виргинцах" как моралист: писателем-моралистом он был и в "Книге снобов" и
в "Ярмарке тщеславия". Но там его морализаторство выливалось в гневных
сатирических обличениях. Здесь оно выступает в форме слащавого умиления
перед добродетелями благочестивого буржуазного семьянина. В этом смысл
идиллического изображения семьи Ламбертов, а позднее - семьи женившегося на
их дочери Джорджа Уоррингтона. Семейная идиллия, противопоставляемая
писателем не только аристократическому разврату, но и бурям общественной
жизни вообще, призвана, очевидно, по замыслу Теккерея, выглядеть в романе
как последнее прибежище истинной человечности, которая не может проявить
себя свободно и полно в других областях.
В соответствии с этим "Виргинцы" приняли не форму исторического романа,
а форму семейной хроники, с аморфным сюжетом и преобладанием
описательно-бытовой стороны над стороной исторической. Теккерей широко
пользуется приемами стилизации. Он вводит в текст романа и письма героев,
написанные в духе эпистолярной традиции XVIII века, и "подлинные" записки
Джорджа Уоррингтона, заявляя, что ограничивается лишь ролью "редактора" этих
материалов. Но стилизация не может заменить собой отсутствующий в романе
вольный воздух общественно-политической жизни. В "Виргинцах" встречается
немало ярких жанровых сценок, характеризующих быт и нравы Англии второй
половины XVIII века. Таковы, в частности, театральные эпизоды, связанные с
постановкой пьес Джорджа Уоррингтона, одна из которых, трагедия
"Покахонтас", была провалена стараниями придворной клики и за вольнолюбивый
дух некоторых монологов, и за то, что актер, игравший главную роль,
осмелился жениться на аристократке. Правдиво и без прикрас обрисована также
и роль английского духовенства, представленного образом пастора Симпсона,
игрока и гуляки, ничуть не брезгующего своим положением приживала при
знатных "патронах".
Но несмотря на многие отдельные удачи, роман в целом свидетельствует о
том, что творчество Теккерея в эту пору уже находится на ущербе. Реализм
бытовых деталей не может заменить глубокого раскрытия решающих исторических
конфликтов описываемой эпохи, не может возместить отсутствия ярких
типических характеров, показанных в типических ситуациях. Характеры главных
героев очерчены бледно и вяло - ни недалекий добродушный Гарри Уоррингтон,
ни меланхолический "книжник" Джордж не вызывают большого интереса у
читателей. Если в настоящее время "Виргинцы" и могут иметь некоторое
значение, то скорее как собрание отдельных бытовых иллюстраций к
англо-американской истории XVIII века, но не как реалистически обобщающее и
типизирующее общественную жизнь полотно, каким была "Ярмарка тщеславия".
Сам Теккерей ощущал и тяжело переживал кризис своего творчества
{Американский историк Мотли приводит в своих воспоминаниях относящиеся к
этому периоду иронические высказывания Теккерея о собственном творчестве.
"Виргинцы", говорил он, - вспоминает Мотли, - "дьявольски скучны" (stupid),
но в то же время восхитительны; ...он собирался написать роман из времен
Генриха V; это было бы его capo d'opera, где были бы выведены предки всех
его теперешних персонажей, - Уоррингтоны, Пенденнисы и пр. Это, говорил он,
было бы великолепнейшее произведение, - и никто не стал бы читать его".}.
Ощущали этот кризис и его читатели. В бумагах Теккерея сохранилось письмо
анонимного читателя, показывающее, как воспринималось в прогрессивных
английских кругах направление, принятое творчеством Теккерея после
"Ньюкомов". Вот это знаменательное письмо, относящееся к июню 1861 г.: "С
большим сожалением обращаюсь я к Вам с этим письмом, - с сожалением о том,
что возник повод для его написания. Я не хочу отнимать у Вас слишком много
драгоценного времени и сразу перейду к предмету своего письма. Предмет этот
- явное вырождение Ваших писаный со времени опубликования Вашего последнего
произведения, "Ньюкомов". "Виргинцы" свидетельствовали о большом падении, но
даже и они были безгранично выше, чем появившаяся в печати часть
"Приключений Филиппа". Как поклонник Вашего таланта, я, конечно, имею право
призвать Вас к тому, чтобы Вы (хотя бы даже ценой огромных денежных жертв)
следствием его личных убеждений. Эсмонд в глубине души - республиканец. Но
он считает, что английский народ не подготовлен к осуществлению
республиканских идеалов и, таким образом, не предпринимает ничего для того,
чтобы претворить свой республиканизм в общественную жизнь.
"В глазах мистера Эсмонда Ричард Кромвель, а прежде отец его, будь они
коронованы и миропомазаны (а нашлось бы довольно епископов, готовых
совершить этот обряд), явились бы монархами столь же законными, как любой
Плантагенет, Тюдор или Стюарт; но раз уж страна отдавала бесспорное
предпочтение наследственной власти, Эсмонд полагал, что английский король из
Сен-Жермена более подходящий правитель для нее, нежели немецкий принц из
Герренгаузена; в случае же, если б он не оправдал народных чаяний, можно
было найти другого англичанина на его место...".
Не менее характерен и следующий диалог между героем романа и его
воспитателем, иезуитом Холтом, шпионом и тайным агентом Стюартов,
принимающим самое деятельное участие в международных интригах в период войны
за испанское наследство.
" - Боюсь, полковник, что вы самый настоящий республиканец в душе, - со
вздохом заметил иезуит.
- Я англичанин, - ответил Гарри, - и принимаю свою родину такою, какой
ее вижу. Воля народа гласит: церковь и король; вот я и стою за церковь и
короля, но только за английского короля и английскую церковь".
Есть основания думать, что Теккерей вложил в образ Эсмонда, над которым
работал с особой любовью, кое-что из собственных убеждений. Позиция Эсмонда
отличается противоречивостью, сходной с противоречиями во взглядах самого
Теккерея. Подобно Теккерею, созданный им герой приходит к охранительным
выводам и мирится с существующим положением вещей не потому, что оно
удовлетворяет его, но лишь потому, что не видит путей к его изменению. С
этим связана горечь, окрашивающая всю "Историю Генри Эсмонда". Это история
человека, чьи попытки активного участия в общественной жизни привели его
лишь к глубокому разочарованию и чье стоическое спокойствие основано не на
внутреннем мире и гармонии, а лишь на чувстве бессилия перед
обстоятельствами.
В образе положительного героя нельзя не заметить черт ущербности.
Попытка создания положительного героя, которая потерпела крушение в романах
"Ньюкомы" и "Пенденнис", где Теккерей предпринял ее на материале
современности, терпит крушение и в "Истории Генри Эсмонда", где она
предпринята на материале истории.
Характерно, что едва ли не самым ярким образом в "Истории Генри
Эсмонда" оказалась фигура Беатрисы Эсмонд, кузины героя. У Беатрисы Эсмонд
есть некоторое сходство с Бекки Шарп из "Ярмарки тщеславия", лишь с той
разницей, что ее карьера совершается с большей легкостью, ибо по рождению
она принадлежит к правящим классам и избавлена от каждодневной борьбы за
кусок хлеба. Едва ли не основной особенностью характера Беатрисы Эсмонд
является ее беспринципность. С мастерством большого художника-реалиста
Теккерей показывает, как это свойство с раннего детства прививается Беатрисе
в силу социальных обстоятельств, в которые она поставлена. Сознание
привилегированности своего положения в обществе, надменное самодовольство,
властный эгоизм - все эти черты характера Беатрисы определяют направление ее
жизненного пути. Она принимает поклонение окружающих как естественную и само
собой разумеющуюся дань ее знатности и красоте и, отдавая себе отчет в
глубине и благородстве любви, которую питает к ней Эсмонд, не в состоянии
ответить ему на это чувство, ибо в сущности сама она и не умеет любить.
Крушение заговора, который должен был возвести на престол принца Иакова
Стюарта, приводит ее в отчаяние больше всего потому, что нарушает ее планы
стать фавориткой нового короля. В романе "Виргинцы" Теккерей сатирически
изобразил дальнейший жизненный путь Беатрисы, которая от интриг с принцем
Стюартом без труда переходит к интригам с королем Георгом и кончает свой век
как куртизанка в отставке, попрежнему гордая и надменная, несмотря на всю ту
грязь, через которую ей пришлось пройти.
"История Генри Эсмонда" и теперь представляет ценность правдивым
критическим изображением правящих кругов Англии XVIII века, разоблачением
своекорыстных пружин внешней и внутренней политики английского
правительства, сатирическими картинами из жизни королевского двора и
верховного командования британской армии. Следует отметить, в частности,
выразительный образ герцога Мальборо (родоначальника семейства Черчиллей),
которого Теккерей, вразрез с официальной буржуазной историографией,
изображает как беспринципного карьериста, изменника и взяточника, всего
менее заботившегося об интересах своей страны. Но в "Истории Генри Эсмонда"
при всей яркости картин из жизни господствующих классов отрицательным
образом сказывается отсутствие народа как движущей силы истории. Отсюда
проистекает и известная холодность всего романа, отличающая его в
художественном отношении от менее точных в деталях, но гораздо более
динамичных, эпических по своему размаху романов В. Скотта. По сравнению с
ними, "История Генри Эсмонда" кажется застывшим неподвижным слепком
прошлого; и соответственно с этим в самой повествовательной манере Теккерея
отчетливо проступает нарочитая литературная стилизация.
В "Истории Генри Эсмонда" проявляются и сильные и слабые стороны
историзма Теккерея. Он отказывается сводить историю общественного развития к
действиям "завоевателей" и "покорителей", но, отражая отчасти точку зрения
народа на эти действия, не становится сам, однако, историком трудящихся
масс. Отсюда и то впечатление неподвижности, бесперспективности, которое при
всех ее художественных достоинствах оставляет у читателя "История Генри
Эсмонда". Отсюда и то компромиссное направление, которое чувствуется и в
трактовке английской истории у Теккерея в лекциях о "Четырех Георгах" и в
особенности об английских юмористах XVIII века. Лекции о "Четырех Георгах"
открываются острым полемическим опровержением реакционных представлений о
монархических режимах XVIII века. Теккерей напоминает о том, что "за всем
этим королевским великолепием стоит порабощенная и разоренная нация; народ,
ограбленный, лишенный своих прав, - опустошенные местности, - растоптанные
вера, справедливость, коммерция...". Величию монархов он противопоставляет
бедствия умирающих от голода крестьян. Но начатая в столь резко критическом
тоне серия лекций Теккерея завершается сентиментальными рассуждениями о
горестной судьбе Георга III и панегириком достоинствам королевы Виктории. В
еще большей мере проявляется апологетическое отношение Теккерея к буржуазной
Англии в последнем цикле его лекций. Творчество английских юмористов XVIII
века от Свифта до Гольдсмита Теккерей анализирует с его обычным блеском, но
без его прежней глубины и сатирической заостренности. Если в "Истории Генри
Эсмонда" он еще сравнивал Свифта с одиноким Прометеем, то теперь он
обнаруживает возрастающую настороженную отчужденность в своей оценке
творчества этого великого сатирика. Он мало и глухо говорит о сатирическом
направлении творчества Фильдинга и Смоллета, хотя был многим обязан им в
своих лучших реалистических произведениях, отдавая предпочтение таким
поверхностным и компромиссным литераторам английского Просвещения, как Стиль
и Аддисон.
Слабые стороны исторической концепции Теккерея обнаруживаются особенно
заметно в продолжении "Истории Генри Эсмонда" - в "Виргинцах, повести из
жизни прошлого столетия" (The Virginians; a Tale of the Last Century), -
опубликованном в 1857-1859 гг. Главными героями этого произведения являются
внуки Эсмонда - братья-близнецы Джордж и Гарри Уоррингтоны. Действие,
начинаясь в 50-х годах XVIII века, охватывает период англо-французских
колониальных распрей и войны за независимость Соединенных Штатов, а
заключительные главы книги, написанные в форме воспоминаний Джорджа
Уоррингтона, датированных 1793 г., заключают в себе и некоторые размышления
героя о событиях французской революции.
Эта кажущаяся широта исторического диапазона, однако, обманчива. Она
вступает в резкое противоречие с бедностью исторических обобщений и выводов,
содержащихся в романе.
Теккерей-реалист и сатирик временами заявляет о себе и в "Виргинцах".
Прежнее уничтожающее презрение к мнимым доблестям и заслугам британской
аристократии руководит им в изображении последышей из рода Каслвудов -
мотов, трусов и подлецов, готовых на все, от шулерства до поджога, чтобы
приумножить свое состояние.
С сатирической иронией характеризует Теккерей и хваленые патриархальные
"добродетели" английских помещиков средней руки, вроде сэра Майлса
Уоррингтона. "Сей благороднейший образец человеческого рода, кому и песни и
люди воздают хвалу, добрый старый английский джентльмен" оказывается на деле
скрягой и лицемером, одним из тех, которые "покупают добродетель по дешевке
и не сомневаются, что делают ей честь этим приобретением".
Сэр Майлс, разыгрывающий роль независимого и простодушного сквайра,
дугой гнет спину на всех придворных приемах, а его достойная супруга,
ханжа-методистка леди Уоррингтон, готова на любые хитрости, лишь бы
просватать свою дочь в любовницы дряхлому королю Георгу II. Теккерей
разрушает, как карточный домик, лживую легенду об английском помещике, как
"благодетеле прихода", покровителе бедняков, "исправно получающем свою ренту
от обожающих его фермеров, которые благодарят судьбу за то, что она послала
им такого барина...". Он приоткрывает читателям неофициальную изнанку
британской политической истории, приводя, например, ядовитый анекдот о лорде
Клайве, поработителе Индии, прославленном буржуазными историками, и в
частности Маколеем, посвятившим ему свой насквозь апологетический "Эссей о
Клайве". Один из персонажей "Виргинцев" вспоминает, что когда лорда Клайва,
по возвращении из Индии, упрекали в том, что он чересчур бесцеремонно
обошелся с индийским золотом, тот цинично ответил: "Клянусь жизнью,... когда
я вспоминаю, какие у меня были возможности, я удивляюсь, что взял так
мало!".
Саркастические замечания писателя о колониальной политике
Великобритании XVIII века, разбросанные в "Виргинцах", сохраняли всю свою
остроту и для его времени. Встречая в записках Джорджа Уоррингтона
язвительные суждения относительно "обычной наглости англичан ко всем
иностранцам, ко всем колонистам" и воспоминания о том, как "жадная рука
Британии, ухватив Канаду, выронила Соединенные Штаты", читатель не мог не
чувствовать, что насмешки Теккерея над "нашим надменным властолюбивым духом"
и "поразительными промахами принятой в Англии системы" были нацелены не
только против министров Георга III, но и против Пальмерстона и Дизраэли,
заправил агрессивной международной политики Великобритании XIX столетия. Сам
Теккерей своими авторскими отступлениями не раз подводил читателей к
подобным сопоставлениям. Недаром, например, он прерывает свои иронические
похвалы отечественному прогрессу внезапным прямым вопросом: "А в отношении
общественной и личной морали, что лучше - нынешний 1858 год или его
предшественник, год 1758? Джентльмены из Палаты общин мистера Дизраэли!
Правда ли, что у каждого из вас тоже есть своя цена, как бывало во времена
Уолполя или Ньюкасла, - или же (и это - деликатный вопрос) она была почти у
каждого из вас?".
Но вместе с тем в "Виргинцах" с особенной очевидностью обнаруживается
слабейшая сторона мировоззрения Теккерея - непонимание движущих сил истории,
недооценка роли народа в развитии общества. Высмеивая ревнителей
аристократических привилегий и апологетов хищнической буржуазной
"цивилизации", Теккерей становится втупик перед лицом революционных
выступлений народных масс, действительно двигавших вперед общественное
развитие. Наглядное свидетельство этого - его трактовка событий войны за
независимость, которые могли бы составить кульминационный пункт "Виргинцев",
но в действительности лишь послужили поводом для нескольких наиболее вялых и
скучных глав романа.
От Теккерея, столь проницательного в его разоблачении захватнических,
несправедливых войн, ускользает принципиальное отличие этих войн от
освободительной борьбы американского народа. Именно народа-то и не видит он
в войне за независимость американских колоний, а потому события 1776-1783
гг. предстают у него в виде беспорядочной, лишенной внутреннего смысла
хроники отдельных стычек, наступлений и отступлений, которые завершились
так, а не иначе, лишь в силу случайных и частных причин.
Личность Вашингтона (в начале романа, впрочем, обрисованного в
несколько иронических тонах, в виде чопорного и самодовольного виргинского
помещика) здесь, в изображении войны за независимость, заслоняет собой
народные массы, вынесшие на себе тяжелое бремя войны. "Во всех сомнениях, во
мраке, в опасностях и в долгих бурях войны, мне кажется, только непобедимая
душа американского вождя оставалась совершенно тверда", - пишет в своих
записках Джорж Уоррингтон, и автор романа не оспаривает его слов.
Интересно отметить, что в гл. 92 "Виргинцев" Теккерей затрагивает
мимоходом события, связанные с восстанием 1781 г. в американской армии, те
самые события, которые в наше время положил в основу своего романа "Гордые и
свободные" американский прогрессивный писатель Говард Фаст. Теккерей
приводит некоторые из тех фактов, на которые опирается и Фаст; он также
рассказывает, в частности, о том, как восставшие пенсильванские солдаты не
только отказались от переговоров с британским командованием, которое
надеялось склонить их к измене, но казнили как шпионов подосланных к ним
английских агентов. Но в романе Фаста этот исторический факт, как и вся
история восстания, служит развитию той мысли, что именно трудовой народ,
составлявший солдатскую массу армии Вашингтона, и был носителем подлинного
революционного патриотизма, в противоположность офицерским верхам, связанным
с собственническими, эксплуататорскими классами американского общества. В
романе Теккерея восстание пенсильванской пехоты упоминается в одном абзаце
лишь для того, чтобы объяснить обстоятельства бесславного конца забияки,
мошенника и авантюриста Вильяма Эсмонда, которому в фамильном склепе была
водружена мемориальная доска за его мнимые воинские заслуги. В
действительности же он был казнен как английский шпион американскими бойцами
и умер как презренный трус, тщетно пытаясь вымолить помилование.
Для своего времени позиция, занятая Теккереем в "Виргинцах" в
изображении войны за независимость США, имела некоторые относительные
преимущества по сравнению с лжепатриотическими реакционными легендами,
которые сочинялись на эту тему как американскими, так и английскими
буржуазно-националистическими историками. Теккерей совлекает героический
ореол с американских плантаторов, воевавших против короля Георга III, так же
как и с британских генералов. Местами, в последних главах "Виргинцев", он
подходит очень близко к пониманию внутреннего разрыва между декларациями
американской буржуазной революции и ее реальными общественными результатами.
Джордж Уоррингтон подмечает, что виргинские рабовладельцы, ставшие на
сторону Вашингтона, прекращают свои декламации о свободе и приходят в
ярость, едва заходит речь о том, чтобы распространить эту свободу на
чернокожих рабов. Но вместе с тем сам писатель склонен изображать положение
порабощенных негров и их отношение к хозяевам в тонах патриархальной
идиллии. Теккерей не понимал всей глубины революционного конфликта,
назревавшего в эту пору, накануне гражданской войны в Соединенных Штатах,
именно в связи с вопросом о рабстве; и его политическая близорукость в
отношении к современной ему политической борьбе сказалась и на его
размышлениях о значении прошлых событий.
Теккерей не идеализирует буржуазную революционность, в эту пору в
Европе себя уже исчерпавшую. Но он отказывается вообще признать значение
народно-освободительной борьбы, и это лишает его возможности правильно
понять и оценить смысл изображаемых им событий.
"Дай бог, чтобы мои дети прожили свой век, не будучи ни свидетелями, ни
участниками великих революций, - вроде той, например, которая бушует сейчас
в отечестве наших злополучных соседей - французов, - пишет Джордж Уоррингтон
в записках, датированных 1793 г. - За очень, очень немногими исключениями,
актеры, занятые в этих великих трагедиях, не выдерживают слишком
внимательного рассмотрения; вожди зачастую - не более, как крикливые
шарлатаны; герои - бесчестные марионетки; героини отнюдь не отличаются
чистотой...". Философия Джорджа Уоррингтона - этого "тори среди патриотов и
республиканца среди тори" - в этом отношении довольно близка и самому
Теккерею этого периода.
Его философско-историческая мысль бьется в замкнутом круге, поскольку
от него ускользают подлинные закономерности исторического развития. "Какая
героическая нация не сражалась, не побеждала, не удирала и не хвасталась в
свой черед?" - иронически вопрошает он. Но это уже не ирония воинствующая и
разоблачительная, а ирония разоружающая. В истории нет правых и виноватых,
враждующие лагери ст_о_ят друг друга, уныло заявляет писатель. "Разве в
нашей великой американской распре обе стороны не призывали небо в свидетели
своей правоты, не пели Те Deum в благодарение за одержанные победы и не
выражали твердую уверенность в том, что победит правое дело? Если Америка
победила, значит ли это, что она была права?".
Этот скептицизм Теккерея отражается и в системе образов, и в сюжете
"Виргинцев", лишая роман внутреннего движения и огня. Сам Теккерей был
неудовлетворен "Виргинцами". "Книга умело написана, но скучна; это - факт, -
признается он в письме м-сс Бакстер в апреле 1858 г., в разгар работы над
романом - С каждым днем я все больше ненавижу фабульные инциденты,
неожиданности, любовные объяснения и т. д. Вот уже написана треть большой
вещи, равная двум третям обыкновенного романа, а в сущности, ничего не
произошло, за исключением того, что один молодой джентльмен явился из
Америки в Англию...".
Если развитие сюжета "Виргинцев" давалось Теккерею, по его собственному
признанию, с таким трудом, то это объяснялось именно тем, что задуманный в
качестве исторического романа, роман этот, в сущности, так и не смог стать
им, ибо не заключал в себе необходимого условия подлинно исторического
произведения - значительного исторического конфликта. В "Истории Генри
Эсмонда" это условие было налицо: Теккерею удалось показать бесплодность
попыток реставрации феодально-абсолютистской монархии Стюартов, отнюдь не
идеализируя, вместе с тем, пришедшего к власти после 1688 г. блока
землевладельческой аристократии и финансового капитала. В "Виргинцах"
исторические события, включая даже и войну за независимость США, не только
не служат внутренней мотивировке сюжетного действия и не определяют
соотношения действующих лиц, но, напротив, даются как второстепенные частные
обстоятельства частной биографии героев.
Братья Уоррингтоны оказываются в годы войны за независимость в
противоположных, враждующих лагерях: Гарри становится сподвижником
Вашингтона, генералом американской армии, Джордж участвует в военных
действиях британских войск. Но эта противоположность является чисто внешней:
братьев не разделяет ни различие интересов, ни разность убеждений, и они
остаются и во время войны и после нее такими же друзьями, какими были и
ранее. Поставив своих героев в такие отношения, враждебные по форме, но
миролюбивые по существу, Теккерей как бы подчеркивает проводимую им через
весь роман мысль о превосходстве частной жизни над жизнью общественной.
Сатирик, беспощадно анатомировавший ранее - в "Книге снобов" и "Ярмарке
тщеславия" - буржуазную семью и показавший, что в ней, как в клеточке
буржуазного общества, гнездятся все его пороки, теперь цепляется за семейное
счастье, как за единственную надежную опору в жизни. "Можешь ли ты,
друг-читатель, рассчитывать на преданность одного-двух бесхитростных и
нежных сердец?.. На колени, на колени, благодари за благословение, тебе
ниспосланное! Все дары жизни - ничто по сравнению с этим. Все награды
честолюбия, богатства, наслаждения - лишь суета и разочарование, - так жадно
за них хватаются, так яростно за них борются и, снова и снова, познают их
ничтожность усталые победители. Но любовь, кажется, переживает жизнь и
достигает иных пределов. Мне кажется, что мы сохраняем ее и за могилой...".
"Эта проповедь", как именует процитированное нами отступление сам
Теккерей, типична для "Виргинцев". Беда Теккерея не в том, что он выступает
в "Виргинцах" как моралист: писателем-моралистом он был и в "Книге снобов" и
в "Ярмарке тщеславия". Но там его морализаторство выливалось в гневных
сатирических обличениях. Здесь оно выступает в форме слащавого умиления
перед добродетелями благочестивого буржуазного семьянина. В этом смысл
идиллического изображения семьи Ламбертов, а позднее - семьи женившегося на
их дочери Джорджа Уоррингтона. Семейная идиллия, противопоставляемая
писателем не только аристократическому разврату, но и бурям общественной
жизни вообще, призвана, очевидно, по замыслу Теккерея, выглядеть в романе
как последнее прибежище истинной человечности, которая не может проявить
себя свободно и полно в других областях.
В соответствии с этим "Виргинцы" приняли не форму исторического романа,
а форму семейной хроники, с аморфным сюжетом и преобладанием
описательно-бытовой стороны над стороной исторической. Теккерей широко
пользуется приемами стилизации. Он вводит в текст романа и письма героев,
написанные в духе эпистолярной традиции XVIII века, и "подлинные" записки
Джорджа Уоррингтона, заявляя, что ограничивается лишь ролью "редактора" этих
материалов. Но стилизация не может заменить собой отсутствующий в романе
вольный воздух общественно-политической жизни. В "Виргинцах" встречается
немало ярких жанровых сценок, характеризующих быт и нравы Англии второй
половины XVIII века. Таковы, в частности, театральные эпизоды, связанные с
постановкой пьес Джорджа Уоррингтона, одна из которых, трагедия
"Покахонтас", была провалена стараниями придворной клики и за вольнолюбивый
дух некоторых монологов, и за то, что актер, игравший главную роль,
осмелился жениться на аристократке. Правдиво и без прикрас обрисована также
и роль английского духовенства, представленного образом пастора Симпсона,
игрока и гуляки, ничуть не брезгующего своим положением приживала при
знатных "патронах".
Но несмотря на многие отдельные удачи, роман в целом свидетельствует о
том, что творчество Теккерея в эту пору уже находится на ущербе. Реализм
бытовых деталей не может заменить глубокого раскрытия решающих исторических
конфликтов описываемой эпохи, не может возместить отсутствия ярких
типических характеров, показанных в типических ситуациях. Характеры главных
героев очерчены бледно и вяло - ни недалекий добродушный Гарри Уоррингтон,
ни меланхолический "книжник" Джордж не вызывают большого интереса у
читателей. Если в настоящее время "Виргинцы" и могут иметь некоторое
значение, то скорее как собрание отдельных бытовых иллюстраций к
англо-американской истории XVIII века, но не как реалистически обобщающее и
типизирующее общественную жизнь полотно, каким была "Ярмарка тщеславия".
Сам Теккерей ощущал и тяжело переживал кризис своего творчества
{Американский историк Мотли приводит в своих воспоминаниях относящиеся к
этому периоду иронические высказывания Теккерея о собственном творчестве.
"Виргинцы", говорил он, - вспоминает Мотли, - "дьявольски скучны" (stupid),
но в то же время восхитительны; ...он собирался написать роман из времен
Генриха V; это было бы его capo d'opera, где были бы выведены предки всех
его теперешних персонажей, - Уоррингтоны, Пенденнисы и пр. Это, говорил он,
было бы великолепнейшее произведение, - и никто не стал бы читать его".}.
Ощущали этот кризис и его читатели. В бумагах Теккерея сохранилось письмо
анонимного читателя, показывающее, как воспринималось в прогрессивных
английских кругах направление, принятое творчеством Теккерея после
"Ньюкомов". Вот это знаменательное письмо, относящееся к июню 1861 г.: "С
большим сожалением обращаюсь я к Вам с этим письмом, - с сожалением о том,
что возник повод для его написания. Я не хочу отнимать у Вас слишком много
драгоценного времени и сразу перейду к предмету своего письма. Предмет этот
- явное вырождение Ваших писаный со времени опубликования Вашего последнего
произведения, "Ньюкомов". "Виргинцы" свидетельствовали о большом падении, но
даже и они были безгранично выше, чем появившаяся в печати часть
"Приключений Филиппа". Как поклонник Вашего таланта, я, конечно, имею право
призвать Вас к тому, чтобы Вы (хотя бы даже ценой огромных денежных жертв)