Чаковский Александр Борисович. Блокада (Книга 5)

   - Сейчас доложу, - вставая, ответил младший лейтенант и исчез за обитой черной клеенкой дверью. Через мгновение он вернулся и сказал с едва различимой улыбкой:
   - Проходите, товарищ майор. Ждет!
   Звягинцев сложил свои вещи в углу приемной и, как был в полушубке и ушанке, вошел в кабинет.
   Королев стоял почти у самой двери и, увидев Звягинцева, широко раскинул руки.
   - С приездом, Алексей, с приездом! - взволнованно проговорил он и обнял Звягинцева. - Рад тебя видеть. Ну, проходи давай, садись!
   Однако Звягинцев застыл в оцепенении. Он был поражен тем, как выглядел Королев. Совсем еще недавно крепкий, склонный к полноте, даже с намечавшимся брюшком, нынешний Королев казался лишь своей бесплотной тенью. Гимнастерка казалась непомерно широкой, стоячий воротник намного отставал от тонкой, жилистой шеи, гладко выбритые щеки ввалились, нос заострился.
   - Ну что ты застыл, точно ростральная колонна? - спросил Королев, видя, что Звягинцев не двигается с места.
   - Я... я... - пробормотал Звягинцев, не зная, что сказать.
   - Ну что "я", "я"? Прибыл - значит, докладывай! - грубовато сказал Королев, и Звягинцев подумал, что грубость эта нарочитая, что Королев догадывается, что именно его, Звягинцева, так поразило.
   - Прибыл по вашему вызову, товарищ полковник! - произнес наконец Звягинцев и подошел к столу.
   - Ну вот теперь садись. Хочешь - снимай полушубок, хочешь - нет, топят у нас теперь плохо.
   Звягинцев снял ушанку, расстегнул полушубок и опустился в кресло.
   - Ну, рассказывай, - сказал Королев, тоже садясь. - Впрочем, слыхал, знаю, воевал ты неплохо, только вот что со штабной работы удрал, не одобряю.
   - Так получилось, Павел Максимович.
   - Знаю, знаю, что получилось, - покачал головой Королев. - Как добирался сюда? Самолетом?
   - Нет. По Ладоге.
   - А-а, по Ладоге! - оживился Королев. - Значит, сам, своими глазами трассу видел! А мне вот, червю штабному, еще не довелось. Ну как, здорово? Мы этой трассы, как манны небесной, ждали! Идет хлеб, видел?
   На мгновение Звягинцев прикрыл свои покрасневшие от секущего ветра, усталые глаза, и ему показалось, что он снова там, на Ладоге, что он видит, как, раскалывая лед, медленно оседает в пробитую снарядом полынью груженная мешками с продовольствием полуторка, слышит неистовый крик шофера, потом это видение исчезло, и Звягинцеву почудилось, что он ощущает на себе безумный взгляд матери, укачивающей мертвого ребенка...
   - Ты что, заснул, что ли? - раздался нетерпеливый голос Королева. - Я спрашиваю, машины с продовольствием видел?
   Звягинцев вздрогнул и открыл глаза. Тишина этого кабинета, нарушаемая знакомым, но уже забытым им мерным стуком метронома, показалась Звягинцеву противоестественной.
   - Да, видел, - сдержанно ответил он. И добавил: - Много машин.
   - Много, говоришь? Это хорошо... - проговорил Королев и добавил внезапно севшим голосом; - Нет, Алексей, еще мало. Капля в голодном море. С того дня, как открылась трасса, перевезли только тысячу с небольшим тонн. Немногим больше того, что потребляет город за двое суток. Десятки машин пошли ко дну, - немцы непрерывно бомбят и обстреливают трассу.
   - Я хотел сказать, что трасса еще плохо оборудована. Мало обогревательных пунктов... Там ведь холод адский, ветер...
   - Это мы знаем, - недовольно сказал Королев. - Погоди, дай срок - все будет на трассе. И обогревательные пункты, и ремонтные - для машин. Медиков туда мобилизуем. Не все сразу... Зенитки встречал по дороге?
   - Несколько видел.
   - Мало еще и зениток... Как там у вас, в пятьдесят четвертой, идет подготовка к наступлению?
   - Полным ходом, - ответил Звягинцев, понимая, что Королев задал этот вопрос так, для формы, поскольку в штаб фронта ежедневно поступали доклады Федюнинского. - Формируется ударная группа. - И добавил: - Войск только еще маловато.
   - А как мы эти войска могли перебросить? Вот теперь, когда трасса вступила в действие, будут и войска. Словом, вся надежда на вас. Пока ладожский берег все еще под угрозой.
   Звягинцев молчал. Он ждал, когда Королев наконец заговорит о самом для него, Звягинцева, сейчас главном - о том, для чего его вызвали в Ленинград. Его обрадовало то, что Королев сказал "Как там у вас?" и "Вся надежда на вас". Значит, он воспринимает его, Звягинцева, как представителя 54-й, и вызвали его ненадолго, по какому-то конкретному делу, и в ближайшие же дни можно будет вернуться назад.
   - Если немцы прорвутся к побережью - накрылась наша трасса, - продолжал Королев.
   Все это было ясно. Однако молчать дальше Звягинцеву показалось неудобным.
   - Да, враг стоит в шести километрах от Волхова, - сказал он.
   - И непосредственно под Войбокало, - добавил Королев, - так? А это значит - в полутора десятках километров от Кобоны. А в Кобону упирается конец нашей Ладожской трассы. Вот какие пироги. Какой вывод отсюда делаешь?
   - Только такой: что в эти дни мне как исполняющему обязанности командира одного из полков, стоящих под Волховом, следовало бы быть на месте.
   - Скор ты на выводы, Звягинцев, - усмехнулся Королев, - и хитер тоже! Ладно, давай поговорим о деле. Подойди-ка к карте.
   С этими словами полковник поднялся. При этом он слегка пошатнулся и ухватился рукой за край стола, но тут же выпрямился и преувеличенно твердыми шагами пошел к стене, на которой были развешаны карты. Их было несколько. Карта советско-германского фронта. Карта Ленинградского фронта. Карта расположения войск к юго-востоку от Ленинграда. Карта города Ленинграда. Именно к пои и подошел Королев.
   - Где Кировский завод, еще помнишь, не забыл? - спросил он, не оборачиваясь.
   Вопрос этот не нуждался в ответе, и Звягинцев промолчал.
   - Помнишь, значит, - повторил Королев. - А то, что именно тебе было поручено руководить строительством оборонительных сооружений, это тоже помнишь?
   - Павел Максимович, я вас не понимаю, - уже не скрывая своей досады, произнес Звягинцев. - Что вы хотите этим сказать? То, что было поручено, мы сделали, укрепления построили...
   - Это я, Алексей, знаю. Только куда эти укрепления обращены?
   - Как это "куда"? В сторону противника, конечно, на юг в основном!
   - Вот именно, друг ты мой Звягинцев, что на юг. А с запада что, противник не угрожает?
   - Так на западе же Финский залив. И охрану этого направления несет Балтфлот.
   - Верно. Но по льду-то корабли не ходят, не научились еще!..
   Звягинцев посмотрел на карту, на голубое пространство залива, и только сейчас сообразил, что теперь уже не вода, а лед отделяет Кировский завод от засевшего в Петергофе противника...
   - Товарищ полковник, - после долгого молчания произнес он, переходя на официальный тон, - прошу вас разъяснить: зачем меня вызвали? Какое вы хотите дать мне задание?
   - Задание ты получишь не от меня, а от начальника отдела укрепленных районов штаба фронта.
   - Зайцева?
   - Нет, отдел возглавляет сейчас полковник Монес.
   - В какой комнате он сидит?
   - Отдел укрепрайонов находится не в Смольном, а на Дворцовой площади. Мы постарались, насколько это возможно, рассредоточить наш штаб.
   - А в чем будет состоять задание? - добивался Звягинцев.
   - Нетерпеливый какой. Ну ладно, не буду тебя мучить. Речь пойдет о строительстве укреплений. Полагаю, что в районе Кировского завода.
   - Ничего не понимаю, - передернув плечами, сказал Звягинцев, - что, свет клином на мне сошелся? Других инженеров нет? Зачем понадобилось отзывать из армии именно меня?
   - Да уж наверное на тебе свет клином не сошелся. И без тебя бы Ленинград выстоял, конечно. Но ты нам поможешь. А если говорить без шуток, то отозвали не только тебя, а еще нескольких инженеров, строивших укрепления с юга. Опыт пригодится. Понял?
   - Понял, - хмуро кивнул Звягинцев.
   - Ну, тогда давай говорить дальше, - удовлетворенно сказал Королев и направился к столу.
   Усевшись, он неожиданно воскликнул:
   - А здорово ты изменился, Алешка!
   - Растолстел на Большой земле, хотите сказать? - с невеселой усмешкой произнес Звягинцев.
   - Да нет, я не о том! Я так и ждал, что ты сейчас речи произносить начнешь. Ну, как раньше: "Не хочу, не желаю, с передовой, мол, в тыл отзывают!" - ну и все такое прочее. Но ты молодец, сдержался. А ведь пот на лбу выступил, вижу. Повзрослел ты, Алешка, вот что я хотел сказать.
   - А если бы протестовал? - все с той же усмешкой спросил Звягинцев.
   - Ну, мы бы тебе разъяснили, что есть постановление Военного совета фронта на этот счет. А потом, разумеется, врезали бы за разговорчики.
   "А действительно, - подумал Звягинцев, - почему я не возражаю, не прошу, не настаиваю, как делал это не раз в прошлом? Разве не оправдались мои худшие предположения? Почему же я молчу и безропотно соглашаюсь? Наверное, он прав: я и впрямь изменился. Постарел, что ли?.."
   ...Но дело было не в возрасте. Дело было в нравственном возмужании Звягинцева и сотен тысяч его сверстников в ходе этой, уже долгие месяцы длившейся битвы. Пришло чувство ответственности, чувство, обретение которого во все века знаменовало новый период в жизни человека - зрелость.
   Сам не отдавая себе в этом отчета, Звягинцев уже понял, что война - это жестокий, изнурительный труд, не терпящий болтовни, какой бы то ни было рисовки, денный и нощный труд, требующий в первую очередь умения, дисциплины и готовности в случае необходимости пожертвовать собой именно там, где ты выполняешь приказ...
   - Ну, а теперь отправляйся к полковнику Монесу. Ты назначен его помощником.
   - Слушаю. Но...
   - Значит, все-таки есть "но"?
   - Не то, что вы думаете, товарищ полковник. Я привез посылки, они лежат в вашей приемной. Я дал слово товарищам, что доставлю по назначению.
   - Оставь адреса. Я прикажу срочно доставить. Сам времени не трать, оно сейчас дорого. Больше вопросов нет?
   - Павел Максимович, вы не знаете... как Вера?
   Эти слова Звягинцев произнес, не глядя на Королева.
   - Вера? - недоуменно переспросил Королев. - Ах... Вера... Да, да. Не знаю, Алексей. Я и брата-то уже два месяца не видел. Там, на Кировском, встретишься с ним, узнаешь.
   - Еще один вопрос, Павел Максимович. Как там под Москвой?
   - Ты, Алексей, человек не суеверный?
   - Хотите спросить, не боюсь ли черных кошек?
   - Да нет. К тому же кошек в Ленинграде опасаться нечего. Не осталось их давно. Ни черных, ни белых. Я про другое спрашиваю. Бывает у тебя так, что хочешь узнать о чем-то, без чего тебе жизнь не в жизнь, а спросить опасаешься, потому что ответа боишься. Бывает?
   - Нет, не бывает.
   - Ну, тогда завидую твоему характеру. А я вот хочу ответить на твой вопрос и боюсь. Ну... как бы не сглазить.
   - Чего сглазить-то, Павел Максимович? - с горечью спросил Звягинцев. Как будто никто не знает, что немец где-то у Химок стоит!
   Некоторое время Королев молчал, потом, понизив голос, произнес:
   - Наши начали наступать под Москвой. Чем закончится - гадать не могу и не хочу. И тебе не советую. Пока - молчок.
   Эти вполголоса сказанные слова произвели на Звягинцева такое ошеломляющее впечатление, что он не сразу поверил себе - правильно ли он понял Королева?
   - Неужели... наступают? - неуверенно спросил он. - Вы говорите, что... наши?!
   - А ты как думал? Что только фрицы наступать могут?! - со злостью и торжеством в голосе ответил Королев.
   - Но это... Павел Максимович, это же здорово, это так здорово! воскликнул Звягинцев и в возбуждении вскочил. Полушубок его распахнулся, и Королев увидел на груди Звягинцева два ордена Красной Звезды.
   - Ба-ба-ба! - тоже вставая, произнес он. - Вторую звездочку получил, а я и не знал! Это когда же, Алешка?
   - Только что. Перед выездом сюда, - смущенно ответил Звягинцев, запахивая полушубок.
   - Да ты не кутайся, не кутайся, - проговорил, выходя из-за стола, Королев, - дай посмотреть-то!
   Он подошел к Звягинцеву и широко раздвинул борта его полушубка. Поглядел на грудь, коснулся нового ордена, прикрепленного к гимнастерке рядом с первым.
   - Новенький! Блестит... Ну, поздравляю, товарищ майор! Это за что же? Рассказывай.
   - Да так... случайно...
   - "Случайно"! Случайно у нас орденов не дают. Говори точнее, когда спрашивают!
   - Послал меня командующий с поручением в триста десятую. А там немцы к КП прорвались. Комбата, который КП оборонял, убило. Ну, пришлось взять на себя командование...
   - А говоришь - случайно. Молодец! Дай бог, не последний. Обмыть-то успел?
   - Какое там... Прямо от командующего - к вам сюда.
   - Обидно. У нас тут пировать нечем. Чаем горячим угостить могу. Только без сахара. Чаю хочешь?
   - Нет, спасибо. Я по дороге поел, - покривил душой Звягинцев. После всего пережитого он и впрямь не чувствовал голода.
   - Что ж, предусмотрительно. Тогда вот что. Шагай сейчас к Монесу. А потом разведай у операторов, где у них там свободная койка. Ночевать тебе, наверное, придется в Смольном.
   - Ясно, товарищ полковник.
   - Тогда иди.
   Звягинцев надел ушанку и пошел к двери.
   - Погоди! - услышал он голос Королева, обернулся и увидел, что тот стоит у стола, опустив голову.
   - Вопрос хочу задать, - глухо и как-то виновато проговорил Королев. Как, Алешка, плох я стал? Только честно. Со стороны-то виднее...
   Звягинцев почувствовал, что у него сдавило горло.
   - Да что вы, Павел Максимович, - как можно увереннее ответил он, разве похудели малость...
   - Ладно, - по-прежнему не поднимая головы, сказал Королев. - Просто я немного устал. Ладно, иди.
   Звягинцев направился к двери, но в этот момент в комнату вошел высокий, стройный полковник. Он был одет несколько необычно - в распахнутый короткий полушубок темно-синего цвета, отороченный серым каракулем. В руке он держал шапку-кубанку.
   - Ба! - воскликнул Королев. - Как говорится, на ловца... Погоди, майор! - остановил он Звягинцева, который, козырнув вошедшему полковнику, уже готов был переступить порог. - А я и не знал, что ты в Смольном, - сказал Королев полковнику. Затем снова обратился к Звягинцеву: - Представляйся, майор, своему новому начальству. Начальник отдела укрепрайонов штаба фронта полковник Монес.
   Звягинцев, снова поднеся ладонь к шапке, назвал себя.
   - Знаю, лады! - бросил Монес. - Подождите минуту.
   Он подошел к Королеву, и они начали что-то вполголоса обсуждать. Насколько мог уловить Звягинцев, речь шла о каких-то бронесооружениях.
   Затем Монес, взглянув на Звягинцева, сказал:
   - Что ж, не тащить же его сейчас на Дворцовую, устал, наверное, майор? По Ладожской трассе добирались?
   - Так точно, - ответил Звягинцев.
   - Путь нелегкий. Вот что, свободная комната здесь минут на десять найдется?
   - Следующая дверь направо, - ответил Королев, - там сейчас пусто...
   Разговор с Монесом был короткий. Начальник отдела УРов сообщил Звягинцеву, что по решению Военного совета фронта создан штаб внутренней обороны города, или сокращенно ВОГ, который занимается строительством укреплений. Первоочередной задачей ВОГа является укрепление побережья Финского залива, и в частности западной стороны, почти примыкающей к территории Кировского завода.
   В качестве помощника начальника отдела УРов Звягинцеву надлежало руководить строительством укреплений именно на этом участке.
   Сказав все это, Монес посмотрел на часы.
   - Сейчас двадцать ноль-ноль. Начальник штаба ВОГа полковник Никифоров находится на совещании в нашем отделе и будет у себя примерно в двадцать два ноль-ноль. К этому времени и явитесь в штаб ВОГа на улицу Каляева. Вместе с Никифоровым проработаете карту, получите конкретные указания. Работа на Кировском вам предстоит не просто инженерная. Придется на месте изыскать рабочую силу, материалы, - предупреждаю, это нелегко, люди измучены холодом и голодом. И тем не менее укрепления построить надо.
   ...До улицы Каляева было ходу минут двадцать, не больше. Попрощавшись с Монесом, Звягинцев пошел в отдел кадров оформить документы, а потом направился в так хорошо ему знакомый по прежним временам оперативный отдел. Состав операторов значительно обновился, но кое-кто из старых сослуживцев еще работал здесь, и Звягинцев без труда договорился о ночлеге. Один из операторов пошел с ним и показал ему свободную койку, хозяин которой находился в командировке.
   Была половина девятого, и Звягинцев решил не торопясь пройтись по городу, который после долгого отсутствия видел сегодня лишь сквозь оконные проемы "эмки".
   Миновав часовых, Звягинцев вышел из ворот Смольного. И ему вдруг показалось, что он шагнул в огромную ледяную пещеру. Снег и лед обступали его со всех сторон. В снежных сугробах терялись протоптанные людьми тропинки, снег свисал с крыш домов, а стены их были покрыты инеем.
   Звягинцев пошел по направлению к Неве. Едва различимые кучки людей темнели на льду, похожие на рыбаков далекого мирного времени - любителей подледного лова. То от одной, то от другой кучки отделялась маленькая фигурка, тащившая за собой санки, и Звягинцев в полутьме не сразу разобрал, что на санках везут ведра, самовары, кастрюли с водой. Фигурки двигались медленно, очень медленно, - это походило на какие-то странные кадры из фильма, демонстрируемого в замедленном темпе.
   Завывал ветер, мела поземка. Вдали угадывались громады вмерзших в лед военных кораблей.
   Звягинцев плотнее запахнул свой полушубок, перестегнул потуже ремень и пошел в противоположную сторону. Тверская, по которой он шел, была пустынна. Обезлюдевшими казались и дома. Большинство окон было забито фанерой. "Где же люди?" - подумал Звягинцев.
   Ни трамвайных звонков, ни автомобильных сигналов, ни даже разрывов артиллерийских снарядов... Давящая гробовая тишина.
   Подавленный зрелищем пустых, безмолвных улиц, Звягинцев бесцельно шел вперед.
   Многие дома были разрушены. В стенах зияли провалы. От одного из домов целиком отвалилась боковая стена, и были видны искореженные железные балки и покрытые снегом остатки домашней утвари, стулья, диван, кресла...
   Мороз крепчал с каждой минутой, и Звягинцев даже потер себе варежкой щеки и нос, ему показалось, что они теряют чувствительность.
   И вдруг он заметил, что на ступеньке одного из подъездов, привалившись спиной к парапету, сидит какой-то человек - очевидно, житель этого дома, решивший, видно, выйти, чтобы подышать хоть и морозным, но свежим воздухом.
   - Эй, приятель, нос отморозишь! - вполголоса окликнул его Звягинцев.
   Тот не отозвался. Пройдя еще несколько шагов, Звягинцев обернулся. Человек сидел все так же неподвижно.
   Предчувствие чего-то недоброго остановило Звягинцева. Подойдя к сидевшему, он уже громче, чем в первый раз, произнес:
   - Товарищ! Послушайте-ка, товарищ!..
   Человек не шевельнулся.
   "Заснул! - подумал Звягинцев. - Да ведь он замерзнет!" И с силой потормошил сидящего.
   Тот качнулся, точно мешок, равновесие которого нарушили, и беззвучно упал головой вниз.
   "Замерз!" - с отчаянием подумал Звягинцев. Он быстро нагнулся, раздвинул платок, которым тот был укутан, и безотчетно отметил, что с внутренней стороны платка, в том месте, где ткань прикасалась к губам, нарос слой инея. Поначалу Звягинцев не придал этому значения. Приподняв человека - по лицу он понял, что это старик, - Звягинцев прислонил его к парапету и, сняв варежки, стал похлопывать по щекам с надеждой, что заставит того очнуться.
   Но серо-белая кожа на щеках замерзшего оставалась твердой и безжизненной.
   "Кто он? Откуда? Где живет? Куда его нести? Как вызвать врача?" - все эти вопросы молниеносно пронеслись в сознании Звягинцева.
   Дом был старинный, трехэтажный. Звягинцев вбежал в темный подъезд, нащупал в правой стене дверь и стал стучать в нее. Но никто не отозвался, за дверью царила тишина. Тогда он перебежал к противоположной двери, однако и там никто не ответил на стук.
   В темноте, ощупью, держась за промерзшие перила, Звягинцев поднялся на второй этаж, затем на третий, грохоча в каждую из обнаруженных им дверей.
   Все было тщетно. Дом словно вымер.
   "Очевидно, люди или на работе, или вообще не живут здесь, - подумал Звягинцев. - Но тогда из какой же квартиры вышел этот старик?!"
   Он спустился вниз. Замерзший сидел, все так же скрючившись.
   "Людей надо позвать, людей, чтобы они помогли перенести его куда-нибудь в тепло!" - подумал Звягинцев.
   Он быстро пошел вперед в надежде, что в соседнем переулке, может быть, встретит прохожего. И вдруг заметил в дальнем конце улицы едва различимый огонек.
   Это был даже не огонек, а какое-то слабое мерцание, точно крошечный световой "зайчик", слегка вздрагивая, висел в воздухе над заснеженным тротуаром.
   Звягинцев остановился, стараясь понять, что бы это могло быть.
   "Зайчик" не стоял на месте. Он медленно приближался. Наконец Звягинцев различил темную фигуру человека. Тот шел согнувшись, будто неся на своих плечах тяжелую ношу, и на груди его что-то поблескивало.
   - Эй, товарищ! - крикнул еще издали Звягинцев. - Давайте-ка побыстрее сюда!
   Никакого ответа. Человек шел по-прежнему медленно, и каждый его шаг сопровождался каким-то странным шуршанием.
   Прошло еще несколько минут, и Звягинцев уже смог различить, что тусклый, показавшийся ему "зайчиком" свет исходит от прикрепленной к груди человека небольшой бляшки, очевидно покрытой каким-то фосфоресцирующим составом.
   - Товарищ, я вам говорю! - снова крикнул Звягинцев. - Здесь помощь ваша нужна!
   Прохожий не отвечал.
   Звягинцев стоял в недоумении, а человек шел прямо на него, но так, точно не слышал его голоса и ничего не видел перед собой.
   Когда их разделяли всего три-четыре шага, Звягинцев сошел в сторону, в сугроб, освобождая дорогу.
   Закутанный в шубу, а поверх нее в женский пуховый платок человек, не поворачивая головы, медленно прошел мимо Звягинцева.
   И только тут Звягинцев разглядел, что это так странно шуршит. Человек тянул за собой на веревке доску или фанеру, к которой было прикручено веревками что-то узкое и длинное, обернутое в белую, почти сливавшуюся со снегом простыню. Звягинцев вгляделся и застыл от ужаса: из-под простыни торчала голая человеческая ступня.
   Мертвец, очевидно, был уложен животом вниз, и пальцы высовывавшейся из-под простыни ступни волочились по снегу, оставляя за собой узенькую борозду. Голая человеческая ступня, прочерчивающая бесконечный след на снегу, свой последний след.
   Звягинцев стоял в оцепенении, глядя вслед человеку с его страшным грузом.
   Будучи там, за Ладогой, он слышал, конечно, что в городе царят голод и холод. Что умирают люди и им нечем помочь, но где-то в глубине подсознания жила надежда, что рассказы, слухи о том, что происходит в Ленинграде, преувеличены...
   И только теперь Звягинцев понял, что Королев отнюдь не сгустил красок, сказав, что поступающее из Кобоны продовольствие - "капля в голодном море". И пошатнулся Королев, когда встал из-за стола, не от переутомления, а от голода...
   Только теперь он понял и другое, что того человека, там, на крыльце, убил не только мороз, но и голод. И убил давно, поэтому на платке и нарос толстый слой инея. И помочь ему уже не может никто и ничто.
   Звягинцев снова подумал о Вере. Да жива ли она? Ведь Королев сказал, что уже давно не видел своего брата. И мог не знать...
   Звягинцева охватило желание сейчас же, сию минуту броситься туда, за Нарвскую, где жила Вера. Но он тут же сообразил, что это бессмысленно. Ведь уже с осени Вера не жила дома, - она сама сказала ему об этом, когда они случайно встретились на Кировском. Но ведь тогда... тогда Вера записала в его блокноте адрес госпиталя, где она работала. Черкнула несколько строк и сама вложила блокнот в нагрудный карман его гимнастерки, застегнула пуговку и пригладила топорщившийся клапан кармана.
   Тогда, после встречи, он не раз раскрывал этот блокнот, читал и перечитывал адрес... Но потом заставил себя даже сменить блокнот, чтобы ничто не напоминало о Вере, о его несбыточных мечтах и неосуществимых надеждах. Может быть, в нем говорила ревность, обида от сознания, что она предпочла этого Валицкого?..
   Но сейчас Звягинцев думал только об одном: жива ли она...
   В числе тысяч других Вера могла стать жертвой бомбежки или голода. Но если она жива?! Ведь там, в Смольном, у него остался вещмешок, полный продуктов... И кусок хлеба мог бы ее спасти...
   Он вспомнил, что госпиталь, где работала Вера, находился где-то на Выборгской, вспомнил название улицы, только номер дома сейчас не мог восстановить в памяти, но это ерунда; в конце концов, там, на этой улице, он наверняка сможет встретить кого-то, кто знает, где находится госпиталь...
   Звягинцев сделал несколько быстрых шагов вперед, потом остановился, сообразив, что у него нет же с собой продуктов, повернулся, почти бегом направился обратно, к Смольному, и в этот момент понял, что пойти никуда не может. Он посмотрел на часы. Для того чтобы добраться до штаба ВОГа, времени оставалось в обрез.
   В проходной штаба ВОГа Звягинцев сообщил одному из дежурных, что видел на улице замерзшего человека. Младший лейтенант с почерневшим лицом и ввалившимися глазами ответил коротко:
   - Утром подберут.
   И Звягинцев понял, что дежурный удивлен не самим фактом, а той взволнованностью, с которой он, Звягинцев, сообщает о нем.
   В тот вечер, бродя в районе Смольного, подавленный зрелищем холодного и как будто вымершего города, Звягинцев не знал многого.
   Он не знал, что старик, закоченевший на ступеньках пустого дома, и мертвец, которого медленно тащил куда-то человек с фосфоресцирующей бляшкой на груди, были двумя из тысячи девятисот тридцати четырех жертв, вырванных голодной смертью из рядов ленинградцев в этот день...
   Он не знал, а другие могли только предполагать, что с каждым днем смертность от голода будет расти и к концу месяца число умерших достигнет почти шестидесяти тысяч.